Граф-3. "Клинок его Величества"

— Баммм... баммм... баммм...

...Короткая пауза — и Ронни, подняв с пола до блеска отполированную палку, воткнул ее в одно из многочисленных отверстий в бревне. Потом отшагнул назад — и ставший привычным ритм ударов изменился:

— Баммм — баммм... баммм — баммм... баммм — баммм...

Пять десятков повторений с правой руки. Пять десятков — с левой. Короткая пауза, чтобы подвесить на бревно еще один мешочек. И новая смена ритма:

— Баммм — баммм-баммм... баммм — баммм-баммм...

...Вспомнить о цели своего прихода мне удалось только минут через десять, когда во время одного из жутких по мощности отбивов палка, торчащая на уровне груди Утерса-младшего, взяла и переломилась. Издав характерный 'звон'...

— Это что, кемет ? — ошарашенно воскликнула я. И, оценив толщину палки, перебитой голым предплечьем, перепуганно уставилась на предплечье Ронни: на мой взгляд, при ударе такой силы должно было пострадать не дерево, а рука!

Законник, услышав мой голос, мгновенно развернулся на месте, вытаращил глаза, и, зачем-то спрятав за спиной пойманный на лету обломок, растерянно пробормотал:

— Это... ты?

У меня оборвалось сердце:

— А ты ждал кого-то еще?

— Нет!!! — воскликнул он, мгновенно почувствовав перемену в моем настроении. — Я слышал, как открылась дверь, и подумал, что это — отец. Пришел посмотреть, насколько добросовестно я занимаюсь. Поэтому и не поворачивался... Я... я очень рад тебя видеть! Правда!!!

— Вижу... — заглянув в его глаза, успокоено выдохнула я. И, наконец, догадалась поздороваться: — Доброе утро!

— Доброе утро, милая... — Ронни сделал небольшую паузу и... ехидно посмотрел на меня: — Скажи, радость моя, что заставило тебя встать в такую рань? Неужели твое ложе оказалось недостаточно мягким, чтобы ты могла проспать до обеда?

'Шутить изволите?' — подумала я. И притворно нахмурилась: — Ложе тут ни при чем! Причина в другом: я не могла спать, так как искреннее возмущена твоим бессовестным поведением...

— Бессовестным?

— Угу!!! Помнишь, вчера вечером я попросила себя поцеловать? Скажи, тебе понравилось?

Законник покраснел до корней волос:

— Еще как...

— Так вот, вместо того, чтобы сделать ответный шаг, ты отвел меня в мои покои и пожелал мне доброй ночи! Скажи, по-твоему, это нормально?

Увидеть его движение я не успела: он вдруг оказался рядом, склонился к моему лицу, и... я на целую вечность вывалилась из реальности...

...Когда Ронни оторвался от моих губ и сделал шаг назад, я еле удержала равновесие — ослабевшие ноги упорно пытались подогнуться, и для того, чтобы не упасть, мне пришлось вцепиться в плечи своего любимого мужчины. Плечи оказались влажными от пота... но от одной мысли, что я к ним прикасаюсь, у меня снова помутилось в голове...

— Теперь я заслужил твое прощение? — хрипло спросил Законник. И, удостоверившись, что я не упаду, выскользнул из моих объятий и отошел шага на три назад.

Молодец: я на его месте поступила бы так же. Только отошла бы намного дальше. Эдак к противоположной стене зала. Так, на всякий случай.

— Ну... первый шаг к этому ты уже сделал... — ляпнуло мое второе 'я'. — Маленький-маленький...

Ронни сглотнул... Скользнул ко мне... и уперся грудью в мою ладонь:

— Второй шаг мы сделаем позже... — с трудом сдерживая свои желания, выдохнула я. — А сейчас время тренировки. Я пришла сюда, чтобы ты начал учить меня мечевому бою...

Мой любимый мужчина непонимающе посмотрел на меня... потом удивленно свел брови к переносице, облизал пересохшие губы, и, заставив себя успокоиться, более-менее спокойно поинтересовался:

— Зачем?

— 'Из двух друзей, не объединенных общей целью, один — раб, а второй — господин...' — процитировала я свою любимую поговорку. — Я не хочу быть твоей рабыней. И госпожой, естественно, тоже. Я готова на все, лишь бы те чувства, которые я вижу в твоих глазах, горели в них как можно дольше. И чтобы ты никогда не пожалел о том, что отдал мне свое сердце. Как мне кажется, для этого надо не так много — чтобы у нас появились общие цели...

Он понял. Сразу. И... принял то, что я сказала! От осознания этого мне стало так хорошо, что я подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и поцеловала в подбородок:

— Спасибо!

Ронни нежно провел пальцем по моей щеке, и... ехидно прищурился:

— Судя по тому, как ты одета, ты планировала начать заниматься прямо сейчас?

— Да...

— Я буду тебя учить, Илзе! Но... прежде чем мы начнем, хотел бы тебя кое о чем предупредить. Как ты понимаешь, научиться мечевому бою, ничего не делая, невозможно. Тебе придется терпеть усталость и боль в натруженных мышцах...

— Я к этому готова...

— Знаю... — кивнул он. А в его глазах вдруг появились искорки сдерживаемого смеха: — Скажи, ты готова к тому, что после каждой тренировки я буду делать тебе массаж, и... иногда буду колоть своими жуткими иглами?!

Услышав интонацию, которой Ронни произнес последнюю фразу, я удивленно уставилась на него: он слово в слово процитировал предложение, сказанное мною больше года назад!

— Ты... помнишь, что я тогда тебе говорила?

— Разве это можно забыть? — хмыкнул он. — Тогда я был уверен, что совершаю самую большую глупость в своей жизни. И умирал от стыда, вдумываясь в каждое сказанное тобой слово...

— А оказалось? — спросила я в надежде услышать нечто противоположное.

Как бы не так: Ронни тяжело вздохнул и мрачно уставился куда-то в стену:

— Так и оказалось: я вернул тебя твоему отцу. То есть собственноручно отправил тебя в Кошмар...

— Ты сделал то, что был должен... — я ласково прикоснулась к его груди, и тут же отдернула руку, почувствовав, что снова начинаю сходить с ума от желания его поцеловать: — Не казни себя, милый! Кошмар давно в прошлом. А в будущем у меня ты и твои жуткие иглы...

— Так ты позволишь мне себя колоть?

В его глазах плескалась затаенная боль. И я, решив отвлечь его от мыслей о моем прошлом, мечтательно вздохнула:

— Ради твоего массажа, любимый, я готова на все...

Глава 11. Касым-шири.

...Стук копыт лошадей двух сотен отборнейших воинов Степи отдавался в сердце Касыма гулом барабанов кам-ча . И согревал душу не хуже, чем летнее солнце: эти, уже давшие Клятву Клятв бойцы были первым дуновением смертоносной Эшшири-осс , способной в мгновение ока отправить во Тьму целый термен. Или караван из нескольких десятков рук верблюдов . И пускай клинки следующих за шири воинов еще не вкусили крови врагов, пир Великой Победы был уже не за горами.

'Ларс-ойтэ ... Коме-тии ... Сайка-ойтэ ... Хош-лар ...' — покачиваясь в седле, мысленно повторял Касым. И представлял себе то сотни белолицых и узкобедрых лайш-ири, прячущихся за высоченными стенами каменных стойбищ северян, то огромные стада тонконогих скакунов, способных в считанные мгновения унести своего всадника за горизонт, то стальные клинки, в умелых руках пробивающие насквозь лучшие кожаные доспехи сынов степи...

'Через два-три месяца мою постель будут греть самые красивые лайш-ири Хош-лара...' — внимательно вглядываясь в тоненькую черную полоску леса, появившуюся на горизонте, думал он. — '...а в руке запоет стальная сабля, такая же легкая и смертоносная, как Гюрза Алван-берза...'

Словно подслушав его мысли, Камча негромко фыркнула, сбилась с рыси, и шири виновато покосился на Идэгэ-шо , уже готовящегося исчезнуть за горизонтом: мечтать о сабле, равной клинку Атгиза Сотрясателя Земли было наглостью, недостойной воина и... правой руки берза.

'О, Субэдэ-бали...' — закрыв глаза, взмолился Касым. — 'Дай мне мужества, чтобы пройти свой путь до конца и достаточно воли, чтобы совладать со своей гордыней...'

Первый меч Степи промолчал. Дэзири-шо — тоже: что им было до молитв праха на сапогах помеченного их волей вождя?

Хотя... нет, не промолчали: буквально через несколько ударов сердца, когда расстроенный собственными мыслями Касым открыл глаза, под правым передним копытом Идэгэ-шо дважды вспыхнула алая искорка костра.

'Условный сигнал! Все, как обещал сын Алоя!' — обрадовался Касым, вскинул над собой правую руку, и его воины послушно осадили коней.

Объяснять им что-либо не было никакой необходимости, поэтому шири, подняв кобылу в галоп, понесся к опушке леса...

...Лайши, выскользнувший из-за ствола векового дуба, был на голову выше своего названого брата, раза в полтора шире, и с ног до головы затянут в переливающуюся черным пламенем кольчугу. Однако двигался он так же легко и быстро, как лучшие из танцовщиц ерзидов.

— Касым-шири? — глядя на тысячника холодным, как северный ветер, взглядом, спросил он. И, увидев ответный кивок, удовлетворенно оскалился: — Долгих лет жизни тебе, воин...

— Остроты твоему взгляду, силы твоей деснице и мудрости твоему разуму, э-э-э... Марух, сын Нардара... — отозвался Касым. И спрыгнул на влажную от росы траву.

— Спокоен ли был твой путь, шири? — сделав шаг навстречу, спросил лайши. И протянул тысячнику широкую, как лопата, ладонь...

...Северянин знал об обычаях ерзидов ничуть не меньше, чем Гогнар, сын Алоя. Поэтому уже через пару десятков ударов сердца Касым принялся искать на его запястье алую подкову . И не нашел — воин, поддерживающий разговор как какой-нибудь старейшина, ерзидом пока не был. Что, в общем-то, было неважно — имея в побратимах единственного эрдэгэ Алван-берза, можно было просить Права Выбора в любой момент. И получить его даже без Поединка.

Правда, в таком случае новоиспеченный ерзид лишался самого главного — уважения в глазах будущих сородичей. А, значит, возможности получить звание ичитая , что в сложившейся ситуации было бы смерти подобно: несмотря на то, что, по словам Гогнара, сына Алоя, каждый из девяти будущих десятников был самым настоящим багатуром, для того, чтобы в это поверить, и Касыму, и его воинам требовалось зримое подтверждение. Поэтому, когда Марух, сын Нардара закончил интересоваться самочувствием родственников шири, перешел к делу и спросил, готовы ли прибывшие воины двигаться в Лайш-аран прямо сейчас, шири тяжело вздохнул и пожал плечами:

— Не знаю...

Требовать объяснений лайши не стал! Криво ухмыльнувшись, он щелкнул пальцами — и в предрассветном полумраке леса вдруг возникли темные силуэты его солдат.

Удержать руку, тянущуюся к сабле, оказалось безумно сложно: все до единого северяне, тенями скользящие к опушке, были как минимум на голову выше Касыма. А по ширине плеч превосходили его чуть ли не вдвое!

— Воины — как воины... — оценив пластику движений будущих десятников, пожал плечами Касым. — Но для того, чтобы им беспрекословно повиновались, требуется нечто большее...

— Согласен... — заявил лайши и кончиками пальцев погладил рукоять своего меча. — Тогда, прежде чем делить твоих воинов на десятки, стоит провести девять Поединков Выбора. Надеюсь, у тебя есть девять воинов, чье здоровье тебя не особенно беспокоит? Ручаюсь, после этих поединков недовольных тем, что ты назначишь моих воинов десятниками, не будет...

— Посмотрим... — шири поднес к губам правую руку, и, вложив в рот пальцы, дважды коротко свистнул...

...Решение Касыма-шири даровать право Выбора сразу девяти северянам вызвало волну недовольных перешептываний. Впрочем, после того, как тысячник назначил поединщиками тех, кто возмущался громче всех, в толпе воинов раздались приглушенные смешки. А Байзар, сын Шадрата, по праву считающийся одним из лучших бойцов Степи, подъехав к одному из них, ехидно поинтересовался:

— Ну что, Сахрет, ты готов доказать, что этим лайши не место среди настоящих ерзидов?

Сын Джамала раздраженно сжал кулаки и... промолчал. Резонно рассудив, что третья сабля рода Маалоев — это не тот человек, с которым стоит спорить.

Не дождавшись ответа на свой вопрос, Байзар презрительно сплюнул, спешился, набросил повод своего коня на ветку ближайшего дерева, отошел от опушки шагов на пятьдесят и демонстративно опустился на колени.

Через десяток ударов сердца рядом с ним сел его младший брат Ядрай, потом Жалгыз, сын Идраза, и будущий Круг Выбора начал обретать свои очертания...

'Сыновья Шадрата пойдут вместе со мной...' — решил Касым. Выждал несколько минут, и, покосившись на Тропу Выбора, образованную его воинами, сидящими с восточной стороны Круга, повернулся к северянам:

— Я, Касым, сын Шакрая, шири и Голос Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, спрашиваю вас, воины севера — готовы ли вы испытать себя в поединке с лучшими сынами Степи и принять предначертанное вам вашей Судьбой?

— Готовы! — слитно выдохнули лайши.

— Да свершится воля Субэдэ-бали! — повернувшись к Кругу лицом и вскинув над головой свою саблю, торжественно возвестил шири. — Ойра!

— Ойра-а-а!!! — отозвались его воины. И Степь застыла в благоговейном молчании...

...Сахрет, сын Джамала, был горд, как Атгиз, Сотрясатель Земли. И глуп, как ребенок, только что научившийся ходить: вместо того, чтобы сначала оценить скорость и силу своего противника, а потом атаковать, он сразу же бросился в атаку. И умер! Еще до того, как его сабля, метнувшаяся к шее северянина, проделала половину своего пути! Его дух, выскользнув через полуоткрытый рот, ушел во Тьму, а тело, познавшее остроту клинка Маруха, сына Нардара, медленно опустилось на траву и забилось в судорогах.

Длань Хелмасты коснулась чела ерзида так быстро, что даже Касым, ожидавший чего-то подобного, растерянно застыл. Остальные ерзиды — так вообще превратились в соляные столбы. И только Байзар, сын Шадрата, привыкший ценить воинские умения больше, чем названия родов, веско произнес:

— Субэдэ-бали сказал свое слово, шири! Этот воин достоин быть ерзидом и следовать за конем Алван-берза!

— Ойра!!! — согласился с ним Касым. И, запоздало вспомнив об обычаях, ударил себя кулаком в грудь: — Марух, сын Нардара! Я, Касым, сын Шакрая, шири и Голос Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, принимаю тебя в род! Пусть твоя сабля будет остра, рука — тверда, а дух несокрушим! Ойра!!!

— Ойра!!! — заорали воины, приветствуя родича-багатура...

...Кумыс, пролитый на погребальный курган Сахрета, сына Джамала, еще не впитался в землю, а воины рода Надзир, разбитые на девять отрядов, уже знакомились со своими ичитаями, не проигравшими ни одного боя. Как и предсказывал Марух, сын Нардара, недовольных среди ерзидов не было — даже те, кто был отмечен дыханием Хелмасты , восторженно пожирали взглядом своих десятников. И, судя по выражениям лиц, предвкушали победы, которые можно одержать под предводительством девяти багатуров.

И лишь иногда на лицах некоторых из них мелькало удивление: воины вспоминали речь, сказанную Касымом после завершения последнего поединка, и пытались понять, что скрывается под словами 'смирить свою гордость и беспрекословно выполнять любые приказы ваших ичитаев'.

Впрочем, удивление довольно быстро сменялось все теми же восторженными улыбками — ведь тысячник, чьими устами говорил Алван-берз, новый хозяин сабли самого Атгиза Сотрясателя Земли, обещал, что их действия даруют армии Степи победы, равных которым не было даже во времена первого хозяина Гюрзы. А тех, благодаря кому это будет достигнуто, назовут Первыми Клинками народа ерзидов...