Я ехал на ночном автобусном рейсе — из Краснодара вроде отправились с количеством пассажиров строго "по местам", но уже за постом ГИБДД на выезде из города начали собирать попутчиков. В итоге всю дорогу в автобусе было не повернуться и не продохнуть — даже открытые настежь окна и люки не спасали. Десять часов езды через южную ночь с короткими перекурами каждые два-три часа — Джубга, Туапсе, Лазаревское, и вот он, наконец — красавец-город Сочи. Было раннее утро, а за плечами у меня был рюкзак, взятый на пробу у одного рекламного агентства, пытавшегося "втюхать" нам целую партию. Шёл я к Мишкиной тёте, у которой тогда проживал мой товарищ, и где на одну ночь я останавливался в свой прошлый приезд. Подъезд типовой пятиэтажки с ажурными "дырчатыми" вставками вместо окошек на лестничных площадках поразил меня ещё в прошлый раз, так же как оконные рамы в квартире — с одинарным, а не двойным остеклением.
По случаю субботы Мишка был выходным.
— У тебя какие планы? Тут сейчас жара начнется неимоверная, поехали с Юрой в горы? Ему как раз туда надо, — предложил мне план на день мой товарищ.
Я позвонил сочинскому представителю и сообщил, что зайду в офис ближе к трём-четырём — всё равно, текучка, которую предстояло "решать", была чисто офисной.
После утреннего душа тело отдыхало и привыкало к новым реалиям — без близкого соседства случайных автобусных попутчиков. Я пил чай в компании Мишани и его родственников, пока не приехал Юра, Мишкин двоюродный брат — угрюмого вида мужичок старше нас лет на десять со славянским лицом и польской фамилией. Юра недавно попал в автомобильную аварию, и пока реанимировали его "Ниву", ездил на стареньком "Ленд Ровере", отданном ему виновником ДТП. Нам этого не понять — на Юге свои представления о приличиях...
На заднем сиденье "Ленд Ровера" уже сидели два человека — белобрысый спортивного телосложения парень с голым торсом, в шортах и кроссовках на босу ногу, и мрачный грузин с огромными ручищами в наколках. У Юры было своё кафе в горах, а грузин (субъект, не иначе скрывавшийся от внимания властей) работал в нём поваром, благо знание секретов кавказской кухни у многих на Юге в крови. В выходной день Юра с "мутным" грузином "спустились с гор" на рынок, чтобы купить для кафе (цитирую) "помидоры-мамидоры, зелень-мелень и всякую такую х..йню". На рынке они встретили общего знакомого и почти соседа Вадика (обладателя голого торса, но никак не носков с рубашкой), который жил в домишке где-то еще выше в горах. Тот тоже спустился сегодня в город, дабы сделать покупки по хозяйству — а именно купить цыплят и парочку куриц-несушек. Отказать Вадику Юра не мог, поэтому в горы мы поехали впятером. Я как гость и человек с самой крупной комплекцией сел на переднее сиденье, а Мишка потеснил белобрысого Вадика и повара-грузина. В задней части машины находились пакеты с Юриными покупками, а также коробки с живностью — оттуда раздавались кудахтанье и цыплячий писк.
Те пятнадцать-двадцать минут, что мы кружили по городу на выезд, сопровождались весёлой болтовней Вадика, дополняемой лаконичными комментариями мрачного повара. В принципе, они могли бы составить неплохой эстрадный дуэт — белобрысый балабол рассказывает анекдоты и случаи из собственной жизни, а грузин одной короткой фразой ставит в них жирную, чаще всего матерную, точку. Где-то ближе к краю города Вадик попросил заехать в какую-то контору, буквально на пять минут.
— Я буду быстр, как олень, — выскочив из машины, бросил он нам на бегу и... исчез на полчаса.
Такое же стремительное появление белобрысого было встречено ворчанием грузина:
— Слушай, ты не олень, ты — тюлень!
Но, похоже, жизнерадостного спортсмена ничто не могло обидеть — пока остальные участники поездки докуривали, он запустил руку в один из Юриных пакетов, достал лимон, и стал жадно есть его, словно какое-нибудь яблоко, ни капельки не морщась и лишь иногда смачно выплевывая пережеванную кожуру и косточки себе под ноги.
— Вадик, ты всегда так лимоны ешь? — поморщился я от вида такого самоистязания.
— Ага, у меня там рецепторов каких-то во рту нет, врачи сказали... — улыбаясь, ответил Вадик.
За пределами города дорога стала существенно хуже — сначала разбитый асфальт, а после — вообще, грунтовка. Наш "Ленд Ровер" качался из стороны в сторону, подпрыгивал и трясся, еда в пакетах и коробки с живностью катались по полу и зловеще грохотали где-то сзади, куры с цыплятами кудахтали-пищали уже почти истерически, а Вадик с грузином все упражнялись в остроумии, перейдя на шпильки в адрес друг друга. Внезапно на очередной кочке машину подбросило, и одна из куриц освободилась из картонного плена — она тут же перелетела на заднее сиденье (зря говорят, что курицы не птицы!) и продолжила свое кудахтанье, уже сидя на коленях у повара.
— Вадик, бл..дь, убирай её на х..й — она меня сейчас обоср..т! — несмотря на всю свою угрюмость, громко возопил грузин, демонстративно раскинув руки и отклонившись назад.
Приторно-ласковый ответ Вадика почему-то был адресован курице:
— На..ри на него, пожалуйста — не держи в себе ничего, моя девочка! — склонился белобрысый над своей "любимицей".
Мы с Мишаней, и без того последний час находившиеся в полуобморочном состоянии от перепалок этих двоих, рухнули окончательно. Но тут вмешался Юра, единственный человек в машине, до сих пор по праву водителя, начальника и просто самого старшего остававшийся равнодушным к происходящему.
— Ну-ка, живо все угомонились! Капец! Электричка Москва — Сухуми!
Окрик Юры, может, и возымел действие, но только не на меня — меня задушил очередной приступ смеха, ведь я до того не слышал таких сочных сравнений...
Кафе в горах выглядело шикарно — прежде всего, из-за богатой южной природы. Вблизи грохотал водопад, рядом с которым, не повредив ни единого деревца, горожанин-патриот Юра когда-то приделал добротный лестничный спуск. В тени реликтовых деревьев было прохладно и уютно. Повар-грузин, переодевшийся в белый халат и поварской колпак, вынес нам на блюде несколько палочек только что приготовленного шашлыка. Мы сидели с Юрой и Мишаней на деревянных скамьях и пили медовуху собственного приготовления, заедая её "зеленью-меленью". Странно, но в голове не было ни грамма опьянения — хмель оказался в ногах, о чем я догадался чуть позже, когда мы с Мишкой попытались прогуляться по проходящей рядом адыгской (3) тропинке — Миша сказал, что по ней в Россию нелегально приходят абхазы. А пока шёл неспешный разговор о главном сегодняшнем персонаже — Вадике, успевшем к тому времени дополнить впечатление о себе как о весьма экстравагантном человеке. После прибытия на место спортсмен-хохотун погрузил свою поклажу на лошадь (именно на лошадь!), привязанную к дереву недалеко от Юриного кафе, и, душевно со всеми попрощавшись, ушёл куда-то дальше в горы.
Несмотря на свою белобрысость, Вадик имел фамилию вроде "Арутюнян", отчество Гургенович и был уроженцем солнечной Гудауты. Его восемнадцатилетие пришлось на 1992-й год, когда случилась активизация грузино-абхазской "дружбы народов". В гудаутском военкомате не стали обращать внимания ни на армянскую фамилию Вадика, ни на его абсолютно не кавказскую внешность, а просто призвали в ряды Вооруженных сил Абхазии, после чего немедленно отправили на фронт. На войне Вадик был то ли сапёром, то ли взрывником, получил контузию и какой-то значительный абхазский орден, но пользуясь временным затишьем, решил для себя, что (цитирую Юру) "ну вас всех на х..й с вашей войной", и перебрался в российский, а потому гораздо более спокойный Сочи... Да уж, образ моего случайного знакомца обрёл законченность. Неясным осталось только одно — могла ли контузия повлиять на феноменальную способность Вадика так запросто грызть лимоны?..
Я закончил "решение текучки" с сочинским представителем "Сибири" часа за два, после чего вновь встретился с Мишкой — мы собрались искупнуться. Мой товарищ по студенчеству окончательно стал местным жителем, и единственный известный мне на тот момент пляж "Маяк" рядом с морским вокзалом вызывал у него отвращение:
— Это же для бздыхов!
"Бздыхами" сочинцы оскорбительно называют отдыхающих. Мы, как настоящие аборигены, ехали купаться на Грузинскую Мамайку — местечко неподалеку от президентского Бочарова Ручья — говорят, с тамошнего пляжа даже видать боевые корабли, охраняющие Путина, когда тот отдыхает. В маршрутке было душно, а водитель-армянин показывал чудеса южной езды — от светофора до светофора он умудрялся разогнаться до максимума, а на красном сигнале резко жал на тормоз.
— Остана-а-авите здесь, па-а-а-ажалста, — попросила разморённая жарой соседка-пассажирка, явно москвичка.
Водитель что-то пробормотал себе под нос и, не дождавшись ответа, опять резко затормозил. Поставил машину на "ручник", включил "аварийку", и, практически перевалившись со своего места в салон, громко спросил с отчетливым кавказским акцентом:
— Гдэ здэсь? На астановке? Да светафора даехать? Или пряма здэсь?
Женщина испуганно согласилась выйти прямо здесь и, открыв дверь, попыталась протиснуться через машины, идущие в правом ряду — горячий кавказский водитель даже не удосужился перестроиться...
В Сочи вечерело, но жара и духота не спадали. И кто придумал, что Сочи — это курорт? Между прочим, ещё в девятнадцатом веке считалось, что Сочи — это каторга похлеще Сахалина: жара, повышенная влажность и, как следствие, малярия — главная напасть будущей Всесоюзной здравницы.
После пляжа, уставшие и довольные, мы, как и в прошлый мой приезд, немного погуляли по сочинскому "променаду" — длиннющей черноморской набережной. В многочисленных кафешках шла вечерняя гулянка "отпускников" — народ зажигал под хиты как российской, так и армянской, гораздо менее известной у нас, эстрады. Бармены-армяне в свой безумный музыкальный микс добавляли песни турецкого певца Таркана, невзирая на вековую вражду армян с турками. Раскрасневшиеся толстые северные тётки, не чувствовавшие опеки своих родных Комитетов охраны тепла (4), отплясывали "Шика-дам" свободно и никого не стесняясь — может быть, впервые в своей жизни свободно, и впервые — никого не стесняясь.
— Это ещё что, — сказал Мишка, — мы тут как-то сидели в кафе, а на пляже аттракцион стоял — человека из огромной такой "рогатки" вверх "выстреливают", и он минуты три болтается на резинке. Так рядом тётки с Уфы сидели пили — увидали, аж подскочили, водку пороняли... Да с таким восторгом: "Ох, ни х..я себе!!!"
Посмеявшись над очередной Мишкиной историей, я решил поделиться с ним своим восхищением от способности сочинцев вытягивать деньги из приезжих. В качестве примера привёл многочисленных бабулек, торгующих ракушечными зайцами, приклеенными к картонке.
— Ты что? Зайца на картоне выложить — это труд считай, — воскликнул рефлексирующий сочинец Мишка. — Ты не видал что ли, как камни с пляжа продают? Напишут на них маркером "Сочи-2001" и вперёд, сто рублей за булыжник. "Ривьерский голыш" называется!
Всё-таки поразительный город!
Не доходя пару кварталов до дома Мишиной тёти, мы купили в уличном ларьке армянский лаваш — лепёшку толщиной с бумажный листок. По случаю моего приезда стопроцентно русский человек, сибирячка тётя Валя готовила на ужин долму, а в доме не было ни крошки хлеба — как же без лаваша... Кстати, сутки, посвящённые кавказской кухне, на этом не закончатся — муж тёти Вали дядя Коля после посиделок под сибирскую водочку и сочинскую долму ещё поставит вариться хаш — армянский суп, который готовится по рецепту нашего холодца, только здесь его едят горячим и со специями. Хаш как раз поспеет к утру в качестве незаменимого кавказского "похмелятора"...
Прямо на привокзальной площади сочинского аэропорта, своим терминалом внутренних рейсов напоминавшего одноэтажный, но очень длинный барак, стояли многочисленные тётки-армянки, продававшие розы — по сто пятьдесят рублей за упаковку. "Упаковка" — это длинная картонная коробка с неизвестным количеством цветов внутри, перехваченная в нескольких местах бечёвкой. В душном аэровокзале их тоже было полно:
— Мужчина, привезите вашей девушке подарок из Сочи. Сто рублей за упаковку.
Регистрация, рамка металлоискателя и досмотр багажа. Чтобы не сидеть в душном "накопителе", я вышел на перрон — благо в вольном городе Сочи это можно было сделать, главное — по лётному полю не шататься. Моё любование картинками взлётов и посадок отпускных рейсов было нещадно прервано ставшей привычной за последний час фразой:
— Розы, мужчина, семьдесят рублей за упаковку!
Господи! А по салону самолёта, пока тот выруливает на взлётную полосу, они не пробегают? Может, есть смысл дождаться именно этого момента и купить-таки сочинский сувенир?
* * *
И снова Сочи. Март 2002-го года. Впервые за два года работы в "Сибири" меня отправили в отпуск. Правда, отпуск неполноценный — три дня ни к чему не обязывающей командировки в Сочи, а моя жена Наталья просто "случайно" полетела тем же рейсом, что и я, по "халявным" билетам от авиакомпании. Мы устроились в гостиницу "Москва", хорошо знакомую мне с прошлой нерадостной поездки (5). В Новосибирске ещё вовсю трещали морозы, а в Сочи по нашим меркам был конец мая — во всяком случае, всё было в цвету. Да-да-да, есть у нас в Сибири присказка про южные города, где в феврале картошку сажают.
Вечером мы пошли прогуляться с Мишкой по городу. Мой друг перенял манеру одеваться в межсезонье у местных армян — черные туфли, черные джинсы, черная футболка и черная же кожаная куртка. Если принять во внимание его абсолютно не славянскую внешность, от местных было совсем не отличить — неудивительно, что он даже здоровался теперь "Барев дзес!", что по-армянски значит "Добрый день". Мы пришли в местечко, до той поры мною не освоенное — в парк "Ривьера". Несмотря на поздний час и "не сезон", там было многолюдно. Где-то на входе увидели огромное мозаичное панно с головой Ленина и какой-то странной цитатой, типичной для вождя, но на необычную тему. Что-то про то, что курорты, мол, должны принадлежать не знати, а совсем наоборот — пролетариату. Почему-то в присутствии Мишани меня потянуло на "высокий штиль", и я вдруг совершенно неожиданно изрёк:
— Ильич порой бывает непрост. Но мы всё равно должны читать Ильича, изучать Ильича, пытаясь понять всю суть, высказанную гением...
Мы покатались на колесе обозрения, попили пива и поговорили о том, о сём. Гуляя, заметили сумасшедшую очередь из желающих попеть караоке. Людская масса была удивительно однородной — спины в черных кожушках и ноги в черных джинсах. Только по длине волос можно было понять, кого потянуло в этот вечер на прекрасное — девушку или молодого человека. Пели преимущественно плохо, но откровенно повеселила барышня, пытавшаяся с характерным акцентом спеть "Старинные часы" Пугачёвой на свою, только ей одной ведомую мелодию:
— И время-а-а не на-а-а миг не остановищ...
Следующим днём мы с Наткой гуляли по главной торговой магистрали центрального Сочи, улице Навагинской. Из киоска с дисками и кассетами (когда-то такие назывались "Звукозапись") услышали звук дудука и почему-то голос Гребенщикова. Потом мы узнали, что это "Северный цвет" из альбома "Аквариума" "Сестра Хаос". Армянская этническая музыка заворожила меня еще с первых прошлогодних поездок в Сочи, поэтому пройти мимо чарующих звуков мы никак не могли. В открытом нараспашку киоске в клубах табачного дыма сидел продавец-армянин, одетый по местной моде (ну вы поняли, весь в черном), и получал почти наркотическое удовольствие от музыки. Как говорили у нас в Казахстане, "с понтом" мы стали разглядывать предлагаемый ассортимент, а сами, конечно, так же как продавец, просто стояли и кайфовали от удивительной песни. Боковым зрением я заметил идущую по улице странную троицу — невысокий толстенький армянин (догадались, как одет?), который под руки держал сразу двух девушек: одна, судя по манере одеваться, была местной, вторая — в синем свитере и синих же джинсах, видимо, как и мы — приезжая. Странная компания, не меняя "боевого строя", сделала поворот на девяносто градусов к киоску. Выражение лица "двоежёнца" (почему-то для себя я его обозначил именно так) по эмоциональному накалу приближалось к физиономии продавца — видать, тоже проняло.
