Человек-львёнок

— Итак, небольшие организационные вопросы: никаких обсуждений, я только называю игроков согласно очереди, а вы голосуете против них поднятием руки. Суд заканчивается только после прохождения всего круга. Голосовать обязаны все. Если кто-то решит, что в варварстве принимать участия не должен, я просто застрелю его в следующую же ночь. Бойкот устроят несколько человек — пущу газ. Всё просто. И мне бы хотелось услышать тишину в зале. Всё ясно? Тогда начнём... Мисс Черепаха, Вы совсем плохо выглядите. Уверены, что определились?

— Да, господин ведущий, — приобняв себя, блондинка раскачивается на стуле.

— Дело Ваше... Что ж, кто против Анаконды?

Пару секунд среди игроков никто не поднял руки. Но тут Черепаха, оббежав глазами по кругу, выкинула тонкую ручонку вверх и поспешила поскорее убрать. Осуждённая соседка с пониманием, хоть и не без обиды, посмотрела на неё.

Блондинка решила просто слить голос. Судя по тону, ведущему это пришлось не по душе:

— Один голос. Против Барракуды?

Рук оказалось на порядок больше: руки подняли Медведь, Пантера, Рысь и, как ни странно, Анаконда. Лысый коротышка, недовольный малым числом проголосовавших, оглядел собравшихся как предателей.

— Четыре голоса. Против Дикобраза?

Мафии в здоровяке никто не заподозрил.

— Никого. Против Кондора?

Тот тоже не сыскал недоброжелателей.

— Никого. Против Летучей мыши? — ведущий сделал совсем маленькую паузу. — Снова никого. Против Лягушки?

Руки подняли двое: Барракуда уверено проголосовала против седовласого, в то время как Пингвин робко ей вторил, пряча глаза. Лягушка, понимая, что такова игра, безразлично пожал плечами.

— Два голоса. Против Медведя?

Дикобраз вскинул руку ещё до того, как ведущий закончил фразу. Цепной реакцией за ним последовали Кондор, Пиранья, Лягушка, Слон и Летучая мышь. Ладони низкорослого очкарика жахнули о столешницу, а сам он вскочил с места.

— Вы с ума сошли, крети...

Адов перезвон скрутил горлопана, как и всех остальных. Адам беспощадно вдарил раскалывающим голову звуком на максимум, пресекая малейшее нарушение порядка. Это продолжалось очень долго.

Наконец грянула сладостная тишина. Голос ведущего оброс сталью, но он подчёркнуто не обратил внимания на случившееся:

— Шесть голосов. Так как все проголосовали, могу констатировать, что против Пантеры — никого, против Пингвина — никого, против Пираньи — никого, против Рыси — никого...

— Это безумие, что вы...

Выкрики обречённого Медведя Адам и во второй раз вылечил тем же лекарством. У Черепахи от звуковых атак потекли слёзы.

— Против Слона — никого, против Черепахи — никого. Игроки назвали мафией Вас, Медведь.

— Это ошибка! Как можно так тупо просрать очевидную мафию? Это же Барракуда, а не я! Кретины, Дегенераты!

— Закрой свой рот! — не хуже гудящего звона сработал ведущий. — Я требовал порядка! Требовал уважения друг к другу! Ещё одно правило — никакого последнего слова!

Медведь всё-таки замолк и принялся елозить на стуле, царапая подлокотники ногтями. Лягушка скосил глаза и напрягся, готовый принять меры, если коротышка что-нибудь выкинет.

— Нам нужен палач, — объявил, приходя в себя, ведущий. — Для начала я спрошу о добровольцах.

Пять мучительных секунд прошли в тишине, волнуемой разве что шепотками Медведя. Решимость нашёл в себе Дикобраз. Он поднялся и зычно произнёс:

— Я мог бы, господин ведущий.

— Ты! Это ты всё подстроил! Вы в сговоре! — заерепенился в полный голос очкарик, но на него уже перестали обращать внимание.

— Отлично, мистер Дикобраз. Прошу, возьмите револьвер.

Громадная ручища сграбастала оружие. Смит и Вессон, что так понравился бородачу.

— Справа от Вас сейф, — продолжил ведущий, — подойдите и наберите шесть, шесть, три, семь.

Пока палач-доброволец отправился пикать кнопками сейфа, Медведь разразился тирадой:

— Тупоголовые! Это же очевидно: Барракуда с Дикобразом в сговоре! Вас обманули — мафии две! Эти чёртовы скоты заставляют вас плясать под свою дудку! Что, неужели мозгов не хватило? Что за идиотизм? Что вы делаете?

— В сейфе патрон, как Вы видите. Вставьте в барабан и убейте Медведя.

Дикобраз сноровисто вставил патрон в ячейку, выдохнул в усы и вставил барабан на место. Взведя ударный механизм, он заставил одновременно патрон встать в ствол и заткнуться обречённого. Вид грозной решимости амбала оставил его без сил.

Когда палач широкими шагами вернулся к своему месту и вскинул оружие, почти все с охами отвернулись. Лягушка отстранился от Медведя, опасаясь и брызг крови, и шального попадания. Но он не мог отвернуть: в этом убийстве он принял самое активное участие.

Надо, как бы, разделить ту кровь, что попадёт на руки Дикобразу.

Нервно дёрнув бабочку, Медведь вдруг вскочил, вытянулся в струнку, крепко прижав сжатые кулаки к бёдрам, и закричал:

— Давай, скот, покажи себя!

Вопль не выбил здоровяка из строя — гром выстрела ошпарил людей, взвизгнувших в едином порыве. Лягушка видел, как тело коротышки бросает на стул. Его голова оказалась цела — Дикобраз решил стрелять в сердце.

Начались те же вопли и беспокойства, что и при первом убийстве, но настолько тихо, чтобы не раздражать ведущего. До ушей донёсся чей-то плач...

У Дикобраза словно руку свело: он долго не мог её опустить, а затем ещё криволапо бросил револьвер в центр стола. Затем тяжело сел на место. Пальцы правой руки впились в бороду.

— Благодарю, мистер Дикобраз. Это было непросто, я знаю. Теперь нам нужна помощь... Мистер Лягушка, Вы же не откажете мне в небольшой просьбе?

— Да, господин ведущий, а что от меня требуется?

— Боже! — раздражённо затянул поверенный. — Надо достать карту мистера Медведя, забыли уже? Соберитесь же, крышка уже открыта.

Лягушка, сильно торопясь от волнения, подошёл к окровавленному телу и потянулся к его карте под стеклом. В момент касания картонки ему показалось, что убийство могло быть не зря. Но на той стороне чёрного прямоугольника оказался белый цвет.

Мужчина прикрыл глаза с досады и продемонстрировал карту игрокам. Лишь Пиранья зло ударила кулаком по столу — остальные не особо верили, что Медведь и есть убийца.

— Мирный житель. Благодарю, мистер Лягушка, присаживайтесь. Вы, господа, ошиблись. Ошибся и мистер Медведь, но лишь в том, что предположил наличие двух мафиози. Я был с вами честен: кроме меня плохишей за столом нет. Хорошенько подумайте и дайте нам полчаса на уборку. И не надо бояться.

Глава 4

Свод путевых правил

— Я уж подумал, что вы меня кинете, — вместо приветствия бросил Петер.

Он встретил нас, развалившись на стуле. Рядом баул не по росту для худого и узкоплечего театрала. В дорогу он собрался в мешковатых штанах цвета хаки и чёрной толстовке, из-под которой выглядывает майка с японским гибридом коллажа, абстракции и взрыва на фабрике краски. Японский он только потому, что единственными понятными деталями оказались иероглифы. И, вроде, они японские...

Ганс обернулся в любимые тёмные джинсы с тремя цепями у кармана и бессменную спортивную куртку, синюю с жёлтым. Её истинный спортсмен носит третий год кряду, решив, вероятно, воспользоваться тем, что больше расти не будет.

На мне болтаются широкие джинсы, которые даже туго затянутый ремень нормально не удерживает, футболка с яростно вопящими скелетами-металлистами и бежевая летняя куртка а-ля сафари.

Когда мы подошли ближе, Петер взвалил на плечи солидную ношу. Мы обошлись рюкзаками попроще и поменьше. Я так и вовсе взял братский (что ему летом делать с рюкзаком?), благо по нему не скажешь, что он детский.

— До девяти ещё пять минут, а ты уже начинаешь панику? — сверился я с часами. — Здорово, Петер.

— Леонард, Ганс, — обменялся он с нами рукопожатиями.

— Куда такой гуж? — неловко поправил лямку своего рюкзачка Ганс.

— Я взял с собой спальный мешок, подумал, что в ночлежках можно будет сэкономить и брать двуспальные номера.

— Башка, Петер! — одобрил я и показал большой палец.

— Ещё по мелочи всего. Я взял фотоаппарат.

— А ты, Лен, взял свой? — спросил Ганс.

— Нет, забыл.

— Даёшь, вчера только договаривались, — рассеянно брякнул Ганс. Он оглядывается по сторонам, и разговор ему не так уж и интересен.

— Насчёт диктофона мы тоже договаривались. Взял?

— Запамятовал.

Петер странно прыснул, больше похоже на смесь кряканья и кашля. На лице растянулась улыбка, стиляга покачал головой. Я даже как-то расслабился: если этот парень способен смеяться, то проблем у нас вообще не возникнет.

— А ты разбираешься в фотографии? — спросил я паренька. — Лично я снимать не умею совсем.

— Я тоже — кнопку-то могу нажать, но так, чтоб красиво получилось... Так что, идём?

— Погоди, — аж затрясся от нетерпения Ганс.

Мне уже понятно, кого дожидается малолетний ловелас. "Далёвер" открывается ровно в девять... персонал должен уже в полном составе быть на рабочем месте.

— Чего ждать-то? — безрезультатно попытался уточнить Петер у Ганса.

Пришлось мне нашёптывать объяснение, вплотную подобравшись к нашему новому товарищу:

— Ты Йохану знаешь? Здесь в кафе работает.

— Знаю, но мы не общались толком. Она его девушка?

— Тише! — исказился я лукавством. — Они не в месте, но у одного из них это в ближайших планах.

И мы немного подождали. Совсем немного, потому что Петер быстро начал капризничать и рваться по тропе Киттельсена. Слава богу, не проболтался насчёт Йоханы. Ганс, разумеется, не такой дурак, чтоб думать, что мы и не подозреваем, но смущать его было бы неправильным.

Порой мне кажется, что я слишком щепетилен с друзьями.

Не успел манерный член троицы слишком уж разозлиться на пустые ожидания, как в поле зрения появилась нужная работница кафе. Ганс тут же предложил идти... ну, как идти... нас-то он прогнал, сказал, что нагонит, а сам остался дожидаться своей ненаглядной.

Всегда тянет на тонкий смешок, когда сталкиваюсь с неловкими попытками друга кадриться, но в этот раз всё иначе. Громко сказано, но чувствую себя отцом, чей сын делает всё, как надо. Не думал, что он сегодня так воспользуется моментом. Сказать по правде, Ганс робок настолько, что с девушками у него получается неуклюже. Мне он говорил, что считает для себя отношения с Йоханой невозможными, что он не соответствует и весь из себя так плох. Зря он так.

У меня на это табу, а вот Петер бесстыже пялится из-за плеча. Тут и я не удержался, заметив, как Ганс передаёт что-то Йохане. Затем они прощаются, и рыжий сердцеед пускается бегом догонять нас.

Стоило ему поравняться, Петер довольно бестактно врубает:

— А что ты ей подарил?

Ганс запыхался, поэтому ответил не сразу:

— Это тебя не касается.

— Слушай, чего ты так с ним? — попридержал я товарища.

— При чём здесь он? Тебя, Лен, это тоже не касается!

— Лады — я пойду сам спрошу.

Реакция у Ганса — ягуар обзавидуется: схватил меня за лямку рюкзака и не дал даже довершить разворота. Швырнул дальше по улице, прибавив:

— Давайте уже пойдём, а то столько времени...

— Как ты быстро насчёт...

— Я тебя не перебивал, — резко, но беззлобно пресёк возражения Петера Ганс.

— Пока вы спорите...

Но спортсмен не дал мне и со второй попытки изобразить поход к Йохане. На сей раз просто обхватил обеими руками и стал толкать перед собой. Готов спорить, он столь ревностно будет охранять тайну разговора с девушкой, что и за сотню километров от дома будет так реагировать на угрозу пойти выведать всё у Йоханы.

Тем веселее будет идти.

Петер тянуть не стал и авансом назвал нас идиотами. Ганс аж опешил от такой дерзости — будь он готов, стиляга бы уже получил в ухо. Я же лишь усмехнулся, чем дал товарищу понять, что всё в порядке.

Это меня больше всего и беспокоит. Не дай бог Петеру с Гансом не сойтись характерами.

Вместо гудков звучит бодрая песня стиля фолк, хотя, на мой взгляд, стопроцентное кантри. Карин поставила мелодию по моей просьбе. Специально уточнял, чтоб не будить её зря: оказывается, и у нас, и в Испании один часовой пояс.

Наконец Карин ответила на звонок:

— Доброе утро, радость моя! — произнёс я тотчас. — Как у вас там, в Испании?

Послышалось недовольное покашливание, хоть и шутливое.

— Конечно, безумно рада тебя слышать, Лен, но я сейчас в Италии.

— Я так и спросил: в Италии! Ты меня невнимательно слушаешь!

— Вечно у тебя отговорок, как китайцев.

— Всё время думал, ты меня за это и полюбила, а тут вдруг критика! Извини, я, в самом деле, напутал. Очень стыжусь.

— Ох, разве я тебя не постоянно прощаю? А что насчёт твоего вопроса, то здесь просто замечательно! Остановились в Амальфи, если тебе это о чём-то говорит.

— А тебе это о чём-то говорит лишь потому, что вы там остановились.

— Ха, ну, типа того. Море, кстати говоря, не впечатляет.

— Потому что это не Испания.

— Возможно, Лен, возможно. Зато тут рестораны такие! Я так вкусно ела последний раз у бабушки! Честное слово, что у нас рестораны — то только называются итальянскими, а по кухне и рядом не стоят!

— Ну, насчёт ресторанов я как-то и не сомневался. А как там с парнями?

Карин заливисто посмеялась — смех не самый привычный, слишком тоненький, да ещё и обладательница его зачастую смеётся подолгу. И когда-то меня это раздражало! Дурак же я был.

— Рекомендую бояться. Тут можно головой не двигать — всё равно взгляд на красавца попадёт. Можно даже глаза закрыть, а хоть одного Аполлона увидишь.

— Не старайся — мне чужда ревность, — уколол я девушку.

На самом деле, это не совсем так. Действительно, до определённой поры я совершенно равнодушен, например, когда Карин целуют в щёку друзья, когда её обнимают и тому подобное. В редкие случаи, когда у меня уверенности нет, что-то превращает меня в безумного Отелло.

Вот такие у меня крайности касательно ревности. Жаль, что девушки ревность любят, особенно ту отсутствующую у меня золотую середину.

— Так, а сколько из них уже катали тебя на Феррари? — продолжил я лёгкую издёвку.

— Ммм, я помню шестерых, но в пьяном состоянии я могла забыть ещё дюжину...

— Не так много для недели в Италии.

— Недели? Я думала, ты про сегодняшний день.

Тут я заржал так, что Петер с Гансом на меня дико покосились. Даже какие-то две дамы-собачницы, шедшие навстречу, недобро сощурились.

— Ты же пошутила, что пьёшь? — спросил я в разы серьёзнее.

— Честное слово, солнце моё, ни капли.

Алкоголь делает с Карин страшное. Вернее, делал те оба раза, когда её чудом уговорили плеснуть в себя стаканчик. Так-то у неё с зелёным змием разговор короткий, при этом не помню, чтоб она пыталась кого-то отговорить от этой дряни. Карин к горячительному относится равнодушно, пока он не приближается к её губам.

И когда она вставляет в свою речь вымышленные рассказы о своих пьянках, я порядочно напрягаюсь.

— Ты там как? — нарушила она мою тревожную задумчивость.

— О, я... ну, ты не поверишь... — я, помнится, вчера репетировал, как расскажу о своём внезапном приключении, но с ходу сбился. — Значит, мы тут с Гансом и Петером... Они тебе привет передают! Петер — это который в театре постановщик... ну, у него ещё все краской вымазанные бегали.