Песочные часы с кукушкой

— Вдребезги, — сказал он. — Чего и следовало ожидать, если падаешь на камни с тридцатиметровой высоты.

— Тебе помочь? — Повторил свой вопрос Яков.

Жак наклонился, ухватил труп за руки и, приподняв, облокотил о камень, на котором сидел Яков. Шварц не шелохнулся.

— Понять... не могу... — Пропыхтел Жак, подпирая плечом тело. — Какого черта ему понадобилось... Яков. Ты помогаешь или нет?

— Нет. — Шварц выпрямился и посмотрел на Жака. — Смысла нет сейчас его перетаскивать. Я отвезу мисс Кромби домой, сдам на руки рыдающим родственникам и вернусь сюда. Тогда нам никто не помешает. Жди.

— Жди... — Вздохнул Жак, кинув в спину удаляющегося патрона взгляд, в котором смешались восхищение и неодобрение. — Ждать я умею...

Он посмотрел на труп. Даже в смерти лицо Адама сохранило наивное, глуповатое выражение.

— И ты жди. — Сказал Жак.

Джилл плакала долго, и вместе со слезами из нее вытекал страх. Под конец она, успокоившись, взглянула все-таки на стрелку давления — все оказалось в порядке. Она спрятала озябшие руки под плед и шмыгнула носом.

— Возьмите.

Повернувшись, Джилл увидела, что Шварц, стоя у открытой двери мобиля, протягивает ей платок. Она вытерла лицо, высморкалась и подумала, что была несправедлива к ученому. Он ведь на самом деле, неплохой человек.

— Спасибо,— тихо сказала она.

— Я отвезу вас домой и поеду дальше, у меня встреча.

— Вы... вы нашли трость? — Вдруг спросила Джилл, вспоминая о хороших манерах.

— Да. — Шварц показал ей трость черного дерева с серебряным набалдашником, и, положив ее на переднее сиденье, сел на место водителя. Дернул рычаг, и мотор, до того тихо бурчащий, зафыркал.

— Можно... можно завтра я навещу Адама? — Спросила Джилл.

— Надо будет спросить у доктора, — ответил Шварц. — Но, наверное, можно. В крайнем случае, придете послезавтра. Я пришлю вам с утра записку.

Визит восьмой

Жак ждал довольно долго и успел продрогнуть. Даже не так — замерзнуть. Одному ему было не под силу перетащить тело Адама через большой валун. Море, разбиваясь о камни позади него, обдавало спину брызгами и пеной; он уже было решил бросить тут труп и спрятаться от ветра и влаги с той стороны валуна, как услышал хмыканье патрона, и раздавалось оно не сверху, а сбоку.

— Тут удобный проход справа, пологий. — Сказал Шварц и протянул дрожащему Жаку свое пальто. — А ты, упрямец, наверное, вгрызся в камни и с места ни ногой?

— Как раз собирался сбежать к чертовой матери, — стуча зубами, ответил Жак, натянул пальто и прикрыл довольно глаза — оно было горячим, словно Яков, перед тем как передать помощнику, держал его на топке. Может, так оно и было.

— Что ж не сбежал? — С насмешливой теплотой спросил Яков.

Жак посчитал ниже своего достоинства отвечать, и, наклонившись, взял сползший на землю труп за ноги.

— Берись за плечи и понесли, — буркнул он.

Они потащили труп, скользя подошвами по мокрым камням. Когда до мобиля оставалось несколько шагов, Яков сказал:

— На заднем сиденье есть плед. Погоди. — И опустил тело на землю.

С помощью Жака Шварц завернул труп в плед; они уложили Адама в мобиль, топка которого не прекращала работать все это время, и поехали к городку.

В дороге Жака подбрасывало на сидении, и он то и дело стукался боком о ручку дверцы. Яков вел мобиль быстро, а мостовые в городке оставляли желать лучшего.

— Ну что... доэкспериментировался? — Не удержался Жак.

— Именно так, — спокойно ответил Яков, не обратив на шпильку помощника ни малейшего внимания. — И получил массу полезной информации.

Подрулив к особняку на Николаевской, Яков стравил давление и оглядел улицу. Похоже было, что непогода загнала жителей по домам, что его вполне устраивало. Он погасил мотор, и они с Жаком втащили тело Адама в дом. Прихожая была заставлена коробками и ящиками, которые всего несколько часов назад живой и невредимый Адам принял у грузчиков под расписку. Жак, хоть и грели его два пальто, все равно чувствовал себя продрогшим, а, взглянув на патрона, он еле слышно произнес: 'Бр-р-р'. Яков был насквозь мокрый, но ему, казалось, этот факт не доставлял даже мелкого неудобства.

— Вниз? — Спросил на всякий случай Жак, хотя другого варианта не было.

— Вниз. — Ответил Яков.

Если бы при этой сцене присутствовал Карл Поликарпович, он бы, несомненно, удивился. А, увидев, что его друг с помощником тащат труп по лестнице в подвал, удивился бы еще больше. Потому что, на его памяти, у особняка не было подвала.

Жак цыкнул, давая сигнал Якову остановиться, подвинулся вбок у двери и локтем дернул переключатель на стене. Замерцали электрические лампы, мощные, расположенные по кругу на потолке, освещая ровный бетонный пол и интерьер, больше подходящий для операционной. Или для морга. Из общего ряда стальных столов на колесиках, столиков с инструментами и поддонов для обмывания выбивался лишь огромный стеклянный сосуд в центре подвала, формой напоминавший вытянутое яйцо. Яков с Жаком дотащили труп до поддона на низких ножках, и опустили его на металл. Шварц принялся без промедления удалять с тела одежду. Часть просто срезал скальпелем, взятым из хирургического набора. Жак направился к открытым полкам в другом конце помещения, порылся в банках, переставляя их с места на место, и извлек из заднего ряда большую склянку, наполненную чем-то красным. Поболтал на свету, всматриваясь в консистенцию жидкости.

— Подойдет, — буркнул он, отвинтил крышку и понюхал содержимое склянки. — Нормально! — Сказал он уже громче, чтобы Яков слышал.

— Замечательно, — раздалось в ответ. — Ты дверь закрыл входную?

— Захлопнул, — подтвердил Жак, взял с нижней полки кисть и принялся со стуком размешивать красную жидкость в банке. — Я подправлю, не торопись.

Яков, несмотря на предложение помощника, действовал все же быстро -одежду с трупа бросил комом на полу, затем снял с крюка, вбитого в стену, шланг и открутил вентиль. Дождавшись, когда вода из шланга потечет сильнее, начал обмывать тело. Грязь и кровь, стекая по поддону, устремлялись вниз, к отверстию в полу.

Смыв большую часть грязи, Яков смог оценить повреждения. У Адама были сломаны обе ноги, левая — в двух местах. Из ран торчали обломки костей: неаккуратная, за неимением лучшего, транспортировка не улучшила внешний вид тела. Наверняка был переломан позвоночник. Судя по застрявшим в волосах водорослям и смятому затылку Адама, голова была раздроблена уже после падения, когда тело било волнами о камни. Жак бросил быстрый взгляд на труп.

— Похоже, он просто шагнул вниз, а, Яков?

— Скорее всего, так оно и было. — Яков деловито водил шлангом туда-сюда. — Не отвлекайся.

Часть черепа Адама осталась где-то на берегу, в разломе кости виднелось красно-серое месиво. Яков аккуратно зажал конец шланга, чтобы увеличить разброс воды, и промыл место удара так, чтобы не удалить случайно часть мозга. Жак тем временем, встав на четвереньки, ползал вокруг сосуда в центре подвала, подрисовывая линии. Он высунул язык от усердия и бормотал что-то под нос, тщательно обновляя каждую черточку. Пальто Якова он сбросил еще до начала своих ползаний, а теперь, взяв в зубы кисточку, аккуратно стащил и свое, кинув его в угол.

— Готово, — сказал он минут через двадцать, и отошел на пару шагов, оценивая свое творение. Круг, начерченный им на полу, вмещал в себя подставку, на которой лежал сосуд, и словно бы щерился во все стороны замысловатыми буквами. Затем Жак поставил по пяти углам рисунка толстые свечи, и зажег их.

— У меня тоже. — Отозвался Яков. — Давай опустим его.

Жак взобрался по лесенке, привинченной к подставке 'яйца', с усилием повернул винт, удерживающий медную крышку, и отодвинул ее, открыв широкое горлышко сосуда. Мужчины подхватили труп. Жак бережно поддержал голову Адама, чтобы не растерять драгоценное ее содержимое. Они опустили тело в сосуд, и жидкость, маслянисто поблескивающая внутри, смачно булькнула, поглощая дар. Завинтив крышку, Жак спустился и потер переносицу.

— Я посижу с ним или ты?

Яков, подойдя к небольшому сейфу, стоявшему в углу, набрал комбинацию, открыл его и достал потертую книжицу, которую вручил Жаку.

— Сначала ты. Я приму горячий душ, переоденусь и заменю тебя.

— А так можно? — С сомнением в голосе поинтересовался Жак.

— Можно.

Шварц оглядел пентаграмму, свечи, и, судя по всему, остался доволен. Он направился к выходу, а Жак, пожав плечами, сел по-турецки перед сосудом, раскрыл книжку на первой странице и начал читать.

Звуки древнего языка, разлетающиеся по подвалу, казалось, пробудили в нем ветер — хотя взяться ему было неоткуда, окон, даже узких, под потолком, здесь не было. Пламя свечей затрепетало, но потом успокоилось. Жак читал монотонно, размеренно, в то же время, стараясь не уснуть. Усталость навалилась неожиданно, будто копила силы перед решающим нападением. Веки стали тяжелыми, руки и ноги тут же одеревенели, но Жак на собственном опыте знал, что так и должно быть, что это своего рода испытание. Он продолжал читать, поглядывая на свечи — ему не обязательно было все время смотреть в книгу, текст он знал наизусть.

Через какое-то время, Жак не мог определить точно, прошли минуты или часы, сзади раздались шаги. Яков наклонился к помощнику, и, следуя взглядом по строчкам, что облекались в этот миг в слова, подхватил заунывный речитатив Жака. Несколько секунд они говорили одновременно. И в некий неуловимый момент Жак почувствовал, как та неимоверная тяжесть, что заставляла голову клониться все ниже, а язык заплетаться, покинула его — разом, избрав себе новую жертву. Он уступил место Якову, передавая ему книгу.

Шварц сел на пол, скрестив ноги, как до того Жак. Чтение не прервалось. Жак потер глаза и медленно, шаркая уже от обычной усталости, отправился наверх. Его сил едва хватило, чтобы постоять под душем пару минут — поймав себя на том, что, лбом упершись в мраморную, дорогую облицовку стены ванной, он сползает на пол, Жак только лишь усилием воли заставил себя выключить воду и добрести до кровати, где он мгновенно уснул.

Жак просыпался неторопливо, с удовольствием. Сначала он вынырнул из сна, но век не поднял, наслаждаясь теплом одеяла и мерным тиканьем часов, которые словно бы приговаривали: 'Тик-так, все хорошо'. Затем потянул носом воздух — пахло хорошо прожаренным кофе.

'Неужто Адам расстарался?' — подумал Жак и тут же, в один момент, вспомнил вчерашнее: ночь, туман, изломанное тело Адама, которое он буквально выхватил у жадной океанской волны, подвал... Он открыл глаза и сощурился от солнечного света, который вливался в комнату, и, словно разрезанный на кусочки острыми листьями папируса, что рос в горшке у окна, падал на пол желтыми ломтиками. Жак откинул поспешно одеяло и, набросив халат, пошлепал босыми ногами в коридор, откуда, почесывая спутавшуюся во сне шевелюру, вышел в оранжерею. Шварц построил ее недавно, причем, насколько знал Жак — своими руками. Рабочие только завезли материалы, да установили трубы, по которым текла вода — да и то, под строгие окрики Якова. Эта сказочная, полупрозрачная комната на втором этаже стоила Шварцу более десятка бессонных ночей, но результат превзошел все ожидания ошивающегося вокруг Жака, которого хозяин к строительству не подпустил. Стеклянный купол потолка пропускал достаточно света в солнечные дни, а когда было пасмурно, Яков включал ценнейшие лампы, секрет которых пока хранил при себе, никому не демонстрируя, и они давали нужное, 'дневное' освещение. Буйную растительность четыре раза в день поливали мелкой водяной пылью специальные устройства. Жак предложил патрону запустить в оранжерею птиц, но тот поморщился, ответив, что тогда придется поставить крест на зеркалах. А ими было заставлено все помещение — где не росли тропические цветы и кустарники, там обязательно возвышалось зеркало, а то и огромные сосуды с жидкостями и газами — водой, морской и речной, спиртом, аммиаком. Жак пробирался к цели, осторожно лавируя между сочными, ломкими стеблями растений и стеклом. Парной, теплый воздух приятно грел ноги. Отчего Яков построил оранжерею именно здесь, на втором этаже, Жак не догадывался — а спрашивать не стал, смиренно спускался через джунгли вниз каждое утро.

Из кухни, которая теперь располагалась на месте столовой, доносилось приглушенное пение и звон посуды. Напевал, безусловно, Яков — Адам бы не стал. А то, что патрон, находился в приподнятом настроении, говорило о том, что Бдение удалось.

Жак зашел на кухню и, увидев Якова, не удержался от смешка. Уж очень забавно выглядел Шварц в женском фартуке и круглых лабораторных очках, защищавших глаза от плюющегося жира.

— И тебе доброго утра, — приветствовал его патрон. Он жарил на чугунной сковороде крупно порезанные ломти хлеба, присыпав их чесноком и сыром. — Завтрак почти готов. Кофе уже на столе, разливай.

— Ночью все прошло успешно, как я понимаю. — Сказал Жак, выполняя наказ хозяина, а именно — наливая дымящийся, густой кофе в чашки. — Что ты вчера говорил про 'информацию', можно подробнее?

— Отчего нет... — Шварц вывалил гренки со сковороды на тарелку. — Ты ведь не успокоишься, пока я не расскажу, верно?

— Уж такой я есть, любопытный, как десяток кошек. В особенности меня интересует, зачем ты беднягу, что сейчас откисает в сосуде, не просто отпускал к этой журналистке, а еще всячески подталкивал к противоестественной, не побоюсь этого выражения, любви.

— Начну издалека, с твоего позволения... — Яков сел напротив Жака и, обхватив тонкими пальцами чашку, отпил кофе. Прикрыл на секунду глаза, наслаждаясь вкусом. — Есть, друг мой, в окружающем нас мире, такое явление... О нем как-то писал Максвелл, хорошо писал, правильно — но никто не оценил. Так вот... Любая уравновешенная система имеет некоторое количество потенциальной энергии, способной трансформироваться в движение. Но система остается устойчивой до определенного момента, когда ей для движения необходимо самое малое воздействие. Всеми великими изменениями в истории мы обязаны таким вот воздействиям... Приведу пример — скала, подточенная ветром, стоящая на узком перешейке. Или лес, что вспыхивает от малой искры. Война, которую начинают словом. Или наоборот, война, которая не происходит, потому что в определенном месте, в определенное время что-то произошло.

— Или создание на Острове объединенного общими целями научного сообщества, — медленно жуя, пробормотал Жак.

— Ты уловил. — Яков довольно улыбнулся. — Это воздействие может быть настолько малым и незаметным самой системе, что она и не догадывается о том, что балансирует на краю.... В случае Адама, на краю обрыва, с которого он шагнул, получив толчок в виде... чего-то. Слова ли, действия — мы пока не знаем. У каждой упорядоченной системы есть точки воздействия. Чем она сложнее, тем больше таких точек и тем большее воздействие они производят. Адам сложный, многогранный...

— А кто на этом настаивал? Уж точно не я, — буркнул Жак.

— Послушав тебя, мы бы получили примитивного гомункулюса в банке, который бы смеялся дни напролет, считая пальцы на ногах, и умер бы в конвульсиях на третьи сутки. А сейчас у нас есть Адам — подобный человеку почти во всем. И использовать его мы сумеем лучше.