Травма

— Все мертвы.

— ...Я проверял, — добавил из-за спины Чоу.

— Правда... хорошо, — неожиданно глубоким, грудным голосом ответила она и обернулась. Всё та же бледная кожа в веснушках и тёмные круги под глазами — разве что во взгляде больше благосклонности. — Тогда давайте сюда посылку.

Девушка медленно, аккуратно обогнула стул и приблизилась к Малику. Серебристая металлическая коробочка, чуть Щже и тоньше обычного коммуникатора, легла на маленькую ладонь. "Дали?". Почему "дали"? Что это, кто это? Но не спрашивать же её об этом, правда?.. Нужно отвести Чоу к врачу, самому успокоиться, а потом думать, на что потратить неожиданно свалившиеся деньги. Деньги... да, я про них и забыл за всем этим... только и всего. Всё к лучшему?

— Это она?

"Уровень 0,8 от болевого порога, увеличить до 0,85. Через 5 секунд — ширму, видеоряд и одновременно — снижение до нуля. Пять, четыре, три, два, один. Выключайте..."

...

"Проверить реакцию на раздражители. Семьдесят, сорок, вот здесь даже девяносто процентов... Прекрасно. Поднимайте ширму, уровень без изменений. Снимите показания".

Белая ширма с мерцающим абстрактным видеорядом поднимается, и в кровавом тумане я вижу выплывающую из-под неё фигуру. Воздух, да, мне удаётся глотнуть воздуха. Она становится всё отчётливей. Посередине что-то блестит на свету. Слух тоже возвращается.

— Какие результаты? Снова то же самое, по нулям? О-ох, ну и день.

Это блестящая коробочка. Он держит её в одной руке, второй открывает — я слежу за её перемещением, — достаёт что-то и подносит к...

...

— Да...

Да, это он. Таким я его помню. Никогда не держала его в руках, но знала, что он будет именно таким. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не зажмуриться от удовольствия. Хотя бы одна из машинок в моей голове работает нормально. Но всё равно — мгновенно стало так легко, так... звёздно — точь-в-точь как тогда, когда я впервые приблизилась к сумке в участке. Но сейчас — не то, сейчас я почувствовала всё разом, как только он произнёс эти два слова. Что все мертвы. Все.

— Мы можем идти?

Малик переминался с ноги на ногу. Тот, что за ним, с замотанной рукой, смотрел безучастно, как-то одурело. Вполне можно убить вас прямо сейчас — за всё, что вы уже знаете и можете узнать потом, и за то, что обязательно расскажете нужным людям, когда они до вас доберутся. Даже хорошо сейчас это сделать, пока не поздно. Но мне так хорошо, мне так... не знаю, почему — я не могу! Опять это "не могу". Машинка один, машинка два, — я обращаюсь ко всем голосам в моей голове, и ни один не может ничего сделать.

— Да, идите. В следующий раз с вами свяжутся, не я. Скорее всего, переведут в новую ячейку.

Выражение блаженства пропало с её лица, оно кривилось и плыло, словно от сильной боли. Прямо как у мамы, когда она в последний раз смотрела вслед уходящему отцу. Когда хочешь что-то сказать или сделать, но тебя просто разрывает на части.

Малик повернулся к выходу.

— Стой.

Малик замер. Чоу затравленно оглянулся.

— Расскажи, как всё это было.

Малик медленно развернулся и робко взглянул в глаза девушке.

— Расскажи.

"Что происходит? Что с ней?? Быстро сводку!.."

...

"0,6... 0,7 от порога?.. Откуда??? Как так, не было ничего, а теперь... Всё равно, хороший результат. Но следите, чтобы не больше девяноста двух, помните?.."

...

"Всё, хватит. Уймите эти корчи, достаточно на сегодня".

— Мы вошли спокойно. Все... перегородки захлопнулись, когда мы ввели ваш код на входе. Потом... в этой диспетчерской, или лаборатории... было четверо. И тот, которого вы описали. Потом...

Малик закашлялся. Чоу нервно переводил взгляд с Малика на дверь, а девушка не отрывала глаз от рассказчика.

— Мы спросили про "дали", сказали, что мы от "Бриты"... Они сразу схватились за пушки. Погодите, а...

Нет, нет. Я ничего не сказал. И не скажу. Я не знаю, что это, передо мной — и есть Брита. Я вообще ничего не знаю. Я недогадливый. Я хочу подальше отсюда.

— Что дальше?

Не заметила. Хищные, огненные синие глаза.

— Мы... были готовы, начали стрелять первыми, и...

— Стоп.

Девушка закрыла глаза. Что это? Малик и Чоу переглянулись.

А потом с первого этажа донёсся шорох. Ещё один.

— "Элемент", это база, заходите, тишина в эфире, — проскрипела внизу рация.

Мысли тут же ринулись вскачь — что! где! кто!.. Девушка посмотрела на Малика, наклонив голову набок. Тот сначала не понял, а потом отпрянул и поднял руки, будто пытаясь защититься.

— Н-н...

Прохладная жидкость растекается по венам. Ко мне возвращается возможность думать, я делаю ещё один глоток воздуха, а сжавшееся в один нервный ком тело расслабляется, размякает. Так легко.

— Ну что ж, похоже, у нас сегодня наконец получилось. Как ты думаешь?

Главное — не смотреть. Сегодня я единственный раз ошиблась, посмотрела ему в лицо, и... А они-то думают, почему у них ничего не выходило до сих пор. Вот чего они добиваются этой ежедневной дрессировкой — чтобы мне было больно даже думать о нём, а уж смотреть...

— Я скажу за нас двоих — это было прекрасно. Теперь между нами будет больше доверия. Например, вот эта вещица.

Он подходит ближе; из-за зажимов на веках я не могу закрыть глаза, поэтому закатываю их вверх — только не смотреть. Краем глаза вижу, что он подносит к моей голове эту серебристую коробочку.

— Ты знаешь, на самом деле — так просто быть лучше. Стоит только отдаться тому, что с тобой происходит здесь и сейчас, вспомнить о людях, которые тебя окружают...

Это портсигар. Только и всего. Сейчас только чувствую крепкий запах табачного дыма от его дыхания. На крышке, со внутренней стороны, гравировка — голова мужчины с забавно закрученными усами.

— "Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава богу, врагов хватало". Так говорил Сальвадор Дали, мой любимый художник. Ты теперь мне не враг. А я, как наставник, даже как бывший противник, буду тебе полезен. Поверь.

Он захлопывает крышку портсигара. Засмотревшись на голову Дали, я не успеваю перевести взгляд, фокусируюсь, и...

Нет, нет, сейчас — спать.

В чём-то ты был прав.

Вальц выключил рацию и сделал знак выдвигаться. Двое налево, дальше по коридору, один вверху лестницы, один в прикрытии, два резерв. Передние перебежали дальше и встали по обе стороны двери. Третий вперёд, резерв на лестницу, первый пошёл. Стёрджен отошёл на шаг назад и с размаху пнул дверь. Она открылась наполовину и тут же скакнула обратно — Стёрджен в тот же миг изрешетил её двумя очередями. Никакой реакции изнутри. Одна, две, пять секунд, ничего. Вальц снова подал знак. Хукер выскочил в проём, навалился на дверь и чуть не упал вперёд.

Комната была пуста. Из открытого окна напротив двери задувал утренний сквозняк. Шурша бронезащитой, Вальц протиснулся вперёд, обвёл глазами комнату и только потом посмотрел вниз.

— Опоздали.

Двое лежали на полу. Один — на спине, в луже крови, всё ещё вытекающей из круглых проколов в горле. Другой — на животе, с переломленным пополам позвоночником и выкрученной назад рукой, сжимающей пистолет.

— База. — Пш-ш. — Мы не успели. Она засекла нас и ушла. Тут два жмурика... два трупа. Ничего похожего на объект. Приступаем к обыску.

— Отставить, "Элемент". У нас новая локация.

— К... — выругался Вальц. Стёрджен и Хукер переглянулись. — Опять какая-нибудь халупа?

— Метро.

Вот и всё.

Потрёпанный номер в дешёвом отеле. Никаких камер, и дверь закрыта на ключ. Удобный вход через балкон, до которого легко допрыгнуть с крыши соседнего дома. Нет причин бояться, скрываться в трущобах. Всё закончилось.

Брита стояла в ванной, напротив зеркала; волосы двумя спокойными потоками спадали на грудь и дальше, свиваясь в аккуратные кольца на полу.

Секции 3 и 27 нащупали невидимые крючки на спине. Корзина для волос упала на пол. Ещё один ряд петель — левая верхняя часть платья неохотно отделилась от спины и мягко приземлилась на корзину. Это и не платье вовсе, а набор не стесняющих движение сегментов, — они плотно прилегают к коже и скрывают ещё более тугой корсет. И кому вообще пришла идея сделать их похожими на кукольное платье? Я знаю, кому. Им — а может, лично ему. Но его больше нет. А значит, нет той Бриты, которую они так старательно выращивали. Их офис в Иэле уничтожен — а без него они никогда меня не найдут. Никогда. И дышится легче.

Последний кусок материи упал на прохладный кафель. Не скреплённые более ничем рукава соскользнули вниз. Открылось матовое полотно спины — белое, даже с каким-то голубоватым отливом, расцвеченное здесь и там ссадинами и ушибами. Сверху вниз, вертикально, закрывая позвоночник, тянулась широкая прядь, уходящая в начинающийся на талии чёрный корсет. От пряди то и дело отходили тонкие локоны и несколько раз опоясывали весь корпус — так, что ниже плеч тело Бриты было словно затянуто в паутину. Такие же ветвистые деревья, но поменьше, покрывали тонкие руки.

Брита глубоко вдохнула и выдохнула. Бояться нечего. Разве что — быть настоящей собой? Отражение в зеркале над раковиной ответило усталой улыбкой. Ну, давай же.

Тонкие ответвления секций 1 и 30 встрепенулись, как стебли плюща, и начали медленно разматываться, оставляя на коже перекрещивающиеся белые следы. Следом сама большая прядь вытянулась из-под корсета и упала на пол. Брита пошатнулась и оперлась рукой о край раковины. Посмотрела исподлобья на силуэт в зеркале, тонкий, будто выпитый через трубочку — не до дна, но...

Мышцы почти не чувствовались — прозрачные, слабые, как у трёхлетнего ребёнка. Вот она, настоящая Брита. Вот с чего придётся начинать. Брита повела по-мальчишески крутыми плечами и беззвучно рассмеялась, держась обеими руками за раковину. Болит. Секция 8 потянулась за лежавшей на краю ванны губкой и опустила её в воду. По комнате растёкся дурманящий запах ароматических масел.

Всю жизнь мечтала об этой боли.

Металлическая рука на фоне белой простыни казалась чем-то чужеродным, вторгшимся извне. Тонкая, размером только чуть больше живой, покрытая тесно подогнанными матовыми пластинами, становящимися всё меньше по мере приближения к запястью. И это для него — любимое существо, с именем, с историей?..

Но сейчас Невада почему-то взяла именно её. Аккуратно, стараясь не потревожить закрывающий плечо гипс, взяла двумя руками, подержала немного и опустила обратно.

Сзади незаметно, как они умеют, подошла доктор.

— Мадам, ему сейчас нужен отдых. По крайней мере, в ближайшие несколько часов.

— Конечно. — Прежде чем отвернуться, Невада ещё раз посмотрела на спящего Блайта. В больничной рубашке и на подушках — такой милый, надо бы сфотографировать.

— Сколько, вы говорите, займёт восстановление?

— Теоретически, он сможет ходить уже завтра, нужно будет только периодически менять повязки. Но с его сотрясением я бы не советовала прогулки ещё по крайней мере неделю.

Врач была женщиной лет сорока в хрестоматийных очках без оправы, с забранными в пучок на затылке волосами. Вежливая улыбка, умный взгляд.

— Вы оправдываете рекомендации. Мне много рассказывали о вашем особом подходе.

— Спасибо. Я рада, что вы цените именно это.

Достаточно умный, чтобы видеть, когда человек не желает лишних вопросов. И лишнего внимания. Бесценная рекомендация. Я в долгу.

— Тогда, пожалуйста, позвоните мне, когда он придёт в себя. Я вам больше ничего не должна?

— Нет, мадам Блумфилд, что вы. Всё включено в предоплату.

Если бы все так же хорошо понимали мир, как она. Невада обернулась к Блайту. Он во сне повернул голову и задрал подбородок вверх; изо рта стекала ниточка слюны. Полежи здесь с умным доктором, бестолочь ты моя. А у меня важные дела. Важнее, чем ты думаешь.

В золотых буквах на двери сквозила роскошь. Просторный вестибюль перед кабинетом пах свежевымытым полом и чем-то хвойно-морским. Охранник в конце коридора косился на полицейскую форму Лито. С 52 этажа открывался захватывающий вид на город.

Сергеев приподнялся в кресле.

— Ну, и что ты на это скажешь?

Глава 3. I am the Swan Queen

Не ожидали? А это снова я, из затерянных глубин. Ха-ха. Что я тут делаю? Я ведь вроде бы дитя тёплого ветра, солнца и... Хех.

Здесь темно. И немного сыро. Не люблю район Спайр, тут совсем нет хороших крыш. Зато довольно тепло, не то, что в моей прошлой каморке. Всё равно мне там нравилось. Чувство, как будто оставила там что-то дорогое. Тем более, у меня теперь есть время подумать. Я в темноте, тут бегать негде, прыгать некуда...

Во всём этом есть что-то неправильное. Если знаете, что — пишите. Только не ждите ответа, я ведь виртуал, помните? :)

Ваша У.

Вот она, последняя.

Я смотрю на неё и не дышу. Эта старая привычка — не дышать, чтобы не дрожали руки. Кто бы мог подумать, что она действительно пригодится.

Последняя. Здесь всё, пока что. Но битва не окончена, даже на сегодня. Не знаю, будет ли у этой битвы конец.

Отодвигаю решётку вентиляционного люка и выбираюсь наружу. Нет, не окончена. Но в такие дни мне немного легче. То, что постоянно давит изнутри, отпускает, отступает куда-то вглубь. Вокруг — свежее весеннее утро. Останавливаюсь посреди тротуара и закидываю голову, нежусь в лучах рассвета. Прохожие не обращают на меня внимания. Я из тех людей, грязных, диких, заросших, на кого не смотрят, что бы они ни делали — говорили сами с собой, пели песни, спали прямо на улице. У этого есть свои плюсы.

Они здесь, у меня на дисплее, все двенадцать. Ещё раз пересчитываю расположенные по кругу точки. Всё, что просто в изготовлении, либо надёжно, но малоэффективно, либо наоборот — ломается от простого дуновения. И тогда держись подальше. Но на такие случаи и есть я. Всё прекрасно работает.

Иду дальше по тротуару, не оборачиваясь. Меня зовут Уинстон Бёрнс. Иногда я слышу голоса ангелов — или кого-то ещё, я не знаю. Чаще всего они приходят за миг до того, как в спину ударяет упругая волна воздуха. Они говорят мне о том, что я и так давно знаю. Но, возможно, забыл бы, если бы не они. Никто на меня не смотрит, никто меня не знает, никто в этом насквозь истлевшем городе не догадывается, что я делаю и зачем. Но это ничего не меняет, всё в порядке, как всегда. У меня есть цель.

На массивном письменном столе лицом к двери сидела большая фарфоровая жаба. Слева от неё стоял позолоченный письменный прибор с длинной тонкой перьевой ручкой и нефритовой чернильницей. Справа лежала новая, не потёртая папка с золотым корешком. Поверх неё — пресс-папье, фаянсовый бюст мужчины в парике. Вставленное в центр столешницы толстое стекло казалось прозрачным, но сквозь него ничего не было видно.

— Итак, по какому вы делу?