От крови и песка

Это сходство интригует князя-бастарда, и сегодня его нетерпение особенно сильно. Как даст знать о себе сила, в какой настрой повергнет княжну? Для Кисофы путешествие к Сердцу Пустыни стало унижением, наслаждением и пыткой. К тому времени он уже давал клятву кровью, и тянущая боль в горячих венах каждую секунду напоминала ему о том, что не он хозяин своей жизни. Напитываясь живой нефтью, он сперва получал удовольствие, но приняв достаточно крови земли в свою кровь и придя в себя, вынужден был продолжить впитывать ее, чтобы император получил максимальную силу. И, хотя это устраивало Кисофу, в момент вхождения камней в тело князь изменил мнение. Он проклинал своего царственного брата, и всех их общих предков до последнего колена, затерянного в веках, и всех предков по линии матери, попавшей в императорский гарем, и всех людей вообще, и богов, если они есть и придумали эту муку.

Для Арис, доселе не испытывавшей силу крови, но спокойно отправившейся туда, куда она позвала, принятие свежей крови земли и собственных камней наверняка станет потрясением не меньшим, чем для Лерика. Брата княжны из пещеры тоже встречал Кисофа, правда, в компании Харифы. Забавно вспомнить, как побледнел великий князь, ощутив силу своего сына. Тот лишь ненамного уступал ему, а значит, три личных камня Лерика, активных после получения, едва не пригибали к земле двух сильнейших после Императора членов семьи, и были сопоставимы с четырьмя камнями Харифы, один из которых был наследуемым большим. И он даже не погрузился целиком, то ли упустив возможность стать еще сильнее, то ли просто полностью напитавшись через ноги. Кисофа был готов прирезать племянника, если тот в горячке силы потребует невыполнимой клятвы. Или любой, если сделает это сознательно. Но мальчишке хватило мозгов и шока, чтобы молчать почти все время пути домой.

На вопрос, как он поступит с Арис в аналогичной ситуации, князь-бастард себе не отвечал. Он был человеком, далеким от сентиментальности и идей гуманизма, столь любимых художниками, и свои асоциальные пристрастия выставлял напоказ. Единственное, что имело для него приоритет больший, чем его желания — интересы императора Хазифы и государства. Все остальное он решал сообразно собственным вкусам, оригинальным. Но в случае с Арис наблюдалось согласие личных желаний с пользой для страны, и лишь отвратительная мысль о подчинении племяннице вызывала жестокую улыбку на тонких губах.

Княжна вряд ли будет уступать силой азири Лерику, безусловно талантливому, но не подававшему таких надежд. Кисофа знал о гневливости и необычных вкусах юной родственницы, несмотря на то, что она скрывала их тщательно и умело. Блеск ее глаз после получения удара во время занятий, напряжение висков при виде крови, то, как она смотрит на собственного брата — все это возбуждало князя-бастарда, но он спокойно ждал ее взросления. Женщиной она будет опасным противником. То, что девушка держит себя в руках, лишь на пользу общему делу, но если она сорвется после поездки, нужно будет быстро привести ее в чувство. С новой неконтролируемой силой и ожесточением от испытанной боли изоляция необходима. В нервном срыве Кисофа был почти уверен. Много веков Фаисы проводят посвящение в отроческом возрасте, и эта практика часто приводит к такому результату. Но все же время телесного цветения и душевной незрелости было оптимальным для принятия камней. Попытки провести эту процедуру в детстве или зрелости почти всегда заканчивались смертью члена семьи, исключением были лишь принимаемые во младенчестве большие камни императора и великого князя.

Кисофа раскрутил флягу, глотнул воды сам и смочил губы коней. Не заснула ли там девочка? Если нет, то сколько же нефти влезло в ее мелкое тело! Криков боли еще не слышно. Шел шестой час.

— Как солнце своей энергией дарит жизнь живому, определяя существование растений, а через них — животных и человека, кровь земли определяет взаимодействие мертвой материи и живой. Азы крови земли присутствуют в тысяче отношений. Они есть в камнях и песке, в море и реках, в недрах земли и ее воздухе. Все живое пропитано ими, дышит ими. Мы дышим слабыми парами крови земли, мы едим пищу, в которой есть эти азы, мы сами ими полны. Кровь земли есть в твоих мышцах, костях, в твоей крови.

Император ставит ловушку моей группе.

— Почему тогда вода поддается воздействию азири, камни поддаются, а чистая кровь земли — нет?

— Она — между живым и неживым. И частично поддается, — на губах Хазифы играет улыбка.

Я ставлю ловушку его группе, заставляя выбирать между убийством и спасением.

— Почему, если азы нефти есть во всех, только мы способны к управлению ими?

— Еще узнаешь.

— Что тогда уголь? Я чувствую его почти как нефть.

— Засохшая кровь земли, мертвая.

— О крови. Что такое клятва крови, как ее брать и давать?

Император выбирает спасение своей группы.

— Еще узнаешь.

— Значит, я к этому способна?

— Пробовала? — смеется дядя. — Да, я полагаю, да.

Мои камни по-прежнему в тяжелом положении. Думай, Арис, думай!

— Если мы можем управлять кровью человека, а азы нефти содержатся во всем живом, мы можем управлять растениями и животными.

Пытаюсь соединиться.

— Очень слабо.

— Почему?

В два хода император снимает мои камни.

— Не знаю. Ты проиграла.

Что за жизнь настала такая, просыпаться от боли. Странно, мне дословно приснилась вчерашняя игра и разговор с императором Хазифой. Обычно сны мои не повторяют в точности пережитое.

Голова тяжелее мрамора. То, что я знала раньше как кровь земли — о, это была лишь подделка. Чувство такое, словно могу поджечь саму себя. И многое другое могу. Восхитительное чувство.

Я мысленным усилием, даже не напрягаясь и не складывая жеста, ускоряю воздух на расстоянии вытянутой руки. Ветер приятно обдувает горящее лицо, отталкивая меня к стене. Хотя вокруг ощутимо холодно, мне это не мешает. Азы вокруг меня ощущаются как при полной концентрации на каждом из них. Кровь снова оттягивает вены, но боль совсем легкая, и нет желания плашмя растянуться на земле. Вот выйду из дурацкой пещеры, и сделаю себе огромные крылья из песка. Или даже стекла. Вход пропускает слабое сияние, значит, снаружи ночь. Как красиво будут блестеть мои крылья в лунном свете!

Тело все еще впитывает волшебную жидкость, но совсем слабо. Я хочу быть сильнее, и потому напрягаюсь, стараясь получить больше. Мне становится жарко, все тело горит, твердое, как статуя на солнце. Кажется, что все поры раскрылись, так усиливается приток этой чудесной, родной нефти. Вся нефть, известная мне, была бедной, пустой и остывшей. Просто вытекшая кровь. Эта горяча и насыщенна, она жива и отличается от прежней, как вода из родника от воды, продаваемой ши-азири.

От вливания новой порции крови земли боль усиливается. Ничего, я могу терпеть довольно долго. Что-то я не слышала о регулярных паломничествах Фаисов в Сердце Пустыни, потому буду воспринимать все как единственный шанс. Мне больно и хорошо. Я довольна собой.

Мышцы сжимаются, пытаясь защититься, и, кажется, часть крови выливается из меня. Моей. Голова кружится, я снова прислоняюсь к стене, погружаясь в жидкость до подбородка. Пока получается держать тело расслабленным, буду терпеть. Главное, не потерять сознание от нарастающего давления. Я облизываю губы и ощущаю соленый вкус крови. Странно, видимо, волшебная нефть частично обезболивает меня.

Крик разносится над тихой пустыней. Началось.

Кисофа не знает, как долго кричал он сам, но Лерик надрывался минут десять. Пока не охрип. Не то чтобы князь-дознаватель не привык к крикам, но вопли боли родственников будят в нем ярость. Голос Арис срывается на визг, и Кисофу передергивает. Через минуту племянница затихает. Только бы не умерла. Выждав еще несколько минут, князь подходит к пещере и останавливается у входа. Если девочка жива, трогать ее сейчас нельзя ни в коем случае. Организм испытывает невообразимую нагрузку, и любое влияние извне может просто остановить его работу.

У Кисофы куча срочных дел в столице, проклятые занкары вызывают у него дурные предчувствия. Но сейчас он рад, что сам отправился сюда, что находится здесь, хоть и ничем не может помочь. Ему бы очень не хотелось узнать, что любимая игрушка сломалась, из вторых рук. Вряд ли эти руки остались бы целы.

Из темноты доносится тихий прерывистый скулеж на одной ноте. Все в порядке.

Кисофа отходит к бархану и тревожно ржущим коням.

Боги, пошлите мне обморок. Боги, пошлите мне обморок. Боги, пошлите мне обморок. Боги!

Если разжать веки, глаза непременно выпадут. Пусть лучше вытекают.

Когда острая боль разорвала меня, я едва успела броситься на скалу. И только окровавленные пальцы удерживают меня на ней сейчас. Если это расплата за жадность, я всю жизнь буду нищенкой.

Раскаленное жидкое стекло тянется по венам и, застывая, ломается. Тысячи осколков режут тело, но почему-то не высыпаются. Ненавижу стекло.

Боги, пошлите мне обморок!

Через этот противный высокий звук слышен стук. Спустя время я понимаю, что это мой голос и моя нога стучит по камню.

В меня ввинчивается что-то. Острый кусок скалы буравит лопатку, другой запутался в кишках, третий разрывает аорту, пробираясь под ключицу.

Боги, пошлите мне обморок.

Если есть какое-то наказание человеку за его проступки, за самое мерзкое и ужасающее, что можно совершить, я получаю его прямо сейчас. И, если я переживу это, мне никто не судья.

Боги, пошлите мне обморок, я для вас убью любого.

Если это плата за силу, за честь принадлежать к роду Фаисов, я проклинаю свой род. Я бы никогда не захотела родиться, знай я об этом дне.

Боги, пошлите мне десять секунд покоя, я убью себя.

Камень из лопатки добрался до сердца. Боги, пошлите мне смерть.

Странно, что девочка затихала. И хватает же ей голоса так долго орать сейчас. Бастард выкидывает сигарету и затыкает уши. Еще никто не терял сознание во время принятия камней.Вот после — многие. Но от боли — или умереть, или пройти ее до конца. Каждому своя боль: Алифа получила камни в руку и ноги, Лерик не сказал, но наверняка есть в руке и голове, сам Кисофа получил их в голову, сердце и пах. Если девочке повезло, все камни достались в конечности, а боль слишком сильна, чтобы попытаться их отрезать. Но князь не рассчитывает на везение в пытках. И думает, что сила камней как-то связана с местом их расположения.

Дыхание хрипло вырывается из горла. Последний редко шевелится, устраиваясь возле позвоночника. Ублюдок не мог зайти со спины, не разрывая живот. Когда он затихает, я разжимаю пальцы и падаю в вонючую жидкость, поднимая волну.

Спустя бесконечность я понимаю, что боли нет. Меня трясет, пальцы не разгибаются, рот наполнен кровью. Больше всего на свете я хочу потерять сознание. А еще пить и лежать, заниматься этим целую вечность. Камни, причинившие столько мук, резонируют с кровью, наверное, даже звезды слышат этот гул. В мире есть только камни, я и ненависть.

Я на карачках выползаю из пещеры. Воздух снаружи кажется чистым, им нельзя надышаться. Жар камней не спасает от холода, и я вспоминаю об одежде, оставшейся на скале. Приходится возвращаться и искать наощупь тряпье, частично пропитавшееся нефтью. Нет никакого желания задерживаться здесь, и я голой снова выхожу наружу, чтобы упасть на песок и одеться.

Глубоко дышу и гляжу на свои босые ноги, ступающие по песку. Это невероятно интересное зрелище, оно никогда мне не надоест. Слышно тонкое ржание Ахира. И еще одной лошади. Я вскидываю голову, рука тянется к кинжалу, но потом расслабляется. К чему он мне сейчас. Кровь гудит. Рот кривится в хищной улыбке.

У подножия бархана темнеют фигуры двух коней и человека в плаще. Я распрямляюсь и спокойно шагаю к ним. Небо бледнеет, скоро рассвет, но пока что я не вижу, кто впереди. Человек поднимает голову под свет луны.

— Какая счастливая встреча, дядя!

— Счастливая чрезвычайно! — не менее язвительно отзывается князь.

Я рассматриваю его, напряжение растет. Но Кисофа добавляет:

— Рад видеть тебя живой.

По щекам катятся слезы, которые, казалось, давно закончились. Дядя притягивает меня к груди и выжимает нефть из моих волос. Какие нежности!

— Дай мне воду и отойди, — и, подумав, добавляю, — пожалуйста.

Кисофа выполняет мою просьбу, я сажусь на песок, пью и плачу, не в силах остановиться.

— Какая-то нервная реакция. Как прекратить?

— Пощечина?

— Попробуй.

Не помогло. Почему-то я совершенно цела: ран нет, глаза на месте, даже ногти не содраны. Только жар в груди, вибрация тела и запах нефти, пропитавший меня, говорят о произошедшем. Достаю грязный кинжал и обтираю тканью. Сотрясаемая рыданиями, я спокойно надрезаю ладонь. Через пару минут порез затягивается.

— Так теперь будет всегда?

— Нет. Пока ты не успокоишься, регенерация будет сверхвысокой, в дальнейшем уменьшится до повышенной, но при некотором приложении сил ты сможешь увеличивать ее. Хотя не настолько, как сейчас.

— Я спокойна.

— Я имел в виду твою силу.

— Разве сейчас она беспокойна?

— Да.

— Расскажи.

Князь молчит, и я повторяю:

— Расскажи!

Меня снова охватывает злость, слезы исчезают, вместо них приходит неестественное веселье.

— А давай-ка подеремся, дядя, — я напеваю на известный уличный мотив. Если он мне накостыляет — ничего страшного. Если я ему — это будет изумительно приятно.

Кисофа мрачно смотрит на меня, покачивая кинжалом, который держит за кончик лезвия. Он что, до этого невидимым был, как в сказке? Я не заметила, когда он его достал, хотя держала в поле зрения. Сейчас, не зная, что со мной произошло, я могу поверить в любую небылицу.

Уворачиваюсь от броска. Подкинуть кинжал в руке, а потом метнуть — это, бесспорно, зрелищно, но медлительно. И сгодится как отвлекающий маневр. Потому сама сокращаю дистанцию между нами, на случай, если Кисофа достанет новое оружие. Но не успеваю — два кинжала уже в обманчиво расслабленных руках дяди.

Драться без плана неразумно, всегда в голове лучше держать какой-то прием, который надо провести. Так как я значительно уступаю князю в росте и массе, наиболее эффективные приемы совершать затруднительно. Для меня есть два варианта: либо проводить серию мешающих ударов и завершить ее победным по открывшейся уязвимости, либо использовать ази в бою. Сила только ждет выхода и почти не требует концентрации, но опыт на стороне дяди. А если обратиться только к собственным боевым навыкам, я уступлю Кисофе по всем пунктам. Вот только жестокость, с которой он дерется даже в учебных поединках, меня сейчас не пугает. И есть надежды на временную регенерацию.

До этого я дралась с Кисофой несколько раз. В последний, когда он устроил проверку моих приобретенных с мастером Хиразом навыков, я ушла со сломанным носом. Но ушла сама, да и нос мне вправили. Думаю, у того, что он так хорошо зажил, были причины, скажем так, кровного характера. Удобно. Дядя тогда даже не вспотел. Если сейчас я смогу напрячь его как следует, мне не поздоровится. Испугали шакала дохлой курицей.