Паразиты

— "Спасибом" не отделаешься, — ухмыльнулся Джон, отстранившись. — С тебя вечер при свечах.

— Ты что, заболел?

— Нет, просто настроение погано-романтическое.

Дверь отворилась, выпуская нарцисса-дракона. А мне предстояло с розовыми очками на глазах выносить грязь из комнаты.

Ближе к вечеру острый запах лака смешался c деревянным ароматом новой мебели. Келья преобразилась. От солнечных огненных проблесков укрывал плотный велюр, из динамиков сочился ласковый голос Шарон ден Адель [8]. Все, как нравится именно мне. Этого многого стоит и не имеет значения лишь в глубоком детстве, когда являешься не собой, а чьим-то ребенком.

В дверь тактично постучали. Я насторожилась, даже Марк не утруждал себя этикетом. Сотни, тысячи мыслей мелькнули за секунду прыжка до двери, и ни одна не была хорошей.

На пороге стоял Джон... с бутылкой "Мартини" в одной руке и вислоухим кустом — в другой.

— Это что? — глупый всеобъемлющий вопрос оказался единственным, на что я способна в полном недоумении.

— Папоротник, — ответ прозвучал едва ли умнее.

— Ну, заходи, папоротник.

Вручив горшок с цветком, Джон подхватил лежащие на полу пиццы и просочился в комнату. Именно просочился, потому что я так и стояла на пороге, стараясь не чихнуть из-за щекочущих отростков.

— Бокалов нет, — констатировал дракон, изучив пустоту холодильника и хлам в секретере. — Сейчас принесу, а ты пока определи куда-нибудь дерево, с горшком в руках пить неудобно.

Самая милая из улыбок добила меня окончательно. Или я сплю или одно из двух. Водрузив папоротник на холодильник, я разрезала пиццы, достала свечи (обещала ведь) и открыла бутылку.

Что бы ни говорили эстеты, с горлышка пить вкуснее — вермут сам задает дозу, холодной вязкой сладостью заливает рот. Свободный, и от того ласковый. Но сегодня все должно быть по правилам. Джон так хочет.

— Включи что-нибудь другое, — попросил он, прикрывая дверь носком.

Я знала, что это "что-нибудь" ограничивалось "The Cure" и поставила "Pornography".

— Ну, с новосельем, детка!

Мы развалились на кровати и потягивали "Мартини" через трубочки. От прохладной музыки по комнате разлилась осень. Готова поклясться, что чувствовала запах прелых листьев, не смотря на угасающий июнь за окном. Вместе со вторым стаканом пришла смелость. Под укоряющим взглядом Джона я достала сигареты, и чуть сладкий привкус ароматизированного дыма добавился к приторности алкоголя. Так хорошо молчать в умиротворении и спокойствии, изредка поддерживая рассуждения дракона об устройстве мира, природе звезд и мистических свойствах воды.

— Джон, что с тобой сегодня? — все же спросила я, когда очередная тема себя исчерпала.

— В смысле? — он сладко потянулся, скользнув руками по шероховатым обоям.

— Как-то резко ты хорошим стал.

— Просто, — он невесело улыбнулся висящему на противоположной стене зимнему пейзажу, — захотелось прожить хотя бы вечер по-человечески.

Я не знала, верить ли откровению. Возможно, убийца и правда тяготится своей природой, а, может, это лишь пыль в глаза сродни сказкам о радиации. Но проклятое женское сердце защемило от жалости. Я не стала допытываться до правды, просто сжала его руку, защищая очарование вечера.

В приоткрытый треугольник форточки влетел комар и запутался в тонких прожилках гипюра. Маленькие лапки проделись в дырочки, они шевелились, словно трава от ветра. А, может, природный кровопийца мне померещился — два литра на двоих, по бутылке на каждого. Мы молчали, моя голова лежала на коленях Джона в облаке вкусного запаха одеколона и мороке алкоголя.

От звонка Джон вскочил, резко одернул занавески, выглядывая в окно.

— Чего шугаешься? — я едва не скатилась с кровати от головокружения. — Может, Марк ключи забыл.

— Марк никогда не забывает ключи.

Это правда. Связка обычно болтается у него на поясе, дубликат — в бардачке машины.

— Кто там? — тревога победила опьянение, я вскочила с кровати и вырубила музыку.

— Не вижу.

Джон выскочил из комнаты, рявкнув "оставайся здесь", но меня такой расклад не устраивал. Четыре двери вдоль коридора, еще одна "тайная комната" распахнула недра. Я шагнула за порог, выпучив глаза от изумления. Небольшая каморка, как киборг, пялилась на меня экранами мониторов, вдоль стен тянулись вереницы кнопок, рычагов и индикаторов.

— Епрст! — выругался Джон и, уронив локти на широченный пульт, схватился за голову.

— Что?!

— Сиди здесь!

Если Джон надеялся, что хоть на этот раз я послушаюсь, он глубоко заблуждался. Довериться сильному мужчине благо для любой девчонки, но меня уже перекроили. "Надейся только на себя и прикрывай напарника" — одно из правил драконов. Сами научили. Расхлебывайте, господа.

Джон призраком исчез в коридоре. Я взглянула на монитор и стиснула зубы. У ворот нетерпеливо шагала туда-сюда одна из риэлтеров. Эта Виолетта никогда мне не нравилась. Самая красивая заноза, любимица и ненавистная соперница коллег, которая получала в два раза больше остальных и вечно клеилась к Джону. Раньше я старалась не обращать внимания, не показывать ревности, но мерзавка перешла границу. Она вторглась в мой дом.

До тира — лестница и поворот. Взять из железного ящичка боевые патроны, снять со стены "ТТ", не забыть глушитель. Убивать? Вряд ли. Оружие одним видом отлично ставит на место. Неслышным ветром спускаюсь на первый этаж и прислушиваюсь к голосам. Джон впустил ее в дом. Зря.

— Зачем пришла?

— Ты... — противный визг доводит до бешенства. Блондинка позволяет себе повышать голос. — Ты что думаешь, меня можно трахнуть пару раз и кинуть, как шлюху?

Пальцы сами ложатся на торчащую из-за пояса рукоятку. Саднящая губа обливается жаром от прикуса.

— Я ничего не обещал. Ты получила удовольствие, я получил удовольствие. Можно повторить, если хочешь, только не надо придумывать...

— Скотина! Да кто ты такой? Я не секретутка, чтобы отсасывать у босса за просто так.

— Ви!

Считаю до десяти, чтобы не выйти и не украсить ее мозгами стены.

— Что "Ви"? Хочешь сказать, что я дура? Не-е-ет, малыш. Я не дура. Ты спишь с этой прошмандевкой. Помощницу они себе взяли, конечно! Подстилка для обоих. А, может, вам с Марком тройнички нравятся?

Довольно!

Прикрываю пистолет рубахой и выхожу из укрытия. Внешне — само спокойствие, внутри все вибрирует и бесится.

— Посмотрите-ка, кто нарисовался, — наглая лисья физиономия кривится от усмешки.

Она не видит угрозы, но от Джона ствол не утаить. Однако осуждения во взгляде не вижу, только любопытство. Они стоят слишком близко, ее сумочка почти касается его бедра, и это раздражает.

— Уходи по-хорошему, — произношу настолько тихо, чтобы ей пришлось напрячь слух. Так проще запугать до мурашек.

— Сучка, — она уже не владеет телом, колени дрожат, глаза моргают слишком быстро, руки то и дело пытаются дернуться вперед, чтобы дотянуться до меня и вцепиться в шею, но разум пока останавливает. А, может, гордость. А, может, страх.

— Я знаю, кто ты, — она вдруг торжествующе прищурилась. — Да-да, точно! Адвокатская дочка погибла в катастрофе. Да твоей рожей все газеты из ... пестрят. Думала, я не читаю иногороднюю прессу? — нервный смех пробуравил слух.

Ни сглотнуть, ни вдохнуть, ни пошевелиться. Я едва устояла на ногах. Хвост ее черных волос от хохота трясся щупальцем Горгоны. У меня не было зеркала. Только пистолет.

Глушитель зацепился за пояс, но вынырнул. Курок во влажных пальцах кажется сверхчувствительным и оттого вожделенным. Соблазн. Страх. Испуг в ее глазах и ожидание во взгляде Джона.

— Тварь, — срывается с ее бордовых губ.

Секунда, и этот цвет расползается пятном по молочным узорам ковра.

Я боролась с шумом в ушах, глядя на медленное падение тела. Джон рухнул следом, пытаясь задержаться за воздух. Запах гари приобрел медный привкус, и моя рука опустилась. Опустошение сродни безволию укутало сердце. Не было ни страха, ни раскаяния, только забота, как избавиться от трупа с продырявленным сердцем. Я впервые попала в цель.

Вблизи тело казалось гранитным. Слишком белое, будто прозрачное. Я склонилась над ее головой и отпрянула — между длинными черными ресницами широко распахнутых глаз застыла белизна. Ни зрачков, ни радужных оболочек, только гладкие, как яйцо, яблоки. Пугающая пустота.

Джон зашевелился, приходя в себя, откинул голову. Впервые я увидела, как впитывается жизнь. Чернота сжималась, отливом возвращаясь в озеро радужной оболочки, рассекаясь прожилками, пока не застыла в зрачках. А по щекам, вдоль носа бежали ручьи.

— Ты плачешь? — спокойствие голоса меня саму поразило.

Дракон сомкнул веки, вытер ладонью лицо и глубоко вздохнул.

— Видишь ли, чужие воспоминания не всегда приятны.

— Значит, ты каждый раз оплакиваешь... их?

— Нет, — он поднялся, шмыгнув носом, и присел на корточки возле разросшейся почерневшей лужи. — Обычно мне достается радость, а боль забирает Марк. У него весьма извращенный вкус. Горе делает его сильнее — эдакая философия оптимизма.

— Жуть.

— Нет, скорее — мудрость. Так, давай, быстро переодевайся и разберись с ее машиной. Одежду мне отдашь.

Последние слова донеслись до меня уже в коридоре.

Грузная луна лениво валялась на заплеванном звездами небе, у нее не было права осуждать меня, но каждая клетка тела ощущала укор. Я вела "Опель" осторожно, выглядывая посты ДПС, которые, как назло, маячили за каждым перекрестком. Не приведи, Господи, привлечь внимание. Да, я молилась. Впервые в жизни, с неистовством маразматика. И, черт возьми, имела право! "Не убий" в этот раз должна была соблюдать та, которая угрожала разбить мою жизнь на осколки и выбросить под порог отчего дома. Я всего лишь защищалась.

Последний поворот ко входу ночного клуба. От неоновой вывески все вокруг кажется голубым — щербатый тротуар, куцые тополя, форсированные иномарки и лица порочных детей, продувающих родительские деньги. Безголовые лоботрясы, они считают, что так познают жизнь. Взгляды некоторых останавливаются на мне и скользят дальше в поисках более доступной дичи.

Марку, с его гениальностью, давно пора изобрести плащ-невидимку. В кожаном жарко до брезгливости к собственному телу. Еще и лежавший под задом рюкзак оставил на бедрах зудящие борозды. От монотонного ритма музыки хочется сбежать. Вот почему драконы предпочитают озноб классики и готики — он бережными волнами смывает следы смерти.

Мне пришлось отстоять очередь и пройти контроль у входа, чтобы выскользнуть из клуба за углом через двери "Гламур-кафе". Одежду сожгла в контейнере возле библиотеки под пристальным взглядом черных статуй писателей вдоль фасада. Глядеть на эти миниатюрные монументы с почтением можно лишь днем, когда чинные фигуры высятся безмятежными идолами. Ночью, в зареве подсветки, они похожи на привидений, выползших из окон старого здания.

Поймать такси недалеко от клуба проще, чем нарисовать цветочек. Я прикинулась пьяной, закрыла лицо волосами и попросила довезти до Старого Кировска (он чуть дальше нужного района). Придуманный ход сработал безупречно, водитель остановился аккурат у родного перекрестка и, забрав деньги, высадил, чтобы меня (якобы) не стошнило прямо в салоне.

Пара проулков, и я у замка.

Из окон гостиной падал желтый свет, но от него не веяло уютом, напротив. Блямба луны висела прямо над одной из башен, и казалась нанизанной на шпиль. От несильного ветра шелестели листья, и запах гари, доносящийся из трубы соседнего дома, превращал пейзаж в жуткую картину Пикмана [9]. Невольно я прониклась атмосферой, наложившейся на внутренний хаос. Тело одеревенело от озноба, даже корни зубов заледенели, будто внезапно открывшийся ужас моего положения не только облапал, как насильник, а стал мной. Каждый шорох заставлял вздрагивать, каждое моргание казалось провалом в вечную тьму.

Издалека донесся хриплый зов вороны. Готова поклясться, что расслышала в нем приветствие, словно угрюмая птица приняла меня на сородича, чуждого живому миру. Да и жив ли мир, от которого так сильно смердит?

Страхи и самобичевание растаяли в полуночном мороке. На лицо своевольно наползла ехидная усмешка. Если есть драконы, значит, должны быть и ангелы. Но они не спешат защищать людские души, напротив, Бог отвел от меня беду, Дьяволу-то я не молилась. Что за парадокс?

Во дворе стоял "Фолькс", значит Марк вернулся. О его реакции на случившееся можно было только догадываться. Я тревожилась. Дракон все еще оставался тайной, а девушки часто благосклонны именно к опасным мужчинам.

Громкие голоса я услышала еще в холле и съежилась от дурного предчувствия. Быстро скинув босоножки, я на цыпочках подкралась к двери.

— У тебя нет права бросаться такими обвинениями, — слова Джона трепетали яростью, это чувствовалось даже сквозь стену.

Но от голоса Марка у меня невольно сжались пальцы на ногах, а в висках застучала кровь.

— Есть, — рявкнул он. — Ты нарушил главные правила — забирать незаметных и никогда не оставлять следов!

Дурацкая привычка кусать от волнения губы раньше никогда не приносила столько дискомфорта. Мало мне одной горящей раны, так новые не заставят долго ждать. Ногти впились в ладонь. Обычно физическая боль отвлекает от волнения, но сейчас с задачей не справилась. Я впервые столкнулась с яростью Марка. Обычно сдержанный и молчаливый, он расстреливал словами, как из пулемета. Даже выбраться из укрытия казалось самоубийством.

— Ты, олух, — задетый за живое Джон перешел на крик. — Не трогал я эту дуру! Только идиот трупы в кустах оставляет. Думаешь, мне в кайф бегать от КНБ, Интерпола или кто там сейчас взвился? ФСБ-шников хватило по горло.

— Тогда почему все газеты трубят об изнасилованной девчонке с пустыми белками? Это наш почерк! Ты знаешь, кем она была? Дочь областной шишки! Что ж ты на жену президента не позарился?

К горлу подступил комок. Драконы ругались не из-за Виолетты. Это означало одно — у нас о-очень большие неприятности.

— Знаешь, Марк, Линка тоже не сельская девочка. Однако ее папаша тебя не смутил.

— Лину не тронь, не о ней речь, а о твоей безалаберности.

— Да, черт возьми, не убивал я ту девчонку! Да, меня не было дома, но кто сказал, что ты все время торчал в лаборатории?

— За себя я отвечаю!

— Я за себя тоже!

— Простите, — опасливо, но громко встряла я в разговор.

Оба дракона раздраженно обернулись и одновременно гаркнули: "Что?!". Хорошо, хоть воспламенение взглядом не входит в их возможности, иначе на пороге мгновенно бы образовалась кучка пепла вместо меня.

— Конечно, убийцу девчонки будут искать, а... обесцвеченные глаза и все такое похоже на ваши... методы, — я проглотила комок, набухший в горле от двух раздраконенных взглядов. — Но кто сказал, что вы одни... такие?

Глава 8.