"Гуд бай, Америка-остров..."-1

— Все учатся, — вздохнул Володька.— С ума сойти.

Джек промолчал согласно. Бросил окурок в воду.

— Бомбите ездите? Или так, развлекаетесь?

Джек стеснительно хихикнул.

— Ну так, иногда. Когда деньги нужны. Мы с Мартингом накатываем.

— А вон, красавцы, — Мартингов голос. Немного позже обозначился и он, и Майка. — Свежий воздух нюхаем, а?

— А.

— Разговорчики. Ой, я смотрю, ты разговорчивый, а?

— А.

— Март, кинь сигарету.

— Чего? — Женька отступил на шаг и уставился на приятеля. — Я же тебе только что выдал. Ты поищи другого благодетеля.

— Так одну ведь.

— А сколько надо было, много? Ты резкий мужик, получаешься.

— Мартинг, чего ты щемишься? Подлая подохлая от жадности жаба! Я ведь по башке настучу.

— Я жаба? Мне по башке? Не дам. Возьми и отойди. Нехороший человек. Все.

Женька подумал и дал еще одну.

— А чего не три? — спросил Володька. — Просто интересно. Не давать, так сразу три.

— А я что, табачный шейх? У меня сколько осталось? — посчитал. — Мне Наташка не для его светлости сигарет отсыпала. А он жабой обзывается.

— Не подумал.

— Да мне стыдно. Я больше не буду.

— Не, Майка, уходим. Чего ты скучная такая? Попроси Джека, он тебе по башке настучит, он умеет веселиться.

— Да приколы у вас какие-то...

— Какие?

— Дешевые.

— Че ты сказала? — Март достал зажигалку, выпустил огонек, поднес к ее лицу. — Дешевые, ты сказала?

Она оттолкнула его руку.

— Повежливее, я сказала!

— Не нравится, что здесь делаешь? Сиди дома, ящик смотри, с пацанами дешевыми не общайся...

— Я сказала: шутки дурацкие! Настучать-не настучать, ой как смешно. Ха-ха. Винокур и Лещенко в одном флаконе. Дешевка!

— Ты...— голос Мартинга сел от злости.

— Хорош придуривать, — сказал Джек. — Чего ты закусился? Как маленький. Может, еще подерешься, Март?

— Песочком побросаешься, — сказал Володька.

— А тебе чего? — резко повернулся Женька к Володьке. — Чего вякаешь? Тебе слова не давали. Это наши разборки, разбирались и без тебя.

— Март! — почти хором сказали Джек и Майка.

— Чего?

Володька отошел на край обрыва, плюнул вниз.

— День тяжелый, — сказал он.— Бури магнитные, что ли. Крышу срезает у всех.

Помолчали. Потом Джек сказал:

— "Сектор Газа" приезжает. Март, ты как?

Договорились, кого возьмут и сколько пива.

— Детка?

Детка такими не балдеет. И Майка счастья не выразила, Женька снова на нее надулся.

— Наташу свою бери.

— Ясно, что не тебя.

Джек сказал, что девчонка ничего, и Володька одобрил. Тогда Март задышал:

— А чего ты там завыделывался тогда? С тобой вроде по-человечески разговаривали.

— По-человечески? Блин, наверное, со мной давно по-человечески не разговаривали, я отвык, ага. Что-то я только себя теленком чувствовал. На веревочке. Такое ощущение, что сожру все, что предложат, лишь бы сладко пахло...

— Погода хорошая, — напомнил Джек. — Угомонятся сегодня все, или нет?

— Ой, как трогательно, — не унимался Март. Видимо, он был из тех, что останавливаются после выстрела.— У самого-то есть девчонка?

Володька помотал головой и снова пошел плевать в воду.

— Ага! — обрадовался Март. — Чужим мозги крутишь, а свою завести — слабо.

Тогда Володька сказал очень спокойно:

— А в чем тут слабость? Ты себя со стороны видел?

У Марта отпала челюсть.

— С природой споришь,— только и нашел, что сказать, он.

— Не спорю. Для чего они нужны, это минут на пятнадцать, ну полчаса. А дальше?

Дальше Майка сделала шаг вперед и толкнула его, не сильно, рукой в грудь. И Володька полетел, внизу раздался громкий плеск.

Немая сцена. Потом Джек заорал: "Ты ЧТО?", кинулись смотреть вниз, но там было темно и слышно только, как скинутый колотит по воде.

— Мааа... — и крик утонул.

— Дур-ра, там же глубоко!

Джек, почти не раздумывая, скинул обувь и куртку-ветровку, и прыгнул следом. Майка со психом засмеялась, Март тоже покрутил пальцем у виска и нагнулся смотреть дальше.

Снизу донеслись смех, ругань, возня. Потом звуки начали удаляться вдоль берега. Тогда Мартинг вырубился.

— Стерва, Майка! Ты зачем это сделала, скажи? Джек тебя зарежет, как вылезет. Про Детку конечно не знаю, каким способом он тебя убивать будет, но Джек точно уроет!

— Я его туда не кидала,— сказала Майка. — Сам полез. Из солидарности, наверно.

— Спасатель! Собака Сенбернар!— и он снова засмеялся.— Не, ну как ты его. Он же не тебя имел в виду. А так, общую ситуацию. Слушай, надо ноги делать. Я плавать не хочу. Майка! Ты сегодня в ударе!

— Нефиг. Не будет рисоваться! Будет отслеживать, при ком чего говорить.

— Коры-коры! Пошли к костру. А то вылезут, и мне за кучу напинают...— тут Март заржал. — Пятнадцать минут! Загрубил, конечно. Пытался занизить вашу значимость.

Убивать Мартинга было бесполезно.

Время, похоже, остановилось для тех, кто остался у костра. Задумчиво плясали блики на лицах, прутиком в огне ковырялся Лех, в подтверждение своих басен. Также поблескивали металлическими боками мотоциклы, воздух дымен и прохладен, в подернувшееся грязно-синими (цвета Димкиных глаз) тучами небо уносились отщелкивающиеся от костра искры, и редкие звезды походили на тускло сияющие форменные пуговицы...

Майка присела (поближе к Лешке) и тревожно окинула его носатый профиль, черты давно знакомого лица в отблеске пламени приобретали совершенно другие, лучшие контуры, делали его почти красивым.

Но он сам поломал впечатление, повернул голову к ней и улыбнулся: ну как? Все нормально? Слова им часто оказывались не нужны. Самый старый, самый верный друг, брат, брат двоюродный, как чаще всего они объясняли свою тысячелетнюю близость... А как иначе — и дыры на колготочных коленях они пережили вместе, и дворовую беготню, и книжки, зачитанные до неприличия, и первые подпольные видеосалоны по рублю, и ночные бдения над магнитофоном в надежде записать очередной аудиошедевр... И потом — прославиться, обязательно прославиться! Все было, и даже, чего уже и вспомнить нельзя, и то, чего не было на самом деле никогда, а только придумано, наворочено, закручено раз по десять, все было. А потом обзаводились друзьями, каждый своими, Леха — больше конечно, личности на него притягивались абсолютно фантастические. И бегали в подъезды друг к другу, часами висели над лестницами, или просиживали на приквартирных скамейках. А влюбленностей друг к другу, как это часто случается у других — не то стеснялись по малолетству, не то просто не допускали, было несолидно, унизительно что ли, не по-братански, разводить эти сопли. И так уж получалось, что Лешка щедро делился с ней своими друзьями, а ей, не подружками же с ним делится, ей было не кем. Только Сашку Ханкина однажды привела она ему, музыкант, от бога, Лешка тоже пытался тогда за гитару взяться. А Сашка нравился ей, и было вполне нормально рассказывать об этом Лешке, также увлекшимся сложными аккордами и магией звучаний. И, само собой разумеется, Леха привел ее в гараж, когда разбилась родительская "Таврия" , и собирал там мотоцикл с парнями — загадочным Демоном и спокойнягой Джеком под руководством Старика; и пришел туда однажды — шикарный парень, настоящий байкер, без крыши, прикольный — Мартинг...Ну а дальше, дальше — больше...

— Коры слыхали? Майка Детку притопила. А Витька его спасать кинулся!

— Правда? — Лех спрашивал, безусловно, его, а смотрел на Майку, удивленно.

Майка пожала плечами.

— Чего? — не поверили Старики.

— Отвечаю! Сейчас заявятся, клоунада. Взяла и скинула, бог свидетель!

— За что?

Майка загадочно улыбнулась в пламень.

— Молодец! — одобрил Лешка. — Покурить бы. Курить, как жить, хочется.

— Да уж, — вздохнул Март, жадина.

— Мартинг! — укоризненно протянули все. Тот с тяжелым вздохом достал переломаную пачку.

— Ой, — сказал. — Блин! Джек с моими сигаретами искупался.

Лех засмеялся.

— Смешно, я ему только одну дал, а он сразу в воду прыгать, будто дождался...А что мы курить будем? Попомню гаду. Ешьте, сволочи.

Достал по две — себе и Лешке, последнюю заложил за ухо, пачку бросил в огонь.

— Нифига, — удивилась Майка.

— Для хорошего человека когда жалко, — объяснил Лешка, полезая за спичками.

— Когда мало,— пробубнил Март, закуривая. Старушка потянулась к Старику на ухо, что-то зашептала, он засмеялся и поцеловал ее.

— Он такой... Так, сцена восемь. Возвращение живых трупов.

Они надвигались неотвратимо как туча, как гром после молнии, стекающие, мокрые; Джек, плотоядно потирая руки и со страшными выражениями, Володька, таща ветровку за капюшон — молчаливые, как возмездие.

— Март не соврал, — подивился Лех.

Джек обошел круг, остановился за Майкой, склонился:

— Ты, коза!

Примерился дать ей подзатыльник, Майка прикрыла уши ладонями...Пожалел. Сел с Демоном. Володька обиженно и нарочито молчал, устроился поближе к огню и дыму.

— А тебя за что? — спросил Старик у Джека.

— Я думал, он тонуть собрался.

— Он чего, плавать не умеет?

— Умеет, собака...При...Прикалывался.

— Так ты б спросил сначала — умеет, или нет. Ты, Витек, думать забываешь постоянно...Это не вредно иногда, — издевался Март.

— Как водичка? — вкрадчиво спросил Димка у Володьки.

— Иди, попробуй, — тот кивнул на реку. — Тебе понравится. Ты извращенец, — и вновь уставился на огонь с таким упорством (огнеупорством), будто один вид его и мог согреть.

— За что ты его? — с родительской усталостью в голосе спросил Лех. — За дело хоть?

— Кого! — обиделся Володька. — В мыслях не держал!

— Невинно пострадал от стихийной агрессии гражданки Бегуновой М.А...— обозначил Март.

— Да, невеселый у тебя некролог. Который уже, Майка, по твоему боевому счету?

Майка фыркнула, Володька отвернулся от дыма, закашлявшись.

— Кроссовки посуши, — посоветовала Старушка.

— Благодарю, — тоном, далеким от признательности, ответил тот.

— А знаешь как, чтобы моментом? — не унимался неугомонный Март. — Кинь в костер, минут на пять, а потом сразу вытаскивай. Высохнут.

— Плавали... — Володька снова задохнулся от дыма, ветер словно издевался над ним.— Знаем, — он сжал зубы и зажмурился.

— Вот, вот, селедку также коптят,— засмеялся Лех.— Пересядь ты. Иди ко мне, если Майку боишься.

— Мне одного раза достаточно! — гордо произнес Володька.

— Майка у нас молодец, — еще раз сказал Леха. — А у тебя, видать, пробелы в воспитании. Ничего, все лечится.

— Майка! — это у Демона появилось, что сказать. — Если я завтра на автобус просплю, я тебя расстреляю.

Джек сладко курил, видимо, выманил все-таки последнюю сигарету у приятеля, и в сухой куртке совсем пригрелся. Старик посмотрел на часы.

— Хлопцы высохнут, домой поедем. Сегодня можно уже не ложиться.

Домой приехали часа в четыре, т.е. на Гальянку. Майка, оказывается, отпросилась у родителей с ночевкой, Демон тоже увязался к Лешке, а Володька понял, что ключи от квартиры оставил в реке, скорее всего.

— Пошли. Где трое, там и четверо.

Володька все больше молчал теперь угрюмо, все больше подозрительно кашлял.

— Тихо! — прошипел Лех у своей двери. — Родоки спят. Заходи по одному. Осторожно.

Майка проскользнула первой. В комнате уже горела лампа, диван. Володька шлепнулся на стул и как ребенок принялся тереть глаза. Где и как — ему было безразлично, наверно, он смог теперь и на стуле.

— Че, штабелем? — капризно буркнула девчонка.

— Предпочитаешь штабелем?

— Я? Нет.

— Тогда молчи.

Лех расправил диван, из него вытащил плед, одеяло, плед постелил на пол. Еще одеяло — без простыни. Две подушки — одну бросил Майке в руки.

— Оперативно, — похвалил Демон. — Как в отеле.

— Лучше! Эх, надо было с вас по червонцу по такому случаю... Ну да ладно. Майка на диване, понятно. Вопросов нет. А мы потянем...

Тут же появились спички, потянули, жребий выбрал Лешку.

— Ползи на диван, — разрешил он. — Еще простынешь, на полу сквозняк. И утром мешать будешь.

— А ты? — для порядка спросил Володька (получилось сипло). На Майку он покосился настороженно.

— Я привык. Спи спокойно. Ты уже (Демону)? Я убиваю свет.

Свет Леха убил.

Володька нащупал себе самый краешек одеяла.

— Ты мне по сердцу стукнул, — послышался, как сквозь вату, голос Демона.

— Ты его не раскидывай...

Смех с пола, бормотание Демона. Володька уткнулся носом в ямку между подушкой и диваном, он катострофически засыпал...

Вот тогда они и появились, словно ждали. Тени.

А с утра пошло, как обычно, еще не рассвело за окнами, ушел на работу Демон, поднялся и Лех, убрал постель с полу, вышел. Я уже говорила, что сплю очень чутко, скрип двери меня разбудить может. А Володька наоборот, как уснул лицом вниз, так видимо и не пошевелился до утра. Мне б так уметь. А то и спать хочется, и не засыпается — обидно.

А он затянулся одеялом, только волосы ерошатся, полброви и ухо. Что тебе снится, крейсер Аврора?

А вдруг он вообще будет моим мужем? И я вот также утром проснусь раньше, и буду знать, что он мой, что весь мир вокруг нас — мой, привычный, домашний, самый умеренный...Родной. А потом он уйдет на работу, и весь день — для меня. И еще у нас девчонка, она в желтом платьице, мы бродим вместе по городу, она держится за мою руку и при этом ухитряется прыгать по залитому солнцем асфальту — из клетки в клетку. И на каждом углу требует мороженку...

Вот такое включение. Будем ли мы узнавать друг друга лет через пять-десять? Это же не Лешка.

Лучше снова заснуть, времени еще час-полтора, пока тусуются в квартире все Лехины многочисленные родственники, собирают племянника в садик, разбредаются по работам; Демону в такую рань на работу — с ума сойти.

Тут пришел Леха, включил лампу и давай какую-то коробку разбирать — от магнитофона, что ли, сидит, делает пассы руками, как Дэвид Коперфильд и винты раскручиваются без отвертки и хороводятся вокруг его головы нимбом. Он вообще, если насчет аппаратуры какой западает, за уши не отодрать. Технотрон.

Так здорово у него получалось, с таким кайфом — дорвался — что мне притворяться надоело. Алле, говорю, привет, доброе утро.

— Наконец-то, — говорит.— Я так и думал, что дурака валяешь. Вылазь давай, осторожнее, Маугли нашего не разбуди.

Я вылезла к окну, на колонку.

Этому магнитофону лет двадцать стукнуло уже, по крайней мере, потасканная такая "Легенда", замороченная.

— Деньги тратить в облом, — объяснил Леха.— Сейчас кассетник мало-мало штуку-полторы весит. А нужно выше крыши. Вот и думаю, из этого еще может что получится.

— Мой бы взял...

— Мне свой хочется. Думаешь, не получится?

Помолчали.

За окном, в темноте с желтыми глазами дома напротив шумел дождь, долгий уже по-осеннему, нудный. Наверно, на улице резкий ветер, а вчера был последний, еще по-летнему холодный день. Лешка склонился опять к магнитофону, рыжели над лампой, золотом отливали лохмы его, часы негромко стукали, мне в спину дуло слегка из щели в раме, и ощущался совершенно бесшумно спящий на диване Вовка... Я подумала, может, тоже притворяется, но нет, чересчур неподвижно. Над моим плечом завис на леске кораблик, классно тут, у Лешки. Мне родители из своей комнаты запрещают делать такой восхитительный бедлам...А Лехе все можно, у них демократия в доме, даже мотоцикл по запчастям месяцев восемь в этой комнате на восьми квадратах как то жил...