Дорога от Вохны

Протрубил горн, и всадники, толкаясь лошадьми, сцепляясь древками пик и переругиваясь, стали занимать места в шеренге. Вахмистр взирал на эту суету со скукой.

— Слухай сюды! — закричал он, когда шеренга худо-бедно выстроилась. — Когда даю команду "сомкнись!" — становитесь, чтобы всяк в строю касался стременем стремени соседа. Для того — принимать вправо, а отнюдь не влево. А ежели кто станет на месте крутиться и строй рушить — самолично плетью ожгу. Ясно, што ль? Гляди веселей, держись прямо, а то силят, аки собака на заборе...

Вохненская конница производила экзерциции на широком выгоне за селом. Верховых набралось изрядно — сотни три. Богданский с утра разделил их на три "эскадрона" и отдал в выучку своим унтерам.

На левом вланге серо-бурой армячной шеренги мелькало салатово-красное пятно. Мишка. После вчерашнего перехода он всерьёз решил учиться верховой езде, для чего и попросился поучаствовать в кавалерийских учениях. Корнет воспринял это благосклонно — выделил хорошо заезженную рыжую кобылу, прусскую саблю, пожертвовал старый ментик. Кто-то из павлоградцев подарил фуражку-бескозырку зелёного сукна с цифрой "10" на околышке, и теперь Мишка выделялся в строю вохненцев почти правильным "гусарским" обличием. Правда, в искусстве верховой езды ему было пока далеко до деревенских жителей.

— Как протрубят — пики вниз и в галоп! Хто старшой на правом фланге — примечай, шоб поводья не бросали, а то левое крыло завсегда за правым не поспеет, ежели пуститься в карьер безо всякой сноровки. Поняли, што ль? Трубач — к атаке!

Выгон остался позади. У околицы пешие казаки под руководством штаб-ротмистра гоняли строем куринских ратников. В стороне, отдельно, постигали воинскую науку "фузилёры" — вохненцы, имевшие ружья. Оттуда неслись команды: "Взведи курок!" "Сдуй полку!" "Скуси патрон!" Витька вспомнил раненого драгуна, который объяснял им хитрости обращения с мушкетоном.

"Пикинёры" — так штаб-ротмистр именовал пеших крестьян, вооружённых древковым оружием, — тоже в армяках и лаптях с онучами, перемотанными лыковыми верёвочками, — отдыхали от трудной воинской науки. Разбрелись по околице, кучками прилегли в тенёчке, под заборами. Оружие свалили тут же, лишь кое-где составив на солдатский манер, в пирамиды. Рядом с пирамидами лежали трофейные солдатские ранцы — предмет особой гордости владельцев.

Витька с Азаровым подошли поближе.

Крестьянский арсенал производил впечатление. По большей части это были косы, насаженные торчком на жерди или пики, носившие следы молота деревенского кузнеца. В изобилии встречались вилы тройчатки и железные печные ухваты с выпрямленными и заострёнными дужками. Ничего похожего на "недоружья", которыми были вооружены ополченцы при Бородине, Витя не заметил. Зато топоры были у всех — мужики носили их заткнутыми за кушак. Некоторые насаживали широкие плотницкие топоры на длинные, выше человеческого роста, древка, превращая их в импровизированные алебарды.

Хватало разномастных дубин, — обтёсанных колод, дрынов, усаженных зловещими гвоздями, страхолюдных палиц, вырезанных из цельного древесного корневища. Попадались во множестве самодельные "моргенштерны" — из утыканных гвоздями молотидьных, а то и из подков или массивных амбарных замков, прицепленных ремнями к жержям. Название у этих ордий были подходящие: "охряпник", "ошарашник", "окочурник". Один додумался провертеть дырку в рукояти кузнечного молота и привесил на пеньковой верёвке к полутораметровому дрыну. Назывался этот инструмент "оглоушник".

Куринцы, увидав, что "господа" проявили интерес к их оружию, охотно пускались в разъяснения: каким способнее "пороть хранцуза", а каким — колотить по макушке. Витька примеривался к очередному орудию народной войны и всякий раз отмечал, что сделано оно с выдумкой, старанием и большим пониманием человеческой анатомии.

— А это как называется, дядечка?

— Енто, господин, пыряло с зубом. — пояснил крестьянин, польщённый интересом к своему "воинскому струменту". Ея Прокоп смастерил. Он кузнец добрый, он што хошь исделает.

Пыряло с зубом напомнило Вите хитроумную шаолиньскую алебарду. Изогнутое лезвие косы-литовки, к обушку которой приклёпаны остриями в разные стороны два серпа — так, что они образовали своего рода букву "Х". Навесить шёлковые шнуры с кисточками — и можно вручать орудие китайскому монаху в шафранно-жёлтых одеяниях.

А вот это, к примеру, чем хуже? Зловещего вида мясницкий секач, насаженный на длинное древко отличался от китайского дадао разве что грубостью отделки да отсутствием металлических колечек на обухе. Витя припомнил, как папаин друг, дядя Саша Данилин, как-то заявил, что многое из экзотического восточного оружия — скажем, японские нунчаки, саи, боевые серпы — не что иное, как приспособленный для военных целей сельхозинвентарь. Судя по арсеналу куринцев, так оно и было.

Со стороны села донеслось тарахтенье. Крестьяне повскакивали, закрестились, стали жаться к плетням. Они никак не могли привыкнуть к трескотной, смердящей "самобеглой коляске", и всякий раз, когда Лёха выкатывал "Днепр" из амбара, павловские улицы пустели.

Мотоцикл волок на прицепе большую пушку — её рано утром притащил отряд урядника Хряпина. Засада удалась, крестьяне сумели отбить три телеги с воинским припасом. Но с пушками — при обозе тащились четыре орудия — вышла осечка. Сопровождавшие обоз шеволежёры отбили артиллеристов, которых начали уже вязать куринцы, потом оказачков, и тут чья-то удачно пущенная пуля угодила в зарядный ящик. Взрывом разметало две запряжки: поубивало лошадей и ездовых, поломало передки, одному орудию вдребезги разбило лафет. Испугавшиеся громового удара куринцы бросились в отступ; вюртембержцы же, не имея возможности утащить орудие, наскоро его заклепали и отошли к обозу. Поле боя осталось за русскими; Хряпин, прекрасно понимавший, что с минуты на минуту из Бунькова явится большой отряд, приказал хоть на себе, хоть лошадьми, а уволакивать добычу в лес.

С трофеем пришлось намаяться. Орудие пёрли на руках, саблями и топорами расчищали проход в кустарнике, наскоро гатили заболоченные русла ручьёв. Надрываясь, перетаскивали многопудовую махину через овражки, подваживая* лафет гандшпугами и оглоблями, снятыми с разбитого передка.

Тем временем посыльный с донесением доскакал до Посада, и вскоре оттуда выдвинулась подмога — полсотни верховых во главе с Азаровым и Лёха на "Днепре". Тяжёлый мотоцикл пришёлся кстати: хобот орудия закинули на решётку, закрепили верёвками, и Долотов, под удивлённые возласы спутников, поволок трофей по дороге.

#* подваживать — поднимать тяжести рычагом

"Днепр" справился с ролью тягача. Орудие — шестидюймовая французская гаубица — весило около тонны, но прокачанный со штатных тридцати шести до полусотни лошадей движок легко тянул "прицеп". Реконструкторы и раньше таскали "Днепром" свои пушки; правда, Сергеич не разгонялся, опасаясь раздолбать хлипкие самодельные лафеты. Но тут-то был самый настоящий, конструкции инженера Грибоваля*: ткой мог выдержать и бешеный галоп конной артиллерии и долгие, в сотни миль, переходы по горным тропам и сотрясения и отдачи при многочасовой канонаде. Лёха, осмелев на ровной дороге, разогнался до тридцати километров в час: гаубица громыхала на деревянных, окованных железом колёсах, то и дело рвала пеньковые верёвки. Приходилось останавливаться и крепить хобот заново, но в итоге трофей был в целости доставлен в Павлово.

#* Жан Бати́ст Ваке́т де Грибова́ль — французский инженер. Его нововведения — эпоха в развитии артиллерии.

Оставалось решить, как приспособить трофей к делу. Отступая, шеволежёры заклепали орудие, загнав в запальное отверстие подковный гвоздь. Приказный* казак Анисимов — казаки звали его Анисимычем, — служивший раньше в батарейной роте, осмотрел гаубицу, хмыкнул и заявил, что так орудия не заклёпывают: "Оне, рукопомойники, ни ерша изнурте не загнули, ни шляпку снаружи не срубили. А раз так, то и "выдувать" гвоздь выстрелом незачем, кузнец и так справится".

#* Звание младшего начальствующего состава в казчьих войсках; соответствовало ефрейтору.

Шляпку гвоздя зацепили клещами, и он медленно, упираясь будто гнилой зуб из десны, вылез из запального канала. Анисимыч предложил пальнуть хоть холостым, но Богданский и думать о сём запретил. Зарядов в лафетном ящике было всего шесть: две картечи в жестяных банках и четыре круглые гранаты. Анисимычобъяснил — это для того, чтобы всегда граната вкладывалась в ствол запальной трубкой вперёд.

Приказный предложил собрать пороху да навертеть картузов, а на картечь пустить свинцовые пули. "Всё одно, вашбродите господин ротмистр, я из эдакой коротышки стрелить не обученный — тута и возвышение надоть выставить, и всякая иная премудрость. Издаля, навесом не получится, тольки зря бонбы раскидаем. А прямой наводкой — это со всем нашим удовольствием, приголубим Бонапартия!"

Лёха часа три проторчал в кузне — Прокоп, местный кузнец, ладил по его указаниям буксирное приспособление для "Днепора" — с цепью, серьгой и железным шкворнем. На грузовую решётку взгромоздили лафетный ящик, гандшпуги, банник с прибойником и прочие необходимые предметы, так, что Витька едва помещался на своём привычном месте. На заднее сиденье втиснулся Анисимыч — всякий раз, усаживаясь на мотоцикл, он крестился, бормотал молитву и украдкой сплёвывал через плечо.

К гаубице приписали ещё трёх казачков — номерами, и местного мужичка-коновода. "Мотоартиллерию" опробовали на дальнем выгоне. Долотов лихо выкатывал на луг, разворачивал орудие; Витька с Анисимычем соскакивали со своих мест, сбрасывали с решётки имущество. Спешившиеся "номера" скидывали хобот лафета на землю, Лёха отъезжал на десяток шагов в тыл, глушил движок и бежал к гаубице, чтобы занять место фейрверкера.

Во время учений выпалили три раза половинными холостыми зарядами; вместо пыжей забивали комки пакли. Анисимыч для виду поворчал, но остался доволен, велел только привязать к скобе на лафете прочную верёвку в двадцать аршин длиной. Другой её конец он прикрепил к буксирной серьге мотоцикла. На Лёхин вопрос: "Зачем это?", ответил: "енто отвоз, чтобы драпать способнее. Как орудию на позицию выкатывают — сейчас с передка скидывают, запряжку в тыл, а отвоз остаётся к прицепленный хоботу. Ежели неприятель на батарею наскачет — орудию волоком, за запряжкой утаскивают, штобы, значить, поскорее. Ну а как отошли к своим, там ужо на передок брать можна..."

На сём учения закончились. Антипыч отправился отмеривать навески пороха и свинцовых пуль для картечей, а Лёха принялся гонять туда-сюда по сельской улице, распугивая кур, поросят и павловских жителей — следовало приучить коней "номерков" к треску мотоциклетного движка. Витя пошутил, что вот оно, средство против французской кавалерии: увидав несущийся на них мотоцикл, неприятельские кони сойду с ума и поскидывают всадников. Азаров невесело усмехнулся: в запале атаки, лошади не то, что мотора — не боятся залпа в упор, идут на уставленные штыки.

На выгоне, запела труба.

— Отбой трубят, — сказал Азаров. — Зашабашили учения.

Минут через пять их нагнал Мишка верхом на рыжей кобыле. Витя с удовольствием глядел на друга: весь в пыли, в конском поту, фуражка съехала на ухо, сабля в ножнах болтается у колена. Ни дать, ни взять — гусар!

— Вы бы, Михаил, заканчивали, — посоветовал корнет. — Поверьте моему опыту, завтра ноги будут болеть, будто их палками колотили. А день предстоит трудный, баталия!

Днём на военном совете решено было поутру выдвигаться к деревне Вохна. Лазутчики доносили, что французы после прибытия обоза зашевелились и, надо полагать, вот-вот выступят на Павлово. "Мото-артиллерию" решено приберечь в резерве; вместе с казаками и павлоградцами ейпредстояло сыграть роль решающего довода в предстоящем сражении. Курин, узнав что гаубица годна к стрельбе, предлагал выкатить её вперёд — "мужички, как увидят, что у нас тоже антиллерия имеется, сразу воспрянут!" — но Богданский решил иначе. Скудный боезапас следовало поберечь до переломного момента боя, когда будет решаться — "пан или пропал".

Из ворот "штабного двора" позёвывая, вышел навстречу Лёшка.

— А я "Днепр" уже загнал. — сообщил он. — Раму погнули этой дурой, Сергеич теперь голову снимет.

— Ты еще доберись... до Сергеича. — отозвался Витька. — Вот сдохнет мой "Самсунг" — что будем делать?

— Да, — вздохнул Долотов. — Тогда одно остаётся — с лозой ходить, как те чудаки из "Космопосика". Может, кстати, и поможет — чем хронопортал не аномалия?

— Тьфу на тебя! — возмутился Мишка. Он привязал свою рыжую у коновязи и теперь собирался её чистить. — Накаркаешь — и придётся, как идиотам, с прутиком... Ещё, пожалуй, за блаженных примут...

— Тогда уж сразу за колдунов! — хохотнул Витька. — Увидят и сразу этим... пырялом с зубом. Не посмотрят, что мы вместе француза били...

— Эй, служивыя! Ходи сюды, поможете!

— Это Анисим. — сказал Мишка. Он там картузы снаряжает и картечи. Гусар да казачков прочь разогнал — они ж все с трубками в зубах, а там порох! Лаврушка азаровский заспорил, так он его сразу в зубы!

— И правильно! — кивнул Лёха. — Мы с Алексей Борисычем, как перед баталией садимся картузы набивать — специально отряжаем человека, чтобы не подпускал никого с сигаретой. Был уже случай: полыхнуло и троих сильно покалечило.

— А вы-то чем набиваете? — удивился Витька. Он думал, что артиллеристы-реконструкторы привозят заряды с собой, уже готовыми.

— Порохом, только не дымным, чёрным, а пироксилином. Пиротехники выдают артиллерийским клубам дополнительные заряды для миномётов — такие колбаски из шёлковой ткани, их на хвостовик мины накручивают, для увеличения дальности — вот мы их и потрошим.

— Ну, долго вас ждать, али мне тута так и помирать? — снова раздалось из амбара. — Ходи веселей, наболтаешься ишо!

— Сейчас, Анисимыч, идём! — весело крикнул Витька, и они побежали к казаку.