Поднимается ветер (главы 1-17)

— Что ж, все совпадает с моим сном, — Якуси подошел к краю веранды. — Странно это. Ворота в Страну Корней еще надежно заперты...

— Что же вы видели во сне, господин Якуси? — спросил сёгун.

— На нас идет войной царь мертвых Эмма. Теперь я уверен, что войска сражаются с его подручными демонами. Но почему он идет с юга а не северо-востока? Неужели они нашли другой выход, кроме горы Осорэдзан?

При этих словах Токугава заметно побледнел.

— Но самое главное не это. Эмма и его войска на самом деле бегут. Во сне их гнал перед собой Сусаноо...

— Сусаноо?! — в страшном изумлении воскликнул Токугава. — Как это может быть?

— Вот и я хотел бы знать. Для этого мне нужно посовещаться с императором. Я провел много времени, пытаясь разгадать смысл этого сна, но все бесполезно. Верховные Ками не появлялись в Ямато тысячи лет. Оокунинуси, как я понимаю, глух к вашим воззваниям... Так что нам не обойтись без толкования, которое могли бы мне дать Аматэрасу или ее наследник.

— Что ж, тогда нужно торопиться!

Токугава сжал кулаки, устремив взгляд на небо. Наступало время действий, а не размышлений и в нем закипала энергия, превращая из мыслителя в того полководца, которого представлял себе Бандзан. Бумаги полетели в стороны, а тушечница глухо стукнула об пол, роняя безобразные кляксы.

— Мы немедленно отправляемся во Дворец Девяти Врат!

Токугава рывком раздвинул сёдзи, так, что Бандзан и его спутники едва успели отскочить, и решительным шагом направился внутрь.

— Учитель Якуси, неужели все настолько плохо? — спросил выходящего вслед за сёгуном старца Ямага.

— Ну, пока Эмма и его демоны еще не стучатся в наши ворота, — улыбнулся ему Якуси.

— Отлично, — пробормотал Киёмицу. — Утешили, нечего сказать. В Ямато орудуют демоны, а самураи узнают об этом последними. В следующий раз, когда мне понадобятся свежие новости, я не стану читать официальных газет, а сразу пойду к тануки.

Он отряхнул несуществующую пыль с колен и бросился догонять своих спутников.

Муратару оказался на удивление шустрым и расторопным малым. Не успел сёгун переоблачиться, как к воротам уже были поданы лошади и повозка для Якуси, а перед воротами переминалась с ноги на ногу пешая стража. Первым на лошадь вскочил облаченный в охотничий кафтан цвета кэмпо Токугава, продемонстрировав, что не потерял свои воинские навыки. В повозке с Якуси разместился Ямага, а Бандзан и Киёмицу оседлали лошадей. Но, судя по кислому выражению лица Киёмицу, он с большим удовольствием проделал бы путь к Девяти Вратам в повозке.

Заголосили трубы и охрана сёгуна ринулась на запруженную людьми улицу, расчищая путь своему хозяину и его спутникам.

Киото производило на Бандзана странное впечталение. Жизнь в Эдо всегда кипела, люди сновали туда-сюда, занимаясь своими делами, а праздношатающихся бездельников за пределами квартала Ёсивара можно было увидеть только по праздникам, которые, надо сказать, кроме самых основных, большой популярностью в столице не пользовались. Было ли тому причиной то, что Эдо было ставкой сёгуна, или крупным торговым портом, куда приходил корабли с Того Края Света, Бандзан ответить затруднялся. В Киото же, что ни день, то праздник. Улицы всегда полны разряженного люда. Городская стража драила и украшала доспехи так, что позавидовал бы и недавний инадзавский знакомец Симада. Даже последний нищий, и тот в Киото выглядел как зажиточный торговец на празднике. Конечно какое-нибудь из его, Бандзана, предыдущих воплощений из эпохи Хэйан, вполне могло бы жить в столице, но и без того, читая Сэй Сёнагон, он убеждался, что за несколько сот лет при дворе императора ничего не изменилось.

"Люблю, когда пажи маленькие и волосы у них красивые, чуть отливающие глянцем. Когда такой паж милым голоском почтительно говорит с тобой — право, это прелестно..." Вспомнив эти строчки, Бандзан скривился. Вот ведь дай женщине кисть и бумагу, она и будет писать про все, что видит. Впрочем, судя по описаниям Сёнагон, и придворные-мужчины недалеко ушли от нее.

После прочтении "Записок у изголовья" у Бандзана сложилось стойкое впечатление, что императорский двор в те времена был увлечен двумя вещами — как бы покрасивей нарядится на очередной праздник и сложить стихи поскладнее. Заразой этой, судя по всему, оказался болен и нынешний Киото. А ведь закончились подобные увлечения плачевно — император и его двор настолько оторвались от жизни, что лет пятьсот назад нашлись те, кто решил, что потомки Дзимму стали лишними. Череда кровопролитных войн выявила неспособность императора Готобы усмирить претендентов на место в Зале Великого Предела. Глава одного из воинских кланов, Минамомто Ёритомо, стал сёгуном, военным правителем страны, которому Готоба передал всю полноту власти на беспокойный период. Сам же он сложил об этом времени следующие строки:

К печалям мира

Прибавил свои печали

Император! — Я не в силах помочь

Ни себе, ни другим, метаясь

Между жалостью и презреньем.

Готоба и его наследники остались проводниками воли богов и духовными наставниками Ямато, в то время как сёгуны разбирались с вполне земными делами. По крайней мере Бандзану всегда казалось, что императорский двор, в том виде как он описан у Сёнагон, вряд ли мог обеспечить себя, не говоря уж о всей стране. С другой стороны, после становления бакуфу император не отвечал за происходившее все эти годы — и до прихода к власти семьи Токугава страна пребывала в состоянии постоянной гражданской войны с редкими затишьями. И все же двор был так долго отделен от реальной власти, находившейся в стальных рукавицах сёгунов, что они не собирались возвращать ее сонму поэтов и бездельников, окружающих потомков Дзимму. В конце концов, будь на то воля богов, они вернули бы императору бразды правления сами. Но вряд ли это должно было произойти сейчас — в преддверии новой войны с демонами. Если в Ямато вообще когда-нибудь будет настолько длительный мир, при котором причуды двора не поставят страну на край гибели...

Сегодняшний Киото, ничего не ведавший о приближающейся войне, как всегда по-птичьему глупый и шумный, подтверждал эту мысль.

За этими мыслями Бандзан не заметил, как оказался рядом с сёгуном, внимательно разглядывающим его.

— А что, молодой Кумадзава, правда ли что ты в одиночку зарубили они, как утверждает учитель Якуси? — спросил он. — Право, я нисколько не сомневаюсь в его словах, но хотелось бы услышать от тебя этот рассказ лично.

Бандзан оторопело уставился на Токугаву, не зная что сказать.

— Э-э... — промямлил он. — Учитель несколько приукрашивает события, ибо кроме меня на рынке было еще много стражников, в том числе и Сато Киёмицу...

— Да ладно заливать-то про Сато, — вдруг подмигнул Бандзану сёгун. — Уж наслышан я от его отца про сына.

Бандзан, через слово запинаясь, все-таки смог поведать о том, что случилось в Эдо, а затем и в Инадзаве.

— Ох, не к добру все это, — вздохнул Токугава. — Зло расползается по стране, а мы ничего не в силах сделать. И небесные цари тоже помочь не могут. От Комоку на юге ни слуху ни духу...

Сёгун вновь погрузился в задумчивость, и Бандзан потихоньку попридержал лошадь, равняясь с Киёмицу.

— Чего это он? — шепотом спросил Киёмицу.

— Говорит, что от Комоку нет известий.

— Как же так? — удивился Киёмицу. — Небесные цари всегда держат связь друг с другом через свои машины!

Бандзан пожал плечами.

Через некоторое время они выбрались на проспект Судзаку и вскоре доехали до ворот Судзаку-мон, миновав которые, оказались внутри дворца Девяти Врат, известного своей красотой на всю страну. Впрочем, так как все торопились, зрелище представляло интерес только для Ямаги, голова которого появлялась то из-за одной, то из-за другой занавески в повозке.

Проспект Судзаку заканчивался пологим подъемом, упирающимся в старинные деревянные ворота. В обе стороны от них убегали бежевые стены высотой ровно в один дзё, покрытые сверху двускатной черепичной крышей. Первые ворота представляли собой простую катающуюся по рельсам перегородку, за которой дежурил наряд дворцовой гвардии в вычурных и мало приспособленных для боя старинных доспехах. В руках гвардейцы сжимали нагинаты, под алого цвета козырьками шлемов на прибывших скалились жуткие рожи маски-мэмпо с горящими как уголья глазами. За гвардейцами высились основные ворота, огромные, на четырех столбах, укрытые скатами из кипарисового дерева. Тяжелые створки ворот из тысячелетней сосны украшал императорский герб — шестнадцатилепестковая хризантема.

Начальник караула, признав в прибывшем сёгуна, трижды ударил молотом в створку ворот и те медленно распахнулись, открывая взору Бандзана продолжающую проспект Судзаку аллею, вдоль которой стояли дома дворцовой знати. Чуть поодаль вздымались в высоту ступенчатые башни внутреннего дворца, изящные как кипарисы, высаженные на ведущих к ним аллеям. Их окружало множество полощущихся на ветру флагов с императорским гербом и гербами знатных родов, входивших ныне в состав двора.

Сёгун и его спутники миновали распахнутые ворота внутреннего дворца и перед ними оказались ворота в Зал Великого Предела. Вход был закрыт волшебной пеленой, непроницаемой ни для слуха, ни для взора, а по обе стороны ведущего к нему прохода стояли восемь волшебников, отвечающих за безопасность императора. Действия их были отработаны до автоматизма, и выбрасывая перед собой бумажную полоски-фуда или шепча сутру, они действовали как машины. Случись что не так — Бандзан знал, что за тонкими бумажными стенами, украшенными весенними пейзажами, стоят самонаводящиеся тепловые пушки, готовые в мгновение испепелить подозрительного гостя. Будь это человек или демон, ему не поздоровится. Однако его поразило, что в ходе проверки никто не забрал у них мечи. Лишь около самого входа в зал появились куродо, которые взяли оружие.

Как только слуги отступили, раздался мелодичный звон и пелена спала, открывая путь.

В Зале Великого Предела царила тишина, лишь изредка нарушаемая негромким голосом императора Гокомё когда он спрашивал о чем-то сидящих перед ним министров в высоких шапках. При звуках колокольчика, сопровождавшего появление сёгуна, министры обернулись и посмотрели на вошедших. Во взглядах большинства из них Бандзан прочитал, что гостям совсем не рады. Полупрозрачные занавеси, скрывающие придворных дам в нарядных платьях, всколыхнулись, вырвавшись на волю от сквозняка, заставив их с визгом закрыть лица веерами. Молодые слуги бросились ловить ткани и водворять их на место, чем создали в зале бессмысленную толкотню.

— Так, — сказал император, отрываясь от расстеленных перед ним бумаг. — Я думаю, что на сегодня наша беседа завершена.

Он окинул мрачным взором суетящихся слуг, и покачал головой. Большинство министров сложили дощечки и письменные принадлежности, и бесшумно удалились. В зале остался лишь завернутый в серую накидку старик, очень похожий на Якуси, да главные министры.

— Я полагаю нашему разговору не нужны лишние уши. Я уже имел возможность выслушать учителя Тахо, поэтому... — Император оглядел жмущихся по углам куродо. — Уведите придворных дам, и уходите сами.

Приказание было исполнено в мгновение ока.

Затем император обратил свой взор на оставшихся министров.

— Вас это тоже касается.

— Но император... — начал было Левый министр.

— Я сказал — вон, — неожиданно рявкнул Гокомё. — И смотрите, чтобы здесь никого не было, пока я не разрешу открыть зал.

Взмахнув белоснежным рукавом он, в подтверждение своих слов, указал министрам на выход.

Растерянные министры удалились, низко кланяясь и шурша длинными одеждами.

— Удалились люди сии, и хорошо сделали, — удовлетворенно кивнул император. — Они ничем не могут нам помочь, а значит им самим здесь тоже нечего находиться.

— Император, возможно некоторых министров стоило бы оставить здесь, — сказал Токугава, садясь перед Гокомё.

— Отличная идея, сёгун, если вы собираетесь общаться со мной как положено по дворцовому этикету. Глядишь, к вечеру и доберемся до сути дела.

Гокомё расположился поудобнее.

— И вы садись, что смотрите, — позвал он остальных. — А вам, учитель Якуси, стоит сесть поближе рядом со своим братом.

Все опустились на татами вокруг императора.

Бандзан видел Гокомё вблизи впервые. В его лице, к своему удивлению, он не обнаружил ни следа праздности, окутывающей Киото. Брови императора сошлись на переносице, лицо было напряжено, а глубоко посаженные глаза пронизывали насквозь. Несмотря на седину, пробивающуюся на висках и в бородке, Гокомё казался моложе чем есть, и в нем чувствовалась мощная внутренняя энергия. Бандзан, к собственному удивлению, почувствовал себя крайне неуютно под давлением этой силы. Громкие титулы редко на него оказывали соответствующий эффект, здесь же, видимо, сыграло роль неоспоримо божественное происхождение правящей династии.

— Итак, сёгун, — с издевкой в голосе начал Гокомё. — Мы и мои министры, наконец, закончили обсуждение необычайно важного вопроса о том, куда я и моя супруга направится в этом году на любование цветущей сакурой. Теперь, я полагаю, можно перейти к куда как менее важным вопросам. Вроде надвигающийся войны.

Токугава попытался что-то сказать, но император жестом остановил его.

— Полно вам волноваться из-за придворных. Возможно, я несколько перегнул палку, но уверяю вас, нынешних министров куда больше заботит то, что сакура в этом году распускается позже обычного, чем войны с демонами.

— Я подозреваю, что вы просто о ней им еще не говорили, — парировал Токугава.

— Го-Ти Тахо достаточно рассказал мне о посетивших его и Якуси видениях, чтобы прийти к выводу о том, что пора и министрам знать правду. Но сперва я хотел бы поговорить без них.

Гокомё сложил руки перед собой и опустил голову.

— Я догадываюсь, что вам нужен мой совет в истолковании сна и установлении причин войны. Что ж...

Он развел руки в стороны.

— К огромному моему сожалению, не смотря на молитвы, Аматэрасу не дала мне в снах ответа на ваши вопросы. Может быть она, по какой-то неизвестной нам причине, не хочет этого делать, а может быть ей сейчас не до нас. В конце концов, я вынужден признать, что многих моих предков Богиня-Солнце посещала гораздо чаще, чем меня. Но я удивлен тем, что именно в это время она не явилась мне с советом. Кроме того, появлением в вашем, Го-Ти Якуси, сне Сусаноо, гонящего Эмма и сеющего ветер... Это мне совсем непонятно.

— Неужели нет никакого способа обратиться к Аматэрасу? — спросил Токугава.

— Вам, сёгун, стоило поинтересоваться этим у Оокунинуси, — в словах императора явно прозвучала желчь. — Отсутствие у Аматэрасу желания помочь нам меня мало удивляет. А вот отсутствие помощи со стороны покровителя бакуфу — очень. В конце концов это не его служители подвергались гонениями со стороны ваших предков.

Глаза Токугавы сверкнули, но он сдержался. К тому же он не мог не признать, что в словах Гокомё содержится большая доля правды. Покровителем семьи Токугава всегда считался Оокунинуси, который, впрочем, ни разу не снизошел до общения с кем-нибудь из них. С приходом к власти сёгуната, клан Токугава распространил влияние своего ками-покровителя на всю страну. Происходило это и за счет ущемления интересов Аматэрасу, покровительствовавшей династии императоров. Так что сёгуну сложно было отрицать, что сейчас они могут расплачиваться именно за это.