Граф-3. "Клинок его Величества"

Глава 1. Принцесса Илзе.

...До двери в таверну — три ступеньки. Всего три. Или шесть шагов вниз по мокрым и прогибающимся под весом тела трухлявым доскам. Вроде бы немного. Но перед тем как сделать первый шаг, я закрываю глаза, закусываю губу и изо всех сил вцепляюсь трясущимися пальцами в плечо стоящего передо мной громилы. Переношу вес на правую ногу, слегка приседаю, нашариваю подошвой левого постола вторую ступеньку, и... еле удерживаю равновесие: камешек, вшитый точно под правую пятку, врезается в стопу. Шиплю, как готовящаяся ужалить веретенка , приподнимаюсь на носок, подтягиваю к себе правую ногу... и клюю головой...

...Мда... Тот, кто придумал такой способ поддержания образа — изувер: кожаный ремень, соединяющий обвязку на правом бедре с тоненьким, но от этого не менее жестким ошейником, не только не дает выпрямить спину, но и придает походке весьма своеобразное 'очарование'. Впрочем, для легенды, придуманной графом Орассаром, такая походка подходит как нельзя лучше: старая, седая, давно отжившая свой век попрошайка должна ковылять. А не 'плыть' с идеально ровной спиной и гордо поднятой головой...

...Переношу вес тела на левую ногу, приседаю, ойкаю от боли в пятке и снова 'кланяюсь'. А потом злобно смотрю в спину идущего на шаг впереди Пайка. Ноел — скотина! Да, по легенде, он — всего лишь мой 'хозяин'. Человек, который выводит меня на 'место', договаривается с городской стражей и глазами Серого клана. А так же забирает выручку и охраняет от посягательств вездесущей детворы. Он не обязан мне помогать. Но эти шесть ступеней вниз...

...— Шевели костями, плесень! — дикий рев, раздавшийся прямо над ухом, ловит меня на пятом шаге. И я, не удержавшись на носке, падаю на колени. Прямо в черную, как небо над головой, и вонючую, как коридоры Кошмара, лужу.

— В сторону, мясо!!! Ну?!

Это уже не мне, а Пайку: 'мясо', как я уже успела узнать — это презрительное прозвище тех, кто не в состоянии зарабатывать на жизнь по-мужски. То есть воровством, грабежами или убийствами.

Услышав повелительный рык, Пайк поспешно отпрыгивает в сторону, и 'белая кость' Серого клана царственно распахивает дверь в таверну.

— Ну, и что ты развалилась? — Ноел 'срывает злость' на том, на ком может. То есть на мне. — Вставай! Живо!!!

С трудом поднимаюсь на ноги, вытираю ладони о то жуткое тряпье, в которое облачена и выпрямляюсь... Вернее, пытаюсь выпрямиться: ремешок, соединяющий подвязку и ошейник, тут же натягивается, и я остаюсь скрюченной в три погибели. А поясницу, измученную непривычным положением, тут же простреливает боль.

— У-у-у...

— Идем уже... — раздраженно шипит тысячник, и, 'забыв про меня', первым вваливается в 'Гадюшник'...

...Нет, конечно же, таверна носит более благозвучное название — на вывеске, прибитой к перекошенному забору постоялого двора, изображен то ли атакующий вепрь, то ли прущий буром медведь. Но ни один из постоянных клиентов этого заведения про это даже не вспоминает: прозвище хозяина — Гадюка, значит, место, где он обретается, должно называться гадюшником. И не иначе.

Я с ними полностью согласна. Тем более что и клиентура у Гадюки тоже мало похожа на благородных оленей или лебедей...

...Густой 'аромат' подгоревшего мяса, прогорклого масла, кислой капусты, вина и нечистот шибает в нос еще в дверях. И на несколько мгновений отбивает способность нормально дышать. Впрочем, я прихожу в себя довольно быстро. А вот Ноелу приходится туго: у него за плечами нет девяти месяцев пребывания в Кошмаре. И 'поездки' в телеге падальщика. Поэтому я мысленно усмехаюсь. И даже позволяю себе легонечко пихнуть его в спину...

— Стол нужен? — хриплый рык, раздавшийся из-за левого плеча, заставляет меня вздрогнуть. Вышибала, чтоб его перекосило!

— Угу... — не оглядываясь, кивает тысячник.

— Два медяка сверху... Стол — одесную , вон, в том закутке...

Ноел равнодушно пожимает плечами: то, что возможность присесть за грязное, изрезанное ножами 'нечто', непонятно с чего называемое столом, стоит денег, он знает. Ибо не первый раз посещает 'дно' столицы Элиреи.

Ковыляю за ним. Стараясь не наступать на вытянутые поперек прохода ноги. И не глядеть в лица 'отдыхающих' клиентов...

'Ваше высочество, вы сейчас страшны, как сама Смерть: седые, растрепанные волосы. Коричневое, покрытое незаживающими язвами лицо. Струпья на пальцах рук и на тыльной стороне ладоней. Кривая спина. Грязный бесформенный балахон, под которым просто не может быть ничего интересного...' — помогая мне усаживаться в разваливающуюся двуколку, бурчал Пайк. — 'Как видите, мы сделали все, чтобы вы выглядели как можно отвратительнее. Но изменить ваш взгляд мы не в состоянии. Поэтому, если не хотите усложнить нам работу, смотрите в пол, на свой подол или постолы. Куда угодно — только не в глаза: те, кто отдыхают в таких местах, знают толк в 'образах'. Ибо большинство из них либо сами подрабатывали сбором милостыни, либо довольно близко знакомы с теми, кто этим занимается...'

Не смотрю. И не только поэтому — для того, чтобы удержать равновесие, мне требуется все внимание, какое есть. До последней капельки. И немного везения: клиенты Щира Гадюки любят 'повеселиться'. И с удовольствием подставят ногу тому, кто слабее, и кто не сможет ответить на оскорбление...

...Мне везет: я добираюсь до нашего стола без каких-либо приключений. И, обойдя его кругом, падаю на лавку.

То, что она может подломиться, соображаю уже потом. Когда слышу душераздирающий треск.

'Осторожнее!!!' — кричит Ноел. Взглядом. А с его губ срывается грязное ругательство.

'Заботится...' — мысленно улыбаюсь я. Потом облегченно перевожу дух, опираюсь локтями о столешницу, вытягиваю натруженные ноги, оглядываюсь... и чувствую, как мое сердце пропускает удар: через стол от нашего сидит сотник Бразз! Собственной персоной!!!

Ошибиться я не могу — у мужчины, вгрызающегося в кусок жареного мяса, надорвана левая ноздря. А над правой бровью — родинка. В тусклом свете горящей лучины выглядящая, как капелька крови.

Закрываю глаза, ухожу в небытие и торопливо ныряю в прошлое. В особняк покойного графа Затиара, в котором увидела его первый раз...

...Коротко стриженые черные волосы. Высокий лоб. Выдающиеся вперед надбровные дуги. Узко посаженные глаза. Черные? Нет, показалось — карие... Мясистый раздвоенный нос, левая ноздря — надорвана... Изгой ? Вряд ли — правая целая... И лоб с щеками чистый... Сотник, опять же... Шрам, наверное... Короткая бородка... Родинки? Одна — над правой бровью, вторая — на мочке левого уха... Что еще? Еще — довольно большое пятно от ожога на тыльной стороне правой кисти и безобразный нарост вместо ногтя безымянного пальца...

...Бразз кидает под стол недоеденный кусок, а потом раздраженно пинает метнувшуюся ему под ноги шавку:

— Пошла вон!!!

Морщит нос. Так же, как там, в прошлом. Потом опрокидывает в щербатую пасть кубок с вином...

Складываю пальцы в знак 'внимание'. Останавливаю собственную руку, пытающуюся откинуть лезущие в глаза седые космы, и почти упираюсь носом в стол: к нам, игриво покачивая широченными бедрами, идет одна из подавальщиц.

Ноел лениво оглядывается, оглаживает остановившуюся рядом с ним девушку по объемистому заду, и, не убирая руки с ее телес, делает заказ. Мда! Вот это самообладание: в глазах шевалье не мелькает даже тени интереса к кому-либо, кроме подавальщицы...

...Проводил ее взглядом... Повернулся ко мне лицом... Почесал затылок... Хрустнул пальцами... Зевнул... Не знай я, что этот хруст — условный знак, не догадалась бы... Ждет... Спокойно, не выказывая ни волнения, ни недовольства. Впрочем, он — воин. Воин Правой Руки. И этим все сказано...

...Есть разваренную репу выше моих сил. Пить кислое, разбавленное водой вино — тем более. Однако попрошайка, весь день простоявшая на улице, не может быть сытой. Поэтому я вяло ковыряюсь грязными пальцами в своей тарелке, и изображаю, что утоляю голод. При этом тщательно отслеживаю реакцию Бразза на каждого, входящего в таверну, и пытаюсь понять, что мне не нравится в его поведении.

Жесты сотника предельно скупы и точны. Эмоций — нет. Никаких. Суетливости — тоже... Спокоен. Так, как будто ужинает в собственном доме, причем под охраной собственных солдат. Странно...

Да, подчиненный графа Игрена не может не уметь контролировать чувства и эмоции. Но... в таком заведении, как 'Гадюшник', да еще и расположенном на территории враждебного королевства, излишняя самоуверенность чревата непредсказуемыми последствиями. Почему ему все равно? Почему?!

...Ответ приходит, когда Бразз очередной раз реагирует на скрип открывающейся двери: короткий, равнодушный взгляд — и все... Ни недовольства, ни раздражения... А может он никого не ждет?!

'Может...' — сама себе отвечаю я. И тут же продолжаю: — 'Тогда... получается, что он тут живет! Либо на постоялом дворе, либо где-то неподалеку...'

Жду еще минут десять. Потом, уверившись, что мне не кажется, поворачиваюсь к Пайку...

Кладу на стол правую руку, вытягиваю указательный палец, с омерзением смотрю на черный кант под ногтем, и, удостоверившись, что Ноел понял условный знак, начинаю ковырять сучок, торчащий из столешницы. Так, чтобы тысячник мог видеть получающиеся у меня буквы...

...Дочитав мое сообщение до конца, воин задумчиво щурится:

'Уверена?'

Я еле заметно мотаю головой: какая тут может быть уверенность? Только догадки...

Понимает. Потом неторопливо встает из-за стола, покачивается, и, на ходу развязывая мотню, плетется к двери...

Мне становится не по себе: да, тут, в таверне наверняка есть и люди графа Орассара, и воины Правой Руки, но за столом-то я теперь совсем одна!!!

Заставляю себя перестать трястись. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, кто из клиентов 'Гадюшника' может служить в Тайной службе или быть вассалом Утерса Неустрашимого. Двое громил, сидящие рядом с очагом, и мрачно вливающие в себя кубок за кубком? Тощий, но жилистый парень, тискающий глупо хихикающую подавальщицу? Троица порядком надравшихся мужиков, обсуждающих какого-то Батара, 'умудрившегося снять верхушку с навара самого Фиска'? Или пара здоровяков, сидящих спинами к стене, и уминающих хлеб с сыром, умудряясь не показывать лиц, спрятанных под капюшонами дорожных плащей?

Не знаю. Стражником, вернее, скрытнем , может оказаться кто угодно. Любая подавальщица или даже сам Щир Гадюка. А вот воинами Правой Руки — только те громилы или мужики в плащах — уж очень они здоровые. Вглядываюсь в их пластику и ненадолго забываю о том, где нахожусь...

...— Ты жрать будешь, или как? — в голосе Пайка столько раздражения, что я возмущенно вскидываю голову, пытаюсь вскочить... и остаюсь на месте: натянувшаяся сбруя вовремя заставляет меня 'вспомнить' о том, что я — попрошайка...

— Что, опять спину прихватило? — ухмыляется тысячник. А в его глазах мелькает удивление.

Я виновато опускаю взгляд. И еле слышно вздыхаю...

На стол падает несколько медных монет, одна из них подкатывается к моей ладони, и, постояв на ребре, падает 'короной ' вверх.

'Надо было желание загадать...' — мрачно вздыхаю я. И усилием воли отгоняю от себя мысли о Ронни...

...Закрыв за собой дверь снятой на ночь комнатенки, тысячник неторопливо подходит к единственному топчану, с грохотом валится на него и рычит. Чуть ли не на весь постоялый двор:

— Ну, чего встала? Гаси лучину и брысь куда-нибудь в угол!!!

Я послушно задуваю слабенький огонек, и вздрагиваю, услышав шепот, раздавшийся над самым ухом:

— Спасибо за помощь, ваше высочество. Дальше — мы сами... И... садитесь на топчан — плащ я уже подстелил...

Сажусь. Прислоняюсь спиной к стене. И закрываю глаза, стараясь не думать о клопах и прочей живности, которая наверняка есть в этих 'покоях': ожидание может быть долгим.

Луковица возникает перед глазами сама собой. Так же, почти без моего участия, с нее слетает первая пленочка воспоминаний...

'Здесь, в нашем доме, ты будешь в безопасности...' — виновато улыбаясь, вздыхает Ронни. Потом поправляет перевязь, делает шаг к двери, и у меня обрывается сердце...

— Ты... — начинаю я, и тут же замолкаю, вспомнив, что мне говорила графиня Камилла: 'Утерсы живут своим долгом... Долгом перед короной и народом Элиреи. А мы... мы видим их только тогда, когда в королевстве тишь да гладь...'

Видимо, скрыть свои чувства мне не удается, так как граф замирает, поворачивается ко мне, а потом его взгляд вдруг уплывает влево-вверх :

— Начинаю жалеть, что я — не Видящий...

Сердце обрывается снова: Ронни хочется понять, что творится у меня в душе!!!

Собираюсь с духом. И после долгой паузы выдыхаю:

— Тебе достаточно спросить...

Ронни едва заметно кивает:

— Я это чувствую...

'Чувствую! А не 'знаю'...' — мысленно отмечаю я.

— ...и, знаешь, мне от этого становится не по себе...

'Почему?' — взглядом спрашиваю я.

— У меня создается ощущение, что у меня на ладони — хрупкий стеклянный цветок. Одно неверное движение — и он... он упадет и расколется на сотни маленьких осколков...

На душе становится так тепло, что я на мгновение забываю о том, что он сейчас уедет в Морийор. И улыбаюсь:

— Спасибо...

Он пожимает плечами и робко улыбается мне в ответ:

— В общем, если честно, то спрашивать мне страшновато...

— А мне страшновато отвечать... — признаюсь я. И краснею...

Ронни вдруг оказывается рядом, взъерошивает мне волосы и грустно усмехается:

— Ну вот, нашли друг друга... И как теперь с этим жить?

О, сколько чего я могу сказать ему в ответ! Только вот решиться на это у меня почему-то не получается...

Несколько мгновений тишины, а потом Ронни еле слышно вздыхает. И, сделав шаг назад, заглядывает мне в глаза.

— Ты... — начинаю, было, я. И замолкаю на полуслове: говорить Утерсу, чтобы он был осторожен, глупо. Еще глупее просить его не рисковать: он все равно сделает то, что должен. Чего бы ему это не стоило. Значит, лучшее, что я могу сделать — это промолчать... И... ждать его возвращения...

Его пальцы снова взъерошивают мои волосы, а потом Ронни вдруг оказывается у дверей:

— Я, кажется, понял, о чем ты сейчас промолчала... И... постараюсь... А когда я вернусь, ты научишь меня Видеть... Если, конечно, захочешь...

— Научу... С удовольствием... — искренне отвечаю я. Потом закрываю за ним дверь, прислоняюсь к косяку и зажмуриваюсь...

...Сердце колотится, как сумасшедшее. Останавливаю время, чтобы отойти от пережитых ощущений, и... возвращаюсь к самому началу. К моменту, когда Ронни входит в мою комнату и произносит самую первую фразу:

— Я пришел попрощаться...

Вздрагиваю, и... судорожно срываю с луковицы еще одну пленочку! Вот! То самое мгновение: перед тем, как уйти, он заглядывает мне в глаза и меняет ритм дыхания, подстраивая его под мое! Причем так, чтобы я это увидела!!!

Вываливаюсь из небытия, невидящим взглядом смотрю в темноту и кусаю губы: он пытался продемонстрировать мне свое доверие... А я... я этого не заметила...

...Осторожное прикосновение к плечу, и я, вывалившись из транса, торопливо вытираю мокрые щеки:

— Ваше высочество, вы спите?

— Нет, Ноел, не сплю...

— Все... Можно возвращаться домой... — шепчет Пайк. И чиркает кресалом.

— А Бразз? — спрашиваю я, закрывая лицо рукой от вспышек яркого света. И пряча зареванное лицо.

— Взяли... И его, и Костлявого, и Жернова...

— Зачем? Вы же не собирались?! А как же Барсы?

— Барсов тут нет. Ушли к Сегрону... — отвечает тысячник. — Поэтому я решил изменить первоначальный план...

— Что будет с Барсами? — раздраженно шиплю я: эти пятьдесят воинов пришли в Элирею за моим Ронни! А, значит, должны быть уничтожены!!!

— Не волнуйтесь, ваше высочество: в окрестностях Рожна не так много хороших мест для засады...

Глава 2. Граф Томас Ромерс.

...— Имя десятника помнишь?

— Да, ваша светлость! Одер по кличке Пузо! Высокий, выше меня, волосы че-...

— Стражников описывать не надо: найдем и так... Кто еще?

— Манар Котомка, Лодд Бугор и, кажется, Диган Жаба. Только к Жабе просто так не подойти...

— В каком смысле?

— Сам он не берет ни медяка. Те, кто в деле, платят его свояку...

— Имя свояка?

— Не знаю, ваша светлость... Но... но его знает Гнус!

Томас жестом приказал Дайту заткнуться, заглянул в свои записи и уточнил:

— Ангер Гнус, глаз на городском рынке? Рыжий, без двух пальцев на левой руке, проживающий в Глиняной слободе на улице Разбитого Кувшина?

— Да, ваша светлость!

— Значит, возьмем и Жабу... Со стражниками все?

— Да, ваша светлость...

— Тогда перечисли мне адреса всех лежек, которые ты знаешь. А так же имена и прозвища их хозяев, условные зна-...

Услышав скрип открывающейся двери, Ромерс прервался на полуслове и вопросительно уставился на шагнувшего в комнату десятника:

— Чего тебе, Гнат?

— Ваша светлость! Прибыл граф Орассар...

— Проводи его, пожалуйста, ко мне...

По губам воина Правой Руки промелькнула едва заметная улыбка: по его мнению, приказывая, сотник Тайной службы граф Томас Ромерс должен был обходиться без слова 'пожалуйста':

— Как скажете, ваша светлость...

...Ввалившись в комнату, начальник Внутренней стражи Элиреи замер в дверном проеме и удивленно уставился на руки Дайта Жернова, сидящего перед Ромерсом:

— Не понял?

— Ее высочество и сотник Пайк... Постарались... — усмехнулся Томас. — Какой смысл его вязать, если он не в состоянии думать о побеге, и не может передвигаться?

— А, иглы... — понимающе усмехнулся граф. Потом подошел к столу и оценивающе посмотрел на стопку исписанных листов: — Давно поет?

Томас посмотрел на мерную свечу:

— Часа два с небольшим, ваша светлость...

— А что с Браззом и Костлявым? Заговорили, или все еще держится?

— Сотника я уже выжал... А с Костлявым сейчас работает ее высочество... — ответил Томас. И, вспомнив фразу, сказанную принцессой Илзе перед тем, как закрыться в соседней комнате, добавил: — Кстати, она сочла ваше поведение неразумным. И сказала, что не намерена рисковать жизнью графа Аурона только потому, что вы из-за своей щепетильности не хотите использовать ее способности...

Граф Орассар задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, повернулся к двери и поинтересовался:

— Так и сказала?

— Да, ваша светлость... И, мне кажется, она права...

— Права, да не совсем. Да, ее способности — это нечто потрясающее. И я прекрасно понимаю, насколько ее высочество могла бы упростить мою работу. Но при этом я понимаю и то, что Илзе Рендарр — не вассал короля Вильфорда. И что она уже сделала для Элиреи больше, чем любой другой дворянин, исключая разве что вашего отца, Утерса Неустрашимого и Утерса Законника... В общем, я не имею морального права ее даже просить... А вот принять ее помощь — обязан. Поэтому приму ее с искренней благодарностью...

Томас недоверчиво хмыкнул:

— Честно говоря, ваша светлость, я думал, что ваша должность и разборчивость в выборе средств — понятия несовместимые...

Граф Орассар криво усмехнулся, зачем-то прикоснулся к рукояти своего меча и угрюмо спросил:

— Знаете, чего я боюсь больше всего на свете?

Томас отрицательно помотал головой.

— Что мне когда-нибудь придется выбирать между долгом и потерей лица... И я безумно счастлив, что мне этого делать пока не приходилось... Мда... В общем, что-то я разоткровенничался... Ладно, пойду я, пожалуй, к ее высочеству...

— Боюсь, посмотреть за тем, как она работает, вам не удастся: ее высочество попросила, чтобы во время накладывания личины рядом с ней находились только телохранители, приставленные к ней графом Ауроном...

— А чем она мотивировала такое решение? — выделив интонацией слово 'такое', хмуро поинтересовался начальник Внутренней стражи. — На мой взгляд, логичнее было бы работать в вашем присутствии. Или в присутствии тысячника Пайка...

— Ноел и так с ней... — пожал плечами Томас: — А я... я уже не оруженосец его светлости, и, тем более, не воин Правой Руки...

— И что? Ноел Пайк — тысячник Внутренней стражи, и мой помощник!

— Прежде всего, он — вассал графа Логирда Утерса. А я, если вы не забыли, не так давно стал вассалом его величества Вильфорда Бервера... В общем, после того, как граф Аурон вернул мне мое Слово, мой статус в глазах ее высочества... несколько изменился...

— Пожалуй, логика в этом есть... — признал граф Орассар. Потом опустился в кресло, взял со стола первый попавшийся пергамент и добавил: — Жаль. Интересно было бы посмотреть...

...За следующие час с лишним граф Орассар задал Жернову от силы вопроса три-четыре. Да и те без души. Зато все исписанные Томом бумаги прочитал раза по два-три. И не просто так, а делая на их полях какие-то заметки. Впрочем, как только на пороге комнаты возник Гнат Ослоп, и доложил, что Эгер Костлявый готов к допросу, он мгновенно забыл и про записи, и про допрос. И выскочил в коридор так, как будто за ним неслась свора гончих.

Проводив его взглядом, Томас неторопливо отложил в сторону перо, посыпал песком начатый лист и задумчиво уставился на сидящего напротив Дайта. А потом перевел взгляд на воина Правой Руки:

— Присмотришь за ним?

— Конечно! Можете идти, ваша светлость!

...Несмотря на открытое настежь окно, в комнате одуряюще пахло потом и чем-то пряным. Поклонившись ее высочеству, Томас оглядел комнату и удивленно уставился на подсвечник, почему-то стоящий на расстоянии вытянутой руки от лица Эгера Костлявого. Свечей на нем не было, но в одном из гнезд дымилось что-то, отдаленно напоминающее плотно скрученный сноп соломы. Впрочем, спросить, что это такое, Ромерс не успел — граф Орассар, принюхивавшийся к легкому дымку, вьющемуся над 'снопом', оглушительно чихнул:

— Что-то этот запах мне не знаком...

Принцесса равнодушно пожала плечами:

— Ничего удивительного: ушера — это средство, которое упрощает работу Видящих. Последних у вас нет. Значит, нет и ушеры... Кстати, дышать ей не стоит...

— Понятно... — кивнул граф. И, помахав рукой перед лицом главы Серого клана, безучастно сидящего в кресле, удивленно поинтересовался:

— Он что, спит с открытыми глазами?

— В медитативном трансе. Ждет запечатления...

— Простите, не понял?

— Я слегка скорректировала его восприятие действительности. Теперь он считает себя правой рукой настоящего главы Серого клана. И ждет, пока я его ему покажу...

— И что это нам даст? — повернувшись к ее высочеству, спросил граф Орассар.

— Как говорит мой отец, 'прибыльное место пусто не бывает...'. То есть если вы казните Эгера, то его место обязательно займет кто-нибудь другой. Возможно, еще более умный и изворотливый. Соответственно, вы придете к тому же, от чего пытались уйти: к необходимости искать главу Серого клана... Не проще ли через Эгера, который уже в ваших руках, взять под контроль деятельность всех его людей?

— И насколько на него можно будет положиться? — покосившись на Костлявого, поинтересовался начальник Внутренней стражи.

Принцесса пожала плечами:

— Зигги Клещ, глава Серого клана Делирии, работает на отца уже больше десяти лет...

— То есть...

— То есть Эгер Костлявый будет по-настоящему предан тому, на кого я его запечатлею. Поэтому рекомендую взвалить эту ношу на того, кому полностью доверяете...

Граф Орассар задумчиво посмотрел на ее высочество, потом повернулся к Тому и ехидно ухмыльнулся:

— Ваша светлость! Имею честь поздравить вас со вступлением в должность нового главы Серого клана! Искренне надеюсь, что вы сможете оправдать оказанное вам доверие, и будете использовать свои новые возможности исключительно на благо Элиреи...

— Вы уверены? — на всякий случай спросила принцесса.

— Да... — мгновенно посерьезнев, ответил Орассар. — Ответственность — как раз для графа Ромерса. Кстати, ваше высочество, перед тем, как вы займетесь этим самым 'запечатлением', я хотел бы рассказать вам пару свежих новостей. Для начала — новость первая, хорошая: война с Делирией закончилась, даже не начавшись. Вчера днем ваш отец увел свою армию обратно к границе...

— А вторая... Что-то случилось с графом Ауроном? — побледнев, как полотно, спросила принцесса.

— С графом Ауроном все в полном порядке... — улыбнулся Орассар. — Думаю, дня через три-четыре он будет в Арнорде. Вторая новость касается не его, а вас: при дворе Бадинета Нардириена во всю обсуждают некую пленницу Утерса Законника, которая, сказав всего одно Слово, разговорила убийц графа Алатейи Ранмарка...

Принцесса нехорошо прищурилась:

— Граф Дартэн решил сыграть свою игру?

Начальник Внутренней стражи утвердительно кивнул:

— Именно! У меня есть основания считать, что эта информация сброшена на сторону намеренно. Видимо, проанализировав все, что удалось узнать во время допроса Гланта и Ласло, граф Ратский пришел к выводу, что вы — одна из тех двух женщин, которые работали с ними в Кошмаре. Вернее, не так: раз в момент вашего появления в Малларе Галиэнна Нейзер была в Свейрене, он, вероятнее всего, решил, что вы — ее 'безвременно погибшая' дочь. Похищение которой было обставлено как убийство. Пытаться выкрасть вас из Арнорда или Вэлша он не захочет: во-первых, вас охраняют лучшие воины Диенна, а, во-вторых, малейший намек на его участие в похищении — и он окажется на плахе: король Бадинет Нардириен очень щепетилен в вопросах межгосударственных отношений с Элиреей...

— Насчет плахи — сомневаюсь... — покачал головой Томас. — Скорее, он умрет от меча графа Аурона...

— Не суть важно... — отмахнулся начальник Внутренней стражи. — Главное, что этот путь ведет в тупик. У него остается только два выхода: первый — это выкрасть из Свейрена королеву Галиэнну, а второй — уравнять возможности наших королевств, убрав вас, ваше высочество. И сделав это... э-э-э... чужими руками...

— Вы хотели сказать 'руками моего отца'? — бесстрастно уточнила принцесса.

— Это — наиболее вероятный вариант такого развития событий... Хотя и не единственный: убрать или похитить вас вот-вот захотят еще и Конрад Баррейр с Аристархом Найлингом . Ведь даже если людям графа Дартэна удалось полностью очистить Онгарон от их лазутчиков, то оставшиеся в Малларе полномочные послы и их помощники вращаются в том же обществе, что и барон Ларэ...

Ее высочество еле заметно пожала плечами:

— Что ж. Не могу сказать, что удивлена. Мы с графом Ауроном допускали такую возможность...

— И..? — вырвалось у Томаса. — Что, Утерс Законник осознанно пошел на такой риск?! Ведь...

— Это было мое решение... — перебила его принцесса. — У нас не было другого выхода...

Покосившись на безмолвного Эгера, граф Ромерс угрюмо свел брови у переносицы:

— Да, но ведь вы...

Принцесса словно знала то, что он хочет сказать! И ответила, не дожидаясь, пока он закончит фразу:

— Слово, сказанное Гланту и Ласло графом Ауроном, действительно развязало бы им языки. Но не заставило бы их вспомнить все, что они видели в Кошмаре. А без сотен подтверждающихся мелочей их рассказ не стоил бы и гнутого медяка...

— Ее высочество права, граф! — кивнул начальник Внутренней стражи. — У ее высочества и у Законника действительно не было другого выхода...

Томас представил себя на месте принцессы, сглотнул подступивший к горлу комок, потом сделал шаг вперед и прижал к груди правый кулак:

— Ваше высочество! Я...

Принцесса Илзе опять почувствовала его состояние! И, не дав ему продолжить, отрицательно покачала головой:

— Простите, граф, но... не надо никаких обещаний: я уже приняла клятву Жизни, данную мне графом Ауроном. И этого вполне достаточно, чтобы не волноваться о своем будущем...

Томас вытаращил глаза:

— Клятву Жизни?

— Клятву Жизни? — в унисон ему воскликнул граф Орассар.

— Да... — кивнула принцесса. И, не дожидаясь реакции от донельзя удивленных мужчин, добавила: — Кстати, у графа Аурона были кое-какие идеи именно на этот случай. На мой взгляд, весьма неожиданные...

— В чем-чем, а в этом я нисколько не сомневаюсь... — буркнул Томас. — И, как я понимаю, о них мы узнаем только после его приезда?

— Вы удивительно догадливы... — улыбнулась принцесса. Потом перевела взгляд на начальника Внутренней стражи, задумчиво разглядывающего носки собственных сапог, и поинтересовалась: — Это все новости, которые вы мне хотели сообщить?

Граф Орассар кивнул.

— Отлично. Тогда, если вы позволите, я закончу с Эгером Костлявым, скорректирую его воспоминания и пойду спать...

Глава 3. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

...В отличие от тысячника Растена, закончив доклад, сотник Агир Перо не стал униженно кланяться, не принялся бить себя кулаком в грудь и обещать найти виновных. На его лбу не засеребрились капельки пота, а во взгляде не появилось ни страха, ни подобострастия. Барс спокойно смотрел на беснующегося принца и... молчал. И это молчание бесило Коэлина намного сильнее, чем все последние новости, вместе взятые. Вскочив с отцовского кресла, он вцепился в рукоять своего меча... и почувствовал, как его рот наполняется кровью из прокушенной губы: сотник сделал вид, что не заметил угрожающего жеста! А еще... не согнул ноги в коленях, не расслабил кисть правой руки и даже не стал рассеивать взгляд, готовясь к возможной атаке!

Понимание того, что второй меч Делирии не считает его ни достойной заменой королю, ни опасным противником, оказалось болезненнее, чем удар кнутом по лицу!

'Тварь!!!' — мысленно взвыл принц, повернулся к Валтору, чтобы приказать взять сотника в ремни, и... промолчал. Сообразив, что он, Коэлин — не только восьмой меч королевства, но и Игрок. А этот, донельзя наглый и самоуверенный мужик с мечом на поясе — одна из тысяч подвластных его воле Фигур! А, значит, его судьба зависит от его, Коэлина, воли! Понимание этого оказалось таким сладким, что принц мгновенно успокоился, сел в кресло и расплылся в недоброй улыбке:

— Значит, говоришь, никаких следов найти не удалось?

Снежный Барс пожал могучими плечами:

— Никаких, ваше высочество! Такое ощущение, что, перебравшись через городскую стену, похитители испарились, как снег на полуденном солнце...

— Что ж, значит, у них были сообщники. Среди дворцовой и городской стражи, в охране имения Нейзеров или среди вас, Барсов...

— Мы допросили всех, кто...

— Это я уже слышал... — оскалился принц. — 'Никто ничего не видел и не слышал'...

— Судя по синякам и ссадинам...

— ...били умеючи! В этом я тоже не сомневаюсь — чтобы похитить королеву из ее опочивальни, требуется высочайший уровень подготовки, и посылать за ней ополченцев никто не станет. Однако в то, что этих самых похитителей так никто и не увидел, я все равно не верю: королевский дворец — это не охотничий домик в глухомани. По нему невозможно пройти и сотни шагов, чтобы не наткнуться на стражника или на кого-нибудь из слуг. А еще для того, чтобы ориентироваться в хитросплетении коридоров, требуется недюжинный опыт... Значит, похитителей вели. По анфиладам, коридорам и лестницам. В обход постов стражи и комнат челяди... Согласен?

Отрицать очевидное Барс не стал:

— Да, ваше высочество...

— Хорошо, что ты это понимаешь... И... очень жаль, что тебе так и не удалось найти виновных...

— Я сделал все, что мог, ваше высочество!

'Все, что мог? Или все, что захотел?' — подумал принц. И, приняв решение, уставился в глаза сотнику:

— Похищена правящая королева, королева-мать и моя невеста, будущая королева Делирии. У тебя и твоих людей было достаточно времени, чтобы найти тех, кто в этом замешан, выпытать у них все, что необходимо, и догнать похитителей. Не нашли, не догнали, не спасли? Значит, не захотели... Растен?

— Да, ваше высочество? — срывающимся голосом спросил тысячник.

— Через два часа на плацу перед дворцовыми казармами должны быть построены все стражники, охранявшие королевский дворец, имение Нейзеров и городские стены, и все Снежные Барсы, находившиеся в городе и в ту ночь, и в две предыдущие...

— Зачем, ваше высочество?!

— Рот закрой — я пока не закончил!!! — рыкнул принц. И, увидев, что лицо сотника Агира начало наливаться дурной кровью, мстительно осклабился: — Да, Перо, ты угадал: я собираюсь казнить каждого десятого . Включая десятников и сотников...

— Да, но вы не мо-...

Принц демонстративно оторвал правую ладонь от подлокотника, свел вместе указательный и средний палец и описал ими небольшой полукруг...

Барс прервался на полуслове и нервно сглотнул: кто-кто, а он точно знал, что как только пальцы его высочества вернутся в ту же точку, откуда начали движение, из десятков бойниц, расположенных в фальшивых стенах кабинета, выпорхнет Смерть. И от нее не спасет ни реакция, ни меч, ни кольчуга...

Смотреть, как воин склоняет голову, было неимоверно приятно. И еще приятнее — услышать его извинения:

— Простите, ваше высочество! Вы, как всегда, правы... Через два часа, как вы и велели, солдаты будут построены перед дворцовыми казармами...

'Отец прав: для того, чтобы нанести смертельный удар, совсем не обязательно быть великим мечником. Достаточно правильно воспользоваться имеющимися возможностями. То есть Властью...' — подумал принц. И, потеряв всякий интерес к побежденному, лениво шевельнул кистью: 'Свободны... Оба...'

Воины исчезли из кабинета чуть ли не раньше, чем рука закончила движение. А через мгновение в дверном проеме возникло озабоченное лицо графа Фроела Айкарского:

— Ваше высочество?

— Что, опять плохие новости? — хмуро спросил Коэлин. И, увидев неуверенную улыбку камерария, вытер вспотевшие ладони о шоссы...

...Назвать новости хорошими у Коэлина не повернулся бы язык: если верить письму, полученному из Морийора от одного из соглядатаев Ночного двора, добравшись до Клайма, армия Иаруса Молниеносного повернула обратно! Даже не попытавшись атаковать выстроившиеся перед нею войска Урбана Красивого! Получалось, что его отец по каким-то причинам отказался от тщательно лелеемых планов расширить империю на запад и на юг, и передумал захватывать Морийор, Элирею и Онгарон.

Это не вписывалось ни в какие ворота: вшивый городишко, защищаемый бездарными военачальниками Рединсгейра, должен был сдаться еще до начала первого штурма! Даже если бы его стены защищала вся армия Морийора! Но... не сдался. Совершенно точно — во втором письме, отправленном в Свейрен уже из Церста, сообщалось, что гарнизону этой приграничной крепости запретили препятствовать возвращению армии Иаруса Рендарра в Делирию!

Ошарашенно повертев в руках оба клочка пергамента, Коэлин непонимающе уставился на камерария:

— Бред!

Граф Айкарский угрюмо вздохнул, и протянул принцу еще одно письмо.

Развернув свиток, Коэлин первым делом посмотрел на подпись. И, увидев имя графа Грейгара Фарбо, удивленно хмыкнул, не сообразив, какое отношение к первым двум письмам может иметь сообщение от посла Делирии в Онгароне.

Оказалось, что самое прямое — первое же предложение, выписанное убористым почерком третьего сына Эрвела Фарбо, являлось ответом на мучающий принца вопрос: 'Маллар готовится к празднованию победы объединенной армии трех королевств в Десятиминутной Войне'.

'Армия трех королевств...' — мысленно повторил принц. И криво усмехнулся: его отца переиграли. В игру, в которой он считал себя Богом...

Увидев его усмешку, граф Фроел опустил взгляд.

— А что, война между Онгароном и Элиреей оказалась туманом ? — на всякий случай уточнил Коэлин. И, услышав ответ камерария, закусил губу: люди графа Орассара и графа Ратского умудрились водить за нос весь Ночной двор Делирии. Больше двух недель. А, значит, действовали сообща. Что было очень неприятной новостью...

'Объединенная армия трех королевств — это сила. А совместные действия их Ночных дворов — катастрофа. Для нас...' — подумал принц. Потом вчитался в следующее предложение и заскрипел зубами: сообщение о том, что Бадинет Ленивец решил послать в Свейрен нового посла, было первым толчком землетрясения, способного обрушить казавшееся таким незыблемым здание делирийской дипломатии: — 'Если мы не вернем Видящих, то рано или поздно лишимся всех подконтрольных нам послов. А, значит, потеряем с таким трудом завоеванное преимущество, и...'

Что будет после этого, принц сформулировать не смог, так как добрался до следующих строк: 'В течение восьми дней сотрудники Тайной канцелярии Онгарона усиленно искали графа Аурона Утерса и его пленницу, которая, по слухам, сказав всего одно слово, смогла разговорить убийц графа Алатейи Ранмарка. Несмотря на то, что в поисках участвовало более пяти сотен человек, поиски успехом не увенчались...'

Смяв в руке слегка подмокший пергамент, принц невидящим взглядом уставился в противоположную стену...

...На губах Илзе промелькнула горькая усмешка:

— Как обычно. Эдак через месяц, когда этот самый брат доберется до Арнорда, Серый клан начнет охоту на графа Аурона Утерса...

— Ну, и чего ты такая кислая? — удивленно уставившись на нее, спросил Коэлин. — Я бы на твоем месте радовался: что может быть слаще, чем месть своему врагу?

— Месть? — вырвалось у Колючки. — Врагу?

— Что, карета перевернулась? — посмотрев на нее, как на юродивую, поинтересовался принц.

— В смысле?

— Ну, ты, должно быть, здорово ударилась головой, раз не помнишь, что в прошлом году Законник похитил тебя прямо из дворца...

— Да помню я... Просто...

'Она не считала его врагом. А я... я этого не увидел!!!' — мысленно взвыл Коэлин. А потом, кое-как успокоившись, попытался вспомнить, как выглядел ее похититель...

...Лицо человека, склонившегося над Угтаком, двоилось, расплывалось и рвалось на множество мелких кусочков, словно отражение в колодце, в которое падают тяжеленные капли воды с днища возносящегося вверх ведра. Высокий лоб, короткие светлые волосы, шрам на щеке, твердый подбородок, уверенный взгляд — по отдельности черты лица стоящего рядом с Угтаком воина казались чем-то знакомыми, но, собравшись вместе, упорно не позволяли его узнать...

'Кто же это, а?' — перебрав в памяти лица Барсов, допущенных к его охране, спросил себя Коэлин. И, не найдя ответа, еле слышно прохрипел:

— Ты... кто... такой? Что... ты... сделал... с Угтаком?

— Он просто спит... — скользнув к его постели, негромко объяснил мужчина. А через мгновение Коэлин почувствовал легкий укол. Потом — еще и еще...

...— И когда я уйду, он обязательно придет в себя... — через несколько мгновений пообещал незнакомец. А затем поинтересовался: — Вы ранены? Говорить вы не сможете, так что просто моргните...

Шевельнуть губами не получилось. Так же, как и дотянуться до шнура вызова прислуги: тело напрочь отказывалось повиноваться. Так, как будто было чужим... Решив, что показывать свои эмоции кому бы то ни было — признак слабости, принц с трудом заставил себя успокоиться и утвердительно прикрыл глаза.

— С кровати вставать пробовали?

'Встать?' — мысленно рассмеялся Коэлин. И, почувствовав жжение в подреберье, с трудом заставил себя подвигать глазами вправо-влево...

— Мда... — вздохнул мужчина и зачем-то вцепился в его запястья...

'Еще один лекарь?' — спросил себя принц, и обозвал себя придурком: незнакомец двигался, как воин. А на его ладонях чувствовались мозоли от меча... Впрочем, пульс он нащупал уверенно. И почти сразу нехорошо нахмурился...

'Ну, и как тебе мое состояние?' — мысленно поинтересовался Коэлин. И, услышав, как вздохнул лекарь-воин, грустно улыбнулся: — 'Понятно... Весьма красноречивый ответ...'

— Аурон Утерс, граф Вэлш... — после короткой паузы представился незнакомец. И убрал пару игл...

— Что... вас... приве-...ло... ко мне... — ошарашенно спросил Коэлин, и с некоторым запозданием вдруг понял, что снова может говорить.

— Мое понимание долга перед своим королем... — вздохнул Утерс-младший. Потом мрачно пожал плечами и добавил: — Или ухмылка госпожи Судьбы... Впрочем, сейчас это уже не важно — из-за вашего ранения часть моих планов пошла прахом... А жаль...

Голос Колючки, раздавшийся из-за спины графа Аурона, заставил принца вздрогнуть, а потом — стиснуть зубы, чтобы не застонать от режущей боли в животе.

— Ты кто такой и что ты тут делаешь?

— Меня зовут Ронни... Чищу ковры и портьеры... — буркнул Утерс. И исчез. Чтобы возникнуть рядом с растерявшейся Илзе и потянуться к ее шее...

— Не трогай мою сестру!!! — захрипел принц, с трудом откашлялся и, рванувшись, провалился в жуткую, выворачивающую наизнанку, Тьму...

— Значит, Утерс, говоришь?! — изо всех сил врезав кулаком по столу, зарычал принц. А потом согнулся пополам, пытаясь справиться с резью в животе.

— Да, ваше высочество... — испуганно проблеял камерарий. И, оказавшись рядом, противно запричитал: — Может быть, позвать мессира Угтака? Ваша рана может... э-э-э... разойтись... И... это... у вас на лице кровь...

— Не надо Угтака... — прошипел Коэлин. Потом вытер подбородок рукавом и с ненавистью уставился на графа: — Еще новости есть?

— Н-нет, ваше высочество!

— Тогда иди...

...Камерарий пятился к дверям целую вечность. И безостановочно кланялся. Впрочем, его показная почтительность Коэлина уже не беспокоила — он смотрел в глаза Валтору и пытался сформулировать свои догадки:

— Восемь дней назад Галиэнна была во дворце... Значит, это самое Слово могла сказать только... кто? Правильно, Колючка! Следовательно, она жива и здорова, а ее недавняя смерть — очередной туман!!!

— Это хоро-... — начал, было, телохранитель, но, увидев, как изменился взгляд Коэлина, прервался на полуслове.

— Хорошо? — стиснув пальцы на рукояти меча и медленно приподнимаясь с кресла, прошипел принц. — Хорошо? Да лучше бы она сдохла в Кошмаре! Лучше бы ее сожрали крысы или сожгла лихоманка!!!

Валтор непонимающе вытаращил глаза и нервно сглотнул.

— Эта тварь предала меня! Меня, понимаешь? — заорал Коэлин, и, выхватив меч из ножен, со всего размаха опустил его на столешницу.

Боль в животе оказалась такой острой, что следующие несколько мгновений принц просто пытался удержаться на ногах. И не упасть лицом в обломки разрубленного стола...

— Д-да, ваше высочество, понимаю... — оказавшийся рядом телохранитель старательно делал вид, что не замечает слабости своего хозяина.

Выронив клинок из ослабевшей ладони, Коэлин медленно попятился, и, почувствовав край отъехавшего назад кресла, медленно опустился на сидение:

— Ничего ты не понимаешь! Она решила, что быть фигурой в моей игре ей не по нутру. И что будущее в Кошмаре ей тоже не подходит. Поэтому как-то связалась с Утерсами...

— И что?

— А то, эта дура так и не научилась держать язык за зубами. И теперь у Законника — все Видящие Делирии, а у меня — НИ ОДНОЙ!!! — Коэлин снова закусил губу, непонимающе уставился на каплю крови, упавшую на его колено, прикоснулся пальцем к подбородку и... злобно оскалился: — Растена ко мне! Живо!! И эту скотину Агира — тоже!!!

Глава 4. Принцесса Илзе.

Комната, в которую я переселилась после отъезда Ронни, предназначена для проживания мужчины. Ее стены затянуты гобеленами с изображением сцен охоты, вместо кровати с балдахином — широченный топчан, способный выдержать вес быка, а на полу не ковер, а медвежьи шкуры. В ней нет столика для притираний, мягких пуфиков, кресел и зеркал. На единственном окне — не кружевные занавески, а плотная штора жуткого серо-зеленого цвета, а вместо ажурных кованых подсвечников — простенькие подставки для свечей. Зато эта комната расположена рядом с покоями Утерса-младшего. И из нее видно надвратную башню, въездные ворота и двери кордегардии.

Если как следует растопить чудовищный камин, в котором, при желании, можно зажарить кабана, поплотнее завернуться в одеяло и усесться на подоконник, то можно не обращать внимания на холод и сырость, которыми тянет из щелей в оконной раме. И ждать момента, когда часовой, стоящий рядом с герсой, поднимет руку, дернет за шнур сигнального колокола и вызовет к воротам начальника караула.

Увы, сидеть у окна, вглядываться в пелену дождя и заново переживать прошлое получается нечасто — в комнату то и дело заглядывает моя служанка и сообщает либо о том, что меня ждут к завтраку, обеду или ужину, либо о том, что я нужна графу Ромерсу или шевалье Пайку.

С Ромерсом все просто — новоявленному главе Серого клана Элиреи, третьи сутки 'терзающему' Костлявого и сотника Бразза, периодически требуется помощь. И мне приходится сбрасывать с плеч одеяло, приводить себя в порядок и в сопровождении своих телохранителей спускаться в подземелье. Десять-пятнадцать минут работы — и часа полтора на все остальное. Включая неприятное 'послевкусие' после посещения маленького 'Кошмара'. А вот Ноел каждый раз крадет у меня бездну времени: забыв про обязанности тысячника Внутренней стражи, воин делает все, чтобы скрасить мое ожидание. Поэтому несколько раз в день мне приходится спускаться в свои бывшие покои, чтобы пообщаться с портным и обувщиками. И примерять пошитые для меня обновки.

Нет, сам процесс примерки меня нисколько не раздражает: все эти платья, сапоги и туфли просто великолепны и я с большим удовольствием представляю себе, как предстану в них перед Ронни. Но мэтр Вилим Аленто, один из лучших портных Арнорда, медлителен до безобразия. И насколько же суетлив. Поэтому то, что можно сделать за минуту, делает за полчаса. В общем, чем меньше времени остается до приезда графа Утерса, тем большее раздражение вызывает во мне каждая примерка. И, соответственно, фраза 'Ваше высочество! К вам шевалье Ноел Пайк...'

Впрочем, иногда я жду появления тысячника так же истово, как и возвращения Ронни — когда мимо кордегардии проносится голубятник с забавным прозвищем Свистун, я мигом забываю про прошлое, про свои мечты и грезы, спрыгиваю с подоконника и принимаюсь молиться Пресветлой Деве, чтобы Пайк, наконец, вспомнил обо мне. И как можно быстрее.

Вспоминает. Но только тогда, когда письмо, доставленное ему Гохой, касается Ронни или Снежных Барсов, отправившихся к Рожну.

Увы, такие письма приходят нечасто, поэтому, обычно, прождав у двери полчаса-час, я возвращаюсь обратно на подоконник, и, уставившись в серую пелену непрекращающегося дождя, снова ухожу в небытие...

...Густой звон сигнального колокола заставил меня вздрогнуть. Зябко поведя плечами, я подтянула одеяло, сползшее с правого плеча, и, посмотрев во двор, мигом оказалась на ногах: судя по тому, что герсу начали поднимать еще до появления начальника караула, приехал кто-то из своих. Причем в звании не ниже сотника.

Увидев силуэт въехавшего во двор воина, я грустно вздохнула — это был не Ронни. И даже не воин Правой Руки — мокрый плащ всадника отливал синим, а единственный меч висел на поясе, а не за пле-...

Синим? — Сообразив, что это значит, я с такой силой прижалась к оконному стеклу, что чуть было не выдавила его наружу: синий с золотым были родовыми цветами рода Берверов!

Тем временем воин спешился, и, передав поводья своего коня подскочившему конюху, остался стоять под дождем. Вместо того чтобы пройти пару шагов и ждать появления начальника караула под навесом кордегардии!

Ожидание оказалось недолгим — Вага по прозвищу Багор, родной брат Бродяги Отта, вылетел во двор откуда-то со стороны кузни, и, не обращая внимания на лужи, бегом(!) понесся к одному из телохранителей короля Вильфорда.

Несколько коротких фраз — и во дворе начало происходить что-то непонятное. Сначала из караулки вылетела вся отдыхающая смена, и, на бегу затягивая ремни, разбежалась по стенам. Потом к воротам вышел тысячник Пайк, и, не успев обменяться с посланником и парой слов, вцепился в витой шнур сигнального колокола.

Удар — два удара — удар... Удар — два удара — удар...

Что означает этот сигнал, я не знала. Но явно что-то нехорошее — уже через пару десятков ударов сердца со стороны плаца раздался слитный топот, и добрая половина тренировавшихся там воинов быстрым шагом направилась к воротам! По пути разбиваясь на боевые двойки!

'Его величества в городе нет...' — подумала я. — 'Значит, либо это — покушение на принца Вальдара, либо бунт... Где-нибудь в бедняцких кварталах...'

Чем заканчиваются такие беспорядки, я знала очень хорошо: лет в шесть, услышав, что на Лобной площади состоится казнь зачинщиков Голодного бунта, я пробралась на дворцовую стену, и, выглянув из бойницы, увидела под собой самое настоящее людское море, в центре которого стоял высоченный помост с суетящимися на нем палачами. Нормально засыпать я начала только через год: стоило мне закрыть глаза, как перед моим внутренним взором появлялись искаженные чудовищной мукой лица пытаемых людей, огромные корзины, доверху заваленные кусками окровавленной плоти, бьющиеся в конвульсиях повешенные...

...Стук захлопнувшейся двери перепугал меня до смерти. Отлипнув от оконного стекла, я выхватила из висящих на поясе ножен кинжал, развернулась на месте и слегка покраснела: в двух шагах от меня стояла Маришка, и, вытаращив глаза, смотрела на меня.

— Испугалась... — призналась я. И убрала клинок.

— А-а-а... — понимающе протянула служанка. Потом захлопала глазами и выпалила: — Вам, это... одеваться надо! К нам едет его величество Вильфорд Четвертый, Бервер...

...Маришка отложила на жаровню щипцы, пристроила на место скрученный в спираль локон, и, склонив голову к плечу, довольно улыбнулась:

— Готово, ваше высочество!

Я аккуратно встала с табурета и с интересом уставилась на свое отражение. Однако полюбоваться результатами работы служанки не успела — справа от меня раздался жуткий треск, и дверь в коридор повисла на одной петле.

— Илзе? Э-э-э... ваше высочество?

Я повернулась к влетевшему в комнату мужчине и... почувствовала, что краснею: во взгляде графа Аурона перемешались дикий страх, облегчение и самое настоящее счастье!!!

— Простите, я не вовремя... Просто в вашей комнате вас не оказалось, и я... — пятясь к выходу, пробормотал граф.

'...за тебя испугался...' — мысленно закончила я, и почувствовала, что расплываюсь в счастливой улыбке: он ехал ко мне! И, судя по легкости движений, был совершенно здоров! А, значит, теперь я смогу видеть его каждый день!!!

'Каждый...' — мысленно повторила я. И, сообразив, что Ронни вот-вот окажется в коридоре, сделала шаг ему навстречу:

— Вовремя! Маришка уже закончила, а мы перебрались сюда потому, что в моей комнате нет ни одного зеркала...

...Вдумываться в то, что пробормотала служанка перед тем, как выскользнуть из комнаты, я не стала — главное, что она догадалась оставить нас вдвоем. И дала мне возможность обратиться к Ронни на 'ты':

— Я так рада, что ты вернулся...

Граф по-мальчишески улыбнулся, скользнул ко мне, и, опустившись на одно колено, аккуратно взял меня за правую руку. А потом прикоснулся к ней губами.

В этом, обычном, по сути, жесте было столько нежности и ласки, что я еле устояла на ногах. И не сразу поняла, что он мне сказал:

— Я — тоже, Илзе... Ты восхитительно выглядишь...

— Правда?

— Правда...

Я смотрела, как его губы выговаривают это короткое-короткое слово, и чувствовала, что схожу с ума от желания прикоснуться к ним хотя бы кончиком пальца. А когда граф вдруг оказался на ногах, заставила себя присесть в реверансе, чтобы не броситься к нему на шею...

Еще до начала моего движения Ронни качнулся, словно пытаясь шагнуть назад, потом густо покраснел и... остался на месте:

— Я... это... Только с дороги... Не успел переодеться... Испугался, что испачкаю тебе платье... И... хотел шагнуть назад... только поэтому...

Не лгал. Ни в одном слове. Как обычно. Только чуточку недоговаривал — кроме всего вышеперечисленного, в его глазах промелькнуло еще одно чувство. Сожаление. Впрочем, оставлять на душе что-то недосказанное он не захотел. И, решившись, открыл, было, рот... но тут в коридоре раздалось легкое покашливание. А потом из-за портьеры показалось лицо Маришки:

— Ваше высочество? Ваша светлость? Вас ждут в Большом зале!

Услышав голос Маришки, Ронни посмотрел на меня с такой мольбой, что я аж вздрогнула:

— Ты... Ваше высочество, вы меня подождете? Мне надо переодеться!

Я представила себе, что предстаю перед королем Вильфордом в гордом одиночестве, и поежилась:

— Конечно, граф! Без вас я никуда не пойду...

...Кресло, стоящее на возвышении, оказалось пустым: король Элиреи стоял рядом с пылающим камином, пил вино и внимательно прислушивался к тому, что ему рассказывал шевалье Пайк. Впрочем, как только под сводами зала раздался гулкий голос дворецкого, объявляющего о нашем прибытии, он тут же передал кубок своему телохранителю и... двинулся ко мне навстречу!

— Ваше высочество! Вы очаровательны...

Присев в реверансе, я вгляделась в его лицо и удивленно отметила, что, в отличие от моего отца, Вильфорд Бервер не пытается прятать свои эмоции за маской показного равнодушия: в его глазах горело искреннее восхищение моей красотой. А еще уважение и благодарность. Потом я увидела интерес ко мне-Видящей и приготовилась к работе...

Тем временем король поцеловал мне руку, потом отступил на шаг назад и... поклонился:

— Спасибо, ваше высочество!

Видеть отца кланяющимся мне не приходилось. Поэтому я ненадолго впала в ступор. А потом растерянно вытаращилась на Логирда Утерса, оказавшегося в поле моего зрения.

Неустрашимый поймал мой взгляд, пожал плечами и... усмехнулся в усы.

— За что, ваше величество? — поняв, что для Вильфорда Бервера такое поведение не является чем-то особенным, и, сообразив, что король ждет от меня хоть какой-то реакции, еле слышно спросила я.

— Вы спасли жизни тысяч моих подданных, мою честь и мою дружбу. Я перед вами в долгу...

Я растерялась еще больше — король Элиреи говорил со мной так, как будто я была ему ровней. Нет, даже не ровней, а близким другом!

— Пожалуйста, сир!

Почувствовав мое состояние, Бервер ободряюще улыбнулся, взял меня за руку и проводил к ближайшему креслу:

— Располагайтесь! И не вздумайте мне перечить: мы сейчас не во дворце, а в доме моих друзей. Поэтому соблюдать этикет необязательно...

'Король есть король. Даже не во дворце...' — подумала я, судорожно пытаясь понять, что же мне делать. И вытаращила глаза, увидев, что Логирд Неустрашимый садится! РАНЬШЕ своего сюзерена!!!

Увидев выражение моего лица, Вильфорд расхохотался:

— Ну да, выглядит диковато... Вон, Ронни до сих пор привыкнуть не может...

Почувствовав, что меня подхватывает волна какой-то бесшабашной смелости, я опустилась на сидение, и, уставившись в глаза монарху, нахально заявила:

— Я сделаю все возможное, чтобы он начал считать это нормальным...

Король усмехнулся, повернулся к Утерсу-младшему и кивком показал ему на кресло рядом со мной:

— Слышал? Тогда садись. Пока мы тебя не заставили...

...Жеста, которым Бервер выставил из зала телохранителя и Ноела Пайка, я не заметила. Зато почувствовала, как изменился взгляд сидящего передо мной мужчины. Еще до того, как он со мной заговорил:

— Итак, война закончилась. Вернее, закончились две войны — с Онгароном и Делирией. Жертв практически нет. Финансовых потерь — тоже. Кроме того, благодаря вам и графу Аурону у Элиреи появилось будущее. Я имею в виду мирное будущее. Согласны?

— Да, ваше величество! — кивнула я.

— С этим упрямцем, — Вильфорд раздраженно посмотрел на Ронни, — я разберусь потом. А пока хотел бы поговорить с вами. О том, какой хотел бы видеть вашу дальнейшую жизнь...

'Начинается...' — мрачно подумала я. И постаралась отогнать от себя мысли о Последнем Приюте ...

— Насколько я знаю, вы в курсе того, что граф Дартэн Ратский сбросил на сторону информацию о результатах вашего появления в Малларе. И уверен, что понимаете, какая опасность угрожает вашей жизни...

Я утвердительно кивнула:

— Понимаю, ваше величество.

— Что ж, тогда давайте думать дальше. Как мне кажется, ваш отец, в одночасье лишившийся всех Видящих, наверняка сочтет виновницей всех своих бед именно вас, и...

— Лишившийся кого, ваше величество? — еле шевеля помертвевшими губами, переспросила я. И уже потом поняла, что только что перебила короля!

— Всех Видящих... — не обратив никакого внимания на такое вопиющее нарушение этикета, ответил Бервер. Потом встревоженно заглянул мне в глаза и вопросительно уставился на Ронни:

— Не понял?

— Ваше высочество! Они живы и здоровы! — невесть как почувствовавв, о чем я думаю, затараторил Аурон. — Завтра-послезавтра они будут в замке Красной Скалы...

...Здесь, на грани бытия и небытия, было тихо и спокойно. Звуки голоса Ронни и безумный страх за свою мать и Аньянку остались где-то далеко-далеко. А вместе с ними остались и остальные эмоции. Правда, прежде чем я смогла начать нормально думать, прошла целая вечность. И еще столько же — до момента, когда я приняла решение...

— Ваше величество! Я хочу дослушать ваши рассуждения о моем будущем... — жестом заставив Ронни замолчать, холодно процедила я. И уставилась в глаза невесть почему расстроившемуся королю.

Для того чтобы обуздать свои эмоции, Берверу потребовалось всего пару ударов сердца. А потом в его глазах появилось сочувствие. Ко мне!!!

— Итак, я остановился на том, что на вас начнется охота. Следовательно, жить в столице и блистать при дворе вам слишком опасно...

'Красивый подход...' — отрешенно отметила я. — 'Неужели я выгляжу такой наивной?'

— Я выслушал предложение графа Аурона, счел его недостаточно правильным, и... переиначил. По-своему. Теперь дело за вами...

— Прежде, чем на что-то соглашаться, ваше величество, я бы хотела понять, что именно вы мне предлагаете...

— Если вы согласитесь с моим предложением, то в ближайшие дни я издам указ, в котором будет сказано, что за выдающиеся заслуги перед народом и короной граф Томас Ромерс назначается начальником Тайной службы Элиреи. Причины, которые 'побудят' меня принять это решение, не особенно важны — главное, что с этого момента род Ромерсов выйдет из опалы...

— Какое отношение их будущее имеет к моему?

— Самое прямое! У бывшего оруженосца графа Аурона десятка полтора молодых родственниц, безвылазно сидящих в своих имениях и не имеющих возможности появляться при дворе. После обнародования этого указа они, наконец, обретут желаемое и потянутся в Арнорд. Ко двору. Возмещать все недополученное за годы опалы. Естественно, потянутся не сразу, а ранней весной, когда просохнут дороги... Одной из них будете вы...

— Н-не поняла, ваше величество... — пытаясь понять суть его предложения, призналась я.

— Вы получите возможность появляться при дворе, свободно передвигаться по столице и королевству, и, кроме всего прочего, станете обладательницей графского титула и наследуемого лена. Правда, вам придется сменить имя и слегка поработать над внешностью...

— А все время до весны я, конечно же, должна буду провести в Последнем Приюте...

Король посмотрел на меня, как на юродивую:

— Я что, похож на человека, который способен ответить за добро черной неблагодарностью?

— А у вас есть выбор, ваше величество? Я — Видящая! И мои способности...

— ...уже спасли моих вассалов и мою честь! — обиженно перебил меня Бервер. — И вы можете быть уверены, что ничто не заставит меня забыть про долг перед вами! Графский титул, лен, необходимость вернуть в свет Теодориха Ромерса — все это, вместе взятое, лишь ничтожная часть моей благодарности! Если бы не угроза вашей жизни со стороны Ночного двора Делирии, то я бы вас вообще удочерил!

'Не лжет...' — ошарашенно отметила я. И с трудом сформулировала следующий вопрос:

— А что будет с мое-... с королевой Галиэнной? И с остальными Видящими?

— Понятия не имею... — Вильфорд пожал плечами. — Это решать вам...

— Мне?

— Вам, Аурону и Логирду...

— Не беспокойтесь за них, ваше высочество! — улыбнулся Неустрашимый. — Жизнь в долине Красной Скалы лучше, чем в королевском дворце Свейрена. Мы не убиваем сыновей своих вассалов, и не бросаем их дочерей в Кошмар...

Глава 5. Аурон Утерс, граф Вэлш.

-...а когда твой отец увидит три армии, а не одну, он будет вынужден уйти...

— На день? На два? На месяц? А что будет потом, Ронни? — Илзе забралась на кровать с ногами и закуталась в одеяло. — Отец никогда не откажется от своих планов! Значит, рано или поздно его солдаты дойдут до стен Арнорда...

— Великая Империя? — грустно спросил я.

Принцесса кивнула. Потом свела брови у переносицы, и, передразнивая кого-то, пробасила:

— 'Диенн будет моим! Чего бы им это не стоило...'

— 'Им'? Что он имел в виду?

Илзе зябко поежилась:

— Слышал фразу 'Горе побежденным'?

— Угу...

— Отец считает вас побежденными...

— Не рановато?

— У него есть армия, которая в три раза больше, чем армия любого другого королевства. Есть средства, чтобы ее содержать. Есть Ночной двор, считающийся одной из самых сильных тайных служб на Диенне. И есть Видящие, которые...ну, наши способности ты представляешь... В общем, с таким преимуществом можно считать себя победителем...

— Ты тоже считаешь, что мы обречены? — пытаясь поймать ускользающую мысль, поинтересовался я.

— Так считает он... Поэтому мне кажется, что он не уйдет... И... я за тебя боюсь...

...Там, в Орше, я был уверен, что поступаю правильно. Что идея выкрасть Видящих из Свейрена — единственно верное решение. И что Илзе Рендарр поймет логику моего поступка. А сейчас, глядя на ее холодное и чужое лицо, я понял, что ошибся. И почувствовал, что она меня ненавидит. За единолично принятое решение. За использование того, что она мне рассказала, в личных целях. За малодушное молчание... И от осознания всего этого мне захотелось умереть.

Король Вильфорд, отвечающий на ее вопросы, чувствовал холод, звучащий в ее голосе, не хуже меня. И пытался понять причину его появления. Но, кажется, это у него пока не получалось. Видимо, потому, что Илзе не давала ему сменить тему, задавая вопрос за вопросом:

— А что будет с той девушкой, чье имя мне придется взять, если я соглашусь?

— Она получит равноценный титул, место фрейлины моей супруги и ежегодное содержание, размер которого позволит ей считаться одной из самых завидных невест в королевстве...

— Эту зиму я должна буду провести в имении отца графа Ромерса?

— В этом нет необходимости. Вы можете жить там, где вам заблагорассудится. В городском доме Утерсов, в графстве Вэлш или где-нибудь еще...

— Должна ли я принести вам оммаж , ваше величество?

— Нет... Вы приняли клятву Жизни графу Аурону. Для меня этого достаточно...

Услышав словосочетание 'клятва Жизни', я непонимающе уставился на отца. И, увидев жест 'не я', заскрипел зубами.

— Не он... — без всякого труда 'прочитав' его жест, усмехнулся король. — Ее высочество Илзе Рендарр говорила о ней графу Орассару. А то, что знает начальник Внутренней стражи, знаю и я...

— Ясно... — хмуро буркнул я. И, увидев, как изменился взгляд короля, мгновенно оказался на ногах.

— Мог бы, кстати, и предупредить. Тогда мне не пришлось бы ломать голову, пытаясь понять, зачем тебе потребовалось сообщать Иарусу о том, что Ленивец знает, кто является истинным виновником гибели его вассалов...

— Я...

— Можешь не объяснять... — буркнул король. — Две клятвы. Мне и ее высочеству. Иарус является и врагом, и прямым родственником твоей подзащитной . Поэтому ты дал ему возможность забиться в свои покои и позаботиться о собственной безопасности...

— Простите, ваше величество, а нельзя ли немного подробнее? — воскликнула Илзе. И закусила губу.

Его величество пожал плечами:

— Можно. Только, если вы не против, я бы начал рассказ с военного совета, который состоялся за день до появления армии вашего отца в Клаймской долине...

...Вильфорд Бервер не кривил душой и не смещал акценты. И речи Урбана Рединсгейра, с пеной у рта требовавшего 'сделать все, чтобы уничтожить армию этой обнаглевшей твари', он процитировал чуть ли не слово в слово. Только вот к концу рассказа у меня почему-то создалось ощущение, что мирный исход войны — исключительно моя заслуга.

Да, получив слово, я действительно пытался настоять на том, что армия Молниеносного остается боеспособной даже после тяжелейшего перехода через горы, и даже позволил себе предложить излишне воинственно настроенному королю Урбану оценить их выучку, отправив к ней навстречу только свои войска. А еще я несколько раз аргументировано доказал, что бескровная победа лучше, чем победоносная война на взаимное уничтожение. И с Бадинетом Нардириеном я тоже спорил, убив добрых полчаса, чтобы доказать ему, что класть жизни тысяч воинов ради мести одному человеку недостойно ни короля, ни военачальника. Но при этом я не заставлял его принять мою точку зрения! И, тем более, не ставил его в положение, единственный достойный выход из которого — согласиться с моими предложениями. Однако сказать хоть слово в свою защиту мне не удалось — увидев, что я возмущенно нахмурил брови, Вильфорд Бервер жестом приказал мне заткнуться.

О переговорах с отцом Илзе его величество рассказывал в том же стиле. Цитировал меня и Иаруса Рендарра, тщательно подчеркивал весомость каждого моего аргумента, и даже описывал реакцию Молниеносного на те или иные фразы. Причем делал все это с такой уверенностью, как будто присутствовал при этом разговоре! Ну, а для того, чтобы придать истории законченный вид, взял, да и ввернул в рассказ фразу, в сердцах брошенную королем Иарусом графу Мальиру:

— Это не проигрыш, а катастрофа...

...Дослушав рассказ, Илзе на мгновение прикрыла глаза, потом встала и присела в реверансе:

— Ваше величество! Прежде, чем дать ответ на ваше предложение, я бы хотела поговорить с графом Ауроном Утерсом. Наедине. Вы позволите нам ненадолго удалиться?

Его величество утвердительно кивнул:

— Через час-полтора я уеду во дворец. Если вы определитесь со своими планами до этого момента — хорошо. Нет — сообщите о своем решении через графа Аурона... Еще раз большое спасибо... Я вас не задерживаю...

...Распахнув дверь в свои покои, я пропустил Илзе вперед, зашел следом, набрал в грудь воздуха... и почувствовал, что вот-вот сгорю со стыда: в глазах повернувшейся ко мне принцессы стояли слезы!

— Граф Аурон Утерс! Я возвращаю вам ваше слово...

'Вам???'

Услышав такое обращение, я почувствовал, что у меня обрывается сердце:

— Илзе, я...

— Граф, я не договорила... — вцепившись пальцами в поясок, выдохнула принцесса. И, собравшись с духом, выпалила: — Я вас недостойна, и считаю себя не вправе оставаться вашей подзащитной...

— Что??? — ошалело воскликнул я. И, сделав шаг к ней навстречу, осторожно взял ее за плечи: — Ты? Недостойна? Меня? Да что же ты такое говоришь-то? Это я тебя недостоин! Я не стал тебе говорить о том, что решил выкрасть Видящих! Я оскорбил тебя недоверием! Я...

Тоненький пальчик ее высочества прикоснулся к моим губам и заставил меня замолчать:

— Граф! Вы ни на шаг не отступили от данной мне клятвы! Вы придумали, как заставить моего отца отказаться от своих планов! Вы вынудили королей Элиреи, Онгарона и Морийора поступить так, как вы считали верным. Вы совершили невозможное, выиграв войну и не пролив при этом ни капли крови. А я... я в вас засомневалась... Мне стыдно...

— Я умолчал о том, что собираюсь выкрасть Видящих, Илзе! — еще раз повторил я.

— Вы имели полное право не посвящать меня в свои планы, граф: во-первых, вы — воин, а я — нет. Во-вторых, клятва Жизни подразумевает заботу, а не безграничную откровенность... В-третьих... в общем, повторяю еще раз: я освобождаю вас от данного мне слова...

Илзе смотрела на меня и плакала. Слезы скатывались по ее щекам, собирались на подбородке и одна за другой срывались в короткий полет к глубокому вырезу черно-желтого платья. Платья моих родовых цветов.

Понимание резануло меня по сердцу, как острый нож: платье было символом. Символом ее отношения ко мне!!! Выпустив ее плечи из своих пальцев, я сглотнул подступивший к горлу комок, собрался с духом и опустился на одно колено:

— Я не верну тебе свое слово, Илзе... Ни за что на свете... И... я дам тебе другое... Слово Сердца... Я знаю, что такой клятвы нет, но... если мне так хочется, то почему бы ее не придумать? Илзе Рендарр! Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, отдаю вам свое сердце... и... обещаю, что никогда его не заберу...

— Ты сошел с ума? — глядя на меня округлившимися глазами, прошептала принцесса. — Ты вообще понимаешь, что мне только что пообещал?

— Да... — кивнул я. — Понимаю... Ты примешь эту клятву, Илзе?

Илзе зачем-то покосилась на входную дверь, а потом облизала пересохшие губы:

— Только в том случае, если ты примешь такую же клятву от меня...

Глава 6. Алван-берз .

...Рука адгеш-юли была легка, как лебяжий пух, бела, как предрассветный туман, и горяча, как ласки Кеите-иринэ . А еще от нее вкусно пахло молоком и сладостями. Полюбовавшись на запястье, хрупкое, как ажурные стеклянные вазы северян, Алван аккуратно прикоснулся к тоненькому пальчику, запутавшемуся в черных волосах, растущих на его груди, и вдруг почувствовал, что улыбается. Просто так, без причины.

Ощущение было странным. Как будто женщина, греющая его постель, вдруг взяла и согрела его душу...

— Дайана... — повернувшись к ней голову, еле слышно выдохнул вождь. И тут же услышал ответный шепот:

— Да, мой повелитель...

— Ты не спишь? — удивленно спросил Алван. И, перевернувшись на бок, осторожно отвел белоснежную прядь с лица своей адгеш-юли.

На мягких розовых губах лайш-ири расцвела улыбка:

— Нет, мой повелитель... Я проснулась еще в час волка...

— Почему не разбудила? — Алван улыбнулся ей в ответ, а потом нежно прикоснулся пальцем к ее щеке, все еще хранящей тепло его плеча.

Девушка пожала плечами, от чего с ее грудь выскользнула из-под одеяла:

— Ты говорил, что сегодня у тебя будет тяжелый день... Я решила, что тебе надо выспаться... А еще тебе снилось что-то хорошее, и я не ста-...

— Ты — лучше любого сна... — перебил ее берз, и, приподнявшись на локте, сбросил с тела Дайаны скрывавшую его ткань.

В глазах лайш-ири мелькнули искорки сдерживаемого смеха:

— Мой повелитель! Ты неутомим, как Субэдэ-бали , и неудержим, как степной пожар...

— А ты нежна, как земное воплощение Кеите-иринэ, горяча, как лучи полуденного солнца и еще желанна, как глоток воды для путника, заплутавшего в песках. И кружишь голову сильнее, чем самое крепкое вино...

— Правда? — одними губами спросила Дайана. И, не дожидаясь ответа, откинулась на спину. А потом слегка сдвинулась в сторону. Так, чтобы на ее груди заиграл лучик солнца, заглядывающий в юрту через узенькую щель между стенкой и шкурой пардуса, закрывающей выход.

Алван по-хозяйски потянулся к тяжелому полушарию... и остановил руку: белая кожа вокруг нежно-розового соска оказалась усыпана черными пятнами синяков.

— Тебе было... больно? — вырвалось откуда-то из глубины души.

Лайш-ири вздрогнула, как сурок, услышавший подозрительный шорох, а потом отвела взгляд в сторону и пожала плечами:

— Ты — мужчина! Значит, можешь брать меня так, как тебе хочется...

Алван оперся на руку, наклонился над своей адгеш-юли, прикоснулся губами к ее соску и удивленно замер — отдавать тепло души оказалось намного приятнее, чем брать!

— Знаешь, я, кажется, понял одну очень важную вещь...

— Какую, мой повелитель?

— Не много чести показывать силу тому, кто слабее тебя...

Лайш-ири закусила губу, потом робко улыбнулась, и посмотрела на Алвана таким взглядом, что у него сразу же помутилось в голове...

...Вождь Вождей выбрался из юрты в час орла . И удивленно уставился на склонившихся в поясном поклоне телохранителей.

— Что-то не так?

— Все так! — выскользнув из соседней юрты, улыбнулся Касым. — Поздравляю тебя с великой победой, берз!

— О чем это ты? — нахмурился Алван.

Шири сжал правый кулак, и изо все сил ударил по сгибу правого локтя левым предплечьем:

— Твоя женщина стонала с рассвета и до полудня... Шири, ожидающие твоего появления, уже часа полтора посыпают головы пеплом. Да что там шири — уже весь Эрдэше судачит о мужской силе нового берза! А Дайриза, дочь Цертоя — уже в степи. Собирает цветы на Венок Первого Слова ...

— Ого! — удивленно протянул Алван: первая красавица Степи не могла покинуть своей юрты без прямого приказа своего отца! А, значит, к вечеру надо было ждать гостей...

— То ли еще будет... — усмехнулся Гогнар, сын Алоя, по своему обыкновению, словно ниоткуда возникший около Касыма. — К вечеру на расстоянии половины дневного перехода от нас не останется ни одного цветка! А у твоей юрты соберется толпа из отцов красивейших девушек ерзидов...

Представив себе полногрудую и широкобедрую Дайризу, скидывающую с себя Покров Первой Ночи, Алван самодовольно усмехнулся. А потом вдруг почувствовал, что широкие бедра и тяжелый зад дочери вождя Цхатаев волнуют его не больше, чем сложенные рядом с юртой куски кизяка!

Удивленно прислушавшись к своим ощущениям, вождь попробовал представить себе лица других известных красавиц и понял, что испытывает к ним те же самые чувства: равнодушие напополам с легким презрением.

'Устал?' — ошалело подумал он. Потом вспомнил манящие изгибы тела лайш-ири, и понял, что вот-вот воспламенится, как сухой хворост!

— Я не хо-... — начал, было он. Но, увидев предупредительный жест своего эрдэгэ , прикусил губу.

Белолицый лайши удовлетворенно кивнул, а потом показал в сторону Высокой юрты :

— У меня есть хорошие новости, берз! Они стоят того, чтобы о них поговорить. Желательно, наедине...

...Сын Алоя был умен, как орс-алуг , хитроумен, как Субэдэ-бали, умел находить путь без звезд и не терялся даже под крылом песчаной бури . Мало того, казалось, что он способен превратить в оружие даже след от утреннего ветерка. Ибо видел сокрытое, и без труда читал человеческие души.

'Не отвергай Первых даров, берз!' — говорил он. Точно зная, что в душе Алвана — лишь пепел от прогоревшего костра. — 'Ибо этим самым ты оттолкнешь от себя тех, кто готов стать продолжением твоей Воли. Ты — Вождь Вождей, значит, должен думать не сердцем, а блистающим клинком своего Духа, стремящегося на Север. Все эти женщины — лишь песчинки, подхваченные могучим потоком твоей жизни. Чем больше таких песчинок оставят Покров Первой Ночи на твоей кошме, тем преданнее станут сражаться за тебя их отцы...'

...То, что вожди ерзидов живут не первую весну и способны рубить стрелы на полном скаку , белолицего лайши нисколько не волновало: — 'Их желание влиять на тебя через своих дочерей так и останется желанием... Ибо ты — охотник. А они — твоя добыча... Слушай меня, и запоминай...'

...Советы эрдэгэ были просты, и понятны. А Путь, который он показывал Алвану — извилист, но единственно верен. И часа через полтора беседы берз принял его всей душой.

— Я рад, что на Зеленой кошме сидишь именно ты, Гогнар! — выслушав все, что хотел сказать белолицый, искренне сказал Вождь Вождей. — И что тропа твоей мудрости ложится под копыта моего коня. С сегодняшнего дня твои слова — мои слова, сын Алоя... Ойра !

Воин встал с кошмы и прижал обе руки к левой стороне груди. Потом поклонился по-северному и попятился к выходу...

...На завтрак, вернее, на обед белолицый лайши оставаться не стал, сказав, что ему нужно дать последние наставления готовящемуся в поход Касыму. Поэтому чашу с кумысом и прутья с сочащимся кровью жареным мясом Алван решил разделить с Дайаной.

И ничуть об этом не пожалел — поняв, какую честь он ей оказал, лайш-ири засияла, как маленькое солнышко. И... запела.

Голос у адгеш-юли оказался звонким, как колокольчик и чистым, как слеза. И пела она не разумом, а сердцем. Поэтому каждое слово, которое срывалось с ее губ, цепляло за душу. И радовало больше, чем победа в смертельном поединке. Если бы не необходимость наведаться к орс-алугу, Алван бы остался в Высокой юрте до позднего вечера. А так, доев последний кусок мяса и допив остававшийся в кувшине кумыс, он встал из-за айнура , и, поцеловав Дайану в мягкие и податливые губы, с большим трудом заставил себя выйти наружу...

Касыма снаружи не оказалось. Как и Гогнара, сына Алоя. Поэтому коня Алвану подвел десятник Даргин. И, подставив вождю сплетенные пальцами ладони, помог ему забраться в седло.

— К Высокой юрте орс-алуга... — приказал берз. И, дождавшись, пока десяток телохранителей пристроится к его Ястребу, поднял коня на дыбы...

...За прошедшие сутки окрестности Сердца Степи превратились в одно огромное стойбище. Острые вершины юрт собирающихся в Великий Поход ерзидов начинались в нескольких сотнях шагов от берега озера и заканчивались у самого горизонта. А дым от бессчетных костров застилал небо, как грозовые облака. Если бы не запрет разбивать военный лагерь ближе трех перестрелов от Эрдэше, то в окрестностях Высокой юрты орс-алуга было бы не продохнуть от запаха конского навоза, жарящегося мяса и крови животных, приносимых в жертву Субэдэ-бали...

...Последние пять десятков шагов до обиталища орс-алуга Алвану пришлось идти пешком. Чтобы показать смирение перед Голосом Отца Ерзидов. Вождь спешился без разговоров: расстояние было небольшим, да и демонстрировать неуважение к своему единственному союзнику, да еще и перед началом Великого похода на север было бы редкой глупостью.

Воины, сопровождавшие его до Высокой юрты, остались рядом с телохранителями орс-алуга. Которым, как и всем остальным смертным, запрещалось приближаться к Высокой юрте ближе, чем на двадцать шагов.

Кстати, эта традиция Алвану очень нравилась — можно было не бояться, что сказанное орс-алугу слово достигнет ушей тех, кто сможет использовать его в своих целях...

...Отодвинув в сторону полотнище, вышитое руками самых искусных рукодельниц рода Шавсат, берз шагнул в полутьму Высокой юрты, и, замерев в шаге от сидящего в центре юрты старика, приложил обе руки к сердцу:

— Долгих лет жизни тебе, о орс-алуг!

— Остроты твоему взгляду, силы твоей деснице и мудрости твоему разуму, берз... — отозвался Шакраз, сын Арама. И жестом предложил Алвану садиться. Как и предсказывал белолицый лайши, на алую кошму!

— Легка ли была твоя дорога, о Вождь Вождей? — дождавшись, пока берз усядется на скрещенные ноги и пристроит рядом с бедром свою саблю, учтиво спросил шаман. И, не дав Алвану вымолвить и слова, добавил: — Ты пришел просить моего совета, о Вождь Вождей?

'Удивляй врага — и обязательно победишь...' — мысленно повторил берз понравившуюся ему фразу белолицего лайши. И, следуя полученному совету, ослепительно улыбнулся: — Нет, о Голос Отца Ерзидов! Я пришел сообщить тебе печальную новость...

'Если ты будешь серьезен, то он может и не обратить внимания на твои слова...' — предупреждал лайши. Так оно и получилось: сказанные Алваном слова еще помнили тепло его губ, а верховный шаман уже щурил холодные, как дыхание зимы, глаза. И перебирал пальцами вырезанные из человеческих костей четки:

— Печальную?

— Да, орс-алуг!

— Хм... Я тебя слушаю, берз!

— Сегодня на рассвете ушел во Тьму верный слуга Субэдэ-бали, алуг Кирто, сын Ватана. Его седьмая жена, огненноокая Этири, дочь Шудвара, оказалась слишком пылкой для него... Я скорблю вместе с тобой, о Голос Отца Ерзидов...

'Смотри не в глаза, а на руки — когда Шакраз чему-то радуется, он оттопыривает большой палец правой руки и прижимает его к бедру. Не обрадоваться смерти своего заклятого врага он не сможет. Так же, как и не понять, что эта смерть — не случайна... Поэтому, когда ты увидишь этот знак, выжди десять ударов сердца, и, если он не заговорит, продолжай сам...'

Рука орс-алуга дрогнула, сдвинулась с места... и со скоростью атакующей веретенки метнулась к правой ноге...

'Откуда он все это знает?' — ошарашенно спросил себя Алван. И принялся считать удары сердца. — 'Один... два... три...'

Считать до десяти ему не пришлось — обдумав новость за считанные мгновения, Верховный шаман задумчиво уставился на берза. И негромко спросил:

— Ты... в этом уверен, о Вождь Вождей? Я не слышу голосов плакальщиц. И не припоминаю, чтобы над юртами рода Маалоев реяли черные полотнища...

— Уверен, о Голос Отца Ерзидов... Субэдэ-бали наслал на меня вещий сон...

'После этих слов он поймет все то, что ты не досказал... Особенно, если ты снова улыбнешься...' — мысленно повторил себе Алван. И искривил губы в ехидной усмешке.

Старик еле заметно раздул ноздри. А потом сокрушенно вздохнул:

— Что ж, пусть его посмертие будет таким же сладким, как прожитая им жизнь...

— Ойра! — поняв, что орс-алуг ему поверил, берз облегченно перевел дух. Потом выдержал паузу и продолжил: — У меня есть одна просьба...

'Нахмурится. Начнет думать, чего ты хочешь получить в обмен на оказанную ему услугу. Потом решит, что кровь на твоих руках — достаточное доказательство верности данному ему слову, и нехотя предложит тебе говорить...'

— Говори, о Великий Вождь...

— К часу змеи я подъеду к юрте твоего старшего сына. Свататься к его дочери. Я бы хотел, чтобы она приняла мои дары...

'Удивится. Очень. И захочет понять причины такого странного поступка. Говори правду — он это оценит...'

— Зачем тебе это надо, берз? В Степи много девушек красивее Жальиз. Потом она... несколько полновата... Да и возраст у нее... не самый подходящий для замужества...

— Завтра утром я буду вынужден дать ответ тем, кто принесет мне Покровы Первой Ночи своих дочерей... Оскорблять вождей сильнейших родов Степи я не имею права, значит, должен выбрать ту, кто станет моей старшей женой. И одну или двух младших...

Как и предсказывал Гогнар, после этих слов в глазах орс-алуга появилось уважение:

— Ты не хочешь давать их отцам возможности влиять на твои решения?

— Я иду на Север. И веду с собой сыновей всех родов Степи. Я собираюсь побеждать, а для этого мне нужно, чтобы армия была единой. А такое единство может дать только один союз. Союз орс-алуга и берза...

Верховный шаман подтянул к себе свой посох, неторопливо встал, прошел вглубь юрты, громыхнул крышкой здоровенного сундука, и, покопавшись в нем некоторое время, вернулся назад.

Замерев над Алваном, он взвесил на ладони какой-то замотанный в потертую тряпку предмет. И тряхнул спутанными седыми волосами:

— Что ж... Моя внучка примет твои дары, берз. И станет твоей старшей женой. А я сегодня ночью увижу вещий сон, посланный мне Субэдэ-бали...

— И что такого будет в этом сне, о Голос Отца Ерзидов?

— Твоя рука, сжимающая вот это... — усмехнулся старик. А потом аккуратно развернул потертую от времени ткань.

— Сабля Атгиза Сотрясателя Земли? — ошалело выдохнул Алван, пожирая глазами простые черные ножны и рукоять, заканчивающуюся головой змеи.

— Она самая... Завтра Гюрза станет твоей...

Глава 7. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

...Терпения графине Оланне де Вайзи хватило ненадолго: после третьего кубка вина она облизнула губки, заложила за ушко непослушную прядь, повела плечами, заставив заколыхаться еле прикрытую платьем грудь, и бросилась в атаку:

— Ваше высочество, вы все о псах, да о псах... А ведь кроме них на свете так много чего интересного! Оглянитесь по сторонам, и вы увидите...

— ...вас, графиня... — Коэлин улыбнулся. И, увидев, что его гостья демонстративно облизывает губы, слегка ее поддразнил: — Бездонные озера ваших глаз...

— ...в которых так хочется утонуть... — в унисон ему прошипела де Вайзи. Потом сделала паузу и... раздраженно поморщилась: — Скажите, ваше высочество, неужели вам не надоела эта куртуазная чушь? Все эти 'трепетные пальчики', 'покрытые румянцем ланиты' и 'белоснежные плечи, не видевшие света солнца' напоминают мне маневры полководца, осадившего первую в своей жизни крепость. Он заставляет своих солдат вязать фашины и сколачивать лестницы, десять раз на день проверяет, как идет сборка осадных башен, пытается помогать тем, кто роет подкоп... и не замечает, что ворота крепости давно открыты, а ее стенах реют белые вымпелы...

— А вдруг за стенами засада? — усмехнулся принц. И взглядом показал на фамильное ожерелье дю Меленаксов, лежащее на роскошной груди его собеседницы.

— Какая может быть засада, если крепость уже капитулировала? — возмутилась невеста графа Иггера, и, не обращая внимания на склонившегося над кубком принца чашника, медленно 'поправила' декольте. Так, чтобы Коэлин успел увидеть бледно-розовую ареолу и дерзко торчащий вперед сосок...

'И кто из нас капитулировал?' — сглотнув, подумал принц. И попытался смутить свою собеседницу:

— Вы хотите сказать, что ключи от крепости — уже на подушке, а подушка...

— ...на кровати в вашей опочивальне... — кивнула де Вайзи. И томно прогнулась в пояснице. — Проверить не желаете?

Коэлин тут же оказался на ногах:

— С превеликим удовольствием... Или, как говорят завоеватели, желаю, и немедленно...

Однако обойти стол и подать руку девушке он не успел — тяжелая портьера, занавешивающая вход в покои, отлетела в сторону, и перед принцем возник мрачный, как грозовое облако, Валтор:

— Ваше высочество, к вам граф Игрен...

— Я занят...

— Дело не терпит отлагательств, ваше высочество! — донеслось из коридора. А через мгновение в комнате стало тесно от ввалившихся в нее Барсов.

Не дожидаясь приказа начальника Ночного двора, двое воинов скользнули за спину чашнику, еще двое — придержали стольника, а четверо самых здоровых зачем-то окружили Валтора.

— Что вы себе позволяете, граф? — сместившись так, чтобы никто из воинов не смог ударить его в спину, холодно поинтересовался принц. А потом демонстративно положил руку на рукоять своего меча.

— Выполняю приказ его величества, ваше высочество! — отозвался Игрен. И, подойдя к Коэлину, с поклоном вручил ему свиток, запечатанный большой королевской печатью...

...Распечатывать свиток левой рукой было неудобно. И читать вполглаза — тоже. Но убирать десницу с рукояти меча принц не стал. Ибо не был уверен в том, что этот свиток — не способ отвлечь его внимание. Впрочем, прочитав текст до конца, он позволил себе слегка расслабиться: судя по тому, что в письме не было ни слова о децимации, отец, скорее всего, действительно пытался обеспечить безопасность собственного сына таким вот странным способом.

— Ну, и как, по-вашему, сочетается 'усиление мер моей безопасности' со сменой моего телохранителя?

— У его величества отца есть основания полагать, что... так будет лучше...

Поняв, что в присутствии посторонних граф Игрен так и будет отделываться общими фразами, принц хмуро оглядел Барсов, ожидающих его решения, и сдвинул брови: — Отец уже во дворце?

— Да, ваше высочество! Только что поднялся в свои покои...

— Отлично... Я иду к нему... И... до моего возвращения я запрещаю вам что-либо предпринимать... Валтор! Дождешься меня. Чего бы это тебе не стоило... Всем все ясно?

Начальник Ночного двора и телохранитель поклонились практически одновременно:

— Да, ваше высочество...

— Вот и отлично... — выдохнул Коэлин. Потом подошел к графине Оланне, и, склонившись к ее уху, еле слышно прошептал: — Помнится, вы говорили, что остановились в покоях Серебряной Гривы? Если вы не против, то искать подушку с ключами от крепости мы будем в вашей постели. После того, как я улажу возникшие проблемы...

— Буду ждать, ваше высочество! — ничуть не стесняясь присутствующих, ответила де Вайзи. Потом встала с кресла и присела в глубоком реверансе...

...Отец сидел за рабочим столом, мрачно вглядывался в расстеленную перед ним карту и нервно крутил между пальцев костяной нож для разрезания бумаги. Услышав приветствие Коэлина, он убрал с лица прядь волос, и, уставившись на сына тусклым, и ничего не выражающим взглядом, поинтересовался:

— Чего тебе надо?

Коэлин задумчиво оглядел четверку телохранителей, замерших по обе стороны отцовского кресла, и, отметив, что среди них нет ни Тарана, ни Уха, негромко пробормотал:

— Я хочу, чтобы ты оставил мне Валтора. Я ему доверяю, и...

Иарус устало поднял правую руку и жестом приказал сыну замолчать:

— Даже не проси. Я убираю из дворца всех, кто общался с Илзе хотя бы раз. И всех тех, кто может оказаться личиной Законника...

— Личиной Законника? — удивленно переспросил Коэлин.

— Утерс-младший меня переиграл... — мрачно вздохнул король. — На моем же поле...

...Вникать в то, что рассказывал отец, оказалось на удивление сложно: принц то и дело ловил себя на мысли, что человек, рассуждающий о причинах 'катастрофического проигрыша в игре', является кем угодно, но не Иарусом Рендарром по прозвищу Молниеносный! Осунувшееся лицо, черные круги под глазами, пустой, потухший взгляд — этот сгорбленный седовласый мужчина, то и дело хватающийся за сердце, сейчас думал не о расширении границ Великой Империи, а о том, как спрятаться поглубже в тину и не вызвать раздражения мальчишки, припугнувшего его своим даром! А ведь еще недавно король, завоевавший треть Диенна, обладал железной волей, изощренным умом и не умел отступать. Каждая его мысль, каждое действие служили одной цели — объединить весь Диенн под его дланью!

В общем, когда Иарус начал рассуждать о том, что лучшее, что можно сделать в сложившейся ситуации — это приложить все силы для выявления личин, Коэлин не выдержал и усмехнулся:

— Ну и что с того, что во дворце его личины? У нас самая большая и боеспособная армия на Диенне! Наши воины привыкли побеждать, и если мы...

— Наша армия? Наши воины? — взбеленился король. И изо всех сил шарахнул кулаком по столу. А потом, глядя на обломки костяного ножа, зашипел: — Армия и воины — МОИ!!! Это я научил их побеждать! И я заставил их поверить в свои силы...

'А сейчас трясешься, как заячий хвост...' — презрительно подумал принц. Но вслух сказал совсем другое: — Хорошо... Пусть так... Скажи, что тебе мешает бросить их на Элирею?

— Войны выигрывают не солдаты, а те, кто ими командует... — угрюмо пробормотал отец. — А мы, к сожалению, смертны. Один выстрел в спину — и самая боеспособная армия превратится в толпу, пугающуюся эха собственных шагов...

'Завоеватель испугался смерти?' — ошалело подумал принц. И с трудом удержался от самодовольной улыбки: — 'Что ж... Значит, его время вышло. Пора уступать дорогу тем, кто ее не боится...'

Судя по тому, как нахмурился король, удержать в себе эмоции принцу не удалось:

— Ты вообще вдумался в то, что я тебе только что рассказал?

— Да, отец... — кивнул Коэлин. — Вы считаете, что в прошлом году Законник подложил вам свинью. Похитил Илзе, потом превратил ее в свою личину и вернул обратно. Соответственно, по вашему мнению, весь этот год она накладывала личины на тех, кого ей указал Утерс-младший. Честно говоря, я не разделяю вашего мнения. И вот почему: если граф Аурон — такой сильный Видящий, то зачем он поволок Илзе в Маллар? Неужели он не мог сломать тех двух несчастных элирейцев без ее помощи?

— Конечно, мог. Просто не захотел демонстрировать свои умения графу Ратскому. Ибо, зная характер Дартэна, понимал, что такая демонстрация станет первым шагом в Башню . А вот Илзе — отработанный материал. И идеально подходит на роль ложной цели...

— Хорошо, допустим, вы правы. Тогда зачем ему было открываться вам?

— Что знает о Видящих граф Дартэн? — спросил король, вытерев тыльной стороной ладони слезящиеся глаза.

— Думаю, что ничего...

— Значит, он может поверить в любую чушь. А вот обманывать меня — в разы сложнее... Кроме того, о том, что Утерс-младший — Видящий, я знал еще с прошлого года: Илзе проговорилась...

— О, как? Это... это меняет дело... Ну и что вы собираетесь делать теперь?

— Уничтожать личины, размышлять... и ждать весны ... — буркнул король. 'Отличное решение...' — язвительно подумал принц. — 'Лучшее, что мог придумать Завоеватель...'

Потом склонился в поклоне, чтобы отец не увидел выражения его глаз, и, постаравшись, чтобы в его голосе звучали только нужные интонации, поинтересовался: — Преклоняюсь перед вашей мудростью, ваше величество! Увы, для того, чтобы представить всю картину, мне не хватило опыта...

— Научишься... — благодушно отозвался Иарус. — Для начала расскажи, какие сведения ты получил в мое отсутствие, и какие принял решения...

...Доклад о результатах расследования обстоятельств похищения старшей жены отец выслушал, практически не перебивая. И вышел из себя только тогда, когда Коэлин рассказал о децимации. Но разораться не успел — в королевскую спальню заглянул граф Игрен, и сложился в поясном поклоне:

— Пришло письмо от сотника Гогнара, сир! У него возникли серьезные проблемы...

Король многообещающе посмотрел на Коэлина, потом заставил себя успокоиться и повернулся к начальнику Ночного двора:

— Слушаю...

— Помните, я рассказывал вам, сир, о том, что у верховного шамана ерзидов был молодой и довольно влиятельный соперник?

— Помню... Сотник Гогнар планировал его устранение...

— Его убийство привело к неожиданному результату, сир! В благодарность за помощь орс-алуг созвал еще один Большой Хэйвар . И в присутствии всех вождей ерзидов вручил Алвану саблю Атгиза Сотрясателя Земли. Заявив, что видел вещий сон, посланный ему Субэдэ-бали, в котором новоявленный берз ведет ерзидов на север, сжимая в руке клинок великого предка...

— И что с того? — нахмурился Молниеносный.

— В результате только за один день, прошедший после этого Хэйвара, Алвану принесло Клятву Клятв более шести сотен степняков. И число желающих вступить в его род увеличивается с каждым днем! В общем, сотник Гогнар уверен, что теперь под знамена нового берза встанет не десять тысяч ерзидов, а вся Степь! И остановить эту силищу нам уже не удастся...

'Самое время убедить отца в том, что меня стоит держать рядом с собой...' — подумал Коэлин. И, изобразив недоумение, посмотрел на графа Игрена: — А зачем ее останавливать? Пусть Гогнар ведет их на Морийор! Если он правильно распорядится своими возможностями, то к весне, когда откроются перевалы, от объединенной армии трех королевств останутся одни воспоминания...

— И от большинства городов королевства — тоже... — задумчиво глядя на сына, буркнул Иарус. — Кстати, пострадает не только Морийор: в пепелище превратится и добрая половина Элиреи...

— Сомневаюсь, сир! — воскликнул Коэлин, и сделал вид, что внимательно смотрит на карту. — Раз армией ерзидов будет командовать Гогнар, значит, она пойдет туда, куда прикажете вы! Те крепости, которые покажутся вам ненужными — сгорят. Те, которые смогут пригодиться — останутся целыми и невредимыми... Ну, и самое ценное, что есть в Элирее — то есть рудники, — ерзидам с собой не унести...

— И кто, по-твоему, будет на них работать? — едва заметно улыбнулся король.

— Местные жители, сир! Те, кто при появлении армии степняков попрячутся в леса, а потом с радостью встретят армию освободителей...

— Выдавить ерзидов обратно в степь будет не так легко, как кажется, ваше высочество... — хмыкнул начальник Ночного двора. Видимо, сообразив, что его сюзерен пытается понять, насколько хорошо Коэлин представляет последствия будущей войны.

— Почему это? Объединенная армия трех королевств, да еще во главе с Утерсом Неустрашимым — это сила. Они будут сражаться до последнего солдата. Значит, к весне от орды степняков останется в лучшем случае половина...

— Допустим... — явно гордясь Коэлином, довольно улыбнулся король. — Но ведь, уничтожая эту самую половину, наша армия тоже понесет потери...

— А зачем с ней сражаться? — усмехнулся принц. И, чувствуя, что выиграл, картинно пожал плечами: — Как вы сказали несколько минут назад,

войны выигрывают не солдаты, а те, кто ими командует. Один выстрел в спину — и новоявленный берз умрет. Если, конечно, за эту зиму сотник Гогнар не разучится пользоваться арбалетом...

Глава 8. Принцесса Илзе.

...Назвать девушку, нарисованную на холсте, красивой, у меня не повернулся бы язык. Узкий лоб, тонкий нос, чуть широковатые скулы. Тонкие, почти бесцветные губы. Тяжелый раздвоенный подбородок. Кроткий и какой-то пустой взгляд. Короткая мощная шея. Выдающиеся вперед ключицы. Совсем небольшая — даже в корсете — грудь. Не особенно узкая талия. Широченные бедра, излишне мускулистые руки. И жуткое количество родинок, делающей ее кожу похожей на кожу какой-нибудь ядовитой змеи.

Единственное, что в ней могло привлечь мужской взгляд — это роскошные черные волосы, свободно ниспадающие на плечи. И красивейшее платье эпохи Варгана Рендарра. Впрочем, последнее могло быть целиком и полностью фантазией художника — отвороты ниспадающих до пола рукавов были оторочены белоснежными кружевами, которые, если мне не изменяла память, начали использоваться портными значительно позже. В частности, в самом начале правления моего деда.

Еще в глаза бросалось полное отсутствие на ней каких-либо драгоценностей: на коротких и по-мужски толстых пальцах 'красавицы' не было ни одного кольца, на запястьях — браслетов, а на шее — даже самой завалящей цепочки. Не говоря уже о колье.

'Прежде, чем заказывать портрет, ее отцу стоило бы трезво оценить внешность дочери. И выделить ей хотя бы какие-нибудь драгоценности, чтобы она могла привлечь внимание возможных женихов...' — хмуро подумала я. Потом сообразила, что пялюсь на портрет непозволительно долго и повернулась к королю Вильфорду:

— Честно говоря, ваше величество, я не вижу между нами никакого сходства...

— А зачем оно вам? — улыбнулся Бервер. — Ведь леди Алиенна ни разу не выбиралась из замка своего отца. И пока не принимала сватов...

— Последнее — целиком и полностью заслуга графа Фратака... — буркнул Утерс Неустрашимый. — Не знаю, как у вас в Делирии, а здесь, в Элирее, о его прижимистости ходят легенды...

— Не слышала ни одной. Но, глядя на портрет, не могу с ними не согласиться...

Король Вильфорд, граф Логирд и Ронни одновременно посмотрели на холст. И, сообразив, что я имела в виду, расхохотались.

— Вот что значит Видящая... — вытерев платком уголки глаз, хмыкнул монарх. Потом посерьезнел и перешел к делу: — Итак, теперь вам надо привыкать к тому, что вы — графиня Алиенна Ромерс, единственная дочь и наследница графа Фратака Ромерса, двоюродная племянница графа Теодориха Ромерса и троюродная сестра бывшего оруженосца Законника. Лен графа Фратака невелик, но приносит довольно неплохой доход. Если бы не опала, то леди Алиенна уже давно была бы замужем. Несмотря на не самую яркую внешность и скупость ее отца. Как только опала останется в прошлом, к единственной наследнице замка Шерни потянутся женихи. Но опоздают — леди Алиенны в замке уже не окажется, так как она отправится на воды. Лечиться. И вернется оттуда только в начале весны. После чего сразу же отправится в Арнорд. Вместе со своим отцом, который получит предложение занять неплохую должность при дворе. Его настоящая дочь станет фрейлиной моей супруги, а вы, поселившись в городском доме, купленном графом Фратаком, окунетесь в придворную жизнь. Кстати, по приезду в столицу ваш новоявленный отец залезет в кубышку, и... к середине весны вы превратитесь в одну из самых завидных невест Элиреи...

'Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, отдаю вам свое сердце... и... обещаю, что никогда его не заберу...' — мысленно повторила я. И сдуру позволила себе улыбнуться.

Как оказалось, зря — увидев эту улыбку, Вильфорд Бервер почему-то решил, что я засомневалась в его словах и таким образом пытаюсь тактично выразить свое недоверие.

— Вы меня не поняли, ваше высочество: граф Фратак влезет не в свою, а в мою кубышку! То есть ваше приданое оплачу я...

Услышав тон, которым были сказаны эти слова, Ронни мгновенно оказался на ногах. И, набычившись, уставился на своего сюзерена:

— Простите, что перебиваю, сир, но ее высочество нисколько не сомневается в ваших словах. А улыбается потому, что ее нисколько не беспокоит размер приданого. Ведь после того, как она выйдет в свет, я буду просить у графа Фратака ее руки...

Граф Логирд поперхнулся вином и закашлялся. А в глазах короля почему-то промелькнуло что-то вроде сожаления. Или грусти? Впрочем, расстраивался он недолго — буквально через пару ударов сердца на губах короля появилась ехидная улыбка:

— Вы не забыли, граф, что леди Илзе ваша подзащитная? Для начала вы должны попросить ее руки у самого себя...

Ронни пожал плечами:

— У себя я уже просил. И даже успел поинтересоваться мнением ее высочества. В общем, мы подумали и пришли к выводу, что я могу ответить себе согласием...

Бервер рассмеялся, а потом, заметив, что Утерс Неустрашимый все никак не откашляется, от души хлопнул его по спине:

— Что, новость никак не переваришь? А, Логирд?

Вместо ответа Утерс-старший встал из-за стола, подошел ко мне, и, дождавшись, пока я встану, замер, глядя мне в глаза. Несколько мгновений молчания — и он задал вопрос. Но... почему-то не мне:

— Ронни! Ты любишь ее высочество Илзе Рендарр?

— Да, отец...

Граф кивнул и... улыбнулся. Мне:

— Я счастлив, что вы ответили согласием на предложение моего сына. Мой дом — твой дом, дочка...

Услышав последнюю фразу, я решила, что ослышалась. Не мог же граф Логирд признать меня невесткой задолго до свадьбы! Или мог? В общем, я тут же попыталась уйти в состояние небытия, чтобы еще раз пережить это мгновение, и... поняла, что в этом нет необходимости: Неустрашимый стянул с себя фамильный перстень, слегка сдавил дужку, аккуратно одел его на средний палец моей правой руки и... поклонился!!!

Я растерянно сглотнула: граф Логирд Утерс только что принял меня в род! В присутствии своего сюзерена!! Значит...

— До чего же с вами трудно, Логирд... — буркнул король, и я, заглянув в его глаза, испуганно сжалась: Вильфорд Бервер был расстроен. И не собирался это скрывать: — Только присмотришь невесту своему сыну — как вы ее уводите...

Утерсы заухмылялись. Оба. Потом Логирд Неустрашимый приподнял мою руку и демонстративно прикоснулся к ней губами. А Ронни... взял и ответил:

— Больше не буду, сир! Даю слово. Все остальные девушки Диенна — в распоряжении его высочества...

...Во время ужина говорила в основном я. Рассказывала графу Логирду о маме и Даржине Нейзер, о чертах их характеров, слабостях и привычках. Подробно-подробно. Иногда даже с погружением в транс.

Вернее, не так — большую часть времени я провела на грани между реальностью и состоянием небытия. И не потому, что иначе не смогла бы вспомнить прошлое: в таком состояние мне было легче увидеть в поведении графа хоть какую-то тень неискренности.

Почему я ее искала? Да потому, что он вел себя так, как будто признал меня своей невесткой года два тому назад и давно привык к тому, что я — полноправный член его семьи! Обращение на 'ты', тепло в глазах, абсолютная естественность каждого слова и жеста. И... совершеннейшее спокойствие! А ведь в сложившейся ситуации он был обязан хоть как-то обозначить мой нынешний статус, очертить границы допустимого и дать совет, как вести себя дальше. Как по отношению к его сыну, так и к нему самому. Был обязан — однако делать этого явно не собирался. И из-за этого мне было здорово не по себе.

Поэтому, когда граф Логирд встал из-за стола и пожелал нам доброй ночи, я виновато посмотрела на Ронни и негромко спросила:

— Ваша светлость, вы бы не могли уделить мне некоторое время для беседы наедине?

Утерс-старший нисколько не удивился:

— Прямо сейчас или позднее?

— Если вас не затруднит, то сейчас...

— Хорошо... Тогда давайте пройдем ко мне в кабинет...

...Усадив меня на диван, граф подтащил поближе кресло, и, устроившись поудобнее, вопросительно посмотрел на меня:

— Тебя что-то беспокоит, дочка?

Я утвердительно кивнула. И попыталась объяснить. Так, как получалось. И, судя по реакции графа, в этом неплохо преуспела: выслушав мой сбивчивый монолог, он прикоснулся к незагорелой полоске на среднем пальце своей правой руки, зачем-то поцарапал ее ногтем, а потом улыбнулся:

— Указывать тебе как себя вести я не собираюсь: ты — Личность, заслужившая мое уважение. Ты вправе устанавливать границы своей свободы и правила поведения самостоятельно. Что касается твоего нынешнего статуса, то для меня и моей супруги ты уже полноправная невестка. А для сына, соответственно, жена...

Я покраснела до корней волос:

— Жена?

Граф Логирд кивнул.

— Э-э-э... со всеми правами и... обязанностями? — зачем-то уточнила я.

Свекор пожал широченными плечами:

— Скажи, ты действительно любишь моего сына?

— Да, ваша светлость...

— Тогда какие между вами могут быть обязанности? Любовь — это отношения, в которых каждая из сторон делает все, что может. От души. Иначе это не любовь, а плотское желание. Или расчет...

'Все, что может...' — мысленно повторила я. Потом немного подумала... и грустно улыбнулась:

— Здорово сказано, ваша светлость! Тогда... со всеми правами?

Утерс Неустрашимый ласково потрепал меня по волосам и... рассмеялся:

— Дочка! Я очень хорошо знаю своего сына: если он дал тебе клятву Жизни, то будет защищать тебя до последнего вздоха. В том числе и от самого себя. Поэтому... со 'всеми правами' придется немного подождать... Недели три...

У меня пересохло во рту:

— Три недели?

Граф Логирд утвердительно кивнул:

— Свадьба, которую мы сыграем весной, будет ненастоящей. А настоящая состоится дней через двадцать. В нашем родовом замке. Гостей будет сравнительно немного. Со стороны жениха — его величество король Вильфорд Бервер с супругой, принц Вальдар, граф Орассар и граф Теодорих Ромерс с сыном. Со стороны невесты — ее величество Даржина Нейзер и графиня Аньянка Нейзер...

— Кто? — растерянно переспросила я. Потом увидела выражение глаз Неустрашимого, сообразила, что он не шутит, и... уточнила: — А моя мать?

— Она выдаст тебя замуж...

— А если она не согласится?

— Согласится... Я тебе обещаю...

Глава 9. Граф Дартэн Ратский.

— Осторожно, ваша светлость! Отвар еще очень горячий!!! — увидев, что Дартэн поднес кубок ко рту, перепуганно взвыл лекарь. И, заметив, что в опочивальню скользнул командир Особой сотни, съежился, словно в ожидании удара.

— Я вижу... — прохрипел начальник Тайной канцелярии. Потом подул на приятно пахнущую жидкость, осторожно пригубил, и, прислушавшись к своим ощущениям, криво усмехнулся: — Терпимо...

Лекарь кинул взгляд на угрюмо молчащего сотника Зейна, и, увидев, что тот замер рядом с камином и не собирается ничего предпринимать, облегченно расслабил плечи:

— Пять глотков, ваша светлость! Через два часа — столько же...

Граф Ратский раздраженно поморщился, отпил из кубка и попробовал сглотнуть.

Горячая волна, прокатившаяся по горлу, принесла облегчение. После второго глотка мучивший его озноб почти прекратился, а после пятого стих шум в ушах и задышал заложенный нос.

— У вас лицо порозовело, ваша светлость! — радостно воскликнул лекарь. — Если вы выполните все мои рекомендации, то...

— Выполню. Спасибо. Свободен... — Дартэн осторожно поставил кубок на край столика, поправил подушку и подтянул одеяло под самый подбородок: — Виллар? Что там у тебя?

Сотник молча скользнул к кровати и продемонстрировал графу два небольших свитка.

Дартэн взглядом указал на печати, и, дождавшись, пока сотник их сломает, выпростал правую руку из-под одеяла...

...Первое письмо оказалось из Свейрена. От дворецкого бывшего посла Онгарона в Делирии, являющегося сотрудником Тайной канцелярии. Пробежав глазами изобилующий сокращениями текст, граф Ратский почувствовал, что у него темнеет в глазах: проклятый Утерс Законник опять расстроил его планы!!!

Заметив, как перекосилось его лицо, Виллар Зейн подобрался и робко поинтересовался:

— Случилось что, ваша светлость?

— Случилось!!! — взвыл начальник Тайной канцелярии. И чуть не задохнулся от приступа кашля. Несколько минут на то, чтобы перевести дыхание — и он продолжил. Стараясь говорить как можно тише и спокойнее: — Королева Галиэнна похищена. Прямо из дворца. Если верить слухам — воинами Правой Руки. Вместе с ней пропали Даржина Нейзер, Аньянка Нейзер и еще две девочки из того же рода. Найти их до сих пор не удается...

Сотник удивленно приподнял бровь:

— А девочки-то им зачем?

Дартэн посмотрел на подчиненного, как на юродивого и снова зашелся в приступе кашля:

— Кхе-кхе... это же... кхе... очевидно, Виллар! Законник выкрал... кхе-кхе... из Свейрена всех Видящих!!! И теперь... кхе-кхе... он может диктовать условия... кхе... всему Диенну...

— А зачем это ему? — пожал плечами сотник. — Он же Утерс! А они...

— Утерсы тоже люди! Ты вообще представляешь, какой это соблазн? — с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать, прошипел граф Ратский. — Видящие — это оружие, от которого нет защиты! С их помощью можно делать все, что угодно, и при этом оставаться чистыми и непорочными!!!

— Да, но Утерсы... — начал, было, Зейн.

— Мы не имеем права НАДЕЯТЬСЯ на чью-то сознательность, Виллар!!! — зарычал Дартэн. — Вот ты уверен в том, что это оружие не будет использовано против его величества Бадинета Нардириена или кого-нибудь из его подданных?

— Н-нет, ваша светлость!

— И я — нет! Значит, мы должны сделать все, чтобы оно оказалось в наших руках...

— Как вы себе это представляете, ваша светлость? — спросил сотник, и на всякий случай поклонился.

— Пока — никак... Но... придумаю... — граф Ратский жестом приказал Зейну заткнуться и развернул второе письмо...

...На первый взгляд, сообщение от сотрудника Тайной канцелярии, несущего службу в Золотой тысяче, не несло в себе ничего особенного: на четвертый день марша тысяча недосчиталась пятидесяти воинов. Точнее, воинов из первых пяти десятков Первой сотни. Счесть это случайностью или дезертирством мог бы кто угодно, но не начальник Тайной канцелярии — в Первой сотне Золотой тысячи служили только избранные. Воины, прошедшие не одну военную кампанию и беззаветно преданные лично графу Гайосу Ранмарку.

Мысленно представив себе карту королевства Морийор, Дартэн криво усмехнулся — Золотые 'дезертировали' в крайне удачном месте. В самой середине Фалатского леса, тянущегося вдоль берегов Алдона от Равенна и до отрогов Ледяного хребта.

'Дня четыре чтобы добраться до Суланского перевала, сутки-двое — чтобы перейти через горы, дней восемь на дорогу до Свейрена, дней десять — на подготовку. Значит, недели через три можно ждать первых новостей...' — подумал граф Ратский, решительно откинул одеяло, и, почувствовав, как по плечам и груди побежали мурашки, раздраженно зашипел:

— Виллар! В правом верхнем ящике моего стола — чистые листы пергамента... Кхе-кхе... Достань! Один... нет, два! Теперь садись и пиши...

Глава 10. Принцесса Илзе.

...Странно, но, увидев встревоженный взгляд Ронни, я вдруг поняла, что все мои страхи не стоят и ржавого гвоздя. А ожидающее меня будущее стоит того, чтобы к нему стремиться. Поэтому, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета его отца, я подошла к своему любимому мужчине и нежно прикоснулась к его руке:

— У меня есть сногсшибательная новость. Где бы мы могли ее обсудить?

— В Малом зале, в Большом зале... да, в общем, где угодно... — в глазах Ронни загорелись искорки любопытства. А потом появилось волнение.

Мысленно ухмыльнувшись, я решила заставить его поволноваться еще сильнее:

— А... можно у тебя? Во-первых, мне очень хочется посмотреть твои покои, а во-вторых, обсуждать такие новости желательно наедине...

Утерс-младший растерялся! И смешно, по-девичьи, захлопав ресницами, неуверенно пробормотал:

— Мои покои — в твоем распоряжении...

В этот момент я вдруг поняла, что быть Видящей — не так хорошо, как кажется: в моей душе вдруг поднялась мутная волна ревности. Ко всем тем женщинам, которые побывали в его в спальне до меня.

Для того чтобы справиться с собой, мне потребовалось буквально пару мгновений. Но этого Законнику хватило за глаза — почувствовав изменение моего настроения, от встревоженно нахмурился, и мне стало стыдно:

— Прости! Оказывается, я жутко ревнива...

Ронни нисколько не обиделся!!! Потрепав меня по волосам, он ласково улыбнулся:

— Будешь смеяться, но я тоже тебя ревновал...

— К кому? — облегченно спросила я.

— Ко всем дворянам королевства! Когда его величество Вильфорд заговорил о том, что к середине весне ты превратишься в одну из самых завидных невест Элиреи, я вдруг представил тебя в подвенечном платье, под руку с кем-то еще, и... не смог промолчать...

В это время со стороны лестницы раздался звук чьих-то шагов, и Ронни, вспомнив о моем желании обсудить новости наедине, церемонно взял меня под руку:

— Договорим у меня, ладно?

Я молча кивнула...

...Мда. Женщинами в покоях Утерса-младшего не пахло. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Обе комнаты — гостиная и спальня, — были обставлены крайне аскетично, поэтому приводить в них своих возлюбленных Ронни бы явно не стал. Никаких диванов, пуфиков, статуй, картин и гобеленов. Только добротная деревянная мебель, тяжелые глухие шторы на окнах, да ковры на каменном полу. Кстати, мебели было совсем мало: мощный стол персоны на четыре, способный выдержать вес стенобитной машины. Четыре самых обычных стула, сидения которых не были затянуты даже самой тоненькой тканью. Пара шкафов. Две подставки под оружие. Здоровенный сундук. И кровать... Длинная, узкая и жесткая даже на вид. Кроме этого, в каждой из комнат было по подсвечнику на шесть свечей, а на столе в гостиной — стеклянный кувшин с водой и два простеньких серебряных кубка.

'Неужели и в замке Красной Скалы он живет в таких же условиях?' — растерянно подумала я. Потом опустилась на первый попавшийся стул и посмотрела в глаза любимому мужчине:

— Наша свадьба состоится дней через двадцать. В замке Красной Скалы...

Ронни мне не поверил:

— Не может быть! Его величество...

— Его величество уже приглашен! Более того, он сказал твоему отцу, что в Вэлш он приедет с супругой и сыном...

— Это точно?

Я кивнула.

Законник засиял, как летнее солнышко! А мне... мне вдруг стало не по себе... И он это почувствовал! Рухнув передо мной на колени, он прижал к груди мою левую руку и растерянно уставился мне в глаза:

— Ты... не рада? Почему, милая?

— Рада... просто мне чуточку страшновато... — я выставила вперед палец с фамильным перстнем Утерсов и попыталась объяснить свои ощущения: — Твой отец в присутствии его величества признал меня своей невесткой. Мало того, во время разговора в его кабинете он сказал, что уже считает меня твоей женой, и что я вправе устанавливать правила своего поведения самостоятельно...

Глаза Ронни метнулись вправо-вверх . А потом он помрачнел:

— То есть ты испугалась... меня?

Я отрицательно помотала головой:

— Нет! Я тебя нисколько не боюсь. Мне просто непривычно: раньше моя жизнь была похожа на полноводную реку, текущую по долине — течение времени было почти незаметным. Изо дня в день — одно и тоже. Все события известны заранее. От рождения и до смерти. А сейчас мне кажется, что моя жизнь падает в пропасть, как водопад: события сменяют друг друга настолько быстро, что я толком не успеваю в них вчувствоваться...

— Хочешь, я попрошу отца перенести свадьбу на более поздний срок? — спросил Ронни. И я, увидев, чего ему стоило это сказать, чуть не заплакала от счастья.

— Нет! Не хочу...

— А чего ты хочешь? — глядя на меня пьяными от любви глазами, еле слышно выдохнул он.

'Хочу почувствовать вкус твоих губ...' — подумала я. Потом зажмурилась и повторила то же самое. Вслух...

...Почувствовав прикосновение к плечу, я приоткрыла один глаз и тут же зажмурилась: свет свечи, зажатой в руке склонившейся надо мной Маришки, показался мне слишком ярким.

— Граф Аурон уже встал, ваша светлость... — прошептала служанка. — Вы вчера... это... просили вас разбудить...

Перед моим мысленным взором тут же возникло лицо Ронни: растерянный, и в то же время безумно счастливый взгляд, влажные губы, только что оторвавшиеся от моих, блестящие бисеринки пота, выступившие на его лбу... и я, поняв, что безумно соскучилась, тут же слетела с кровати.

— Ваша ночная ваза, ваша светлость...

— 'Ваша светлость ?' — задирая подол ночной рубашки, удивленно подумала я. Потом сообразила, что у графа Логирда было достаточно времени, чтобы довести до своих вассалов все тонкости моего нового статуса и успокоилась: — Мариш! Приготовь, пожалуйста, охотничий костюм...

Девушка удивленно уставилась на меня:

— Охотничий?

— Я собираюсь в Зал Воинов. Тренироваться. А в платье мне будет неудобно...

Маришка задумчиво посмотрела на сундук с моими вещами, потом почему-то отрицательно помотала головой, аккуратно поставила подсвечник на подоконник и метнулась к двери в коридор:

— Я сейчас, ваша светлость...

Минут через десять, чуть не заиндевев от холода, я, наконец, заметила стоящий на подоконнике таз с горячей водой. И, кое-как перевязав растрепавшуюся за ночь гриву, принялась приводить себя в порядок...

...Маришка вернулась через двадцать. И, загадочно улыбаясь, протянула мне странный обрезок ткани, с которого свисала пара широких кожаных ремней:

— Вот! Под нижнюю рубашку надо надеть поддеву...

— Зачем она мне? — вытерев лицо полотенцем, поинтересовалась я.

— Для тренировок, ваша светлость! — заявила служанка. Потом развела в стороны ремни и шагнула ко мне: — Грудь поддерживать. Ее придумала прабабушка графа Аурона, и с тех пор в роду Утерсов них занимаются все женщины, у которых она есть. Ведь бегать, прыгать и особенно падать в поддеве намного удобнее, чем без нее...

Резонно рассудив, что отказываться от вещи, используемой уже тремя поколениями женщин, глупо, я послушно скинула с себя ночную рубашку, и, вытянув руки, с интересом уставилась в зеркало...

...Больше всего поддева напоминала очень короткий корсет: мягкая, но довольно плотная ткань обтягивала грудь со всех сторон, тоненькие металлические спицы, вшитые в лиф, не давали ей колыхаться, а наплечные ремни и шнуровка на спине позволяли утягивать поддеву так, чтобы она не мешала ни двигаться, ни дышать.

— Попробуйте-ка подпрыгнуть, ваша светлость! — попросила Маришка, закончившая затягивать плечевые ремни. И гордо посмотрела с таким видом, как будто сшила эту вещь сама.

Я подпрыгнула, оценила свои ощущения и благодарно посмотрела на служанку:

— Спасибо!

Девушка разгладила невидимую складочку на лифе и сокрушенно вздохнула:

— Маловата она для вас, ваша светлость! Боюсь, заниматься будет не очень удобно. Мне кажется, вам стоит заказать мэтру Вилиму поддевы четыре, а то и пять. Ваши мерки у него есть, шьет он быстро...

'Мэтр Вилим? Быстро?' — с ужасом подумала я. И, продев голову в ворот нижней рубашки, пробормотала: — Вроде нигде не давит... Да и зачем мне так много?

Служанка фыркнула, и, подав мне шоссы, пожала плечами:

— После тренировки с его светлостью графом Ауроном вашу одежду можно будет выжимать...

Я хмуро покосилась на окно, за которым все еще лил дождь, и вздохнула:

— Ее можно будет выжимать еще до того, как я дойду до Зала Воинов: на улице, вон, льет, как из ведра...

— Мы ж не в деревне какой, ваше ве-... ой, ваша светлость! — поправилась Маришка и виновато шмыгнула носом. — Чего-чего, а зонтов у нас предостаточно...

...Зонтов в доме Утерсов действительно хватало. Поэтому к дверям Зала Воинов я добралась совершенно сухой. Если, конечно, не считать того, что, шагая по лужам, слегка промочила сапожки. Взбежав на крыльцо, я жестом отпустила Маришку и осторожно потянула на себя дверь. И, удивленно замерла, почувствовав, как гудят стены, и сотрясается пол:

— Баммм... баммм... баммм...

Несколько шагов по коротенькому темному коридорчику, прикосновение к тяжеленной портьере — и я, отодвинув в сторону плотную черную ткань, снова застыла, уставившись на лоснящуюся от пота спину Утерса-младшего.

Зрелище оказалось таким волнительным, что я ненадолго вывалилась из реальности и забыла, зачем явилась в тренировочный зал...

...Скручивание корпуса — мгновение полной неподвижности — вращение бедрами — удар... Скручивание корпуса — мгновение полной неподвижности — вращение бедрами — удар...

Правый кулак Ронни с размеренностью кузнечного молота втыкался в небольшой кожаный мешочек, привязанный к вкопанному в пол массивному деревянному бревну. И раз за разом превращал его в блин. А по его спине, словно волны по штормовому морю, перекатывались мышцы.

— Баммм... баммм... баммм...

Представив, как приятно было бы прикоснуться к ним ладонью, я почувствовала, что начинаю сходить с ума. И, чтобы охолонуть, попыталась сравнить пластику Ронни с пластикой своего сводного брата.

Сравнение оказалось не в пользу последнего: в движениях Утерса-младшего было столько дикой, животной силы, что рядом с ним Коэлин казался ребенком, втихаря стащившим с подставки отцовский клинок. Девятый меч Делирии? Ха! На мой взгляд, Ронни справился бы с тремя Коэлинами сразу. Или с парой моих эдилье : ведь каждым ударом его кулака можно было запросто проломить грудную клетку медведю. Или убить быка!

— Баммм... баммм... баммм...

...Короткая пауза — и Ронни, подняв с пола до блеска отполированную палку, воткнул ее в одно из многочисленных отверстий в бревне. Потом отшагнул назад — и ставший привычным ритм ударов изменился:

— Баммм — баммм... баммм — баммм... баммм — баммм...

Пять десятков повторений с правой руки. Пять десятков — с левой. Короткая пауза, чтобы подвесить на бревно еще один мешочек. И новая смена ритма:

— Баммм — баммм-баммм... баммм — баммм-баммм...

...Вспомнить о цели своего прихода мне удалось только минут через десять, когда во время одного из жутких по мощности отбивов палка, торчащая на уровне груди Утерса-младшего, взяла и переломилась. Издав характерный 'звон'...

— Это что, кемет ? — ошарашенно воскликнула я. И, оценив толщину палки, перебитой голым предплечьем, перепуганно уставилась на предплечье Ронни: на мой взгляд, при ударе такой силы должно было пострадать не дерево, а рука!

Законник, услышав мой голос, мгновенно развернулся на месте, вытаращил глаза, и, зачем-то спрятав за спиной пойманный на лету обломок, растерянно пробормотал:

— Это... ты?

У меня оборвалось сердце:

— А ты ждал кого-то еще?

— Нет!!! — воскликнул он, мгновенно почувствовав перемену в моем настроении. — Я слышал, как открылась дверь, и подумал, что это — отец. Пришел посмотреть, насколько добросовестно я занимаюсь. Поэтому и не поворачивался... Я... я очень рад тебя видеть! Правда!!!

— Вижу... — заглянув в его глаза, успокоено выдохнула я. И, наконец, догадалась поздороваться: — Доброе утро!

— Доброе утро, милая... — Ронни сделал небольшую паузу и... ехидно посмотрел на меня: — Скажи, радость моя, что заставило тебя встать в такую рань? Неужели твое ложе оказалось недостаточно мягким, чтобы ты могла проспать до обеда?

'Шутить изволите?' — подумала я. И притворно нахмурилась: — Ложе тут ни при чем! Причина в другом: я не могла спать, так как искреннее возмущена твоим бессовестным поведением...

— Бессовестным?

— Угу!!! Помнишь, вчера вечером я попросила себя поцеловать? Скажи, тебе понравилось?

Законник покраснел до корней волос:

— Еще как...

— Так вот, вместо того, чтобы сделать ответный шаг, ты отвел меня в мои покои и пожелал мне доброй ночи! Скажи, по-твоему, это нормально?

Увидеть его движение я не успела: он вдруг оказался рядом, склонился к моему лицу, и... я на целую вечность вывалилась из реальности...

...Когда Ронни оторвался от моих губ и сделал шаг назад, я еле удержала равновесие — ослабевшие ноги упорно пытались подогнуться, и для того, чтобы не упасть, мне пришлось вцепиться в плечи своего любимого мужчины. Плечи оказались влажными от пота... но от одной мысли, что я к ним прикасаюсь, у меня снова помутилось в голове...

— Теперь я заслужил твое прощение? — хрипло спросил Законник. И, удостоверившись, что я не упаду, выскользнул из моих объятий и отошел шага на три назад.

Молодец: я на его месте поступила бы так же. Только отошла бы намного дальше. Эдак к противоположной стене зала. Так, на всякий случай.

— Ну... первый шаг к этому ты уже сделал... — ляпнуло мое второе 'я'. — Маленький-маленький...

Ронни сглотнул... Скользнул ко мне... и уперся грудью в мою ладонь:

— Второй шаг мы сделаем позже... — с трудом сдерживая свои желания, выдохнула я. — А сейчас время тренировки. Я пришла сюда, чтобы ты начал учить меня мечевому бою...

Мой любимый мужчина непонимающе посмотрел на меня... потом удивленно свел брови к переносице, облизал пересохшие губы, и, заставив себя успокоиться, более-менее спокойно поинтересовался:

— Зачем?

— 'Из двух друзей, не объединенных общей целью, один — раб, а второй — господин...' — процитировала я свою любимую поговорку. — Я не хочу быть твоей рабыней. И госпожой, естественно, тоже. Я готова на все, лишь бы те чувства, которые я вижу в твоих глазах, горели в них как можно дольше. И чтобы ты никогда не пожалел о том, что отдал мне свое сердце. Как мне кажется, для этого надо не так много — чтобы у нас появились общие цели...

Он понял. Сразу. И... принял то, что я сказала! От осознания этого мне стало так хорошо, что я подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и поцеловала в подбородок:

— Спасибо!

Ронни нежно провел пальцем по моей щеке, и... ехидно прищурился:

— Судя по тому, как ты одета, ты планировала начать заниматься прямо сейчас?

— Да...

— Я буду тебя учить, Илзе! Но... прежде чем мы начнем, хотел бы тебя кое о чем предупредить. Как ты понимаешь, научиться мечевому бою, ничего не делая, невозможно. Тебе придется терпеть усталость и боль в натруженных мышцах...

— Я к этому готова...

— Знаю... — кивнул он. А в его глазах вдруг появились искорки сдерживаемого смеха: — Скажи, ты готова к тому, что после каждой тренировки я буду делать тебе массаж, и... иногда буду колоть своими жуткими иглами?!

Услышав интонацию, которой Ронни произнес последнюю фразу, я удивленно уставилась на него: он слово в слово процитировал предложение, сказанное мною больше года назад!

— Ты... помнишь, что я тогда тебе говорила?

— Разве это можно забыть? — хмыкнул он. — Тогда я был уверен, что совершаю самую большую глупость в своей жизни. И умирал от стыда, вдумываясь в каждое сказанное тобой слово...

— А оказалось? — спросила я в надежде услышать нечто противоположное.

Как бы не так: Ронни тяжело вздохнул и мрачно уставился куда-то в стену:

— Так и оказалось: я вернул тебя твоему отцу. То есть собственноручно отправил тебя в Кошмар...

— Ты сделал то, что был должен... — я ласково прикоснулась к его груди, и тут же отдернула руку, почувствовав, что снова начинаю сходить с ума от желания его поцеловать: — Не казни себя, милый! Кошмар давно в прошлом. А в будущем у меня ты и твои жуткие иглы...

— Так ты позволишь мне себя колоть?

В его глазах плескалась затаенная боль. И я, решив отвлечь его от мыслей о моем прошлом, мечтательно вздохнула:

— Ради твоего массажа, любимый, я готова на все...

Глава 11. Касым-шири.

...Стук копыт лошадей двух сотен отборнейших воинов Степи отдавался в сердце Касыма гулом барабанов кам-ча . И согревал душу не хуже, чем летнее солнце: эти, уже давшие Клятву Клятв бойцы были первым дуновением смертоносной Эшшири-осс , способной в мгновение ока отправить во Тьму целый термен. Или караван из нескольких десятков рук верблюдов . И пускай клинки следующих за шири воинов еще не вкусили крови врагов, пир Великой Победы был уже не за горами.

'Ларс-ойтэ ... Коме-тии ... Сайка-ойтэ ... Хош-лар ...' — покачиваясь в седле, мысленно повторял Касым. И представлял себе то сотни белолицых и узкобедрых лайш-ири, прячущихся за высоченными стенами каменных стойбищ северян, то огромные стада тонконогих скакунов, способных в считанные мгновения унести своего всадника за горизонт, то стальные клинки, в умелых руках пробивающие насквозь лучшие кожаные доспехи сынов степи...

'Через два-три месяца мою постель будут греть самые красивые лайш-ири Хош-лара...' — внимательно вглядываясь в тоненькую черную полоску леса, появившуюся на горизонте, думал он. — '...а в руке запоет стальная сабля, такая же легкая и смертоносная, как Гюрза Алван-берза...'

Словно подслушав его мысли, Камча негромко фыркнула, сбилась с рыси, и шири виновато покосился на Идэгэ-шо , уже готовящегося исчезнуть за горизонтом: мечтать о сабле, равной клинку Атгиза Сотрясателя Земли было наглостью, недостойной воина и... правой руки берза.

'О, Субэдэ-бали...' — закрыв глаза, взмолился Касым. — 'Дай мне мужества, чтобы пройти свой путь до конца и достаточно воли, чтобы совладать со своей гордыней...'

Первый меч Степи промолчал. Дэзири-шо — тоже: что им было до молитв праха на сапогах помеченного их волей вождя?

Хотя... нет, не промолчали: буквально через несколько ударов сердца, когда расстроенный собственными мыслями Касым открыл глаза, под правым передним копытом Идэгэ-шо дважды вспыхнула алая искорка костра.

'Условный сигнал! Все, как обещал сын Алоя!' — обрадовался Касым, вскинул над собой правую руку, и его воины послушно осадили коней.

Объяснять им что-либо не было никакой необходимости, поэтому шири, подняв кобылу в галоп, понесся к опушке леса...

...Лайши, выскользнувший из-за ствола векового дуба, был на голову выше своего названого брата, раза в полтора шире, и с ног до головы затянут в переливающуюся черным пламенем кольчугу. Однако двигался он так же легко и быстро, как лучшие из танцовщиц ерзидов.

— Касым-шири? — глядя на тысячника холодным, как северный ветер, взглядом, спросил он. И, увидев ответный кивок, удовлетворенно оскалился: — Долгих лет жизни тебе, воин...

— Остроты твоему взгляду, силы твоей деснице и мудрости твоему разуму, э-э-э... Марух, сын Нардара... — отозвался Касым. И спрыгнул на влажную от росы траву.

— Спокоен ли был твой путь, шири? — сделав шаг навстречу, спросил лайши. И протянул тысячнику широкую, как лопата, ладонь...

...Северянин знал об обычаях ерзидов ничуть не меньше, чем Гогнар, сын Алоя. Поэтому уже через пару десятков ударов сердца Касым принялся искать на его запястье алую подкову . И не нашел — воин, поддерживающий разговор как какой-нибудь старейшина, ерзидом пока не был. Что, в общем-то, было неважно — имея в побратимах единственного эрдэгэ Алван-берза, можно было просить Права Выбора в любой момент. И получить его даже без Поединка.

Правда, в таком случае новоиспеченный ерзид лишался самого главного — уважения в глазах будущих сородичей. А, значит, возможности получить звание ичитая , что в сложившейся ситуации было бы смерти подобно: несмотря на то, что, по словам Гогнара, сына Алоя, каждый из девяти будущих десятников был самым настоящим багатуром, для того, чтобы в это поверить, и Касыму, и его воинам требовалось зримое подтверждение. Поэтому, когда Марух, сын Нардара закончил интересоваться самочувствием родственников шири, перешел к делу и спросил, готовы ли прибывшие воины двигаться в Лайш-аран прямо сейчас, шири тяжело вздохнул и пожал плечами:

— Не знаю...

Требовать объяснений лайши не стал! Криво ухмыльнувшись, он щелкнул пальцами — и в предрассветном полумраке леса вдруг возникли темные силуэты его солдат.

Удержать руку, тянущуюся к сабле, оказалось безумно сложно: все до единого северяне, тенями скользящие к опушке, были как минимум на голову выше Касыма. А по ширине плеч превосходили его чуть ли не вдвое!

— Воины — как воины... — оценив пластику движений будущих десятников, пожал плечами Касым. — Но для того, чтобы им беспрекословно повиновались, требуется нечто большее...

— Согласен... — заявил лайши и кончиками пальцев погладил рукоять своего меча. — Тогда, прежде чем делить твоих воинов на десятки, стоит провести девять Поединков Выбора. Надеюсь, у тебя есть девять воинов, чье здоровье тебя не особенно беспокоит? Ручаюсь, после этих поединков недовольных тем, что ты назначишь моих воинов десятниками, не будет...

— Посмотрим... — шири поднес к губам правую руку, и, вложив в рот пальцы, дважды коротко свистнул...

...Решение Касыма-шири даровать право Выбора сразу девяти северянам вызвало волну недовольных перешептываний. Впрочем, после того, как тысячник назначил поединщиками тех, кто возмущался громче всех, в толпе воинов раздались приглушенные смешки. А Байзар, сын Шадрата, по праву считающийся одним из лучших бойцов Степи, подъехав к одному из них, ехидно поинтересовался:

— Ну что, Сахрет, ты готов доказать, что этим лайши не место среди настоящих ерзидов?

Сын Джамала раздраженно сжал кулаки и... промолчал. Резонно рассудив, что третья сабля рода Маалоев — это не тот человек, с которым стоит спорить.

Не дождавшись ответа на свой вопрос, Байзар презрительно сплюнул, спешился, набросил повод своего коня на ветку ближайшего дерева, отошел от опушки шагов на пятьдесят и демонстративно опустился на колени.

Через десяток ударов сердца рядом с ним сел его младший брат Ядрай, потом Жалгыз, сын Идраза, и будущий Круг Выбора начал обретать свои очертания...

'Сыновья Шадрата пойдут вместе со мной...' — решил Касым. Выждал несколько минут, и, покосившись на Тропу Выбора, образованную его воинами, сидящими с восточной стороны Круга, повернулся к северянам:

— Я, Касым, сын Шакрая, шири и Голос Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, спрашиваю вас, воины севера — готовы ли вы испытать себя в поединке с лучшими сынами Степи и принять предначертанное вам вашей Судьбой?

— Готовы! — слитно выдохнули лайши.

— Да свершится воля Субэдэ-бали! — повернувшись к Кругу лицом и вскинув над головой свою саблю, торжественно возвестил шири. — Ойра!

— Ойра-а-а!!! — отозвались его воины. И Степь застыла в благоговейном молчании...

...Сахрет, сын Джамала, был горд, как Атгиз, Сотрясатель Земли. И глуп, как ребенок, только что научившийся ходить: вместо того, чтобы сначала оценить скорость и силу своего противника, а потом атаковать, он сразу же бросился в атаку. И умер! Еще до того, как его сабля, метнувшаяся к шее северянина, проделала половину своего пути! Его дух, выскользнув через полуоткрытый рот, ушел во Тьму, а тело, познавшее остроту клинка Маруха, сына Нардара, медленно опустилось на траву и забилось в судорогах.

Длань Хелмасты коснулась чела ерзида так быстро, что даже Касым, ожидавший чего-то подобного, растерянно застыл. Остальные ерзиды — так вообще превратились в соляные столбы. И только Байзар, сын Шадрата, привыкший ценить воинские умения больше, чем названия родов, веско произнес:

— Субэдэ-бали сказал свое слово, шири! Этот воин достоин быть ерзидом и следовать за конем Алван-берза!

— Ойра!!! — согласился с ним Касым. И, запоздало вспомнив об обычаях, ударил себя кулаком в грудь: — Марух, сын Нардара! Я, Касым, сын Шакрая, шири и Голос Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, принимаю тебя в род! Пусть твоя сабля будет остра, рука — тверда, а дух несокрушим! Ойра!!!

— Ойра!!! — заорали воины, приветствуя родича-багатура...

...Кумыс, пролитый на погребальный курган Сахрета, сына Джамала, еще не впитался в землю, а воины рода Надзир, разбитые на девять отрядов, уже знакомились со своими ичитаями, не проигравшими ни одного боя. Как и предсказывал Марух, сын Нардара, недовольных среди ерзидов не было — даже те, кто был отмечен дыханием Хелмасты , восторженно пожирали взглядом своих десятников. И, судя по выражениям лиц, предвкушали победы, которые можно одержать под предводительством девяти багатуров.

И лишь иногда на лицах некоторых из них мелькало удивление: воины вспоминали речь, сказанную Касымом после завершения последнего поединка, и пытались понять, что скрывается под словами 'смирить свою гордость и беспрекословно выполнять любые приказы ваших ичитаев'.

Впрочем, удивление довольно быстро сменялось все теми же восторженными улыбками — ведь тысячник, чьими устами говорил Алван-берз, новый хозяин сабли самого Атгиза Сотрясателя Земли, обещал, что их действия даруют армии Степи победы, равных которым не было даже во времена первого хозяина Гюрзы. А тех, благодаря кому это будет достигнуто, назовут Первыми Клинками народа ерзидов...

'Настоящий воин должен быть сильным, как лев, быстрым, как атакующая змея, и непредсказуемым, как погода зимой. Вы, лучшие воины ерзидов, отправлены в Лайш-аран для того, чтобы совершить невозможное... Так будьте достойны своего вождя...' — мысленно повторял Касым собственные слова. И, подумав, раз за разом добавлял недосказанное: — 'Своего вождя и... его хитроумного эрдэгэ...'

Заметив, что первоначальные восторги воинов постепенно сходят на 'нет', шири стряхнул с себя легкое оцепенение, и, кивком подозвав к себе Маруха, негромко поинтересовался:

— Ну что, можно разъезжаться?

— Угу... — кивнул лайши.

— Тогда пусть твои воины командуют...

...Следующие пять дней Касым чувствовал себя не на своей кошме — и им, и его отрядом командовал пусть и побратим самого берза, но все-таки обычный ичитай. Да, его приказы выдавались в форме пожеланий, а советы не требовали беспрекословного выполнения, но даже самый тупой воин в отряде понимал, что здесь, в Лайш-аране, решения принимаются не Касымом, сыном Шакрая, а Марухом, сыном Нардара.

Как ни странно, это никого не удивляло: воины, мечтающие о славе Первых Клинков берза, были готовы на что угодно, лишь бы тот светлый день, когда им вручат сабли с белой рукоятью, настал как можно быстрее.

Поэтому, добравшись до заброшенной деревеньки, расположенной в трех часах езды от Сайка-ойтэ, все двадцать сородичей шири безропотно вселились в заброшенный дом у околицы, без понуканий переоделись в неудобные одежды лайши и даже сняли с шей ожерелья мужества . А потом, все, как один, расстроились. Услышав имена тех, кто, по решению их лайши-багатура, отправится в город уже сегодня.

Касым-шири тоже почувствовал зависть. Однако, в отличие от сородичей, постарался этого не показать: решение сына Нардара оставить его в деревне было верным — воинам, еще не привыкшим изображать северян, требовался присмотр. Поэтому, когда восемнадцать несчастных, столпившись у окон, принялись пожирать глазами братьев Байзара и Ядрата, таскающих мешки с мукой из сарая к телеге, шири вгляделся в лица тех, кому выпало самое трудное — ждать. И мысленно усмехнулся: в глазах всех без исключения горела одна и та же мечта — о сабле с белой рукоятью, символе мужества Первого Клинка ерзидов.

Нет, в том, что большинство из тех, кто выживет в этой войне, получат вожделенную саблю, Касым не сомневался. Ибо догадывался, благодаря кому в теплое и порядком застоявшееся озерцо воинских умений народа степи влилась чистая и холодная струя народов Севера.

Аишка-нэй — именно ее прихоть заставила ее сына, бога войны Субэдэ-бали, кинуть взгляд на какую-то ослепительно красивую лайш-ири, и возжелать ее плоти. Семя бога, оросившее чрево женщины, дало жизнь будущему эрдэгэ Алван-берза, воину по имени Гогнар, а так же стало первой песчинкой, упавшей в основание величественного кургана будущего величия народа Степи. И предопределило судьбу тысяч и тысяч его сыновей.

В том, что его догадка верна, шири не сомневался: с первых дней появления в степи за судьбой белолицего лайши присматривал не кто-нибудь, а сам Дэзири-шо. Кроме этого саблю, вернее, меч сына Алоя держали целых девять багатуров, а хитроумные планы войны, рождающиеся в его голове, явно были мыслями самого Субэдэ-бали.

'Да будет благословенен час, когда ты повстречался на нашем пути...' — щуря глаза, раз за разом мысленно повторял тысячник. И в знак искренности своих помыслов не отводил взгляда от поднимающегося над лесом светила. А когда в его слезящихся от ослепительного света глазах на миг промелькнул расплывчатый силуэт Удири-бали , тысячник расплылся в счастливой улыбке, выхватил из ножен саблю и растроганно прижал ее ко лбу: бог Солнца заметил его взгляд и подал знак! Значит, его догадки верны, а берзу и его воинам будет сопутствовать удача!!!

— Знамение, шири? — благоговейно прошептал кто-то из стоящих рядом сородичей.

— Я только что видел Удири-бали... — смахнув с подбородка слезу, кивнул Касым. — Он подтвердил, что эрдэгэ Гогнар — сын Субэдэ-бали!!!

— О-о-о!!! — восхищенно выдохнуло несколько воинов сразу. А Гирви, сын Елора, вытаращив глаза, рванул ворот холщовой рубахи: — Так... об этом надо... э-э-э... сообщить Алван-берзу!

Первый раз в жизни Касым пожалел о том, что у ерзидов нет почтовых голубей:

— Не получится... у нас на счету каждый воин, и послать кого-то из вас в Степь я не смогу...

Потом подумал и добавил:

— Но... ничего страшного: с Алван-берзом — орс-алуг! А ему ведомо больше, чем любому из нас. Намного больше...

...Байзар, Ядрат и Марух уехали в Сайка-ойтэ незадолго до полудня. Проводив взглядом телегу, запряженную клячей, еле передвигающей копыта, Касым нехотя перекусил, и, проследив за сменой часовых, завалился на кошму, расстеленную у нетопленной печи.

Несмотря на то, что за ночь отряд проехал почти полтора конных перехода, спать не хотелось. Совсем: в голову лезли мысли о том, что ближайшие полтора месяца ему и его воинам придется жить жизнью северян — носить неудобную одежду, ночевать в каменной юрте, торговать на городском рынке и даже кланяться каким-то там дворянам. Представлять последнее было невыносимо — от одной мысли, что он должен будет склонять голову перед теми, кого может развалить от плеча и до пояса одним ударом сабли, темнело в глазах. А правая рука тянулась к ее рукояти. И останавливалась на полпути, как только шири вспоминал о том, что сам требовал от своих воинов выполнять любые приказы северян. Любые, в том числе и приказ изображать забитого и тупого мужика, первый раз попавшего в город...

'Крестьяне от зари и до зари гнущие спину на хозяйских полях, не хватаются за саблю. Они не смотрят в глаза тому, кто имеет право носить меч, и кланяются даже собственной тени...' — утверждал сын Нардара. — 'Поэтому, попав в город, вы будете прятаться в подвале купленного мною дома. А выходить на улицы начнете только тогда, когда научитесь горбить спину, прятать взгляд и безостановочно кланяться. Те, кто не сможет с этим смириться, останутся охранять коней. И будут крутить им хвосты даже тогда, когда армия Алван-берза подойдет к стенам Вирента...'

Представив себе, что он, Касым-шири, будет выполнять работу, поручаемую безусым мальчишкам, тысячник мигом оказался на ногах, сгорбил спину, подошел к слоняющемуся по комнате Гирви и... поклонился!

Воин сначала отшатнулся... а потом поклонился в ответ! Причем не один раз, а несколько. При этом униженно пролепетав что-то вроде 'простите, ваш-мл-сть...'.

Касым удивленно приподнял бровь:

— Я не расслышал, что ты там пробормотал...

— 'Простите, ваша милость...' — объяснил воин. — Я дважды бывал в Ош-иштаре, и видел, как ведут себя лайши, уступая дорогу своим вождям...

Шири прищурился, почесал затылок и приказал:

— Повтори-ка еще раз!

— Простите, ваш-мл-сть!!! — дурным голосом взвыл сын Елора, сделал испуганные глаза и сделал шага три назад, кланяясь на ходу. Потом выпрямился и пожал плечами: — Некоторые при этом еще и пятились...

— Зачем?

— Уступали дорогу коням или ка-ретам — это повозки такие...

— Ясно... — кивнул Касым. Потом покосился на удивленно наблюдающих за ними воинов и твердо сказал: — Не знаю, как вы, а я сделаю все, чтобы самые красивые лайш-ири Сайка-ойтэ как можно быстрее отправились в Степь. Греть нам ложа и рожать сыновей.

— Простите, ваш-мл-сть! — наперебой затараторили остальные. И, повскакивав на ноги, принялись отрабатывать поклоны...

Глава 12. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Ввалившись в Зал Воинов, Гоха Свистун церемонно поклонился, и, еле заметно жестикулируя, ломающимся басом произнес:

— Ваше сиятельство! Граф Логирд просит вас и леди Алиенну подняться к нему в кабинет...

— Сейчас будем... — кивнул я, дождался, пока он выйдет на улицу, и повернулся к Илзе: — На сегодня все, милая! Пойдем — нам еще надо ополоснуться и переодеться...

— Случилось что? — вставая из 'стрелы ', встревоженно поинтересовалась она. — Что он тебе там показывал?

Я расхохотался: Видящая оставалась Видящей даже после четырех часов изнурительной тренировки!

— Ничего особенного! Сказал, что к нам приехали гости. Трое: Ноел Пайк, Томас Ромерс, и, кажется, принц Вальдар. Они у отца. А у нас с тобой есть время помыться и привести себя в порядок...

— И это все можно сказать тремя-четырьмя жестами? — одернув штанины, поинтересовалась она.

Я кивнул:

— Легко! Кстати, тебе бы не мешало научиться их читать. А то видеть — видишь, а смысла не понимаешь...

— С удовольствием! — улыбнулась она. И с наслаждением потянулась...

...Наскоро ополоснувшись, я быстренько оделся, и, выскочив из покоев, постучался в соседнюю дверь.

— Хто там? — донеслось изнутри.

— Граф Аурон, Мариш!

— Ее светлость еще не оде-... — начала, было, служанка, и заткнулась на полуслове. Я довольно ухмыльнулся и шагнул назад, чтобы не получить по лбу створкой...

Перестук ног, еле слышный скрип петель — и передо мной возникло крайне недовольное лицо Маришки:

— Ее светлость изволили вас впустить...

— Спасибо... — я просочился между косяком и выдающейся грудью служанки, уселся на подоконник и с интересом уставился на Илзе.

Маришка не солгала — принцесса была не одета. Она стояла в одной нижней рубашке с весьма глубоким вырезом на груди и в красивых черных туфельках, смотрела на меня и улыбалась:

— Вообще-то присутствовать при одевании дамы мужчинам не положено. Но, учитывая некоторые обстоятельства, я сочла возможным сделать для вас исключение...

— Какие такие обстоятельства, ваша светлость? — полюбопытствовала Маришка.

Илзе покачнулась так, как будто ее не держали ноги, потом поморщилась, потерла запястья, как-то по-особому пошевелила плечами... и перед моим внутренним взором возникла картинка из прошлого: ее высочество в нижней рубашке на голое тело, густой лес и спокойное течение Мутной за ее спиной. Еще пару ударов сердца — и я вспомнил, как вытряхивал ее из рубашки, а потом смотрел ей в глаза, не обращая внимания на обнаженное тело!

Увидев, что я покраснел, принцесса весело расхохоталась:

— Видишь, Мариш, граф Аурон меня прекрасно понял!

— Угу... — кивнул я. И с ужасом посмотрел на свою будущую супругу, набирающую в грудь воздуха, чтобы сказать следующую фразу!

— Я была вынуждена пойти на такое вопиющее нарушение правил приличия, так как он... забыл предупредить меня, в каких цветах собирается предстать перед принцем Вальдаром!

Маришка возмущенно посмотрела на меня и с такой силой откинула крышку сундука с платьями, что она с грохотом ударилась об стену:

— Как вы могли, ваша светлость? Одежда вашей невесты должна быть выдержана в тех же тонах, что и ваша!

Я облегченно перевел дух:

— Перетренировался! Устал! Прошу меня простить...

— На первый раз — прощаю! — хихикнула Илзе. И, прекратив надо мной издеваться, повернулась к Маришке, вытащившей из сундука нужное платье...

...Увидев Илзе, Вальдар запнулся, забыл, о чем говорит, и слегка покраснел. Для наследника престола, с детства привыкшего контролировать свои эмоции, это было равносильно потере лица.

Не заметить этого принцесса не смогла. И едва заметно фыркнула.

Мое настроение начало стремительно улучшаться: будущий король Элиреи только что потерял дар речи. А, значит, по достоинству оценил красоту моей будущей супруги!

Кстати, его заминка не осталась незамеченной и другими присутствующими — Ноел Пайк еле заметно усмехнулся в усы, а отец, почувствовав, что принцу требуется помощь, сделал шаг вперед и гулко произнес:

— Ваше высочество? Позвольте вам представить невесту моего сына, графиню Алиенну Ромерс...

Илзе присела в глубоком реверансе, а я не выдержал и улыбнулся.

Видимо, моя улыбка оказалась последней каплей, которая переполнила сосуд терпения Вальдара, так как он покраснел еще сильнее, и, обиженно посмотрев на меня, пробормотал:

— Ронни, я тебя ненавижу!

Томас, в это время пытавшийся выпить вина, поперхнулся, и, чуть не опрокинув на себя полный кубок, ошарашенно уставился на принца. А Ноел, знающий Вальдара с самого детства, расхохотался.

Тем временем наследник престола приложил руку к сердцу и пылко произнес:

— Леди Алиенна, вы ослепительны! Вы прекрасны, как первый солнечный луч, падающий на землю после долгой и темной ночи! Вы так же желанны, как глоток воды для потерявшегося в пустыне, как...

— ...кусок мяса для оголодавшего волкодава... — не шевеля губами, поддакнула ему Илзе.

Я чуть было не сложился пополам от хохота, а Вальдар, не услышав и единого слова, продолжил осыпать ее комплиментами:

— ...При дворе моего отца много красивых женщин, но вы, без всякого сомнения, с легкостью затмите их всех! Самые видные женихи Элиреи будут искать вашего взгляда, а...

— Простите, что перебиваю, ваше высочество, но я уже определилась со своим будущим... — видимо, вспомнив об особенностях отношений Берверов и Утерсов, Илзе решила его перебить. — Я решила связать свою судьбу с мужчиной, стоящим рядом со мной...

Вальдар нахмурился, зачем-то посмотрел в потолок, и, с угрозой глядя на меня, поинтересовался. Естественно, у Илзе:

— Кстати, леди Алиенна, скажите честно: ваше решение связать судьбу с этим юношей — это вынужденная мера, не так ли?

— Да, ваше высочество! — кивнула Илзе. И, сделав эффектную паузу, добавила в голос немного грусти: — Дело в том, что в Элирее не так много мужчин, способных устоять перед способностями Видящих. А точнее, таковых всего трое. Самая лучшая партия — это присутствующий здесь граф Утерс Неустрашимый. Увы, как вы знаете, он давно женат. Шевалье Динтар Грасс, которого все называют Кузнечиком, для меня недостаточно родовит. В общем, остается только Утерс Законник...

Вальдар восхищенно всплеснул руками:

— Леди Алиенна! Я преклоняюсь перед вашим умом и чувством юмора! Знаете, если бы я не считал Ронни своим младшим братом, то обязательно попытался бы завоевать ваше сердце...

— Благодарю вас, ваше высочество... — улыбнулась Илзе. — Правда, боюсь, у вас бы ничего не получилось: я его по-настоящему люблю. И никогда не посмотрю ни на кого другого. Даже на такого уверенного и мужественного мужчину, каким являетесь вы...

— Ронни! Я тебе уже говорил, что тебя ненавижу? — расстроенно спросил меня принц.

— Да, ваше высочество! Буквально минуту назад! — поклонился я.

— Жаль... А то бы я сказал это с та-а-аким удовольствием... Мда... Придется придумать что-нибудь другое... Скажем, вот это: Ронни, леди Алиенна! Я... искренне желаю вам счастья! Вы — самая красивая пара, которую мне доводилось видеть. И именно поэтому я вас прощаю...

— Прощаете? — удивленно переспросил я.

— Когда вы приехали из Морийора? Восемь дней назад, правда? И сколько раз за это время ты меня навестил?

— Простите, ваше высочество... — виновато пробормотал я. — Я...

— ...был занят своей невестой... — усмехнулся Вальдар. — Ладно, не бери в голову: будь я на твоем месте, я вел бы себя точно так же...

...Принц был совершенно прав — эти дни пролетели, как одно мгновение. Тренировки в Зале Воинов, в котором я учил Илзе дышать, падать и ходить; занятия в моей гостиной, где она учила меня видеть, слышать и чувствовать; совместные завтраки, обеды и ужины, во время которых мы беседовали обо всем и вся. Все восемь дней каждая минута моего бодрствования была полна ею, и это меня нисколько не утомляло! Мало того, я бы с радостью посвятил ей еще и ночи. Если бы, конечно, не боялся окончательно сойти с ума.

А в это время весь остальной мир жил! И жил совсем по-другому. Оказывается, за эти дни произошло несколько событий, напрямую касающихся нас с Илзе. А мы не имели о них никакого представления!

Во-первых, мой бывший оруженосец с помощью сотрудников Тайной службы умудрился арестовать сто семнадцать стражников, имевших хоть какие-то дела с Серым кланом. Причем не в Арнорде, а во всех крупных городах Элиреи! Во-вторых, он и его люди схватили и отправили на плаху двадцать семь самых кровавых приспешников Эгера Костлявого! В-третьих, он уничтожил всех Барсов Иаруса Молниеносного, посланных по мою душу!

'Узнав' о столь выдающихся успехах 'обычного сотника', король Вильфорд вызвал Томаса в королевский дворец и в присутствии десятка самых именитых дворян Элиреи, в числе которых был и мой отец, предложил ему место начальника Тайной службы.

Указ о назначении моего бывшего оруженосца еще зачитывали на площадях и городов и деревень, как Томас нанес Серому клану еще один удар — его подчиненные в одночасье заявились в лавки купцов, обеляющих деньги ближайших подручных Костлявого, и наложили арест на их имущество.

Королевство залихорадило. Ни с того ни с сего закрывались или меняли хозяев таверны и постоялые дворы. Отчего-то дешевели товары первой необходимости. С улиц и рынков вдруг пропадали карманники и попрошайки, а некоторые поставщики продуктов для королевского двора бросали свои дела и пытались сбежать в неизвестном направлении.

— Количество обращений в Тайную стражу выросло всемеро, а количество регистрируемых преступлений упало в двенадцать с половиной раз! Мои подчиненные сбили ноги, проверяя разнообразные доносы, а воины Правой руки, наоборот, умирают от безделья... — посмеиваясь, рассказывал Томас. — Забавнее всего ведут себя обычные стражники: они несут службу с такой радостью, как будто за каждый караул им вручают по мешку с золотыми монетами...

...А еще, не успев вступить в должность, новый начальник Тайной службы наведался в Последний Приют, чтобы лично проверить деятельность его коменданта. Проверил. В результате чего имел весьма неприятный разговор с мессиром Жаком Оттсом.

Слух о том, что Волкодав — так в народе прозвали новую грозу Серого клана — пообещал лично обезглавить Палача, если в его владениях повесится еще одна дворянка, распространился по королевству быстрее лесного пожара. А история о самоубийстве одной из заключенных, вызвавшая такой гнев всесильного начальника Тайной службы, обросла безумным количеством невероятных подробностей.

Безусловно, ни Томас Ромерс, ни граф Орассар, ни тем паче, король Вильфорд не надеялись на то, что Иарус Молниеносный или граф Дартэн Ратский поверят в самоубийство 'некой молодой девицы, посаженной в Последний Приют Утерсом Законником'. Однако, по их мнению, такое нехитрое действо могло заставить проявиться еще кого-нибудь из их лазутчиков. И, тем самым, ослабить Ночной двор Делирии и Тайную канцелярию Онгарона...

...В общем, все эти восемь дней король Вильфорд последовательно выполнял данные нам обещания, а мы — мы наслаждались друг другом. При этом я забыл и про Элирею, и про обязанности Указующего Перста короля.

Впрочем, стоило мне об этом заикнуться, как Вальдар потемнел от еле сдерживаемого гнева:

— Что ты несешь, Ронни?! Все, что удалось сделать Томасу, получилось только благодаря тебе и твоей невесте! Если бы ты не остановил войну — то нам было бы не до Серого клана. Если бы леди Алиенна не вывела нас на Эгера и не поработала бы с ним, то мы не узнали бы о Сером клане и десятой доли того, что нам добровольно рассказал Костлявый! Вы заслужили свое счастье — вот и радуйтесь, сколько влезет... Кстати, приехав в Вэлш на вашу свадьбу, я, скорее всего, там и задержусь... Надолго... Возможно, до весны: отец решил, что я действительно засиделся в четырех стенах и мне необходимо растрясти жирок. Поэтому, леди Алиенна, я заранее прошу у вас прощения за то, что ваш будущий супруг будет вынужден часть своего времени тратить на меня...

— Ничего страшного, ваше высочество! — улыбнулась Илзе. — Друзья Ронни имеют полное право на часть его души...

— Спасибо, графиня! — искренне поблагодарил ее Вальдар. — Знаете, я даже жалею, что в следующий раз увижусь с вами только через две недели...

— А что, мы скоро уезжаем? — удивленно спросил я.

— Да! Причем уже завтра! — ухмыльнулся принц. — Я, собственно, приехал к вам для того, чтобы познакомиться с твоей невестой и попрощаться...

...Услышав душераздирающий визг, донесшийся со двора, Илзе спросонья вцепилась в ножны лежащего в изголовье кинжала, выхватила клинок, скатилась с кровати, метнулась к окну, и, осторожно выглянув наружу, растерянно опустила оружие. Я удовлетворенно улыбнулся: принцесса стояла не перед окном, а рядом с ним, не на ровных ногах, а, чуть согнув колени, и держала кинжал не как куриную ножку, а как оружие. Да, ее стойка была далека от совершенства, а реакция на визг зарезанного поросенка — уж слишком агрессивной, но основные мои рекомендации она выполнила, не задумываясь.

'Вас, девушек, учить легче, чем мужчин...' — я вдруг вспомнил слова Кузнечика, когда-то сказанные им Айлинке. — 'Мы с самого детства мечтаем стать воинами, поэтому начинаем повторять движения старших раньше, чем берем в руки меч. И, естественно, повторяем их неправильно. В результате наши мышцы привыкают сокращаться не так, как надо, и для того, чтобы заставить нас заменить эти привычки на единственно верные, нашим учителям приходится попотеть. У вас, девушек, таких привычек нет. Поэтому технику движений вы берете намного быстрее, чем мы. Так, словно пишете ее на чистый лист пергамента...'

...Тем временем Илзе, поняв, чем вызвано ее пробуждение, в сердцах вбила кинжал в подоконник, и, вместо того, чтобы повернуться, вдруг... застыла! Я встревоженно приподнялся на локте, потом свесил ноги с топчана, потянулся к мечам...

— Не может быть!!!

В ее голосе было столько радости, что я, забыв про мечи, метнулся через всю комнату, и, замерев за ее спиной, выглянул наружу.

Двор 'Толстого пекаря' выглядел как обычно — темные пятна конюшни и кузницы, громадная лужа, в которой могла увязнуть телега, высоченный забор, за которым чернела опушка Льесской чащи. В общем, ничего такого, что бы могло вызвать у Илзе радостное удивление.

Почувствовав, что я стою за ее спиной, Илзе вытянула руку, и, ткнув пальчиком в закопченное оконное стекло, воскликнула:

— Дождь перестал! Совсем! А на небе — звезды!

Я покосился на ярко-розовую полоску, сияющую над вершинами елей Льесского бора, на звезды на небе и их отражения в луже, потом перевел взгляд на тоненькую шейку моей будущей супруги, вдохнул запах ее волос, и... без особо труда изобразил расстроенный вздох:

— Какая досада...

Моя принцесса развернулась на месте и ошарашенно уставилась на меня:

— Тебя это расстраивает?

Я удрученно сгорбил плечи и утвердительно кивнул:

— И еще как...

— Почему?

— Это значит, что через пять-шесть дней в Элирее не останется ни одной лужи... Высохнут, понимаешь?

— Такие же, как эта? — тоже вспомнив, как я вчера нес ее к дверям постоялого двора, спросила Илзе. Потом хихикнула, отпихнула меня в сторону, слегка приподняла подол ночной рубашки и решительно залезла на табурет.

— Угу... — не понимая, что она творит, растерянно подтвердил я.

— Для того чтобы носить меня на руках, ТЕБЕ лужи не нужны... — заявила она. И прыгнула. На меня...

Сделав шаг в сторону, и поймав ее на руки, я прижал Илзе к груди, склонился к ее уху и еле слышно прошептал:

— Спасибо...

— И... все? — сделав круглые глаза, возмущенно спросила Илзе.

У меня тут же пересохло во рту:

— Н-не понял?

Принцесса зажмурилась, облизала губы, глубоко вздохнула... и рассмеялась. Вполголоса. Так, чтобы ее не услышал отец, ночующий в соседней комнате:

— Поймать — поймал, а покружить по комнате не догадался...

...Я кружил по комнате, вслушивался в свои ощущения так, как учила Илзе, и все глубже и глубже погружался в состояние какого-то чувственного безумия: теплые руки любимой, обвивающие мою шею, жгли кожу ничуть не слабее, чем огонь костра. Правая грудь горела от прикосновений ее груди. Живот и правое предплечье пылали от жара ее бедра, а левая рука, поддерживающая ее спину, мелко-мелко дрожала. А еще я чувствовал ее запах, слышал ее смех и кожей шеи ощущал тепло ее дыхания...

...— Что ты сейчас чувствуешь, Ронни? Не торопись отвечать. Сначала закрой глаза и прислушайся к своим ощущениям. Тепло от камина? И все? А как же спинка, сидение и подлокотники кресла? Разве их ты не касаешься? А твой пояс — неужели он не сдавливает твой живот, бока и спину? Родовой перстень на пальце — как насчет него? Нижняя рубаха, камзол, перевязь, шоссы, сапоги...Пойми — чувствует все твое тело. И ты должен научиться ощущать все оттенки этих ощущений...

...Илзе была права — чувствовало все мое тело. Правда, там, где я касался ее, ощущения были такими острыми, что все остальное постепенно терялось: я как-то незаметно перестал чувствовать холод пола под босыми ногами, перестал слышать голоса, раздающиеся со двора и из коридора, забыл про будущую тренировку и даже про желание выйти до ветру. А когда весь мир вдруг съежился до нас двоих, я не выдержал и остановился:

— Илзе?!

Почувствовав, что мне не по себе, принцесса выпрямила руки и встревоженно заглянула мне в глаза:

— Что, Ронни?

— Как ты с этим живешь?

— С чем, милый?

— Я только что пытался чувствовать так, как Видящие, и...

Илзе понимающе улыбнулась:

— ...и теперь те места, к которым я прикасаюсь, горят огнем, твое сердце колотится так, как будто готово вырваться из груди, а еще, наверное, кружится голова?

Я утвердительно кивнул:

— Да... И... меня словно не стало! Есть только ты, твое тепло, твой голос, твой запах... Я как будто растворился в тебе, понимаешь? И, знаешь, мне безумно хочется почувствовать, что ощущаешь ты...

Илзе вздрогнула, посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, попросила поставить ее на пол и без тени улыбки попросила:

— Можешь повторить еще раз то, что ты только что сказал?

— Мне безумно хочется чувствовать то, что ощущаешь ты...

— Я тебя люблю... — выдохнула она. Потом встала на цыпочки, нежно прикоснулась губами к моим губам и тихонько добавила: — Знаешь, я с самого детства привыкла, что всем плевать на то, что творится в моей душе. А для тебя моя душа значит не меньше, чем мое тело. Знаешь, эта фраза — самое приятное, что я слышала за всю свою жизнь...

Глава 13. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

...Сидеть в новом кресле было крайне неудобно: сидение, наклоненное к спинке под довольно большим углом, было слишком длинным и чересчур мягким, ножки — слишком высокими, а край сидения, специально выступающий за край закрепленной на нем подушки, здорово врезался под колени и вынуждал периодически выпрямлять затекающие ноги. Еще одним 'достоинством' этого произведения пыточного искусства были подлокотники — хлипкие и чудовищно ребристые, они вынуждали сидящего постоянно контролировать положение рук. И тоже не давали ему сконцентрироваться.

В результате доклад мэтра Гаурена, сидевшего в таком же кресле, превратился во что-то совершенно невразумительное — и без того не особо уверенный в себе королевский картограф начал картавить намного сильнее, чем обычно, и в какой-то момент Коэлин напрочь перестал понимать смысл того, что он говорит.

'Не совет, а фарс какой-то...' — раздраженно думал принц. — 'Сидим в этих креслах, как мухи в сиропе и тупо хлопаем глазами. Вместо того чтобы советовать! Смешно! Определенно, настоящий король не может быть таким трусом!'

Естественно, свое мнение по этому поводу он держал при себе. А что касается взглядов — Иарусу Рендарру было не до них. Он внимательно слушал мэтра Гаурена, делал какие-то пометки на лежащем перед ним листе пергамента, и иногда задумчиво посматривал на камерария и начальника Ночного двора, преданно пожирающих его глазами.

'Два десятка бойниц!' — бесился принц, раз за разом вглядываясь в стену кабинета. — 'Спинка трона толщиной в локоть, четыре телохранителя, кресла, не позволяющие достать ногами до пола — и это называется советом? Тут трое самых доверенных людей в королевстве! А что будет на каком-нибудь приеме или балу?'

'Скорее всего, приемов и балов в ближайшее время не будет...' — внезапно подало голос его второе 'я'. — 'А если будут, то присутствовать на них может быть поручено тебе...'

'Никаких 'может быть'!' — мысленно рыкнул Коэлин. — 'Я должен взять на себя все те обязанности, которые не может выполнять отец. Тогда наши подданные, наконец, смогут понять, что бразды правления Делирией уже в моих руках...'

— Чему ты улыбаешься, сын? — внезапно поинтересовался Иарус Молниеносный. — Мэтр Гаурен сказал что-то смешное? Или ты придумал способ, который позволит ускорить процесс картографирования Морийора?

— Нет, ваше величество... — почтительно склонив голову, пробормотал принц. — Я просто подумал о том, что пир по поводу окончания так называемой Десятиминутной войны, по сути, был тризной по будущему Элиреи, Морийора и Онгарона! Если бы Красавчик , Скромняга и Ленивец знали, какой страшной будет ваша месть, они бросили все и уже ползли бы в Свейрен на коленях...

— Ну да... — мстительно оскалился монарх. — Только это бы им все равно не помогло. Надо было сдаваться сразу. А теперь уже слишком поздно...

'Угу...' — согласился с ним Коэлин. — 'Степь поднялась с колен. А, значит, не успокоится, пока от ее армии не останутся одни воспоминания...'

— Ладно, поулыбались — и хватит... — увидев, что граф Фроел пытается что-то сказать, рыкнул король. И, подняв руку, заставил заткнуться поддакнувшего графа Игрена. — Итак, Гаурен, насколько я понял, проблемы у тебя следующие...

...Проблемы у картографа были самыми обычными: для того, чтобы воссоздать рельеф Морийора, мэтру не хватало времени, обученных соглядатаев и почтовых голубей. Все три его проблемы были решаемы. Но только в теории. И Степь можно было поднять и позже. Но тогда у армии трех королевств появлялось слишком много возможностей для маневра. Новых соглядатаев учили — но недостаточно быстро. Ну, а с голубями — чуть ли не четыре сотни подчиненных графа Игрена только и делали, что мотались в Делирию и обратно, доставляя отработавших свое птиц к тем, кто составлял планы...

Кстати, каждое письмо, приходящее от помощников мэтра Гаурена, мотающихся по окрестностям крупнейших городов королевства, тут же шло в дело. И добавляло какие-то подробности к новой карте. Граф Игрен, днюющий и ночующий рядом с ней, отправлял очередные письма к соглядатаям, действующим в этих городах, а те, в свою очередь, при необходимости связывались с подчиненными сотника Гогнара Подковы...

...Действия последних вызывали у Коэлина щенячий восторг: эти десять воинов, считая сотника, делали для будущей победы больше, чем вся остальная армия Делирии, вместе взятая! Четыре отряда по двадцать человек, спрятанные неподалеку от Найриза, Фриата, Вирента и Лативы, постепенно просачивались внутрь городских стен. А пять остальных, оседлав дороги, ведущие на юг Морийора, уже перехватывали и уничтожали обозы с продовольствием, отправленные Красавчиком к объединенной армии трех королевств.

Четыре обоза за три дня. Вроде бы не так много. Но для снабжения десятитысячной армии, только что добравшейся до Найриза, это было чувствительным ударом. Не зря же оба соглядатая графа Игрена, 'служащих' в свите графа Мальира, в один голос утверждали, что, узнав о пропаже обозов, самый именитый военачальник Морийора в гневе топал ногами и обещал лично перевешать разбойников, 'потерявших всякое чувство меры'!

Еще больший гнев у правой руки Красавчика вызвал приказ командующего объединенной армией трех королевств, графа Олафа де Лемойра, выделять для сопровождения каждого обоза не менее двух сотен ополченцев: вернувшись с совещания, граф Мальир, брызгая слюной, клял свою судьбу, поставившую его в подчинение недоумка, 'боящегося собственной тени'.

'Поменьше бы таких недоумков...' — думал Коэлин, слушая доклад графа Игрена. — 'И моя Империя уже была бы как минимум втрое больше...'

...'Недоумок' занялся делом, как только его армия подошла к Найризу. Инженеры принялись приводить в порядок городские стены, ворота и ров, интенданты — закупать продовольствие и фураж в близлежащих деревнях, солдаты — вырубать деревья, растущие слишком близко к городским стенам, а двухтысячный отряд онгаронцев под командованием барона Глайра, быстренько отстроив и укрепив полевой лагерь, занялся муштрой городского ополчения.

Не забыл Старый Лис и про разведку — по сообщениям соглядатаев, еще за двое суток до подхода к Найризу несколько довольно крупных отрядов элирейцев скрытно покинуло армию. И, скорее всего, ушло к южной границе Морийора. Иарус Рендарр был более категоричен — он считал, что де Лемойр, по своему обыкновению, решил узнать о враге как можно больше. И собирается его атаковать до начала боевых действий. По его мнению, люди графа Олафа ушли не к сожженному дотла Дилессу, а гораздо дальше, в степь. И не просто так...

Коэлин не мог с ним не согласиться. Поэтому, услышав, что отец приказал Игрену связаться с Гогнаром Подковой и сообщить ему о посланных в степь элирейцах, позволил себе его перебить:

— Простите, ваше величество, но я думаю, что этого делать не стоит...

— Почему? — приподняв бровь, спросил монарх.

— Если мне не изменяет память, то после последнего Большого Хэйвара армия Алван-берза стала расти быстрее, чем вы рассчитывали. Если она станет слишком большой, то жалкие десять-пятнадцать тысяч солдат, стоящих на ее пути, не смогут ее уполовинить. То есть мы, упустив имеющуюся сейчас возможность, сами усложним себе будущее...

— Правильно мыслишь, сын! — ухмыльнулся Иарус. — Только ты меня не дослушал! А если бы ты был менее нетерпелив, то понял бы, что твой отец тоже умеет думать...

— Простите, ваше величество... — буркнул принц, несколько раз согнул и разогнул затекшую левую ногу и превратился в слух...

...Да, действительно, думать Молниеносный умел: информацию о посланных в степь отрядах он посылал совсем не для того, чтобы их уничтожить! Нет! Он планировал использовать элирейцев в межклановых интригах ерзидов! Да и не только их — в очередном сообщении сотнику Гогнару должны были передать сведения о размерах состояний полутора десятков дворян, проживающих на юге Морийора!

— Когда сотнику Гогнару потребуется убрать какой-нибудь небольшой клан, у него будет весьма неплохой выбор возможных действий... — закончив свой монолог, заметил король.

'Подставить его отрядам элирейцев или столкнуть лбами со своими соплеменниками, 'тоже пожелавшими' оторвать лакомый кусочек...' — подумал принц. И, решив, что настало время изобразить восхищение гением отца, сконфуженно улыбнулся: — Простите, сир, я действительно поторопился! А вы — вы величайший стратег всех времен и народов!

Рендарр самодовольно осклабился:

— Ничего страшного, сын! Ты высказал свое мнение. Я его услышал. И весьма доволен: ты начинаешь думать, как будущий король и Игрок!

— Спасибо, ваше величество!

— Кстати, скажи-ка мне, чем отличается восприятие войны у Игрока и обычных обывателей? — ехидно прищурившись, поинтересовался Иарус Молниеносный.

— Для обывателей война — это столкновение армий, сир! — тут же ответил Коэлин. — А для Игрока — столкновение умов...

— Правильно! Поэтому для тех, кто не умеет думать, война начинается с черных вымпелов, поднятых на башнях, и заканчивается пиром победы. А те воистину великие ходы, которые и заставили одного из Игроков сдаться, видят лишь единицы. Какой из этого можно сделать вывод?

— Чем сильнее Игрок — тем незаметнее его ходы, сир! — немного подумав, ответил принц.

— Я тобой доволен, сын! — кивнул Молниеносный. — Ты вырос. И в тебе чувствуется моя кровь...

...'Я действительно вырос...' — мрачно думал Коэлин, шагая к своим покоям. — 'Поэтому вижу слишком много признаков твоей слабости! Ты безвылазно сидишь в своих покоях уже почти две недели! Ты боишься покушений так, как будто в твоей груди бьется сердце зайца! Скажи, когда ты последний раз был на охоте, на прогулке или хотя бы на псарне? Когда ты показывался своим солдатам? Когда ты, наконец, возлегал с женщиной? Не помнишь? А я — помню! Ты постарел, отец! Поэтому должен уступить место тому, кто не боится никого и ничего! Посмотри — я, в отличие от тебя, живу! Да, меня целыми днями сопровождают два телохранителя, но только потому, что за меня боишься ты! Да, я тоже не выбираюсь из дворца — но только потому, что не вижу в этом необходимости. Да, я почти не гуляю — но не из страха перед личинами Утерсов, а потому, что занят планированием своего будущего. При этом я каждый день тренируюсь с твоими солдатами, которые скоро назовут королем МЕНЯ, навещаю своих коней и сплю с графиней де Вайзи... Кстати, узнав о ней и обо мне, я бы на твоем месте забеспокоился: леди Оланна — это не Лусия де Ириен, перебывавшая в постели всех и каждого. Эта — волчица, чующая перемены одной из первых! Понимаешь? Нет, не понимаешь! Ибо ты — занят! Ты упиваешься собственным страхом! Ты живешь прошлым. И хотя ты все еще мнишь себя Игроком, ты не замечаешь тех ходов, которые делаю я...'

Второе 'я' благоразумно молчало. Так же, как и телохранители, следующие за ним по пятам. И это не могло не радовать — значит, они чувствовали силу его духа и побаивались попасть под горячую руку...

...Добравшись до своих покоев, Коэлин прошел в предупредительно распахнутую лакеями дверь, жестом отпустил сунувшихся за ним воинов, и, упав в любимое кресло, дважды щелкнул пальцами.

Из-за портьеры высунулось симпатичное личико новенькой служанки:

— Вы что-то хотели, ваше высочество?

— Накрой на стол. Я голоден, как волк. И... отправь кого-нибудь в покои Серебряной Гривы: пусть передадут леди Оланне, что я изволю пригласить ее к ужину...

— Будет исполнено, ваше высочество! — протараторила девчушка, и, присев в глубоком реверансе, исчезла.

'Хм...' — мысленно хмыкнул принц, запоздало сообразив, что в вырезе платья новой служанки только что видел грудь, не менее аппетитную, чем грудь де Вайзи. — 'А, ладно, потом! Куда она от меня денется?'

Девчушка вернулась в гостиную буквально через минуту. И, отодвинув в сторону портьеру, раздраженно зашипела. Мгновение — и к столу один за другим побежали насмерть перепуганные слуги.

'Молодец какая!' — восхитился принц. — 'Интересно, что она им такого наговорила? Что я мрачен, как самая темная ночь? Или зол, как медведь-шатун? Или... Впрочем, какая разница — главное, что эти зажравшиеся лодыри бегают, выпучив глаза!'

...Выпроводив последнего слугу, девчушка вдруг сдвинула брови, и, смешно отклячив весьма симпатичную задницу, высунулась в коридор:

— Булар!!! Где тебя носит? Шевели мослами, дурень!!!

Представив себе тощие ноги нового чашника, Коэлин невольно улыбнулся: назвать их иначе, чем мослами, было действительно сложно.

— Ну же!!! Или прямо отсюда ты отправишься в Кошмар!

'О, как!' — удивленно приподнял бровь принц. И с интересом уставился на влетевшего в гостиную Булара.

Чашник был бледен, как смерть. На его носу и лбу серебрились капельки пота, а подбородок еле заметно подергивался от страха. Замерев на месте, он сложился в поясном поклоне, и, услышав над ухом недовольное шипение, в три прыжка оказался у стола:

— Киосское? Или, может быть, зальцское?

— Я тебя убью, дурень!!! — взбеленилась девчушка, и, подскочив к растерявшемуся чашнику, вырвала у него из рук бутыль с киосским: — Вон!!! Прошу прощения, ваше высочество, но он во дворце недавно, и не успел изучить ваши вкусы...

— А ты, значит, успела...

— Да, ваше высочество! — на всякий случай присев в реверансе, ответила она.

— Что ж, это радует... — усмехнулся принц, демонстративно задержав взгляд на ее округлостях, скрытых не особенно глубоким вырезом платья.

Поймав его взгляд, девчушка ничуть не удивилась. Однако задерживаться в нижней точке реверанса так, как это делали другие, не стала: выпрямившись и наполнив из бутыли любимый кубок Коэлина, она подхватила его тоненькими, но чрезвычайно красивыми пальчиками и с улыбкой спросила:

— Изволите пригубить, ваше высочество?

Еле заметной паузы между словами 'изволите' и 'пригубить' тоже не оказалось. Что заставило принца задуматься: девушка не захотела высказать ему свое согласие ни одним из наиболее известных способов, которыми обычно пользовались женщины!

'Действительно изучила. Знает, что я терпеть не могу тех, кто ломится в мою постель...' — мысленно хохотнул Коэлин. И, взяв бокал, откинулся на спинку кресла: — Кстати, красавица, а как тебя зовут?

— Зарой, ваше высочество!

— А за глаза, небось, называют заразой?

Девчушка равнодушно пожала плечами:

— Вполне возможно, ваше высочество. Но меня это не особенно волнует. А почему вы спрашиваете?

— Ну, я бы тебя называл именно так!

— Вам можно все... — сказала Зара. Опять без всякого намека на постель. Потом, видимо, что-то услышав, метнулась к двери в коридор.

...Графиня де Вайзи вплыла в гостиную буквально через десять минут. В роскошном темно-зеленом платье с открытыми плечами и с волосами, тщательно уложенными в затейливую прическу. А ведь путь от ее покоев до покоев его высочества занимал не меньше пяти! Удивленно приподняв бровь, принц жестом предложил ей присаживаться там, где ей больше нравится, и задумчиво спросил:

— Леди Оланна? Вы собирались куда-то еще?

Девушка чувственно провела острым язычком по губам и вздохнула:

— Нет, ваше высочество! Я просто надеялась, что вы обо мне сегодня вспомните...

— А вчера вы тоже... на это надеялись? — собственноручно наполнив кубок графини, полюбопытствовал Коэлин, и, увидев, как густо она покраснела, мысленно поморщился: леди Оланна слегка переигрывала. Или не слегка?

Мельком увидев, что в глазах Зары, стоящей у нее за спиной, промелькнули тщательно скрываемые смешинки, принц непонимающе приподнял бровь: для того, чтобы посмеяться над игрой де Вайзи, ей требовалось видеть ее лицо. Или...

'Посмотри на шею леди Оланны...' — подсказало второе 'я'. — 'Такая же красная, как и лицо. Кроме того, ее молчание так красноречиво...'

Тем временем графиня, не дождавшись ожидаемой реакции на данный таким образом ответ, решила взять нить разговора в свои руки:

— Воспитанные дамы не должны этого говорить, но... когда их сердце переполняют настоящие чувства, они начинают жить надеждой...

'Красиво...' — мысленно усмехнулся принц. И, решив, что его молчание несколько затянулось, встал с кресла, и, обойдя вокруг стола, галантно поцеловал графине руку: — Леди Оланна, вы чудо!

...Пить невеста графа Иггера умела, как никто другой: даже после третьего кувшина киосского она сохраняла ясность ума и трезвость суждений! Мало того, если бы не чуть покрасневшее лицо и не блеск в глазах, то Коэлин ни за что на свете не догадался бы, что она вообще что-то пила! Поэтому, поняв, что споить ее так быстро, как требуется, не удастся, принц был вынужден прибегнуть к крайним мерам. И, дождавшись, пока леди Оланна очередной раз решит отлучиться по нужде, с трудом встал, покачиваясь, обошел вокруг стола, и, сдвинув в сторону камень на своем перстне, высыпал в ее кубок двойную дозу снотворного. Потом вернулся в свое кресло, сел, прикрыл глаза, и... чуть не взвыл от досады: подсыпая порошок, он умудрился забыть про Зару, весь вечер прислуживавшую им за столом!!!

С хрустом сжав кулаки, он поднял взгляд... и ошарашенно уставился на возникшее перед его лицом блюдечко с маслом!

— Скушайте этот кусочек, ваше высочество, и тогда вино будет туманить вам голову значительно меньше... — без тени улыбки на губах предложила служанка. И, увидев, что он колеблется, добавила: — Думаете, почему леди Оланна никак не опьянеет?

— Тоже масло? Ты уверена? — прищурился принц.

— Да, ваше высочество!

— Хм... — принц, морщась, проглотил предложенный кусок и пристально уставился на служанку: — Я могу дать тебе будущее. Могу его забрать. Выбирай. Прямо сейчас...

Девушка не испугалась. Поставив на стол опустевшее блюдце, она пожала хрупкими плечиками и одними губами произнесла:

— Ну, наконец-то! Ваше высочество, мне очень нужна жизнь одного дворянина. И ради того, чтобы ее забрать, я сделаю для вас все, что угодно...

'О, как?' — удивился принц. — 'Она сделала акцент на фразе 'для вас', хотя могла бы подчеркнуть 'все, что угодно...'. И что она имела в виду, говоря 'наконец-то?''

— Жизнь дворянина — это немало. Для того чтобы ее получить, мало изучить мои привычки и прислуживать мне за столом...

— В обмен я предлагаю вам свою абсолютную верность, сир... — еле слышно выдохнула Зара.

— Сир? — услышав такое обращение, принц мгновенно протрезвел: назвав его королем, девочка подписала себе смертный приговор! Значит, либо она работает на Ночной двор и его отца, либо...

— Сир! — без тени сомнения в своей правоте подтвердила служанка. Потом выдержала паузу, и, невесть как догадавшись, о чем размышляет Коэлин, усмехнулась: — Ваше величество! Вам нет необходимости искать подвох там, где его нет. Я — дочь барона Варсина Митарра... А жизнь, которая мне нужна, принадлежит графу Игрену...

'Ого!' — мысленно воскликнул принц. Историю нашумевшей дуэли, во время которой будущий граф, а тогда еще барон Игрен зарубил мужа своей любовницы, а потом сломал руку дочери убитого, бросившейся на него с маленьким кинжальчиком, обсуждали долго. Чуть ли не год. И в основном из-за слов, в сердцах брошенных бьющимся в руках секундантов ребенком: 'Ты отнял у меня жизнь отца и честь матери... Я заберу твою...' Потом девочка куда-то пропала, и вот теперь объявилась во дворце...

Как ни странно, в том, что она сказала правду, Коэлин сомневаться не стал — уж очень лицо Зары напоминало лицо покойного де Митарра. Поэтому, услышав голос леди Оланны, раздавшийся из коридора, сорвал с мизинца перстень с кроваво-красным рубином и протянул его ей: — Я принимаю твое Слово, Зара де Митарр, и обещаю тебе жизнь графа Игрена в обмен на твою верность. Об остальном поговорим позже...

...Снотворное подействовало как-то сразу — леди Оланна, восторженно описывавшая красоту озера Глубокого, на котором она была 'аж четыре раза', вдруг закрыла глаза, покачнулась, и, ткнувшись носом в тарелку, еле слышно засопела.

Представив себе, во что в этот момент превратилось лицо одной из самых красивых женщин королевского двора, Коэлин поморщился, встал из-за стола, и, с большим трудом взвалив на плечо ее безвольное тело, поволок его в спальню.

Зара метнулась следом. И, оказавшись рядом с кроватью раньше принца, сдернула с нее покрывало.

— Вытри ей лицо, разуй и раздень... — уронив свою ношу на край кровати, приказал принц. — Потом изобрази что-нибудь эдакое. А я пока схожу отолью...

— Сделаю, ваше высочество... — кивнула девушка, и, перевернув графиню на спину, задрала подол верхнего платья...

...Открыв дверь в спальню, Коэлин удовлетворенно улыбнулся: девочка постаралась на славу. На полу у входа валялась одинокая туфелька. Чуть дальше, запутавшись в обрывке нижней юбки графини, лежала вторая. Темно-зеленая груда ткани, еще недавно подчеркивающая стать леди Оланны, торчала из-под кровати. Вместе с его сапогом. Второй сапог, из которого торчало что-то ажурное, стоял на подоконнике, опираясь голенищем на лежащий на боку пустой кувшин с вином. Сама графиня...

— Я приготовила для вас новый камзол и шоссы, ваше высочество! — раздалось откуда-то справа. — У ее светлости весьма неплохая память, поэтому, если вы хотите, чтобы она поверила, ко всему этому надо добавить то, что на вас одето...

— Логично... — кивнул принц, посмотрел на тело своей леди Оланны и... вздрогнул — под правым ухом у лежащей на спине графини чернели весьма характерные пятна! Причем не где-нибудь, а именно в тех местах, которые ему нравилось целовать! На груди, вокруг обеих ареол, пятен было в несколько раз больше!! А из-под поясницы графини де Вайзи узнаваемо торчал валик из сложенной пополам подушки!!!

— Ее светлость заснула прямо во время ласк... — уловив его взгляд, сокрушенно вздохнула Зара. — Кстати, я бы на вашем месте обиделась...

— Обижусь... Обязательно... — пытаясь представить себе, как девушка оставляла эти синяки, ответил Коэлин. И, рассмотрев еще парочку подробностей положения тела графини, растерянно добавил: — Скажи, а откуда ты знаешь о таких моих привычках?

— Женщины иногда бывают очень болтливы... — презрительно глядя на лежащее на кровати тело, буркнула Зара. Потом посмотрела на него и пожала плечами: — Кстати, сир, меня это не касается...

— Что ж, поверю на слово... — кивнул принц, и, посмотрев на ободок перстня, который смышленая девочка одела камнем внутрь, продолжил раздеваться...

...Для того чтобы придать беспорядку законченный вид, дочь барона Варсина приволокла из гостиной еще один кувшин вина, и, щедро оросив ковер и кровать, зашвырнула его в любимый угол Коэлина. Туда же отправился кубок графини де Вайзи.

— А его-то зачем? — натягивая на ноги второй сапог, спросил принц.

— Ну, вы же обиделись, правда? Значит, были не в духе. Я на вашем месте швырнула бы что-нибудь в стену. Кувшин, вон, аж на подоконнике. А кубок наверняка был где-то рядом...

— Так оно на самом деле и было... — ухмыльнулся наследник престола. Потом встал, подошел к плите, открывавшей вход в тайный лабиринт, прячущийся за стенами дворца, неопределенно пошевелил пальцами и приказал: — Молодец. Теперь жди. В гостиной. Сюда никого не впускай. Я буду ближе к рассвету...

Глава 14. Принцесса Илзе.

...На очередные две тысячи шагов меня не хватило — когда дорога, вьющаяся между вековых дубов Сегронского леса, начала подниматься на очередной холм, я малодушно сдалась. И, остановив Марту, попыталась вставить трясущуюся от усталости ногу в стремя. Вставила. А вот забраться в седло самостоятельно не смогла — просто не хватило сил.

— Говорил, что тебе достаточно? — мигом оказавшись рядом, ехидно поинтересовался Ронни. — Нагрузка должна повышаться постепенно...

— Дорога... идет... на подъем... — дыша, как загнанная лошадь, ответила я. — Если бы... я... бежала... по ровному, то пробе-... пробежала бы... еще тысячу... шагов...

— Ничуть в этом не сомневаюсь... — подсадив меня в седло, улыбнулся он. — Но мы-то поднимаемся в горы! Ровных участков тут немного!

— Вы же бежите? — вздохнула я, с завистью глядя на несущихся рядом со своими конями воинов Правой руки.

— Ну, ты и сравнила! Мы так бегаем с детства. А ты — только пятый день! Если бы не массаж и иглы — вообще бы ходить не смогла. Не торопись — постепенно привыкнешь...

— Не хочу постепенно! Хочу сразу... — капризно буркнула я. И, не выдержав, засмеялась.

Ронни улыбнулся, поудобнее перехватил рукой стремя своей кобылки, и, шлепнув ее по крупу, сорвался с места. В таком темпе, что для того, чтобы его догнать, мне пришлось поднять Марту в галоп.

Добравшись до вершины холма одновременно с ним, я оценивающе посмотрела вперед и... чуть не задохнулась от красоты открывшегося мне вида: над вершинами деревьев вздымалась высоченная стена Ледяного хребта. Острые, как кинжалы, неприступные пики, только кажущиеся пологими перевалы и спускающиеся в долину отроги — все это царство зимы в свете яркого солнца ослепительно сияло розовато-белым светом!

— Как красиво... — мечтательно выдохнула я.

— Мне тоже нравится... — взлетев в седло, в унисон мне сказал Ронни. — Когда Вэлш засыпает снегом, мне иногда кажется, что все цвета и звуки украдены кем-то очень хитрым и злым. Цвет летнего неба и молодых листьев, спелых яблок и колосящейся пшеницы, пение птиц и блеяние овец — все это куда-то пропадает. А остается совсем немногое — белое марево метели, мрак безлунных ночей, свист ветра среди деревьев и скал, тяжелые стоны скованной льдом Кристальной...

— Я знаю воина, который способен найти и убить похитителя, а потом вернуть на Диенн все похищенное... — промурлыкала я.

Ронни заглянул мне в глаза, понял, что я над ним не насмехаюсь, и отрицательно помотал головой:

— Не на Диенн, а тебе, милая! Кстати, замок этого воина хранит цвета и звуки даже зимой. В хорошую погоду лучи восходящего солнца окрашивают его стены во все оттенки красного, а в его коридорах постоянно слышен смех...

— Я помню... — кивнула я. И слегка помрачнев, процитировала слова Рыжего Лиса, сказанные им мне почти полтора года назад: — 'Зимой, когда все вокруг укрыто снегом, мне кажется, что замок похож на раскаленный уголек. Рядом с которым всегда тепло и уютно...'

— Угу... — склонив голову, угрюмо буркнул Ронни. И тяжело вздохнул: — Лис был достойным человеком и отличным воином. Никак не могу ужиться с мыслью, что его уже нет...

— Прости, милый...

— За что? — с болью в глазах посмотрев на меня, спросил он. — Я вспомнил эти же самые слова. Просто не стал говорить вслух...

...Молчали до самого Рожна. Нет, никакой неловкости мы не испытывали — он вспоминал что-то свое, связанное с ушедшим из жизни десятником, а я ему сочувствовала. И думала о том, что, в отличие от моих родных, у моего будущего мужа большое сердце, в котором есть место не только для него самого.

Ронни прервал молчание, только когда из-за поворота ущелья появились стены крепости:

— Смотри внимательно! Жестов отца ты не увидишь, а вот то, что будет спрашивать начальник караула, заметить должна...

Я пришпорила Марту, заставила ее выехать чуть левее коня графа Логирда и с интересом уставилась на все еще закрытый подвесной мост.

Жуткий скрип — и он, все ускоряясь, полетел вниз. Момент, когда он улегся на эту сторону реки, я не увидела, так как зажмурилась в ожидании удара. Зато, открыв глаза, успела углядеть самое начало жестикуляции воина, стоящего за опущенной герсой.

'Едете свободно? Чужие в отряде есть? Контрольная фраза?' — остановив свою кобылку рядом с моей, тихонечко прокомментировал Ронни. — Кстати, если начальник караула не увидит ответа на какой-либо из этих вопросов, мост мгновенно сложится пополам. А потом поднимется обратно...

— Даже если в отряде будете вы с графом Логирдом? — на всякий случай уточнила я.

— Угу... И это еще не все: несколько минут назад один из наших воинов подал условный знак воинам, сидящим на потайному посту над ущельем. Если бы они не увидели того знака, то мост бы вообще не опустили...

— Здорово... — восхитилась я. — Получается, что долина Красной Скалы совершенно неприступна?

— Увы, нет: ущелье, ведущее в Вэлш со стороны графства Бейль, шире этого раза в три. А его стены намного ниже. Крепость там тоже есть, но при большом желании ее можно обойти...

— Жаль... — искренне расстроилась я. — Не будь той дороги...

— Не будь той дороги, у нас бы возникли серьезные проблемы с торговлей... — улыбнулся Ронни. Потом пришпорил лошадь и добавил: — Не волнуйся, в Каменюге дежурят лучшие воины Элиреи...

...В захаб замка Красной Скалы мы въезжали, как полагается — впереди граф Логирд, за ним — Ронни, а чуть позади — я. Остальные воины, построившись в колонну по два, ехали за мной. Молча. И, как обычно, готовые к бою. Ничего удивительного в этом не было — как говорил Ронни, 'воин должен быть готов к атаке даже тогда, когда спит'.

Серьезные лица, внимательные взгляды, руки, лежащие на рукоятях мечей... — в какой-то момент мне даже показалось, что там, на другом конце захаба — не родовой замок Утерсов, а захваченная с боем крепость. Видимо поэтому, уловив начало движения слева и выше себя, я выхватила кинжал и... с большим трудом удержалась от того, чтобы не воткнуть его в узенькую спину Айлинки, упавшей на плечи своего брата.

— А-а-а!!! Ты убит!!! — изобразив какое-то особо смертоносное движение настоящим кинжалом, восторженно взвыла она. А через мгновение на пару с Ронни рухнула под копыта его лошади.

— Все нормально, ваша светлость... — несколько запоздало буркнул Молот у меня за спиной.

— Вижу... — улыбнулась я. И убрала клинок в ножны.

— Айлинка! Оставь Ронни в покое... — дав дочери вдосталь напрыгаться на спине поверженного 'врага', благодушно рыкнул граф Логирд. — Ты вообще представляешь, что теперь о нем подумает его невеста?

Девочка замерла, медленно повернулась ко мне, недоверчиво склонила голову к плечу, и, увидев мой утвердительный кивок, засияла, как маленькое солнышко:

— Ха!!! Я же говорила!!!

— Леди Айлин! Вы не будете так любезны помочь моему жениху подняться с земли? — хихикнула я. — Ведь если он замерзнет и заболеет, то нашу свадьбу будут вынуждены перенести на более поздний срок... А, значит, я буду одинока еще невесть сколько дней...

— Ну уж нет! Не заболеет!!! — грозно нахмурилась девчушка. Потом развернулась к Ронни, и, уперев кулачки в бока, зашипела: — Ну, чего разлегся-то? Я же тебя не взаправду убила!!!

— Айлинка! А ну бегом ко мне!!! — из-за поворота захаба раздался крик леди Камиллы.

Девочка потерла попу, смешно сморщила носик и закусила губу.

— Не накажет! Она же не видела, что ты тут творила? — буркнула я, и, развернувшись вполоборота, обратилась к восседающему на коне Молоту: — Нодр! Ты не уступишь своего коня ее светлости? А то въезжать в замок будущего мужа в сопровождении одних только мужчин невесте вроде как не полагается...

Воин мигом оказался на земле, и, улыбаясь, протянул ее повод Айлинке:

— Ваша лошадь, леди!

— Ух-ты! — восхитилась девчушка, стрелой взлетела в седло, и, наскоро приведя в порядок растрепанную шевелюру, нетерпеливо уставилась на брата: — Ну же, Ронни, не спи! Мы с ее высочеством давно готовы!!!

...Увидев, с каким видом ее дочь въезжает во двор замка, леди Камилла расхохоталась. Граф Логирд, только что спешившийся, удивленно оглянулся, и, увидев насупленные брови и гордый взгляд Айлинки, тоже весело улыбнулся. Потом встал на одно колено и одной рукой обнял жену, а второй — стоявшую рядом с матерью младшенькую.

У меня заколотилось сердце: эти люди искренне любили друг друга и по-настоящему радовались встрече!

Осадив Марту, я дождалась, пока спешившийся Ронни подойдет ко мне, и, подав ему руку, спрыгнула на землю. Айлинка тут же оказалась рядом, и, оглядев меня с головы до ног, расстроенно фыркнула:

— Жаль, вы не в платье! Шлейфа нет. Нести нечего...

— Да, про шлейф-то мы и забыли... — хмыкнул Ронни. Потом задумчиво посмотрел на мою Марту и поинтересовался: — А седло лошади ее светлости тебе не подойдет?

— Ее... светлости? — непонимающе уставилась на него сестра.

— Седло лошади ее светлости Алиенны Ромерс. Моей будущей жены...

— Так! Что-то я не поняла... — растерянно пробормотала девочка. Потом сжала кулачки и грозно уставилась на него: — Ронни! Ты что, сдурел? Какая, дьявол ее подери, Алиенна Ромерс? Ты женишься на принцессе Илзе, или не женишься вообще!!!

— Я женюсь на Алиенне Ромерс... — отрицательно мотнув головой, твердо сказал Ронни, и... заметался по двору, уворачиваясь от ударов сестры.

— Айлинка! — в три голоса взвыли я, леди Камилла и граф Логирд. Но не тут-то было — защищающая мою честь девчушка не слышала никого и ничего!

— Ронни, хватит! Заканчивай этот балаган! — не дождавшись реакции дочери, рыкнул Неустрашимый. И очередная безрассудная атака моей защитницы закончилась каким-то хитрым захватом...

— Прости, сестричка! Я пошутил... — прижимая Айлинку к своей груди, виновато пробормотал Законник. — Я очень люблю леди Илзе. И женюсь только на ней. Просто ради ее безопасности мы решили называть ее графиней Алиенной Ромерс...

— Так бы сразу и сказал... — злобно пробормотала маленькая фурия. Потом выскользнула из его рук, очередной раз поправила волосы и уставилась на родителей: — Ну, что смотрите? Я защищала ее честь, ясно?

...Поднявшись по винтовой лестнице чуть ли не под самую крышу Северной башни, леди Камилла потянула на себя кованую ручку тяжеленной двери высотой в полтора моих роста и жестом предложила мне войти. Я вошла в комнату, дождалась, пока хозяйка зажжет свечи, и ахнула: человек, который обставлял эти покои, обладал воистину безупречным вкусом! Огромный камин из розовато-коричневого камня, резная мебель ему в цвет, стены, от потолка и до пола затянутые гобеленами и увешанные картинами. Украшенный лепниной потолок. Диваны и кресла, обтянутые тончайшей кожей, и кажущиеся мягкими даже издалека. Тяжеленные шторы, перевязанные золотыми шнурами. Роскошный ковер от стены и до стены. Несколько полок, уставленных статуэтками.

Единственное, что слегка смущало — ощущение, что в этой комнате никто и никогда не жил.

Впрочем, стоило мне вглядеться в одну из статуэток, как я напрочь забыла про все свои ощущения — фигурка девушки, сидящей на камне и расчесывающей свои волосы, без всякого сомнения, принадлежала руке великого Жана Эрвела! Мастера, доказавшего всему Диенну, что обнаженная фигура женщины так же красива, как силуэт летящего, как ветер, коня или атакующего вепря...

— Как тебе тут, уютно? — выждав пару минут, спросила меня леди Камилла.

— Потрясающе! — искренне ответила я. — Никогда не видела ничего подобного!

— Устраивайся! Теперь это все — твое...

Я с сожалением посмотрела на 'Купальщицу', повернулась к леди Камилле и вздохнула:

— Тут очень уютно. Но если это возможно, поселите меня, пожалуйста, куда-нибудь поближе к покоям графа Аурона. Дело в том, что он начал учить меня мечевому бою, и я теперь встаю очень рано...

— Можешь не объяснять... — улыбнулась графиня. — Я знаю. Мой сын живет прямо над тобой. Под самой крышей этой башни. При желании его можно позвать, постучав чем-нибудь по потолку. В общем, переселить тебя еще ближе я не смогу... Да, кстати, спальню смотреть будем?

Почувствовав, что леди Камилле отчего-то здорово не терпится ее показать, я склонила голову:

— Посмотрю! С огромным удовольствием...

...При виде широченной кровати, рассчитанной на пару-тройку великанов, я невольно покраснела. И почти сразу же наткнулась на насмешливый взгляд своей будущей свекрови:

— Утерсы — мужчины крупные, поэтому кровати для них должны быть большими и прочными...

Я покраснела еще сильнее:

— Мы с ним еще не...

Графиня улыбнулась:

— Эти покои я приготовила для жены моего сына. Кстати, Логирд должен был тебе сказать, что мы уже считаем тебя его супругой...

Я опустила взгляд:

— Он сказал...

— Так вот, я это подтверждаю... А теперь, если ты не против, я бы хотела обсудить еще несколько важных мелочей...

Глава 15. Граф Утерс Неустрашимый.

За обедом принцесса Илзе была сама не своя — то и дело уходила в себя, частенько не слышала, когда к ней обращаются, и даже путала приборы. Что самое странное, Ронни, сидящий рядом с ней, явно не понимал, что происходит с его невестой. И из-за этого здорово нервничал.

Решив, что девушку надо отвлечь от грустных мыслей, и чем скорее — тем лучше, граф выразительно посмотрел на сидящего у дальнего конца стола Кузнечика и затейливо переплел пальцы.

Ронни слегка напрягся:

'Может, не сейчас?'

'Сейчас...' — ответил Логирд. И, на какое-то время забыв о существовании сына, набросился на яблочный пирог...

...Кузнечик исчез из-за стола совершенно незаметно. И возник в дверях гостиной только через двадцать минут:

'Готово... Обе вместе... Ждут...'

'Отлично...' — жестом поблагодарил его граф, и, поставив кубок на стол чуть громче, чем обычно, откинулся на спинку кресла: — Ужин закончен... Все свободны... Леди Алиенна! Ронни! Следуйте за мной...

Ее высочество тут же оказалась на ногах и склонила голову, демонстрируя согласие. А уже потом, почти не шевеля губами, что-то спросила у Ронни.

Сын расстроенно пожал плечами и сказал что-то вроде 'потерпи, сейчас узнаешь...'

— Прошу ничему не удивляться... — чуть более официально, чем было нужно, приказал Неустрашимый. Потом встал с кресла, и, не оглядываясь, направился к двери...

...Добравшись до лестницы, ведущей в Южную башню, граф остановился, повернулся к принцессе, поймал ее встревоженный взгляд и без тени улыбки сообщил:

— Я собираюсь пообщаться с королевой Галиэнной и Даржиной Нейзер. Ваше дело — внимательно слушать и запоминать...

Илзе мгновенно преобразилась. И из растерянной, витающей в облаках девушки превратилась в холодную, уверенную в своих силах женщину. Уверенную настолько, что графу на мгновение стало слегка не по себе. Впрочем, стоило ему вспомнить кое-какие выводы, сделанные Кузнечиком за время общения с ее родственницами, как граф снова почувствовал себя абсолютно спокойным:

— Ну что, готовы?

— Готова, ваша светлость... — отозвалась принцесса. А стоящий за ее спиной Ронни утвердительно кивнул...

...Увидев графа, обе королевы одинаково склонили головы к левому плечу и улыбнулись. Только вот королева Галиэнна улыбнулась по-детски искренне и даже как-то беззащитно, а Даржина — желчно. Если не сказать, злобно.

Впрочем, когда в покои шагнула принцесса Илзе, улыбки с их лиц куда-то испарились. И в глазах обеих женщин полыхнули молнии...

— Явилас-с-сь, маленькая тварь? — впившись в девочку ненавидящим взглядом, прошипела старуха. И тут же, вздрогнув, как от удара, отшатнулась к спинке кресла.

'Кузнечик...' — заметив движение Динтара, подумал граф.

— Леди? Держите себя в руках... — негромко попросил шевалье. Потом неторопливо подошел к стене и прислонился к ней плечом.

Этого внушения оказалось вполне достаточно!!!

— Прошу прощения, ваше высочество... — елейным голосом пробормотала старуха. — Я неважно себя чувствую, поэтому срываюсь на кого ни попадя...

— Я принимаю ваши извинения... — невозмутимо ответила принцесса. Потом оперлась на руку Ронни и царственно поплыла к ближайшему свободному креслу...

'Молодец...' — мысленно усмехнулся граф Логирд, оглянулся по сторонам, и, кивнув Брюзге, стоящему у окна, посмотрел на обеих королев: — Итак, позвольте представиться. Я — граф Логирд Утерс, владелец этого маленького, но очень гостеприимного замка. Думаю, определенные представления о моем характере у вас сложились уже давно, поэтому, вместо того, чтобы тратить время на ненужные сомнения, сосредоточьтесь на моих предложениях...

— Неустрашим... Неудержим... Немногословен... — сделав акцент на последнем слове, усмехнулась старуха. — Три таких громких слова... А еще народ почему-то верит в то, что вы никогда не воюете с женщинами...

— Не воюю... — кивнул граф. — Но вы — не женщины! Вы — оружие, которое король Иарус использовал против моего сюзерена. Кто осудит меня за то, что я отвел от сердца моего короля смертельный удар?

— Отвели... вы? — прищурившись, язвительно поинтересовалась королева Галиэнна.

— Я — глава рода. Поэтому несу полную ответственность за поступки моего сына... — пожал плечами граф. — Итак, если вы не будете оспаривать мои слова насчет того, что вы — оружие, то этот вопрос мы будем считать закрытым...

— Да, мы — оружие... — криво усмехнулась Даржина. — Но при этом еще и женщины. Поэтому...

— ...поэтому вы живы, здоровы и имеете честь жить в гостевых покоях моего замка...

— Ваше величество! Будьте так любезны, верните дыхание в норму... — негромко попросил Кузнечик кого-то из них двоих. — И отзеркаливать жесты графа тоже не стоит... Вот так гораздо лучше... Огромное вам спасибо...

Логирд мысленно обругал себя за невнимательность: судя по реакции Динтара, одна из королев только что пыталась взять его под свой контроль! Пообещав себе впредь быть более внимательным, Утерс-старший собрался с мыслями и холодно оглядел обеих королев:

— Мне кажется, что прежде, чем пытаться что-то предпринимать против меня, вам стоит выслушать мои предложения...

— Мы слушаем... — едва заметно кивнув головой, сказала старуха. — И слушаем очень внимательно...

— Отлично... Тогда несколько слов о нынешней политической ситуации. Очередная попытка Иаруса Рендарра расширить свою Империю за счет территорий Морийора, Элиреи и Онгарона провалилась. Война, прозванная народом Десятиминутной, закончилась, не успев начаться. В результате армия Делирии покинула территорию Морийора, а сам король Иарус в спешке отправился в Свейрен, где пребывает и в настоящее время. Состояние духа Молниеносного оставляет желать лучшего: он уверен в том, что среди его придворных есть так называемые личины, созданные моим сыном...

— Вашим сыном, или... моей дочерью? — ослепительно улыбнувшись, уточнила королева Галиэнна.

Вовремя вспомнив о том, что обе королевы исключительно чувствуют ложь, граф предпочел ответить как можно более размыто:

— Я говорю о его уверенности... Как вы понимаете, с некоторых пор ему крайне трудно проверять подобные утверждения. Мало того, не имея под рукой ни одной Видящей, он не имеет никаких гарантий, что этих самых личин не станет больше...

Королевы одновременно кивнули.

— Из этого следует очень простой вывод: нам, то есть его величеству королю Вильфорду и мне, крайне невыгодно возвращать вас обратно в Делирию...

— Да ладно уж, говорите прямо: вам выгодно нас использовать! Так же, как это делал Иарус... — хмыкнула старуха. — С политической ситуацией понятно. Теперь, если можно, озвучьте ваши предложения...

— Как вам будет угодно...— граф Логирд посмотрел в глаза королеве Галиэнне. — Пожалуй, я начну с вас, ваше величество! Вы — правящая королева. У вас есть все, о чем может мечтать женщина, кроме... счастья материнства. Увы, все ваши дети обречены на смерть еще до рождения. Сыновья умирают, не успев увидеть вашего лица, а дочери — через несколько лет после совершеннолетия. В Кошмаре. Не знаю, как вы, а я бы с этим не смирился. И сделал бы все, чтобы мои дети смогли прожить каждый из дней, отмеренных им Судьбой...

Удар оказался сильным — на одно коротенькое мгновение в глазах Галиэнны Нейзер мелькнуло что-то вроде ненависти, а потом... потом она взяла себя в руки:

— Вы предлагаете себя в качестве отца моих детей?

— Я предлагаю вам жизнь в спокойствии. Вместе с вашим первенцем... — чеканя каждое слово, предложил Логирд. — Если вы захотите, то мои воины отправятся в замок Фариш и выкрадут оттуда вашего сына...

Лицо королевы залила мертвенная бледность:

— Не лжете... Откуда? Вы... вы действительно это сделаете?

— Да. Если вы сочтете, что жизнь с сыном и дочерью в моем замке — достаточная плата за недеяние...

Галиэнна Нейзер сглотнула подступивший к горлу комок, спрятала дрожащие пальцы в складках платья и криво усмехнулась:

— Что конкретно вы потребуете от меня?

— Вам и вашему сыну придется провести остаток жизни здесь, в долине Красной Скалы. На правах членов моей семьи. Кроме того, вам придется дать мне слово, что вы никогда не воспользуетесь своим даром против моего сюзерена и его подданных...

— А... что на это скажет Бервер? — хрипло спросила королева.

— Ничего. Он не собирается использовать ваш Дар в своих целях...

— Опять не лжете... Но... Этого не может быть! Видящие — это самое опасное оружие на Диенне! Вильфорд ни за что не откажется от возможности использовать нас в своих целях...

— Вильфорд — наивный дурак! Такой же, каким был его отец! — фыркнула старуха. — Так что, вероятнее всего, он уже отказался. Так? Вот видишь? Что ж, поздравляю, граф — первую партию Игры вы выиграли. А как насчет второй? Что вы можете предложить мне? Деньги? Титул? Еще одну возможность почувствовать вкус власти?

Граф отрицательно помотал головой:

— Нет. Вам я предложу нечто другое. Скажем, здоровье. И лет десять жизни без боли и болезней...

Старуха хрипло расхохоталась:

— Здоровье? В моем возрасте? Да вы, граф, шутник!!!

— Вельс?

— Да, ваша светлость?

— Можешь сказать, что беспокоит ее величество в данный момент?

Лекарь задумчиво закусил губу, подошел к креслу королевы Даржины, взял ее за оба запястья и вгляделся в глаза. Несколько минут молчания — и он растерянно посмотрел на Неустрашимого:

— Я не уверен, но мне кажется, что в данный момент ее величество должна чувствовать сильнейшую боль в правом подреберье и еще, возможно, под ложечкой. Кроме того, я почти уверен, ее мучает сухость во рту и довольно сильная тошнота. Вздут живот, возможно, ноет поясница и колени, а еще есть проблемы с... В общем, легче сказать, что не болит. И... силе воли ее величества можно позавидовать...

— Ваш лекарь знает свое дело... — криво усмехнулась Даржина Нейзер. — Только что вам это дает?

— Вельс?

— Сейчас, ваша светлость... — отозвался лекарь, неторопливо вытащил из кармана чехол с иглами, и, вытащив одну из них, повернулся к королеве: — Поворачиваем голову во-он туда... Замираем... Готово...

— Ой!!!

— Разве нам было больно? Еле заметный укол — и все! Та-а-ак... Теперь подставляем другое ухо... Головой не вертим — бесполезно... Замираем... Готово...

— Что вы делаете?

— Пока просто снимаю боль... Но если его светлость прикажет, могу избавить вас и от большинства ваших болезней...

— Его светлость прикажет... — закрыв глаза и прислушавшись к своим ощущениям, заявила Даржина. Потом посмотрела в глаза Логирду, и, хищно раздувая ноздри, усмехнулась: — Десять лет жизни, говорите?

— Ну, где-то так... — кивнул граф.

— Ради этого я готова на все! Скажите, граф, вы готовы принять мою вассальную клятву?

Глава 16. Алван-берз.

...В юрте Дайаны было темно и душно. А еще в ней еле заметно пахло кумысом и какими-то травами. Придержав рукой закрывавшую вход шкуру пардуса, Алван-берз всмотрелся в темноту, и, разглядев тоненькую спинку адгеш-юли, негромко поинтересовался:

— У тебя что, закончились свечи?

— Нет, мой повелитель... — перевернувшись на спину и сев, грустно сказала лайш-ири. — Свечей предостаточно, просто в темноте время бежит намного быстрее...

— Зачем его торопить? — удивился берз. — Молодость слишком коротка и бывает только один раз: не успеешь оглянуться — и на смену юности, красоте и здоровью придут старость, морщины и болезни...

Дайана обхватила руками согнутые в коленях ноги и едва заметно пожала плечами:

— Ты прав, мой повелитель. Но что моя юность, красота и здоровье для этих шкур? Они не улыбнутся, увидев что я радуюсь, не загрустят, услышав, как я пою, а от моих прикосновений у них не перехватит дух...

— Скучала? — присев на корточки рядом с подсвечником и нащупав руками кремень, спросил берз.

— Скучала... — эхом отозвалась лайш-ири.

Запалив все три свечи, вождь вождей повернулся к Дайане и расплылся в улыбке:

— Я пришел...

Глаза адгеш-юли засияли, как две маленькие звездочки... и тут же погасли:

— А как же Первые Дары Ханиши, дочери Илара? Если ты не войдешь к ней сегодня в ночь, то оскорбишь род Маалоев...

Алван ехидно усмехнулся:

— Они оскорбили себя сами! Завтра утром над ними будет смеяться вся Степь: Илар, сын Аццага так торопился выдать за меня свою дочь, что забыл поинтересоваться, когда у нее дни очищения! В общем, на рассвете возле ее юрты вывесят не кошму Первой Ночи, а алую ленту Воздержания...

Лайш-ири тихонько захихикала:

— Представляю себе лицо ее отца...

— А я — лицо орс-алуга... — усмехнулся Алван. И, увидев, что Дайана не поняла причины его ехидства, добавил: — Илар, сын Аццага — племянник умершего на днях Кирто, сына Ватана. Если бы не несчастный случай, этот алуг мог стать орс-алугом...

— И у вас интриги... — понимающе протянула девушка. Потом плавно поднялась, и, покачивая бедрами, отошла в дальний конец юрты: — Что будет пить мой повелитель?

— Пить я не хочу... Есть — тоже... Песен за три дня и две ночи я наслушался на год вперед... — улыбнулся Алван. — Поэтому вернись ко мне: я жажду твоих ласк...

Лайш-ири оставила в покое мех с кумысом, медленно повернулась лицом к хозяину, и, выгнув бровь, удивленно поинтересовалась:

— А что, Дайриза, дочь Цертоя и Жальиз, дочь Максуна не смогли затушить огонь твоего желания?

Вождь вождей похлопал ладонью по кошме, и, дождавшись, пока адгеш-юли опустится на указанное место, зарылся носом в ее волосы:

— Нежность и ласку я оставил для тебя...

...На рассвете следующего дня, ввалившись в Высокую юрту, Алван наткнулся на укоризненный взгляд восседающего на Зеленой кошме эрдэгэ:

— Вождь вождей! Если ты хочешь, чтобы твоя наложница радовала тебя еще не один год, то думать надо головой, а не сердцем! Потерпи всего четыре дня — и она будет греть твою душу и тело каждую ночь...

— Если с ней что-нибудь случится, я... — начал, было, берз, и тут же затих, увидев, что на губах Гогнара, сына Алоя зазмеилась кривая улыбка.

— Да, ты сможешь за нее отомстить. Если найдешь того, кто приказал ее отравить. А потом оплачешь... Но ведь это ее не вернет!

Представив себе печать Тьмы на лице своей адгеш-юли, Алван скрипнул зубами, и, изо всех сил сжав пальцы на рукояти Гюрзы, еле слышно пробормотал:

— Ты прав... Я не подумал... Эту ночь я проведу со своей Первой женой...

— ...и постараешься сделать так, чтобы она стонала намного дольше, чем стонет твоя наложница... — без тени улыбки на лице подсказал белолицый лайши.

'Это будет нелегко...' — вспомнив дряблые телеса внучки орс-алуга, угрюмо подумал Алван. Потом подумал о Дайане, и утвердительно кивнул: — Постараюсь...

— Ойра! — склонил голову Гогнар, сын Алоя. Потом отхлебнул глоток вина из стоящей рядом с ним пиалы и улыбнулся: — Кстати, по Стойбищу уже поползли слухи, что ты сегодня ночью называл свою наложницу Ханишей...

Алван аж поперхнулся:

— Что?

— То самое! Пока твои жены грызутся между собой, им будет не до Дайаны...

Северянин был прав! И берз, подумав, смог спросить только одно:

— А... как к этому отнесется орс-алуг?

— Нормально... — буркнул эрдэгэ, сделал еще один глоток вина, и, поставив пиалу на кошму, вытер рукавом подбородок. — Да, чуть не забыл: к часу Орла тебе надо быть у него. Он назначил еще один Большой Хэйвар...

— Ты знаешь, о чем он собирается говорить? — догадываясь, каким будет ответ, поинтересовался берз.

— Да. Он хочет помочь тебе утвердиться в глазах остальных. Поэтому тебе надо подготовиться...

...Перестав кружиться на месте, Шакраз, сын Арама вдруг вскинул над головой свой посох, закатил глаза и затрясся, как ковыль на ветру. По его перекошенному лицу покатились капельки пота, а на тощей шее, покрытой желтыми пятнами, жуткими красно-синими червями вздулись вены. Несколько мгновений полной неподвижности — и Голос Отца Ерзидов исторг из легких такой жуткий вой, что у Алвана перепуганно заколотилось сердце. Еще один вопль, на этот раз воинственный — и Алвану захотелось вскочить на ноги, выхватить Гюрзу и ринуться на врага...

'Травы, брошенные в очаг, заставят вас реагировать на происходящее во много раз острее, чем обычно...' — мысленно повторил берз слова своего эрдэгэ и попробовал успокоиться. Не тут-то было — сладковатый запах из очага и рокот бубнов, терзаемых учениками орс-алуга, горячили кровь и кружили голову во много раз сильнее, чем самое крепкое вино.

'Он начнет говорить только тогда, когда поймет, что вы готовы...' — предсказывал белолицый лайши. — 'То есть когда у каждого из вас заблестят глаза, покраснеет лицо и шея, а губы пересохнут, словно от сильнейшей жажды...'

— Слышу!!! — низкий и неожиданно гулкий голос верховного шамана ударил по ушам, как близкий раскат грома. — Слышу голос Отца Ерзидов!!! Он... смеется... В этом смехе — безумие битвы... упоение кровью... блеск стали... предвкушение Великих Побед...

Бубны зарокотали чуточку тише, но раза в два быстрее.

— Вижу!!! — распахнув глаза и уставившись на вождей красными, как кровь, глазами, после небольшой паузы еще громче взвыл орс-алуг. — Вижу взгляд Отца Ерзидов!!! В этом взгляде — тучные стада коней, пасущиеся вокруг наших стойбищ... горы оружия, сваленные рядом с юртами наших вождей... бесконечные вереницы прекраснейших женщин севера, бредущих по бескрайней степи...

— Чую!!! — потянув носом и раздув ноздри так, как будто действительно что-то чуял, завопил Шакраз на пределе своих сил. — Чую запах крови наших врагов... запах пожарищ... смрад горелого мяса...

'Вы будете видеть все то, что он говорит... Ваши руки будут стискивать рукояти сабель, глаза будут искать врага, а сердца — рваться из груди в предвкушении битвы... Боль... Только острая боль сможет снять с тебя это наваждение...'

Гнутый гвоздь, предусмотрительно зажатый в левом кулаке, впился в середину ладони, и через мгновение Алван, наконец, смог расслабить сжатые до предела челюсти...

'Горделиво кивни. Спокойно. Как будто все идет так, как ты и предполагал. Потом встань на ноги, выхвати саблю и издай воинственный клич. Только при этом обязательно смотри в глаза орс-алуга...'

Кивнул. Медленно встал. Поймал удивленный взгляд верховного шамана. И, выхватив Гюрзу, заорал:

— Алла-а-а!!!

— Алла-а-а!!! — мигом оказавшись на ногах, заорали остальные...

...Орс-алуг повернул ситуацию в нужном ему направлении без особого труда — раскинул руки в стороны, как парящий орел, вытаращил глаза, и, уперевшись взглядом в грудь Алвана, упал на колени:

— Ты!!! Ты поведешь нас к победам! Ты распахнешь для нас ворота каменных стойбищ севера!! Ты бросишь к нашим ногам бескрайние леса, полноводные реки и заснеженные горы!!! О-о-о!!! Над твоим челом знак!!! Оскаленная пасть Дэзири-шо!!! На колени!!! Все падайте на колени!!!

Да... Видеть спины павших на колени вождей Алвану еще не приходилось. Поэтому на несколько десятков ударов сердца он забыл о советах своего эрдэгэ, и вспомнил о них только тогда, когда на сгорбленной спине орс-алуга шевельнулись лопатки...

— Да, я поведу вас к победам! Да, я брошу к вашим ногам весь Диенн! Но... увидит это только тот, кто будет держать мою саблю . Все остальные превратятся в пыль под ногами моего коня...

— Ойра! — выдохнул орс-алуг, а мгновением спустя тот же клич повторили и вожди...

Выждав десять ударов сердца, Алван посмотрел на вождей сверху вниз и продолжил:

— Через четыре дня мы уйдем на север... Каждый род отдельно... А завтра в час Тура мой эрдэгэ будет готов сообщить каждому из вас тот путь, по которому пойдет его род...

— Что? — оторвав голову от кошмы, удивленно спросил Илар, сын Аццага . — Разве мы пойдем не вместе?

'Почти каждый из тех, кто будет в юрте орс-алуга, в глубине души уверен, что управится с армией лучше тебя. Поэтому будет искать изъян в каждом сказанном тобой слове. Говори мало и веско. А любую попытку сомневаться в своей правоте пресекай на корню...' — предупреждал белолицый лайши. — 'Убивать? Зачем? Не надо! Достаточно показать, что в словах сомневающихся не больше смысла, чем в лепете новорожденного ребенка... Берз должен быть мудрее, чем все остальные вожди, вместе взятые... Да, я понимаю, что ты не можешь достойно ответить на любой вопрос. Поэтому мы заставим их задавать именно те, на которые нам отвечать ВЫГОДНО...'

— Нет. Мы пойдем так, как я сказал...

— Да, но даже Великий Атгиз Сотрясатель Земли вел свои войска одним стальным кулаком... — неприятно усмехнувшись, подхватил Дерран, сын Идриза . И посмел выпрямить спину!

'А вот и нужный вопрос...' — мысленно ухмыльнулся берз и презрительно оглядел вождя Вайзаров с головы до ног: — Твой отец, Идриз, сын Гирама, был великим воином. Значит ли это, что ты не сможешь стать лучше него? Если это так, то тебе стоит уступить свой Большой Котел тому, кто стремится превзойти своих предков...

Ответ вождя, покрасневшего от унижения, утонул в слитном хохоте остальных.

Тут же зарокотали бубны, и разошедшиеся вожди быстренько угомонились.

— Мы так еще не ходили. Но когда-то надо начинать? — дождавшись тишины, продолжил Алван. — Посмотрите на свои десницы! Когда пять пальцев сжаты — ваша рука превращается в кулак. Им можно крушить скулы и проламывать грудные клетки. А если пальцы разжать — то рукой можно хватать... Так вот, мы идем на север не ломать, а захватывать... Я буду сводить пальцы, — Берз стиснул пальцы на рукояти Гюрзы, — вокруг того города, который решу забрать. А вы умрете, но сделаете все, чтобы ваши воины вовремя оказались там, где я скажу...

Глава 17. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

Валтор сидел в дальнем углу таверны и что-то сосредоточенно жевал. Впрочем, это не мешало ему контролировать все происходящее в зале. Любое, даже самое безобидное шевеление кого-нибудь из собравшихся в 'Гнутой кочерге' мужчин — и в глазах телохранителя что-то менялось.

'Бдит...' — мысленно усмехнулся Коэлин, уронил в руку хозяина первую попавшуюся под руку монету, надвинул на глаза капюшон плаща и толкнул от себя дверь черного хода.

Вскакивать с места и кланяться Валтор не стал. Вместо этого он от души грохнул по столу кулаком и заревел на весь зал:

— Хозяин! Еще одну кружку, тарелку мяса и кувшин вина!!!

За спиной Коэлина что-то упало:

— Сейчас, ваша милость!

Протиснувшись между спинами порядком подгулявших горожан, принц добрался до стола своего бывшего телохранителя, и, усевшись на лавку спиной к залу, пододвинул к себе стоящий на столе кувшин.

— Кислятина... — опустив 'ваше высочество', мрачно буркнул Валтор. — Даже после пятой кружки...

Коэлин принюхался и недовольно фыркнул:

— Как ты можешь это пить?

— Если я потребую кувшин киосского, то, выбравшись из 'Кочерги', не пройду и ста шагов...

— Ты так ослаб? — ухмыльнулся принц.

— Нет. Тут просто слишком много любителей чужих денег... — пожал плечами телохранитель. — А на улице темно — хоть глаз выколи...

— Вино, ваша милость! — раздалось у принца над ухом, и он чуть было не вырвал из ножен спрятанный под плащом меч.

Удар по столу — и перед ним появилась здоровенная глиняная кружка с наполовину обломанной ручкой:

— Мясо уже жарится! Будет через несколько минут...

— Принеси кусок сыра... — приказал принц. — И хлеб. Желательно посвежее...

— Будет сделано, ваш-мл-сть! — подобострастно отозвался хозяин и тут же исчез.

— Ну, что там у тебя? — выдержав небольшую паузу, поинтересовался принц. — Есть какие-нибудь результаты?

— Угу... — кивнул телохранитель, и, угрожающе сдвинув брови, уставился за спину Коэлина: — Че те тут надо, харя?

— Эта... присесть бы, ваш-мл-сть! Стол-то... эта... вона... напа-алавину пустой!

— Пшел вон!

За спиной принца раздалось обиженное сопение, а потом звук сочного подзатыльника:

— Тебе сказали 'пшел вон'? Ну и вали!!!

— Сколько вы дали хозяину? — отчего-то нахмурился Валтор.

— Понятия не имею... — признался принц. — Достал из кошеля первую попавшуюся монету.

Телохранитель помрачнел:

— Мда... Обратно я вас одного не отпущу...

Возражать принц не стал. Сообразив, что хозяин 'Гнутой кочерги' запросто может иметь какие-нибудь дела с Серым кланом...

...Найти хороших мечников в Сегроне оказалось почти невозможно. Вербовщики Медведей, Ос и Волков знали свое дело и правдами и неправдами загребали в армию всех, кто был способен удержать в руке меч, лук или копье. Бочонок вина, пара монет или зуботычина — и понравившиеся им 'волонтеры' получали место в казарме, тяжеленное учебное оружие и перспективу умереть за своего короля. Под частый гребень не попадали только старики, юродивые, калеки и битые жизнью люди Зигги Клеща . В общем, за неделю поисков Валтор сумел найти только семерых! Пятеро из которых оказалось челзатцами .

Мечом они владели так себе. На уровне Медведя второго-третьего года службы. А на коне держались и того хуже. Зато были достаточно рослыми, широкоплечими и не боялись пускать в ход ножи.

— Быдло, конечно... — хмуро глядя на Коэлина, вздохнул Валтор. — Но выбора, увы, нет.

С вооружением дело обстояло намного лучше — на деньги, вырученные от продажи полученных от принца драгоценностей, он без особых проблем приобрел семь неплохих мечей, кольчуги, барбюты и все те мелочи, которые могли пригодиться в пути. Единственное, чего не удалось купить — это подорожных грамот.

— От меня шарахаются, как от больного Серой Немочью... — раздраженно сжимая и разжимая кулаки, ярился телохранитель. — За одну паршивую бумажку с печатью я предлагал целых десять золотых монет — и получил отказ!

— А людям Клеща они обходятся в один золотой... — криво усмехнулся Коэлин. Потом налил в кружку вина, поднес ее ко рту, пригубил, и... с огромным трудом заставил себя проглотить ту гадость, которую в таверне называли вином.

— Иметь дело с Серым кланом небезопасно... — не закончив фразу, Валтор слегка напрягся и перевел разговор на другую тему: — ...а она как заорет!!! В общем, мне пришлось хватать одежду и выпрыгивать из окна... Дура! Что с нее, убыло бы, что ли?

...Истекающее соком мясо выглядело так аппетитно, что Коэлин на мгновение забыл, где находится, подхватил с тарелки один кусок и отправил его в рот. Выражение лица Валтора он рассмотрел уже потом, когда распробовал мясо на вкус:

— Ну и как оно вам?

— Вкусно... — не успев дожевать этот и уже вцепившись в следующий, промычал принц. — Конечно, с соусами тут неважно, но мясо жарят неплохо...

Телохранитель облегченно перевел дух и улыбнулся в ответ:

— Ну да! С этим трудно не согласиться...

...Следующие несколько минут Коэлину было не до разговоров. Он наслаждался едой. Нет, голода он не чувствовал — во время ужина с леди Оланной он неплохо подкрепился — но удержаться от того, чтобы отправить в рот еще один кусочек тающего на языке мяса было совершенно невозможно.

Валтор ел с гораздо меньшим энтузиазмом, зато налегал на вино и сыр, пахнущий, как солдатские обмотки после пятидневного марша.

— Заказали. Почти не пили — значит, соображаем... — отвечая на вопрос Коэлина, объяснил он. — Тут, в Черной слободе, считают даже гнутые медяки, поэтому должны съесть все, что заказали...

Вспомнив, что сыр заказал именно он, принц виновато улыбнулся:

— Извини, я не знал, что он настолько... э-э-э... неаппетитен...

— Ничего, бывало и хуже. Главное, не заказывайте женщин: их я точно не переживу...

— Не буду... — расхохотавшись, пообещал принц, потом подхватил с тарелки последний кусок мяса и недоуменно посмотрел на телохранителя.

— Об себя... Или об соседа... — отвечая на незаданный вопрос, хмыкнул Валтор. Потом сообразил, что перегнул палку, и еле слышно добавил: — Простите, вжился в образ...

— Ладно, забыли... — справившись с вспышкой бешенства, буркнул Коэлин. — Когда ты сможешь выехать из Свейрена?

— Хоть сейчас. Только куда и зачем?

Принц отодвинул в сторону пустую тарелку, облокотился на столешницу, и, с трудом заставив себя не оглядываться, еле слышно произнес:

— Сейчас расскажу...

...Вопреки опасениям телохранителя, добраться до оружейной лавки мэтра Сивара удалось без всяких проблем. Редкие прохожие, попадавшиеся им на пути, при виде двух вооруженных мужчин предпочитали скрываться в ближайшей подворотне, а командиры патрулей, знающие Валтора в лицо, игнорировали его спутника. И даже не пытались заглядывать под его капюшон, благоразумно руководствуясь принципом 'меньше знаешь — лучше спишь'.

Естественно, принц не возражал: искусственная борода, усы и вложенные между щеками и верхней челюстью куски моркови меняли его лицо не так сильно, как хотелось бы. К тому же последние здорово мешали говорить.

'Передвигаться по городу в компании Валтора намного быстрее, чем в одиночку...' — вынужден был признать он. И, засунув руку в кошель, вытянул из него замысловатый ключ: — Ну все, теперь можешь идти...

— Дождусь, пока вы зайдете внутрь, ваше высочество!

Коэлин пожал плечами, вставил ключ в замок, трижды его провернул, и, услышав щелчок, потянул на себя дверь:

— Захожу... Не забудь: через пятнадцать дней! Там же...

— Буду! Чего бы мне это не стоило! — пообещал телохранитель. И добавил ему вдогонку: — Может, все-таки тут? До 'Гнутой кочерги' далековато...

'Доберусь...' — закрыв за собой дверь и сбросив на пол плащ, подумал принц. — 'На улицах Свейрена стражи предостаточно, а в этом плаще я выгляжу обедневшим дворянином, с которого можно взять разве что его клинок. В том случае, если его удастся отнять...'

'А если кто-то все-таки рискнет?' — язвительно отозвалось его второе 'я'. И тут же заткнулось. Видимо, почувствовав раздражение хозяина.

— Умрет на месте! — фыркнул Коэлин, сбежал по лестнице в подвал, пнул ногой полуоткрытую дверь, и, прикоснувшись рукой к стене, на ощупь двинулся в дальний правый угол.

Шесть осторожных шагов — и рука провалилась в пустоту. Еще два — и пальцы нащупали основание стоящего на полочке светильника.

— Где-то тут было кресало... — пробормотал принц. И, нащупав искомое, довольно ухмыльнулся...

...Минут через двадцать хитросплетения городских подземелий остались позади, и Коэлин, поставив светильник на предназначенную для него полочку, прикоснулся ладонью к нужному месту каменной кладки.

Массивная каменная плита бесшумно сдвинулась с места — и довольный ночной прогулкой принц шагнул в собственную спальню.

За время его отсутствия в ней ничего не изменилось: леди Оланна спала, как убитая, так же горели свечи, и только пятна вина на ковре немного потемнели.

Стянув с себя камзол, пахнущий прогорклым маслом, жареным мясом и кислым вином, Коэлин хотел бросить его в угол, но вовремя сообразил, что вид второго камзола, лежащего на полу, может испортить картину, с такой любовью и тщанием созданную Зарой де Митарр.

Еще раз оглядев созданный ею беспорядок, принц вспомнил, что обещал поговорить с девушкой после своего возвращения, забросил камзол на плечо и направился в гостиную...

...Услышав звук открывающейся двери, дочь барона Варсина мигом вскочила с кресла и присела в реверансе:

— Доброй ночи, ваше высочество!

— Не спишь?

— Нет!

— Молодец... Камзол надо куда-нибудь деть. Провонял... И... прикажи, чтобы мне нагрели воды...

— Будет сделано, ваше высочество! — девушка поймала брошенную вещь и тут же вылетела в коридор. Чтобы вернуться через минуту: — Я распорядилась! Бочку наполнят минут через десять...

— Отлично! А теперь закрой дверь и подойди поближе! Хочу задать тебе пару вопросов...

Закрыв дверь, Зара спокойно подошла к принцу и почтительно склонила голову:

— Я вас слушаю, ваше высочество!

— Как ты оказалась во дворце? Граф Игрен довольно злопамятен, и наверняка запомнил, что ты ему обещала...

— Это было шесть лет назад... — хмуро буркнула девушка. — Я была еще совсем ребенком, а он — обычным сотником Снежных Барсов. Не знаю, слышали вы или нет, но барон Радо Нирайз был близким другом моего отца. Когда папы не стало, он...

Заметив, что в глазах девушки появились слезы, Коэлин решил дать ей немного времени, чтобы прийти в себя:

— Дальше можешь не объяснять! Радо решил, что единственное место, где тебя никто не будет искать — это королевский дворец. Он дождался, пока ты успокоишься, объяснил тебе, что мстить надо только тогда, когда уверен в том, что у тебя получится, потом изменил или укоротил твое имя, и приставил к делу...

— Да, ваше высочество! Так оно и было...

— А когда ты выросла, оказалось, что Игрен тебе не по зубам. Так?

Девушка угрюмо кивнула:

— Сотник Снежных Барсов и начальник Ночного двора — это далеко не одно и то же...

— Ну, и почему ты решилась предложить мне свою верность?

— За последнее время вы сильно изменились, ваше высочество! — глядя Коэлину в глаза, сказала Зара. — Вы перестали драться на дуэлях, не рассказываете всем и каждому о самых великих мечниках прошлого, и не вглядываетесь в глаза встречных мужчин... В общем, я подумала, и решила, что теперь вас интересует власть...

— Это было так заметно? — неприятно удивился Коэлин.

— Пожалуй, что да... — не отводя взгляда, кивнула она. И, не дождавшись реакции на свои слова, продолжила: — Как говорил папа, власть — это единоличие. То есть тот, кто ее действительно жаждет, стремится оказаться на самом верху...

— И?

— Рано или поздно вы, ваше высочество, станете королем. А самое слабое место любого монарха — это те, кто его окружают. Ведь по-настоящему верных людей всегда мало... У вас такой один. И тот — был...

— Ты имеешь в виду Валтора? — уточнил Коэлин.

— Да, ваше высочество... — кивнула девушка. — Представив себя на вашем месте, я решила, что у меня есть шанс. И ждала момента...

Решив уточнить еще один нюанс, принц сделал вид, что удовлетворен ее ответом, сменил тему беседы, и, выждав некоторое время, уставился на ее грудь:

— Зара! Напомни-ка мне, что именно ты пообещала...

— Ради жизни графа Игрена я сделаю для вас все, что угодно... — еле заметно покраснев, повторила Зара. Потом сглотнула, шагнула ему навстречу и добавила: — Я действительно готова на все, ваше высочество, лишь бы вы дали мне возможность плюнуть на его могилу...

Глава 18. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Выслушав вассальную клятву Даржины Нейзер, Илзе едва заметно шевельнула пальцами, и я с удивлением увидел, что они складываются в жесты 'Опасность...', 'Справа...', 'Мало...'

Я посмотрел ей в глаза — и вопросы отпали сами собой: принцессе не хватало знаний жестов, чтобы объяснить подробнее, но она была уверена, что эта клятва — просто слова...

Мысленно обругав себя за то, что взялся учить ее жестикуляции так поздно, я с хрустом сжал кулак, чтобы привлечь внимание отца, и... вздрогнул, услышав каркающий смех старой королевы:

— Хе-хе! Граф Аурон, вы еще очень молоды, и... плохо знаете женщин...

'Заметила?' — мысленно спросил себя я, увидел подтверждающий кивок Илзе и... пожал плечами: — Может быть! Но ее высочеству я верю, как самому себе...

Даржина Нейзер выгнула бровь дугой:

— Честно говоря, не ожидала, что Утерс, да еще и заслуживший прозвище Законник, может оказаться настолько легковерным! Юноша, запомните — в своих поступках мы, женщины, склонны руководствоваться чувствами. А эти самые чувства в наших душах меняются так же быстро, как погода в высокогорье...

Читая мне нотацию, леди Даржина работала! Меняла положение тела, дыхание, взгляд, но еле заметно, на самой грани восприятия. И одновременно изображала немощь — морщилась, словно от боли, и прижимала правый локоть к подреберью. Великодушно дав ей отзеркалить пару своих жестов, я демонстративно сменил ритм дыхания, пластику движений и ухмыльнулся:

— Не стоит! Я не смотрю, а вижу...

— Зна-а-комая фраза... — недовольно протянула старая королева, а потом, прищурившись, посмотрела на Илзе: — Девочка моя, ты что, влюбилась?

— Не влюбилась, а полюбила. Ее высочество — моя невеста... — накрыв рукой ладошку Илзе, сказал я. И, решив окончательно добить старую каргу, с усмешкой добавил: — А еще мы обменялись Клятвами Жизни...

Во взгляде Даржины Нейзер мелькнуло нечто, похожее на растерянность! Она что-то прошамкала морщинистыми губами, и... промолчала.

Воспользовавшись паузой, я быстренько передал отцу мнение Илзе. И, увидев подтверждающий жест, слегка расслабился. Как оказалось, зря: увидев мою жестикуляцию, королева Даржина раздраженно фыркнула и зашипела:

— Ты ш-ш-то, сомневаеш-ш-шься в том, что я с-с-сдержу эту клятву?

Принцесса пожала плечами, закрыла глаза и начала говорить:

— В этой жизни люди по-настоящему ценят только три вещи: свободу, деньги и власть... Свобода — это возможность делать то, что тебе вздумается. Деньги — средство, позволяющее расширить горизонты своих возможностей. А власть... власть — это приправа, придающая Жизни настоящий вкус. Те, у кого есть и то, и другое, и третье — уже не люди. Они — боги. Ибо стоят над Законом и вершат чужие судьбы...

Леди Даржина криво усмехнулась:

— Не забыла... Что ж, ты в чем-то права. Вернее, не так: тогда, десять лет назад, я действительно могла бы нарушить любые клятвы... А сейчас... сейчас — нет! Граф Логирд знал, что мне предлагать...

— Все равно я считаю, что этого мало... — глядя ей в глаза, ответила Илзе.

Старуха побледнела(!), вжалась в спинку кресла, затравленно посмотрела на отца, потом на Брюзгу, и, видимо, почувствовав, что слова Илзе имеют вес, понуро опустила плечи:

— Граф Логирд! Я... готова сказать вам Слово...

— Три... — холодно уточнила Илзе.

Леди Даржина потерла ребра под левой грудью, осторожно прикоснулась к торчащей из левого уха игле и угрюмо согласилась:

— Все три... Но... только вам... ну... и... вашему сыну...

...Всю дорогу до своих покоев Илзе мрачно молчала. А, ввалившись внутрь, мертвым голосом попросила Кристу оставить нас наедине. И, с трудом дождавшись, пока служанка уйдет, еле переставляя ноги, поплелась в спальню. Пока я думал, оставаться мне или уходить, оттуда раздался глухой удар, потом второй — и я, ворвавшись внутрь, увидел, как она падает на кровать. Прямо в платье.

Удивленно покосившись на показавшиеся из-под подола босые ступни, я оглянулся по сторонам, нашел взглядом валяющуюся у дальней стены туфельку, и, подумав, присел на покрывало.

Несколько минут ожидания, и Илзе, словно продолжая начатый ранее разговор, глухо поинтересовалась:

— Знаешь, что она сказала мне потом? Ну, после слов о свободе, деньгах и власти...

— Нет...

— 'А у тебя, маленькая тварь, не будет НИЧЕГО! Ни мужа, ни любви, ни детей! Да что там любовь — ты не получишь удовольствия даже от мимолетных интрижек. Ибо впереди у тебя, грязное отродье Рендарров, только Кошмар. И смерть. Такая же жалкая, как твоя жизнь...'

— Любовь у тебя уже есть. Муж... муж — тоже... — прикоснувшись к ее ладони, тихонько сказал я. — А Кошмара уже не будет. Никогда...

Илзе сжала руками виски и застонала:

— Кошмар со мной... Всегда... Тут, в моей душе... Стоит закрыть глаза — и я оказываюсь в нем...

Я придвинулся к ней поближе, запустил пальцы в ее волосы и нежно погладил по затылку:

— А так?

Илзе замерла... и расслабила плечи:

— Так — нет: когда ты ко мне прикасаешься, я вообще перестаю соображать...

— Тогда как насчет массажа?

Вместо ответа девушка выгнула спину, и я, улыбнувшись, взялся за шнуровку ее корсета...

...Я массировал ее шею и плечи, вслушивался в ее дыхание, анализировал только что закончившийся разговор и думал о том, что избавить ее от воспоминаний о Кошмаре будет безумно сложно. Прежде всего потому, что каждая встреча Илзе с ее родственницами будет заставлять ее вспоминать.

Да, обе королевы дали вассальную клятву, да, они сказали эти самые Слова — но в результате их отношение к Илзе стало еще хуже: благодаря вмешательству 'маленькой твари' и 'грязного отродья Рендарров' они были вынуждены отдать свои жизни в руки отца.

Стоило вспомнить взгляд, которым задыхающаяся от Защитного Слова Даржина Нейзер 'наградила' Илзе, как пропадали всякие сомнения — она будет мстить. Непременно. И, скорее всего, тогда, когда мы с отцом покинем Вэлш — то есть, скорее всего, весной.

Озадачить Кузнечика? Но что он один сможет сделать против двух женщин, жаждущих отомстить за испытанный страх и унижение? Против тех, кто всю свою жизнь оттачивал искусство придворной интриги?

'Вам и вашему сыну придется провести остаток жизни здесь, в замке Красной Скалы. На правах членов моей семьи...' — грустно повторил я про себя. — 'Кроме того, вам придется дать мне слово, что вы никогда не воспользуетесь своим даром против моего сюзерена и его подданных...'

Увы, эта формулировка оставляла слишком много простора для маневра. А вынудить отца ее пересмотреть не представлялось возможным: он уже принял обе клятвы. То есть начал относиться к ним, как к Закону. И, соответственно, не оставил мне возможности для ответных действий... Или все-таки оставил?

'Оставил!!!' — мысленно воскликнул я, найдя довольно простой выход: для того, чтобы защитить Илзе от любых поползновений ее родных, требовалось просто забрать ее в Арнорд. И поселить в городском доме!

...Видимо, облегчение, которое я почувствовал при этой мысли, как-то сказалось на моем дыхании или движениях рук, так как Илзе, еще мгновение назад растекавшаяся по кровати, вздрогнула, уперлась рукой в покрывало, приподняла правое плечо и встревоженно посмотрела на меня:

— О чем ты только что подумал, милый?

Я с трудом оторвал взгляд от невольно продемонстрированной мне груди, прикоснулся тыльной стороной ладони к своему лицу, почувствовал, что горю, и покраснел еще сильнее:

— Я... придумал, как... справиться с Кошмаром в твоей душе...

— Как?

— Расскажу... Если ты ляжешь...

Илзе сообразила... и улыбнулась. Так, что у меня мгновенно пересохло во рту, а сердце начало биться с перебоями. Потом легла, вытянула руки вдоль тела и закрыла глаза:

— Знаешь, мне нравится, когда ты на меня смотришь... Вот так, как сейчас... Это так приятно...

— А мне нравится на тебя смотреть... — вырвалось у меня. — Ты очень красивая... Только я боюсь... самого себя...

Илзе пожала плечами:

— А я не боюсь. Нисколечко. Ни тебя, ни себя: ты — настоящий мужчина. И мой муж... Смотри, сколько хочешь...

Я представил, как она переворачивается на спину, как колыхнется ее грудь, и... рванул ворот камзола, ставший вдруг жутко тесным. Вздох, другой — и я замер, испугавшись, что Илзе может решить, что я раздеваюсь! Взгляд на ее лицо — и этот страх куда-то улетучился: глаза Илзе были закрыты, а на губах играла счастливая улыбка.

Я смахнул со лба выступившие на нем капельки пота, кое-как заставил себя успокоиться, еще пару раз глубоко вдохнул, и, решив, что смогу нормально говорить, буркнул:

— Так вот, о Кошмаре...

Получилось хрипловато и как-то... нервно, что ли? Я облизал губы, несколько раз напряг и расслабил мышцы спины, а потом продолжил:

— В общем, всю зиму я буду рядом с тобой. А весной заберу тебя в Арнорд...

— От мамы и Даржины? — мгновенно сообразила Илзе.

— Да...

— Я не поеду...

— Что?

— Я останусь тут... — твердо сказала принцесса. Потом набросила на себя край одеяла, перевернулась на бок и хмуро посмотрела на меня: — Знаешь, лучше бы вы их убили...

Я вытаращил глаза:

— Н-не понял?

Илзе закусила губу, угрюмо посмотрела куда-то сквозь меня и криво усмехнулась:

— Ты и твой отец — чистые и прочные, как алмаз. Вы по-настоящему преданы своему сюзерену, вы держите свое слово в любых ситуациях, и искренне уверены, что все остальные — такие же, как вы. Увы, это не так! Пойми, моя мама и Даржина — это две ядовитые змеи, только и ждущие возможности ужалить...

— Они сказали нам все три Слова! — попробовал возразить я. — И теперь...

Илзе грустно вздохнула:

— Даржина права: ты плохо знаешь женщин! Вернее, не знаешь их совсем... Вспомни, как они говорили вам эти самые слова?

— Нехотя... с ненавистью глядя на тебя... При этом леди Даржина была бледной, как полотно, а твоя мать — красной, как вареная свекла...

— Я не о том. Главное, что поодиночке! Они близкие родственницы, знают друг друга не один десяток лет, оказались в одной и той же безвыходной ситуации — и все равно до смерти боятся за свою жизнь и свободу сознания!

Я вспомнил свои ощущения и согласно кивнул:

— Ну да!

— А теперь задумайся вот о чем: они считают тебя и графа Логирда врагами! Значит, обязательно заключат союз против вас...

— И?

— Две Видящие, пользующиеся полной свободой передвижения... Очень сильные, заметь... Которым очень мешают Слова, которые душат их, как ошейник... Дальше догадаешься?

— Уберут их друг другу? По-очереди?

Илзе кивнула:

— И будут изображать, что они есть. А вот потом... В общем, тут есть варианты... Первый, сравнительно неплохой. Моя мать дождется, пока ваши воины привезут ей сына и решит, что спокойная жизнь в замке Красной Скалы лучше, чем гнев моего отца. Даржина убедится в том, что шевалье Вельс Рутис действительно способен подарить ей десяток лет жизни без болезней, и просто уведет его из графства. В Свейрен...

— ...сделав личинами десяток-другой наших воинов, и, конечно же, предварительно убив Кузнечика? — представив себе такую ситуацию, уточнил я.

— Да. В ваше отсутствие ей будет мешать только он... — подтвердила Илзе. — Кроме того, зная, на что способны Утерсы и воины Правой Руки, она для собственного успокоения наверняка прихватит с собой еще и Лидию с Айлинкой...

Я заскрипел зубами:

— И это ты называешь сравнительно неплохим вариантом?

— Да. Второй — намного хуже. Моя мать и Даржина подомнут под себя весь Вэлш, отправят гонца к отцу и в обмен на свое будущее подарят ему Элирею. В этом варианте о судьбе твоей мамы и сестер не хочется даже думать...

— Мда-а-а... — ошарашенно протянул я.

Илзе выпростала руку из-под одеяла, ласково потрепала меня по волосам и грустно улыбнулась:

— Вот поэтому-то я и должна остаться... Эх, если бы... Ха!!! Ронни! Я передумала: я поеду с тобой!!!

Глава 19. Фирол Серебряная Струна.

...Гриф лютни привычно лег на левую ладонь. Пальцы легонько пробежались по струнам, проверили их натяжение и замерли, словно испугавшись своей дерзости. Несколько мгновений неподвижности — и пальцы правой руки, до этого нежно ласкавшие отполированную и покрытую лаком деку, на миг зависли над розеткой, и в многоголосый гам единственного зала таверны 'Сломанный щит' вплелся первый аккорд.

Дородная молодка-разносчица, довольно успешно отбивавшаяся от домогательств порядком подвыпившего мужика, мгновенно развернулась на месте, вгляделась в лицо барда, кокетливо поправила волосы и заулыбалась.

Мужик, перед которым вместо пышной груди девицы вдруг оказался ее необъятный зад, растерянно икнул, нахмурил брови и вцепился своими лапами, покрытыми засохшей коростой, в широченные бедра. Видимо, решив заставить свою даму повернуться. Не тут-то было: отмахнувшись от ухажера влажной и не особенно чистой тряпкой, разносчица сорвалась с места и в три здоровенных прыжка оказалась рядом с помостом:

— Доброй ночи, красавчик! Меня зовут А-...

— А ну-ка брысь на кухню!!! — рявкнул хозяин 'Сломанного щита', и, погрозив девице костлявым кулаком, повернулся к залу: — А ну ма-а-алчать!!! Сеня-а-а... в ма-а-аей таверне-е-е играет и па-а-ает за-а-алатой голос Дие-е-енна, ви-и-иликий и нип-привзайденный Фирол Си-и-иребряная Струна-а-а!!! Для тех, хто меня не понял: он па-а-ает, а вы — ма-а-алчите! Ясна?!

— Струна серебряная, а голос золотой! Гы-ы-ы!!! — пьяно расхохотался какой-то шутник. И тут же умолк, увидев, что вышибалы, стоящие рядом с входной дверью, одновременно набычились и угрожающе провернули в руках увесистые дубинки.

Снова набрав воздуха в необъятную грудь, Манкас по прозвищу Рваная Губа изо всех сил врезал кулаком по заставленной кружками стойке и рявкнул еще громче:

— Ишшо одно слово — и кто-то ни-и-идасчитаеца зубов!!!

Видимо, в способностях вышибал никто не сомневался, так как в зале мгновенно наступила мертвая тишина.

Страшно довольный реакцией зала, Рваная Губа повернулся к Фиролу и неопределенно пошевелил пальцами:

— Ты, эта, можешь начинать...

Бард кивнул, задумчиво оглядел одежду разгоряченных выпитым вином слушателей и криво усмехнулся: публика тут собиралась... мягко выражаясь, не особо состоятельная. Значит, надеяться на хороший заработок не стоило. А все из-за не вовремя сломавшегося колеса! Если бы не оно, то труппа успела бы въехать в городские ворота и теперь работала бы в каком-нибудь из лучших постоялых дворов Мегли , а не в этой занюханной забегаловке.

— Баллада... — начал он, потом сделал небольшую паузу, и, заметив, что на лицах слушателей начали появляться недовольные гримасы, с ухмылкой закончил: — ...о веселых похождениях отставного солдата Ярмара по прозвищу Корень!

Зал взвыл от радости: эта разбитная песня, всех куплетов которой не знал ни один бард Диенна, повествовала о приключениях сына мельника из небольшого городка под Малларом после Четырехлетней войны.

Отставной солдат, честно заслуживший аж две алые нашивки, был молод, хорош собой и весьма любвеобилен. Поэтому его путь от стен Баррейра до родного дома превратился в увлекательное путешествие по чужим постелям и сеновалам.

Воин, не раз глядевший в лицо смерти, не боялся ни оскорбленных мужей, ни отцов обесчещенных им девиц, ни городской стражи. Поэтому, увидев очередную красавицу, без малейших раздумий бросался в атаку. И, конечно же, побеждал.

Естественно, для каждой красотки выбиралась своя тактика — крестьянки млели от изысканных комплиментов и обещаний жениться, жены и дочери мастеровых — от широченной груди и сильных рук, зажиточные купчихи — от его молодости и красоты, а дворянки — да, были и такие! — сдавались от неудержимого натиска и безграничного нахальства.

Надо ли говорить, что все четыре основных припева этой баллады знали все? Не успевал Фирол допеть куплет про какую-нибудь крестьяночку, как зал молодецки подхватывал:

'...Кусочек хлеба, пива кружку —

— и я, согревшись у огня,

Забуду милую подружку,

ту, что в деревне ждет меня...'

Запевал про дворянку — и вскоре глох от давно набивших оскомину строк:

'Не обещаю я куплетов,

и куртуазной чепухи...

Возьму за это... и за это —

— и на кровать, под балдахин...'

Особенно сильно на нервы действовали доморощенные шуты, пытавшиеся показать, за что именно бравый Ярмар хватал прекрасных дворяночек, прежде чем ими овладеть: эти придурки то и дело вскакивали на ноги и принимались гоняться за злыми, как собаки, разносчицами, мешая им собирать 'благодарность'. И периодически получали по голове. Как от хозяек 'этого и того самого', так и от отрабатывающих свои деньги вышибал.

При желании петь балладу можно было бесконечно — куплета после двадцатого слушатели встречали первый с таким же восторгом, как и в начале выступления. Ибо каждый из них, слушая немудреное пение, представлял себя на месте Ярмара. И гордился своей наглостью, неотразимостью и мужской силой.

Можно было. Но минут через двадцать, добросовестно пропев добрую четверть известных ему куплетов, Фирол последний раз ударил по струнам, и, вскочив с табурета, вскинул лютню над головой:

— Пока все! Пока...

— У-у-у... — расстроенно взвыл зал.

Бард выставил перед собой ладонь, дождался тишины и с улыбкой сказал:

— Пьете?

— Да!!!

— Давно?

— Да-а-а!!!

— А у меня горло пересохло...

Тут же раздался грохот кружек и характерное бульканье — добрая половина присутствующих восприняла это, как намек.

Не дожидаясь, когда к нему ринутся желающие выпить вместе с 'ви-и-иликим и нип-привзайденным', Фирол щелкнул пальцами — и на помост взлетели братья Огоньки:

— Итак, пока я поправляю свое здоровье, вы можете полюбоваться на самых известных жонглеров и метателей ножей во всем Онгароне!!! Братья Игар и Эган!!! Быстрые, как ветер и смертоносные, как веретенка!!!

Приунывшая было публика восторженно взвыла. И во все глаза уставилась на замелькавшие в воздухе клинки...

...Спрыгнув с помоста, Фирол подошел к Урману Скале, отдал ему свою лютню и неторопливо направился к стойке: судя по выражению лица Иллары, стоящей рядом с хозяином, выручка после первой части выступления была намного ниже ожидаемой.

Подойдя к девушке вплотную, бард заглянул в ближайшую шапку и поинтересовался:

— Что, настолько плохо?

— Одна медь... — отозвалась она. — Да и той немного...

Фирол расстроенно вздохнул, кивнул хозяину, ткнул пальцем в чистую кружку... и вздрогнул, услышав тихий шепот за своей спиной:

— Второй этаж... Третья комната слева... Шевели костями, Струна...

'Шевели костями...' — угрюмо повторил бард полузабытый пароль, залпом осушил протянутую ему кружку, буркнул Илларе что-то невразумительное, и, сгорбившись, поплелся по направлению к лестнице...

...Остановившись перед дверью в нужную ему комнату, Фирол зачем-то отряхнул камзол и шоссы, вытер рукавом вспотевшее лицо, и, поймав себя на мысли, что трусит, потянул на себя ручку.

Шаг внутрь — и возникшая рядом мощная фигура споро охлопала его ладонями, в мгновение ока лишив всего, что можно было счесть оружием. А потом легонько толкнула в спину. Отчего Фирол был вынужден сделать пару шагов и оказаться лицом к лицу со своим прошлым.

— Ну, здравствуй, Струна! — сказало прошлое. И нехорошо улыбнулось.

— Доброй ночи, ваша милость...

— Что-то ты мне не рад... А ведь когда-то ждал каждой нашей встречи с плохо скрываемым нетерпением! Ты что, так много зарабатываешь?

— Я отошел от дел, ваша милость! Уже давно... — начал, было, бард, потом понял, насколько фальшиво это звучит, и замолчал.

— Слышали! Мы с его светлостью даже радовались за тебя... Искренне! А потом... потом поняли, что нам тебя не хватает...

— Но вы же обе-...

— Обещали... — кивнул Виллар Зейн. — Ты сделал свою работу, и мы сдержали свое слово... Поэтому приказывать тебе я не буду. А просто сообщу, что нам очень нужна твоя помощь... и буду ждать шага навстречу...

Фирол криво усмехнулся: чего-чего, а ждать сотник Тайной канцелярии никогда не умел. Все, что было нужно ему или его сюзерену, он получал предельно быстро и в полном объеме. Невзирая на сложности или чье-то нежелание...

'Запомни, Струна, я никогда не делаю ни одного лишнего движения. Если я дотронулся до рукояти своего меча — это значит, что кто-то умрет. Если взялся за кошель с монетами — то либо заплачу за услугу, либо... дам им по голове...'

Вытерев о шоссы враз вспотевшие ладони, бард обреченно поинтересовался:

— Чем я могу вам помочь, ваша милость?

— Мне нужно, чтобы ты и твои люди отправились в Вэлш: на носу зима, а веселить графа Логирда и его семью НЕКОМУ...

— В Вэлш?! — вскрикнул Фирол, и тут же получил по голове от пса , мигом оказавшегося рядом.

— В Вэлш? К Утерсам? Ни за что!!! — горячечным шепотом затараторил бард, не обращая внимания на недовольную гримасу Вилара Зейна. — Я готов сунуться куда угодно — в Ратмар, в Вестарию, к равсарам, — только не к ним!!!

Как ни странно, сотник ничуть не расстроился. Пожав плечами, он встал с табурета, одернул щегольский бархатный камзол и спокойно пошел к двери!

— Жаль... А мы так на тебя надеялись...

— Простите, ваша милость, но Утерс Неустрашимый и его воины — это... это...

— Странно — мне они страшными не показались. Люди как люди. Ну, может, чуть более сильные и быстрые, чем обычные солдаты... Да, кстати... Если я не ошибаюсь, то это твое?

Фирол кинул взгляд на ладонь сотника и похолодел: кольца, лежащие на ней, принадлежали его дочерям и жене! Самое тоненькое из них — серебряное, с малюсенькой жемчужинкой, — он подарил младшенькой только месяц назад!!!

По спине потекли струйки холодного пота, а сердце резанула такая острая боль, что потемнело в глазах.

— Я... поеду... в Вэлш, ваша... милость... — с трудом заставив двигаться непослушные губы, прошептал он. — На что... я должен... обращать внимание?

Виллар Зейн пожал плечами:

— Ну, если ты настаиваешь, то... Ладно, так и быть, мы поручим это дело тебе... На что обращать внимание? Да ни на что: нам нужна не информация, а человек. Один. Если быть совсем точным — женщина...

Фирол вытаращил глаза:

— Кого-то похитить? У Утерсов? Но это просто невозможно! И потом, я всегда собирал только информацию!!!

— Да, так и есть... Но не забывай — ты был одним из лучших соглядатаев! Да, в общем-то, и сейчас лучший. Опять же, у тебя в труппе — шесть тренированных телохранителей. А телохранитель — это тот же убийца... Короче говоря, нам ОЧЕНЬ нужна эта женщина! Других бардов у нас нет, а засылать в графство воинов бессмысленно... Кстати, обрати внимание на то, что во времени мы вас не ограничиваем...

— Да, но зимой большинство воинов Правой Руки...

— Не перебивай, когда я говорю!!! — разгневавшись, рыкнул сотник, сжал кулаки... и виновато вздохнул: — Прости — последние дни выдались у меня уж очень тяжелыми... О чем я там говорил? Ах, да, о времени! В общем, найти удобный момент один раз за три месяца ты как-нибудь сможешь... А что касается вассалов Неустрашимого — ты можешь их не бояться: есть основания полагать, что очень скоро большая их часть отправится на запад...

'А если не отправится?' — мысленно спросил себя Фирол. И хмыкнул: — 'Тогда мы просто умрем...'

— Ну, и еще пара мелочей: когда вы доставите в Свейрен нужного мне человека, каждый из вас получит бешеные деньги: аж по десять золотых! Если кто-то не вернется, то мы передадим эти деньги его семье...

— Иллара и Урман — сироты... — думая о своей семье, глухо пробормотал бард.

Сотник поморщился:

— Это они тебе так сказали? У-у-у, Струна, кажется, ты начинаешь стареть. Ладно, пусть так! Тогда передай этим сиротинушкам, что если они запамятовали о своих родных, то эти деньги с удовольствием пропьют в Башне ...

— Передам, ваша милость...

— Вот и хорошо... А теперь посмотри-ка во-он на тот холст... — Виллар Зейн ткнул пальцем за спину Фирола, и бард, повернувшись, прикипел взглядом к лицу немолодой, но довольно привлекательной женщины...

— Запомнил, как она выглядит?

— Да, ваша милость!

— Тогда держи вот этот пакет. В нем — кое-какие инструкции... И... удачи тебе, Струна!

Глава 20. Принцесса Илзе.

— Сегодня мы будем учиться падать... — 'обрадовал' меня Ронни за час до конца тренировки. — Предупреждаю, что это не так просто, как кажется. Казалось бы — вот я, вот — пол. Достаточно качнуться вперед, подставить руки — и я окажусь на нем, целый и невредимый...

'Ага, как бы не так...' — мысленно хмыкнула я, вспомнив некоторые из своих падений. — 'Можно разбить коленки, расквасить нос или сломать себе запястье...'

— Увы, это только кажется. Для того чтобы ничего себе не повредить, требуется определенный навык... — сделав небольшую паузу, Утерс-младший покачнулся и начал падать. На спину! Плашмя!!!

Хлопок обеими ладонями, глухой удар — и мой личный учитель, даже не поморщившись, спокойно скрестил руки на груди! Уже лежа! И, глядя на меня снизу вверх, продолжил свои объяснения:

— Увы, падать так, как удобно, да еще и на ровные и мягкие поверхности приходится крайне редко. Как правило, ты понимаешь, что летишь, совершенно неожиданно. И именно тогда, когда под ногами оказываются острые камни, валежник или пол какой-нибудь таверны, заваленный обломками мебели и телами менее удачливых бойцов, чем ты. Поэтому к падению надо быть готовым... Всегда...

Он был прав: учитель Коэлина говорил приблизительно то же самое. Правда, не про падение, а про готовность воина к атаке.

— Учиться падать мы будем по-разному: вперед, назад, на бок, с перекатом и без, с ударами в тех, кто нас бросает, с блоками, подсечками и захватами. И будем этим заниматься ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы это нелегкое искусство намертво вросло в твое тело...

— Хорошо... — кивнула я. И с надеждой покосилась на свернутую в рулон циновку, лежащую у стены.

Увидев, куда направлен мой взгляд, Ронни виновато улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Как говорит Кузнечик, лучший учитель воина — это боль. Для того чтобы перебороть страх перед падением на твердую поверхность, надо на нее падать... Долго и упорно...

Я притворно вздохнула:

— Ну и пожалуйста...

— Начнем с падения назад. Смотри внимательно... — Утерс-младший вдруг оказался на корточках, медленно развел руки в стороны и начал клониться назад. — Для того чтобы не удариться спиной, перед самым касанием надо шлепнуть по полу обеими ладонями... Вот так!

Сдвоенный звук удара — и он снова оказался на полу:

— Поняла? Теперь твоя очередь...

'Со стороны смотрится очень просто...' — подумала я. И попробовала повторить...

...Разобраться со своевременностью шлепков ладонями я смогла эдак падения после двухсотого. К этому времени моя спина и попа превратились в один сплошной синяк. Руки от локтей и ниже — тоже. Впрочем, это меня нисколько не расстраивало: у меня начинало получаться! И в среднем один раз из пяти я ничего себя не отбивала!

Это оценил и Ронни — после очередного удачного падения он подал мне руку, помог встать и удовлетворенно улыбнулся:

— Молодец! Для первого дня — очень даже неплохо...

— Действительно неплохо... — раздалось откуда-то со стороны двери. — А как со всем остальным?

— Отрабатываем потихонечку... — с легким вызовом в голосе отозвался Ронни.

У меня на душе сразу же потеплело: Утерс-младший пытался меня защищать даже перед своим учителем!

Видимо, Кузнечик тоже почувствовал то же самое, что и я, так как расплылся в ехидной улыбке:

— Может, продемонстрируете?

— С удовольствием! — тут же ответила я, не дав набычившемуся Ронни сказать какую-нибудь глупость. — Что именно вы хотели бы посмотреть?

— Ну, для начала 'Глину'. Если, конечно, вы уже пробовали ее делать... И, ваша светлость, пожалуйста, обращайтесь ко мне на 'ты'...

Я кивнула, сделала шаг вперед, закрыла глаза, глубоко вздохнула и поплыла...

...Шевалье Динтар Грасс оказался Учителем с большой буквы: он не только видел мои ошибки, но и очень доходчиво объяснял, как от них избавиться. Например, заметив, что я никак не могу заставить свои бедра вращаться так, как того требует Ронни, Кузнечик посоветовал мне добавить в разминку одно простенькое упражнение: становиться в стойку лучника так, чтобы переднее колено упиралось в стену, и вращать тазом вперед, стараясь, чтобы оно от нее не отрывалось. В результате, чтобы понять и повторить упорно не дающееся движение, мне потребовалось всего несколько десятков повторений!

Для того чтобы исправлять другие ошибки, он использовал тот же способ: придумывал положение тела, при котором я не могла делать движение неправильно. И ждал, пока я почувствую правильную технику исполнения...

...Заниматься с ним оказалось очень интересно, но эдак через час я нехотя прервала очередное его объяснение и с улыбкой поблагодарила за тренировку.

Как ни странно, он понял причину такого поступка! И, ничуть не обидевшись, перетек к входным дверям. Еще один поклон — и его голос раздался уже из коридора:

— Всегда к вашим услугам, молодая госпожа...

— Мда, учить других не менее сложно, чем учиться самому... — глядя на колыхающуюся портьеру, мрачно пробормотал Ронни. — Я чувствую себя несмышленышем! И... мне кажется, что Учителя из меня не получится...

Я подошла к нему, обняла его за талию и прижалась щекой к груди:

— Получится! Ты добросовестный и упорный... Научишься! А я тебе помогу...

— Спасибо, милая! — чуть менее грустно сказал он. Потом немного подумал и добавил: — Только с завтрашнего дня мы будем заниматься по-другому: по утрам — у Кузнечика, а вечерами — вдвоем. Так ты научишься быстрее...

— Правильно!!! — радостно взвыла влетевшая в зал Айлинка. — Будем заниматься вместе! А то вы тут обнимаетесь, а мне скучно...

Увидев сияющее личико своей сестры, Ронни грозно нахмурил брови и упер в бок правый кулак:

— Скучно? Иди сюда — я тебя обниму! Так, что ты будешь помнить эти объятия до конца своих дней...

— Ой-ой-ой, какие мы грозные... — фыркнула она. Но подходить почему-то не стала. — Кстати, чем строить мне морды и угрожать, лучше бы поинтересовался, зачем меня к вам прислали...

— Прислали? И зачем?

— А не скажу!!! — девочка высунула язык и замотала головой.

Ронни вдруг выскользнул из моих объятий, выхватил из ножен мечи, прыгнул к ней и изо всех сил рубанул... туда, где за мгновение до этого находилась ее шея!

Уходя от удара, Айлинка на мгновение припала к его груди, потом поднырнула под его руку, легко изогнулась, пропуская меч мимо талии, и, весело хохоча, заметалась по залу.

Прыжок... уход... перекат... уход с приседанием... прогиб в спине... легкое прикосновение выхваченного из ножен кинжала к одному из мелькающих вокруг клинков... скольжение в сторону... еще один прыжок... — девочка с такой легкостью уворачивалась от его атак, что я почти сразу же перестала за нее бояться! И, подскочив к стене, сорвала с нее легкий тренировочный меч.

— Айлинка! Меч!!!

В мгновение ока оказавшись рядом, маленькая воительница вырвала его из моей руки и с гиканьем бросилась в атаку!

Удар мечом в горло, пинок ногой в колено, глубокий выпад — и ее кинжал чуть было не дотянулся до живота Ронни.

— А-а-а! Так не честно!!! — взвыла она, когда он, невесть как оказавшись сбоку от нее, легким шлепком по попе отправил ее в полет к ближайшей стене. — Ты должен был уйти назад!!!

— Че это вдруг? — забросив мечи в ножны, ухмыльнулся он. — Я же видел, насколько глубоко ты бьешь...

— Видел... А мог бы взять и зажмуриться... — сообразив, что веселье закончилось, обиженно буркнула девчонка. Потом кинула взгляд на меч в своей руке и снова засияла: — Ха!!! А леди Алиенна — за меня! Когда она научится сражаться, мы тебе покажем...

— Покажем... — рассмеялась я. — А пока он нас боится, скажи мне, пожалуйста, зачем тебя к нам прислали...

Айлинка сморщила носик, склонила голову к плечу... и вздохнула:

— Ладно, скажу! Мама просила, чтобы после тренировки вы, леди Алиенна, зашли к ней...

— Спасибо, обязательно зайду...

В глазах девочки возник немой вопрос:

'И все?!'

Сообразив, чего она от нас ждет, я запоздало поинтересовалась:

— А ты не знаешь, зачем?

— Конечно, знаю! Портной приехал! Из самого Арнорда! — радостно затараторила она. — Привез с собой четыре огромных-преогромных сундука с тканями, кружевами и лентами, и то ли два, то ли три наполовину готовых свадебных платья. Мама сказала, что надо их померить, а потом решить, какое нам нравится больше...

— Я-а-асно... — расстроенно протянул Ронни. — Это надолго...

— Угу... — довольно согласилась Айлинка. — Надолго. Так что ты можешь заняться чем-нибудь важным. Например, потренировать воинов, свободных от караула. Или сбегать собрать цветы где-нибудь в нижнем течении Кровинки ...

...Увидев меня, мэтр Вилим радостно улыбнулся, попросил выйти на середину комнаты, и раз пять обошел вокруг. Медленно-медленно! Так, как будто к каждой его ноге была привязана колода для разделки мяса. Потом, буркнув себе под нос что-то невразумительное и зачем-то засунув в рот десяток иголок, так же медленно дополз до ближайшего сундука, откинул в сторону крышку и принялся вываливать на ковер один рулон ткани за другим.

Увидев выражение моего лица, леди Камилла, восседающая на диване, заулыбалась:

— Невеста моего сына должна быть ослепительно-красивой! Поэтому тебе придется потерпеть...

— Бу-у-ет а-а-и-ой, ва-а-а све-е-ость... — промычал портной, и, победно вскинув над собой рулон кроваво-красного бархата, добавил: — Э-о а-ам о-ой-ет...

— Вилим! Будь любезен, вынь изо рта иголки и повтори еще раз! — приказала графиня.

Мэтр Аленто поочередно воткнул иглы в отворот левого рукава камзола и виновато вздохнул:

— Простите, ваша светлость! Я сказал, что, кажется, это будет в самый раз!

— А почему красное? — поинтересовалась Айлинка. — А не светло-зеленое или розовое?

— Известно, что этот цвет заставляет мужей... э-э-э... сходить с ума от любви... — тут же объяснил портной. — И хотя некоторые философы утверждают, что это — чушь и суеверия, я бы, пожалуй, прислушался к мнению народа...

— А зачем леди Алиенне сумасшедший муж? — искренне удивилась девчушка. — Не знаю, как вы, а я бы скорее согласилась идти под венец голой, чем в красном платье!

Мы с леди Камиллой переглянулись и расхохотались...

...Услышав негромкий скрип дверных петель, я, стараясь не шевелить плечами, осторожно повернула голову и уставилась на возникшую на пороге наперсницу леди Камиллы.

— Ваша светлость! Ужин подадут через полчаса...

— Ужин?! — одновременно воскликнули я и леди Камилла. Потом так же одновременно покосились на занавешенное окно и виновато улыбнулись. Графиня — потому, что решила, что заставила меня забыть про обед, а я — сообразив, что за день ни разу не вспомнила про Ронни.

— Так, Вилим, на сегодня хватит! — голосом, не терпящим возражений, сказала леди Камилла. Потом подошла ко мне и принялась вытаскивать из сметанного вживую платья скрепляющие его иголки.

— Осторожно, ваша светлость!!! — расстроенно воскликнул портной! — Я же только размер наметил!!! Позвольте мне!!!

— Ты будешь возиться до завтрашнего утра, а мы очень торопимся...

...Несмотря на спешку, в гостиную мы вошли самыми последними. И шли к своим креслам под насмешливыми взглядами графа Логирда, Ронни и... мамы с Даржиной Нейзер! Леди Камиллу это ничуть не расстроило — усевшись по левую руку от мужа, она пододвинула к себе тарелку и с интересом принюхалась:

— Ну, и что у нас сегодня на ужин?

А я, уткнувшись взглядом в блюдо с тушеными рябчиками, сразу же попыталась уйти в небытие, чтобы еще раз оценить взгляд мамы, который она бросила на сидящую напротив нее Даржину...

Не знаю почему, но отделить от луковицы тонюсенькую пленочку последних прожитых минут оказалось безумно сложно: меня бросало то в Арнорд, то в Маллар, то в Сегрон. Поэтому, попав в нужное мне 'почти сейчас', я первые несколько мгновений тихо радовалась. А потом напрочь расстроилась. Ибо не увидела в глазах матери и тени того страха, который она всегда испытывала перед Даржиной!

'Они уже договорились!' — мрачно подумала я. — 'И теперь просто ждут ночи, чтобы убрать Слова!'

Перед лицом мелькнули руки слуги, на тарелку аккуратно опустился кусок дымящегося мяса... и я вдруг вспомнила, что до приезда его величества остается каких-то полторы недели.

Следующая мысль заставила меня похолодеть: мое бездействие могло поставить под удар не только род Утерсов, но еще и семью верховного сюзерена Элиреи!

'Ну уж нет!!!' — выныривая из транса, пообещала себе я. И вздрогнула, услышав встревоженный шепот Ронни:

— Что-то случилось?

— Да, милый... — так же тихо ответила я. Потом ласково прикоснулась к его ладони и добавила: — Расскажу чуть позже... А пока постарайся не показывать, что ты взволнован...

Ронни кивнул и, как ни в чем не бывало, с аппетитом принялся за еду. Я последовала его примеру. И даже поддержала застольную беседу...

Когда нам подали десерт, я представляла, что надо делать. И с нетерпением ждала конца ужина. Естественно, не показывая и виду...

...Мама и Даржина вышли из гостиной сразу же за графом Логирдом и леди Камиллой. И, обсуждая какую-то историю, связанную с баронессой Летицией Фанзер, неторопливо двинулись в сторону Западной башни.

Проводив их взглядом, я пожелала доброй ночи Айлинке, оперлась на руку Ронни и так же неторопливо пошла в другую сторону.

Короткий переход по коридорам — и мы с Ронни, поднявшись по лестнице, ввалились в мою гостиную. Удостоверившись, что Кристы в покоях нет, я опустилась на ближайшее кресло, потерла лицо ладонями и криво усмехнулась:

— Как я и предполагала, они договорились...

Ронни пожал плечами:

— Быстро... А что тебя так расстроило?

— То, что дней через десять-двенадцать в Вэлш приедет его величество с супругой и сыном! Понимаешь?

Короткое мрачное молчание — и резкий выдох. Кажется, уже из коридора:

— Жди...

Я довольно кивнула, уставилась на пламя свечи, и, решив, что разговор Ронни с графом Логирдом займет как минимум полчаса, ушла в прошлое. Туда, где в Вэлше не было мамы и Даржины, где я волновалась только за графа Аурона, а не за короля Элиреи и его семью...

...Дверь распахнулась с такой силой, что чуть было не слетела с петель. Еле слышное шуршание ковра — и перед моим лицом возникли глаза графа Логирда. В которых горела нешуточная тревога:

— Дочка! Скажи, что я должен сделать?

'Скажи, что я должен сделать!' И ни сомнений в моей правоте, ни уточняющих вопросов! Ничего!!!

Я... слегка растерялась. Поэтому спросила откровенную глупость:

— Вы мне... верите?

Широченная ладонь Утерса Неустрашимого ласково легла на мое колено и легонечко его сдавила:

— Да...

Сердце заколотилось, как сумасшедшее: он ВЕРИЛ! Мне, дочери заклятого врага своего сюзерена! Я благодарно улыбнулась и вопросительно посмотрела на Ронни.

— Рассказал. Все. Можешь не объяснять!

— Что ж... Тогда, ваша светлость, вам нужно вызвать к себе мою мать и леди Даржину... По очереди... Потом сказать каждой Слово... Первое... Остальное я сделаю сама...

Глава 21. Касым-шири.

...Первые четыре дня в Сайка-ойтэ, были похожи друг на друга, как две капли воды: ранний подъем, нехитрый завтрак и томительное ожидание Маруха, сына Нардара, еще до рассвета уходившего в безумное хитросплетение каменных юрт.

Несмотря на то, что Касыму и его воинам было не привыкать сидеть в засадах, возвращения лайши ждали, как изможденная зноем степь — дождя. И не потому, что выходить в город без него было строго-настрого запрещено, а возвращался он всегда очень поздно. Просто в небольшой деревянной юрте, рассчитанной на проживание пяти-шести человек, заняться было просто нечем. Позвенеть саблями — услышат соседи. Побороться — тоже. Наесться и выспаться впрок?

Ели раз по пять в день. А вот спать не хотелось никому: за время, проведенное в ожидании своей очереди идти в город, выспались все. Эдак на месяц вперед. Поэтому с утра до вечера Касым и его воины тенями слонялись по единственной комнате и с надеждой поглядывали в затянутую бычьим пузырем дыру в стене, которую лайши называл странным словом 'окно'...

...Пятый день начался, как обычно — Касым-шири проснулся с первыми лучами солнца, мысленно поприветствовал Удири-бали, выглянувшего из своей небесной юрты и вперившего взгляд в лежащую под ней Степь, позавтракал, проводил сына Нардара до двери и вернулся на свою кошму.

Вспоминать прошлое до появления белолицего лайши было неинтересно. Думать о настоящем — скучно. А мечтать о будущем... мечтать о будущем было страшно: ибо там у него было почти все — уважение сородичей и берза, добрый десяток жен, груда золота, бессчетные стада кобылиц. Почти все. Кроме детей.

Да, представить себе лица или хотя бы фигуры своих будущих детей Касыму никак не удавалось. И это его пугало: то ли Кеите-иринэ вообще не собиралась одаривать его сыновьями, то ли на нем лежало проклятие Сухой Ветви...

'Да не засохнет на мне ветвь моего рода, о Аишка-нэй!!!' — мрачно глядя в потолок, раз за разом мысленно повторял шири. И, не дождавшись ее ответа, сжимал кулаки, обещая себе, что после возвращения с Великой Войны первым делом навестит орс-алуга...

...Когда бог Солнца проскакал на своем златогривом жеребце половину дневного перехода, Касым вдруг услышал легкое поскрипывание на крыльце. И тут же оказался на ногах. С саблей в деснице. И готовым к любым неожиданностям.

Неожиданностей оказалось немного. Всего одна: сопровождавший Маруха, сына Нардара старик. Одетый в настолько грязные и вонючие лохмотья, что от их запаха у Касыма тут же заслезились глаза.

Пока Касым таращил на него глаза и возмущенно думал о тех грязных отпрысках гиены и шакала, которые умудрились довести своего сородича до такого состояния, лайши закрыл за собой дверь, выволок в центр комнаты деревянный чурбачок, и, усевшись на него, хмуро приказал старику рассказывать. Горожанин уставился подслеповатыми глазами в ближайшую стену, и, сгорбившись, заговорил:

— Ну это-ть... ваш-мл-сть... П-браюсь я у энтих ворот, знач-ца, лет осьм, не меньше... И згу почти-ть усех... Асаблива-ть ярых, ваш-мл-сть, мло... но е-ть, е-ть...

...Добрую половину сказанного им Касым не понимал: то ли старик вкладывал в обычные слова какой-то другой смысл, то ли намеренно путал следы . Поэтому к концу допроса шири был готов придушить скотину своими собственными руками.

Его воины, видимо, чувствовали то же самое, и когда хмурый, как небо перед Эшшири-осс, лайши провел пальцами по своему горлу, тело старика пробило шесть или семь ножей.

А когда дух старика попрощался с его телом и отправился во владения Хелмасты, оказалось, что он забрал с собой и ночные сны шири и его людей. Правда, в первую ночь после его смерти бодрствовать пришлось только Касыму и сыновьям Шадрата...

...Скользя за лайши между рядами каменных юрт, Касым-шири изо всех сил таращил глаза, пытаясь вовремя разглядеть особо глубокие лужи из нечистот, и мысленно проклинал тесноту проходов и безобразные нравы северян, не стесняющихся гадить прямо там, где живут. Правда, помогало это слабо — не успев выйти из юрты, он перепачкался, как алхыз , и пребывал в таком же бешенстве, как Хелмасты, не получивший обещанной Аишкой-нэй души. Впрочем, это не мешало ему вслушиваться в ночь и пытаться понять, что означает тот или иной звук.

Сайка-ойтэ звучал совсем не так, как Степь: за невысокими деревянными заборами мычали коровы, хрюкали свиньи и кудахтали куры; из окон домов доносился смех, плач и ругань; где-то на востоке размеренно бил колокол, на юге раздавался перестук кузнечных молотов, а на севере кто-то истошно орал.

И пах он тоже иначе: вместо пряных ароматов степных трав, запахов конского пота и выделанных шкур город вонял нечистотами, протухшим мясом и гнилью.

'Два-три месяца — и это стойбище, по верхушки юрт утонувшее в грязи, выжжет очистительный огонь...' — усмехался он. И даже представлял себе высоченные языки огня, охватывающие ту или иную юрту...

...Скользнув в узенький проход между двумя невысокими деревянными заборами, лайши сделал несколько шагов, и... пропал! Замерев на месте, Касым растерянно огляделся, и... почувствовал, что его кто-то тянет за рукав... Повернув голову вправо, он с трудом разглядел темное пятно лица Маруха, сына Нардара, выглядывающую из-за забора на уровне живота.

Перемахнув через покосившийся ряд трухлявых досок, шири мягко упал на дно оказавшейся за ним глубокой ямы, и, почувствовав, что его ноги по колени ушли в густую грязь, мысленно проклял и хозяина ближайшего дома, и всех его детей до девятого колена.

Словно отвечая на его мысли, неподалеку забрехала собака. За ней — вторая, третья — и вскоре над доброй половиной Сайка-ойтэ поднялся собачий лай. Раздраженно поморщившись — блохастые твари здорово мешали слушать ночь, — шири кое-как выпростал ноги из грязи, добрался до стены деревянной юрты, дождался условного знака лайши и занял свое место у затянутого бычьим пузырем 'окна'.

...Тихий стук в дверь — и в юрте раздалось недовольное бурчание:

— Хто?

— Открывай, Нос, я от Батьки Рыка! Дело есть...

— Вот принесло ж тя, паря... Чтоб тя подняло да хряпнуло... — проворчал тот же голос.

Несколько мгновений тишины — и напрягшийся Касым услышал, как лязгнул дверной засов.

— Зовут-то как, паря?

— Марухом, дед... — отозвался сын Нардара. А через два удара сердца с крыльца донесся звук возни и еле слышный хрип.

'Быстро он!' — мысленно отметил тысячник и приподнялся на цыпочки, чтобы лучше слышать происходящее в юрте...

...Ударов пятьдесят сердца внутри было тихо, а потом до шири донесся еле слышный шепот побратима Гогнара, сына Алоя:

— Хватит притворяться! Я точно знаю, что ты уже очнулся! И дергаться не надо — связывать я умею... Что, убедился? Отлично. А сейчас внимательно выслушай то, что я тебе скажу... Итак, мне очень нужны ответы на некоторые вопросы. Если я их получу — ты получишь легкую смерть, а твоей дочери Геле завтра подкинут кошелек с двумя золотыми... Да, ты не ослышался — именно с золотыми! Как ты понимаешь, этих денег и ей, и всем четверым ее детям хватит на долгую и безбедную жизнь... Неплохая цена за никчемную жизнь никому не нужного калеки, правда? Спрашивать, что произойдет, если же ты начнешь упираться, я не советую... Впрочем, так и быть, скажу: я все равно узнаю то, что мне нужно. Но чуть позже, чем в первом варианте. Ты мысленно спрашиваешь, от кого и как. От тебя. Очень просто: я прямо сейчас пошлю своих людей на улицу Речного камня, а эдак через час ты сможешь полюбоваться, как долго и мучительно могут умирать на неструганных кольях твоя дочь и внуки...

После этих слов лайши недолго помолчал. Видимо, дал Носу время подумать. А потом удовлетворенно хмыкнул:

— Как я понимаю, ты готов рассказать все, что мне нужно... Что ж, я рад, что мы договорились... Замри — дай вытащить кляп...

...Нос — отставной десятник городской стражи Сайка-ойтэ — оказался далеко не дураком: уже после третьего-четвертого вопроса Маруха он страшно заскрипел зубами, и вместо ответа угрюмо поинтересовался:

— Война?

Лгать сын Нардара не стал:

— Да...

— Кто?

— А какое это имеет значение?

— Большое... — без тени страха в голосе сказал десятник. — Я хочу понять, где сможет выжить моя дочь...

— Где-нибудь в глуши, подальше от крупных городов...

Нос немного помолчал, а потом негромко вздохнул: — Пусть твои люди передадут ей, чтобы она уезжала к тетке Зелире. А чтобы Геля им поверила, пусть скажут, что в детстве я называл ее Одуванчиком...

— Передадут... — пообещал лайши. — Обещаю. А теперь давай-ка вернемся к сотнику Дарману! Говорят, ты часто бывал у него дома. Скажи, на каком этаже находятся его покои, и ночует ли кто-нибудь по соседству с его спальней...

...Юрта сотника Дармана оказалась ненамного ниже погребального кургана Атгиза Сотрясателя Земли. Черная, как ночь и высоченная, как городские стены, в окружении остальных юрт она выглядела степным львом в отаре овец. Даже забор вокруг нее был не деревянным, а каменным. И не по пояс — а в полтора человеческих роста. Впрочем, воинов, совсем недавно захвативших Ош-иштар, он остановить не смог. Так же, как и два здоровенных канмирца , молча бросившихся на незваных гостей из темноты и напоровшихся на короткие, но от этого не менее смертоносные клинки.

Кстати, на месте сотника для охраны двора такой юрты от воров и грабителей Касым завел бы пару фатташцев или сирдарцев: в отличие от канмирцев те всегда подавали голос, а значит, сообщали хозяевам о приближении опасности...

...Вытерев нож о шкуру пса, способного убивать только изнеженных жителей каменных стойбищ, шири скользнул к широченным двустворчатым дверям, и, увидев, что одна из створок приоткрыта, ошалело почесал затылок: определенно, домочадцы сотника давно не чувствовали мужскую руку!

Пальцы сомкнулись на дверной ручке — и тут же соскользнули. А рука Касыма онемела от сильного удара по плечу.

Возникший рядом сын Нардара легко отвел в сторону удар ножа, мгновенно выхваченного из сапога, заблокировал руку в положении, из которого невозможно ударить, скользнул к шири вплотную и что-то злобно прошипел на ухо.

'Шуметь рано! Дай смазать петли!' — запоздало разобрал тысячник. И, виновато пожав плечами, опустил нож...

Десять ударов сердца — и створка, еле слышно скрипнув, распахнулась. И, впустив в дом четверых вооруженных воинов, закрылась обратно...

...'Второй этаж... С лестницы — направо... То ли вторая, то ли третья дверь...' — мысленно повторил Касым, потом вытащил из-за пазухи кусок тряпки и повязал его на лицо так, как показывал лайши. Взгляд на сыновей Шадрата, которые тоже превратились в демонов Хелмасты — и шири, усмехнувшись, вслед за Марухом двинулся к лестнице. На всякий случай легонько касаясь левой рукой стены...

Замерев перед первой ступенькой, лайши несколько раз прикоснулся носком сапога к самому правому ее краю и жестом приказал:

'Делай, как я!'

'Там — шляпки гвоздей. Если наступать прямо на них, то ступеньки не заскрипят!' — вспомнил шири. И криво усмехнулся насмешке Аишки-нэй: еще совсем недавно, врываясь в дома мягкотелых и трусливых жителей Ош-иштара, он даже не предполагал, что когда-нибудь ему придется входить в такие же дома тихо, как вор...

...Двадцать два шага по ступенькам — и лайши свернул одесную. Занял заранее оговоренное место, выждал какое-то время и приподнял над головой левый кулак.

Убедившись, что оба сына Шадрата уже уперлись плечами в первую и вторую дверь, Касым поудобнее перехватил неудобную рукоять того, что в Сайка-ойтэ называли ножом, слегка согнул колени и мысленно ответил:

'Готовы...'

...Стоило стеклянному кувшину с горлышком, изогнутым, как лебединая шея, слететь с резной деревянной подставки и разбиться об каменный пол, как в первой и третьей комнатах лязгнула сталь. А когда Марух, сын Нардара приглушенно выругался, мешая в свою речь такие же слова, как убитый днем нищий, дверь в спальню сотника Дармана провернулась на петлях и со всего размаху ударилась об стену.

— Бежим!!! — испуганно взвыл лайши, и, развернувшись на месте, бросился к лестнице.

— Держи вора!!! — взвыл сотник, воинственно взмахнул мечом, рванулся следом и... схватился левой рукой за поясницу...

'Убит... Невесть кем... Совершенно случайно...' — мысленно усмехнулся шири, глядя на то, как один из самых уважаемых и опытных воинов Сайка-ойтэ оседает на колени. — 'Всего один удар — а какие будут последствия?'

Глава 22. Принцесса Илзе.

...Мастерская шевалье Рутиса была самым странным местом, которое я видела за свою жизнь: все восемь(!) огромных шкафов в полтора человеческих роста, три стола, широченный подоконник и даже здоровенная жаровня были завалены свитками, обычными и драгоценными камнями, стеклянными и глиняными банками с содержимым и без, металлической утварью, приборами и инструментами. Увидев среди последних пару ножей весьма неприятного вида, я невольно вспомнила хозяйство мэтра Джиэро и на мгновение даже почувствовала дурноту. Но тут же успокоилась, удостоверившись, что в комнате нет ни дыбы, ни пыточного стула, ни самой завалящей рамы для подвешивания за ребро, а пахнет в ней не кровью и нечистотами, а травами и отварами.

Успокоилась. И сразу же обратила внимание на стоящий в дальнем правом углу внушительный каменный постамент, из которого торчало десятка полтора довольно крупных кристаллов, в свете десятка свечей красиво переливающихся всеми цветами радуги. Огоньки, мерцающие на фоне куска мрака, клубящегося у стены, завораживали. И почему-то заставляли ежиться.

А вот чучела животных и птиц вызывали улыбку: мало того, что они были побиты молью, так еще оказались расставлены весьма своеобразно: у меня почему-то возникло ощущение, что медвежонок подглядывает за милующимися кабанчиком и цаплей. А сокол, реющий под потолком, готовится упасть не куда-нибудь, а на его толстый зад.

Единственным животным, которому не было дела до соседей, был мелкий, но чудовищно злобный барсук: он хмуро пялился на ряд стеклянных емкостей с каким-то ядовито-зеленым содержимым. И, наверное, пытался понять, что за дрянь в них налита, и кому понадобилось соединять крышки этих емкостей со стенами золотыми нитями...

Единственным предметом, не бросавшимся в глаза, оказалось ложе, стоящее в самом центре комнаты: покрытое серой тканью, оно казалось частью пола. Или домовиной, прикрытой от детских глаз.

Мысленно улыбнувшись своим мыслям, я чуть запоздало ответила на приветствие шевалье Рутиса, выслушала его рекомендации, подошла к ложу, скинула с ног туфельки... и, уставившись в глаза задумчиво разглядывающему меня лекарю, раздраженно спросила:

— Может, ты все-таки отвернешься?

Вельс удивился. Так, как будто я предложила ему перестать дышать или пройтись по потолку. Потом насмешливо фыркнул, изобразил куртуазнейший поклон, выпрямился и повернулся ко мне спиной:

— Как прикажете, молодая госпожа!

Я заставила себя успокоиться, скинула платье, и, оставшись в одной нижней рубашке, поинтересовалась:

— Ложиться на спину или на живот?

— Сначала на живот... — отозвался лекарь и чем-то загромыхал.

Не успела я улечься поудобнее и сообщить о том, что готова, как до меня донесся ехидный смешок хозяина мастерской:

— Простите, ваша светлость, но раздеваться надо было полностью: увы, колоть через ткань я пока не научился...

'Полностью?' — краснея, мысленно повторила я.

А лекарь, словно издеваясь, продолжил меня смущать:

— Дело в том, что для первой инициации требуется вколоть более пяти десятков игл. Половина из которых ставится в переднюю часть тела. Чем точнее выбрано место укола — тем больше от него толку. Поэтому, прежде чем ставить иглы, я обычно намечаю безвредным красителем каждое из этих мест. Работа очень кропотливая, занимает довольно много времени. Несмотря на то, что я, как вы, наверное, заметили, еще не ослеп...

'Это — лекарь!' — дослушав его монолог, мысленно вздохнула я. — 'Такой же, как Угтак! Стесняться его — глупо...'

— Впрочем, если вы передумали, то так и скажите. Тогда я доложу его сиятельству о вашем решении, и...

— Я не передумала! — рыкнула я, мигом оказалась на ногах, потянулась к подолу рубашки, и... чуть было не рухнула на пол от приступа головокружения.

Шевалье Рутис, тут же оказавшийся рядом, помог мне выпрямиться и хмуро пробурчал:

— Мда... Если бы я знал, что вы такая слабенькая...

— ...то что? Не требовали бы делать Промывание Раковины ? Или не заставляли бы меня пить эти жуткие отвары, от которых у меня по полдня кружилась голова?

— Я уговорил бы графа Логирда перенести вашу инициацию на месяц. И все это время поил бы вас другими отварами. Укрепляющими ваше тело... Кстати, может, действительно стоит перене-...

Я с ужасом вспомнила ощущения, испытанные во время процедуры промывания кишечника и отрицательно помотала головой:

— Ну уж нет!!!

— Что ж, тогда раздевайтесь... Только осторожно...

Разделась. Легла. Опустила лицо в довольно удобную выемку, и, подумав, ушла в недавнее прошлое...

...Когда мама присела в реверансе, и, пожелав нам всем добрых снов, отправилась в свои покои, граф Логирд откинулся на спинку кресла и ошарашенно уставился на меня:

— Не верю собственным глазам! Твоя мать совершенно нормальна! Она не забыла свое прошлое, прекрасно понимает, где находится сейчас, знает, чего лишилась — и в то же время не испытывает к нам ненависти, радуется будущей встрече с сыном и искренне готова выполнять принятые на себя обязательства!

Я устало кивнула.

— А Даржина нам благодарна! И на самом деле готова делать все, что потребуется, лишь бы Рутис избавил ее от постоянных болей!

Я кивнула еще раз.

— А еще я не понимаю вот что: ты общалась с ними совершенно по-разному, а результат оказался одинаков...

Объяснять причины у меня не было сил, поэтому я просто пожала плечами.

— Отец, Илзе очень устала... — встревоженно глядя на меня, сказал Ронни. — Ей необходимо поспать...

Утерс Неустрашимый виновато улыбнулся, встал с кресла, подошел ко мне и подал мне руку:

— Позволь, я провожу тебя до твоих покоев? И-и-и... прости, дочка — я просто не ожидал такого результата...

Я оперлась на предложенную ладонь и встала:

— С удовольствием приму ваше предложение... А что касается результата — ничего особенного: в роду Рендарров Видящих используют именно так. Поэтому все давно отработано до мелочей. Тут важнее другое. То, что мы успели их остановить...

Взгляд графа мотнулся вправо-вверх, а потом в нем появилось понимание и облегчение:

— Да...Планы у обоих были... как бы так помягче выразиться, убийственные... В прямом смысле этого слова...

Коротенькая пауза, во время которой Логирд Неустрашимый усиленно думал о планах мамы и Даржины, — а потом в его взгляде появилась уверенность в правоте принятого решения:

— Ты опять сделала все, что могла. Спасибо. Теперь моя очередь...

Ронни сделал страшные глаза, и я поняла, что сейчас Неустрашимому лучше не возражать.

— Говорят, ты начала изучать мечевой бой?

— Да... — кивнула я.

— Что ж. Тогда я прикажу Брюзге тебя инициировать...

'Меня... что?' — хотела переспросить я. Но не стала, так как увидела выражение лица своего любимого мужчины: вытаращенные глаза, отвалившаяся челюсть и взгляд, в котором было одно сплошное УДИВЛЕНИЕ.

— Инициировать??? — обретя дар речи, спросил он. — Илзе?

— Ее высочество Илзе Рендарр... или графиню Алиенну... Утерс! — улыбнулся граф Логирд.

— Но... она девушка!!!

— Эта девушка сделала для Элиреи ничуть не меньше, чем каждый из наших предков. Кроме того, она вошла в род, а не выходит из него... Та-а-ак... Ты что, против?

— Неа!!! Наоборот!!! А когда?!

— Как подготовишь...

Я растерянно улыбнулась: судя по выражению глаз Ронни, эта самая инициация была чем-то вроде награды, достающейся за очень большие заслуги. И только мужчинам. Поэтому он сиял от счастья, а в месте с ним хотелось сиять и мне.

Я и сияла. Целых два часа перед сном, пока Ронни, захлебываясь от восторга, рассказывал мне, как я буду двигаться после нескольких инициаций и восьми-десяти лет тренировок. И еще почти весь следующий день. До того момента, пока ко мне не пришел Вельс Рутис и не объяснил, что от меня требуется.

Оказалось, что эта подготовка к инициации, скажем так, не особенно приятна: сначала мне надо было промыть кишечник, а потом еще несколько дней есть только каши, овощи и фрукты...

...Часа два с половиной я металась между столом, на котором стояла кастрюля с теплой подсоленной водой, ковриком для упражнений и ночной вазой. А через час после окончания процедуры, с трудом найдя в себе силы, чтобы ополоснуться, сидела и давилась кашей из вареного риса и чечевицы, сдобренных топленым маслом и мечтала о глотке воды... А еще слушала рассказы Ронни, пытавшегося скрасить мне первые три часа после процедуры...

...— Готово! А теперь поверните голову одесную! — голос Брюзги, раздавшийся над ухом, заставил меня вывалиться из небытия. — Ау-у-у, ваша светлость!!!

— Да... Слышу... Сейчас... — буркнула я, повернула голову... и, вдохнув невесть откуда взявшийся перед лицом белый пар, потеряла сознание...

...Пробуждение было приятным: еще не успев толком прийти в себя, я почувствовала себя до безумия легкой, совершенно здоровой и полной сил. А еще ощутила кристальную ясность ума и непередаваемое ощущение счастья.

Улыбнувшись, я открыла глаза, увидела над собой встревоженное лицо Ронни, знакомый балдахин у него над головой и сообразила, что лежу на собственной кровати.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил он, почти касаясь своими губами моего уха.

Я еще раз прислушалась к своим ощущениям, и... с большим трудом заставила себя состроить несчастное лицо:

— Плохо...

Он мне не поверил:

— Не может быть!

Я обиженно выпятила губку, шмыгнула носом и уставилась в стену:

— Может... Вот скажи, когда ты меня целовал последний раз?

— Меньше минуты назад...

— То есть ты позволил себе воспользоваться моей беспомощностью? — притворно ужаснулась я.

— Ага! Причем несколько раз! — кивнул Ронни. — И если бы ты не пришла в себя, то...

— О, кстати! — перебила его я. — А что это со мной было? Я увидела какой-то туман, и как будто умерла...

— Пыль Забвения! Ну, порошок такой... Зная, что иногда инициации бывают не совсем безболезненны, я попросил Брюзгу тебя усыпить...

'Заботился...' — благодарно подумала я. И решив его отблагодарить, 'недоверчиво' фыркнула: — Да врешь ты все! Ты попросил меня усыпить совсем не для этого...

Он кивнул. Наклонился. И обжег мои губы таким поцелуем, что у меня остановилось сердце. А через Вечность я услышала его ехидный вопрос:

— А теперь?

— Что 'теперь'? — хрипло спросила я, не понимая, как он мог от меня оторваться.

— Как ты себя чувствуешь теперь, после поцелуя?

— Я чувствую себя... любимой... И хочу еще...

Губы любимого мужчины начали медленно приближаться к моим губам. Я потянулась к ним навстречу... и расстроенно застонала: из гостиной донесся требовательный стук в дверь!

— Отец, наверное... — вздохнул Ронни и нежно поцеловал меня в щечку. — Решил узнать, как ты себя чувствуешь. Пойду, посижу с ним в гостиной, пока ты приведешь себя в порядок.

Я посмотрела на себя и кивнула: выходить к будущему свекру в жутко измятом платье и с красным, как свекла, лицом было некрасиво...

...Стучал не граф Логирд, а его старшая дочь: не успел Ронни открыть дверь, как она влетела в покои, и, даже не попытавшись ткнуть его в живот кулаком или кинжалом, прибежала в спальню:

— Леди Алиенна! Вы бы не могли уделить мне несколько минут?

Хмурый взгляд на брата, вошедшего следом — и коротенькое дополнение:

— Если можно, то наедине...

Девочка выглядела расстроенной. И даже очень. Поэтому я, не задумываясь, настроилась на работу:

— Да, конечно! С превеликим удовольствием!

Айлинка облегченно выдохнула, потом повернулась к брату и виновато улыбнулась:

— Прости, Ронни... Просто мне очень-очень надо!!!

Законник ласково потрепал ее по волосам, сказал, что пойдет к себе, и удалился. Плотно прикрыв за собой дверь...

...Видеть Айлинку, собирающуюся с духом, чтобы что-то сказать, мне еще не приходилось: обычно она принимала решение мгновенно. Почти не раздумывая. Или делала, не подумав. Поэтому я решила ей немножечко помочь:

— Я тебя внимательно слушаю!

— Леди Алиенна! Ваше высочество! Вы бы не хоте-... Э-э-э... Если вас не затруднит, то, пожалуйста... Как вы относитесь к...

— Давай-ка обойдемся без церемоний... — предложила я, поняв, что она никак не может определиться с формой изложения своей просьбы. — Я же тебе уже почти родственница...

— Хорошо! — облегченно выдохнула она. Потом зажмурилась и выпалила: — Я хочу стать Видящей! Научите меня, пожалуйста!!!

— Ты говорила об этом с отцом? — внутренне похолодев, спросила я.

Айлинка опустила взгляд и еле заметно кивнула:

— Да. Он сказал, что это — не женское дело...

...— Ваши знания — это не Дар, а Проклятие... — глядя сквозь меня, глухо сказал граф Логирд. — Я долго думал о том, как его можно использовать на благо Элиреи и ее короны. И пришел к выводу, что вариантов, в общем-то, немного. Как ты понимаешь, способ твоего отца мне не подходит: я никогда не позволю ни себе, ни другим ставить женщин под удар...

— Простите, я что-то не улавливаю вашу мысль...

— Я хочу сказать, что Видящими должны быть мужчины. Да, в некоторых ситуациях красивая женщина может использовать этот Дар с большей эффективностью, чем мужчина. Но... это преимущество меркнет, стоит подумать о том, что, не успев сделать первый шаг к освоению этого знания, вы сразу же становитесь не столько оружием, сколько Целью. Целью вожделенной, поразить которую — дело первейшей необходимости для любых тайных служб Диенна. Женщинам не место на войне, понимаешь? Другое дело — мужчины. Они рождены для того, чтобы защищать и защищаться. Вот пусть и несут эту ношу на себе...

Я удивленно склонила голову к плечу:

— Почему тогда Бедиран Рендарр решил возложить этот Дар на нас, женщин?

— Он женился на Майре Нейзер, когда ему было далеко за пятьдесят. Учиться ему, скорее всего, было лень. Да и три его сына, по слухам, тоже не отличались особой тягой к наукам. Воспитывать их было поздно, поэтому Коварный задался целью придумать систему, позволяющую обезопасить наследников рода Рендарров от Видящих. И, как видишь, придумал...

— Да... — хмуро кивнула я, вспомнив кое-какие факты из истории наших двух родов.

— Я — не Бедиран. Поэтому сделаю все, чтобы моим потомкам-женщинам никогда не пришлось бояться за свою жизнь...

— То есть учить Видеть я буду только мальчиков? — уточнила я.

Граф кивнул:

— Да. Если ты вообще собираешься передать свой Дар нашему роду...

...Коротенькая пауза, во время которой я вспоминала недавний разговор, здорово сказалась на состоянии Айлинки: к моменту, когда я открыла глаза, она кусала губы и с трудом сдерживала слезы.

— Скажи, а зачем тебе быть Видящей? — спросила я. Потом забралась на кровать и похлопала ладонью рядом с собой. — Обрати внимание, я еще не сказала ни 'да', ни 'нет': прежде, чем ответить, хочу понять причину такого желания...

Айлинка засияла, смахнула рукавом слезинку, успевшую скатиться по щеке, уселась рядом со мной и затараторила...

...Как я поняла, желание стать Видящей появилось у нее случайно — как-то, ворвавшись в покои к матери, она невольно услышала кусочек разговора между нею и графом Логирдом. Говорили обо мне. Вернее, о том, что я-Видящая дважды спасла короля. И что если бы не мой дар, и графини, и Айлинки, и Лидии уже давно не было бы в живых. Как и большинства вассалов графа Логирда...

Выпытать у взрослых, что конкретно я сделала, девочке не удалось: они отделывались общими фразами или обещали рассказать, когда она подрастет. В результате слово 'Видящая' стало ассоциироваться со словом 'спасла'. А стремление стать нужной роду в итоге превратилось в желание стать такой же, как я...

В принципе, для того, чтобы избавить ее от этой идеи, мне бы хватило часа. Но нарушать обещание, данное Ронни, я не собиралась. Поэтому вздохнула, легла на спину, обхватила девочку за талию и притянула к себе:

— Давай-ка я расскажу тебе, что такое быть Видящей. Так, как оно есть на самом деле. А потом ты подумаешь и скажешь, действительно ли ты этого хочешь...

Глава 23. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

...Невесть как почувствовав состояние принца, лакей открыл дверь кареты еще до того, как она остановилась. И тут же отскочил в сторону, уворачиваясь от выпрыгивающего наружу Коэлина.

— Что встал? Веди уже! — раздраженно прорычал Рендарр-младший, схватил за воротник камзола подбежавшего к нему и тут же сложившегося в поклоне 'дворецкого' и сильным рывком развернул мужчину лицом к дому.

Сообразив, что принц не в духе, подчиненный графа Игрена с распухшим, как после долгого и беспробудного пьянства лицом, сорвался с места и очень быстрым, но все-таки шагом понесся к парадной лестнице. Благоразумно опустив фразу 'Прошу вас, ваше высочество...'

Дожидаться, пока из кареты выберется замешкавшийся начальник Ночного двора, Коэлин не стал: там, в доме, его ждал еще один Кусочек Власти. А, значит, шанс на победу в самой большой Игре его жизни. Поэтому он, придерживая рукой ножны бьющегося о бедро меча, рванул следом за дворецким...

...Коротенький переход по анфиладе комнат — и 'дворецкий', замерев у резной двери, снова сложился пополам:

— Он тут, ваше высочество!

Принц недовольно приподнял бровь — и массивная створка с размаху ударилась об стену.

— Вот так-то лучше! — холодно улыбнулся Коэлин, придал своему лицу соответствующее моменту выражение, царственно зашел внутрь... и довольно усмехнулся: при виде своего будущего повелителя глава Серого клана Делирии с грохотом упал на колени!

'Вот так и надо встречать императора...' — подумал принц, глядя, как Ночной Король бьется лбом об пол. — 'Ввести, что ли, в обиход? Хотя... нет, не стоит: воины, унижающиеся передо мной, научатся унижаться и перед моими врагами...'

Добравшись до кресла, стоящего у дальней стены, принц медленно опустился на обтянутое потертым сукном сидение, положил руки на подлокотники и вперил в Клеща немигающий взгляд:

— Говори...

Интересоваться, почему вместо Иаруса Молниеносного прибыл его сын, глава Серого клана не стал. И правильно сделал:

— Э-э-э... ваше высочество... ну... эта... в общем...

— Коротко и по делу!!!

Расслышав в его голосе угрозу, глава Серого клана побледнел, долбанулся лбом об пол, и, наконец, заговорил. Более-менее связно:

— Вчерась мне доложи-... сообщили, что в Черной слободе пара чужаков при звяке... э-э-э, при звяке — это, значица, при деньгах, ваше высочество... уже два дня пытаются снять лежку с большим сараем... э-э-э... то есть дом для ночлега... э-э-э... с большим сараем... Марик Свернутый Нос со своими ребятами... э-э-э... сдуру... захотел их пощупать... В Кривоколенном переулке... Ну и... дощупался — ушел только сам Нос и его послед ... Послед теперь остался без уха, а сам Марик хромает на левую ногу... Мытре Хлопу и трем его братьям повезло меньше — эти, что дом ищут, порубали их всех до единого... Ёшка Косорылый, он эта-а-а, попрошайка, ваше высочество, видел, как чужаки кончали хлопских... И передал по тропинке , что солдаты они... И не из худших... А Косорылому верить можно — он в Осах служил, пока десницу не потерял... Ну, я Ваге и говорю, мол, воинам его величества прятаться в Черной слободе без надобности... Значица, чужие они, так?

'Вага Топтун — это его поводырь...' — вспомнил Коэлин. И покосился на появившегося в дверном проеме Игрена: — 'Значит, решение сообщить отцу о чужаках принял он, а не эта тварь. Пожалуй, надо его поощрить...'

— Спустил я по тропинке... э-э-э... приказ, чтобы им, значица, пошли навстречу... Пошли... И Замида Сваха с мужем сдали им свою халупу...

Принц нехорошо прищурился:

— А присмотреть, конечно же, не догадался?

Ночной Король мелко-мелко закивал:

— А как же, ваше высочество! Догадался! Послал само-лучших!!! Мартишека Скля-...

— Имена мне без надобности... — слегка успокоившись, буркнул Рендарр-младший. — Только то, что они увидели. Или услышали...

— Прошу прощения, ваше высочество! Больше не повторица... Э-э-э... понял, молчу!!! Вернее, не молчу, а уже рассказвыва-... рассказываю!!! Так вот, эти... мои люди сразу обложили дом... И видели, как чужаки вышли из него... э-э-э... заполночь...

— Короче! Самую суть!!!

— Ага! Понял!!! В общем, они сразу же пошли к городской стене, дождались смены часовых и кого-то там, наверное, оглушили: криков не было. Крови — тоже. Да и утром ни переполоха, ни батогов... Ой, отвлекся... Потом один из чужаков скинул со стены веревку...

— Сколько? — мысленно пообещав себе разобраться с нерадивыми часовыми, не сообщившими о нападении, спросил принц.

— Вместе с ними пять десятков, ваше высочество! — виновато вздохнул Зигги Клещ.

— И все они — в лачуге этой, как ее, Свахи?

— Да, ваше высочество! Пробирались к ней всю ночь! По одному-два человека! Последние зашли в сарай, что при доме, аж на рассвете... А Сваху, кажется, кончили... и мужа ейного — тоже: с утра не слыхать и не видать...

— Адрес дома!!!

Глава Серого клана растерянно захлопал глазами, потом зажмурился, зашевелил губами, и, наконец, разродился:

— Улица... э-э-э... Помойка... Тре-... четвертый дом... э-э-э... по левую руку, если идти со стороны Саманного переулка...

Коэлин угрюмо покосился на графа Игрена: в Черной слободе ему бывать не приходилось, соответственно, местонахождение нужного ему дома он не представлял себе даже приблизительно.

— Найдем, ваше высочество!

'Найдем???' — взбеленился принц. — 'И это мне говорит начальник Ночного двора? Человек, который обязан знать столицу вдоль и поперек? Определенно, его надо менять на кого-нибудь порасторопнее. Опять же, Заре его обещал...'

Короткая пауза — и Рендарр-младший, заставив себя отвлечься от мыслей о девушке, отрицательно покачал головой:

— Ничего мы искать не будем: я почему-то уверен, что Зигги с удовольствием покажет нам и этот дом, и все удобные подходы, по которым к нему можно провести солдат...

Глава Серого клана согласно закивал:

— Покажу! Как не показать!! Лично-сам, ваше высочество!!!

Коэлин перевел взгляд на своего нового телохранителя:

— Герко! Выведи Зигги в коридор и проследи, чтобы он там не скучал...

Телохранитель потемнел лицом, подумал, и, сообразив, что принц все равно настоит на своем, нехотя указал Клещу на дверь...

'Ненавижу ожидание, бычьи пузыри вместо стекол, и эту чудовищную вонь...' — мрачно думал Рендарр-младший, стоя у того, что хозяин халупы гордо называл окном. — 'Причем первое — больше всего: бычьи пузыри можно заменить на стекло, вонь — перетерпеть или уехать в другой район города. А вот ожидание — от него не уедешь. Да и подстегнуть время тоже невозможно...'

'Спешка хороша при ловле блох...' — ехидно отозвалось его второе 'я'. — 'Поэтому лучше потерпеть, но добиться желаемого, чем поспешить — и оказаться в луже...'

'Или в Кошмаре...' — вспомнив мрачные подземелья городской тюрьмы, мысленно поддакнул принц. — 'Нет, я спешить не собираюсь. Просто до смерти устал от вечного ожидания...'

'Надеюсь, оно скоро закончится...' — многозначительно буркнуло второе 'я' и замолкло.

Коэлин угрюмо вздохнул, в который раз за длинный-предлинный день удивленно покосился на обугленную лучину, потом вспомнил, что сам запретил ее запаливать и снова уставился в окно. На торчащее из-за забора покосившееся строение, которое Зигги Клещ назвал сараем.

На первый взгляд, поверить в то, что в нем могут спрятаться целых пятьдесят человек, было почти невозможно: строение было раза в полтора меньше, чем комната для ночевки телохранителей принца. И не особенно высоким. Однако стоило присмотреться к пожухшим снопам сена, торчащим с сеновала, как сомнения испарялись, как утренняя роса на летнем солнце: снопы иногда шевелились! Причем порою одновременно в нескольких местах: счастливчики, которым досталась возможность лежать, а не стоять, вдали от недремлющих глаз своих десятников разрешали себе поворочаться.

Кстати, на их месте Коэлин ворочался бы вдвое живее: несмотря на спущенный по тропинке приказ Зигги Клеща изображать нормальную жизнь, жители Черной слободы появлялись на Помойке крайне неохотно. И при первой возможности скрывались в окрестных переулках.

'А еще Ночной Король...' — хмуро думал принц, глядя, как очередной прохожий, добравшись до узкой щели между двумя домами, торопливо скрывается в темноте... — 'Не может заставить их шевелиться...'

Впрочем, по-хорошему, винить Зигги в чем-либо не было никакого смысла: даже те обитатели Свейренского дна, которые не слышали о появлении в Слободе Барсов, Медведей и Ос, умели чувствовать неприятности. Поэтому плевали на все приказы, от кого бы они ни исходили, и спешили забиться поглубже в тину.

Зато жители домов, в которых уже обосновались солдаты, чуть ли не поголовно торчали во дворах: кто-то рубил поленья, кто-то доил корову, кто-то гонял расшалившихся детишек. А пара мордастых теток, зацепившись языками у разделяющего их дворы плетня, третий час обсуждали одним им ведомые новости. При этом умудряясь не коситься ни на свои дома, ни на дом Замиды Свахи.

'Заболтались, наверное...' — вынес вердикт принц. — 'Или решили, что обещанные десять серебрушек на дороге не валяются...'

...Истошный визг бабы, вылетевшей из Саманного переулка и подбежавшей к забору дома напротив него, заставил Коэлина выхватить из ножен меч и затаить дыхание: начало скандала являлось условным знаком 'Приготовиться!'. И, заодно, способом отвлечь внимание наблюдателей...

...Звонкий удар пустым ведром по калитке — и принц, выбив входную дверь, вылетел во двор. И, услышав первый крик боли, удивленно хмыкнул: за те мгновения, которые понадобились ему, чтобы вылететь во двор, сарай превратился в огромного ежа! Визжащего от боли! А новые и новые стрелы безостановочно влетали в щели между досок и на сеновал...

'Осы молодцы...' — мысленно отметил принц, перепрыгивая через забор. — 'Под таким дождем даже голову не поднимешь!'

Последнее утверждение оказалось ошибочным — не успел Коэлин пробежать и половины расстояния до стены сарая, как его ворота, обращенные к улице, вдруг вылетели наружу, и за ними тускло сверкнула сталь.

'Сотня Медведей! Сотня Ос! Сотня Барсов! Все улицы и подворотни перекрыты...' — усмехнулся он, на всякий случай смещаясь за ростовой щит, зажатый в руке бегущего чуть впереди и справа телохранителя. — 'Даже если в сарае одни Утерсы, шансов у них нет...'

...Первый же удар добравшихся до сарая Медведей опрокинул жиденькую стену выставленных изнутри щитов и заставил обороняющихся сделать шаг назад. Второй удар — еще один. А потом... потом попятились Медведи!!! Пусть всего на полшага — но неодоспешенные воины Правой Руки, добрая половина которых была босиком и без щитов, умудрились заставить их остановиться!!!

— Стоять!!! Стрелки!!! — хрипло выдохнул Герко Хрящ, увидев, что красный от бешенства принц ринулся к узенькой щели между строем Медведей и сараем, и, вцепившись в его левую руку, рванул Коэлина на себя. Вовремя — одна из стрел, выпущенных изнутри, скользнула по кованому оплечью. В той точке, где за мгновение до этого была его грудь.

Короткая заминка — и рваться в сарай стало слишком поздно: Медведи, словно мстя за вынужденное отступление, поперли вперед вдвое быстрее. И из его полумрака теперь доносились крики боли, заглушающие и хруст, с которой сталь крушит человеческие кости, и слитный топот мечников, и команды их десятников.

Взгляд на девственно-чистую поверхность своего клинка, потом на дом, в который влетали Барсы — и Коэлин вдруг понял, что теряет время. Оценив ситуацию, он сорвался с места, подлетел к стене сарая, воткнул меч в землю, сцепил пальцы и взглядом показал телохранителю наверх.

В кои веки Герко не возражал! Отбросив в сторону щит, он наступил ногой в получившееся 'стремя' и взлетел на сеновал. Звон стали, короткий хрип — и принц, взобравшийся по стене, увидел, как клинок его телохранителя входит в грудь мужчины, пытающегося вытащить из плеча стрелу. Прыжок вперед, глубокий выпад — и его, Коэлина, меч достал второго. А в животе чуть запоздало разлилась такая знакомая, но от этого не менее сильная БОЛЬ...

...Именно здесь, перед строем Медведей, в залитой кровью кольчуге и с окровавленным мечом, Коэлин первый раз в жизни по-настоящему почувствовал себя Императором. И пусть от боли в так и не зажившей ране подкашивались ноги и кружилась голова — но в глазах отборнейших латников Делирии он видел НАСТОЯЩЕЕ УВАЖЕНИЕ!

'Да, я — воин! Я, как и вы, не боюсь никого и ничего! Поэтому к победам вас поведу я! Я, а не отец!' — мысленно твердил он, оглядывая усталые, но довольные лица ветеранов. И стараясь не замечать полученные ими раны. И не потому, что ему не было до них дел — просто в этот момент ему хотелось улыбаться: сегодня Иарус Рендарр по прозвищу Молниеносный сделал серьезнейшую ошибку. Вернее, даже две: дал Коэлину возможность познакомиться с главной Серого клана и показать себя армии. В деле! А, значит, собственноручно подпилил две ножки у собственного трона.

'Остальные две спилю я. И совсем скоро...' — пообещал себе Коэлин, отработанным движением стряхнул кровь с клинка и забросил его в ножны. Потом поднял руку, дождался мертвой тишины, и начал:

— Воины армии Делирии! Сегодня мы с вами сделали великое дело: спасли родной город от отряда воинов графа Утерса, ошибочно считающихся непобедимыми...

— Графа Гайоса Ранмарка, ваше высочество... — чуть слышно подсказал Игрен.

Принц мгновенно забыл о своем намерении произнести речь, и развернулся к начальнику Ночного двора:

— Не понял?

— Это — солдаты из Золотой тысячи графа Гайоса Ранмарка... — вздохнул граф.

— Ты уверен? — уставившись на четверку израненных пленников, валяющихся около колодца, спросил Коэлин.

— Да, ваше высочество...

— А что они делают в Свейрене?

— Мстят...

Глава 24. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Илзе поднялась ко мне часа за два до рассвета. Открыла дверь, посмотрела на меня пустым, ничего не выражающим взглядом, потом прошла в спальню, и, не говоря ни слова, рухнула на мою кровать. Мне стало не по себе: такого выражения в ее глазах я не видел даже тогда, когда вез ее из Свейрена в Вэлш!

Пока я думал, что мне сделать, чтобы вывести ее из этого состояния, Илзе начало трясти, как при лихорадке. Я укутал ее в одеяло, потом сообразил, что можно затопить камин и в два прыжка оказался рядом с ним. Удар кресалом о кремень — и сноп искр воспламенил высушенный мох , а тот, в свою очередь — тоненькие полоски бересты. Выдох, затем другой — и на тоненьких прутиках, лежащих под сложенными 'елочкой' чурбачками заиграло пламя.

Решив, что дров лишних не бывает, я добавил к 'елочке' еще десятка полтора поленьев, и, удостоверившись, что огонь не погаснет, вскочил на ноги. Рывок к двери, чтобы закрыть ее поплотнее, потом к окну — проверить, насколько хорошо оно закрыто, — и я вернулся к Илзе.

Почувствовав, что я сел на кровать, она нащупала мою руку и легонечко потянула ее на себя. Объяснять мне, что это значит, не было необходимости: Илзе хотелось, чтобы я ее обнял.

Лег. Обнял. Ощутил, как содрогается ее спина. Услышал прерывистое дыхание и вдруг словно растворился в ее Боли!

Ей было ПЛОХО! Так, что не хотелось жить! И я чувствовал это так же четко, как собственное сердцебиение!

— Что с тобой, милая? — против воли вырвалось у меня. — Скажи, пожалуйста!!!

Илзе вздрогнула, как от удара, изо всех сил вжалась спиной в мой живот, и, всхлипнув, еле слышно прошептала:

— Я опять уходила в прошлое...

— Зачем? — спросил я. И добавил, но уже мысленно: — 'Неужели тебе плохо в настоящем?'

— Так было надо... — после небольшой паузы добавила она. И снова затихла.

Это слово объясняло все. По крайней мере, мне. Поэтому я легонечко поцеловал ее в шею и понимающе вздохнул...

...Илзе начала успокаиваться только тогда, когда в комнате стало жарко. Сначала она перестала дрожать, потом скинула с плеча уголок одеяла, а когда я всерьез задумался о необходимости встать, чтобы затушить огонь в камине, наконец, заговорила:

— Можешь не волноваться: учить Айлинку я не буду. Она отказалась от своей просьбы. Сама...

Я удивленно приподнял бровь: заставить сестру отказаться от принятого ею решения считалось невозможным! По крайней мере, последнее время это не удавалось ни мне, ни маме, ни отцу! А если бы она родилась мальчишкой, то ее еще с колыбели прозвали бы Утерсом Упрямым!

— Я волнуюсь не за нее, а за тебя... — буркнул я и ласково провел рукой по ее волосам: — И... как тебе это удалось?

Илзе поежилась, сжала пальцы на моем запястье и прошептала:

— Рассказала ей, что именно ей даст этот Дар...

— Н-не понял?

— Попросила представить себе, что люди, которые ее окружают — это яблоки... В общем, для нее, для тебя, для твоих родителей и большинства жителей Диенна эти яблоки выглядят съедобными: они румяные, спелые и выглядят так аппетитно, что хочется от них откусить... Мы, Видящие, видим их иначе. Не кожуру — а червячков, который прячутся под красивой кожурой, червоточинки, побитости, гниль. Поэтому мы точно знаем, что вот это, красное — кислое; желтое — вяжет во рту; зеленое — обязательно вызовет проблемы с желудком...

— Но ведь не все же такие, правда?

— До того, как я встретила тебя, я была уверена, что все... — горько усмехнулась Илзе. — Ты и граф Логирд, леди Камилла и Айлинка с Лидией, шевалье Рутис и Динтар Грасс, даже основная масса ваших воинов и слуг словно не из этого мира! Вы умеете любить. Вы цените не только себя. Вы искренни, и почти всегда говорите именно то, что думаете. Говоря одним словом, вы Настоящие. А за стенами этого замка — одна сплошная гниль...

— Ну, и там встречаются достойные люди... — возразил я.

Илзе угрюмо пожала плечами:

— Ты меня не понял! Я сейчас говорю не о поступках, а о тех мыслях и чувствах, которые прячутся за безупречными манерами, взвешенными суждениями и ослепительными улыбками. Поверь, большая часть этих твоих 'достойных' людей совершают правильные поступки просто потому, что им так выгоднее! Или потому, что они боятся потерять лицо, статус или что-нибудь еще...

— Не может быть...

— Не веришь... Что ж, если ты захочешь, то я открою для тебя душу любого выбранного тобой человека, и ты услышишь его настоящие мысли, оценишь 'чистоту' желаний и окунешься в грязь его воспоминаний...

Илзе была уверена в том, что говорит! Вернее, она точно знала, что права! И мне стало страшно:

— И как с этим жить? Ну, видя все это?

В голосе Илзе прозвучала жуткая усталость:

— Не знаю, как остальные Видящие, а я стараюсь жить воспоминаниями. Например, весь прошлый год я провела с тобой: в любую свободную минуту уходила в прошлое и заново переживала то, что видела в самые счастливые дни своей жизни. Я имею в виду промежуток времени с момента своего похищения и до момента, как я снова увидела своего отца...

Я попытался представить себе все то, что она говорила, и понял, что это — не жизнь:

— Ужас...

— Ужас... — эхом отозвалась Илзе. — Ты понял сразу. А Айлинка... Чтобы пробрало ее, мне пришлось вывернуть свою память наизнанку...

Я удивленно оторвал голову от подушки и уставился на щечку своей любимой Видящей: моя сестричка никогда не показывала свой страх! И любая попытка ее испугать должна была вызвать у нее усиление единственного желания — доказать всем, что ей не страшно!

Видимо, Илзе поняла, о чем я подумал, так как ответила, не дожидаясь, пока я задам интересующий меня вопрос:

— Нет. Айлинка отказалась учиться Видеть не только поэтому. Мне пришлось показать ей еще и ее будущее...

— Будущее?

— Угу! Сначала мы перебрали все знатнейшие рода Элиреи и попытались понять, за кого она может выйти замуж. Потом сравнили возможных мужей с тобой и твоим отцом. Потом их воинов — с воинами Правой Руки...

— И она поняла, что защитить Видящую ее муж будет не в состоянии...— догадался я. — Сильно! А сейчас она, наверное, жалеет о том, что не мужчина. И страдает от мысли, что будет вынуждена выйти замуж и покинуть Вэлш...

— Сейчас она спит... А так — да: и жалела, и страдала...

— А о Кошмаре ты ей тоже рассказывала? — спросил я, вспомнив, в каком состоянии Илзе пришла в мои покои.

— Ага... — Илзе провернулась в моих объятиях, заглянула в мои глаза и криво усмехнулась: — Твоя сестра далеко не дура. Очень скоро она поймет, что принадлежность к вашему роду все равно сделает ее лакомым кусочком для того, у кого есть к вам хоть какие-то счеты...

— И?

— И тогда она сделает следующий шаг: решит, что сегодня я ее обманула. А я слишком ценю расположение твоей сестры, чтобы ставить его под удар...

Да, Илзе была права — Айлинка умела либо любить, либо ненавидеть. И манипулировать ею действительно не стоило!

— Знаешь, я тебя уважаю! И счастлив, что Судьба привела меня к тебе...

— Уважаешь? — Илзе посмотрела на меня таким взглядом, что я мгновенно забыл про Айлинку, про червивые яблоки и про все, что с ними связано. — Правда?

— Ты же Видящая... — хрипло выдохнул я. Потом заставил себя оторвать взгляд с ее губ, посмотрел в глаза и добавил: — Смотри...

На завтраке Айлинка была на редкость молчалива: с момента, как мы сели за стол, и до фразы отца 'все свободны' она сказала всего несколько слов. 'Доброе утро' и 'спасибо'. Мало того, вместо планируемой примерки она унеслась к Кузнечику и часа четыре(!) рубилась с ним на мечах. Тоже молча. А когда довела себя до полного изнеможения, выскочила в окно. В Кристальную. И плавала там до посинения.

Ни Кузнечик, ни мама, ни, тем более, я ей не препятствовали. Считая, что она должна сама разобраться со своими мыслями. Однако присматривали.

Вернее, присматривали за ней только я и Илзе. Я — пока мы тренировались, и потом, сидя на подоконнике, и глядя на то, как она плавает, а Илзе — после купания. Когда сестра, наконец, отправилась мыться.

Решив, что это мероприятие затянется надолго, я отправился к Брюзге — поинтересоваться, когда, по его мнению, можно будет провести вторую инициацию.

Короткая пробежка по коридорам — и я, открыв дверь его мастерской, удивленно хмыкнул: шевалье Рутис был не один! На ложе, стоящем в центре комнаты, восседала леди Даржина! И, со страшной силой размахивая руками, что-то рассказывала.

Увидев меня, Брюзга недовольно прервал разговор. Правда, тут же отложил в сторону перо, встал из-за стола и склонил голову. Так, как полагается при виде наследника своего сюзерена.

Впрочем, тонкости его поведения меня нисколько не интересовали — во-первых, род Рутисов был у нас на особом положении, а во-вторых, мне очень хотелось знать, о чем он разговаривал с Нейзер.

Скрыть свои мысли от нее мне, конечно же, не удалось. И на лице леди Даржины расцвела понимающая улыбка:

— Любопытно, что я тут делаю?

Я кивнул. И мысленно отметил, что улыбающейся эту женщину я еще не видел.

— Да вот, решила рассказать Рутису о том, как обучают Видящих...

Я онемел! Решила рассказать? Да еще пару дней назад я был уверен, что такое просто невозможно!

Насладившись моим состоянием, Нейзер улыбнулась еще шире, потом спрыгнула(!) с ложа, наклонилась, и, прикоснувшись пальцами к подолу собственного платья эдак на ладонь ниже колен, выпрямилась:

— Вы видели?

Я не понял, что она имела в виду, но на всякий случай кивнул.

Правильно оценив мой кивок, леди Даржина фыркнула:

— Видели, но не поняли! Я хотела показать, что совсем чуть-чуть не достаю руками до пола! Рутис вправил мне спину, и теперь она гнется и почти не болит!

— Он может еще и не то... — улыбнулся я. — Искренне рад, что вам полегчало...

Нейзер посерьезнела, по-птичьи склонила голову и криво усмехнулась:

— Мда... Никак не привыкну к тому, что вы говорите именно то, что думаете... И... знаете, юноша, кажется, я поняла, почему Илзе сбежала из Свейрена...

Я пожал плечами. И попытался вернуть разговор в прежнее русло:

— Будь я на ее месте, сделал бы то же самое... Кстати, леди Даржина, как далеко вы продвинулись в описании способа обучения Видящих?

— Мы только начали... — ревниво посмотрев на Брюзгу, буркнула старуха. — И если вы действительно хотите ознакомиться с результатами нашего труда, то нам лучше не мешать...

Словосочетание 'нашего труда' меня убило. Наповал. Поэтому я молча склонил голову, сделал шаг назад и вышел в коридор...

...Не успел я усесться на пуфик, стоящий в нише напротив комнаты для омовений, как из дверей выплыла Айлинка. Именно выплыла и никак иначе: сестра двигалась так, как будто была одета не в камзол и шоссы, а в платье с кринолином!

Степенно подойдя ко мне, она улыбнулась и вместо удара в грудь... поцеловала меня в щеку:

— Спасибо, братик! Я тебя люблю...

Прежде, чем я сообразил, что сказать ей в ответ, она хихикнула, сорвалась с места и чуть было куда-то не унеслась. В общем, если бы я не был готов к любым неожиданностям, то не успел бы поймать ее за камзол:

— Постой! А где Илзе?

— Общается с мамой...

— Это надолго?

Сестра ехидно усмехнулась, хотела что-то съязвить, но почему-то передумала:

— Думаю, да... И... мне кажется, что это как-то связано с вашей свадьбой. По крайней мере, мама сказала, что слушать то, о чем они будут говорить, мне пока рановато...

— Ясно... — ответил я. И задумчиво проводил взглядом унесшуюся по своим делам сестричку...

Глава 25. Касым-шири.

Марух, сын Нардара оказался хитер, как Дэзири-шо, умен и многолик, как его хозяин Байиз-тэ — каждое утро, вслушиваясь в его планы на день и вечер, Касым искренне радовался тому, что этот человек воюет за ерзидов, а не против них. Ибо противостоять ударам, которые наносил этот воин, не смог бы даже Великий Атгиз. Остальные воины считали также. Поэтому беспрекословно выполняли любые, даже самые дикие требования этого лайши. Одеться в грязное рубище, подвязать голень к бедру и с утра до вечера сидеть просить милостыню у городских ворот? — Пожалуйста! С полудня и до заката таскать воду во двор какого-то надменного северянина? — С радостью! Уподобиться презренным алхызам и с захода солнца и до рассвета копать яму в каком-то грязном сарае? — С удовольствием! И пускай смысла некоторых его поступков не понимал даже Касым, он, как и остальные, был уверен, что каждый шаг, который они делают по приказу побратима эрдэгэ Алван-берза, ведет к Великой Победе.

Почему? Да потому, что на их глазах окруженное высоченными каменными стенами и считающееся неприступным Сайка-ойтэ превращалось в истрепанную ветрами юрту, в которой сгнил и войлок, и каркас.

Нет, сын Нардара не обрушил городские стены и не засыпал ров землей. Зато он узнал у покойного Носа, где начинаются и под какими домами проходят потайные лазы, ведущие за пределы города. А потом с помощью воинов Касыма смог до них докопаться. Теперь, при желании, в Сайка-ойтэ можно было провести термен. Или два. И ударить в спину его защитникам.

Кроме того, Марух лишил горожан возможности быстро связываться с Хош-ларом — пшено, которое шири собственноручно подсыпал в птичьи кормушки на одной из самых крупных голубятен, оказалось отравлено. Чем — было непонятно. Но во Тьму отправились голуби не только на ней, но и на всех остальных голубятнях.

А еще побратим эрдэгэ лишил горожан их главного оружия — огромных стрелометов, установленных на городских стенах, казармах и некоторых каменных юртах. Правда, жители Сайка-ойтэ об этом даже не подозревали. Ибо пока они были целы и невредимы... Пока...

Как лишил? Да очень просто: половину ночи пил с четырьмя пожилыми лайши в какой-то грязной таверне. А когда они потеряли человеческий вид, взял и снял им комнату для ночлега.

Кисточка, скрученная из конского волоса, глиняная баночка с краской и немножечко ума — и на следующее утро все четверо оказались на Южном тракте. В алых рубищах, с шипастыми ошейниками на шеях и кровоточащими клеймами на лицах. Что за болезнь 'нашли' у этих несчастных примчавшиеся в таверну солдаты, Касым не знал. Да и не хотел знать — главное, что чинить стрелометы стало некому...

...Не менее хитроумно сын Нардара разбирался с теми дворянами, которые могли возглавить оборону Сайка-ойтэ. Например, в лене барона Дварда, почему-то предпочитающего жить в городе, вдруг завелся поджигатель. Что ни день, вернее, ночь — как в одном из сел лена загоралась либо мельница, либо кожевенная мастерская, либо лесопилка. Да, урон был невелик — обычно крестьяне успевали потушить пожар еще до того, как пламя уничтожало здание, — но, получив пятое или шестое известие о бесчинствах поджигателя, дворянин бросил все дела и отправился в имение. Искать неуловимого обидчика...

У графа Манара Эйсса, некогда являвшегося сотником в армии Урбана-берза, занедужили кони. Да так, что у несчастного конюха, знавшего о безумной любви хозяина к своим рысакам, от страха перед грядущим наказанием помутилось в голове. И он повесился на помочах от собственных штанов...

Граф Найтир Клайд, очень неплохой рубака, впрочем, прославившийся на все Сайка-ойтэ не этим, а своей любвеобильностью, невесть как умудрился выпасть из окна очередной возлюбленной. И сломал себе спину...

...А вот десятников и сотников Марух трогать запретил — по его мнению, слишком большое количество 'несчастных случаев' могло насторожить сотрудников Тайной службы берза с забавным прозвищем Красивый. Однако для двоих ветеранов, которых он счел очень опасными, все-таки сделал исключение...

...С чего десятнику Яцеку Рогачу вздумалось среди ночи вламываться в дом к побратиму и насиловать его дочь, он объяснить не смог. Помнил, что пил. С полудня и до позднего вечера. Помнил, как захотел женского тепла. И отрывками — путь к Мамке Улине на улицу Сломанной Сосны. Потом — не помнил. Ничего. До того самого момента, когда в его шею вцепились стальные пальцы десятника Котта Седой Пряди.

'Ножом не бил — отмахнулся. Ибо не ожидал, что меня попытаются задушить. А что попал в глаз — так не понял, кто. И бил, как врага...'

...Суд над десятником Касым видел сам. На Лобной площади — покрытой камнем поляне в центре Сайка-ойтэ, на которой лайши наказывали провинившихся. Воин, убивший своего побратима, стоял в середине деревянного помоста со скованными за спиной руками и хмуро смотрел на свои босые ноги. Или куда-то там еще. И отвечал на вопросы угрюмого мужчины во всем черном, которого Марух назвал судьей.

С того места, где стоял шири, разобрать то, что говорит Рогач, было невозможно. Однако в этом не было необходимости: стоящий рядом с осужденным глашатай повторял собравшемуся на площади народу и вопросы и ответы.

Яцек не запирался — пил, вломился, убил. Поэтому судья вынес приговор сразу. И почти без раздумий.

Услышав 'приговаривается к четвертованию', Касым вдруг понял, что сочувствует! Сочувствует человеку, которого обрек на такую ужасную смерть. Почему? Да потому, что перед лицом Хелмасты десятник вел себя, как настоящий багатур — спокойно подошел к деревянному кресту для четвертования, без посторонней помощи улегся на нужное место, а когда его расковали — положил руки туда, куда следовало...

Зато от вида толпы, наслаждающейся казнью, Касыма довольно быстро начало трясти от омерзения: зрители встречали оглушительными криками каждый стон четвертуемого, упивались его болью и даже требовали у палача не торопиться! В отличие от Рогача, эти лайши боялись убивать. Поэтому, как шакалы, упивались видом чужой смерти. Издалека...

...А на следующее утро после казни жизнь шири изменилась. Причем в неожиданную сторону: он неожиданно обзавелся 'женой' — широкобедрой, круглолицей и на удивление крикливой бабой, за медную монетку готовую перегрызть глотку самому Дэзири-шо. И вместе с двумя 'братьями' переселился к ней.

Получив от новоявленного 'мужа' деньги на развитие собственного дела, баба вспыхнула, как высушенная летним солнцем степная трава... и на следующее утро ее юрта превратилась в настоящую пекарню. А ночью... ночью она взяла Касыма, как женщину! Причем с такой страстью, что у умудренного подобным опытом воина чуть не остановилось сердце.

Печь она умела ничуть не хуже, чем услаждать мужа на кошме или орать. Небольшие пироги с овощной начинкой и мясом, которые она испекла по утру, пахли так аппетитно, что добрая треть первой выпечки провалилась в желудки Касыма и его 'братьев', за время пребывания в Сайка-ойтэ забывших, что такое нормальная еда. Зато две оставшиеся трети и вторая выпечка целиком улеглись на расписные деревянные лотки с краями высотой в ладонь, загодя купленные на рынке. А одетые в мешковатые балахоны и протертые чуть ли не до дыр штаны, Касым, Гирви, сын Елора и Жалгыз, сын Идраза отправились к городским воротам. Торговать...

...Самым привлекательным в пирогах Бородавки — так назвалась его 'супружница' при первом знакомстве — оказалась цена: выполняя настоятельную просьбу Маруха, сына Нардара, шири продавал их почти вдвое дешевле, чем любой другой торговец. Да, это было невыгодно — но распробовавшие выпечку солдаты всего за несколько минут смели все, что они принесли! И настоятельно попросили приходить почаще...

Не выполнить такую просьбу Касым не смог — поэтому всю следующую неделю мотался между юртой 'своей ненаглядной' и Южными воротами. По пять-семь раз в день. И каждый раз возвращался с пустым лотком и с кошелем, набитым медью.

За это время его дважды пытались убедить этого не делать, трижды — ограбить, и один раз — пырнуть ножом. Устные предупреждения он пропустил мимо ушей. Воришкам сломал пальцы. А незадачливому убийце — ключицу. Благо, к этому времени лоток был пуст и висел на ремне за спиной. Увы, это не помогло — на следующее утро к нему подбежал какой-то оборванец, и, ткнув грязным пальцем в пустой лоток, дал день 'на раздумья'...

У его 'братьев' все происходило приблизительно так же — пироги продавались за считанные мгновения, а на обратном пути под ногами путались всякие там 'доброжелатели' и 'работники ножа и топора', как их потом презрительно обозвал сын Нардара. Ничем хорошим для 'работников' это не заканчивалось. А 'братьев' — злило. Причем не на шутку.

Убивать кого бы то ни было в городе было запрещено, поэтому в какой-то момент воины здорово озаботились будущим своего 'торгового начинания'. К счастью, сложившуюся ситуацию обсуждали в юрте Бородавки. Довольно громко, и не особо скрывая свое возмущение. И дообсуждались — 'супруга' Касыма, как раз закончившая месить тесто, грозно нахмурилась, уперла руки в бока и... принялась вспоминать родственников и близких 'тех безродных ублюдков, которые невесть почему вздумали мешать честным людям зарабатывать себе на кусок хлеба'...

Пока его 'слабая половина' кляла конкурентов, шири думал о том, что в приказе не убивать горожан должны быть исключения. И что если к делу подойти с умом, то пропажи пары-тройки человек никто и не заметит. Поэтому не обратил внимания на то, о чем ему талдычит Бородавка.

Зато когда ее белая от муки рука вцепилась в его рубаху и рванула ее на себя, он, наконец, услышал. И расхохотался: женщина предлагала пожаловаться на 'кастрированных отпрысков полудохлой барсучихи и шелудивого пса' любому из прикормленных ими десятников.

Услышав его смех, 'жена' возмутилась. И, не особо выбирая выражения, предложила попробовать. А потом добавила, что если это не поможет, то она завтра же пройдет от Северных ворот и до Южных. Нагишом...

Несмотря на такую уверенность в собственной правоте, следовать ее совету Касым не собирался: им, лучшим воинам Степи, не пристало жаловаться мягкотелым лайши. Тем более тем, кто только и умеет, что прятаться за каменными стенами своих стойбищ...

Он не собирался. А Жалгыз взял и попробовал! Пожаловался первому же постоянному покупателю. И 'доброжелатели' тут же куда-то пропали. Мало того, хозяин одной из пекарен, мимо которой он проходил, ему поклонился!

— А что тут странного, Жало? — удивилась Бородавка, переиначив имя вернувшегося домой 'родственника'. — Городские ворота — место прибыльное. И кого угодно туда не поставят. Те, кто почувствовал вкус денег — хотят еще...

— Причем тут деньги? — глядя на довольное лицо сына Ирраза, поинтересовался Касым. — Мы же им не платим...

— Большая часть стражников, несущих службу у городских ворот, тесно общается с купцами и с Серым кланом... — хохотнула баба. — Поэтому и имеет в день столько, сколько мне не заработать и за год! Много ли им надо, чтобы заработать лишнюю серебрушку? Не взять пошлину с лишнего воза зерна... Увидеть вместо телеги с тканями сено... Закрыть ворота чуть позже, чем полагается...

— Все равно не понял... — признался шири.

— Да что тут непонятного? Да вы их кормите почти забесплатно! Значит, вы — ИХ люди. Одно слово, сказанное кому надо — и того, кто попытается вас обидеть, найдут в канаве. С горлом, перерезанным от уха до уха. Поймите, они держат в руках чужие судьбы! Значит, почти всесильны...

...Чувствовать себя ИХ человеком было... смешно — воины, 'державшие в руках чужие судьбы', не подозревали, что он, глуповатый торговец с дешевыми пирогами — Голос Аишки-нэй. И Правая Рука Хелмасты...

Глава 26. Граф Дартэн Ратский.

Ближе к полуночи, когда выпитое начало туманить разум даже самым стойким в этом плане личностям, толпа в Большом Бальном Зале начала редеть. Нет, желающих покружиться в танце было еще предостаточно. Особенно среди молодежи, с ужасом думавшей о том, что следующий бал в королевском дворце будет только весной. Однако абсолютное большинство придворных, оттанцевав положенное и таким образом отдав 'вассальный долг' королю, уже спешили заняться своими делами.

Самые любвеобильные уединялись в гостевых покоях и альковах. Благо таких в Западном крыле было предостаточно. Те, кто в своих ухаживаниях продвинулся не так далеко — отправлялись на прогулку в парк. А те, кто приехал на бал, чтобы заняться делом, спускались в гостевые винные погреба. Чтобы, заняв один из уютных кабинетов, за кубком хорошего вина обсудить с единомышленниками насущные проблемы.

Естественно, и те, и другие и третьи интересовали графа Ратского по-разному. Лица из первой категории — меньше всего, так как о большинстве их интрижек ему было известно уже давно. За представителями второй категории следили чуть более внимательно: начинающиеся отношения между представителями различных родов обычно давали достаточно пищи для размышлений. И, конечно же, данные для последующего использования в придворных интригах. Зато с лиц, дегустирующих королевские вина, глаз не спускали не на минуту — каждая фраза, сказанная в тесной компании, могла принести или очень большие проблемы, или такую же большую выгоду.

Кстати, некоторые особо интересные беседы граф Дартэн старался слушать сам. Ибо знал, что никакой, даже самый подробный отчет не может передать тех мелочей, которые делали разговор. Интонации, жесты, выражения лиц и даже паузы могли вывернуть смысл разговора наизнанку. И частенько несли в себе больше информации, чем то, о чем говорилось вслух.

Естественно, слушать приходилось инкогнито. Оставаясь невидимым и неслышимым. Однако с этим проблем не возникало — в стенах каждого из кабинетов было достаточно глазков и слуховых отверстий не для одного, а для двух-трех слухачей. Но сегодня графу Ратскому было не до разговоров — последние два часа он неспешно прогуливался по Залу, улыбался молоденьким красавицам, еще краснеющим от взглядов всесильного главы Тайной канцелярии, и терпеливо ждал. Ждал приезда Гайоса Ранмарка. Ибо сегодняшнее явление командира Золотой тысячи ко двору должно было стать самым важным событием уходящего года.

И кто-кто, а Ратский знал это лучше всех: после нескольких недель беспробудного пьянства безутешный отец, потерявший единственного наследника, не мог не думать ни о чем, кроме мести.

Увы, его надежды на то, что посланные в Свейрен воины возьмут кровь за кровь, превратились в дым: сегодня утром он узнал о том, что головы его людей выставлены на всеобщее обозрение на Лобной площади столицы Делирии. Естественно, весь день граф пребывал в состоянии неконтролируемого бешенства. И мог думать только о мести.

Кстати, сотник Виллар Зейн, сообщивший ему эту новость, мимоходом оборонил еще одну фразу. О том, что статус командира отборного подразделения армии Онгарона и действия против Иаруса Молниеносного не совместимы. Объяснять, почему не совместимы, не было никакой необходимости: граф Ранмарк прекрасно понимал, что не имел права действовать против главы другого государства без разрешения верховного сюзерена. А верховный сюзерен, как известно, такие действия не одобрял.

Конечно же, можно было поступить и по-другому. Намекнуть графу, что вассальная клятва, данная им его величеству, накладывает ответственность не только на вассала, но и на короля. Но Ранмарк знал, что война — это тысячи жертв. И ни за что не стал бы тешить себя надеждами, что Бадинет Ленивец, выполняя свой долг перед вассалом, возьмет и объявит войну Иарусу Рендарру.

В общем, мысль о том, что, уйдя в отставку, он сможет посвятить все свое время мести за убитого сына, отравила его душу так же быстро, как яд веретенки или отвар четырехлистника . И он должен был вот-вот появиться во дворце, чтобы повидаться с королем...

...Услышав зычный глас церемониймейстера, объявившего о появлении начальника Золотой тысячи, Ратский неторопливо поставил на поднос пробегавшего мимо слуги кубок с вином, тщательно вытер губы, а уже потом повернулся к Гостевым Дверям.

Взгляд на возникшего на пороге мужчину — и начальник Тайной канцелярии, как и все присутствующие, 'искренне удивился'. Кстати, чтобы изобразить эту эмоцию, не пришлось прикладывать никаких усилий, ибо граф Ранмарк явился на бал в совершенно непотребном виде: седые спутанные волосы, слипшаяся борода, винные пятна на несвежем камзоле, взгляд, полный безумия. Да что там взгляд — на поясе командира Золотых не было ни меча, ни кинжала!

...Оглядев зал мутными от затаенной боли глазами, Ранмарк остановил взгляд на пустующем малом королевском троне и недоуменно свел брови к переносице: короля не было. Значит...

'Вот он... слева!' — подсказал ему Ратский. Естественно, про себя. — 'Общается с принцем Гарридом...'

Словно услышав подсказку, командир Золотых набычился, сжал кулаки и попер к монарху напрямик. Не замечая танцующие пары...

Забавно, но желающих высказать недоумение таким неслыханным поведением в зале не оказалось! Даже те, кто отлетал в стороны от толчков его могучего плеча, делали вид, что потеряли равновесие сами. Ибо понимали, что в том состоянии, в котором граф Гайос находился сейчас, он опаснее разъяренного кабана...

...Остановившись на положенном расстоянии от короля, Ранмарк церемонно поклонился, попробовал нашарить десницей рукоять меча... и не смог. Дикий взгляд на свой пояс — и на его лице появилось что-то вроде удивления. Потом удивление куда-то пропало, а ему на смену пришла решимость:

— Ваше величество! Я прошу об отставке...

Развернувшись на месте, король Бадинет вытаращил глаза: видеть своего военачальника в таком виде ему еще не приходилось. Однако привычка держать лицо сделала свое дело, и уже через мгновение монарх без тени эмоций на лице отрицательно помотал головой:

— Нет, Гайос! Я тебе ее не дам...

Для графа Ранмарка, невесть с чего уверенного в положительном решении, отказ оказался чем-то вроде удара ножом в спину: его лицо налилось дурной кровью, на бычьей шее вздулись вены, а пальцы, опять не нащупавшие рукоять меча, сжались в кулаки. Несколько мгновений тишины — и присутствующие чуть не оглохли от рыка старого вояки:

— Я! Прошу! Вас! Об! Отставке!

Бадинет Ленивец выдвинул вперед подбородок, шагнул к своему вассалу, и, вперив взгляд в его переносицу, повторил:

— Я тебе ее не дам!

— Тогда... тогда... — Ранмарк оглядел свои ручищи, пояс, потом посмотрел по сторонам, в два прыжка подскочил к ближайшему танцору, и, схватив его за запястье, сорвал с кисти щегольскую белоснежную перчатку. Разворот на месте — и смятый кусок ткани полетел под ноги королю: — Я забираю свою вассальную клятву...

'Вот и все...' — удовлетворенно подумал Ратский, незаметно смещаясь к ближайшей двери. — 'Несколько слов, сказанных в нужное время и в нужном месте — и его величество лишился вернейшего вассала. По сути, своей правой руки...'

...Предсказать реакцию короля на такое заявление смог бы даже самый неискушенный в придворных интригах человек. Поэтому через десяток ударов сердца начальник Тайной канцелярии шел по коридорам к своему рабочему кабинету, по пути вспоминая, какое из незавершенных дел требует его незамедлительного внимания.

Дел было много. Даже очень. Однако прежде, чем ими заняться, граф Дартэн решил почитать почту. И, добравшись до своего стола, первым делом пододвинул к себе оба письма, доставленных с голубятни за время его отсутствия.

— Ну, и что у нас тут? — вполголоса буркнул он, разворачивая первый попавшийся под руку кусочек пергамента. И, вчитавшись в сообщение, удивленно уставился в никуда: — Вот оно как, оказывается?

...На первый взгляд, в письме нового посла Онгарона в Делирии не было ничего особо интересного. Краткое описание событий за текущий день и пересказ последних слухов. Но человек, умеющий делать выводы, мог выжать очень много интересной информации даже из этих сухих строчек.

Скажем, фраза о том, что на площадях Свейрена глашатаи каждый час объявляют о том, что воины Ночного двора обнаружили и уничтожили пять десятков отборнейших головорезов Бадинета Нардириена, проникших в столицу с целью убийства короля Иаруса Молниеносного, говорила о многом. В частности, о том, что Иарус Рендарр все еще не оклемался от удара, нанесенного ему Законником, и все еще боится покидать свои покои: раньше, для того, чтобы укрепить боевой дух своей армии, он выступил бы перед воинами сам. И устроил бы какую-нибудь маленькую, но победоносную войну.

Слух о том, что придворные, имевшие доступ в покои Молниеносного, под тем или иным предлогом отправлялись в свои имения, заставил графа Ранмарка задуматься еще сильнее. Исходя из того, что опала коснулась не только слуг низового звена, но и телохранителей короля и принца Коэлина, можно было сделать весьма настораживающий вывод: Иарус Рендарр боялся Видящих. Вернее, того, что они могли сотворить с его вассалами!

'Мне нужна хотя бы одна...' — невесть в который раз подумал граф. — 'И чем быстрее — тем лучше...'

Второе письмо было от барона Карла Эйдиара — посол Онгарона в Элирее кратко сообщал о том, что уже приступил к выполнению поставленных перед ним задач. И что в течение ближайших десяти дней доложит о полученных результатах...

'Десять дней... То, что нужно...' — отложив в сторону клочок пергамента, удовлетворенно подумал Ратский. — 'Значит, через двадцать-двадцать пять я о них услышу...'

Глава 27. Принцесса Илзе.

Открывать глаза не хотелось. Совсем. Ведь сон, в котором я сидела с Ронни на краю бездонного ущелья и любовалась сразу тремя радужными мостами, переброшенными через водопад, был еще совсем рядом. И мне казалось, что если закрыть глаза, накрыться одеялом и не слушать голос Айлинки, настойчиво убеждающей меня проснуться, то его можно досмотреть до конца.

Однако стоило мне потянуться к краю одеяла, как оно почему-то поползло куда-то вниз, а к моей спине прикоснулась маленькая, но ужасно холодная ручка:

— Леди Алиенна! Ну, проснитесь же, наконец!!!

Облако из капелек, переливающихся всеми цветами радуги, подмигнуло мне в последний раз и исчезло. А вместе с ним исчезло и ощущение полного и всеобъемлющего счастья, которое я испытывала во сне.

— Я уже не сплю...

— Да? А почему у вас глаза закрыты?

— Легла очень поздно... — вспомнила я. — Вернее, очень рано...

Девочка возмущенно фыркнула:

— Вы считаете, что это достаточно веская причина, чтобы пропустить тренировку?

Я мысленно вздохнула, потом решительно открыла глаза и заставила себя сесть.

— Ваша поддева... — явно передразнивая Кристу, гнусаво пробормотала девочка. И с дурашливым поклоном протянула мне ставшую привычной часть моего утреннего костюма.

Я прислушалась к своим ощущениям и отрицательно помотала головой:

— Сначала — ночная ваза...

Айлинка расхохоталась:

— И на какое место, леди, вы собираетесь ее надеть?

Я задумчиво посмотрела на нее и улыбнулась:

— Конечно же, на голову! Но не себе, а одной ужасно надоедливой девице, мешающей мне спать по утрам!

'Ужасно надоедливая девица' сделала вид, что испугалась, потом хихикнула и согласно кивнула:

— Пожалуй, верю... Ибо на ваше опухшее личико она не наденется при всем желании!

Шлепнуть ее по попе мне не удалось — Айлинка с легкостью уклонилась от моего выпада, и, зачем-то вскочив на подоконник, показала мне язык.

— Вот, значит, как, да? — притворно обиделась я. Натянула на ноги теплые тапочки и встала. — Кстати, а где Криста?

Девочка кинула взгляд на мерную свечу:

— Придет через полчаса...

Я удивленно уставилась на часовые кольца. Потом перевела взгляд на Айлинку и заметила, как в ее глазах промелькнула тень вины.

— Ты меня разбудила эдак на полчаса раньше... Зачем?

Айлинка слегка покраснела:

— Ну... чтобы вы успели привести себя в порядок...

— Врешь... — буркнула я, подтянула подол ночной рубашки и уселась на ночную вазу. — И кому врешь! Видящей?

Девочка спрыгнула на пол, уселась на подоконник, и только потом ответила:

— На утренней тренировке будет ОН!

— Он?

— Принц Вальдар!!!

Я сделала вид, что не понимаю:

— И что с того?

— А то, что из всех наследников дворянских родов Элиреи он — самый лучший жених. И подходит мне больше всего! — справившись со своим смущением, заявила она.

— Чем? Тем, что он — наследник престола? — ехидно поинтересовалась я.

— Сдался мне его престол! — возмутилась девочка. — Я тут подумала... и... раз его уважают и отец, и Ронни, и Кузнечик, значит он, как вы говорите, настоящий!

— Мне он тоже понравился... — призналась я, встала с ночной вазы и принялась искать взглядом таз с горячей водой.

Как и следовало ожидать, в такую рань его в комнате не оказалось.

— Умыться можно и водой из кувшина... — сообразив, чего мне не хватает, виновато буркнула Айлинка.

— Я привыкла мыть не только лицо... — поддела ее я. Потом почувствовала, что девочка вот-вот обидится, и махнула рукой: — Впрочем, разок смогу и потерпеть...

...Айлинка оказалась права — несмотря на то, что вечерние посиделки в гостиной графа Логирда закончились далеко за полночь, принц Вальдар был уже в зале. Причем не один: рядом с ним в одних шоссах стоял не кто иной, как его величество Вильфорд четвертый, Бервер по прозвищу Скромный. И не просто стоял, а разминался. Делая хорошо знакомую мне 'Глину' намного лучше меня! Его тело плавно перетекало из одного положения в другое, а глаза горели чистым, ничем не замутненным восторгом...

— Доброе утро, ваше величество! Доброе утро, ваше высочество! — хором поздоровались мы с Айлинкой.

Принц улыбнулся, помахал мне рукой и демонстративно приложил палец к губам. Я молча кивнула и принялась ждать, пока его величество закончит начатый комплекс.

Ждать пришлось недолго — в отличие от меня, монарх не сбивался на сложных переходах, не терял равновесия и не замедлял темпа там, где требовалась филигранная точность исполнения. Поэтому минуты через две он повернулся к нам лицом и улыбнулся:

— Рад вас видеть, дамы! Можете присоединяться...

Дама, которая помельче, фыркнула, сорвалась с места, подбежала к стойке с оружием — и через мгновение по залу начал метаться маленький, но очень шустрый вихрь. Понаблюдав за тем, как она пластает воздух своими клинками, Вильфорд усмехнулся в усы и негромко поинтересовался:

— Кстати, а с каких это пор Кузнечик разрешает делать такие сложные комплексы без разминки?

— Леди Айлинка уже размялась... — стараясь улыбаться одними глазами, ответила я. — Видите ли, ваше величество, я проснулась с большим трудом. И одевалась непростительно долго. А моя подруга не любит тратить зря ни одной минуты...

Почувствовав поддержку, вихрь заметался еще быстрее. И, видимо, начал творить что-то совершенно невообразимое, так как в глазах у обоих мужчин появилось одурение. И... зависть! Несколько минут такого молчания — и принц Вальдар расстроенно вздохнул:

— Иногда я жалею, что не остался Утерсом...

— Зря! — раздалось из-за моей спины. — Быть наследным принцем не самого слабого королевства на Диенне тоже весьма неплохо!

— Доброе утро, Логирд! Доброе утро, Ронни! Доброе утро, Кузнечик! — хором поздоровались мужчины. А следом за ними — и я...

...Концентрироваться на действии, занимаясь вшестером, оказалось на удивление сложно. И не потому, что двое из присутствующих в зале были королевской крови. Просто в сравнительно небольшой комнате места для четырех довольно крупных мужчин и пары девушек было маловато. И если Вильфорд Бервер и принц Вальдар в основном работали на месте, то граф Логирд и мой Ронни отрабатывали свои комплексы вживую. То есть вписываясь в 'естественные препятствия'. А наблюдать, как они это делают, было ужасно интересно!

Еще интереснее стало потом. Когда Кузнечик устроил бой 'все против всех', и пять вооруженных тренировочными мечами фигур заметались по отполированному полу, пытаясь поразить всех, кто подвернется под удар и при этом остаться 'в живых'.

Естественно, по-настоящему сражались только граф Логирд и Ронни — их мечи сливались в сплошные серо-желтые круги, тела размазывались в воздухе, а от сталкивающихся клинков, вырезанных из дерева кемет, в воздухе стоял такой звон, что хотелось заткнуть уши. Непонятно как, но при такой скорости они умудрялись дозировать силу ударов — клинки Айлинки, пытающейся достать то отца, то брата, всего лишь меняли направление движения. Или проваливались в пустоту.

А вот Берверов они не жалели — чуть ли не каждые три-четыре удара сердца Вильфорд и его сын получали по 'смертельному' удару. Или теряли меч.

Впрочем, венценосных особ это нисколько не обескураживало — оклемавшись от чувствительного тычка или подобрав выбитое из рук оружие, они снова и снова бросались в бой, чтобы очередной раз 'героически пасть' от удара своих вассалов...

Момента, когда в свалку вступил Кузнечик, я не уловила. Просто в какой-то момент звон клинков стал 'гуще', а моему Ронни пришлось отбиваться сразу от двух расплывчатых теней. Помощь Айлинки, решившей вступиться за брата, ему помогла не особо — работая, как две части одного целого, Неустрашимый с шевалье Динтаром загнали парня в угол и добрые минуты полторы рвали его на куски. Вернее, пытались рвать — всякий раз, когда я думала, что с Ронни покончено, он умудрялся как-то выворачиваться из-под удара. И атаковать...

...Одна из его атак закончилась ударом в живот... принцу Вальдару, атаковавшему графа Логирда со спины. Наследник престола, отлетев назад, неловко взмахнул рукой — и Айлинка, оказавшаяся на пути его меча, прогнулась в спине... Встречный выпад правой рукой — и ее клинок, чиркнув принца по запястью, легонько коснулся шеи под левым ухом...

Принц покачнулся... и тяжело рухнул на пол... А я, увидев выражение глаз Айлинки, рванулась к нему не так быстро, как собиралась. И... перепуганно вздрогнула: упав рядом с ним на колени, девочка вцепилась ему в шею движением 'Оборвать орех с ветви', в результате которого принц должен был лишиться кадыка! Паническая мысль о том, что я недоработала, и передо мной — личина моей матери или Даржины Нейзер, — чуть не вогнала меня в ступор. Но через мгновение я заставила себя успокоиться — девочка пыталась найти пульс. Просто слишком быстро...

— Сейчас придет в себя... — виновато буркнула Айлинка через мгновение. И виновато сгорбила плечи.

— Двадцать ударов розгами... — хмуро буркнул Утерс Неустрашимый. — И три сотни повторений 'Лесного пожара '... Розги — на следующее утро после свадьбы...

Айлинка кивнула, закусила губу и встала. А у меня создалось впечатление, что она рассчитывала именно на это наказание!

— ...это несправедливо! — открыв глаза, пробормотал Вальдар. — Равновесие потерял я... И мечом, куда попало, ударил тоже я...

— Не надо ее выгораживать! — рыкнул граф. — Она обязана контролировать силу ударов! А если бы мы работали не тренировочными мечами, а боевым оружием?

Принц потер место 'ранения' и криво усмехнулся:

— Тогда бы мне, пожалуй, не поздоровилось...

— Вот именно!

— И все-таки большая часть вины лежит на мне! Значит, наказывать надо и меня... В общем, двадцать ударов розгами я как-нибудь переживу, а вот 'Лесной пожар' для меня слишком сложен...

При этих словах принца глаза Айлинки превратились в малюсенькие щелочки, а по губам промелькнула торжествующая улыбка: девочка была довольна! И еще как!

— Что ж, уговорил! По старой памяти накажу и тебя... — усмехнулся Неустрашимый. — Двадцать ударов розгами разделите пополам. А отрабатывать ты будешь 'Глину'. И займешься этим сегодня. Сразу после тренировки...

— Спасибо, отец! — без тени дурашливости сказал его высочество. Потом посмотрел на меня и... расхохотался!

Король Вильфорд, проследивший за направлением его взгляда, добродушно усмехнулся:

— Первые восемь лет своей жизни наследники престола Элиреи воспитываются в замке Красной Скалы. Соответственно, всю оставшуюся жизнь считают, что у них — два отца...

— ...и три мамы! — отсмеявшись, добавил Вальдар. — Мама, леди Камилла и Вайона...

Последняя фраза его высочества объяснила все: безграничное доверие к вассалам, наплевательское отношение к этикету, прогулки по замку без телохранителей и даже любовь во взглядах его высочества, направленных на леди Камиллу.

'Бесподобная традиция...' — восхищенно подумала я. И мысленно добавила: — 'Намного лучше, чем наше двоеженство...'

...Айлинка влетела ко мне в покои перед самым обедом. И, сияя, как летнее солнышко, принялась рассказывать мне о принце. Оказывается, он 'совсем не зануда', 'довольно умен', и... 'хоть и медленный, но зато очень добросовестный'...

Последнее выражение заставило меня улыбнуться: для семьи Утерсов слово 'добросовестность' было одним из самых важных свойств характера человека.

Моя улыбка подействовала на девочку, как вид пилы для отрезания конечностей — на мелкого воришку, не желающего выдавать сообщников: она вытаращила глаза и затараторила еще быстрее, пытаясь доказать мне истинность своего утверждения.

За какие-то пару мгновений я узнала, что принц Вальдар сделал 'Глину' тридцать восемь раз, что в самом начале постоянно ошибался в семи переходах, что от двух ошибок ему удалось избавиться, причем не просто так — а с помощью Айлинки. Потом я услышала фразу, что 'ему понравилось, как она объясняет' — и я улыбнулась еще раз: девочка влюбилась!

Непрекращающийся поток слов прервал только негромкий стук в дверь. Девочка нахмурилась, повернулась к двери, и, увидев лицо Кристы, расстроилась. Чуть ли не до слез — видимо, рассказывать о принце Вальдаре в ее присутствии девочке не хотелось.

Одеться к обеду я могла и без помощи служанки, поэтому открыла рот, чтобы ее отпустить... и услышала из гостиной голос Ронни:

— Милая, ты уже готова? Нас ждут!

У Айлинки тут же испортилось настроение — видимо, она вспомнила, что после обеда мы все наверняка переберемся в большой зал для приемов, ее отправят заниматься своими делами, а когда я освобожусь, будет уже слишком поздно. Пришлось ее успокоить, пообещав посекретничать с ней перед ужином...

...Когда Криста привела в порядок мои волосы, Айлинка снова заулыбалась. Ее взгляд постоянно убегал вправо-вверх, а с лица не сходило мечтательное выражение. Я мысленно усмехнулась, потом посмотрела на себя в зеркало, и, вспомнив о том, то Ронни ждет меня в гостиной, попросила Кристу пригласить его в спальню.

Замерев в дверях, Утерс-младший восхищенно посмотрел на меня, потом увидел погруженную в свои мысли Айлинку и еле слышно поинтересовался:

— Что это с ней? Мечтает?

Я еле заметно кивнула.

— Знаешь, о чем?

Утвердительное движение ресниц и легкая улыбка:

— Потом расскажу...

— Хорошо... — Ронни подал мне руку, помог встать и... вдруг обжег шею поцелуем: — В этом платье ты смотришься просто потрясающе!

— А... в других что, хуже? — выпятив губу, обиженно поинтересовалась я.

Айлинка захихикала и показала брату язык. А Ронни, уловивший паузу в начале предложения, понял, что именно я хотела спросить. И... покраснел:

— Нет... Еще лучше!!!

Отметив легкую хрипотцу в его голосе и движение взгляда к моей груди, я удовлетворенно улыбнулась, кивнула Кристе, и когда она распахнула двери в гостиную, царственно выплыла из комнаты...

...Стоило мне увидеть выражение лица графа Логирда, о чем-то беседующего с графом Орассаром, как у меня в груди что-то оборвалось. Взгляд на его величество короля Вильфорда, потом на его сына — и я поняла, что случилось что-то очень нехорошее. Настолько, что эти мужчины мыслями находятся где угодно, только не в замке Красной Скалы!

Пара минут работы — и я удивленно поняла, что новости озаботили только обоих Берверов, графа Орассара и Томаса Ромерса. А остальные, в том числе и ее величество королева, просто ждали начала обеда. Или... ничего не знали?

Не знали: Бервер-старший обсуждал с шевалье Рутисом какие-то профилактические процедуры, которые надо пройти ее величеству, граф Логирд и граф Орассар беседовали о конях, а его высочество с графом Ромерсом делали вид, что умирают с голоду...

Когда в зал вошла моя мать, я уверилась, что права: почувствовав состояние мужчин, она тут же скользнула на грань небытия и принялась работать!

— Ронни! Случилось что-то нехорошее... — еле слышно прошептала я. — Посмотри — все мужчины чем-то обеспокоены... Может, тебе стоит подойти к отцу и поинтересоваться?

Подойти к отцу до обеда Ронни не успел: как только он довел меня до моего кресла, его величество пригласил всех садиться за стол...

...Во время трапезы все посвященные в тайну делали вид, что все отлично: говорили о будущей свадьбе, подначивали меня и Ронни, до сих пор не озаботившихся выбором имен для будущих детей, спрашивали, рассчитываем ли мы получать подарки на обеих свадьбах или только одной, и интересовались нашей готовностью провести две первых брачных ночи. При этом король Вильфорд, граф Логирд и граф Орассар выглядели совершенно естественно и ни разу не проявили своей обеспокоенности чем-то еще, кроме будущих торжеств. Зато его высочество и бывший оруженосец Ронни делали это сразу за пятерых: их взгляды то и дело темнели, а на губах змеились одинаковые кривые улыбки.

...После того, как король Вильфорд объявил обед законченным, мы прошли в большой зал для приемов. И, рассевшись в кресла, принялись дегустировать какое-то жутко старое вино из подвалов хозяина замка и обсуждать последние столичные сплетни.

Честно говоря, я никогда не понимала, что за удовольствие можно получить, смакуя подробности скандалов или измен, поэтому первые несколько минут разговора провела на грани небытия. Анализируя поведение мужчин во время обеда.

Впрочем, стоило мне почувствовать, что тема, поднятая графом Орассаром, как-то задевает Ронни, как я вышла из транса и прислушалась к тому, что он говорит.

Пара-тройка предложений — и я не поверила собственным ушам: начальник Внутренней стражи Элиреи утверждал, что баронесса Майянка Квайст и ее супруг взялись за воспитание сирот! Не одного-двух, а двухсот сорока семи! И не просто взялись — но и умудрились окружить их любовью и лаской!!!

Я ошалело уставилась на свою мать, увидела, что она так же таращится на Даржину, и поняла, что для королевы Галиэнны, как и для меня, имя баронессы Квайст вызывает единственную ассоциацию. С ее прозвищем.

Сучка Квайст — и материнская любовь? Нет, это было невозможно!

Однако это было еще не все — через пару минут мы удивились еще сильнее, услышав, что дети по-настоящему довольны, а самые юные уже начали называть ее мамой!

В отличие от нас с мамой, Даржина Нейзер молчать не стала. И, с треском сложив костяной веер, кажется, подаренный ей леди Камиллой, недоверчиво поинтересовалась:

— Простите, что перебиваю, граф, но о какой баронессе Квайст вы говорите? О Майянке, урожденной де Венгар?

Мужчины расхохотались. Все до единого. А король Вильфорд — так до слез.

— Да, леди Даржина! О ней! — кивнул граф Орассар.

— Сучка Квайст воспитывает двести сорок семь сирот? Бред!!!

— Не бред, а правосудие по-элирейски! — поддержал своего вассала король. — Вернее, правосудие от Утерса Законника !

Ронни слегка покраснел.

— А поподробнее можно? — Даржина посмотрела на Ронни. С о-о-очень большим интересом.

— Конечно! — улыбнулся начальник Внутренней стражи. И принялся за рассказ...

...Дослушав историю до конца, Нейзер-старшая по-старчески пожевала губами, а потом с уважением(!) посмотрела на короля:

— Ваше величество! Я хочу выразить вам свое восхищение!

Вильфорд удивленно приподнял бровь:

— Мне?

— Вам! Обычно власть превращает человека в животное! А вы оказались сильнее, чем те соблазны, которые вас искушают...

Король смутился:

— Да я-то тут причем? Все то, что вы только что слышали, придумал граф Аурон!

Однако заставить Даржину сбиться с мысли ему не удалось:

— Вы не приписываете себе заслуг своих вассалов. Вы не боитесь брать на себя ответственность за их решения. Вы уважаете тех, кто вам служит... и, тем самым, привлекаете к себе тех, кто способен это оценить... Вильфорд Бервер Скромный! Вы — настоящий король!

...Обдумывать изменения в характере Даржины Нейзер я не стала. Ибо заметила, что Ронни о чем-то переговаривается со своим отцом. Увы, их пальцы мелькали слишком быстро, большая часть жестов была мне незнакома, но даже того, что я улавливала, хватило, чтобы понять — разговор шел о тех самых новостях, которые меня встревожили.

Я забыла про все и вся. И до рези в глазах вглядывалась в мелькание пальцев. До тех пор, пока Ронни не склонился к моему уху и не прошептал:

— Ты была права: отец получил какие-то известия. Из Арнорда...

— Какие-то? — удивленно спросила я.

Ронни стиснул пальцами подлокотник своего кресла и еле слышно вздохнул:

— Он сказал, что нас это не касается, и мы узнаем обо всем только после свадьбы...

Глава 28. Алван-берз.

Вайзары добрались до Чорым-лака только на закате. Последними. И, вместо того, чтобы устраиваться на ночевку, всем родом заехали на вершину Последнего Холма. Прямо к берзу, восседающему на своей кобыле в окружении остальных вождей.

Дерран, сын Идриза, едущий впереди отряда, был хмур, как зимнее небо и холоден, как белые мухи, падающие с неба на далеком Севере. Остановив коня, он вскинул вверх десницу, и, дождавшись, пока его сородичи осадят своих скакунов, раздраженно поинтересовался:

— Ну и зачем все это нужно?

Берз равнодушно пожал плечами:

— Я — берз. Вы — мои воины. Я говорю — вы выполняете...

Вождь заскрипел зубами. Потом умерил свой гнев и приложил десницу к груди:

— О, Алван-берз! Объясни своим воинам, для чего армия пятый день носится по степи, вместо того, чтобы осаждать Ларс-ойтэ...

'Когда ты услышишь этот вопрос — посмотри на него, как на неразумное дитя. Потом удиви. И заставь задуматься. Не его, а его воинов: до тех пор, пока они в душе считают себя сначала Вайзарами, а потом твоими воинами, эта армия не стоит гнутого медяка...'

Мысленно повторив слова своего эрдэгэ, Вождь Вождей оторвал взгляд от горизонта, уставился на сына Идриза и искривил свои губы в усмешке:

— Я не собираюсь ничего осаждать...

Первый среди Вайзаров удивленно вытаращил глаза:

— То есть? А... Ларс-ойтэ?

— Я иду на север брать! То, что принадлежит мне по праву сильного...

— Тем более! — воскликнул первый среди Вайзаров. — К чему носиться между оазисов, если можно пойти и взять?

'Простые воины видят войну не так, как вы, вожди: каждый из тех, кто едет за твоим конем, больше всего на свете мечтает выжить. Они точно знают, что с севера вернется далеко не каждый. И что кони, женщины и оружие нужны только тем, кто способен твердо стоять на ногах. Поэтому с радостью пойдут за тем, кто подарит им Надежду снова увидеть своих жен и детей...'

— Я — берз. Значит, несу ответственность за каждого из тех, кто держит мою саблю. Тренировки по сбору в нужном месте — это способ сохранить жизни моих воинов. Поэтому мы пойдем на север только тогда, когда каждый из вас будет готов к войне!

— Оглянись, берз! Твою саблю держит вся Степь! С такой силой можно превратить в прах пять десятков таких стойбищ, как Ош-иштар!

— А зачем тебе прах? — Алван сделал вид, что удивлен. — Прах не вынесет тебя из боя! Прах не согреет твою кошму! Прах не наполнит твоего желудка и не заставит твое чело кружиться от радости!

Сын Идриза слегка растерялся:

— Я хотел сказать, что наша армия...

— Моя армия...

— ...что твоя армия, о берз, способна захватить любое из стойбищ лайши!

'При любой возможности показывай воинам разницу между тобой и остальными вождями!' — мысленно повторил берз. И заставил себя тяжело вздохнуть: — Ты меня не слышишь! Победа победе рознь. Скажи, много ли тебе будет радости, если во время штурма того же Ларс-ойтэ половина твоих сородичей уйдет во Тьму?

— Мои воины сделают все, что смогут! — Дерран, сын Идриза гордо вскинул подбородок.

'Не каждый вождь умеет думать. Тем более — быстро. Поэтому используй каждую их ошибку. А еще старайся вовлекать в разговор тех, кто тебя окружает. Конечно же, на своей стороне. Для этого надо не так много — похвалить тех, на кого ты рассчитываешь. И дать им возможность высказаться...'

— Армия должна была собраться у Чорым-лака на рассвете. Все рода, кроме твоего, выполнили мой приказ. Цхатаи, которым надо было проделать самый длинный путь, прибыли сюда первыми! — Алван повернулся к вождям и благодарно улыбнулся Цертою, сыну Марзгана. Тот подбоченился...

— Шавсаты, единственный род, который я обременил грузом — прибыли сюда вторыми! А ваши кони, Дерран, все еще в пене! Хотя Удири-бали уже готов расседлать своего жеребца . И это все, что вы смогли? А если бы тут была армия лайши?

— Если бы тут была армия лайши, то вина за жизни тех, кто ушел во Тьму, лежала бы на тебе! — рыкнул Цертой. — Берз приказал, значит, ты обязан был оказаться здесь на рассвете!!!

Дерран, сын Идриза угрюмо посмотрел на вождя Цхатаев, потом — на остальных, и, сообразив, что он оказался в меньшинстве, еле слышно пробормотал:

— Если бы армия шла одним кулаком...

— Представь себе песчаную бурю! — перебил его берз. И постарался как можно точнее повторить и слова, и интонацию своего эрдэгэ: — Мириады песчинок, летящие туда, куда дует ветер... Ты можешь схватить одну песчинку — но остановить бурю не сможешь никогда... Так же и лайши — любая их попытка остановить мою армию будет похожа на попытку поймать ветер...

Как и обещал сын Алоя, поняв, что с каждым сказанным словом он все больше и больше противопоставляет себя всем остальным вождям, Первый среди Вайзаров предпочел перевести разговор на другую тему:

— Запасов еды осталось на трое суток...

— Еды — предостаточно... — Алван, усмехнувшись, показал на север. — Вон там... Только прежде, чем мы ее возьмем, вы научитесь выполнять мои приказы...

...Четверо суток спустя Алван-берз в сопровождении сотни телохранителей выехал на опушку Найризского леса и с интересом уставился на Ларс-ойтэ.

На первый взгляд, стойбище лайши выглядело абсолютно неприступным. И на второй — тоже: высоченные башни и соединяющие их стены выглядели такими мощными, как будто с их помощью северяне пытались защититься от нападения армии богов.

'О, Субэдэ-бали!' — мысленно взмолился он, сообразив, что раз едва заметные черные точки под зубцами — это бойницы, то стены должны быть головокружительной высоты. — 'Помоги мне сделать то, что суждено — и я брошу к твоим ногам весь Север...'

— Стены высотой в двадцать локтей. Восемь локтей в ширину у зубцов, и в двенадцать — у основания... — словно услышав его мысли, буркнул оказавшийся рядом сын Алоя. — На башнях — мощные самострелы и камнеметы; за каждыми из городских ворот — захабы ; перед стенами — довольно глубокий ров, а на поле — ловушки, утыканные кольями и 'чеснок ' до самого леса...

— ...а еще целая армия! В лагере по левую руку от стойбища... — угрюмо добавил десятник Даргин.

— И не одна, а три... — усмехнулся белолицый лайши. — Вассалы Урбана Красивого, Вильфорда Скромного и Бадинета Ленивца...

'Каждое твое слово будет передаваться из уст в уста. Поэтому старайся, чтобы в твоем голосе всегда звучала уверенность...'

— Именно на это я и рассчитывал... — пожал плечами Алван. Потом посмотрел на темнеющее небо на закате и приказал: — Начинайте!

Десяток посыльных, еще мгновение назад глядевших на стены Ларс-ойтэ с плохо скрываемой неуверенностью, подали коней назад, развернули их мордами к лесу — и вскоре в чаще застучали топоры...

...— Пока мы будем рубить хворост , воинам объединенной армии трех королевств будет не до сна... — пробормотал эрдэгэ, растянувшись на попоне, подложив под голову седло и уставившись в звездное небо. — Десятники будут терзать рядовых, сотники — десятников, тысячники — сотников. Ополченцы примутся жечь костры и кипятить масло, инженеры — проверять состояние осадных машин, а те, кто командуют армией — ломать голову, пытаясь понять, каким образом мы собираемся штурмовать стены, не имея осадных машин. Трус умирает дважды — поэтому и горожане, и ополченцы и ветераны будут с ужасом представлять завтрашний день. Легче всего будет тем, кого займут делом. Например, тем, кого пошлют в лес за пленниками. Кстати, если ты не забыл, им надо дать возможность захватить хотя бы пару воинов...

'Да помню я, помню...' — мысленно рыкнул берз. Но возмущаться вслух не стал. Зная, что услышит в ответ одну из любимых поговорок белолицего лайши: 'Лучше проверить дважды, чем сокрушаться, лежа на погребальном костре...'

— Объединенной армией трех королевств командует граф Олаф де Лемойр по прозвищу Старый Лис... — после небольшой паузы сообщил сын Алоя. — Это и хорошо, и плохо...

Берз тут же превратился в слух: о командующем объединенной армией он слышал первый раз.

— Плохо, потому что он умен, опытен, видит поле боя, умеет вовремя принять единственно верное решение и не боится рисковать. А еще он почти не делает ошибок. В общем, будь на его месте любой из военачальников Урбана Красивого, мы взяли бы город с ходу...

— Почему 'плохо' я понял. А почему 'хорошо'?

— Во-первых, Лис всегда бережет своих воинов — значит, бросит их под наши стрелы только тогда, когда будет уверен, что иначе города ему не удержать... — усмехнулся Гогнар.

— А во-вторых? — спросил Алван, мысленно представив, как белолицый, перечисляя, сгибает толстые пальцы с криво обрезанными ногтями.

— А во-вторых, если бы вместо него армией командовал Утерс Неустрашимый, то еще до рассвета мы бы потеряли несколько сотен солдат и добрую треть вождей...

Берз удивленно уставился в темноту, решив, что ослышался: в голосе его эрдэгэ прозвучало что-то вроде опасения!

— У меня почти два десятка терменов! — воинственно воскликнул он, стиснув пальцы на рукояти Гюрзы.

— В прошлом году наследник Утерса Неустрашимого вместе с горсткой своих воинов остановили армию Иаруса Молниеносного... — хмуро буркнул сын Алоя. — В этом Утерсы выиграли две войны, и при этом умудрились не потерять ни одного солдата...

— Этого не может быть!

Судя по звукам, донесшимся из темноты, сыну Алоя надоело пялиться в небо, и он перевернулся на бок. Несколько мгновений молчания, легкое потрескивание проминающейся под ним земли — и когда Алван решил повторить свое утверждение, до него донесся тяжелый вздох:

— Может... Еще как может... Поэтому-то я и радуюсь... Ладно, давай спать — завтра у нас будет тяжелый день...

...Заснуть оказалось довольно трудно: мысли о завтрашнем дне будоражили кровь и заставляли таращиться в темноту. Туда, где за черной стеной деревьев должно было находиться Ларс-ойтэ. Кроме того, здорово мешал перестук топоров, шелест ветра и густой запах кипящего масла, пропитавший все и вся. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором возникали обрывки недавних воспоминаний — горящие юрты Ош-иштара, темные пятна крови на утоптанной сапогами земле и трупы, трупы, трупы. А когда Алван-берза все-таки разморил сон, к его плечу почти сразу же прикоснулась чья-то рука:

— Просыпайся, пора!

Берз недоуменно уставился в темноту, потом сообразил, что уже почти утро, стряхнул с себя остатки сна, бесшумно поднялся на ноги и вгляделся в темноту:

— Что творится в городе?

— Зарево от костров и факелов, колокольный звон, лязг кузнечных молотов и вопли слишком бдительных часовых. Все, как и должно быть. А тут, у нас, чуть веселее: пропало двадцать два человека. Ну, и еще семнадцать найдены мертвыми...

— Их... лайши? — зачем-то уточнил Алван.

— А кто же еще? Старый Лис — волк. Самый настоящий!

— Лис — волк! — фыркнула промелькнувшая мимо тень. И, что-то подхватив с земли, метнулась к коням, фыркающим неподалеку.

'Кто-то из моих... Подобрал войлочную подстилку...' — запоздало сообразил берз и пожал плечами: — Ты же сам говорил, что сегодня без жертв не обойтись!

— Говорил... Я просто сообщаю новости...

— Ясно... — берз пожал плечами, сделал пару шагов к ближайшим кустам и принялся развязывать мотню...

...Получасовая пробежка по ночному лесу с конями в поводу — и термен Надзиров выбрался на поле, заставленное скирдами сена. Несколько мгновений, чтобы дождаться отставших — и воины, услышав команду, взлетели в седла. Не особенно быстро — на лицах большинства до сих пор можно было увидеть непонимание...

'Главное, что молча делают то, что приказано...' — пуская коня в галоп, подумал Алван. Потом вгляделся в темное пятнышко на дороге и потянулся к Гюрзе: пара крестьян с телегой оказались не там и не тогда...

...Трое суток безумной скачки — и термен, оставив за собой пару сотен перестрелов и полтора десятка вырезанных под корень деревень, растворился в Вирентском лесу. К этому времени роптать начали даже урожденные Надзиры: сородичи Алвана отказывались понимать, зачем род бежал из-под Ларс-ойтэ, почему, двигаясь на север, он постоянно менял направление движения и почему Вождь Вождей строго-настрого запретил брать в полон красивых лайш-ири. Поэтому, когда отряд выбрался на очередную поляну и ехавший первым эрдэгэ объявил, что на ней термен будет ждать утра, один из воинов решил поинтересоваться планами своего берза.

Дождавшись, пока телохранители Алвана натянут между деревьями полог и отправятся рубить лапник, он подошел к восседающему на брошенном на землю седле Первому среди Надзиров, вытянул руку куда-то на юг и буркнул:

— Ларс-ойтэ — там... Мы — тут...

Алван усмехнулся: после гладких речей Гогнара, сына Алоя вопрос воина казался кривым, как след змеи на песке. Впрочем, отвечать на него тоже было надо:

— Я знаю...

— И?

Берз ласково провел пальцами по ножнам своей сабли и улыбнулся:

— Ты получишь ответы на все вопросы... Но... утром!

— А сейчас?

— Сейчас всем нам надо отдохнуть...

Воина это не удовлетворило. Он наморщил лоб, пошевелил губами и... разродился:

— Ты сказал, что мы возьмем Ларс-ойтэ!

Алван-берз демонстративно посмотрел на небо и пожал плечами:

— Утром...

Воин хмуро оглянулся по сторонам, видимо, в поисках эрдэгэ, который иногда отвечал на вопросы простых воинов, и, не найдя его в пределах видимости, угрюмо вздохнул...

'Осталось совсем немного...' — мысленно обращаясь вроде бы к сородичу, но на самом деле успокаивая самого себя, подумал берз. — 'Скоро вернется сын Алоя — и время понесется вскачь...'

...Как ни странно, ждать белолицего лайши пришлось не так уж и долго: он возник рядом с ложем Алвана перед самым закатом. И не один, а с каким-то северянином, чем-то неуловимо похожим на него:

— Это мой побратим, про которого я тебе говорил. У него все готово... Можем начинать...

— Ойра! — облегченно выдохнул Алван, мигом оказался на ногах, улыбнулся побратиму эрдэгэ, повернулся к своим воинам и рыкнул. На всю поляну: — Первые две сотни — со мной. Пешком... Остальные — здесь, с эрдэгэ.

На лицах тех, кто помнил Ош-иштар, заиграли улыбки. А в глазах давших Клятву Клятв после Большого Хэйвара появилась робкая Надежда...

...Переход по лесу берз почти не запомнил — мелькающие перед лицом ветви были похожи друга на друга, как две капли воды; трухлявые грибы проминались под сапогами точно так же, как и в лесу под Ларс-ойтэ, а овраги, в отличие от степных курганов, друг от друга не отличались вообще. Кроме того, Время неслось вскачь так быстро, что не давало вглядываться даже в ту тропу, которая ложилась под ноги... Впрочем, стоило отряду добраться до опушки леса, как оно замедлило свой бег. Вернее, почти остановилось. И дало волю распоясавшейся Тьме.

Ночь, будто издеваясь над Алван-берзом и его планами, тут же замедлила свой полет. Словно не собираясь прятать под своими крыльями те два перестрела поля, которые лежали между лесом и городскими стенами. Потом на небо выметнулся Идэгэ-шо... и искры из-под копыт так щедро усыпали небосвод, что сияние от них осветило землю не хуже, чем лик Удири-бали.

'Ну, и как нам добираться до стен? Ползком, что ли?' — вглядываясь в темное пятно Сайка-ойтэ, мысленно спросил себя сын Давтала. И с трудом удержался от сокрушенного вздоха...

...Оказалось, что вздыхать нет необходимости: выждав какое-то время, Марух, сын Нардара просто повернулся к городу спиной и пошел в чащу! Недолгое плутание между кустов, остановка у самого обычного трухлявого пня, щелчок пальцами — и из-под куска дерна, поднявшегося в воздух, показалось улыбающееся лицо Касыма!

Кто-то из воинов, следующих за Алваном, восхищенно зацокал языком. И тут же получил тумака от своего десятника.

— Путь свободен, берз! — еле слышно прошептал тысячник, невесть как разглядев лицо своего берза в темноте. И... исчез! А вслед за ним исчез и Марух, сын Нардара.

Спрыгнув в черный провал сразу же за побратимом своего эрдэгэ, Алван нащупал ладонью стену, сделал первый шаг в темноту... и зажмурился от вспышки кресала.

— Тут можно со светом... — ухмыльнулся шири, поднял с пола стеклянную вазу, в которой бился огонек, и чуть ли не бегом унесся куда-то вниз...

...В огромной деревянной юрте, в которой закончилось одно из ответвлений подземного хода, пахло свежей землей и нечистотами. А еще в ней было жутко тесно: воины Касыма, пробравшиеся в Сайка-ойтэ вместе с Марухом, сыном Нардара, занимали чуть ли не ее половину. Впрочем, как только из подземного хода выбрался первый десяток Надзиров, в юрте стало чуть свободнее — Байзар, сына Шадрата, увел их к Южным воротам.

Следующий десяток увел его брат Ядрат. Потом пришел черед Жалгыза, Гирви и других 'горожан'...

...Воины уходили в темноту один за другим. И каждый раз, когда кто-то из них выходил из юрты, снаружи раздавалось неприятное чавканье. Что это за звук, берз смог оценить сам. Эдак через полчаса. Когда проводил последних сородичей и вслед за Касымом выбрался наружу.

Оказалось, что проходы между каменными и деревянными юртами завалены нечистотами и гниющим мусором, а местным алхызам на это наплевать! В общем, почти всю дорогу до городских ворот Алван вглядывался не в улицы и переулки, а себе под ноги...

...— Пришли... — почти касаясь губами его уха, шепнул Касым.

Берз поднял голову, уткнулся взглядом в огромную каменную арку, тьму под которой перечеркивала чуть более светлая полоска массивного деревянного засова и удивленно сообразил, что вместе с телохранителями стоит чуть ли не по середине прохода между двух огромных каменных юрт. И... перед внутренними воротами города! А у засова, совершенно не скрываясь, суетятся его сородичи!

— С внешних ворот засов уже сняли... — вглядываясь куда-то между зубцов надвратной башни, сообщил шири. — Обе решетки на всякий случай начнут поднимать одновременно: маслом их, конечно, смазали, но они, скорее всего, все равно заскрипят...

— А где казарма городской стражи? — с трудом выговорив непривычные слова, спросил Алван. И на всякий случай оглянулся, проверяя, не видит ли кто-нибудь его и его воинов.

Касым показал рукой на высоченную юрту, пристроенную прямо к городской стене:

— Вот она. Но живых в ней уже нет. Потравили. А тех, кого не взял яд — прирезали...

— Тогда чего ты шепчешь?

— По привычке... Да и потом тут говорят, что город никогда не спит... — криво усмехнулся шири. Затем снова уставился на зубцы надвратной башни и после довольно продолжительной паузы скрестил руки над головой: — Ну наконец-то!

— Что, маалои подошли?

— Угу... Я приказал поднимать герсы... Все, сейчас начнется...

...Жуткий скрип, раздавшийся из глубины захаба, заставил Алвана вздрогнуть и схватиться за саблю. Одновременно с ним клинки выхватили и его воины. А Касым даже не пошевелился:

— Убери Гюрзу, берз! Не думаю, что она вкусит чьей-нибудь крови: у нас есть четыре по сотне и еще двадцать ударов сердца. А герса поднимается за сто и четыре...

— Не понял...

— На улице Могильщиков — стрелецкие казармы... Даже если их подняли по тревоге, то добежать быстрее, чем за четыре сотни и двадцать ударов сердца им не удастся. Там — восемьдесят два стражника, если считать и десятников. А ударов через двести тут будет термен, а то и два...

— Ты говоришь почти как лайши... — отметил берз, удивленно вглядевшись в лицо своего сородича.

Касым пожал плечами:

— Как говорит Марух, сын Нардара, жить захочешь — полетишь...

— Правильно говорит... — улыбнулся Алван, забросил Гюрзу в ножны и неторопливо двинулся к воротам: — Тогда пойдем, послушаем, что скажет Илар, сына Аццага, когда поймет, что Сайка-ойтэ УЖЕ МОЙ!

Глава 29. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

...Рассказывая про успехи ерзидов, граф Игрен захлебывался от восторга. По его мнению, план Иаруса Молниеносного был 'абсолютно безупречен' и 'совершенен в своей гениальности'. Ибо Алван-берз, марионетка в руках 'Рендарра Великого', с легкостью перехитрил графа Олафа де Лемойра, оторвался от объединенной армии трех королевств и захватил Вирент.

— Как вы и советовали, от границы степи до Найриза степняки дошли одним кулаком. Так, как будто именно этот город и был их целью их первого удара... — ухмылялся начальник Ночного двора. — И всю ночь изображали подготовку к штурму. А когда рассвело, оказалось, что их уже нет: восемнадцатитысячное войско испарилось, как утренний туман, оставив на месте полевого лагеря пепел от костров, гору хвороста и пару сотен нещадно изрубленных деревьев.

Дальнейшее Коэлин мог бы рассказать и сам. Ибо успел прочитать часть письма, полученного из Найриза: целых трое суток Старый Лис ломал голову, пытаясь понять, что задумал Алван. И не смог: по сообщениям его лазутчиков, ерзиды были везде и всюду!

Цхатаи двигались к Фриату, Вайзары — к Лативе, Эрдары — к Комтину, а Шавсаты — те вообще зачем-то возвращались к сожженному дотла Дилессу. Мелкие рода вообще метались где попало, меняя направление движения чуть ли не по нескольку раз в день. Естественно, мотались не просто так — каждый род врывался в попадающиеся на пути деревни, забирал продукты и фураж, убивал тех, кто брал в руки оружие и насиловал женщин. А вот жечь — не жег. И не трогал невооруженных мужчин: те, кто не пытался сопротивляться, оставались живыми и здоровыми!

Утром четвертого дня де Лемойру сообщили, что Вождь Вождей взял Вирент. Сходу! Потеряв то ли трех, то ли три десятка воинов! — Пергамент лежал наискосок, и это место было прикрыто чернильницей. — Взял. И... тут же оставил! Вместе со своими воинами умчавшись куда-то на юг.

Город остался цел. Сожженные казармы, разрушенные надвратные башни и пущенные на дрова городские ворота — не в счет. Ведь степняки не тронули домов горожан, не пустили красного петуха в особняки вирентской знати и не увели в полон ни одной женщины!

Рассказав до этого места, Игрен нахмурил брови и подергал себя за ус. Видимо, изображая поведение Старого Лиса. А потом зацокал языком:

— Говорят, что де Лемойр читал письмо из Вирента раза три-четыре... А потом приказал выяснить, кто писал этот бред...

Будь на месте графа Олафа Коэлин, он бы тоже не поверил в то, что орда тупых и грязных ерзидов, захватив один из богатейших городов Морийора, не устроит там дикую резню...

Иарус удовлетворенно улыбнулся:

— Бред? Мне кажется, что де Лемойру пора на покой: эта война ему не по зубам... Кстати, Игрен, а что там с добычей?

Начальник Ночного двора заглянул в лежащий перед ним свиток и пожал плечами:

— Как вы и приказали, сир, в Нижний город ерзиды даже не совались. Три часа грабежей в верхнем городе — и Алван приказал воинам двигаться дальше...

— Грабеже-е-ей?! — нахмурился монарх.

— Гогнар решил, что перегибать палку не стоит... — глядя в стол, пробормотал Игрен. — Им сказали, что все, что влезет в седельные сумки — принадлежит им. То есть золото, драгоценности и фамильное оружие. Коней в конюшнях тоже... позабирали. И женщин... изнасиловали...

— На коней мне плевать... — фыркнул Молниеносный. — И на женщин, в общем-то, тоже. А вот мое имущество...

— Имущество цело... Ну... почти цело... — буркнул граф. — Кроме казарм, домов воинов городской стражи и сотрудников Тайной службы...

...Через пару минут принц поймал себя на мысли, что не разделяет восторгов начальника Ночного двора: по мнению принца, план отца был слишком сложен. Поэтому имел слишком много слабых мест.

Скажем, подробнейшие карты Морийора, которыми Гогнар Подкова снабдил каждого из вождей ерзидов, позволяли тысячам свободно передвигаться по королевству Урбана Красивого. И в то же время открывали им дорогу до границы Делирии. Тактика 'песчаной бури', придуманная специально под конницу ерзидов, могла поставить на колени любое государство Диенна. В том числе и Делирию. А уверенность в своей непобедимости, которой рано или поздно должны были проникнуться степняки, должна была превратить их армию в единый и несокрушимый кулак, способный разбить кого угодно.

'Если мы упустим время, то набравший ход таран станет неуправляем...' — мрачно думал принц. — 'И смерть Алван-берза Степь уже не остановит...'

Увы, отец этого не видел. Или видел, но считал, что в любой момент переломит ситуацию в свою пользу: 'войны выигрывают не солдаты, а те, кто ими командует'. А он считал, что армией ерзидов командует именно он...

'Это пока...' — глядя на карту, расстеленную перед отцом, мысленно ворчал Коэлин. — 'А через месяц-полтора армией будет командовать Идея. Или четыре коротких слова — 'Великий Поход на Север...''.

...Когда Игрен начал повторяться, Иарус жестом приказал ему заткнуться, откинулся на спинку кресла и посмотрел на Коэлина:

— Что скажешь, сын?

— О чем, сир? — на всякий случай спросил принц.

— О том, что будет дальше...

Его высочество пожал плечами:

— Морийор — королевство сравнительно небольшое. Урбан Красивый — робок и неуверен в себе. Если Алван захватит еще два-три города, то...

— Не 'если', 'а когда'! — нахмурился король.

— Простите, сир, оговорился... Когда Алван захватит еще два-три города, Рединсгейр перепугается, сообразив, что его вассалы вот-вот поймут, что его сторона вассальной клятвы — пустой звук...

Молниеносный ободряюще кивнул:

— И?

— ...и если в каждом следующем городе берз будет оставлять все более и более четкие намеки на свое небезграничное терпение...

— О чем это ты?

Коэлин пожал плечами:

— В Виренте не сгорело ничего. Хотя и могло... В Фриате может пострадать имение-другое. И какие-нибудь королевские склады... В Найризе могут превратиться в пыль уже четыре-пять имений. А еще летний дворец Красивого. Кстати, неплохо, если там же пара десятков человек в муках умрет на кольях...

Король приподнял бровь, многозначительно посмотрел на Игрена и снова уставился на сына:

— Очень неплохая мысль, сын! Ты начинаешь думать!

— Спасибо, сир! — Коэлин склонил голову и смиренно дождался разрешения продолжать: — В общем, если намеки Алван-берза будут становиться все более и более прозрачными, то Красивый согласится на любые условия, лишь бы ерзиды убрались обратно в свою степь...

— Условия? — переспросил монарх. А в его глазах мелькнуло что-то очень нехорошее.

Принц сообразил, что слишком сильно выпячивает свое 'я', слегка изменил оттенок своей речи:

— Я про ежегодную дань, сир! Про вашу идею, которую Гогнар Подкова должен был вбить в голову этого самого Вождя Вождей...

— С чего ты это взял?

— Ну, орда ерзидов носится по Морийору, берет и оставляет города, и при этом не забирает ни оружия, ни коней и ни женщин. Что из этого следует? То, что они уверены, что все это им ПРИНЕСУТ! Туда, куда они укажут...

Молниеносный улыбнулся:

— Что ж, ты действительно настоящий Рендарр. Поэтому я расскажу тебе кое-что еще...

...По дороге в свои покои Коэлин угрюмо думал о том, что фраза 'ты настоящий Рендарр' абсолютно ничего не значит: вместо того, чтобы посвятить сына в тонкости планов, касающихся Морийора, Элиреи и Онгарона, Иарус сообщил ему о сущей ерунде. О 'серьезнейшей проблеме, требующей незамедлительного решения'.

На взгляд принца, проблема с нехваткой средств на содержание армии требовала не решения, а большой и победоносной войны. Вернее, средств, взятых у поверженного врага. Но начинать войну в начале зимы было бы совершеннейшим безумием.

'В ряде провинций отмечены случаи убийства мытарей. А в Монерро и Вигионе , где налоговое бремя несколько выше, чем по остальной империи, назревают бунты...' — Коэлин мысленно передразнил отца, покосился на замершего в нише стражника и раздраженно сплюнул на пол: — 'Армия, которая не воюет, съедает саму себя. А тут за два года — ни одного захваченного королевства! Странно, что бунты еще только назревают...'

...Отсутствие хоть каких-нибудь выпуклостей на платье присевшей в реверансе молоденькой служанки заставило принца поморщиться. Взгляд на серое и излишне скуластое лицо девушки, потом на ее тощие, густо поросшие волосом ручки — и его настроение стремительно покатилось вниз. Настолько быстро, что уже шага через два он мысленно пообещал себе, что как только займет трон, то тут же отправит в опалу графа Фроела Айкарского. За то, что тот ничего не понимает в женщинах.

'Не разбирается сам — пусть берет девушек, похожих на дворянок, славящихся своей красотой! Например, на Оланну де Вайзи или Этель дю Орри...'

Додумать эту мысль он не успел. Так как вгляделся в лицо следующей попавшейся по пути служанки и ненадолго потерял дар речи.

Эта выглядела намного страшнее первой! Редкие белесые волосенки, узкое, как колун и совершенно бесцветное лицо, слишком маленький нос и тонкие бледные губы делали ее похожей на смерть. А пышное платье, болтающееся на ней, как на манекене — на смерть, сошедшую с ума...

...Ввалившись в свою гостиную и наткнувшись взглядом на грудь вскочившей с дивана Зары, принц облегченно улыбнулся:

— Какое счастье, что мне есть, на кого полюбоваться...

Девушка поймала его взгляд. Но краснеть, по своему обыкновению, не стала:

— Приятно слышать, ваше высочество... Правда, боюсь, что это ненадолго...

Коэлина перекосило от бешенства:

— Что, опять? Сколько можно!!!

Зара непонимающе нахмурила брови... и отрицательно помотала головой:

— Простите, ваше высочество, я просто неудачно выразилась! Можете не волноваться: очередной смены прислуги пока не ожидается...

— Тогда о чем ты?

Девушка криво усмехнулась, обошла Коэлина, выглянула в коридор, и, сообщив Герко, что его высочество занят и приказал никого не впускать, плотно затворила дверь:

— Вчера вечером леди Оланна посетила лавку мэтра Лаксы. Что интересно, добиралась она до нее пешком! И в платье своей наперсницы...

Коэлин, бывало, и сам передвигался по Свейрену пешком, поэтому не обратил никакого внимания на такое 'вопиющее безобразие'. И поинтересовался только личностью этого самого Лаксы:

— Кто такой?

— 'Самые лучшие приворотные отвары и нужные вам зелья'... — усмехнулась девушка. — 'Нужные вам зелья' — это разнообразные яды... Не слышали? Странно... В общем, лавка находится в Дворянской слободе на улице Летних Трав...

— Ну и?

Ходить вокруг да около Зара не стала:

— Она купила две баночки самого дорогого приворотного отвара и притирания для губ из медуницы. Как на мужчин действует медуница, знаете?

Коэлин рванул воротник камзола, вдруг ставший слишком тесным, и прошипел:

— Это... для меня?

— Добиться ее благосклонности дю Меленаксу пока не удалось — леди Оланна усиленно 'блюдет свою честь'! А их свадьбу почему-то опять отложили...

Представив себя опоенным и умирающим от вожделения, принц здорово разозлился:

— То есть де Вайзи решила стать королевой?

Зара еле заметно кивнула:

— Похоже, что да...

— С помощью приворотного зелья и медуницы? — зарычал Коэлин. Потом сообразил, что его рык наверняка слышно в коридоре и заставил себя успокоиться: — Что ж, я буду вынужден ее разочаровать...

Следующая мысль заставила его поморщиться: этим вечером он собирался использовать леди Оланну, чтобы скрыть свою отлучку из дворца!

— Мда... А я собирался пригласить ее на ужин...

В глазах Зары мелькнуло понимание:

— Она нужна... как в прошлый раз?

Коэлин кивнул. Отметив, что девушка явно знает, что у стен дворца Рендарров иногда вырастают уши.

— Что ж. Я вам ее заменю...

...Заменила. И еще как: где-то за час до заката в покоях Коэлина начал раздаваться ее смех. Явно подогретый вином. Потом... Потом она с хохотом разбила вазу и несколько раз восторженно взвизгнула... Уронила стул... Засмеялась... А потом, 'вспомнив' про ужин... выглянула в коридор и приказала принести вина и фруктов. А заодно сообщить леди Оланне, что сегодня вечером его высочество будет очень занят.

Что интересно, перед тем, как выглянуть в коридор, она состроила на лице мечтательную улыбку, перекосила декольте, так, что из него показался самый краешек ареолы. И привела платье и прическу в нужное по ее мнению состояние...

'Как ей удается так играть?' — ошарашенно подумал его высочество, глядя на наполовину расшнурованный корсет и растрепанные волосы девушки. — 'Словно только что вырвалась из моих объятий!'

Повернув к нему раскрасневшееся лицо, Зара томно выдохнула 'уже иду-у-у...', а уже потом захлопнула за собой дверь.

'Мда...' — мысленно восхитился принц. Потом представил себе реакцию де Вайзи и криво усмехнулся:

— А ведь ей все передадут...

Зара кивнула.

— Пойдут разговоры...

Еще один кивок.

— Зря: у леди Оланны много подруг. Тебя вымажут грязью...

— Есть только вы, я и Игрен. Все остальное — тлен...

...Увидев условный знак, хозяин 'Гнутой кочерги' сложился пополам, потом выпрямился, дернулся назад, опрокинул широченным задом собственный стул, а уже потом сорвался с места:

— Следуйте за мной, ваш-мл-сть! Вас уже ждут!

Коэлин сгорбил спину, проверил, насколько хорошо капюшон плаща закрывает его лицо, подтянул перчатки, поудобнее перехватил горловину мешка и двинулся следом.

Пять шагов по лестнице, потом дверь, еще один пролет — и принц оказался на втором этаже. В коридоре, куда выходили двери комнат для благородных.

Хозяин, уже добравшийся до нужной двери, усиленно кланялся. И показывал обоими указательными пальцами куда-то сквозь стену.

— Открывай... — хрипло приказал принц. И, дождавшись, пока обшарпанная створка провернется на плохо смазанных петлях, вошел внутрь...

...Валтор среагировал на его появление так, как полагается настоящему наемнику: неохотно встал, мотнул головой в сторону сидящего на лавке мужчины и отрывисто бросил:

— Вот Армик Дзагай. Где мои деньги?

Коэлин уставился в лицо равсара, дождался подтверждающего кивка, и только потом вытащил из кармана плотно набитый мешочек:

— Вот. Мы в расчете. Ты свободен...

Телохранитель деловито развязал тесьму, проверил содержимое кошеля и удовлетворенно хмыкнул:

— Мы в расчете. Если что, вы знаете, как меня найти...

Дождавшись, пока 'наемник' покинет комнату, Коэлин подошел к столу и со стоном опустился на жалобно скрипнувший табурет. Потом очень аккуратно положил на столешницу мешок, откашлялся и проскрипел:

— Армик Дзагай, брат Беглара Дзагая?

Горец вперил в Коэлина немигающий взгляд:

— Да... Твой человек сказал, что у меня есть причина для ардата . Это касается Адили?

Кто такая Адиль, принц вспомнил с большим трудом. И отрицательно покачал головой:

— Нет. Это касается твоего старшего брата...

Равсар недоумевающе приподнял бровь:

— Беглара?

Вместо ответа Коэлин пододвинул к нему мешок. И тяжело вздохнул.

Равсар сдвинул брови к переносице, поиграл желваками и небрежно потянул мешок к себе:

— Ну, и что тут у тебя?

Взмах выхваченным из ножен ножом — и тесьма, стягивавшая горловину, полетела на столешницу. Еще один взмах — и к ней присоединилась та, что стягивала мех с медом, спрятанный внутри ...

'Быстр...' — мысленно усмехнулся Коэлин. И вгляделся в лицо горца, чтобы не упустить ни одной его эмоции...

Взгляд в мех, до верху залитый медом — и лицо Армика залила мертвенная бледность. А мгновение спустя в горло Коэлина уткнулось лезвие короткого меча:

— Кто его убил?! Говори!!!

— Если хочешь услышать ответ — убери меч... — прохрипел принц. И, увидев, как задрожала рука Дзагая, криво усмехнулся: — Стал бы я приносить тебе голову твоего брата, если бы сам взял его кровь?

Видимо, последний довод оказался убедительным, так как меч тут же вернулся в ножны:

— Кто? Говори!!!

— Иарус Рендарр по прозвищу Молниеносный!

— Ваш вождь? — удивился горец. — Зачем?

— Империи нужны деньги. Войну с Элиреей Иарус проиграл. С Морийором — тоже. Где он может их взять? Правильно, на севере...

Армик был тупым. Но не совсем: он слегка подумал и смог продолжить недосказанную мысль:

— Беглар был великим воином и великим вождем. Значит, его надо было убрать со своего пути...

— Ты мудр, равсар... — кивнул принц. — И брат твой был мудр. Только ему не повезло... В общем, как говорит король Иарус, 'войны начинаются задолго до того, как солдаты выходят из казарм...'

Горец скрипнул зубами, еще раз заглянул в мех с головой брата и хмуро поинтересовался:

— Откуда у тебя его голова?

— Я служу... служил во дворце. Мне... кхе-кхе... приказали бросить ее в телегу падальщика. Чтобы он отвез ее в Навье урочище. На свалку...

— Голову моего брата? На свалку? — эхом отозвался воин и сжал зубы так, что они начали крошиться. Коротенькая пауза — и он гневно переспросил: — Голову моего брата — и на свалку? А где тело?

Коэлин пожал плечами:

— Где тело — не знаю... А насчет головы... Для Иаруса твой брат был помехой, поэтому король сначала отправил его на смерть, а потом распорядился его головой. И что тут странного?

— Он уже труп!!!

— Да? А мне показалось, что он пока еще живет и здравствует... — прохрипел Коэлин. Стараясь, чтобы в его голосе прозвучала не издевка, а горечь: — И если мы не объединим усилия, то он будет жить и здравствовать еще очень много лет...

— Я его убью... — прошипел равсар, не обратив никакого внимания на вторую часть фразы.

— Ты попытаешься его убить. И... кхе-кхе... умрешь сам! Потом попытается кто-то еще — и тоже умрет. Так же, как десятки людей, которых он смел со своего пути...

Армик Дзагай, начав что-то соображать, подался вперед и навалился грудью на стол:

— Кто ты такой? Почему ты прячешь лицо? Зачем ты меня искал?

— Я — сын одного из тех людей, о которых только что говорил... Мой отец... — принц с хрустом сжал пальцы, — Моего отца Иарус сгноил в Кошмаре четыре года назад... Тебя я искал, чтобы отомстить... А лицо... лицо я прячу вот поэтому...

Сдернув с головы капюшон, Коэлин повернулся к свету свечи, и, краем глаза увидев, как отшатнулся горец, криво усмехнулся:

— Изумрудная лихорадка. Первый месяц. Мне осталось еще два...

— Больше...

— Два. Среди людей — только два... А когда эти пятна станут с ноготь большого пальца, я стану заразным...

— Теперь ясно... — кивнул горец. — Потому-то ты и сказал, что служил...

Коэлин горько вздохнул и уставился в пол:

— Да... Я скрывал свою болезнь... Но недостаточно хорошо... Эх... А ведь я пробивался наверх целых четыре года!!! А теперь, когда до НЕГО остался всего один шаг, я... заболел... И... не сумел подарить ему даже такую смерть...

— Один шаг — до Иаруса Рендарра? — уточнил равсар.

— Ты что, глухой? Он убил моего отца! — сверкнув глазами, зарычал принц. И сделал вид, что закашлялся. — У него — несколько сотен охранников. Он окружен телохранителями даже тогда, когда спит! А я ОБЯЗАН отомстить, понимаешь?

Горец вздрогнул, бросил взгляд на мешок с головой брата и выставил перед собой ладонь:

— Так! Если вокруг него так много солдат, то зачем ты меня искал?

'Наконец-то!!!' — мысленно воскликнул Коэлин. И, постаравшись, чтобы в его голосе прозвучало легкое безумие, заговорил:

— Последний год я служил в Ночном дворе. Охранял королевский дворец от самых умных. От тех, кто по приказу своих сюзеренов пытается найти входы в его потайные коридоры. Увы, за этот год я не встретил ни одного. Зато сумел найти те проходы, которые ведут к покоям короля...

— Остался один шаг... — вспомнил равсар. — Телохранители. А у тебя... слабость! Из-за болезни!

Коэлин поднял затянутую в перчатку руку и безвольно опустил ее на столешницу:

— Теперь мне не заколоть и свиньи...

В то же мгновение на стол обрушился кулак размером с голову ребенка:

— Проведи меня! Я здоров!!!

— Проведу... — кивнул принц. — С одним условием. Я слышал про ваши... как их там? А, адэты . Так вот — никаких похищений или казней 'в родных горах': мне надо, чтобы Иарус Рендарр умер на месте...

Глава 30. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Пальцы правой руки обхватывают предплечье воображаемого противника... Рывок на себя... Короткий миг ожидания противодействия — и я, смещаясь вперед-в сторону, использую его сопротивление для того, чтобы отправить правый кулак к его же подбородку... Удар, и тут же второй — под руку, в левое подреберье... Подсечка... Захват за голову... Резкий поворот... Еще одно добивание, потом уход от возможной атаки в спину и... остановка: там, за моей спиной, еле слышно скрипит дверь.

— Не спится? — спрашивает отец.

— Не спится... — эхом отвечаю я. Потом бросаю взгляд на темное окно и зачем-то пожимаю плечами.

Он вглядывается мне в глаза. Так, как будто пытается понять, что происходит в моей душе. Потом улыбается и выхватывает мечи:

— Поработаем?

Я молча киваю. И... падаю навзничь. Чтобы уклониться от молниеносной атаки в горло и сократить дистанцию до моих клинков, лежащих на подоконнике.

Дотянуться до перевязи мне не удается — не позволяет отец. И я, уйдя от серии ударов колено-глаз-пах-подмышка, подхватываю с подставки Усмиритель.

Работать трехпудовым посохом так же быстро, как мечами, невозможно. Зато он намного прочнее. И гораздо длиннее, чем отцовские клинки. Поэтому скольжу назад-влево с одновременным ударом туда, где вот-вот окажется отцовское колено...

...Следующие несколько минут я выкладывался по полной, стараясь не дать отцу войти в ближний бой. Увы, получалось это из рук вон плохо: от трех из пяти его атак мне приходилось уходить смещением корпуса, скручиванием или разрывом дистанции. Естественно, с одновременной контратакой.

Они проходили, хотя и не каждый раз: я дважды достал концом Усмирителя отцовское колено, раза три — стопу, умудрился вбить ногу в живот, локоть — в ребра и трижды наметил удар концом посоха в горло.

Отец, естественно, отвечал. Ничуть не менее опасно: минут эдак через пять его левый клинок 'пробил' мне печень, а правый — 'снес' голову. Еще минуту спустя я пропустил удар в бедро, потом 'потерял' правую кисть и ухо.

Еще трижды я 'умер' во время непрекращающихся попыток сменить посох на что-нибудь полегче: отец 'перерубил' мне позвоночник, достал левое подреберье и подмышку.

Бой был чудовищно быстрым, и в то же время 'вязким': каждую атаку приходилось маскировать несколькими 'слоями' 'обманок', реагировать на такие же 'обманки' отца и при этом стараться не делать ни одного лишнего движения. Блоки, отводы и смещения — на грани возможного, поэтому отцовские клинки полосовали воздух впритирку с моей кожей. Точно так же и Усмиритель — впритирку с его. Отец, как и я, сдвигался в сторону ровно настолько, насколько требовалось, чтобы пропустить удар мимо. И старался использовать каждый такой провал в свою пользу...

...Очередное скольжение его правого клинка вдоль посоха чуть не лишило меня пальцев. Выпустив из рук неподъемный посох и пропустив меч между ним и ладонями, я начал 'Уход ветра' из 'Эха в теснине', тут же перевел его в 'Гремящий обвал' из 'Грозового перевала'... и из крайне неудобного положения ударил 'Броском веретенки'! Безумное сочетание перемещений, выполнить которое еще год назад я бы не рискнул. Отец без особого напряжения скрутил корпус, отвел мою левую руку... И пропустил удар, который я спрятал под всеми этими обманками: указательный палец правой руки воткнулся ему в горло! Он закашлялся — и тут же оказался на полу. Пропустив в падении еще четыре удара. Потом за моей спиной раздался грохот упавших на пол Усмирителя и отцовских клинков, и... довольное хмыканье Кузнечика:

— Неплохо...

— Угу... — поддакнул ему отец. После того, как понял, что уйти в перекат ему не удастся...

...Я отпустил заломленную руку и в два прыжка оказался рядом со своими мечами. Только вот выхватить их опять не успел:

— А Усмиритель?!

Пришлось развернуться, и, вздыхая, броситься к центру комнаты: посоху моего великого предка действительно негоже было валяться на полу.

Несколько мгновений, которые потребовалось мне, чтобы поднять оружие, съели весь временной зазор, полученный с таким трудом: отец стоял на ногах и был готов к бою. Поэтому я забыл про свои мечи, поймал его взгляд... и заметил в нем гордость! Короткая пауза, во время которой я тщетно пытался почувствовать направление первой атаки — а потом он вбросил клинки в ножны и склонил голову в знак благодарности за проведенный бой!

Я повторил это движение, потом мысленно подсчитал количество нанесенных и пропущенных ударов и расплылся в счастливой улыбке: поединок остался за мной!

— Чего это он? — подозрительно глядя на меня, спросил у отца Кузнечик.

И получил ответ. Почти не отличающийся от того, который вертелся у меня на языке:

— Пятьдесят два его против тридцати семи моих...

...Как ни странно, но разбирать мои ошибки отец не стал. И я, рванув на себя створку окна, выскочил наружу. Короткий полет — и разгоряченное тело упало в ледяные объятия Кристальной.

Кожу сразу же обожгло огнем. А дыхание перехватило так же, как от удара в душу . Я немножечко поиграл с течением, доплыл до камня, на котором летом любила загорать Айлинка, выскочил на берег и... получил в лицо горсть колючих снежинок. А через мгновение лицо слегка защипало: северный ветер, дующий со стороны Ледяного хребта, мог запросто выстудить сердце даже у такого привычного к холоду человека, как я. Поэтому я сорвался с места, добежал до опушки леса, поподтягивался на любимой ветке, поотжимался в стойке на руках и помчался обратно к замку...

...К концу восхождения по стене надвратной башни пальцы превратились в куски льда, а замерзшие шоссы начали царапать бедра. Шлепнув по плечу бдящего часового, я скатился по ступенькам во внутренний двор, подбежал к дверям донжона — и... выдернул наружу вцепившегося в ручку двери Вилима Аленто.

Потеряв равновесие, портной устремился к припорошенной снегом земле. И чуть было не впечатался в нее лицом. Пришлось поймать его за воротник шубы и поставить на ноги:

— Доброе утро, мэтр!

Вилим ошалело моргнул, промычал что-то непонятное, а потом, сообразив, кто его сбил, а потом поставил на ноги, сложился в поясном поклоне:

— Доброе утро, ваша светлость!

Я сделал шаг в сторону, чтобы его обойти и попал в свет факела, горящего внутри донжона.

Мэтр застыл, как суслик перед удавом и с ужасом уставился на мою мокрую голову:

— В-ваша светлость! Что это с вами?

— Купался в Кристальной! — честно ответил я.

Портной нервно сглотнул, кинул взгляд на ближайший сугроб и зябко поежился:

— В-в-в К-к-кристальной? З-з-зимой? З-з-зачем?!

В его глазах было столько непонимания и неприкрытого ужаса, что я не смог удержаться от шутки:

— Отец наказал...

— А меня — сын... — раздалось откуда-то сзади.

Я повернулся к папе, выглядящему точно так же, как и я, расхохотался, сдвинул в сторону впавшего в ступор портного и сорвался с места. Сообразив, что до рассвета — а, значит, до выезда на охоту — осталось чуть больше получаса.

Вихрем пробежав по коридору, я взлетел по лестнице до дверей в покои Илзе... и заставил себя пройти мимо: для утреннего визита было слишком рано. Да и мой костюм, как бы помягче выразиться, выглядел недостаточно роскошно.

Настроение слегка упало, поэтому до своих покоев я поднимался шагом. И, вваливаясь в гостиную, чувствовал себя безумно одиноким...

Как оказалось — зря: у дверей в мою спальню стояла Илзе. И пялилась в темноту...

Я слегка изменил тембр голоса и поинтересовался:

— Ну что, он там? Или ушел куда?

Девушка вздрогнула и развернулась на месте:

— Фу, как ты меня напугал...

Я тут же оказался рядом, взял ее за правую руку и прикоснулся губами к теплой-теплой коже. Потом закрыл глаза и прижался к ней щекой...

Видимо, с моих волос на руку Илзе закапала ледяная вода, так как через мгновение до меня донесся ее расстроенный вздох:

— Ушел... Ходит ночами неизвестно где... И возвращается мокрый и холодный... Вот и выходи замуж после этого...

Она пошутила. Но последняя фраза резанула меня по душе не хуже, чем засапожный нож.

— Ты... передумала? — с ужасом спросил я. И тут же почувствовал шеей нежное прикосновение ее пальцев.

— С ума сошел? Только об этом и мечтаю. Потому и не спится...

В ее голосе было столько нежности и тепла, что я тут же расплылся в счастливой улыбке:

— Спасибо, милая! Мне вот тоже не спалось. Ну, я и потренировался...

— А меня позвать не догадался?

— Я думал, что ты еще спишь...

— Уснешь тут, как же... — пробурчала она... — Стоит закрыть глаза — как начинает казаться, что все это — сон, который вот-вот закончится...

— Не закончится... Сегодня вечером ты станешь моей женой...

...— Ее высочество принцесса Илзе Рендарр!!! — объявил дворецкий, и в Малом зале для приемов настала мертвая тишина.

Замолкли все. И король Вильфорд. И беседовавший с ним граф Орассар. И граф Теодорих Ромерс, что-то втолковывавший отцу. И папа. И принц Вальдар. И обе Нейзер. И Томас. И даже я! И совсем не потому, что того требовали правила этикета. Просто... просто нам требовалось время, чтобы сообразить, что то светло-розовое безумие, в которое облачена Илзе, называется платьем...

Почему 'безумие'? Да потому, что оно показывало больше, чем скрывало! А стоило Илзе сделать шаг, как все без исключения мужчины вообще перестали дышать: почти невесомая ткань подчеркивала каждое движение ее бедер, гибкость талии и полноту груди. И не просто подчеркивала — а заставляла видеть все то, что было скрыто под платьем! В какой-то момент я даже протер глаза, чтобы увериться в том, что Илзе не обнажена...

Мгновение... Другое... Третье... — и из-за спины моей невесты раздался ехидный голос Айлинки:

— Я же говорила, что они онемеют!!!

Мама тут же показала ей кулак. И... замерла, так как его величество повелительно шевельнул рукой, царственно склонил голову(!) и громогласно заявил:

— Леди Илзе! Вы прекрасны!

'Прекрасна?' — мысленно повторил я. И отрицательно покачал головой: — 'Не то слово! Она — сама совершенство!'

Не знаю, каким образом Илзе смогла понять, что творится в моей душе, но в ее взгляде, направленном на меня, я увидел искреннюю благодарность. Я приложил кулак к сердцу и сказал. Одними губами:

'Я тебя люблю...'

Едва заметное движение ресниц, поворот головы, вздох — и у меня пересохло во рту: в этих, в общем-то, самых обычных жестах было обещание...

Видимо, его увидел не только я, так как по залу прокатился восхищенный шепоток. А потом до меня донесся довольный голос ее величества:

— Мэтр Вилим — настоящий волшебник. Каждый раз, когда он придумывает новый фасон, среди моих подданных начинается тихое сумасшествие...

Ответ леди Даржины заставил меня скосить глаза в ее сторону:

— Платье действительно неплохое. Но смотрится не оно, а стать! Наша стать, Нейзеровская...

Похвала Илзе в устах леди Даржины ненадолго выбила меня из колеи. Поэтому следующие несколько мгновений я пытался понять, что такого с ней могла сделать моя невеста. И пришел в себя только тогда, когда сообразил, что только что увернулся от удара в правое подреберье.

— Ронни! Не спи!!! — принц Вальдар взглядом показал мне на мэтра Дэвиро.

— Он что-то сказал?

Его высочество усмехнулся и поднял взгляд к потолку:

— Ну-у-у...

Я сжал кулаки... и качнулся вперед, заметив, что Айлинка, подхватив Илзе под руку, уже ведет ее к королю.

— Стой! Ты-то куда?! — поймав меня за пояс, взвыл принц. И на всякий случай схватил еще и за руку.

Я послушно остановился. И, игнорируя усмешки гостей, вслушался в то, что говорит его величество...

...Речь верховного сюзерена изобиловала цветастыми оборотами, лирическими отступлениями, иносказаниями, намеками и шутками. Поэтому я не сразу понял, что церемонию нашего бракосочетания будет вести он сам! А коронный нотариус Атерна, мэтр Дэвиро приглашен в Вэлш только для того, чтобы зарегистрировать наши отношения.

У меня вытянулось лицо: если мне не изменяла память, то последний раз такое уважение своему вассалу оказал то ли Реваз первый, то ли Вильфорд третий.

Кстати, удивился не я один: гости возбужденно зашептались, а коронный нотариус вообще потерял дар речи.

Насладившись нашей реакцией, Вильфорд Бервер взял Илзе под руку и жестом потребовал тишины:

— Имею честь представить вам родителей невесты! Отец — Иарус Рендарр по прозвищу Молниеносный...

Я похолодел: его величество не собирался отступать от церемонии! Значит, должен был напомнить Илзе о Кошмаре!!!

Дергался я зря: верховный сюзерен не сказал ни слова лжи, однако нарисованный им образ Иаруса Молниеносного получился таким положительным, что его можно было канонизировать! Великий полководец, бесстрашный воин и прирожденный дипломат. Мыслитель и управленец. Покровитель наук и искусств. Правитель, которого уважает и дворянство, и армия, и народ. Море комплиментов — и ни слова о Кошмаре, о его отношении к дочери и причинах, побудивших ее сбежать из Свейрена.

Образ ее матери получился таким же зримым. И... с тем же перекосом к 'внешним' чертам характера. Меня это порадовало. А саму Галиэнну — нет: Видящая потемнела лицом, словно услышав все то, что не сказал король. Впрочем, стоило его величеству заговорить про Илзе, как в глазах королевы загорелся нешуточный интерес.

Я бы на ее месте чувствовал то же самое: Вильфорд Бервер рассказывал о моей невесте с таким теплом и уважением, как будто она — урожденная Бервер! И даже я, только-только начавший изучать Видение, видел, что его слова — искренни!

Подробное перечисление всех тех услуг, которые Илзе оказала народу Элиреи и короне, заняло минут пять. Потом Вильфорд Бервер расписал ее человеческие качества, сделал несколько комплиментов внешности... и я вдруг поймал себя на мысли, что горжусь. Горжусь тем, что смог заслужить ее любовь...

...Представление моих родителей и меня заняло уложилось буквально в три слова:

— Опора рода Берверов... Остальное вы знаете и без меня... Чем тратить время на описание их характеров, я лучше перейду к самой важной части этой церемонии. К обручению ...

На лицах гостей появились улыбки, а обе Нейзер одинаково приподняли правую бровь.

Оценивать их недовольство таким диким нарушением правил мне было некогда — повинуясь жесту отца, принц Вальдар подхватил меня под локоть и вывел в центр зала.

Его величество заглянул мне в глаза, а потом повернулся к Илзе. И торжественно спросил:

— Ваше высочество! Вы согласны выйти замуж за Аурона Утерса, графа Вэлш?

Я онемел. Как и все приглашенные: король Вильфорд спрашивал согласия невесты, а не ее родных! То есть признавал ее Личностью, имеющее право на принятие любого решения!

Как ни странно, Илзе восприняла это как должное:

— Да, ваше величество!

Король довольно улыбнулся, подмигнул(!) опешившей королеве Галиэнне и повернулся ко мне:

— Аурон Утерс, граф Вэлш! А вы готовы взять в жены принцессу Илзе Рендарр?

— Да, ваше величество! — отчеканил я. И только потом позволил себе посмотреть на отца.

Папа сиял! Так, как будто король только что сделал ему комплимент!

'Впрочем, а почему 'как будто''? — мысленно спросил себя я. — 'Его сына признали Личностью. Значит, у него есть полное право улыбаться...'

Тем временем верховный сюзерен вложил ладошку Илзе в мою ладонь, сделал небольшую паузу и объявил:

— Я, король Элиреи Вильфорд четвертый, Бервер, объявляю вас мужем и женой!

Короткая пауза — и монарх уставился мне за спину:

— Орассар?

— Да, сир?

— Где мои подарки?

...Стряхнув ткань со свертка, вложенного ему в руку графом Орассаром, его величество с благоговением прикоснулся пальцами к перевязи из черной кожи, осторожно расправил перекрутившийся ремень, а потом протянул ее мне:

— Клинки мэтра Гарреры...

По залу пронесся восхищенный стон. А я еле устоял на ногах — лучший оружейник Диенна ковал парные мечи только под заказ! Значит, это оружие было сделано специально для меня!!!

— ...Клинку рода Берверов... — выдержав паузу, добавил король. Потом возложил длань на мое плечо и ухмыльнулся: — Да, ты не ослышался! С сегодняшнего дня ты — Клинок его Величества!

Думать о тяжести свалившейся на меня ответственности было некогда, поэтому я просто склонил голову:

— Благодарю за доверие... и за бесценный дар, сир!

— А как же ваше родовое право не склонять голову даже перед королем? — ехидно поинтересовался Бервер.

Я оторвал взгляд от рукоятей мечей и склонил голову еще раз:

— Этот поклон — не короне на вашем челе, а вам, сир! Человеку, которого я уважаю...

Вильфорд посерьезнел, положил руку мне на плечо, обвел зал тяжелым взглядом и произнес:

— Аурон Утерс, граф Вэлш! Мой личный друг...

Мужчины склонили головы, дамы присели в реверансе, а я... я растерянно уставился на маму: по ее щекам одна за другой покатились слезинки...

...Минута тишины — и Илзе, выпустив мою руку, зачем-то присела в глубоком реверансе. Его величество, протягивавший руку за очередными подарками, замер и удивленно посмотрел на нее.

Моя супруга выпрямилась и четко произнесла:

— Я, Илзе Утерс, клянусь служить короне и народу Элиреи не за страх и не ради выгоды, а так, как того потребует честь рода Утерсов и моя совесть...

Вильфорд несколько мгновений смотрел ей в глаза, а потом удовлетворенно кивнул:

— Я, король Элиреи Вильфорд четвертый, Бервер, принимаю вашу клятву. И обещаю, что буду защищать вас и ваши интересы так, как того требует честь и совесть сюзерена, а так же мой личный долг перед вами.

Потом взял из рук начальника Внутренней стражи резной ларец и пару свитков и протянул их ей:

— От всей души поздравляю вас со свадьбой и дарю вам... графство Мэйсс, особняк в Арнорде, и кое-какие безделушки работы мэтра Иурана Ясного...

'Ого!!!' — мысленно воскликнул я: Вильфорд Бервер преподнес моей супруге 'Серебряное графство' и драгоценности одного из известнейших ювелиров Диенна!

Обе Нейзер на мгновение вытаращили глаза: полученные в дар серебряные рудники в одночасье сделали Илзе одной из богатейших женщин Элиреи! А несколько видоизмененная клятва короля подчеркивала его отношение к ней...

— А теперь я приглашаю вас в Большой зал! — улыбнулся монарх. И тут же добавил: — Напоминаю вам, что официальная причина сегодняшних празднеств — Первая Кровь, пролитая графом Ауроном на сегодняшней королевской охоте...

Глава 31. Принцесса Илзе.

...Ронни заснул, обняв меня за шею и жарко дыша в ухо. Его тяжеленная ручища, лежащая на моей груди, вдавливала меня в перину и не давала нормально дышать. А нога, заброшенная на бедро — двигаться. Но это меня нисколько не беспокоило: я была счастлива! По-настоящему! И была готова терпеть этот гнет всю оставшуюся жизнь.

'Я тебя люблю!' — вглядевшись в его лицо, мысленно повторила я. И... ушла в недавнее прошлое. Чтобы заново пережить то чувственное безумие, которое он мне подарил.

...В глазах Ронни было восхищение, любовь и желание. Вернее, не так — там были все эти три чувства, но в превосходной степени. А еще — ВНИМАНИЕ. То самое, которое свидетельствовало о том, что он пытается почувствовать мои ощущения. Чтобы не думать о том, что ДОЛЖНА буду сделать, я попыталась проанализировать его взгляд... и вдруг поняла, что в нем нет похоти! Совсем! А есть страх сделать мне больно!

— Ты меня боишься... — внезапно буркнул он. И... накрыл меня одеялом! — Давай перенесем это на потом...

Я покраснела до корней волос. И еле слышно выдохнула:

— Боюсь немного...

— Почему?

Промолчать? Любимому мужчине? Тому, которому дала клятву Жизни и тому, за которого вышла замуж? И тем самым испортить ему первую брачную ночь? Ни за что! А что тогда?

Решение пришло само собой. Я откинула в сторону одеяло и перевернулась на живот:

— Расскажу... Завтра... А пока... Помнится, ты как-то сказал, что если я попрошу, то ты будешь мять мне бедра и 'что-нибудь еще'...

Ронни вспомнил! И, поняв, чего я от него хочу, провел пальцами по моей спине...

...В этот раз он делал массаж по-другому. Там, в прошлом, я этого не понимала, и просто ждала, когда же наступит то самое состояние, которого я так ждала. А сейчас, заново переживая эти мгновения, я поняла, что он вел меня к нему самой короткой дорогой! И для этого разминал мои мышцы так, словно сгонял кровь от шеи к пояснице и от пальцев ног — к бедрам...

Его прикосновения были безумно легкими и такими нежными, что там, в пленочке, у меня довольно быстро помутилось в голове, а страх перед близостью куда-то улетучился. Вернее, не так: страх остался — но отодвинулся куда-то очень далеко. На край сознания. Уступив место безумному желанию...

...На спину я перевернулась сама. И почти сразу же прогнулась в пояснице от нежного, но очень чувственного поцелуя в бедро чуть выше колена. За ним последовал еще один. На пядь выше. От которого у меня заныло в животе и пересохло во рту. Потом я почувствовала легкое, но безумно приятное прикосновение пальцев к моей шее и подумала, что он слишком точно реагирует на мои ощущения. Значит, ЗНАЕТ, что делает...

Эта мысль неприятно резанула по сердцу. Но следующее прикосновение — на этот раз к внутренней поверхности бедра — заставило меня забыть о приступе ревности. И раствориться в своих ощущениях...

...Заново переживать его ласки было не менее приятно, чем чувствовать их в первый раз. Поэтому вскоре после ухода в состояние небытия я постепенно потеряла способность что-либо анализировать и утонула в своих ощущениях. Впрочем, мысль о том, что человек, сделавший только несколько шагов по пути освоения Видения, чувствовал меня так, как будто был моей второй половиной, никуда не делась: его ласки становились жарче и нескромнее именно тогда, когда у меня появлялось безумное желание сделать следующий шаг. И ни мгновением раньше!

А там, в прошлом, мне было не до мыслей: в какой-то момент времени я вообще перестала соображать. И сделала тот самый шаг...

...Мои руки обвились вокруг шеи Ронни сами собой. И потянули его губы к своим. Муж поддался. Так, как будто ждал именно этого. И поцеловал меня с такой нежностью, что у меня в душе что-то оборвалось. Мгновением позже я ощутила жар его дыхания где-то под ухом, потом — ключицей, а через вечность, наполненную Ожиданием, его губы прикоснулись к моей правой груди. Удовольствие оказалось таким острым, что я невольно застонала. А потом услышала собственный голос. Почему-то хриплый и дрожащий:

— Еще...

Ронни поцеловал. Но уже в левую. И прихватил губами сосок...

— Я больше не могу... — выдохнула я, обняла его за спину и потянула на себя...

...Вынырнув из прошлого, я прикоснулась пальцами к пылающему лицу, прислушалась к тому, как колотится сердце и сладко тянет низ живота, и вдруг усмехнулась: а ведь Коэлин-то оказался прав! Мне действительно был нужен мужчина. Но не тот, кто 'умеет молчать и способен не обрюхатить', а совершенно конкретный. Который лежит рядом со мной, обнимает меня за шею и жарко дышит в ухо!

Быстренько найдя нужную пленочку, я вгляделась в лицо брата, прислушалась к словам и удивленно поняла, что уже не ощущаю омерзения и гадливости, которые тогда вызвало во мне его предложение!

— Я позволю тебе познать мужчину...

— Что?

— Я позволю тебе познать мужчину! Мало того, сам найду того, кто сможет держать язык за зубами. Ну, и сумеет тебя не обрюхатить...

— А ты уверен, что мне это надо?

— Я — уверен... Это ты пока не понимаешь... Но спасибо скажешь. И не один раз...

'Не скажу...' — привычно подумала я. И усмехнулась: слова, которые я за последний месяц повторила раз эдак десятый, почему-то потеряли остроту. Став обычным набором звуков!

'Это потому, что сегодня ты не представляешь себя на месте Валии...' — подало голос мое второе 'я'.

Я мысленно кивнула, потом снова вгляделась в лицо брата... и вдруг почувствовала, что сочувствую! Ему! Мужчине, не знающему, что такое Настоящая Любовь! И довольствующемуся ее жалкими подобиями...

'О-о-о!!!' — восхитилось второе 'я'. — 'Кажется, ты выздоравливаешь!'

Я открыла глаза, повернула голову направо, вгляделась в лицо Ронни и улыбнулась: не 'выздоравливаю', а 'выздоровела'! Ведь прошлое, которое рвало мне душу, превратилось в обычные воспоминания, совсем не ранящие душу...

...Прикосновение к губам было таким нежным, что у меня перехватило дух. Открыв глаза, я обняла Ронни за шею, потянула его к себе... и вдруг сообразила, что в комнате светло, что муж — уже одет, а в его глазах — не я, а мысли о чем-то неприятном!

— Что случилось?

Глаза Утерса-младшего метнулись влево-вверх , а потом он виновато вздохнул:

— Только что говорил с отцом. Он уезжает в Арнорд. И забирает с собой почти всех воинов...

— А что он тебе показал? — спросила я. И, вспомнив недавний разговор, торопливо добавила: — А-а-а, это те самые новости, которые мы должны были узнать после свадьбы?

— Да... Письмо графа де Ноара . Он пишет, что получил информацию о том, что в столицу пробралось больше сотни Снежных Барсов...

— Опять по твою душу?

— Если бы... — Ронни помрачнел. — Твой отец собирается устроить в Арнорде второй Маллар...

— Убить его величество, его высочество, камерария, казначея и далее по списку? — зачем-то уточнила я.

— Угу... А еще — отравить колодцы, вырезать семьи глав гильдий мастеровых, сжечь жилые дома и склады с продовольствием...

— Зима. Голод. Бунт... — заключила я. И похолодела: — Одним Арнордом он не ограничится! Нечто подобное начнется и в других крупных городах!

— Угу... — кивнул Ронни. — Его величество и граф Орассар пришли к такому же выводу. Поэтому привлекают к поискам Барсов всех, кого можно и нельзя...

— Когда выезжаем? — откидывая одеяло, спросила я.

Взгляд Утерса-младшего уткнулся в мою грудь, а потом метнулся вправо-вниз . Я тут же вспомнила, что заснула обнаженной, и покраснела. Потом представила, в каком состоянии должна быть простыня, потянулась за одеялом, и... дотянула его только до бедра. Увидев в глазах мужа сожаление!

— Какая же ты красивая... — с благодарностью прошептал Ронни. — И чувствуешь меня, как моя вторая половина...

— Почему 'как'? — притворно возмутилась я. Потом вспомнила о теме нашего разговора и посерьезнела: — Так! Ты не ответил: когда мы выезжаем в Арнорд?

— Его величество дал мне десять дней... — в голосе мужа прозвучала такая обреченность, что я тут же вспомнила слова леди Камиллы и грустно улыбнулась: даже на утро после первой брачной ночи Утерс жил своим Долгом!

— Мы будем вместе всю жизнь. Поэтому... В общем, я буду готова через час...

...Вода оказалась чуть горячее, чем надо. Поэтому, прежде чем влезть в бочку, я попросила Кристу вылить в нее пару ведер холодной воды. Девушка повиновалась, вылила первое, второе, потом подала мне руку, чтобы помочь перебраться через край... и сложилась в поясном поклоне, увидев, что в купальню входит леди Камилла.

Стоять одной ногой в воде, а второй — на приставленном к бочке чурбаке показалось мне глупым, поэтому я быстренько забралась в воду и опустилась на стоящий на дне табурет.

— Доброе утро, дочка!

— Доброе, мама... — сорвалось у меня с языка.

Судя по выражению глаз, графиня почувствовала, что я искренна. И... нисколько не удивилась! Жестом приказав Кристе удалиться, она присела на лавочку у стены и вопросительно посмотрела на меня:

— Решила ехать? С ним? Сегодня?

— Да...

— Я так и предполагала. Поэтому еще вчера переговорила с ее величеством. В общем, в Арнорд ты поедешь в ее карете...

Представив, насколько удобнее седла мягкие диваны кареты, я благодарно склонила голову:

— Спасибо...

Графиня ласково улыбнулась:

— Пожалуйста! Что еще я могу для тебя сделать?

Я непонимающе пожала плечами:

— Еще?

— Мой сын не выглядел таким счастливым даже тогда, когда дорвался до вожделенного Кабинета!

Я тут же подумала о материнской ревности, но промолчала.

Видимо, мое молчание оказалось не менее выразительным, чем высказанная вслух мысль, так как леди Камилла грустно усмехнулась:

— Знаешь, жизнь в замке Красной Скалы здорово меняет людей. Когда-то я была уверена, что наведу тут свои порядки. Что мой муж повесит мечи на стену и начнет делать карьеру при дворе. Что наши сыновья станут блестящими придворными, а дочери выйдут замуж за самых знатных дворян Элиреи. Что челядь — это нечто вроде мебели. Сейчас все по-другому: я горжусь тем, что Логирд и Ронни — настоящие воины, а не придворные шаркуны. Мечтаю, чтобы Айлинка и Лидия нашли себе настоящих мужчин. И искренне люблю и уважаю наших вассалов. А еще я готова лечь костьми, но сделать все, чтобы все то время, которое мои мужчины проводят дома, они были по-настоящему счастливы. Ронни — счастлив. Поэтому ревновать тебя к нему я не буду...

— Спасибо...

— Было бы за что! — улыбнулась графиня. И замолчала. Видимо, пытаясь подобрать слова для того, чтобы донести до меня какую-то очень важную фразу.

Решив ей помочь, я улыбнулась в ответ:

— Леди Камилла! Спрашивайте теми словами, которые приходят в голову. Я вижу побудительные мотивы. Поэтому не обращаю внимания на формулировки.

— Хорошо, попробую... Я хочу сказать насчет ревности... Если... ну... тебе показалось, что... сегодня тебе было слишком хорошо, то... ты не думай ничего такого! Ронни слишком правильный... Даже в этом... А знание человеческого тела — это от Рутисов... Его учили чувствовать и... заодно объяснили, как правильно дарить наслаждение...

Поняв, о чем она говорит, я густо покраснела: по дороге к купальне я оценивающе оглядывала каждую встречную служанку, пытаясь понять, кто из них мог согревать ложе моего мужа. И 'нашла' как минимум две подходящие кандидатуры.

— Логирд — такой же... — почувствовав мое состояние, усмехнулась графиня. — Поэтому первые дни я дико ревновала. И перестала только тогда, когда переговорила с его мамой... И... знаешь, за все эти годы я ни разу в нем не засомневалась. И, в свою очередь, не думала ни о ком другом...

Я закрыла глаза, откинула голову на край бочки, немного подумала и... призналась:

— Знаете, я умею вспоминать прошлое. При желании вижу все, что пережила, так же подробно, как и настоящее... Так вот, после того, как Ронни вернул меня отцу, я жила... вашим сыном, Айлинкой, вами... Не было ни одного дня, когда бы я не уходила в прошлое, чтобы заглянуть в ваши глаза. Я хотела еще раз почувствовать ваши эмоции. Увидеть любовь и уважение, которые вы испытываете друг к другу. И погреться в тепле ваших душ...

— Ты полюбила Ронни еще тогда? — еле слышно спросила графиня.

— Наверное... — ответила я. Потом подумала и уточнила: — Да, тогда... Только поняла это не сразу... Поэтому... я тоже сделаю все, чтобы он был счастлив...

Несколько минут мы обе молчали. Потом леди Камилла посмотрела на дверь, грозно свела брови у переносицы и рявкнула на весь замок:

— Айлинка? А ты что тут делаешь?

Дверь тихонечко скрипнула, и в купальню вошла ее старшая дочь. Мрачная, как грозовая туча:

— Меня послал отец. Получить сорок ударов розгами...

— Сорок? За что? — хором спросили мы.

— Узнала об отъезде Ронни и леди Илзе...

— И что?

— Решила спрятаться в одном из сундуков с нарядами ее величества королевы Майры...

Глава 32. Коэлин Рендарр, маркиз Честский.

Плита провернулась на месте, и Коэлин скользнул в подвал оружейной лавки мэтра Сивара. На всякий случай положив руку на рукоять кинжала.

Подняв повыше факел и убедившись, что в помещении нет ни души, принц вставил его рукоять в кольцо на стене потайного хода, вернул на место плиту, и, услышав шорох за спиной, выхватил клинок из ножен.

— Добрый вечер, ваше высочество! Это я, Валтор!

— Почему ты тут? — вглядываясь в кромешную тьму, раздраженно прошипел Коэлин.

— Простите, ваше высочество... Просто я хотел сообщить вам кое-какие новости еще до того, как вы подниметесь из подвала...

— Что-то не так? Армик уехал? — встревоженно дернулся принц.

— Армик на постоялом дворе. Ждет вас. С нетерпением... — буркнул телохранитель. И, наконец, догадался зажечь светильник. — Его люди прибыли вчера утром, и он уже сутки не находит себе места... Нет, новости касаются не его... Я нашел вам людей... Или они — меня? В общем, тут, в лавке — двадцать четыре отличных мечника. Готовых на все. Правда, с одной оговоркой...

...Два десятка ступеней до первого этажа Коэлин пролетел на одном вздохе. А на последней с трудом заставил себя перейти на шаг: ему, будущему королю Делирии, бегать не пристало. Поэтому, потратив некоторое время на приведение одежды в порядок, он кивнул Валтору, и, дождавшись, пока тот откроет перед ним дверь, неторопливо вошел в комнату.

— Встать! В строй!! Живо!!!

В мгновение ока у дальней стены лавки образовался идеально четкий прямоугольник из не особенно рослых, но довольно жилистых мужчин, почему-то облаченных в гражданскую одежду. Пекарь, мельник, пара 'выброшенных на улицу' слуг в потертых ливреях со споротыми гербами, крестьяне, писари, приказчики. В строю не было только дворян и лиц королевской крови. Впрочем, оценить внешность каждого Коэлин не успел. Так как понял, как лучше всего использовать эту силу!

— Добрый вечер, ваше высочество! — учтиво поздоровался 'портной', подавший команду строиться. — Позвольте представиться: десятник Миря по прозвищу Цеп... Я тут... э-э-э... старший...

— Добрый! — отозвался принц, по достоинству оценив цепкий и не по-портновски умный взгляд воина. Затем оглядел его с головы до ног, задержал взгляд на мечевом предплечье, и, вспомнив все, что ему рассказал Валтор, перешел к делу: — Как я понимаю, лучший вариант наших отношений — это клятва Второй Руки?

— Да, ваше высочество! — не задумавшись ни на мгновение, ответил 'портной'. — Именно на нее мы и рассчитывали...

— Что ж, меня это вполне устроит. Что касается оплаты, каждый из вас получит по золотому. В день. Раненым я выплачу по десять. Семьям погибших — по двадцать... Даю Слово...

...Обещанная плата была более чем щедрой. Однако на лицах воинов не промелькнуло и тени эмоций: дождавшись, пока их старший выскажет свое согласие, они по очереди произнесли слова клятвы. И снова превратились в бесстрастные статуи.

Задумчиво оглядев строй, принц заложил руки за спину, покачался с каблука на носок и посмотрел на Мирю:

— Сколько вам нужно времени, чтобы перенести сюда свое оружие, привести себя в порядок и подготовиться... к работе?

— Часа два с половиной, ваше высочество: часть оружия еще не в городе...

— У вас есть три. Потом я проведу вас к месту засады и объясню, что именно от вас потребуется...

— Будет исполнено, ваше высочество!

— Отлично... Тогда свободны... Да, еще одно: в мое отсутствие вами командует Валтор...

...При виде Коэлина хозяина 'Гнутой кочерги' слегка перекосило. Однако, заметив, как потемнел взгляд состоятельного гостя, он мгновенно изменил линию поведения, мученически скривил лицо и вздохнул:

— Рад вас видеть, ваш-мл-сть! Давно вас не было, ваш-мл-сть! Вы к вашим гостям, ваш-мл-сть?

— Угу... — буркнул Коэлин, повелительно шевельнул бровью и прошел в предупредительно распахнутую дверь.

— Пожалуйте на лестницу, ваш-мл-сть! Я выделил вашим гостям свои лучшие комнаты!

— Молодец... — односложно ответил принц.

— А они... эта... почти не едят, не пьют... Зато до смерти... э-э-э... замучили моих девочек...

Коэлин снял с пояса кошель, вытряхнул из него два золотых и кинул их хозяину:

— Думаю, это покроет все твои убытки...

Рассмотрев монеты, толстяк вытаращил глаза, и затараторил в два раза быстрее:

— Спасибо, ваш-мл-сть! Вы так щедры ваш-мл-сть! Покроет, ваш-мл-сть!

— Не шуми... — устав от его воплей, поморщился принц, дождался тишины и приказал: — Веди, давай!

Хозяин 'Гнутой кочерги' тут же сорвался с места и бегом(!) рванул по коридору. Восемь коротеньких шагов — и он, задыхаясь от одышки и вытирая со лба выступивший пот, ткнул пальцем в первую дверь справа:

— Тут... фу-у-у... они... И еще тама... фу-у-у... и тама...

Сообразив, где именно находятся эти самые 'тама', Коэлин раздраженно шевельнул рукой. Потом сообразил, что хозяин 'Кочерги' может не понять его жеста, и рыкнул:

— Свободен...

Толстяка как ветром сдуло. А запах пота остался...

...Армик Дзагай оказался во второй комнате слева. Не один, а в компании из четырех мужчин звероватого вида.

Покосившись на их лица, заросшие густым черным волосом чуть ли не до самых глаз, и мысленно отметив, что мужчины с косами все-таки напоминают женщин, Коэлин откинул капюшон и криво ухмыльнулся:

— Я вижу, вы готовы?

Равсары даже не дернулись. Видимо, уже знали о его состоянии.

Зато их предводитель мигом оказался на ногах:

— Готовы... А ты?

— И я... — кивнул принц. — Кстати, кхе-кхе... я узнал, чья именно рука оборвала жизнь твоего... кхе-кхе... брата...

Горец окаменел:

— Чья?!

— Первый удар... в спину... нанес начальник Ночного... кхе-кхе... двора Делирии граф Игрен...

— Первый? — с хрустом сжав кулаки, застонал Дзагай. — В спину?

— Да... Но Равсарский Тур... кхе-кхе... дорого продал свою жизнь: он... кхе-кхе... забрал с собой жизни четверых Снежных Барсов...

Глаза мужчины подернулись поволокой безумия:

— Мне... нужна... его... голова... Тоже...

— Я нашел дорогу и к его покоям... — посмотрев на свою 'трясущуюся' от слабости руку, криво ухмыльнулся принц. — Так что ты... кхе-кхе... ее получишь...

— Когда?

— Сегодня... кхе-кхе... Мне становится все хуже и хуже... кхе-кхе... Еще немного — и я, наверное... кхе-кхе... не смогу даже ходить...

— Веди...

...Равсары двигались по потайному ходу, как самые настоящие барсы — легко и абсолютно бесшумно. Поэтому Коэлин, идущий первым, то и дело ловил себя на желании повернуться и проверить, не отстал ли кто в хитросплетениях подземного лабиринта. Однако поворачиваться было нельзя — его, умирающего от Изумрудной лихорадки дворянина, должно было интересовать только одно: судьба убийцы его отца...

'Если кто и отстанет — выловлю потом...' — мысленно успокаивал себя принц. И старательно концентрировался на своем кашле, дыхании и походке.

Видимо, последнее получалось весьма неплохо, так как в какой-то момент за его спиной раздался еле слышный шепот Армика Дзагая:

— Слышь, э-э-э... брат! Может, ты обопрешься на мою руку?

'О-о-о, брат?! Мне только что предложили руку ...' — мысленно ухмыльнулся Коэлин. Потом прокашлялся и отрицательно помотал головой: — Не надо, дватт ... Осталось совсем немного... Как-нибудь доковыляю... Хотя... если ты понесешь факел... кхе-кхе... то я буду тебе благодарен...

— Хорошо... — отозвался равсар, проскользнул между локтем Коэлина и стеной и выхватил факел из 'слабеющих' пальцев. — А дальше куда?

— Второй поворот направо... — выдохнул принц. — Там — покои графа Игрена... Выбери тех, кто кхе-кхе... останется здесь, и я покажу им, как открывается плита...

От замершего в коридоре пятна мрака отделились четыре тени и скользнули вперед.

— Мерную свечу кхе-кхе... не забыли? — оперевшись о стену и потерев левое подреберье, спросил принц. — Если они ворвутся в его покои не вовремя, то ты... кхе-кхе... получишь не две головы, а одну... Или потеряешь головы кого-то из своих воинов.

Вместо ответа один из горцев вытащил из-за пазухи несколько мутно-желтых столбиков с розовыми поперечными кольцами и подкинул их на ладони.

— Хорошо! Зажигайте... Две... — кивнул Коэлин. И уткнулся лицом в сгиб локтя, чтобы заглушить звуки кашля...

...Воин, сидящий рядом со светильником с горящей мерной свечой, еле слышно цокнул языком. Хотя в этом не было никакой необходимости: последние минуты взгляды всех без исключения мужчин были направлены на оплывающую грань между светом и тьмой, неумолимо приближающуюся к нужному им розовому кольцу.

— Пора... — незадолго до нужного мгновения выдохнул Армик и вопросительно уставился на Коэлина.

— Вижу... — кивнул принц, с трудом встал с корточек, проковылял вдоль стены к одному ему известному месту и сдвинул в сторону черную заслонку, прикрывающую смотровую щель.

Взгляд в опочивальню отца — и ладони принца мгновенно вспотели: рядом с Иарусом Молниеносным спала королева Мантифа!

Уткнувшись лбом в холодный камень, Коэлин закрыл глаза... и понял, что это ничего не дает: он все равно знал, что она — там!!!

'Ее же не было! Еще три часа назад!!!' — мысленно взвыл принц. И чуть не схватился за меч, почувствовав прикосновение к своему плечу:

— Ну что там, брат?

— Спит... — с ненавистью прошипел Рендарр-младший. — С королевой...

— Успокойся! — усмехнулся горец, решив, что он сходит с ума от ненависти к убийце своего отца. — Еще немного — и ты закончишь свой ардат... Кстати, здорово, что он — с королевой: значит, его телохранители не в комнате, а где-то рядом...

— Угу... Так и есть... — кое-как справившись с собой, выдохнул принц. И, сделав вид, что изнемогает от усталости, попытался сесть на пол.

Увы, потянуть время, чтобы обдумать ситуацию, ему не удалось: Армик Дзагай подхватил его под локоть и жарко задышал в ухо:

— Потерпи еще немного... Или скажи, на что нажать...

А потом потянул из ножен меч.

Принц оглядел готовых к бою горцев и криво усмехнулся:

'Отец был прав: жизнь вносит свои коррективы в самые лучшие планы... Поэтому надо быть готовым ко всему. И идти к цели так, как будто препятствий не существует...'

...Шаг вперед. Через Боль, Нежелание и Отчаяние... Потом второй, дающийся чуть легче... Наклон вниз, прикосновение к одному из четырех выступов стены, полу-шаг, полу-падение в сторону — и скользнувший мимо Армик Дзагай исчез в открывающемся проеме.

'Я отомщу... Страшно...' — пообещал себе принц. И, заставив себя выбросить из головы мысли о матери, услышал пение соловьиного пола, дождался негодующего рева отца, грохота открывающейся двери, щелкнул языком... и вгляделся в вереницу теней, одна за другой возникающих из темноты.

Взгляд в проем — и принц увидел, как Армик Дзагай, поднырнув под руку одного из телохранителей, вбил свой клинок в бок пытающемуся дотянуться до меча отцу. Короткая вспышка радости — и Коэлин вскинул вверх правую ладонь. Так, чтобы на ней заиграло пламя мерной свечи. Однако сжимать ее в кулак не торопился — трое из четверых телохранителей Иаруса были еще на ногах. И успешно отбивались от атак девяти горцев!

Упал... Второй... Потом — два равсара... Третий... А Армик Дзагай пропустил удар в живот... И все равно успел вбить свой меч под подбородок четвертому... А через мгновение один из равсаров, заметив движение за спиной, не задумываясь, отмахнулся мечом. И попал им в горло королеве Мантифе...

...Рука сжалась в кулак сама собой. Рот наполнился кровью от прокушенной губы, а рука безвольно упала вниз, и, тем самым бросила в бой прячущихся во тьме наемников...

...Влетев в спальню, десятник Миря легко ушел от выпада раненого в бок горца и отрубил ему ногу. Следующее его движение закончилось ударом в затылок придерживающему вываливающиеся внутренности Армику Дзагаю. Третий удар — провалился в пустоту: равсар, прикрывавший спину своему вождю, оказался слишком быстр. Впрочем, горца это не спасло — следующий наемник, бивший в пустоту на корпус левее своего десятника, воткнул меч в его правое подреберье...

Чтобы не думать о матери, Коэлин вглядывался в бой до рези в глазах. И в какой-то момент ушел в него так глубоко, что начал повторять некоторые движения сражающихся, отбивал какие-то удары и пытался уйти от атак. Увы, не думать удавалось недолго... Всего минуты две... А когда с равсарами было покончено, принц снова уставился на ложе, где в луже из собственной крови билась в агонии его мать...

'Ее убийцы уже мертвы...' — подумал Коэлин. Потом понял, что обмануть себя все равно не удастся, изо всех сил сжал зубы и на негнущихся ногах пошел к кровати. Чтобы удостовериться в смерти отца...

Глава 33. Алван-берз.

Фриат пал. Окованные железом Южные ворота, аккуратно снятые с петель, лежали перед въездом в захаб. Как ковер, на который, по слухам, спешиваются с коней северные короли.

'Въезжаю... Медленно... Как подобает Великому берзу... И делаю вид, что эта победа — моя заслуга...' — горько подумал Алван. — 'А ведь на самом деле я — что-то вроде куклы из тряпок, которую сплетает мать, чтобы успокоить плачущего ребенка. Да, мной играют не дети, а боги, но что это меняет?'

Мысль о кукле заставила берза уйти в недавнее прошлое. В ночь перед штурмом Фриата...

Посыльный Маалоев стоял в шаге от Алвана и с уважением косился то на карту Морийора, исчерченную оранжевыми линиями и испещренную какими-то пометками, то на исписанные листы пергамента, лежащие по правую руку от берза, то на гусиное перо в его руке.

Закончив соединять очередные две точки, Вождь Вождей отложил перо в сторону, устало потер глаза и потянулся:

— Чего хотел?

— Я? — воин растерянно вытаращил глаза. — Я ничего, берз! Мне приказали явиться за письмом!

— А-а-а, точно... — Алван сделал вид, что вспомнил, потянулся к стопке пергамента, и, покопавшись в ней, вытащил лист, подготовленный для вождя Маалоев.

— Смотри сюда! По левую руку — название деревень и городов. По правую — срок, когда вы должны там быть. По середине — расстояние в конных переходах... Вот эти пометки — время, которое вы можете там находиться... Запомнил?

Воин утвердительно кивнул:

— Да, берз!

— Тогда можешь ехать...

Маалой склонил голову, и, еще раз покосившись на карту, попятился...

...Дождавшись, пока снаружи донесется перестук копыт, Алван повернулся к своему эрдэгэ и хмуро спросил:

— А сейчас?

— Намного лучше... — без тени улыбки ответил сын Алоя. — Ты же сам видел — он тебя зауважал!

— Он меня уважал и до этого! — возразил берз. И тут же заткнулся, увидев выражение лица сына Алоя.

— На пути к Власти не бывает мелочей! Пока ты был простым воином, твои слова, взгляды и жесты не имели никакого значения. Теперь все иначе: на тебя смотрят даже тогда, когда ты ходишь по нужде. Ты — Великий Вождь. Значит, должен быть велик во всем!

— Я... не люблю лгать... — угрюмо буркнул Алван.

— Ты не сказал ни слова лжи... — ухмыльнулся белолицый. — А то, что подумал Маалой — его дело...

— Но это же все равно неправда!

Гогнар прищурился... и кивнул:

— Да, неправда: планы военной кампании разрабатываю я, а не ты. Только знать об этом твоим воинам необязательно. Ибо берз может быть всего один. Ты! И они должны верить в то, что череда великих побед — следствие твоей мудрости и твоей удачи...

— Я? А почему не ты? — неожиданно для самого себя спросил Алван.

Лайши отрицательно помотал головой и усмехнулся:

— Для меня этот титул мелковат...

...Взгляд на посланника бога — эрдэгэ Гогнара, сын Алоя, — едущего на лошади справа и чуть позади — и настроение у берза испортилось окончательно и бесповоротно: белолицый лайши смотрел на стены Фриата совершенно равнодушно! Так, как будто захват города был для него чем-то обыденным. Вроде правки клинка.

А может, так оно и было? Может, в памяти этого воина жили все победы его великого отца?

'Касым прав...' — мысленно вздохнул Вождь Вождей. — 'Непобедимый воин, чью саблю держат девять багатуров, не может быть никем, кроме сына Субэдэ-бали. Или... его воплощения!!!'

Последняя мысль заставила Алвана успокоиться: для бога Войны, сошедшего на Диенн, титул Вождя Вождей какого-то одного народа был действительно мелковат...

Настроение мгновенно улучшилось, и берз, пришпорив могучего черного жеребца из конюшен одного из дворян Морийора, заставил его нырнуть в полумрак захаба.

Когда глаза привыкли к темноте, Алван осмотрел испещренный бойницами свод, потом — поднятую вверх решетку, отметил, что на земле не видно ни одного тела и усмехнулся: благодаря воплощению Субэдэ-бали под каменным сводом, усыпанным бойницами, не пролилось ни капли крови. Как и в большей части огромного, в полтора раза больше, чем Вирент, Фриата...

'Не война, а прогулка какая-то...' — подумал он, дождался, пока конь доберется до поворота, и вгляделся в лица дворян, согнанных на площадь перед воротами.

...Как и предсказывал сын Гогнара, настоящих воинов среди них оказалось сравнительно немного — пяток мужчин намного старше Алвана и столько же безусых юнцов, толком не знающих, с какой стороны держаться за саблю. В разодранной одежде, с разбитыми в кровь лицами и связанными руками, они стояли отдельной группой. Под охраной воинов. И угрюмо смотрели на Вождя Вождей.

Они заслуживали уважения. А те, кто предпочел сдаться — нет: в глазах женщин в мужской одежде застыло одно и то же выражение. Беспредельного страха...

В этот момент из-за спины раздался еле слышный шепот эрдэгэ:

— Ничего не забыл?

Ощущение Великой Удачи, охватившее его в захабе, освежило память, поэтому Алван еле заметно мотнул головой, осадил коня, обвел фриатцев тяжелым взглядом, и, старательно выговаривая непривычные названия, поинтересовался:

— Ну, и кто из вас бургомистр Фриата?

— Я... — отозвался пожилой седовласый мужчина со свернутым носом и разбитыми в кровь губами, стоящий в самой середине той части морийорцев, которые пытались сопротивляться.

— Я, берз!!! — недовольно рыкнул Касым.

Бургомистр не обратил на слова шири никакого внимания: высокомерно приподняв подбородок, он смотрел в глаза Алвана и спокойно ждал.

'Барон Орай Черр. Настоящий багатур. Его возьмут живьем только в том случае, если застанут спящим...' — утверждал сын Алоя. И не ошибся — из одежды на багатуре были только полотняные штаны. А торс оказался покрыт мелкими порезами и ссадинами от арканов!

— Долгих лет жизни тебе, воин! — оценив мужество старика, с уважением сказал Алван.

— Не могу пожелать тебе того же... — дерзко ответил старик. И презрительно сплюнул себе под ноги.

'Ты — Вождь Вождей! Все остальные — пыль под копытами твоего коня... Что бы тебе не сказал барон Черр — ты должен остаться холодным, как лед. Пойми, твоя самая главная война — это война за души ерзидов. То, что ты непредсказуем и неудержим — они уже знают. Теперь тебе надо продемонстрировать им свою мудрость и великодушие...' — вспомнил Алван. И мысленно усмехнулся: для него, воина, которому советует сын самого Субэдэ-бали, дерзость какого-то лайши показалась чем-то вроде укуса комара:

— Отчего же? Оглянись вокруг: твое стойбище цело и невредимо. Твои женщины и дети — живы и здоровы. А нажитое добро — там, где ему и положено быть! Разве у тебя есть хоть одна причина, чтобы меня ненавидеть?

— Ты принес в Морийор войну, голод и смерть... — гневно воскликнул лайши.

— Я принес вам мир и процветание! — усмехнулся Алван. — Просто ты этого пока не понимаешь...

— Мир и процветание? — возмущенно переспросил старейшина, и его морщинистое лицо тут же побагровело. — Ты?

Берз утвердительно кивнул:

— Я... Ваш север состоит из десятков королевств, которые постоянно воюют между собой. Когда все они окажутся под одной рукой, войны прекратятся. И тогда наступит мир...

— Мы и так живем в мире! Вернее, жили! До того, как ты и твои воины перешли границу королевства!!!

— Неправда! Насколько я знаю, не так давно закончилась война между вами и Делирией, прошлым летом Иарус-берз пытался напасть на Элирею, а годом раньше он же захватил Челзату... Разве это — мир? Раз на вас нападают, значит, твой король слаб. И ему пора уступить свой трон другому...

— Род Рединсгейров правит Морийором уже одиннадцать поколений... — набычился барон.

— И что с того? Насколько я понимаю, это не первый род на этой земле. Как и везде, первый из династии завоевывает свой трон мечом, а остальные просто пытаются его удержать... Или ты считаешь иначе?

Отрицать очевидное лайши не захотел. Поэтому промолчал. Впрочем, его ответ Алвану был не нужен:

— Получается, что я имею полное право сделать то же самое...

— Да, но армия объединенных королевств...

— ...ловит ветер в степи! Я взял уже второй город — а они все еще не понимают, что со мной делать...

— Взял. Но не удержал!

— А зачем мне их удерживать? Ни один сын Степи не будет жить... — говорить о грязи, в честь которой степняки назвали город , берз не захотел. Поэтому закончил намного мягче, чем собирался: — ...в каменных мешках, похожих на похоронные курганы!

— А как же трон Морийора? — съязвил старик. — Если ты станешь нашим королем, то тебе придется жить в таком же кургане! Только во много раз больше! Или ты думаешь, что королевский дворец в Лативе похож на ваши юрты?

— Ты невнимателен, бургомистр! — пропустив мимо ушей очередную дерзость, берз снисходительно усмехнулся: — Я сказал, что имею такое же право на трон Морийора, как любой другой Вождь... Но это не значит, что я его займу!

— Ничего не понимаю...

'Потому, что я — непредсказуем...' — мысленно хмыкнул Алван, сделал небольшую паузу и пожал плечами:

— Латива, Арнорд, Свейрен, Нивейл, Маллар... Скажи, зачем мне столько столиц? Седалище у меня одно, и я, Вождь Вождей, буду восседать на кошме моей Высокой юрты... в своем родном стойбище. А ваши короли будут моими вассалами...

Лайши поиграл желваками и криво усмехнулся:

— Ты уверен, что сможешь захватить весь север?

Берз повел рукой, показывая на высоченные трехэтажные дома, окружающие площадь и чуточку повысил голос. Так, чтобы его слышали даже те ерзиды, которые стояли на Надвратной башне:

— Вы — деревья, а эти здания — ваши корни.. Вы вросли в землю и не мыслите жизни без нее... В отличие от вас мы, ерзиды — вольный ветер. Мы встречаем Удири-бали... э-э-э... бога солнца... в одном месте, а провожаем — в другом. Поймать ветер невозможно, зато он, превратившись в бурю, выкорчевывает и деревья, и рощи, и леса...

Старейшина устало прикрыл глаза, повел плечами, попытался пошевелить затекшими руками, а потом устало поинтересовался:

— Ладно. Скажи, чего ты хочешь от меня?

Ответ на этот вопрос придумывать не пришлось — его заранее подготовил эрдэгэ. Поэтому Алван ответил без какой-либо заминки:

— Через десять дней я возьму еще одно из ваших стойбищ. Но оставлю его целым и невредимым... в том случае, если твой король убедит меня в том, что сможет быть хорошим вассалом. Если не сможет или не захочет — то я отдам его своим воинам, а потом сожгу...

Бургомистр помрачнел еще сильнее.

— Думать Урбану уже некогда — городов в Морийоре немного, и потеря каждого из них обязательно скажется на благоденствии ваших дворян и народа...

Лайши попытался что-то уточнить, но, заметив, что берз еще не закончил, прервался на полуслове.

— Кстати, о дворянах. На следующий день я прикажу своим воинам начать жечь замки по всему Морийору. А их хозяев — рассаживать на колья. Пройдет еще несколько дней — и те, кто останется в живых, вспомнят про ту половину вассального договора , которую принес вам король...

Старик заскрежетал зубами и... тряхнул головой:

— Ты хочешь, чтобы я ему это передал? Передам. Слово в слово. Если, конечно, доберусь до Лативы...

Алван шевельнул пальцами — и воин, стоящий рядом со стариком, перерезал путы на его руках.

— Касым, ялно !

Шири мигом соскочил с коня, подошел к старейшине и протянул ему кусок кожи со знаком рода Надзир:

— Держи при себе, и тебя не тронут...

Барон отрицательно помотал головой и показал затекшие руки, мол, боюсь, не удержу.

Касым ухмыльнулся, а Алван вдруг понял, что победил: первый раз за весь разговор лайши выказал осторожность. Значит, поверил в то, что у него есть будущее...

'Как там говорил Гогнар? Пройдет совсем немного времени, и я научусь понимать причины чужих поступков?' — ошарашенно подумал берз. Потом поймал взгляд барона, направленный на толпу женщин и мысленно усмехнулся: — 'Так и есть! Он позволил себе посмотреть на своих родственников... Что ж, вот и возможность проявить великодушие!'

— Чтобы дорога тебя не тяготила... можешь взять с собой своих родных. Только со сборами не тяни: вы должны выехать из городских ворот не позже полудня...

Глава 34. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Вильфорд Бервер торопился. Поэтому сразу после выезда из Косой Сажени поднял коня в галоп. Карета ее величества, запряженная восьмериком, рванула следом и довольно ходко покатилась по усыпанной снегом дороге. Вспомнив, какое количество камней, присыпанных снегом, валяется на ее пути, я приподнялся на стременах... и снова опустился в седло: наехав на первое же препятствие, карета легонько покачнулась и, как ни в чем не бывало, покатила дальше!

— Восьмиместный кузов из позолоченного дерева, подвешенный на шести ремнях, вертикальные и горизонтальные гасители колебаний, поворотный круг... — с усмешкой пробормотал ехавший рядом граф Орассар. — Не карета, а произведение искусства. Можете не беспокоиться — в ней вашу супругу даже не укачает...

— Здорово! — облегченно выдохнул я. — И все-таки, не слишком ли быстро они едут?

— Не слишком... — помрачнел граф. — Чем быстрее мы доберемся до Арнорда, тем лучше...

Я почувствовал себя виноватым: если бы не моя свадьба, и король, и начальник Внутренней стражи, и начальник Тайной службы сейчас были бы в столице. Поэтому, услышав скрип плохо смазанной оси, сделал вид, что интересуюсь обозом четы Берверов, медленно выползающим из ущелья.

Двенадцать повозок с походной утварью, гардеробом, запасом продуктов и вина, походная кузня, четыре повозки для фрейлин и слуг, два с лишним десятка сменных коней — все это просто не могло двигаться с той же скоростью, что и карета!

— Эти доберутся сами... — отвечая на незаданный вопрос, буркнул начальник Внутренней стражи. Потом подумал и добавил: — Пожалуй, с ними надо оставить и всех моих воинов...

— Зачем? — удивился я.

Граф проводил взглядом пронесшийся мимо нас десяток Клайда Клешни и усмехнулся:

— В отличие от его величества и его высочества воины Внутренней стражи не привыкли передвигаться пешим по конному . Значит, часа через полтора-два все они превратятся в обузу. Особой необходимости заставлять их рвать жилы я не вижу: его величество сопровождаете вы с графом Логирдом и три с лишним сотни воинов Правой Руки. А это сила, при виде которой любая, самая наглая шайка грабителей с ужасом забьется в самый дальний схрон. Или добровольно взойдет на эшафот...

...Насчет грабителей — не знаю, а бургомистры городов, которые мы проезжали по пути, точно примеряли к себе белые рубашки с отрезанным воротом: вместо того, чтобы осчастливить их своим посещением, Вильфорд Бервер вваливался в первый попавшийся постоялый двор, и, не дожидаясь появления своих вассалов, заваливался спать!

Прибыв к месту ночевки верховного сюзерена, насмерть перепуганные дворяне принимались метаться по постоялому двору в поисках того, кто может объяснить им причину такого к ним отношения. И... почему-то приходили ко мне!

Нет, я, конечно же, понимал, что после целого дня безумной скачки граф Орассар и Теодорих Ромерс в принципе не способны связать ни слова, а принца Вальдара бургомистры отчего-то побаиваются, но ведь оставался еще мой отец и Томас Ромерс!

— Что тебя так удивляет? — усмехнулась Илзе, в очередной раз услышав тихий, но очень настойчивый стук в дверь нашей комнаты. — Томас является начальником Тайной службы еще очень недолго. Значит, не заслужил достаточно уважения. Граф Логирд славится своей немногословностью. Кто остается? Правильно, ты!

Я вздыхал, выходил из комнаты... и возвращался обратно в лучшем случае через полчаса.

К этому времени моя супруга успевала выкупаться, надеть на себя ночную рубашку и... приняться за отработку все еще не дающейся ей 'Глины'. Кстати, последствия первой инициации здорово повысили ее выносливость и заодно сократили потребности во сне.

Когда я, успокоив очередного страдальца, возвращался в комнату, она быстренько заканчивала комплекс, помогала мне раздеться, вталкивала в бочку с порядком остывшей водой, и... принималась терзать меня вопросами. Требуя описать внешность, черты лица, особенности мимики и походки последнего собеседника, его сопровождающих или обслуги постоялого двора. А так же перечислить те 'сигнальные' слова, которые все они употребляли в разговоре!

С первыми вопросами я справлялся без особого труда — чему-чему, а внимательности Кузнечик меня научил. А вот с 'сигнальными' словами получалось не очень. Поэтому вскоре моя прекрасная наставница начинала мрачно хмурить брови и закусывать губу.

Увы, это свидетельствовало не о ее желании, а о том, что мне надо больше работать со своей памятью. Ибо, не овладев техникой ухода в медитативный транс, я не мог пользоваться одним из самых потрясающих навыков Видящих — умением вспомнить любой отрезок своего прошлого. Так подробно, как будто переживаешь его заново.

Я виновато вздыхал, концентрировался на образе свечи и старательно выметал из сознания все мысли. Потом представлял себе луковицу... и словно упирался в стену: уйти в прошлое мне не удавалось! Совсем!

...Попытки проломить эту стену заканчивались только тогда, когда вода окончательно остывала. Или когда Илзе вспоминала о том, что я — ее муж. Тогда она переставала меня мучить, позволяла выбраться из воды, насухо растирала полотенцем... и превращалась в Женщину. Страстную и абсолютно ненасытную. И я почти сразу же переставал соображать...

Почему 'почти'? Да потому, что первые мгновения после ее преображения я усиленно вглядывался в ее глаза. Пытаясь разглядеть в них хотя бы тень страха. Страха, который жил в ней до нашей первой брачной ночи...

...— Мне так хорошо, что хочется плакать от счастья... — расслабленно прошептала Илзе. Потом приподнялась на локте, нежно поцеловала меня в грудь и прижалась к ней щекой.

Я ласково провел ладонью по ее спине и почувствовал, что вот-вот снова сойду с ума от желания:

— Мне тоже... Ты... чудо!

Мою грудь обжег жаркий поцелуй, а потом... потом ритм ее дыхания изменился!

— Что-то не так? — встревоженно спросил я, покосившись на окно, за которым шумел ночной Сегрон. И, не услышав ничего странного, попытался заглянуть в ее глаза.

— Обними меня, пожалуйста! — вместо ответа попросила она. И вжалась в меня так, как будто пыталась спрятаться от окружающего мира.

Я заключил ее в объятия, прикоснулся губами к ее лбу, потом, наконец, поймал взгляд и... растерялся: в нем невесть откуда появилась какая-то мрачная решимость!

— Я обещала рассказать тебе о своих страхах. Помнишь?

— Помню... — буркнул я, и тут же добавил: — Если не хочешь, то не рассказывай...

Илзе криво усмехнулась, зажмурилась, и каким-то чужим голосом произнесла:

— Расскажу: я не хочу, чтобы мое прошлое когда-нибудь встало между нами...

Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул:

— Хорошо... Тебе виднее... Я слушаю...

Она зябко поежилась, слегка отодвинулась и зачем-то прикрылась одеялом:

— Кажется, я говорила, что сразу после совершеннолетия Видящих из рода Рендарров отправляют в Кошмар? Так вот, это делают не только потому, что мы способны принести пользу короне. Есть еще одна причина: подземелья Кошмара — это идеальное место для того, чтобы девушка, с детства мечтающая о Большой Любви, раз и навсегда возненавидела мужчин...

— А зачем нас ненавидеть? — вырвалось у меня.

— Бедиран Рендарр по прозвищу Коварный был помешан на чистоте крови своих потомков. Поэтому он запретил девочкам, рожденным от правящего короля, иметь детей. И не только детей — ни к одной из нас никогда не подпустят мужчину...

— Жестоко...

— Жесток не запрет. А способ, с помощью которого из нас вытравливают ростки человеческих чувств... — угрюмо буркнула Илзе. — Наши палачи... Мда... Пожалуй, стоит начать не с этого...Эдак недели полторы назад я наткнулась в твоей комнате на трактат Седдика Весельчака 'О телесных наказаниях и способах умерщвления приговоренных' и наскоро его проглядела. Так вот, те элирейцы, которые оказываются в тюрьме — счастливые люди: у них есть ПРАВА! Мало того, любое действие по отношению к ним четко регламентируется законом. Знаешь, прочитав, что у вас мастерами заплечных дел могут быть только взрослые и умеющие контролировать свои эмоции люди, я не поверила своим глазам! И перечитала это предложение раз пять. Почему? Да потому, что основное требование к палачу — это умение контролировать свои эмоции! Говоря другими словами, вы делаете все, чтобы они никогда не позволяли себе больше того, что предписано законом. В Делирии все иначе. В результате все без исключения палачи, которых я когда-либо видела — ненормальные. Они не только не контролируют свои эмоции, но и не скрывают, что пытают ради удовольствия! Представляешь?

Я вспомнил выражение лица помощника мэтра Гирена и скривился от омерзения.

— Теперь вспомни, что ты умеешь видеть эмоции. Даже самые слабые! Потом представь, что обязан присутствовать при каждой пытке... Кстати, ты знаешь, как пытают женщин?

Трактат мэтра Седдика я когда-то выучил наизусть. Поэтому утвердительно кивнул:

— 'Допрашивать обвиняемых женского пола дозволяется только опытнейшим мастерам пыточного дела, способным обойтись без излишней жестокости. При этом им строго-настрого запрещается использо-...'

— Мда... Нашла кого спрашивать... — перебив меня, воскликнула Илзе. — В Делирии про этот трактат никто и ничего не знает! Давай-ка я расскажу тебе, как женщин пытает мэтр Джиэро. Для начала он заставляет жертву проклясть себя за то, что она — женщина...

...Представляя описываемые ею картины, я то и дело ловил себя на мысли, что вижу кошмарный сон. Палачи не имели права пытать заключенных без разрешения королевского судьи! Не могли работать в отсутствии писца! Не могли насиловать женщин — ни сами, ни вместе с тюремщиками! И, тем более, не могли прижигать гениталии, вырывать клещами соски и отрезать груди!

— Подожди!!! А как же тогда основной тезис искусства допроса? — воскликнул я.

— О чем это ты? — удивилась моя супруга.

— Ну, Седдик Весельчак в своем трактате написал, что цель пыток — не унижение подозреваемого, а способ установления истины. А еще он утверждал, что чрезмерная боль способна заставить любого подозреваемого сознаться даже в том, чего он не совершал. Ну, и как же тогда оправдывать невиновных?

Во взгляде Илзе мелькнула такая боль, что я тут же замолчал.

— Тех, с кем работают наши палачи, никогда не оправдывают... — вздохнула Илзе. — Тех, кто попал в Кошмар, ждет либо эшафот, либо известное тебе Навье урочище...Так, о чем это я? Да, вспомнила! Теперь представь себе, каково смотреть на это со стороны... Особенно если тебе — пятнадцать, ты — девушка, воспитывавшаяся в крайней строгости и толком ничего не знающая о плотской стороне отношений между женщинами и мужчинами?

Я представил и... ужаснулся!

Видимо, мои мысли тут же отразились на моем лице, так как Илзе отвела взгляд в сторону и виновато улыбнулась:

— В общем, поэтому-то я тебя и боялась... Хотя и понимала, что ты не будешь меня мучить...

У меня перехватило дыхание, а сердце заколотилось так, что чуть не проломило грудную клетку. Я открыл рот... и понял, что не знаю, что ей сказать! Что безумно ее люблю? Что никогда не сделаю ей больно? Что не обижу сам, и не дам в обиду другим?

Илзе прикоснулась ладошкой к моей груди, прислушалась, а потом робко улыбнулась:

— Спасибо, Ронни! Мне приятно Видеть то, что ты сейчас чувствуешь. Я была права: ты — Настоящий...

...Пара минут ожиданий — и я убеждался, что Илзе меня не боится: в ее взгляде была любовь, нетерпение, предвкушение будущих ласк. В общем, все что угодно, кроме страха. Поэтому я успокаивался. И позволял переполняющей меня нежности выплеснуться наружу...

...Пять дней пути и пять ночей ласк, нежности и безумного, безграничного счастья промелькнули, как одно мгновение. И оставили после себя только воспоминания. Яркие, как лучи летнего солнца и сладкие, как кленовый сахар. Поэтому следующие четверо суток, шарахаясь по городским трущобам в образе Руки главы Серого клана, я жил одними ими. И сходил с ума от желания вернуться домой...

Увы, это было невозможно: где-то здесь, в пропахших кровью и нечистотами лабиринтах Соколиной горы, Гнилого Яблока, Погорелья и Болота прятались Снежные Барсы.

Сто с лишним человек — это очень много: спрятать такую толпу в одной-единственной лежке просто невозможно. Им нужно место, еда, возможность справлять естественные потребности и хоть толика движения. Значит, рано или поздно, но они должны были попасться на глаза хоть кому-нибудь — босоногим мальчишкам, пытающимся заработать себе на хлеб, глазам Серого клана, отжившим свое старухам, коротающим последние дни на завалинках.

Должны были — но не попадались. Несмотря на широчайшие полномочия, 'любезно предоставленные' мне Эгером Костлявым, и весьма неплохую легенду, позволяющую мне расспрашивать любого из соклановцев!

...Постоялые дворы, притоны и ночлежки, подвалы выгоревших во время последнего Большого пожара домов, комнаты местных мамок и склады членов купеческой гильдии — ни в одном из указанных мест не оказалось ни одного мужчины, похожего на воина! Мало того, о них не слышала даже первая сплетница Соколиной горы, Агафа Белая Кость, по слухам, некогда являвшаяся любовницей предыдущего главы Серого клана Элиреи. Когда я наведался к ней домой и потребовал помощи в поисках 'четверых Серых из Делирии, нагло кинувших Гелорского глаза', старуха пошамкала беззубым ртом и не отрывая завистливого взгляда от хорошо знакомой ей метки — тоненького медного кольца с тремя хитрыми царапинами на ободке — хмуро пробормотала:

— Из города бегут даже свои... А чуш-ш-шие... Иш-ш-ши их где-нибудь ышшо...

Спрашивать о причинах повального бегства Серых не было никакой необходимости — за четверо суток мотания по трущобам я успел оценить результаты работы нового начальника Тайной службы. И удивился прозорливости его величества, разглядевшего в Томе склонность к работе такого рода. Да, мой бывший оруженосец работал не один — ему помогал отец. Но результаты их деятельности мог заметить любой, хоть немного знакомый жизнью городского дна.

Нет, на первый взгляд, трущобы жили той же жизнью, что и раньше: полумертвые от восхода и до заката, с наступлением темноты они превращались в зеркальную копию Центрального рынка. Или в поле непрекращающейся битвы всех против всех. Так же, как и раньше, тут можно было купить оружие, коней, собак. Приобрести приворотные отвары и яды. Насладиться ласками женщин любого возраста и цвета кожи. И поторчать на Радужной Пыли .

Но стоило чуточку присмотреться, и оказывалось, что народу, выходящего на промысел, меньше в несколько раз. Что купить себе ребенка невозможно. Так же, как и уродов, выращенных на потеху особо извращенной публике. А еще почти нереально нанять наемного убийцу — как из-за заоблачных цен на эти услуги, так и из-за появившейся нехватки квалифицированных специалистов.

Кроме того, возникли серьезнейшие проблемы со сбытом краденого — большинство известных скупщиков переселилось в городскую тюрьму, а те немногие, которые до сих пор оставались на свободе, предпочитали работать только со старыми и испытанными 'поставщиками'. Или предлагали на 'товар' такие смехотворные деньги, что воровать становилось просто невыгодно. В результате та часть домушников, которая не желала покидать столицу, переквалифицировалась в попрошаек или вышибал, а те, кто не желал изменять любимому ремеслу, спешно покидали город.

Ничуть не лучше дело обстояло и с моральным состоянием жителей трущоб: насмерть перепуганные деятельностью графа Ромерса, они старались поменьше высовываться и шарахались от собственной тени.

Кстати, оказалось, что у Коряги появилось новое прозвище. На мой взгляд, не более благозвучное, чем первое: обозленные Серые называли его Удавкой. Но — шепотом. И предварительно поглядев по сторонам...

...Утро пятого дня поисков я встретил за столом таверны 'Белая Кость'. Беседа с ее хозяином, Эзрой по кличке Прорва, тоже не принесла никаких результатов. Кабатчик, перепуганный вниманием 'сильных мира сего', бил себя кулаком в грудь, утверждая, что 'не давал приюта ни одному мужчине, хоть чем-то похожему на делирийца'. При этом он описывал мне всех постояльцев, проживающих или ночевавших в 'Белой Кости' на протяжении последнего месяца. Причем так подробно, что натолкнул меня на одну весьма интересную мысль.

Угрюмо посмотрев на тараторящего хозяина, я жестом приказал ему заткнуться, проглотил последний кусок дармового жаркого, и, накинув на голову капюшон, встал из-за стола: тут, в трущобах, мне делать было нечего. Надо было приниматься за поиски с другой стороны...

...Ввалившись в одну из лавок на Оловянной улице, я поздоровался с хозяином, зашел в подсобку — а через пару минут вышел через заднюю дверь. Одетый, как полагается воину Правой Руки.

Придерживая рукой бьющий по бедру меч, я быстрым шагом пересек два квартала и оказался перед воротами нашего городского дома.

Увидев меня, Вага Багор, прогуливающийся перед ними, сорвался с места, и с криком 'Ну, и где тебя носит столько времени?' быстренько затолкал меня в калитку.

Захлопнув за собой створку, он тут же выпустил из рук мой плащ, приложил к груди правый кулак и негромко пробормотал:

— Простите, ваша светлость! Просто вы что-то не торопились... А его величество места себе не находит...!

— Его величество?

— Угу! — усмехнулся десятник. — Посыльные прибывают каждые два часа... Первый приехал вчера днем...

Я почесал затылок и сорвался на бег: судя по всему, за эти четыре дня появились какие-то нехорошие новости...

...Влетев в свои покои, я удивленно вытаращил глаза: в центре гостиной стояла бочка для омовений. Судя по пару, вьющемуся над ней, наполненная горячей водой! А Илзе, идущая ко мне навстречу, была одета по-домашнему — значит, давно закончила тренироваться и уже успела и выкупаться, и переодеться!

— Доброе утро, любимый! — улыбнулась она. — Раздевайся! Будем тебя мыть...

Спрашивать, откуда она узнала, что я уже дома, не было необходимости: наверняка стояла у окна и ждала. Поэтому я скользнул к ней, прикоснулся губами к ее губам, и... с трудом заставил себя оторваться:

— Я так по тебе соскучился...

Вместо ответа Илзе запустила пальцы в мои волосы, приподнялась на носках и прижалась ко мне всем телом. У меня перехватило дух, помутилось в голове... а потом до меня донесся ее довольный смешок:

— Действительно соскучился! Ладно, милый! Не буду над тобой издеваться: его величество передал, что ждет тебя во дворце в любое время дня и ночи...

Я вдохнул ее запах, сглотнул и нехотя сделал шаг назад:

— Выкупаюсь, переоденусь и поеду... Кстати, хочу попросить тебя о помощи...

— Можешь на меня рассчитывать... — даже не поинтересовавшись, что именно мне от нее нужно, сказала она.

Я благодарно улыбнулся. И, зная, что она уже увидела в моих глазах все, что я к ней чувствую, добавил:

— Тогда беги одеваться — ты едешь со мной...

Глава 35. Принцесса Илзе.

Что такое 'личный друг его величества', я начала понимать еще до того, как добралась до Малого кабинета короля. Вместо того чтобы подняться по центральной лестнице и в сопровождении воинов Внутренней стражи двигаться по анфиладам дворца, мы нырнули в неприметную дверь рядом с конюшней и оказались в узком каменном коридорчике, напоминавшем подземный ход. Десяток шагов до ближайшего поворота — и мы наткнулись на массивную стальную решетку, перегораживающую подступы к низкой одностворчатой двери. Из-за портьеры, за которой скрывалась ниша, выскользнул воин, внимательно вгляделся в лицо Ронни и снова исчез. А через мгновение герса дрогнула и начала подниматься к потолку...

...До покоев его величества мы добрались от силы минут за десять, не встретив по пути ни одного придворного! Не знаю, как для Ронни, а для меня это было непривычным: во дворце отца так безлюдно было только в подземном лабиринте. Вернее, не совсем так — в лабиринте не было вообще никого. А в этом коридоре чуть ли не через каждые сто шагов стояли подчиненные графа Орассара. Правда, они меня тоже здорово удивили — ни один из воинов, видевших рукояти мечей, торчащие из-за плеч моего мужа, не сказал ни слова! Они здоровались с Ронни с нескрываемым уважением и снова превращались в неподвижные статуи!

Глядя на их спокойные лица, я невольно вспоминала отца с его паническим страхом перед возможным покушением и мысленно усмехалась — Иарус Молниеносный, считавший себя Великим Завоевателем и Настоящим Воином, оказался более... осторожным, чем человек, заслуживший не особо героическое прозвище Скромный...

...Вильфорд Рендарр выглядел кем угодно, но не королем — за рабочим столом восседал смертельно уставший мужчина в мятой белой рубахе с закатанными по локоть рукавами и воротом, расшнурованным до середины груди. Услышав скрип открывающейся двери, он отложил в сторону перо, потер ладонями землистого цвета лицо и откинулся на спинку кресла. Я присела в реверансе и мысленно отметила, что за четверо суток, которые прошли с момента нашего приезда, король умудрился довести себя работой до жуткого состояния. Потом мой взгляд скользнул на слишком тонкую спинку его кресла... и я сообразила, что в кабинете нет ни одного телохранителя! Да, конечно же, за шкафами, забитыми свитками, можно было спрятать пару-тройку стрелков, но человека, способного прикрыть монарха своим телом, в комнате не оказалось.

'А зачем Вильфорду телохранители?' — усмехнулось мое второе 'я'. — 'Ронни все равно быстрее... Значит...'

Что это значит, я додумывать не стала — наткнулась на взгляд его величества и почувствовала, что Бервер готовится сказать что-то очень неприятное! Причем неприятное для меня!

Так оно и оказалось:

— Леди Илзе! Позвольте выразить вам мои искренние соболезнования в связи с трагической гибелью вашего отца...

Меня тут же выбросило за грань небытия. Поэтому боль, резанувшую сердце, я ощутила словно со стороны:

— Благодарю вас, сир...

В тот же миг к моей руке прикоснулась теплая ладонь мужа:

— Илзе...

Несмотря на транс, приглушающий эмоции, на глаза тут же навернулись слезы: Ронни мне сочувствовал! И переживал вместе со мной!

Я сглотнула подступивший к горлу комок и вдруг поняла, что переживает не только Ронни, но и король Вильфорд! Хотя, по сути, должен ненавидеть отца за все то, что тот сделал против Элиреи...

Заставив себя успокоиться, я расслабила сведенные судорогой пальцы, ответила на рукопожатие Ронни и негромко поинтересовалась:

— Это Коэлин, сир?

Бервер понял! И отрицательно помотал головой:

— Равсары... Младший брат Беглара Дзагая...

— Ардат? А почему к моему отцу? — удивленно спросила я. — И... как ему удалось? Ведь он последнее время вообще не покидал своих покоев!

— Не знаю. По слухам, равсары подкупили одного из королевских телохранителей, и он провел их по потайному ходу прямо в королевскую опочивальню...

'Бред!!!' — подумала я. Потом заметила, что король видит выражение моих глаз, и криво усмехнулась: — Этого не может быть: телохранителей отца невозможно подкупить! Так же, как и напугать, или шантажировать: они — личины! С каждым из них работала моя мать. И о-о-очень добросовестно...

Монарх выдвинул ящик стола, достал из него крошечный свиток, явно доставленный голубиной почтой, и, найдя нужное место, негромко зачитал:

— ...На следующее утро после гибели Иаруса Рендарра на Лобной площади был обвинен в предательстве и четвертован его телохранитель по прозвищу Таран...

— А что насчет равсаров, сир? — поинтересовался Ронни. — Они вообще там были? Или...

— Были. И... есть: их головы выставлены на всеобщее обозрение...... — перебил его король: — Один из помощников моего посла ходил на Лобную площадь. Он утверждает, что равсары настоящие. Мало того, судя по косам, все — из рода Дзагаев...

— И все-таки это дело рук моего брата, сир! — подумав, заключила я. — Пройти подземный лабиринт без проводника, знающего местонахождение ловушек, крайне сложно. А уж попасть прямо в покои отца — вообще невозможно! Кроме того, если у равсаров был проводник, то почему они не ушли сразу после нападения? Ведь если Коэлин выставил их головы на всеобщее обозрение, значит, они ввязались в бой...

Вильфорд Бервер задумчиво посмотрел куда-то сквозь меня:

— Не знаю... В донесении сказано, что, услышав шум боя, принц Коэлин ворвался в покои отца и лично зарубил несколько равсаров...

— Разбуженный шумом? Лично порубил? — переспросила я. — Ваше величество, от покоев отца до покоев брата — десять минут ходьбы быстрым шагом. Окна отцовской спальни выходят во внутренний дворик, а окна спальни Коэлина — в парк. Кроме того, брат еще не оправился от раны, поэтому роняет меч уже после десятка выпадов...

Бервер пожал плечами:

— В состоянии неконтролируемого бешенства люди способны и не на такое...

— Коэлин умеет себя контролировать... — хмуро буркнула я. — А еще он обладает очень острым и изворотливым умом, абсолютно лишен каких-либо принципов... и... собирался убить отца...

Король Вильфорд закусил ус, помолчал, а потом вздохнул:

— Я приму к сведению то, что вы сказали. Скажите, а принц любил свою мать?

— Любил... — кивнула я. — Правда, никогда этого не показывал...

— Тогда точно не он: Равсары зарубили королеву Мантифу... А еще графа Игрена... Кстати, если бы ваш брат планировал это убийство, то сделал бы все, чтобы граф Игрен не пострадал: смерть начальника Ночного двора — это огромная потеря для любого государства. С его смертью оно лишается огромного пласта информации, разнообразных и зачастую невосстановимых связей, а часть долговременных планов приходится прорабатывать заново...

Я вдумалась в его слова и тяжело вздохнула:

— Может быть... Вам виднее...

В глазах его величества мелькнуло сострадание, и я, чтобы удержать наворачивающиеся слезы, подняла взгляд к потолку. Видимо, заметив, в каком я состоянии, Бервер тут же сменил тему разговора:

— А как твои поиски, Ронни?

— Никак, сир! — мрачно ответил муж. — Такое ощущение, что мы ищем не там. Или не так...

— Времени у нас очень мало: через месяц, максимум — два ерзиды вторгнутся в Элирею. И если мы не хотим повторить судьбу Морийора, то обязаны остановить их лазутчиков до того, как они начнут действовать...

...Слушая рассказ короля, я не могла отделаться от мысли, что к тому, что сейчас творилось в Морийоре, приложил руку мой отец. Каждое действие степняков было заранее распланировано и подготовлено самым скрупулезным образом. Причем первые действия против предполагаемого противника ерзиды начали предпринимать так же, как и отец — задолго до войны. Для начала их Вождь Вождей додумался собрать информацию о Морийоре. И не только собрать, но и обработать. В результате ему удалось распланировать передвижение своих частей так, что каждая следующая ночевка приходилась на поселение, способное обеспечить солдат и лошадей едой, водой и фуражом. Конная орда без обоза, двигающаяся втрое быстрее, чем пешие части, причем по разным дорогам и в разных направлениях, и собирающаяся в единый кулак только там, где это требовалось, стала кошмаром для объединенной армии трех королевств. Армия за ней просто не успевала.

Надежда на то, что неприступные стены городов станут непреодолимым препятствием для конницы, рассеялись, как утренний туман: оказалось, что задолго до начала войны ерзиды заслали в каждый из крупных городов Морийора группу подготовленных воинов. И те сделали все, чтобы в нужный момент гарнизон не мог даже думать о сопротивлении.

Вирент пал за считанные часы. За ним — Фриат. А потом Вождь Вождей выставил Урбану Рединсгейру ультиматум: потребовал платить ему дань! И не за что-нибудь, а за 'защиту королевства от внешней угрозы'!

Для народа, привыкшего воевать нахрапом, такая формулировка звучала как-то слишком... расчетливо, что ли? А если учесть описанные в письме последствия возможного отказа, получалось, что реакция Урбана Красивого на этот ультиматум была просчитана заранее!

Приблизительно к такому же выводу пришел и Вильфорд Бервер:

— Рединсгейру не оставили ни одной возможности для маневра! Если он отвергнет это предложение, то ерзиды начнут сжигать замки его вассалов. А защитить все замки он не в состоянии...

— А что граф Олаф? — мрачно поинтересовался Ронни. — Никогда не поверю, что он не попытался перехватить инициативу...

— Попытался... — вздохнул король. — Только толку?

Я затаила дыхание: судя по всему, в плане степняков присутствовала та самая деталь, которую отец считал самой важной — способность обращать в свою пользу почти любое изменение ситуации!

— Старый Лис нанес на карту всю имеющуюся у него информацию о передвижении отдельных родов ерзидов и устроил несколько засад в местах, где они не могли не появиться. Отран себе представляешь?

— Да, сир! — отозвался Ронни. — Городок... вернее, очень большая деревня. Стен — нет, на холме в северной части — замок... Южнее — здоровенные склады купеческой гильдии...

— Это мелочи! Так вот, туда прискакало девять сотен ерзидов. Не ушел ни один. Олаф потерял сорок четыре человека... и только ухудшил ситуацию: через два дня обозленный Алван-берз взял Хонай. И сложил на его околице холм из двух тысяч семисот голов местных жителей...

Кресло под Ронни жалобно заскрипело.

— Не дергайся! Это еще не все: Алван-берз послал к Урбану очередного посыльного. С письмом. В котором предупредил, что в следующий раз возьмет за каждого убитого ерзида не по три, а по десять морийорцев. Причем исключительно дворян! В общем, Рединсгейр принял все его условия. А его армия сопровождает наших солдат к границе...

— Простите, что перебиваю, сир, но мне кажется, что к этой войне приложил руку мой отец... — еле слышно выдохнула я.

— Я в этом почти уверен... — кивнул король. — Увы, теперь это не имеет никакого значения: Степь почувствовала свою силу, и гибель вашего отца ее уже не остановит...

Я представила себе изрубленное тело отца и закусила губу.

— Простите, что потревожил вашу рану... — помрачнел король. — Увы, орда ерзидов — это очень серьезная проблема! Они практически захватили Морийор, и останавливаться не собираются... В общем, я уверен, что тактика захвата других королевств будет той же самой...

— Значит, мне в кратчайшие сроки надо найти и Барсов, и ерзидов... — глухо буркнул Ронни.

Вильфорд Бервер утвердительно кивнул.

Муж вопросительно посмотрел на меня, и, дождавшись утвердительного кивка, повернулся к королю:

— Тогда нам с Илзе надо наведаться в Последний Приют!

Бервер выдвинул другой ящик своего стола, вытащил из него свиток и протянул его Ронни:

— Держи... Это документ, подтверждающий твой новый титул... С ним тебя пропустят куда угодно...

— Клинок его величества, сир? — тихонечко спросила я.

— Угу...

Всю дорогу до Последнего Приюта Ронни пытался меня отвлечь от мыслей об отце и рассказывал о своих путешествиях с Кузнечиком. Истории о том, как они тайно проникали в свои и чужие города отвлекали, но ненадолго. И я, решив отвлечься по-другому, вспомнила Кошмар. Вернее, мэтра Джиэро и его отношение ко мне...

Первое время испепеляющие душу воспоминания исправно вышибали из сознания любые посторонние мысли. Но когда я ощутила запахи королевской тюрьмы, я вдруг по-настоящему ощутила себя в прошлом! И впала в состояние, близкое к панике. А когда из-за поворота улицы Плача показались высоченные стены Приюта, я вдруг поняла, что ни за что на свете не слезу с лошади и не войду туда, где меня ждет эта похотливая тварь!

Попытка зажмуриться ни к чему хорошему не привела — расплывчатые образы, мелькавшие перед внутренним взором, обрели четкость и глубину, а потом я увидела лицо покойного отца и явственно услышала его голос:

— ...она — в твоем распоряжении. От рассвета и до заката. Каждый день...

— Илзе? Что с тобой, милая? — встревоженный голос Ронни, ворвавшийся в видение, оказался той самой спасительной соломинкой, которая помогла мне вернуться в реальность. — Та-а-ак... Ясно... Поворачивай коня — мы возвращаемся домой...

Мгновенно открыв глаза, я поймала взгляд мужа и тихонечко попросила:

— Не надо, я справлюсь...

Ронни набрал в грудь воздуха... и промолчал. Впрочем, то, что он хотел мне сказать, прекрасно читалось по его расстроенному лицу.

Я скользнула на грань небытия, привычно настроилась на работу, а потом негромко поинтересовалась:

— Видишь? Теперь я совершенно спокойна...

Он увидел. Но переживать не перестал. Пришлось воспользоваться 'последним' аргументом:

— Мы ДОЛЖНЫ...

Эти два слова вызывали в нем такую бурю эмоций, что я почувствовала себя виноватой. Поэтому немножечко подумала и добавила:

— Я — твоя жена. Значит, в какой-то мере, тоже Утерс...

— Ты — моя жена... — эхом отозвался он, и его глаза полыхнули такой искренней радостью, что я мгновенно забыла и про отца, и про его любимого палача...

...Ощущение тепла и счастья, подаренное мне мужем, было таким сильным, что я ушла в него с головой. И по лестнице, ведущей в подземелья Последнего Приюта, спускалась чуть ли не в припрыжку. Не обращая внимания ни на полумрак, ни на смрад, ни на удивленные взгляды сопровождавшего нас тюремщика. Правда, длилось это состояние сравнительно недолго — когда мы перешагнули порог кабинета мессира Жака Оттса, на смену ему пришло любопытство. Еще бы: увидев моего мужа, комендант королевской тюрьмы стрелой вылетел из-за стола и сложился в поясном поклоне!

Естественно, меня удивил не сам поклон, а взгляд, который ему предшествовал: мессир Оттс испытывал к Ронни уважение, граничащее с благоговением!

'Чего это он?' — удивленно поинтересовалось мое второе 'я'. И тут же заткнулось, дав мне возможность проанализировать приветствие коменданта.

— Искренне рад вас видеть, ваша светлость! Если бы я знал о вашем визите заранее, то встретил бы вас у входа...

Мессир Оттс был действительно рад! И действительно сокрушался по поводу того, что не смог встретить Ронни у входа! А еще он почему-то испытывал легонькое ощущение вины, связанное с их общим прошлым.

Последнее отчего-то резануло меня по душе, поэтому я мысленно пообещала себе при первой возможности поинтересоваться у мужа подробностями их предыдущей встречи.

Тем временем Ронни ответил на приветствие, и, повернувшись ко мне, негромко произнес:

— Мессир Оттс! Позвольте представить вам мою супругу, Илзе Утерс, графиню Мэйсс...

Додумать, почему Ронни представил меня настоящим именем, я не успела: глаза коменданта Приюта расширились, а потом в них появилось Понимание:

— Леди Илзе! Счастлив приветствовать вас в своей скромной обители! Позвольте выразить искреннее восхищение вашей самоотверженностью, умом и красотой...

'Ничего себе!' — мысленно воскликнула я, сообразив, что комендант королевской тюрьмы только что легко и непринужденно увязал название Серебряного графства, прозвучавшего в моем титуле, с недавними слухами о девушке, разговорившей убийц казначея Бадинета Ленивца! И тактично намекнул на то, что одобряет мое замужество!

'А меня интересует другое...' — подало голос мое второе 'я'. — 'Почему он так уверен, что ты не сочтешь эту фразу оскорблением? Ведь ты — девушка, а слово 'красота' в его комплименте стоит на последнем месте!'

'Наверное, потому, что он знает Ронни... А я — его жена...' — подумала я. А потом заставила себя ослепительно улыбнуться:

— Спасибо за комплимент! Рада познакомиться...

— Мессир Оттс? По ряду причин моя супруга соблюдает инкогнито, поэтому в присутствии посторонних ее надо называть леди Алиенной...

Комендант Последнего Приюта мгновенно посерьезнел:

— Спасибо за доверие, ваша светлость! Как я понимаю, вы прибыли в Приют, чтобы поработать с Тальмом Давером и его братом?

Ронни утвердительно кивнул.

— Тогда позвольте вас проводить...

...Двигаясь по коридору вслед за мессиром Оттсом, я размышляла о том, что король Вильфорд умеет окружить себя неординарными личностями. Комендант Последнего Приюта, простолюдин, почувствовавший, что дело не терпит отлагательств, с легкостью отступил от вбитых в подсознание правил поведения. И вместо того, чтобы предложить нам пообедать, повел нас в камеру, в которой содержатся интересующие нас личности! А ведь окажись на месте Ронни любой из делирийских дворян, мессира Оттса уже пороли бы его собственные подчиненные!

...Остановившись возле деревянной(!) двери, комендант Последнего Приюта позвенел здоровенной связкой ключей, и, выбрав нужный, вставил его в замочную скважину. Едва заметный скрип, потом щелчок — и дверь распахнулась. Открыв моему взгляду комнату, обставленную не хуже, чем покои для дворян в лучших постоялых дворах Элиреи. Оказавшись внутри, я удивилась еще сильнее: судя по единственному топчану, в ней изначально предполагалось содержать всего одного заключенного!

Пока я оглядывалась по сторонам и пыталась понять, зачем заключенному мебель, подсвечники и зеркала, Жак Оттс успел представить Ронни старшего из интересующих нас братьев:

— Тальм Давер по прозвищу Писака, ваша светлость...

Мужчина, содержащийся в таких 'нечеловеческих условиях', был вдвое старше Ронни. И, судя по мимическим складкам и гордой посадке головы, привык к всеобщему уважению. Однако, увидев черно-желтое сюрко, рукояти мечей, торчащие из-за плеч и услышав обращение 'ваша светлость', он почему-то дико перепугался: на его лбу и крыльях носа выступили капельки пота, а на виске запульсировала жилка.

— Д-добрый день, ваша светлость! Д-добрый день, леди... Ч-чем могу быть п-полезен?

Мгновенно оценив его состояние, Ронни угрюмо свел брови у переносицы:

— У вас есть жалобы на содержание или отношение?

— Н-нет, ваша светлость!!!

— Вы сомневаетесь в том, что ваше пребывание в этих стенах — лишь следствие заботы о вашей жизни?

— Н-нет, ваша светлость!!!

— Тогда почему вы меня боитесь? Вы — важный свидетель, благодаря которому в ближайшем будущем будет раскрыто серьезнейшее преступление. Значит, вы вправе рассчитывать на благодарность его величества...

— Я п-понимаю, ваша светлость... П-просто в-вы — и т-тут...

— Я не такой страшный, как кажется... — усмехнулся Ронни и сделал шаг в сторону, пропуская мимо себя стражника с табуретом.

— Куда ставить, ваша светлость? — поинтересовался воин.

— Поближе к топчану... — вместо Ронни ответила я...

...Погрузить Тальма Давера в транс удалось без особого труда — поверив в то, что пытать его никто не собирается, мужчина расслабился. Как физически, так и морально. Причем настолько сильно, что рухнул в состояние небытия еще до того, как я установила с ним полноценную связь. И почти без всякого принуждения начал вспоминать.

А спустя пару минут, отметив слишком четкие формулировки и слишком яркие образы, я поинтересовалась его профессией. И, услышав ответ, расплылась в торжествующей улыбке: он оказался писарем! А, значит, обладал великолепной зрительной памятью. Следовательно, нам оставалось только извлечь из нее нужные воспоминания, а потом суметь ими воспользоваться...

...Описание того, кто упоминал о Снежных Барсах, получилось ярким и очень зримым: не знаю, как Ронни, а я без труда представила себе его лицо, фигуру и даже пластику. Мало того, я наверняка смогла бы его узнать. Даже с учетом того, что в таверне он был в образе.

Почему в образе? Да потому, что шрам, созданный при помощи рыбьего клея, немного, но отличается от настоящего. Волосы, выкрашенные отваром огнецвета, в свете лучин иногда отдают зеленью. А пластику движений и кое-какие привычки изменить на время невозможно.

В общем, последние полчаса работы я убила на то, чтобы избавить описание от всего наносного. И... одновременно старалась понять, каким образом Ронни рассчитывает найти этого человека среди десятков тысяч горожан. Увы, никаких идей в голову не лезло, поэтому, выведя Тальма Давера из транса и погрузив его в обычный сон, я устало потерла глаза и повернулась к мужу:

— Описание — есть... А что дальше? Бегать по постоялым дворам?

Ронни аккуратно положил перо на стол, попытался вытереть заляпанные чернилами пальцы, потом посмотрел на меня и... ехидно улыбнулся:

— Неа! Есть способ получше... Поехали...

Глава 36. Граф Дартэн Ратский.

Поворот вправо... Плавное движение рукой от бедра в сторону... Изящный поклон... Короткий шаг... — ладная фигурка королевы Мелисенты легко и непринужденно порхала вокруг своего партнера, вплетая в создаваемый им рисунок танца свои кружева.

Черный костюм мэтра Ласбена... Белоснежное платье ее величества... Желто-золотой пол... Пальцы музыкантов, перебирающие струны... — стоило прищурить глаза и позволить себе раствориться в этом рисунке, как танцевальный зал превращался в колосящееся поле, над которым черный коршун атаковал отбившуюся от клина лебедушку.

Отчаянный рывок влево... скольжение-уход от атаки неутомимого крылатого охотника... и одно из белых крыльев, только что с легкостью разрывавшее небесную синь, вдруг наткнулось на крыло неутомимого охотника — и гордая, чувственная птица, кувыркаясь на лету, устремилась к земле...

Удар вдогонку... За ним еще и еще... Все ускоряющееся падение... А когда до земли осталось всего ничего, из ниши, в которой сидели музыканты, раздался тревожный рокот барабана.

Последний взмах здорового крыла, последняя попытка вернуться в небо — и изломанная фигурка танцовщицы обессиленно опустилась на колени в самом центре зала. А на ее белых 'перьях' невесть откуда появились капли крови...

...Алые пятна, возникшие на белом платье, сорвали Дартена с места. Выхватив из ножен меч, он вылетел из-за портьеры... и обескуражено остановился, увидев в руке мэтра Ласбена небольшую кисточку из конского волоса!

Король, заметив его эскападу, недовольно нахмурился, а потом повернулся к жене:

— Великолепно! Дорогая, ты бесподобна! У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение!

— Спасибо... — потемнев от гнева, прошипела королева. И уставилась на Ратского: — Граф Дартэн? Что вы здесь делаете?

— Я искал короля Бадинета, ваше величество!

— Здес-с-сь? — прошипела королева. — В моем танцевальном зале? Вы же знаете, что я не люблю, когда на меня смотрят посторонние!

— Прошу прощения, ваше величество, но новости, которые я только что получил, требуют немедленной реакции вашего венценосного супруга!

Мелисента Нардириен топнула ножкой, сорвалась с места, и, обдав Дартэна запахом дорогих благовоний, вылетела в коридор...

— Мда... — хмуро пробормотал король. Потом перевел взгляд на преподавателя музыки и танцев, старающегося изобразить статую и едва заметно шевельнул пальцами: — Мэтр Ласбен? Вы и ваши люди... свободны...

Танцор сложился пополам, потом выпрямился, и, подхватив со стула щегольский черный плащ, протанцевал к двери...

— Ну, и что там у тебя такого срочного? — проводив его взглядом, угрюмо спросил Бадинет Нардириен.

— Морийор пал, сир! — намеренно сгустив краски, буркнул Ратский. — Урбан Красивый принял ультиматум берза Алвана...

— И из-за этого ты испортил настроение моей супруге?

— Барон Орай Черр, бургомистр Фриата, утверждает, что в разговоре с ним вождь ерзидов озвучил свои следующие цели. Так вот, одна из них — Маллар...

— Между нами и Степью — Баррейр. А если он поведет армию прямо из Морийора — то Элирея... — разозлился монарх.

— Вы забыли про зиму, сир! Обрушить мосты через Алдон — дело одного часа. А переправляться через нее вплавь в такой мороз — верное самоубийство... Далее, армия Вильфорда несравнимо сильнее армии Конрада. Значит, логичнее сначала двинуть армию на Баррейр, а Элирею оставить на лето...

В глазах Бадинета Ленивца мелькнуло понимание:

— ...а Баррейр Алвану — на один зуб...

— Именно!

Монарх тут же оказался на ногах:

— Ладно, пошли ко мне: я хочу посмотреть карту...

...Добравшись до кабинета, Бадинет Нардириен лично достал из шкафа нужный свиток, расстелил его на столе и сразу же ткнул пальцем в одну из черных точек на границе между Баррейром и Онгароном:

— Гарнизон Латтской крепости — утроить... Далее, в каждый крупный город Баррейра заслать дополнительных соглядатаев... Взять под контроль все тракты, ведущие к Онгарону... Поделиться с послом Конрада информацией о возможном нападении...

Почтительно следя за монаршей дланью, граф не мог отделаться от мысли, что король говорит совсем не о том: желание готовиться к войне только на своей территории неминуемо вела королевство к поражению. Будь на его месте Дартэн, он начал бы с другого: прежде, чем усиливать пограничные гарнизоны, отправил бы в Степь сотню отборных солдат, способных найти родное стойбище Вождя Вождей. И его родных. Ведь тогда возникали очень интересные возможности. Скажем, возможность стравить ерзидов с элирейцами.

Увы, Бадинет Нардириен был человеком слова. И мирный договор, некогда заключенный между Элиреей и Онгароном, напрочь лишил его и свободы маневра, и фантазии...

...Закончив описывать первостепенные задачи, стоящие перед армией и Тайной канцелярией, Бадинет Нардириен покосился на алое пятнышко Арнорда, а потом перевел взгляд на Дартэна:

— Спишись с графом Орассаром и... этим, как его...

— Томасом Ромерсом, сир?

— Да, с ним! Мне нужна вся информация о передвижениях ерзидов, которая у них есть... И которая будет!

— Как прикажете, сир! — поклонился Ратский. И опустил взгляд, чтобы король не увидел в нем досады.

— И еще: когда барон Глайр вернется в Онгарон, отправь его в Тейт , чтобы в случае необходимости он мог одинаково быстро добраться и до границы с Баррейром, и до Элиреи...

— Сделаю, сир! — кивнул Дартэн. — Думаю, что дней через десять-двенадцать он будет на месте...

— Десять-двенадцать? — задумчиво повторил король, покосился на зеленое пятно Морийора и поморщился: — А быстрее никак?

— Увы, сир...

— Ладно, через двенадцать — значит, через двенадцать... Теперь поговорим о том, как нам найти лазутчиков Алвана...

...Незадолго до полуночи, попрощавшись с его величеством, граф Дартэн вышел в коридор и удивленно уставился на сотника Зейна, подпирающего стену прямо напротив двери в кабинет:

— Что ты тут делаешь в такой поздний час?

Виллар расплылся в щербатой улыбке:

— Есть новости, ваша светлость... Хорошая и... очень хорошая! С которой начинать?

Обсуждать какие-либо новости в присутствии стражников Ратский не собирался. Поэтому взглядом приказал сотнику заткнуться. Однако тот никак не среагировал на намек и нетерпеливо поинтересовался:

— Ну, так с какой, а, ваша светлость?

Шаг вперед — и начальник Тайной канцелярии заскрежетал зубами: от Зейна пахло дешевым пивом, жареным мясом и чесноком!!!

— Ко мне в покои! Бе-е-егом... марш!!! — рыкнул он, и в глазах мигом протрезвевшего сотника появился страх.

— Простите, ваша светлость! Уже бегу!!! — взвыл несчастный, и, сорвавшись с места, понесся к лестнице...

...Виллар Зейн стоял на узенькой полоске между стеной и ковром, и старался не шевелиться. А с его носа и подбородка срывались тяжелые прозрачные капли и устремлялись в короткий полет к полу.

Капель было много, поэтому лужица, собирающаяся вокруг сапог сотника, неумолимо росла...

'Вылил на голову кувшин воды...' — мысленно усмехнулся Дартэн. Потом прошел к любимому креслу, повернул его к сотнику и тяжело опустился на сиденье: — Ты явился ко мне пьяным!!! Значит, после доклада отправишься в Башню и попросишь кого-нибудь из палачей отсчитать тебе десяток плетей...

— Как прикажете, ваша светлость... — еле слышно пробормотал мужчина и несколько раз моргнул, пытаясь убрать с глаз прядь мокрых волос.

— Вытри лицо и рассказывай! — раздраженно приказал граф и нетерпеливо постучал пальцами по подлокотникам.

Сотник не стал терять время и тут же провел по лбу рукавом:

— Новость первая: вчера вечером граф Бивер Галарад, наконец, купил Зайчика...

— Зайчика? — удивленно переспросил Дартэн.

— Ну, вы же приказали его переименовать!

— Да, но... Зайчик?

— А чем плоха такая кличка, а, ваша светлость? — усмехнулся Зейн. — Он белый? — Белый! Уши есть? Есть...

— Ладно, пусть Зайчик! А что он собирается с ним делать?

Из коридора раздался какой-то шум, и мгновенно посерьезневший сотник тут же сорвался с места. Два длинных прыжка, рывок за ручку двери — и в комнату ввалился перепуганный адъютант:

— Ваша светлость! Карета подана!

— Карета?

— Вы... это... собирались ехать домой...

— Я передумал... — буркнул граф, жестом отослал воина и уставился на Виллара Зейна:

— Ну и?

— Послезавтра Зайчика доставят в Маллар...

Ратский откинулся на спинку кресла и довольно потер ладони друг об друга:

— Отлично... Вторая новость не хуже?

— Лучше, ваша светлость! Сегодня утром Фирол Серебряная Струна добрался до охотничьей заимки графа Бейля...

— У него получилось?! — недоверчиво спросил граф.

— Да, ваша светлость!

Дартэн поднял перед собой правую руку и медленно сжал пальцы в кулак:

— Ну, все!!! Вот они где теперь... понял?!

Глава 37. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Томас не обманул — рыбу в 'Тихом Омуте' жарили бесподобно. Однако, вместо того, чтобы наслаждаться вкусом тающей на языке головни , я проглатывал кусок за куском и на пару со своим бывшим оруженосцем рассказывал Илзе о самых известных школах боевых искусств Элиреи.

Забавных историй об учениках Фалько Рубаки, Низала Финта и Гердера Пики мы знали предостаточно. И рассказывали их в лицах, ничуть не хуже, чем бродячие артисты. Подавальщицы, бегающие от нашего стола на кухню и обратно, покатывались с хохоту, а Илзе... Илзе едва заметно улыбалась. И изредка прикасалась бедром к моему бедру, намекая на то, что понимает, ради чего я валяю дурака.

Впрочем, как только в таверну ввалился сотник Арес Озорник, от нее словно повеяло холодом — видимо, поняв, что скрытни уже собрались, она настраивалась на работу.

Я тут же прервал очередной рассказ, жестом подозвал к себе подавальщицу и поинтересовался, сколько мы должны. Девушка пошла красными пятнами и промямлила, что 'для Утерса Законника и его спутников ужин в 'Омуте' всегда бесплатный'...

...Всучить деньги хозяину удалось с большим трудом — обаятельный толстячок убеждал меня в том, что моя деятельность умножает его доходы, и что на моем появлении в его заведении он заработает больше, чем на паре возов проданной рыбы. В общем, для того, чтобы его переубедить, мне пришлось нахмуриться.

Сообразив, что я начинаю злиться, упрямец тяжело вздохнул, обреченно вытянул перед собой пухленькую ладошку и уставился на упавшие в нее монеты так, как будто я расплачивался за ужин не серебром, а кружками, вылепленными из глины. Впрочем, стоило мне выйти из-за стола, как он сорвался с места и понесся к входной двери. Открывать...

...В здоровенную комнату, предназначенную для инструктажа патрулей, набилось человек шестьдесят. И ни один из них не выглядел воином. Попрошайки, воры, вышибалы, мастеровые, торговцы, купцы. А еще — девки с постоялых дворов, прехорошенькие служанки и камеристки. И вся эта толпа не только выглядела, но и пахла в точном соответствии с выбранными образами! Впрочем, иначе и быть не могло — сотрудники Внутренней стражи и Тайной службы, работающие на улице, были обязаны вписываться в тот круг общения, в который их внедрили.

Пересчитав их по головам, я невольно хмыкнул: по уверениям Томаса, достаточно быстро он мог собрать только тех, кто находился на службе. Значит, людей, наблюдающих за тем, что происходит на улицах столицы, было как минимум вдвое больше! Солидное число для не такого уж и большого города...

..Увидев нас, сотрудники Тайной службы и Внутренней стражи мгновенно прекратили разговоры и поздоровались. Так, как того требовали их образы.

Смотрелось это довольно интересно: 'простолюдины' кланялись униженно, а 'купцы' и 'приказчики' — с достоинством. 'Попрошайки' испуганно вздрагивали и горбили спины так, как будто ожидали удара плетью, а двое 'вышибал' тупо хлопали ресницами, 'пытаясь сообразить', не пора ли согнуть бычьи шеи. Девки с постоялых дворов отвешивали поясные поклоны, а, выпрямившись, прогибались в пояснице. Так, чтобы сквозь тоненькое полотно их сарафанов начинали просвечивать соски. Камеристки, служанки, 'отправленные за покупками' и швеи вели себя приблизительно так же, но с поправкой на свое 'происхождение': приседая в реверансе, ослепительно улыбались, стреляли глазками и замирали. Чтобы мы как можно лучше рассмотрели содержимое их декольте...

Оценив их старания, Илзе незаметно ткнула меня в бок и тихонечко спросила:

— Нравится?

Ревности в ее взгляде я не почувствовал. Однако шутить не стал:

— Для меня существуешь только ты...

Взгляд, полный страсти и любви, вдох, приподнявший грудь, прикосновение язычка к губам — и я задохнулся от накатившего на меня желания!

Почувствовав мое состояние, Илзе улыбнулась и... помрачнела. Видимо, снова вспомнив об отце. Я сжал кулаки... и заметил, что в глазах хозяйки тех самых прелестей, из-за которых я на мгновение забыл о цели своего появления в здании Тайной службы, промелькнуло что-то вроде профессионального интереса к моей супруге.

'Работа у них такая — все видеть и все замечать...' — хмуро подумал я. И, услышав начальственный рык Тома, превратился в слух:

— Дамы и господа! Графу Утерсу требуется ваша помощь...

Взгляды скрытней тут же скрестились на мне. Пришлось брать инициативу в свои руки:

— Здравствуйте... То, что вы услышите или увидите в этой комнате, является государственной тайной... Соответственно, любое упоминание об этом будет считаться преступлением против короны и дискредитацией его величества... Объяснять последствия вашей болтливости я не буду — вы о них знаете не хуже меня...

— Законник... — шевельнулись губы камеристки. А полные губы изогнулись в улыбке. Впрочем, меня это нисколько не задело, так как она смотрела на меня с уважением...

— Сейчас я зачитаю вам описание разыскиваемого нами лица. Если вам покажется, что в этом описании вам знакомо хоть что-то, обязательно скажите. Если чего-то не поймете или не расслышите — переспрашивайте, не стесняйтесь!

— Скажем, ваша светлость! — подал голос один из вышибал. — И не постесняемся... Зачитывайте...

Я достал свиток, неторопливо его развернул, зачем-то посмотрел на Илзе... и, увидев, как она смотрит на скрытней, успокоился — она работала. Значит, нашла в себе силы отвлечься от воспоминаний...

...— Мужчина лет тридцати пяти-сорока... Ростом мне по плечо... Худощав... Легок... Довольно быстр... Волосы предположительно светлые, собраны в хвост длиной почти до плеч... Лоб узкий, испещрен глубокими вертикальными морщинами... Брови — густые, сросшиеся на переносице. На правой — еле заметный шрам, похожий на наконечник охотничьей стрелы, направленный вниз... Нос — тонкий, с едва заметной горбинкой. На левой ноздре — родинка... Усы — густые, ухоженные. Кончик правого — кажется обслюнявленным. Постоянно скручен и загнут вверх... Короткая, аккуратно подстриженная бородка. Линия роста волос на щеках начинается довольно низко, приблизительно во-о-от здесь... Уши — маленькие, без мочек. Верхний край — на уровне глаз... Губы — тонкие, сильно обветренные... Когда улыбается, видны не только зубы, но и верхние десна... Правый клык наполовину обломан... Кожа лица — обветрена и покрыта легким загаром... Родинок, кроме той, что на носу, еще две — на левом виске и на левой скуле... Глаза посажены довольно близко. Белок чуть желтоват, а радужка — темно-коричневая...

...Чем дальше я читал, тем с больше вытягивались лица стоящих передо мной скрытней: люди, умеющие и смотреть, и видеть, понимали, сколько потребовалось труда, чтобы составить такое подробное описание. А когда я перешел к привычкам и мимике, в глазах стоящего прямо передо мной 'вышибалы' появилось недоверие:

— Простите, что перебиваю, ваша светлость, но вы уверены, что он двигает плечом именно так, как вы показали?

Я утвердительно кивнул:

— Уверен. И в том, что крутит ус именно средним и большим пальцем — тоже...

— С ума сойти... — выдохнул скрытень и потрясенно замолчал.

Продолжать чтение я не стал, увидев, что в правом дальнем от меня углу шевельнулся один из 'купцов':

— Ваша светлость! Мне кажется, я его узнал... Если я не ошибаюсь, то это — Эльдар Шаррен, один из помощников барона Карла Эйдиара. Только волосы у него темные. И... я не видел, чтобы он когда-нибудь собирал их в хвост...

— Да он это! Совершенно точно! — тут же воскликнула одна из 'камеристок'. — У него еще косой шрам над левым соском! И пупок такой уродливый...

Скрытни грохнули. Некоторые, самые любопытные, тут же принялись выяснять, где и когда девушка умудрилась рассмотреть такие интересные подробности, а один из приказчиков поинтересовался размерами мужского достоинства. В общем, для того, чтобы их унять, мне пришлось рявкнуть:

— Тихо!!!

В комнате тут же установилась мертвая тишина.

— Вы двое — останьтесь. Остальные могут быть свободны...

...Ошибки быть не могло — человек, беседовавший о Барсах в таверне 'Пламя и Пепел', был правой рукой Эйдиара: оба скрытня, погруженные в состояние небытия, вспомнили его черты до мельчайших подробностей. Девушка — так вообще выдала такие подробности его характера, что я, представив себе его личность, угрюмо набычился: человек, беззаветно преданный своему хозяину, не мог выполнять поручения другого! Значит, приказ о сбросе ложной информации, полученный им от барона Карла, исходил либо от короля Онгарона, либо от начальника Тайной канцелярии!

Логики подобного поступка я не понимал. Но не верить скрытням у меня не было никаких оснований. Поэтому, дождавшись, пока Илзе сотрет из их памяти воспоминания о своих манипуляциях с их сознанием, я попрощался с Томом, подхватил супругу под локоток и практически поволок ее на конюшню.

Илзе не сопротивлялась — видимо, ее, как и меня, мучили неприятные предчувствия...

...До королевского дворца мы долетели галопом, и, спешившись рядом со знакомой дверью, чуть не сбили с ног выскочившего из нее воина. Висевший за его спиной щит сам собой оказался на левой руке, правая рванула из ножен меч... и... замерла на полпути к тому месту, где я только что находился.

— Простите, ваша светлость, не узнал! — виновато воскликнул он через мгновение. После того, как ощутил шеей острие моего метательного ножа.

Еще несколько мгновений тишины — и еще одна фраза:

— Вы... можете пройти...

Илзе еле слышно фыркнула, ласково провела ладошкой по моей спине, и, не дожидаясь, пока я уберу клинок в ножны, скользнула в освещенный факелами коридор. Я, естественно, рванул следом...

...Короля в кабинете не оказалось — по словам графа Тайзера , возникшего в коридоре буквально через пять минут после нас, его величество находился в покоях королевы. И собирался задержаться у нее до утра!

— Впрочем, если дело не терпит отлагательств, то я могу передать ему, что вы его ждете... — пробормотал граф, увидев, что я нахмурился...

— Будьте так любезны... — учтиво поклонился я. — И передайте ее величеству мои искренние извинения...

Пообещав, что непременно передаст, камерарий его величества сорвался с места, и довольно быстро для своей комплекции скрылся за ближайшим поворотом...

...Вильфорд Бервер вошел в кабинет минут через пятнадцать. И, прикрыв за собой дверь, вопросительно уставился на меня:

— Слушаю!

— Ваше величество! Я практически уверен, что никаких Барсов в Арнорде не было и нет. И что слух об их появлении — это дезинформация, сброшенная нам неким Эльдаром Шарреном, помощником посла Онгарона в Элирее. Кто стоит за этим сбросом, и для чего ему понадобилось нас дезинформировать, я пока не знаю. Но выясню... Надеюсь, к завтрашнему утру...

На виске Вильфорда Бервера запульсировала жилка, а пальцы правой руки обхватили рукоять парадного меча:

— Вот оно как, значит...

— Мы... чего-то не знаем, сир? — взяв меня за руку, спросила Илзе.

— Да, леди! Сегодня ночью из замка Вэлш похитили вашу матушку...

Я непонимающе вытаращил глаза:

— Из нашего замка? Похитили?! Как?!!!

Бервер криво усмехнулся:

— Сегодня утром королева Галиэнна сказалась больной и не вышла к завтраку. Шевалье Рутису, явившемуся ее осмотреть, показалось, что ее голос, раздающийся через дверь, звучит как-то не так. Он тут же отправился к леди Камилле и поделился своими сомнениями. Через некоторое время в покои королевы ворвался десяток воинов. Увы, девушка, выдававшая себя за Галиэнну, успела выбраться в открытое окно и забраться на крышу донжона...

— Ни одна девушка, за исключением Айлинки, не удержится на стене нашего замка и мгновения! — воскликнул я. — Да еще и зимой!

— Как видишь, эта смогла... — угрюмо буркнул король. — А еще она зарубила двоих ваших воинов... Тех, кто первыми взобрался на крышу...

Я заскрипел зубами.

— Увы, взять ее живой не удалось — когда за ними поднялись остальные, девушка была уже мертва... Выпила яд...

— Что за девушка, сир? — сквозь стиснутые зубы процедил я.

— Певичка из труппы Фирола Серебряной Струны... И весьма неплохо подготовленный лазутчик... Увы, догнать труппу не удалось: они выехали из долины еще вечером, совершенно спокойно миновали Каменюгу и пропали где-то в графстве Бэйль...

— Это Ратский, сир! — одновременно воскликнули мы. И одновременно замолчали.

— Теперь и я так думаю... — криво усмехнулся король. Потом посмотрел на мою супругу и вздохнул: — Видимо, ваши возможности, леди Илзе, произвели на него слишком сильное впечатление...

— Теперь так думаете? — уточнил я.

— Ну, до вашего появления я был уверен, что это — дело рук Иаруса Рендарра... Однако сейчас понимаю, что это не так: если бы Фирол работал на Ночной двор Делирии, то должен попытаться бы убрать леди Даржину и Аньянку Нейзер...

Король сделал небольшую паузу, устало потер глаза и добавил:

— Коэлину Рендарру тоже не до нас: сразу после коронации он отдал приказ о передислокации Медведей к северной границе Делирии. По слухам, он собирается начать войну с равсарами...

— Удержать в плену мою мать достаточно сложно... — негромко буркнула Илзе. — Тем более, что, по словам графа Логирда, на днях в Вэлш должны доставить ее старшего сына. В общем, я не удивлюсь, если вскоре она вернется в замок Красной Скалы вместе со своими похитителями...

Вильфорд Рендарр задумчиво посмотрел на нее:

— Если Фирол работает на Тайную канцелярию, то получил подробнейшие инструкции о том, как надо перевозить Видящую...

— Нацепить на голову черный мешок и не давать говорить... — кивнул я. — Мы ему сами и подсказали!

Ноготки жены впились мне в ладонь, и я зажмурился, пытаясь справиться с подступающим бешенством.

— Что ж... Я немедленно напишу письмо Бадинету и потребую от него...

— Не стоит, сир... — забыв о том, что перебиваю сюзерена, рыкнул я. — У нас нет доказательств! Ратский упрется, и... О!!! Кажется, я кое-что придумал...

Глава 38. Принцесса Илзе.

Три из четырех сине-зеленых платьев, найденных для меня бароном Ларэ, либо слишком выцвели, либо оказались трачены молью. Два из них — так сильно, что расползались от малейшего прикосновения. Зато четвертое, жутко пропахшее лавандой, выглядело именно так, как было надо: правый рукав 'украшала' россыпь еле заметных дырочек, шнуровка корсета и кружева отливали зеленью, а фасон вышел из моды еще в те годы, когда Даржину Нейзер только отняли от материнской груди.

Увы, его хозяйка была на голову ниже меня и не обладала ни одной из тех выдающихся достопримечательностей, которые так радуют глаз мужчины. В результате платье обтягивало мои бедра, как перчатка — руку, из-под неплотно сошедшейся шнуровки можно было увидеть кожу спины, а слишком короткий подол позволял всем желающим любоваться моими щиколотками. Еще хуже дело обстояло с декольте: оно приподнимало грудь чуть ли не до подбородка и открывало аж до самых ареол.

'Полюбовавшись' на меня в зеркале, служанка, помогавшая мне одеваться, сокрушенно вздохнула, и, не дожидаясь моего решения, потянула за только что завязанный шнурок.

— Не надо... Оно подходит! — буркнула я. И попросила позвать 'его милость...', а самой обождать в коридоре...

...Увидев меня в образе баронессы Рошер, Ронни вытаращил глаза и отрицательно замотал головой:

— Нет! Только не в этом платье! В нем ты... э-э-э...

— Почти голая?

— Ну-у-у... что-то вроде... — смутился он.

— А, поняла: я похожа на продажную женщину! — прочитав в его глазах то, что он постеснялся озвучить, усмехнулась я. Потом изменила посадку головы, выпрямила спину, восторженно захлопала ресницами, а потом 'увидела его' и потупила взгляд: — А так?

Муж помрачнел:

— Теперь — точь-в-точь провинциалка, только что въехавшая в столицу и сообразившая, что нравится мужчинам... Но все-таки...

— ...это платье открывает слишком многое?

— Да, милая... Я умру от ревности... — честно признался он.

Я подошла к нему вплотную, приподнялась на цыпочки и поцеловала в подбородок:

— Я — твоя, любимый! И буду только твоей...

— Все равно буду ревновать... — прижав меня к себе, вздохнул Ронни. — Ты безумно красивая! И сведешь с ума любого мужчину...

— Только в этом платье, или вообще? — ехидно поинтересовалась я.

— Вообще... — пылко воскликнул мой супруг и... вздохнул: — Сейчас ты скажешь, что в таком случае нет особой разницы, что одевать...

— Черноволосая, полногрудая, с узкой талией и неширокими бедрами... — процитировала я недавнюю речь барона Ушера, выскользнула из его объятий и на всякий случай продемонстрировала свежеокрашенный локон. — Волосы — черные... Грудь и талия, вроде, тоже подходят под описание... А платье идеально укладывается в образ, который ты для меня придумал: в нем я выгляжу девицей, сбежавшей в Маллар в первом попавшемся платье, найденном в бабушкином сундуке...

— Мужчины почти не обращают внимания на одежду. Если она, конечно, есть... — буркнул Ронни. — А с таким декольте, как у тебя, они будут видеть только твою грудь...

Заметив в глазах у мужа первые признаки пробуждающегося желания, я демонстративно шагнула назад и отрицательно помотала головой:

— Ронни! Тебе пора ехать...

— Д-да... Я знаю... Просто...

— Я тебя тоже очень люблю...

Муж сокрушенно вздохнул, заставил себя отвести взгляд от моей груди и уставился на носки моих туфелек, торчащие из-под подола:

— Может, все-таки, поищем другое платье?

— Сейчас? — я взглядом показала на темное окно. — Где?

Ронни подумал и угрюмо вздохнул:

— Ты опять права... А...

— ...как я буду себя в нем чувствовать? — поняв, о чем он подумал, спросила я.

— Угу...

Я посмотрела на себя в зеркало, вспомнила, как изображала леди Лусию и улыбнулась:

— Образ отыграть смогу...

Разницу между 'буду чувствовать' и 'смогу отыграть' Ронни усек мгновенно. И, помрачнев еще сильнее, еле слышно пробурчал:

— Как же я ненавижу слово 'долг'!!!

— Зря... — ласково прикоснувшись к его руке, сказала я. — Твой Долг привел тебя ко мне... Мой — заставил меня сбежать из Свейрена... Дальше продолжать?

— Я...

— Я тоже... Езжай: все будет хорошо...

...Провожать Ронни до выхода с постоялого двора я не стала — в шубе было бы слишком жарко, а без нее... чревато непредсказуемыми последствиями. Поэтому, задвинув засов на входной двери, я вернулась к зеркалу и занялась своим лицом.

Нарисовать образ провинциалки, слышавшей о косметике только то, что ею пользуются все придворные дамы, оказалось совсем несложно: я подвела брови чуть гуще, чем требовалось, 'перестаралась' с количеством румян и накрасилась как можно ярче. А вот клеить мушки я не стала: судя по рассказам барона Ларэ, влюбляться баронессе Янине было не в кого — за последние восемь лет в их родовой замок приезжали только мытари...

'Леди Янине вот-вот исполнится девятнадцать, а как она выглядит, не знают даже их соседи! За пределы лена она никогда не выезжала, а друзей у них нет...' — утверждал посол Элиреи в Онгароне. — 'Поэтому если цвета вашего наряда будут выдержаны в сине-зеленых тонах, а на одежде ваших сопровождающих будут нашиты гербы Рошеров, вас обязательно примут за нее...'

Не верить графу Ушеру у меня не было никаких оснований — за десять дней, потребовавшихся нам с Ронни для того, чтобы добраться от Арнорда до Маллара, он умудрился проделать всю подготовительную работу. Причем так добросовестно, что нам осталось только действие. Информация, одежда, карета, 'подводки' — все, что требовалось для реализации планов Ронни, появлялось в нужном количестве и точно в срок. А ведь он отталкивался от сухой и не особенно подробной инструкции...

'Глава любого посольства обязан быть воином, дипломатом и лазутчиком...' — философски подумала я. И криво усмехнулась, вспомнив о еще одном после. Вернее, о нашей с ним последней встрече...

...Дверь кареты бесшумно распахнулась, и я удивлено уставилась на бесформенное темное пятно, вдвигающееся внутрь. Приглушенный выдох, еле слышное сопение, скрип подножки — и в дальнюю от меня стену уперся свернутый в трубу ковер.

— Илзе, это мы... — опустив на пол свой конец 'кокона' и забравшись в карету, запоздало 'успокоил' меня Ронни.

— Я догадалась... — прошептала я в ответ. И, заметив, что он потянул за бахрому, сдвинулась в противоположный угол...

...Бесчувственное тело, вывалившееся на сидение, всхрапнуло и со всего размаху ударилось лицом о мои колени. Ронни буркнул себе под нос что-то невразумительное и бесцеремонно рванул тело за ворот ночной рубашки. Рывок получился сильнее, чем нужно — тело клацнуло зубами, потом придушенно всхрапнуло и застонало. А из уголка полуоткрытого рта на мою юбку потекла струйка слюны!

Брезгливо поморщившись, я помогла Ронни усадить его вертикально и... пересела на сидение напротив — карету здорово мотало на поворотах, а получать головой по коленям у меня не было ни какого желания...

Всю дорогу до здания Тайной службы Элиреи тело мотало из стороны в сторону, и в какой-то момент я вдруг поймала себя на мысли, что представляю себе те удары, которым его можно 'приголубить'! Удар кинжалом между вторым и третьим ребром. Навершием его рукояти в висок. Заколкой для волос — в глаз. Кулаком в кадык!

Поймала — и поняла, что хочу видеть, как будет умирать этот мужчина!

Жестоко? Почему? Ведь благодаря его исполнительности моя мать оказалась в руках похитителей! Тех, которые рано или поздно начнут добиваться от нее покорности...

Мысли о том, как именно они будут этого добиваться, заставили меня вспомнить о некоторых пристрастиях мэтра Джиэро, потом — о нем самом, и к моменту, когда карета остановилась, я мечтала только об одном: чтобы подозрения Ронни оправдались. И у меня появилась причина забрать жизнь барона Эйдиара...

...— Мне обязательно выходить? — распахнув дверь кареты, спросил меня Ронни.

— А? Что? Откуда? — не сообразив, что он имеет в виду, спросила я.

— Ну, из комнаты, где ты будешь с ним работать...

Я заставила себя отвлечься от мыслей о мести и утвердительно кивнула:

— Придется: дым ушеры далеко не безвреден...

— Хорошо... Тогда, как решишь привести его в сознание — позови: я достану иглы... — буркнул Ронни и выпрыгнул наружу...

...Комната, любезно предоставленная нам Томасом Ромерсом, насквозь пропахла дымом: то ли ветер задувал в трубу, то ли поленья в камине были слишком сырыми. В общем, палочку ушеры пришлось подносить к самому носу барона...

...Первые признаки того, что его проняло, появились через три с лишним сотни ударов моего сердца: его дыхание стало еще поверхностнее и тише, чем было, а на крыльях носа выступили капельки пота. Выждав еще пятьдесят ударов, я позвала Ронни, и, не дожидаясь, пока он начнет доставать иглы, негромко заговорила:

— Жар от камина согревает твои ноги... Ты чувствуешь тепло... Стопы расслабляются и тяжелеют... Тебе приятно, и не хочется ни о чем беспокоиться...

Карл Эйдиар ушел в небытие прямо из сна. Легко, без всякого сопротивления. И, наверное, воспринимал меня, как часть своего сновидения — на его лице играла счастливая улыбка, а вокруг уголков глаз появились лучики морщинок. На все мои вопросы он отвечал предельно подробно и с удовольствием... А я... я слушала их без удовольствия. Вернее, с плохо скрываемой ненавистью. Ибо догадка Ронни оказалась верна — никаких Снежных Барсов в Арнорде не было: информация об их появлении была сброшена Карлом Эйдиаром по распоряжению графа Дартэна Ратского. В точном соответствии с подробнейшей инструкцией.

Полчаса на выяснение подробностей, еще полтора — чтобы разобраться с остальными задачами, над которыми работал посол — и я пришла к выводу, что он — обычный исполнитель. Вассал, выполнивший приказ своего сюзерена.

Мстить исполнителю за то, что он добросовестно выполнил свой долг, было глупо. Не мстить — обидно. Поэтому я нашла компромисс. И сделала из него полноценную личину. Резонно рассудив, что управляемый посол пусть дружественного, но все-таки другого государства Берверу не повредит...

...— Мда... — ошалело выдохнул король, выслушав мои соображения. Потом растерянно посмотрел на Ронни и по-мальчишески почесал затылок. — И как, по-вашему, я должен на это реагировать?

Ронни пожал плечами, а я, вымотавшаяся до предела и надышавшаяся ушеры, взяла и ляпнула:

— А что, второго Серебряного графства у вас уже нет?

Король поперхнулся, посмотрел на меня, как на юродивую, а потом расхохотался:

— Нет, леди Илзе! Но я обязательно найду для вас что-нибудь не менее стоящее...

— Здорово... — ухмыльнулась я. Потом прикрыла рот ладонью и зевнула.

— Не спали всю ночь... — констатировал монарх. — Оба...

— Зато выяснили, кто приказал распространить этот слух, сир! — буркнул Ронни.

— Ну, и что ты собираешься делать теперь?

— Поеду в Маллар, сир...

— Пое-ДЕМ в Маллар! — перебила его я. — Без моей помощи ты не обойдешься...

— А как же ерзиды? — поинтересовался его величество.

Ронни набычился:

— Простите, сир, но мне кажется, что вы невнимательно слушали мой рассказ: граф Ратский приказал барону Эйдиару в кратчайшие сроки собрать информацию об изменениях в организации караульной службы, как в городе, так и в королевском дворце, о новой структуре Тайной службы Элиреи и обо всех перемещениях отдельных подразделений армии нашего королевства. Не знаю, как вы, а я считаю, что все три этих приказа не соответствуют духу мирного договора, заключенного между Элиреей и Онгароном...

— То есть ты считаешь, что Онгарон может ударить нам в спину? — ничуть не удивившись такому выводу, спросил король.

— Я этого не исключаю. Поэтому хочу разобраться, не стоит ли за Ратским Бадинет Нардириен...

— До того, как станет слишком поздно... — поддакнула ему я.

Вильфорд Бервер задумчиво постучал пальцами по подлокотникам:

— С тобой трудно не согласиться... Что ж, езжай. Только перед тем, как выехать, подумай, чем тебе может помочь барон Ушер...

— Барон Ушер, сир? — переспросил Ронни.

— Ты — Клинок его величества! — усмехнулся король. — Значит, обязан использовать все возможности своего положения...

'Мой муж — Клинок короля Элиреи...' — глядя на себя в зеркало, повторила я вслух. — 'Третий за все время ее существования...'

...Удар, за ним — три, долгая пауза и еще один. Условный знак, известный только Ронни, мне и сопровождающим нас воинам. Услышав его, я вскочила с табурета, придержала чуть не вывалившуюся из декольте грудь, подхватила с кровати шубу, и, запахнувшись в нее, подошла к двери:

— Кто?

— Это я, Нодр, ваш-мл-сть! Карета подана, значица... Изволите, эта-а-а, спуститься, или ышшо рано?

'Значица, эта-а-а, ышшо...' — мысленно повторила я и мстительно усмехнулась: три этих слова означали, что граф Ратский только что подъехал к постоялому двору 'Кабанье рыло'!

Чем он будет заниматься следующий час, я прекрасно знала — благодаря стараниям барона Ушера, начальник Тайной службы должен был ждать появления некоего Груздя, одного из глаз Эгера Костлявого, обещавшего продать ему информацию о потайном ходе под стенами Арнорда.

'Он повелся! Теперь все зависит от Ронни...' — подумала я и заспанно промычала:

— Фроську ко мне позови... Пора ехать, а вещи еще не собраны...

...Уложив в сундук мой дорожный костюм, Фроська навесила на него здоровенный замок, потом посмотрела на меня... и принялась слоняться по комнате, выполняя полученные ранее указания.

Смотреть, как она мечется из угла в угол, целенаправленно задевая широченным задом за стол и периодически роняя табурет, мне быстро надоело. Поэтому я, стараясь не помять платье, уселась на край кровати, закрыла глаза и ушла в прошлое. Чтобы невесть в который раз перепроверить, правильно ли наложена личина на мою невольную помощницу.

В принципе, особой необходимости в этом не было: согласно инструкции, барон Ушер нанял для меня не кого попало, а уроженку Бенора , приехавшую в Свейрен сравнительно недавно. В результате в памяти Фроськи я почти ничего не меняла — внушила ей воспоминания о том, что я наняла ее в родном городе, добавила кое-какие воспоминания о дороге и убрала все то, что она помнила о восьми месяцах столичной жизни.

Кусок настоящего — ее жизнь с момента реального найма и до момента выезда из 'Берлоги старого Сида' — я собиралась стереть в карете, по дороге в 'Кабанье рыло'. Рассчитывая на то, что после этого память моей служанки будет в точности соответствовать той легенде, которую придумал для нее муж...

...Рев Молота, раздавшийся в коридоре, заставил меня выскользнуть из состояния небытия и вслушаться в то, что он орет:

— Ваша милость! Сундук спускать, али как?

'Отт прискакал!!!' — перевела я. — 'Значит, у Ронни все получилось!!!' ...Небрежное движение рукой — и Фроська, повинуясь повелительному жесту 'хозяйки', тут же распахнула входную дверь:

— Ее милость сказала, шоб забирали...

Пока Нодр носился туда и обратно, я на всякий случай справила нужду в ночную вазу, и, почувствовав себя во всеоружии, спустилась во двор...

...Увидев голову кабана, прибитую на дальней стене Дворянского зала, я — провинциальная дворянка, не представлявшая великолепия столицы, — ошалело замерла и вытаращила глаза. И сделала это без особого внутреннего сопротивления: чтобы обойти закон и создать точную копию зверя, изображенного на вывеске, неизвестный 'мастер' взял голову далеко не самой крупной свиньи, обклеил ее резаным конским волосом и впихнул ей в пасть два громаднейших куска обточенной и отполированной кости. Со временем часть волос отвалилась, кожа, пропитанная какой-то бальзамирующей дрянью, начала отливать черным и напоминать чешую — и в результате кабан стал похож на огромную волосатую змею, из пасти которой торчат рога только что проглоченного буйвола.

Видимо, хлопающие ресницы и приоткрытый рот выглядели достаточно убедительно, так как из небольшой ниши, расположенной одесную от меня, раздалось еле слышное фырканье. Я 'вспомнила', что в моих жилах течет голубая кровь, натянула на лицо выражение вселенской скуки, приподняла одну бровь и нарочито медленно повернула голову направо.

В отличие от меня, лица мужчин, сидящих за столом, Янине Рошер были незнакомы. Поэтому я презрительно скривила губу, и, в упор не замечая буравящих меня взглядов, царственно поплыла к столу, показавшемуся мне самым уютным. Шаг, за ним второй — и я мысленно расплылась в улыбке, услышав ожидаемое приветствие:

— Добро пожаловать в Маллар... баронесса!

Пауза между словом 'Маллар' и баронессой была такой короткой, что я аж восхитилась: за считанные мгновения Ратский успел разглядеть цвет подола моего платья, выглядывающий из-под шубы, сравнил его с цветами одежды Фроськи и разглядел герб, нашитый на плече сопровождающего меня Молота!

Игнорировать требования этикета я не собиралась, поэтому остановилась, повернулась к начальнику Тайной канцелярии, холодно оглядела и его, и его спутника, и поинтересовалась:

— С кем имею честь?

— Граф Дартэн Ратский, леди Янина! — похититель моей матери неторопливо встал, наметил поклон и ехидно усмехнулся. Видимо, заранее представив мою реакцию.

Разочаровывать его я не стала — вздрогнула, вытаращила глаза и еле слышно прошептала:

— Начальник Тайной канцелярии? Правая рука его величества Бадинета Нардириена?

Граф кивнул:

— К вашим услугам, баронесса!

Я попятилась и нервно схватилась то, что первым попалось мне под руку. То есть за пояс собственной шубы.

— Неужели я выгляжу таким страшным? — хохотнул граф. — Посмотрите на меня повнимательнее: у меня нет таких клыков, как у этого кабана... И пью я вино, а не кровь молоденьких девушек!

— Просто...

— Большинство слухов, которые распускают о моей персоне, не соответствуют действительности. Я — воин, который служит своему сюзерену не за страх, а за совесть. Да, некоторые из тех проблем, которые мне приходится решать, скажем, так, требуют своеобразного подхода... но это — издержки взваленной на себя ответственности...

— Да, но...

— Не бойтесь, леди! Я же сказал: я — воин! А настоящие воины должны быть прямы, как меч и неудержимы, как горная лавина...

— Я вас не боюсь... — стараясь, чтобы мой взгляд выражал диаметрально противоположные эмоции, пробормотала я. И подстроила ритм своего дыхания под его. — Просто не ожидала, что третий человек в Онгароне будет ужинать в таверне того самого постоялого двора, в котором я решу остановиться...

— Вы знаете, здесь очень неплохо готовят мясо... — улыбнулся Дартэн, неопределенно пошевелил пальцами, и его спутник — сотник Виллар Зейн — выскользнул из-за стола и куда-то испарился. — В общем, я здесь бываю довольно часто...

'Знаю...' — мысленно усмехнулась я. — 'Барон Ларэ рассказал нам о ваших привычках почти все...'

— Кстати, тут довольно жарко, а вы все еще в шубе... Может, стоит ее снять?

Я посмотрела на пышущий жаром камин, слегка покраснела, переступила с ноги на ногу и сбросила шубу на руки подскочившей ко мне Фроськи.

Граф онемел. В прямом смысле слова: у него отвалилась челюсть, а довольно-таки крупный кадык задвигался вверх-вниз, как кузнечный молот в руках каменотеса. Он потрясенно молчал целых двенадцать ударов моего сердца! Потом вытер вспотевшие ладони о камзол и восхищенно воскликнул:

— Вы — самая красивая женщина, которую я видел за свою жизнь!

Я отзеркалила движение его кистей, потупила взгляд и покраснела еще гуще:

— Вы мне льстите...

— Ничуть не бывало!!! — с жаром воскликнул граф, в мгновение ока оббежал вокруг стола, замер в шаге от меня и церемонно поклонился: — Леди Янина! Позвольте пригласить вас отужинать за моим столом...

— Право... Мне неудобно вам отказывать, но...

— Зал — дворянский, значит, вы должны будете отправить служанку и телохранителя в людскую. Кушать одной? Простите, но настоящие леди, тем более такие красивые, как вы, не должны ужинать в одиночестве!

— Я собиралась заказать ужин в покои... — промямлила я. И, так же, как он, прикоснулась к волосам: — Мой папенька...

— Вы не доверяете третьему человеку в королевстве? — возмущенно перебил меня Ратский.

Я тут же стушевалась:

— Доверять — доверяю. Но ужин наедине с мужчиной отразится на моей репутации. И далеко не лучшим образом...

Мой сокрушенный вздох был таким тихим, что чтобы услышать его, надо было обладать чрезвычайно острым слухом. Зато взгляд, которым я оглядела стоящего передо мной мужчину, мог свести с ума даже покойника. Граф Дартэн был жив и здоров, поэтому вздрогнул, облизал враз пересохшие губы и... согласился:

— Да... Пожалуй, вы правы... Что ж, сделаем по-другому: здесь, в 'Кабаньем рыле', есть отдельный кабинет... Давайте переместимся туда...

Я заколебалась, опустила взгляд, отзеркалила очередной жест, и... снова отрицательно мотнула головой.

Сказать 'нет' он мне не позволил:

— Скажите, баронесса, вы прибыли в Маллар по чьему-то приглашению?

— Н-нет...

Бледность, разлившаяся по моему лицу, выдала ему все недосказанное. То, что я уехала из дому без ведома отца. Что не представляю, что делать в столице. И что очень не хочу, чтобы Ратский об этом догадался.

Он едва заметно прищурил глаза... и улыбнулся:

— Я вас понимаю! В один прекрасный день вы выглянули в окно и поняли, что Рошер — это болото. Что каждый прожитый вами день похож на предыдущий. И что в вашей жизни не происходит ничего интересного...

'Пораженная его проницательностью', я опустила взгляд и еле слышно выдохнула:

— Да, ваша светлость!

В это время за моей спиной скрипнула дверь, и в зал вошел Виллар Зейн. Коротенький обмен жестами — и Ратский, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Наверное, по дороге сюда вы мечтали о месте фрейлины королевы Мелисенты?

Я еле заметно прогнула спину, приподняла грудь, и, отметив мгновенную реакцию на мое движение, грустно улыбнулась:

— Вы снова угадали... Впрочем, о чем еще может мечтать девятнадцатилетняя девушка, уставшая от созерцания бескрайних полей Рошера?

— Ну, например, о том, чтобы удачно выйти замуж... — хохотнул начальник Тайной канцелярии. — А вы знаете, что получить место фрейлины не так просто? Для того чтобы ее величество смогла оценить ваши манеры и внешность, требуется протекция...

— Протекция? — переспросила я, растерянно захлопала ресницами и закусила губу.

Установившаяся между нами связь была еще недостаточно сильной, но на продемонстрированные мной слабость и беззащитность Ратский среагировал именно так, как было надо — вскинул голову, расправил плечи и чуточку подался вперед:

— Да! Надо, чтобы кто-нибудь из высших сановников уверил ее величество в вашей благонадежности... Скажите, вам есть к кому обратиться?

И он, и я знали, что обратиться мне не к кому — после того, как барон Лимер Рошер, 'мой отец', крепко выпив, ударил вдову графа Эргемли, от него отвернулись даже самые близкие друзья.

— Нет, нету... — опустив голову, призналась я. Потом гордо приподняла подбородок, вытянула руки назад и прошипела: — Фроська, шубу!

— Постойте, леди Янина! Вы забыли про меня! Мое слово имеет вес! Как для короля Бадинета, так и для его супруги... И я с удовольствием замолвлю его за вас! Если, конечно, вы не будете против...

Я снова покраснела. И, делая вид, что колеблюсь, провела указательным пальцем по губе:

— А вас это не затруднит?

— Наоборот, доставит удовольствие! — граф расплылся в ослепительной улыбке. Видимо, чтобы показать мне то удовольствие, которое он испытает, пристроив меня к королеве Мелисенте. — В общем, раз мы с вами договорились, предлагаю отметить ваше назначение!

— Мое назначение? Кем? И... когда?

— Фрейлиной ее величества! Я дал слово — значит, вопрос уже решен... А отметить это мы можем... скажем, через пять минут! В уютном кабинете вот за этой стеной...

Повелительное движение кистью — и сотник Зейн, сорвавшись с места, снова исчез за дверью.

'Надеюсь, что кабинет уже подготовили...' — проводив его взглядом, подумала я. Потом тряхнула головой, отчего из прически вылетело несколько шпилек и лишенные поддержки волосы рассыпались по плечам: — Что ж... Пожалуй, я приму ваше приглашение...

...Запах цветка пламенной страсти я почувствовала еще до того, как переступила порог кабинета — им пахло аж в коридоре. Поэтому мысленно усмехнулась: Ратский, 'прямой, как меч и неудержимый, как горная лавина', собирался взять меня штурмом этим же вечером! Скорее всего, прямо на небольшом потертом диване, стоящем справа от входа.

'Ну-ну...' — подумала я, нашла взглядом свечи с ушерой и экстрактом милитриски , предусмотрительно поставленные перед прибором, стоящим у дальнего от входа торца стола, и мысленно усмехнулась: — 'Посмотрим, кто кого возьмет...'

...Усадив меня за стол, Ратский нехотя прошел к своему стулу, сел и на несколько мгновений потерялся во времени, утонув взглядом в моем декольте.

Такое быстрое падение его крепости в мои планы не входило, поэтому я захлопала ресницами и робко поинтересовалась:

— А вы уверены, что у вас получится? Ну, с моим назначением?

Граф Дартэн тут же залился соловьем: рассказал мне о своих беспредельных возможностях, о том уважении, которое к нему испытывает Бадинет Нардириен, о неисчислимой армии вассалов, преданных только начальнику Тайной канцелярии и о том, что на территории Онгарона его желание — такой же закон, как и желание короля.

Слушая его хвастливые речи, я все укрепляла и укрепляла связь, и когда она стала достаточно сильной, чтобы начать работать, погрузила его в транс и начала задавать интересующие меня вопросы...

...Слушая ответы графа Дартэна, я то и дело ловила себя на мысли, что он чем-то похож на моих ближайших родственников: так же, как и мои отец с братом, он шел к поставленной цели напролом. И хладнокровно убирал с пути любое препятствие. Верность, дружба, слово чести — эти понятия для Ратского не значили абсолютно ничего: он без зазрения совести обманывал своего сюзерена, с легкостью предавал друзей и нарушал любые обещания. А какой-то паршивый договор о вечной дружбе и взаимопомощи, заключенный между Элиреей и Онгароном, он вообще считал инструментом, которым пользуются только при необходимости:

— Девочка моя, запомни раз и навсегда: договора нужны только слабым! Они дают иллюзию безопасности...

— А сильным?

— Сильные делают то, что хотят. Поэтому они соблюдают договора только до тех пор, пока им это выгодно...

...О причинах, побудивших его дезинформировать Тайную службу Элиреи, Ратский рассказывал тем же менторским тоном, как и о своем отношении к договорам:

— Вовремя пущенный слух может принести не меньше пользы, чем тысяча вооруженных до зубов латников. В частности, слух о том, что сотня Барсов, пробравшаяся в Арнорд, готовится совершить серию диверсий, заставил обоих Утерсов броситься на помощь своему сюзерену. Они взяли с собой почти всех воинов Правой Руки — и проиграли: всего шестеро моих лазутчиков с легкостью смогли выкрасть из их замка королеву Галиэнну! А ведь если Неустрашимый хоть немного думал бы о себе и своем лене, то для этого потребовалась бы целая армия...

После этой фразы Ратский начал рассуждать о том, что моя мать и 'та девица, на которую наложил руку Законник' — это самое совершенное оружие на Диенне. И что с их (то есть с нашей) помощью умный человек (то есть он) сможет добиться всего, чего пожелает...

Спрашивая, чего желает он, я рассчитывала услышать нечто абстрактное, вроде рассуждений отца о Власти. А получила вполне конкретный ответ. Вернее, даже не ответ, а намек на него: граф Дартэн поднял правую руку и описал круг над своим челом!!!

Я подобрала отвалившуюся челюсть, приказала ему замолчать и четко произнесла:

— Вы должны это видеть!!!

За стеной что-то упало, а через мгновение в коридоре заскрипели половицы.

Я встала со стула и повернулась так, чтобы от двери не было видно моего декольте. И, дождавшись, пока в кабинет войдут принц Гаррид и мой супруг, присела в реверансе. Не поворачиваясь к ним лицом.

Такого вопиющего нарушения этикета наследник престола Онгарона не заметил: влетев в комнату, он сразу же прикипел взглядом к Ратскому. А уже потом еле слышно поинтересовался:

— Что именно мы должны видеть, леди... э-э-э... Янина?

Я повернулась к графу Дартэну и приказала ему повторить...

...Увидев движение пальца, Гаррид Нардириен покраснел от бешенства и вцепился в рукоять висящего на поясе меча:

— Что-о-о?!

Ронни, оказавшийся рядом с ним, придавил его ладонь своей ручищей и преувеличенно спокойно предложил:

— Ваше высочество! Если мы немного помолчим, то узнаем и то, как он собирался этого добиться...

...Пока его высочество боролся с моим мужем, я, стараясь не поворачиваться к ним лицом, потушила свечу с экстрактом милитриски, залила вином чашу с сухими лепестками цветка пламенной страсти и подскочила к окну: сводить с ума еще и его я не собиралась.

Увы, для того, чтобы открыть заколоченную на зиму створку, моих сил оказалось недостаточно.

— Я открою... — оказавшись рядом со мной, Ронни, не долго думая, взял и выбил наружу обе створки. А потом сорвал с себя плащ и набросил его на мои плечи.

В это время за моей спиной раздался дрожащий от негодования голос принца Гаррида:

— Леди Янина! Я... уже спокоен... Можете продолжать...

Глава 39. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...— Зайчик? О-о-о! Это не конь — а воплощение смерти! Первый хозяин прозвал его Белой Смертью. Совершенно заслуженно: все попытки объездить этого жеребца заканчивались либо смертью седоков, либо тяжелыми увечьями! Если бы Зайчик был человеком, то я бы, пожалуй, назвал его великим дуэлянтом — на его счету девять убитых и больше сорока покалеченных!

— Что вы собирались с ним делать?

— Я? Я — ничего! — глядя сквозь своего сюзерена, буркнул Ратский. — Его купил граф Бивер Галарад. И на днях подарит Ленивцу...

— Белая Смерть... — еле слышно прошептал король. — Белая Смерть — и мне в подарок?!

— Слабостей у Нардириена немного... — не услышав его восклицания, продолжил Дартэн. — Кони — одна из них. Наездник он неплохой, но с Зайчиком ему не совладать...

— Что вы планировали дальше?

— Если Ленивец сломает себе шею — хорошо... Нет — его до смерти залечит собственный лекарь...

Услышав пренебрежительное 'Ленивец', король еле слышно скрипнул зубами и... промолчал.

А Илзе, дав Ратскому перевести дух, продолжила допрос:

— Почему вы так уверены, что лекарь выполнит ваш приказ?

— Потому, что когда Галиэнна Нейзер перестанет сопротивляться, в Онгароне останется только одна воля... — осклабился граф. — Моя...

— Что вы планировали сделать после смерти короля?

— Короновать его ублюдка: он — законный наследник, значит, должен посидеть на троне хотя бы полгода...

Принц Гаррид владел собой гораздо хуже отца. Поэтому, услышав слово 'ублюдок', вцепился в рукоять меча, наполовину вытащил его из ножен, и, наткнувшись на бешеный взгляд отца, нехотя вернул его обратно.

— Что вы планировали делать в течение этого времени?

На этот раз Ратский обошелся без грубостей:

— Создать видимость начинающихся отношений с Мелисентой...

— С кем?! — воскликнул Бадинет Нардириен.

Его голос Ратский не услышал. Поэтому вместо него ответил я:

— С вашей супругой, сир...

Монарх посмотрел на меня и криво усмехнулся:

— Это уже чересчур! Вы перестарались, граф: в такое нагромождение нелепостей я бы не поверил даже...

— Отец! Простите, что перебиваю, но это — не нелепость! — покраснев, воскликнул принц Гаррид. — Я слышал, как эта тварь описывала фигуру мамы... и... мне кажется, что он видел ее обнаженной...

Лицо Бадинета Ленивца налилось дурной кровью, а в глазах замелькали молнии:

— Даже так?

Я кивнул:

— Если у вас есть такое желание, сир, то леди Янина может заставить его повторить...

Монарх скрипнул зубами:

— Если это описание соответствует действительности, то... то я поверю в то, что он нес...

Принц Гаррид жестом попросил Илзе не торопиться:

— Ваше величество, позвольте это сделать мне?

— Зачем?

— Его описание было... слишком эмоциональным... Боюсь, вы его зарубите...

Король подумал... и согласился.

— Родинки на левом колене, на сгибе правого бедра, чуть выше пупка, на крестце и между лопаток... Небольшой шрам под левой грудью... — начал, было, принц, и замолчал, увидев, как изменился взгляд его отца.

— Она...

— Нет, сир! — поняв, о чем он хочет спросить, буркнул я. — Граф Дартэн оказался любителем подглядывать...

— А...

Второй не заданный вопрос был не менее понятным, чем первый, поэтому я кивнул Илзе.

— Как вы относитесь к королеве Мелисенте?

— Я ее ненавижу! Я готов был бросить к ее ногам весь Диенн — а она меня оскорбила!! Назвала меня похотливым боровом и запретила подходить к себе ближе, чем на десять шагов!!! Ничего, когда она родит мне наследника, я покажу ей, что такое унижение...

— Леди Янина! Пусть он расскажет, чем все это закончится... — попросил принц Гаррид, видимо, не желая по второму разу выслушивать рассказ о собственной смерти.

Илзе вопросительно посмотрела на короля, и, дождавшись высочайшего соизволения, задала Ратскому очередной вопрос.

Тот облизал языком пересохшие губы и едва заметно улыбнулся:

— Когда Мелисента снимет траур по Ленивцу, я сделаю ей предложение. Отказаться она не сможет, и в королевстве появится принц-консорт . А когда королева понесет, я избавлюсь и от Нардириена-младшего...

— Он что, юродивый? — спросил у меня монарх. — В случае смерти королевы принц-консорт все равно не станет королем!

— Он — нет. А его сын — станет... — вздохнул принц Гаррид. — И в Онгароне появится новая династия. Ратских...

Король мрачно уставился в противоположную стену зала и замолчал. Надолго.

Понять, о чем он думает, я не смог — его лицо абсолютно ничего не выражало. Поэтому смотрел не на него, а на Илзе. И... среагировал на ее жест 'опасность' раньше, чем понял, что он означает!

Полное расслабление мышц, незаметное смещение вправо — и я занял положение, из которого мог успеть сбить с ног супругу, зарубить обоих телохранителей короля и взять Ленивца на залом .

Да, оставались еще стрелки в нишах, граф Ратский и принц Гаррид. Но от первых, прячущихся за спиной короля, меня должно было прикрыть его тело, Ратский без команды Илзе не мог даже пошевелиться, а его высочество... его можно было упокоить метательным ножом. Хотя не хотелось бы...

...Взгляд Бадинета, брошенный на Илзе, чуть не сорвал меня в атаку: он пытался решить, что делать с моей женой!!!

'Взгляд — это половина поступка. Но не доказательство! Поэтому, если тебе важно то, что о тебе скажут свидетели — дождись начала действия...' — вспомнил я одну из рекомендаций Кузнечика. И заставил себя остаться на месте.

И совсем не зря:

— Граф Аурон! Вы спасли мою жизнь и жизнь моего единственного наследника. Вы сохранили честь моей супруги и не дали прерваться правлению династии Нардириенов!

Я учтиво склонил голову. На самую малость. Так, чтобы видеть и короля, и его телохранителей.

— Честно говоря, не представляю, чем вас наградить! Земли? Вы — подданный Вильфорда Бервера! Деньги? Вы — Утерс, то есть представитель рода, о щепетильности представителей которого ходят легенды... Оружие? Кони? Так они не стоят и сотой доли того, что вы для меня сделали!

— Я сделал то, что был должен и не жду от вас награды...

— Вы спасли мою династию! — возмутился монарх.

— Это получилось само собой. На самом деле я прибыл в Маллар с единственной целью: убедиться, что граф Ратский действует по собственной инициативе...

Бадинет Ленивец нехорошо прищурился:

— А если бы он исполнял мою волю?

Я неторопливо расшнуровал камзол, вытащил из внутреннего кармана свиток и протянул его королю:

— Прочтите, сир!

Бадинет Ленивец прочитал первое же предложение и... помрачнел:

— Клинок его величества... Серьезно...

— Да, сир! Если бы я пришел к выводу, что вы планируете ударить нам в спину, то... в Онгароне появился бы новый король...

— 'Прям, как Утерс!' — криво усмехнулся монарх, и... решительно хлопнул дланью по подлокотнику: — И, тем не менее, это нисколько не умаляет того, что вы сделали для меня. Поэтому... я выполню любое ваше желание...

Я подумал и... согласился:

— Хорошо, сир! Мне нужна жизнь графа Дартэна Ратского...

Король вцепился в подлокотники и подался вперед. Так резко, что чуть не оказался на ногах:

— Зачем?!

— Он оскорбил мой род...

Ленивец заставил себя опуститься на трон и отрицательно помотал головой:

— И мой — тоже! Кроме того, он, хоть и бывший, но все-таки начальник Тайной канцелярии...

— Даю слово, что не буду копаться в его памяти... — твердо сказал я.

Уточнять формулировку король не стал — видимо, помнил, что мы, Утерсы, воспринимаем не форму, а дух договоренностей. И... улыбнулся:

— Хорошо... Его жизнь принадлежит вам... Это все, чего вы хотите?

— Нет, сир! Если вас не затруднит, выделите мне, пожалуйста, кого-нибудь из ваших вассалов, обладающих достаточной властью, чтобы освободить королеву Галиэнну из дома, где ее содержит граф Ратский. Я не хочу ненужных жертв...

Ленивец прищурился... и я с облегчением расслабился, сообразив, о чем он все это время думал:

— Скажите, граф Аурон, а вы читали договор о вечной дружбе и взаимопомощи между Элиреей и Онгароном?

— Да, сир! И не только читал, но и знаю его наизусть...

— Ну да, о чем это я? Вас же не зря прозвали Законником, правда? Тогда... вы бы не могли процитировать мне его девятнадцатую статью?

— С удовольствием, сир! — кивнул я и продекламировал: — 'В соответствии с духом сего договора мы и наши потомки обязаны делать все возможное для поддержания мира и благоденствия в обоих королевствах. В частности, обмениваться информацией, имеющей хоть какую-то важность для любой из дружественных сторон, а так же средствами, позволяющими защитить жизни правящих королей и их подданных...'

— Достаточно! Я восхищен вашей памятью, граф! — испытующе глядя на меня, сказал король.

— Спасибо, сир... — улыбнулся я. — А теперь позвольте вернуться к вопросу об освобождении королевы Галиэнны...

Ленивец удивленно приподнял бровь:

— А зачем? Вдумайтесь в то, что вы только что сказали: у Элиреи есть средство, позволяющее защитить... — как там было сказано? — 'жизни правящего короля и его подданных...'. Вернее, средств — два! Поэтому, руководствуясь духом вышеупомянутого договора и принципами справедливости, вы должны предоставить нам одно из них. И как можно скорее! Сейчас — ночь, поздно. А утром я отправлю письмо Вильфорду Берверу. Ваш сюзерен — человек слова, значит, уже завтра вечером я получу положительный ответ...

Я дал ему порадоваться мнимой победе... и усмехнулся:

— Ваше величество! Позвольте представить вам мою спутницу! Илзе Утерс... графиня Мэйсс... В девичестве — Рендарр...

Каждая следующая фраза действовала на Бадинета так, как будто вбивала очередной гвоздь в домовину его планов: моя законная супруга... владелица богатейшего лена, еще недавно принадлежащего Вильфорду Берверу... и законнорожденная дочь Иаруса Молниеносного! Особой необходимости продолжать — не было. Но я не удержался и добавил:

— Королева Галиэнна приходится мне тещей. А родственники — часть Рода...

Несколько мгновений полной тишины — и в зале раздался нервный смешок принца Гаррида:

— Интересно, на что вы надеялись, сир? Это же Утерс!!!

Постол — вид средневековой обуви.

Веретенка — одна из самых ядовитых змей Диенна.

Образ — маскировка.

Глаза — десятники Серого клана, контролирующие деятельность его членов.

Одесную — то есть справа.

Изгой — в Средневековье лицам, сосланным на каторгу, вырывали ноздри, а на лбу и щеках выжигали клеймо. Чтобы их было видно издалека.

Скрытни — сотрудники Тайной службы или Внутренней стражи, работающие под прикрытием.

Короной вверх — на аверсе монеты изображается лицо короля, на реверсе — корона.

Луковица — образ для медитации.

Взгляд влево-вверх соответствует зрительным воспоминаниям.

Конрад шестой, Баррейр — король Баррейра.

Аристарх Найлинг по прозвищу Бурдюк — король Вестарии.

'Казнить каждого десятого' — так называемая децимация, обычно применявшаяся, как наказание за трусость или бегство с поля боя.

Оказалась туманом — выражение, аналогичное нашему 'оказалось липой'.

Последний Приют — королевская тюрьма в Арнорде.

Оммаж — вассальная клятва.

Твоя подзащитная — так именуется человек, принявший клятву Жизни. Тот, кто ее дает, называется Щитом.

Берз — вождь вождей.

Адгеш-юли — красавица из сказок, никогда не видевшая солнца.

Кеите-иринэ — богиня любви и плодородия.

Лайш-ири — северянка.

Субэдэ-бали — бог воинского счастья.

В час орла — в полдень.

Шири — тысячник.

Эрдэше — стойбище, в котором проживают старейшины и шаманы ерзидов.

Цертой, сын Марзгана — вождь Цхатаев, одного из самого многочисленного рода у ерзидов.

Венок Первого Слова — одевается девушкой в день, когда к ее отцу приходят сваты.

Эрдэгэ — советник вождя. Тут — Гогнар, сын Алоя.

Лайши — северянин.

Высокая Юрта — жилище вождя ерзидов. Обычно так называют ту юрту, в которой вождь проводит день...

Орс-алуг — верховный шаман ерзидов.

Умел находить путь без звезд, и не терялся под крылом песчаной бури — аллегорическое выражение, означающее, что человек способен найти выход из безвыходной ситуации.

Рубить стрелы на полном скаку — аллегорическое выражение, означающее, что вожди умеют поворачивать ситуацию в свою пользу.

Зеленая кошма — место советника вождя.

Ойра — 'да будет так'...

Кусок ткани, используемый ерзидами в качестве стола.

Алуг — рядовой шаман.

Час змеи — семь вечера.

Башня — главное здание Тайной канцелярии королевства Онгарон.

Большой Хэйвар — совет вождей племен Степи.

Средний палец правой руки — на Диенне во время церемонии бракосочетания отец жениха должен надеть на палец невесте родовой перстень. Без этого обряд считается недействительным...

Алдон — река, по которой проходит граница между Морийором и Элиреей. Начинается в отрогах Ледяного хребта.

Город в Морийоре. На берегу Алдона

Взгляд вправо-вверх — представление некоего визуального образа. Фантазирование.

Ваша светлость — обращение к графу или графине.

Эдилье — избранник Великой Матери Виеры. Илзе имеет в виду Беглара Дзагая по прозвищу Равсарский Тур. (См. 'Граф-2')

Кемет — дерево, по прочности мало чем уступающее железу.

Барабан кам-ча — ударный инструмент, рокот которого возвещает о приближении к стойбищу возвращающегося из удачного набега вождя.

Эшшири-осс — буквально 'море крови'. Так степняки называют песчаную бурю.

В 1805 году самум уничтожил караван из 1800 верблюдов и двух тысяч человек.

Ларс-ойтэ — буквально 'Стойбище торговцев' — город Найриз.

Коме-тии — буквально 'Черная грязь' — город Фриат.

Сайка-ойтэ — буквально 'Стойбище кузнецов' — город Вирент.

Хош-лар — буквально 'Серая гора' — столица Морийора Латива.

Идэгэ-шо — буквально 'Быстроногий скакун'. Созвездие северного полушария.

Идэге-шо — буквально 'быстроногий скакун'. Созвездие северного полушария.

Алая подкова — татуировка, которую колют багатурам, принятым в род.

Ичитай — десятник.

Лайш-аран — буквально 'страна белолицых'. Ерзидское название Морийора.

Право выбора — возможность войти в род.

Хелмасты — бог смерти у степняков.

Отмечен дыханием Хелмасты — т.е.е ранен.

Девять — священное число для ерзидов.

Не на своей кошме — не в своей тарелке.

Ожерелье мужества — украшение из костей больших пальцев рук воинов, убитых его владельцем.

Аишка-нэй — богиня Судьбы, мать Субэдэ-бали.

Держать меч кого-либо — являться членами его отряда.

Удири-бали — бог Солнца и Судьбы, по представлениям ерзидов, побратим Субэдэ-бали.

'Стрела' — местное название продольного 'шпагата'.

Красавчик — Урбан Рединсгейр Красивый, король Морийора.

Скромняга — Вильфорд четвертый, Бервер, по прозвищу Скромный. Король Элиреи.

Ленивец — Бадинет Нардириен, по прозвищу Ленивец. Король Онгарона.

Старый Лис — прозвище Олафа де Лемойра.

Графиня Оланна де Вайзи является невестой графа Иггера дю Меленакса.

Будет держать мою саблю — то есть будет верен до гробовой доски.

Час Тура — приблизительно три часа дня.

Илар, сын Аццага — вождь рода Маалоев, одного из самых крупных в Степи.

Дерран, сын Идриза — вождь рода Вайзаров, второго по значимости в Степи.

Котел — символ власти у многих кочевых племен.

Зигги Клещ — глава Серого клана Делирии.

Челзата — королевство, захваченное Иарусом Молниеносным.

Барон Радо Нирайз — церемониймейстер короля.

Мегли — город в королевстве Онгарон.

Алая нашивка — нашивка, которую носили воины, первыми забравшиеся на стену вражеского укрепления.

Псами называют сотрудников Тайной канцелярии королевства Онгарон.

Башня — главное здание Тайной канцелярии королевства Онгарон.

Шлепок ладонями — аналог нашей 'страховки'.

Стойка лучника — это аналог дзенкуцу-дачи в карате.

Кровинка — река рядом с крепостью Запруда. Довольно далеко от замка Красной скалы.

Традиция шить белые подвенечные платья появилась сравнительно недавно. В 19 веке. Хотя еще в 1527 году Анна Бретонская выходила замуж в белом платье.

Путал следы — т.е. пудрил мозги.

Алхыз — буквально 'отверженный'. Ерзид, изгнанный из рода, и зарабатывающий себе на кусок хлеба копанием ям для отхожих мест.

Канмирцы, фатташцы, сирдарцы — породы сторожевых собак.

Промывание раковины — реальная методика из хатха-йоги. Называется Шанкха Пракшалана.

Первые три часа после этого мероприятия не рекомендуется ни пить, ни спать.

Бедиран Рендарр по прозвищу Коварный — предок Иаруса Молниеносного.

Ночной Король — одно из прозвищ главы Серого клана.

Послед — на местном жаргоне 'шестерка'.

Передать по тропинке — на местном жаргоне доложить вышестоящему начальству.

Некоторых мастеров меча узнавали по 'почерку' — следу крови, оставляемому на земле после такого вот встряхивания.

Высушенный мох часто использовался в качестве трута.

Байиз-тэ — богиня недомоганий и болезней.

Отвар четырехлистника — сильнодействующий яд.

'Лесной пожар' — комплекс боя против нескольких противников.

Описано во 2 книге.

Чорым-лак — буквально 'бездонный колодец'. Оазис недалеко от северной границы Степи.

Удири-бали — бог солнца. Расседлать своего коня — т.е. уступить мир ночи...

Захаб — фортификационное сооружение. Длинный узкий коридор, соединяющий внешние ворота с внутренними.

Чеснок — военное заграждение из звездообразно соединенных острых стальных штырей, направленных в разные стороны. Рассыпанный по земле, эффективен против конницы и пехоты.

Связки прутьев или хвороста называются фашинами. Ими забрасывали рвы.

Искры из под копыт Идэгэ-шо — звезды.

Монерро и Вигион — королевства, захваченные Иарусом Молниеносным.

Ардат — поиски кровника у равсаров.

Адэты — свод неписанных правил у равсаров.

Удар в душу — в солнечное сплетение.

Обручение — аналог нашего венчания.

Взгляд влево-вверх соответствуют зрительным воспоминаниям.

Граф де Ноар — командир Пограничной стражи Элиреи.

Взгляд вправо-вниз — воспоминания о кинестетических (тактильных) ощущениях.

Долгие тренировки с мечом сказываются на мускулатуре. Поэтому у 'одноруких' мечников правое предплечье было развито сильнее, чем левое.

Предложить руку для равсара — это признать человека равным и заключить с ним военный союз.

Дватт — уважительное обращение к вождю равсаров.

Соловьиный пол — пол, устроенный таким образом, чтобы под весом человека половицы издавали звуки.

Фриат, или Коме-тии — Черная Грязь.

Вассальный договор между королем и дворянами был двусторонним. Король принимал на себя ряд обязательств, одно из которых — защита жизней и имущества своих вассалов.

Ялно — кусок конской кожи с вырезанным на нем символом рода. Что-то вроде пропуска.

Пешим по конному — любимый способ передвижения Утерсов и их вассалов. Бегом, держась за стремя.

Описано во второй книге.

Рука главы Серого клана — человек, облеченный правом карать и миловать.

Соколиная гора, Гнилое Яблоко, Погорелье и Болото — трущобы Арнорда.

Мамка — содержательница домов терпимости.

Радужная Пыль — местный наркотик.

Массивная спинка трона несла на себе защитную функцию: не давала пырнуть монарха в спину.

Илзе намекает на свою поездку в Маллар. Описано во второй книге.

Тейт — город на севере Онгарона, недалеко от границы с Баррейром.

Головня — рыба.

Скрытень — сотрудник Внутренней стражи или Тайной службы, работающий в толпе.

Граф Тайзер — камерарий Вильфорда Бервера.

Каменюга — крепость, перекрывающая дорогу из графства Вэлш в графство Бейль.

Палочки ушеры — благовония на основе местных наркотиков. Вызывают расслабление 'пациента' и упрощают воздействие на его психику.

Бенор — город на юге Онгарона. Расположен между леном Рошер и Малларом.

Благородный олень, лань, косуля и кабан считались объектом королевской охоты. Соответственно, за попытку заполучить голову настоящего кабана хозяин мог оказаться на эшафоте.

Цветок пламенной страсти — местный афродизиак.

Свеча с экстрактом милитриски — 'химия' из арсенала Видящих. Вызывает желание.

Принц-консорт — супруг правящей королевы, сам не являющийся консортом.

Залом — болевой прием.