Дорога от Вохны

Дорога на Березину

фантастическая повесть

I. Новый знакомый

Скандал, приключившийся на "круглом столе" всколыхнул всю школу. Да что там — школу! В Фейсбуке сразу же появились ролики, снятые во время заседания, и обсуждение вышло за пределы школьного сообщества. На следующий день об "отпоре, данном фальсификатору истории подмосковными школьниками" упомянули на популярном ток-шоу, и слава возмутителей спокойствия из 8-го "Б" достигла немыслимых высот.

На переменках вовсю обсуждали выходку новичка из 8-го Б; одноклассники хлопали Витьку с Мишкой по плечам, восхищенно говорили: "Ну, вы дали!" Учительская ограничилась тяжелым молчанием: педагоги упорно делали вид, что ничего не произошло, и лишь на уроках Маркуши нет-нет, да проскакивали ехидные намеки на разгром, учинённый "известному историку, блогеру и режиссеру".

Все это нисколько не радовало виновников происшествия. Одноклассники недоумевали: самое время лопаться от гордости и пожинать плоды, наслаждаясь положением на верхней строчке школьного рейтинга — но ничего подобного и в помине нет! Сугорин и Серёжин держатся замкнуто, пресекают любые попытки заговорить с ними о скандальном происшествии. Общаются только друг с другом, от расспросов уклоняются...

Пробить блокаду удалось только Лешке Долотову из 10-го "В" — тому самому долговязому знатоку артиллерии. Он был известен всей школе фанатичной страстью к военной истории: пачками глотал монографии и мемуары, регулярно выигрывал исторические викторины и олимпиады, посещал кружок при истфаке МГУ, собирал коллекцию солдатиков и даже состоял в клубе военно-исторической реконструкции. Маркуша разрешила ему свободное посещёние истории и ставила пятерки в четверти автоматом; Лёхины одноклассники утверждали, что историчка попросту боится его вопросов и радуется, когда не видит нахального эрудита на очередном уроке.

Страничка Алексея Долотова в Фейсбуке полна фотографий и видеороликов с исторических фестивалей: то он в старинном мундире держит ружьё с примкнутым штыком, то стоит в строю таких же, как и он, реконструкторов, то прочищает банником ствол возле низенькой пушчонки...

Тогда, в актовом зале, ребята плохо разглядели неожиданного союзника. Долотов написал им вечером того же дня, когда пошла волна постов в соцсетях и школьных сообществах. Предложил встретиться и поговорить; Витька, внимательно изучив его страничку, согласился.

Историческая встреча состоялась после уроков. После недолгого обмена мнениями о заезжем светиле исторической науки — да что о нем говорить: гад, и все тут! — Витька перевел разговор на историческую реконструкцию. С этого момента редята только слушали: Долотов, мог часами рассуждать на эту тему. Начал с рассказа о состоявшемся на прошедших выходных "Бородине"— этот фестиваль происходил ежегодно, в первые выходные сентября, в память о грозных событиях 1812-го года. На поле "постановочной" баталии выходило до тысячи человек — пехотные коробки, кавалерия, пушки. Лёха демонстрировал ролики на экране смартфона, и ребята с удивлением узнавали знакомые кирасы и конские хвосты "железных людей", квадратные уланские шапочки и темно-зеленые мундиры русских егерей. А когда в кадре замелькали в белые с синим французские мундиры, Витька невольно вздрогнул: вот-вот появится изломанная шеренга барабанщиков...

Он прикусил губу — до того хотелось вытащить из рюкзачка планшет — "на, смотри, как это было на самом деле!" Мишка, угадав мысли друга, больно стиснул пальцами его руку повыше локтя.

А на экранчике разворачивалась русская кавалерия: пестрые гусарские ментики, колеты и каски кирасир, алые казачьи полукафтаны — все вперемешку, в одном строю. Строй то и дело ломался — то один, то другой всадник вырывался вперед или отставал от товарищей. До ощетинившихся штыками французов, доскакала не шеренга, а нестройная толпа. Но вместо того, чтобы ударить с разгону во вражеский строй, смять, раздавить, изрубить, конники закружили вокруг "неприятеля" карусель, несильно звякали клинками по штыкам, а пехотинцы поднимали их повыше, чтобы, не дай бог, не поранить лошадь или всадника...

Полюбовавшись на эту "кавалерийскую атаку", Мишка хмыкнул и совсем было собрался отпустить что-то язвительное; пришлось уже Витьке незаметно щипать друга за локоть. В конце концов, на фестивалях не место рискованным трюкам. Так ведь и поубивать друг друга можно!

— А это кто, павлоградские гусары? — Мишка ткнул пальцем в экранчик, где галопировали с полдюжины всадников в зеленых мундирах. После возвращения ребята перелопатили немало информации, и теперь точно знали, в мундир какого полка носил их "крёстник".

— Они самые, клуб "Павлоградский гусарский полк". — Десятиклассник с уважением посмотрел на собеседников. — Зеленое мундирное сукно, приборный цвет красный. Вот уж не думал, что вы в этом разбираетесь!

— Тоже мне, бином Ньютона! — с деланным пренебрежением ответил Мишка. — Инфы в сети полно...

Ему явно польстила похвала нового знакомого.

-Кстати, с их мундирами есть забавная история. Смотрели "Гусарскую балладу"?

Мишка вопросительно глянул на друга. Так далеко его эрудиция не распространялась.

— Это где "жил-был Анри Четвертый?" — Витька знал эту песенку. Отец часто напевал её, когда был в хорошем настроении.

— Да, верно. Так вот: когда поручик Ржевский встречается с главной героиней, Шурочкой Азаровой, переодетой в гусара, то спрашивает: "Мундир у вас, конечно, павлоградский?" А она в мундире сумских гусар: серый ментик с красными чикчирами! Вот и наших павлоградцев все, кому не лень, изводят этой фразой. Они, как услышат эту фразу — бесятся, прям за сабли схватиться готовы!

Мишка только хмыкнул. Он понятия не имел, что "поручик Ржевский" — это не только персонаж из скабрезных анекдотов.

— Леш, а ваши реконструкторы только мундирами и конями занимаются, или историей своего полка тоже? — спросил Витя. — Всякие там списки личного состава... Павлоградский полк ведь участвовал в Бородинской битве, раз этот клуб пригласили на фестиваль?

Витька выяснить хоть что-нибудь о том юноше-гусаре. Кто он, что с ним случилось после Бородина? Погиб в одном из сражений, или прошел с русской армией всю Европу и вступил в Париж?

Долотов замялся.

— Вообще-то, на поле могут выйти любые клубы. Большинство зрителей вообще не отличит русского гусара от французского: Мундиры похожи, все разноцветные, какая им разница? Да вот, к примеру, наши друзья из Новосибирска, Третий гусарский полк армии Наполеона. Этот полк в 1812-м вообще не был в России, а воевал в Испании. Однако же — ездят на все фестивали.

— Французы? — удивился Мишка. — Наши — и французов изображают? Как же так, они же были враги?

— А как иначе? Лет тридцать назад, в советские времена, когда реконструкция, только начиналась, иностранные клубы в СССР не приглашали. Они и сейчас не очень-то ездят... А что за баталия без неприятеля? Вот и пришлось части клубов пошиться на французов.

— Значит, павлоградских гусар на Бородино не было? — Витька вернул энтузиаста к интересовавшей их теме.

— Не было. Полк не состоял при Главной армии, а действовал на Киевском направлении..

Мишка состроил удивленную гримасу: "как так не было, мы же собственными глазами..." но возразить не успел.

— Могли, правда, оказаться отдельные офицеры или даже команды. Один эскадрон павлоградцев квартировал под Москвой, возле города Ногинска — тогда он назывался Богородск, — и гусары даже участвовали в деле на речке Вохна, помогали партизанам Герасима Курина. Тоже, наверное, не слышали?

Витька помотал головой.

— Не, мы только недавно...

— Да я и сам не очень в курсе. — признался десятиклассник. — Наш клуб каждый год ездит на вохонский фестиваль, вместе с "трешками" — ну, с ребятами из Третьего гусарского. Это совсем скоро, в конце сентября. В прошлый раз я не смог поехать, а сейчас обязательно выберусь. Наши говорят — отличный фестиваль!

— А павлоградцы там будут? — не отставал Витька.

— А как же? Это же их мероприятие, они там главные организаторы.

— Слушай, а можно с ними как-то познакомиться?

— Собираешь инфу по кому-то из павлоградских гусар? — понимающе кивнул Долотов. — У них в городском краеведческом музее, там целая экспозиция, посещённая 1812-му году и Вохне. Наверняка есть что-то неопубликованное.

— Ну-у-у, это в другом городе, — разочарованно протянул Мишка. — Когда ещё мы туда попадём...

— Это недалеко, всего час на электричке. А то поехали с нами на Вохну? В субботу в клубе собрание, приходите. Осмотритесь, познакомитесь, прикинем, как вам помочь.

— С вами? — удивился Мишка. — У нас мундиров нет, ранцев всяких, ружей. Или нам зрителями ехать?

Мишка кривил душой — ружье у них как раз было. Точнее — французский кавалерийский мушкетон. Приклад, правда, расщеплен пулей, но палит раритет исправно.

— Можно и зрителями. — ответил Лёха. — Мы автобус заказываем на клуб, места всем хватит. Можно подобрать для вас рабочую форму, поможете возле пушек. Народу в расчетах всегда не хватает, дело найдется. Предки-то отпустят? А то мы на три дня едем...

II. Реконструкторы

Последняя суббота сентября баловала любителей военной истории, съехавшихся на фестиваль со всей России, бабьим летом. Утренний дождик прибил пыль, поднятую колесами автобусов и лошадиными копытами. Воздух над излучиной речки Вохна и сосновым бором — прозрачнее хрусталя, французы на другой стороне луга было видно преотличнейше. Правда, их то и дело затягивало легким белым дымком, и тогда до батареи долетали тугие пушечные удары. В пелене мелькали ряды парижских волонтеров в обносках и "революционных" треуголках; на фоне бутафорских изб разворачивались уланы Великого герцогства Варшавского. За мостом, в ивняке, маячили серые с красным гусары Третьего полка.

Избам и небольшой часовенке с ярко-желтым куполом предстояло сгореть. Их соорудили специально для баталии и обложили соломой и хворостом. Перед обреченной "деревенькой", в траве то тут, то там торчат маленькие, сантиметров двадцати в, фанерные елочки — ими пиротехники обозначили закладки — чтобы кавалерия в пылу потешной баталии не вылетела на взрывы. Такое иногда случалось, и тогда по всему полю приходилось ловить ошалевших от страха лошадей без седоков.

Впрочем, взрывы, огонь — это тоже завтра. А пока пушки палят вполсилы, заряды экономят для главного действа.

Офицер перед шеренгой "трешек" взмахнул рукой, закричал, приподнимаясь на стременах.

Сабли разом взлетели: серые не крутили ими над головой на казачий манер, а дисциплинированно взяли "на плечо". Витька знал, что, перейдя на рысь, гусары вытянут сабли вперед -так же, как делали это кирасиры Коленкура — в той, настоящей битве...

Вот, сейчас! Ребята уже второй раз наблюдали эту атаку, репетиция продолжалась с самого утра. В лощинке, куда направлялись гусары, колыхалась буро-сизая масса в крестьянских суконных армяках и обшитых мехом безрукавках. Это были местные, павлово-посадские школьники, изображавшие партизан Герасима Курина. Навстречу серо-алым хлопнуло несколько выстрелов; "партизаны" сгрудились, ощетинились частоколом двурогих свежеоструганных вил, фанерных кос, насаженных торчком и бутафорских пик.

Гусары, совершенно расстроив ряды, доскакали до самых острий, приняли влево и по одному поскакали вкруговую колючей массы, с замаха рубя по выставленным древкам. "Партизаны" с всем пылом кидались на "супостатов", в запале стараясь ткнуть вражин своими дрынами. До Витьки доносились выкрики — порой испуганные, но, по большей части, задорные. От крестьянских дрючков и рогатин летели щепки.

— Чего встали? — рявкнул Красильников.. — Давайте, поворачиваем!

Ребята, засмотревшиеся на атаку гусар, кинулись к пушке. Витька, вместе с Лешкой Долотовым и двумя "артиллёрами" подхватил хобот лафета, Мишка вцепился в спицы колеса. Навалились, крякнули, повернули: двадцатифунтовый единорог, самое большое орудие "потешной" артиллерии, весил немало.

— С дороги! — заорали сзади. Витька обернулся и едва успел отскочить — вплотную к батарее проходили кавалергарды. Старший, высоченный дядька с закрученными до висков усами, принял вправо коня, остановился. Кавалергарды в черных кирасах и белых мундирах стоял выстроили шеренгу; за их спинами мелькали черные с серебром гусары александрийского полка.

— Вахмистр?

Из шеренги гусар выскочил невысокий, всадник, ладно сидящий на вороной лошади.

Кавалергард махнул рукой в сторону атакующих серых. Унтер кивнул, вскинул пальцы к киверу и вернулся к своим.

— Са-а-бли вон! Рысью — марш!

Эх, трубача нет, подумал Витька. А без него — что за кавалерийская атака! Никакого шика. По правилам следовало трубить к галопу, а потом — "марш-марш", и кавалеристы, выставив перед собой клинки, пускаются в карьер...

Все эти тонкости им поведали вечером, у костра. Ребята слушали, невольно сравнивая собеседников с теми, другими — с егерями прапорщика Яковлева, с ополченцами, с раненым драгуном. Результаты, увы, выходили не в пользу современников. Умом Витька понимал, что реконструкторы не виноваты: ни точностью в деталях обмундирования, ни знанием "исторических реалий, ни увлеченностью не заменить того, настоящего: ожидания битвы, близкой смерти, всеобщей готовности пострадать за Отечество. Ну и манера говорить, разумеется: ребята осознаи, насколько речь предков отличается от современного языка. Кое-кто из реконструкторов старательно подражал "старорежимной ", как манере изъясняться — но разве почерпнутое в книгах и фильмах заменит опыт реальной жизни?

Жаль, мы не догадались тогда, на биваке яковлевских егерей, хоть аудиозапись включить, сокрушался Витька. Дали бы послушать, вот бы пригодилось...

Ему, и правда, хотелось помочь — кто ж виноват, что это им, двум восьмиклассниками, а не этим увлеченным людям выпало увидеть своими глазами Бородинское поле, настоящее, а не постановочное сражение...

А репетиция шла своим чередом. Серые поспешно поворачивали навстречу угрозе. Поздно; закрутившись вокруг крестьянских "ежей", они не успели собраться, сплотить шеренгу и встретить неприятеля. Да и сами "партизане", воодушевленные подоспевшей помощью, кинулись отбивать крайних гусар от строя. Мальчишки окружали "французов" вопящей толпой, и те крутились на месте, ловко отмахивая саблями тянущиеся со всех сторон древки.

Но часть "трешек" все же успели выстроить встретить кавалергардов лицом к лицу. Перед самой сшибкой кавалеристы с обеих сторон заученно разредили шеренги, и картинно, работая на публику, прошли сквозь строй неприятеля "гребенкой". Залязгали клинки, серые гусары разворачивали лошадей, чтобы ударить в спину кавалергардам. Но с фланга уже налатели черно-серебряные, прижимая серо-алых к партизанскому дреколью.

Пушка грохнула, выбросив двухметровый столб ватно-белого дыма. Бутафорский заряд был слишком слаб, и единорог, вместо того, чтобы откатиться на несколько шагов и зарыться хоботом в дерн, лишь подскакивал на высоких колесах. Витька помнил, как отлетали назад тяжелые орудия Курганной батареи; как номера налегали на канаты и гандшпуги, возвращая их на место.

Сейчас этого не требовалось — "артиллёр" опустил ежик банника в ведро с водой, в два движения пробанил ствол. Другой закинул в жерло полотняный мешочек с порохом, вслед за ним — туго скрученный пучок травы, заменяющий пыж. Первый номер перевернул свой громоздкий инструмент, и прибойником — деревянным утолщением на обратной стороне банника — туго заколотил в пушку заряд.

Командир расчёта ковырнул протравником — заостренным куском проволоки — в затравочном канале, досыпал пороха из медной пороховницы. Лёха Долотов — фейерверкер, не кто-нибудь! — раздувая щеки, дул на фитиль.

— Па-а-а-берегись!

Витька отскочил от лафета. Десятиклассник поднял пальник — жезл, на конце которого, в особом зажиме тлел фитиль, — и вдавил в затравку. Порох вспыхнул, рассыпая искры и пушка в очередной раз прогрохотала — низко, солидно, перекрывая и ружейную трескотню, и несерьезные "бабахи" четырёхфунтовок.

-А-а-атставить стрельбу!

Артиллеристы обернулись. К батарее во весь опор скакал павлоградец в камуфляжной куртке поверх доломана.

— Лексей Борисыч, перерыв! Веди своих на бивак, обедать. Полтора часа отдыхаем, потом ещё один прогон!

Руководитель клуба, Алексей Борисович Красильников, — маленький, толстенький, сущий гном, с вечной добродушной улыбкой на круглой физиономии — кивнул. Прислуга засуетилась возле единорога, собирая принадлежности. Мишка уже волок на плече два гандшпуга; Витька подхватил деревянное ведро, в которое окунали при стрельбе банник. Надо не забыть зачерпнуть свежей воды, подумал он, а то все расплескали...

Кавалеристы — и французы" и "русские", — смешавшись, нестройной толпой, рысили к броду, слева от дощатых мостков через ручей. Над палатками, за косогором поднимались дымки — в полевых кухнях варились щи и гречневая каша. Что ж, все правильно: война — войной, а обед по расписанию. Раз объявлено в программе первого, подготовительного дня фестиваля: "в 15.00 — обед" — так не греши, покорми людей. До окончания репетиции три часа, ещё навоюются.

III. Неотвеченный вызов

Нам дорогу б узнать, да повернуть,

Только гонят нас на Березину.

Вместо лета тепла — туман пурги,

Видно, время выплачивать долги...*

Тренькала гитара; гусары и артиллеристы, "французы" и "русские" негромко подпевали — вразнобой, но душевно, как шутил витькин папа. Реконструкторы устроились вокруг костра, новосибирцы вперемешку с москвичами и еще какими-то людьми в мундирах, заглянувших на огонек и песни. По рукам пошла объемистая кожаная фляга, поленья шипели, стреляли угольками, над огнем булькал котелок.

Парень в накинутом на плечи ментике и смешной шапочке-бонэ, перебирал струны. Этот головной убор — на самом деле, фуражная шапка, предназначенная для ношения вне строя — напомнил Витьке гномьи колпачки из диснеевской "Белоснежки": длинный треугольный "хвост", свисающий чуть ли не до плеча, заканчивался замызганной красной кисточкой. Обращались со бонетками без всякого пиетета: понадобилось снять с огня котелок — стащил с головы и прихватил закопченную дужку...

Тихо тренькнул мобильник. Витька дернулся и завозился, нашаривая некстати оживший гаджет. Ему было неловко — во-первых, не хотелось мешать гитаристу, а во-вторых — Красильников предупреждал, что на биваке не приветствуются "высокие технологии"! Хотя, некоторые реконструкторы нет-нет, да и вытаскивали мобильники, но отходили от костра, чтобы не смущать окружающих столь явными анахронизмами.

Уходить, однако, не пришлось — экран заволокли лиловые разводы, потом картинка мигнула, сменившись привычной заставкой. В уголке замигала надпись: "неотвеченный вызов". Витя пожал плечами и засунул гаджет назад, в сухарную сумку.

Эти сумки — белые, из грубого холста, на лямке через плечо, с большой костяной пуговицей — выдали им вместе с формой. В "сухарке" полагалось таскать всякие необходимые в реконструкторской жизни мелочи вроде ложки, перочинного ножика, запасных кремней к ружью, зажигалки или мобильника — карманов на мундирах не было.

Песня зазвучала снова:

...Что прикажет осипший барабан?

Видно, лечь по осиновым гробам.

Запылают огнем дрова моста,

Видно, рай не построишь на крестах...

Похоже на бардовские песни, подумал Витя. Мама с папой любят такие — Визбора, Городницкого. они с однокашниками по МИФИ часто ходили в походы, и все время — с гитарами. Отец рассказывал о советских ещё традициях КСП, Клубов Самодеятельной Песни, ставил на компе старые записи. Здесь почти то же самое — костер, гитара, пахнущий дымом чай, только вместо романтики походов, байдарок, геологов — совсем другие темы...

...Ожидали от города ключи,

А теперь вот — от голода кричи.

Был заманчив мираж чужих границ,

А теперь мы под стражей черных птиц...

— А я думал, что партизаны в двенадцатом году — обязательно снег, зима.,— сказал Мишка. — В учебнике картинка есть — бородатый мужик, в армяке, с вилами, за поясом топор, а вокруг — зимний лес. А у нас -бабье лето, в палатках можно ночевать!

Ребята решили провести ночь не в доме отдыха, выделенном для реконструкторов, а "белом лагере" — в парусиновых солдатских палатках, сшитых в точности по образцам стародавних времен. В "Белом лагере" свои порядки — здесь не ходят в "цивильной" одежде, не пользуются газовыми горелками, электрическими фонариками, мобилами и прочими благами цивилизации. Даже яркие упаковки продуктов и пластиковые пятилитровки с питьевой водой стараются поскорее убирать с глаз долой. А потому Мишка с Витькой кутались от вечерней сырости — все же, на дворе конец сентября! — в длиннополые шинели из грубого серого сукна. Их ребятам вручили вместе с замызганными полотняными штанами, короткими "рабочими" куртками, "сухаркам" и фуражками-бескозырками, положенными им, как "нижним чинам".

— Это вы Эльдару Рязанову спасибо скажите... — усмехнулся Трейяр, командир новосибирцев. Вообще-то его звали Вадим: среди реконструкторов-"французов" были в ходу "боевые имена", позаимствованные у исторических персонажей.

— С тех пор, как он показал в "Гусарской балладе" зимние пейзажи, публика свято уверена, что Наполеон отступал от Москвы в сплошные метели и снегопады. Как же — "генерал Мороз!" А на самом деле, первые настоящие заморозки и пурга случились только на Березине — да вот, как раз песня об этом:

...Ледяная вода нам до колен,

Как упорно тогда стоял Смоленск.

Как прорвались к Москве — столице, но

Кровь пустило из вен Бородино...

— И дело на Вохне, которое мы здесь реконструируем, состоялось в начале октября. Погода была — вот как сейчас, разве что дожди, да и то не очень сильные. Холод, распутица — это все было впереди. Французы, как заняли Москву, так сразу стали рассылать фуражирские команды по подмосковным деревням. Ну а мужикам это, натурально, не нравилось.

— Все треплетесь? — раздался из темноты недовольный голос. — А лошадей кто поить будет? Трейяр, командуй бойцам — дружненько за ведра, и к ручью! И пошли людей за сеном — там целый грузовик привезли. Надо бы в палатки накидать, для тепла, пока не совсем ещё темно. Да поторопитесь, сейчас много желающих набежит...

Витька, обжигаясь, в три глотка допил чай и вскочил. Реконструкторы зашевелились, вставали от огня, накидывали на плечи плащи и шинели.

Пока таскали сено, стемнело совсем. На небо высыпали звёзды — удивительно крупные для конца сентября. Костер на биваке прогорел; реконструкторы потихоньку расползались по палаткам. Лёха приволок, топорик, горбылину, прнялся откалывать щепки — вскипятить чай. Трейяр, с двумя гусарами, сидели, закутавшись в плащи, у еле тлеющего костра и, казалось, дремали.

— Пошли, что ли, прогуляемся? — предложил Мишка. — Вон, по той тропинке, как раз выведет к пехотному лагерю.

Днем ребята познакомились с реконструкторами-"преображенцами", и те звали, как стемнеет, на шашлыки.

— Алексей Борисыч, мы отлучимся? — спросил Витька. — Нас тут в гости пригласили...

Руководитель клуба не стал возражать.

— Давайте, только чтобы к одиннадцати-ноль-ноль как штык в лагере. У нас строго — отбой, завтра день трудный, силы понадобятся.

— Да мы ненадолго! — заспешил Мишка. — Так, поздороваемся только... Лех, пошли с нами?

Десятиклассник , помотал головой.

— Не, идите одни. А мне надо ещё пуговицы подшить, а то две оборвал, пока пушки сгружали.

Три клубные пушки — двадцатифунтовый единорог, мортиру и шестифунтовку — привезли на фестиваль в разобранном виде, в кузове "Газели". Еще одну, самую мелкую, трехфунтовую, должны были подвезти к вечеру.

— Ладно, мы скоро! — Мишка махнул приятелю рукой, и они направились в сторону леса. Витька выудил из "сухарки" фонарик. Дисциплинированно подождал, когда граница "белого лагеря" останется позади, и только тогда нажал на кнопку.

Фрнарик мигнул и погас. Витька шепотом выругался, зашарил ногтями по пластиковому корпусу — может, батарейка болтается? Тугая крышка никак не желала отщелкиваться — и тут в сумке запиликал мобильник.

Снова не вовремя! Мальчик прижал фонарик подбородком, зашарил в сухарке. Странно — опять неотвеченный вызов. И лиловая расплывающаяся блямба вместо заставки...

— Ну, чего ты там возишься? — нетерпеливо крикнул Мишка. — Пошли уже, а то без нас все шашлыки съедят!

IV. Встреча на дороге

Про фонарик он вспомнил в последний момент. Отец уже ушел на работу, мама возилась на кухне, заворачивала сыну бутерброды в дорогу. Витька с вечера выпросил фонарик, а забрать забыл — и теперь заскочил в кабинет, зашарил по полкам. Нашёл, щелкнул кнопкой — работает! — и тут взгляд его упал на пластинку смартфона.

Это был его, Витькин, смартфон. Неделю назад он начал глючить; попытка прогнать тестовые проги и антивирус, скачанный с самсунговского сайта ничего не дали, и мальчик совсем уже собрался нести аппаратик в сервис, но отец предложил показать его институтским айтишникам. Витька охотно согласился — эти парни могли разобраться не то что со стандартным "Самсунгом", но и с суперкомпьютером — в хроноквантовой лаборатории было самое навороченное оборудование и софт. Вот, наверное, и разобрались, а отец принёс вчера, и забыл отдать...

Что ж, удачно, не придется брать с собой старенькую "раскладушку". Витька сгреб смартфон вместе с фонариком, поцеловал мать в щеку, закинул на плечо лямку рюкзака и выскочил из квартиры.

Луна светила вовсю, светлая песчаная полоса дороги отлично выделялась на фоне темных кустов. Ребята шли, болтали на ходу, обсуждали: похожи реконструкторы на настоящих солдат наполеоновских времен, или нет? Сошлись на том, что вообще-то похожи, пока рта не раскроют. А стоит заговорить — иллюзии как не бывало, сразу видны "современники".

За болтовней не заметили, как сбились с дороги. А как иначе, если до бивака "преображенцев" минут десять неспешного шага, а они топают не меньше четверти часа? Остановились, огляделись — вроде, и плутать было негде, знай, шагай, никуда не сворачивай...

Вдали, за рощицей справа раздавались голоса, шумел мотор автомобиля, но сворачивать и топать через лес страсть до чего не хотелось. Мишка припомнил, что дорога должна ввести к большой поляне со шлагбаумом — туда завтра будут ставить машины зрители, приехавшие на фестиваль своим ходом. Решили дойти до "парковки", а оттуда уж искать дорогу назад.

Тьма навалилась внезапно, будто кто-то выключил ярко светившую на небе луну. Витька даже споткнулся от неожиданности — а еще от того, что в глазах замелькали фиолетовые то ли светящиеся полосы, то ли искры. Замелькали — и пропали. Снова песчаная дорога, тёмные кусты...

— Вроде, похолодало? — спросил Мишка, зябко поведя плечами. — Зря мы шинели у костра оставили...

И верно — они поленились тащить с собой громоздкие, тяжёлые шинели. И ведь не замерзали до сих пор, удивился Витька, даже вспотели на ходу. А тут — холодный ветер насквозь пронизывает полотно рабочей куртки...

— Погода портится? — неуверенно предположил он. — Как бы дождик не начался, а то мокнуть завтра на поле... Вот и ветер, а ведь днем не было!

Ветерок действительно задувал — глухо гудел в кронах сосен по обе стороны дороги, шелестел листвой. И туман: стылый, сырой, лентами стелется между сосновыми стволами. Откуда ему взяться, если ветер? Шума недалекого бивака больше не слыхать. Может, ветром уносит? Хотя...

— Слышь, кто-то скачет! — вскинулся Мишка. — Счас тормознем, спросим, как дойти до преображенцев нам!

Копытный дробот вырастал звончее, громче. Галопом идет, прикинул Витя, иначе на песчаном грунте фиг мы что-нибудь услышали. Не успел он додумать эту мысль, как из-за поворота появился всадник. Тёмный силуэт на тёмной лошади — поди пойми, ночью, в каком он мундире?

Всадник повел себя странно — он наверняка видел белеющие в темноте штаны и куртки ребят, но, вместо того, чтобы окликнуть их остановился, повернув боком коня. В лунном свете блеснула сталь ружейного ствола.

— Хто такие будетя? — раздался хриплый голос. — Русския, што ль, люди? Служивыя? С каким полки?

— Вопрос, вообще-то был нормальный — реконструкторы, особенно, не из самых опытных, нередко спрашивали друг друга: "из какого полка?" Но что-то особенное прозвучало в голосе всадника — тревожное, студеное, как этот ночной ветер.

— Мы из батарейной роты Красильникова, Алексей Борисыча — нашелся Мишка. — В белом лагере стоим, с пушками. Вот, решили прогуляться и немножко заблудились!

"Батарейной ротой" именовался клуб, с которым ребята приехали на Вохненский фестиваль.

Встречного такой ответ несказанно удивил.

— Шо, правда, батарейцы? И при пушках? Вот радость! А у нас-то кажинная сабля на счету! Надоть немедля ихнему благородию штаб-ротмистру Богданскому доложить. Хто в вашенской команде старшой-та?

— Красильников, Алексей Борисыч. — ответил Витька. Он удивился: неужели реконструктор — судя по голосу, немолодой, из ветеранов, — не знает такого известного человека? А они-то думали, что Красильников известен во всех клубах: как же, ветеран бородинского движения, два десятка лет в строю...

— Ох ты ж дярёвня — "Ляксей" да "Борисыч"! — засмеялся верховой. — Чину какого? Што мне, их благородию так и докладать, по отчеству?

Витька недоуменно посмотрел на друга. Мишка пожал плечами: они, конечно, знали, что руководитель клуба носит офицерский мундир, но вот чина.. Шпага, высокая двуугольная шляпа-бекорн... может, поручик?

Так он и ответил.

— В деле, видать, были? — непонятно спросил тот. — Шо, старшого побило, коли поручик над ротой начальствують?

После этих слов Витька окончательно впал в ступор. Можно, конечно, предположить, что взрослый дядька-реконструктор вошел в образ, и развлекается, разыгрывая зелёных пацанов — но не странное ли это занятие для ночной дороги? Мальчик совсем было собрался пресечь неуместные забавы, как вдруг сквозь заунывный свист ветра до них донеслись приглушенные расстоянием хлопки.

Всадник вскинулся, крутанул лошадь, приподнялся на стременах. Мальчики отскочили, едва увернувшись от конских крупов — оказывается, в поводу он вел еще одного коня, под высоким седлом, к которому были привязаны то ли мешки, то ли свертки.

Выстрелов больше не было. Незнакомец еще постоял на стременах — ребята замерли, затаив дыхание, — опустил на гриву коня ружьё, повернулся. Выглянувшая из-за облачка луна хорошо освещала одежду, лицо, амуницию. Самый натуральный казак: темно-синий кафтан-чекмень, заправленный в шаровары с алыми лампасами, высокая, смятая назад шапка синего же сукна с козырьком. На вид — лет сорока, борода чуть не до бровей, в уголках глаз морщинки, словно от постоянной, с хитрецой, усмешки. Впрочем, сейчас ему, кажется, не до веселья...

— Что случилось? — прошипел Мишка. Витька, не глядя, пхнул локтем — потом разберёмся, не до тебя...

— А хто их, охальников знаеть? — отозвался казак, расслышавший вопрос. Он снова привстал на стременах, прислушался. Выстрелов больше не было.

— Ну, ин ладно! На удачу козак на конь сядится, на удачу козака и конячка бьёть! Вот что, сынки, я слетаю, гляну, хто там шалит? А вы держите конячку, да и поспешайте дорогой, никуды не вертая. Значицца, она прямо к стану вашему и выведет?

Витьке оставалось только кивать. Он решительно ничего не понимал.

Казак швырнул Мишке поводья. Лошадь дернула головой, всхрапнула, и мальчик, побаивавшийся этих здоровенных, неуклюжих тварей, обмер, сжимая в пальцах кожаный ремень.

— Вы, хлопцы, ступайте скоренько, а я вас сей же час догоню, вот те хрест! Оченно надо ваших батарейцев сыскать! То-то господину ротмистру радости!

И, уже скрываясь за поворотом, проорал:

— А конячку поберегите! Без коня козак, дело известно, хоть плачь сирота! Дюже добрая, с драгуны взята, за такую господа гусаре десяти рубли не пожалеють!

И растворился во мраке.

Некоторое время ребята обалдело взирали друг на друга, на дорогу, где в песке отпечатались следы копыт странного гостя, на врученную на сохранение скотину. "Драгунская" лошадь помотала головой, всхрапнула и решительно потянула к обочине, к редким пучкам травы.

-Что.. кх-х-х... что это было, а? — просипел Мишка. Он, не моргая, глядел вслед казаку.

— А чёрт его знает! — прошептал Витька. Говорить громко почему-то не хотелось.

Вдали снова хлопнули два выстрела. Потом, секунд через десять — еще один.

— Преображенцы развлекаются. Не настрелялись за день! — нарочито бодро сказал мальчик. Получилось не очень. — Слушай, может пёс с ними, с шашлыками? Пошли лучше назад, расскажем всё Алексей Борисычу. Когда этот тип приедет — он его расспросит, что за шутки такие дурацкие...

— А если не приедет?

— Куда он денется? Лошадь у нас, не бросит же! Тем более, сам слышал, это не его, драгун какой-то взял. Наверное, арендовал на конюшне, а казак пригнал.

— Что-то не припомню я не поле никаких драгун. — проворчал Мишка. — Гусары, уланы были. Кирасиры еще, казаки... но чтоб драгуны?

— А ты так вот так, наизусть все мундиры знаешь? — язвительно осведомился Витька. Недоумение прошло, на смену ему пришла отчаянная веселость. — И потом, может они только вечером, после репетиции подъехали, а казак — он как раз лошадь и ведет, для завтрашней баталии. Увидел нас, решил приколоться. Логично?

Мишка неохотно кивнул.

-А раз так, пошли, а то я совсем замерз! И вот что... подержи животину, а я в седло залезу, о′кей? Весь день собирался выпросить у кого-нибудь, прокатиться — а то, поверишь, ни разу в жизни на коне не сидел!

— Будто я сидел! — буркнул Мишка. — Ладно, полезай, только держись крепче. А то разнесет тебя по буеракам — не соберешь!

V. Странности и непонятности

— Слушай, а тебе ничего не показалось необычным? — спросил Мишка. — Ну, казак этот... какой-то он...

— ...неправильный? — подсказал Витька. — А ну уймись, скотина! Навязалась на нашу голову! Вот придём — жри сколько хочешь, хоть лопни! Сам тебе сена накидаю...

"Драгунская" лошадь, сделавшая очередную попытку дотянуться до травы, буйно произраставшей на обочине, обиженно фыркнула и мотнула башкой. Витька так и не решился забраться в седло — ну её, вдруг и правда понесёт?

— Да нет, как раз наоборот. Слишком уж правильный. Обратил внимание, как он сидит в седле? Я не спец, конечно, но здесь мало у кого такая посадка. Не, ездят-то они вполне себе хорошо, но этот — прям с конем сливается, кентавр!

— Точно! — подтвердил Витя. — А еще знаешь что? Речь. Помнишь, мы сравнивали как говорят реконструкторы и те, которые... ну, ты понимаешь. Кое кто из наших нарочно пытается говорить как бы "по старинному" — но у них получается как...

— Как в самодеятельности. — подхватил Мишка. — Как у нас, в школьном театре, когда пьесу ставили про князя Владимира.

— Во-во, именно! — подтвердил Витя. — Нарочито, наиграно. А этот говрит — естественно, и ни одного современного слова!

— Ты что, специально следил? — удивился друг.

— Мне он сразу показался странным, только я сперва растерялся. А потом, как очухался — стал вслушиваться. Ну и вот...

— Так что, ты, значит, думаешь...

— Не! — Витька отчаянно замотал головой, до того не хотелось даже допускать такую мысль. — Нет, не может этого быть! Откуда? У нас и детектора нет, отец его больше не приносил. Что мы — вот так, сами по себе, взяли и перенеслись? Ни предупреждения, ни хронопробоя, ни ямы этой дурацкой с туманом! Бац — и мы уже в прошлом? Не, так не бывает!

И внезапно похолодел, припомнив мельтешение лиловых искорок перед глазами.

"...и казак почти сразу появился! И похолодало вдруг, как тогда, на Бородино. У нас был летний день. А там — стылая, промозглая ночь. Осень 1812-го года, если верить историкам, выдалась необычайно холодной..."

Мишка будто прочел его мысли:

— Кстати, чувствуешь: опять потеплело! И ветра больше нет.

И верно! Кроны сосен больше не гудели, вдалеке слышались веселые голоса. Между сосен мелькнул оранжевый отсвет — и тут же растаял в ярком электрическом свете.

Драгунская скотина захрапела, замотала головой и неистово заржала, пятясь в кусты — будто впервые увидела автомобиль. Витька повис на поводьях, отчаянно упираясь ногами — каблуки оставляли в песке глубокие борозды. ПАЗик приближался, и водитель, как назло, надавил на клаксон, предупреждая замешкавшихся на дороге мальчишек.

Спасибо Мишке — в прыжке он вцепился в уздечку, и лишь вдвоем, повиснув с обеих сторон на лошадиной башке, они сумели привести окаянную скотину к повиновению. Лошадь будто взбесилась: то вскидывалась да дыбы, отрывая обоих "укротителей" от земли, то принималась скакать и бить задними копытами по сосновым стволам, а так, что отлетали здоровенные куски коры. То с оглушительным храпом пятилась — и вырвалась бы, если бы не влезла крупом в дремучий малинник. Метнулась, повалилась, забилась — ребята едва успевали уворачиваться от копыт. Встала; бок весь в налипшей хвое, седло с навьюченной поклажей съехало на бок, глаза — выкаченные, бешеные, в кровавых прожилках. На морде пена, хлопья летят в разные стороны, прилипая к одежде, повисая на ветвях кустов.

ПАЗик скрылся за поворотом, за ним протарахтел мотоцикл с чем-то громоздким на коляске. Драгунская скотина понемногу успокоилась и стояла, тяжело поводя боками. Плечи и грудь ее лоснились, отсвечивали в лунном свете пятнами вонючего пота.

Мишка без сил опустился на кочку.

— Давай немного отдохнем, а? А скотобазу эту к дереву привяжи, чтоб её волки сожрали!

Витька обмотал повод вокруг сосенки (коняга тут же опустила башку и принялась, как ни в чем не бывало, закусывать местной растительностью). Руки у него тряслись, колени были как ватные.

Мишка завозился, устраиваясь поудобнее.

— Одно хорошо — теперь точно ясно, что никуда мы с тобой не проваливались. А казак этот — шутник, зараза! Ну ничего, Алексей Борисыч разберётся...

До лагеря добрались быстро. Автобус, тот самый, что обогнал их на лесной дороге, стоял за рогатками; рядом медленно остывал большой мотоцикл. Четверо артиллеристов с гиканьем стаскивали с него пушечку на зелёном лафете — она еле-еле уместилось на багажнике, на месте снятой коляски. Колёса с лафета пришлось снять, они приехали в салоне ПАЗика вместе с банниками, зачехлёнными ружьями и рюкзаками новоприбывших. Алексей Борисыч громко распоряжался, распределяя пополнение по палаткам.

Ребята привязали драгунскую лошадь к дереву и подошли к автобусу. Пушку уже сгрузили: она лежала на траве, рядом с колесами, ткнувшись жерлом в мокрую от ночной росы траву.

Мишка уважительно присвистнул.

— Не думал, что мотоцикл потянет целое орудие! Сколько оно весит — полтонны, не меньше?

— Килограммов двести. — отозвался хозяин мотоцикла, которого все звали Сергеич. — Полтонны весит настоящая бронзовая трёхфунтовка, а наша выточена из алюминиевой болванки. И лафет много легче родного.

— Все равно, много! — не согласился Мишка. — Это ж мотоцикл, а не внедорожник!

— Зато какой! — Сергеич похлопал стального друга по бензобаку. — Самый мощный советский байк: "Днепр", военная модель с приводом на три колеса! Я его малость прокачал, движок теперь под пять десятков лошадок. Он и в стоке таскал полтонны, а теперь и вовсе что угодно увезет. Не машина — зверь!

Весь клуб знал, что Сергеич души не чает в своем моточуде. Оборудовал для участия в реконструкции на Отечественную Войну — недаром "Днепр", как и "Урал", вели свою родословную от тяжелого армейского М-72, скопированного еще до войны с вермахтовского BMW. В загашнике у Сергеича имелась и "родная", военных времён, коляска с полным обвесом под мотоциклистов РККА: шанцевый инструмент, запасные канистры, скатки чехлов, дермантиновые фартуки и шкворень под пулемет Дегтярёва.

На этом фестивале мощный "Днепр" заменял гужевой транспорт: к нему цепляли орудия, и Сергеич малым ходом растаскивал их по позициям.

— А где Трейяр? — вмешался Витька. — Мы тут лошадь привели, куда её?

— Точно! — опомнился от мото-угара Мишка. — Сергеич, с нами тут та-акое приключилось, не поверишь!

— "Трёшки" коней погнали на базу. — ответил за Сергеича Лешка Долотов. — Как вы ушли, поседлались и двинули.

— Они что, не догнали вас? — спросил подошедший Красильников. — Странно, дорога-то одна. Мли вы напрямик, через лес? Я же говорил — заблудитесь!

Мишка с Витей переглянулись. Никто их не догонял — во всяком случае, до встречи с казаком.

— Не, они не заблудились, — ухмыльнулся Сергеич. — Наоборот, цельную лошадь где-то раздобыли!

Красильников с удивлением посмотрел на Витьку.

— Верно. Встретили на дороге казака, и он...

И сбиваясь, выложил всю историю — разумеется, не упоминая об их с Мишкой подозрениях. Еще за психов примут!

"Драгунская лошадь смачно хрустела сеном. Снятое седло, висело на жердине ограды; рядом с ним сушились темно-зеленый с широкой белой каймой вальтррап. На свешивающемся внис остром углле хорошо различался вензель — латинская буква, то ли "K", то ли "R", с завитушками, увенчанная королевской короной.

Сергеич продемонстрировал продолговатую, смахивающую на перевернутую кожаную бутыль, штуковину, притороченную под передней лукой. С другой стороны седла имелась еще одна, точно такая же.

— Ольстры. — подсказал Лёшка. — Седельные кабуры для пистолетов. Пустые?

— Если бы... хмыкнул Сергеич. — Во, держите!

И протянул Алексею Борисовичу пару пистолей с длинными гранёными стволами. Красильников взял один, второй сцапал Мишка.

— Ты, брат, полегче, — предупредил мотолюбитель. — Они заряжены.

Мишка ловко (сказалась практика обращения с мушкетоном) оттянул курок на полувзвод, откинул крышку полки. Верно, затравка на месте...Мальчик вопросительно глянул на руководителя клуба. Тот подумал, кивнул — пошли! — и направился к опушке. Взял у Мишки пистолет, оттянул курок. Щелчок, искры — и больше ничего.

Красильников чертыхнулся, попробовал снова. Осечка. И ещё. Тот же результат.

— Лексей Борисыч, затравка, наверное отсырела! Я сейчас... — и Лёха кинулся к палаткам. Красильников тем временем стал рассматривать пистолет, поднеся его к самым глазам и близоруко щурясь.

— Если это и новодел, то очень качественный. — выдал он после недолгого размышления. — Даже клеймо есть. Вот, смотрите: "мастера Н. и П. Бутэ, Париж, Версальская мануфактура".

Ребята присунулись поближе. Сверху, на гранях ствола, тусклым золотом вилась замысловатая надпись латиницей.

— Кстати, пистолеты нарезные, — продолжал Красильников. — Седельная пара, такие мог иметь при себе только офицер. Недешевая игрушка...

Прибежал Лёха. На полку натрусили свежего пороха, Красильников поднял оружие, сделал знак отойти и направил ствол на сосну. Кремень щелкнул, на полке ширкнуло огнем, пистолет громко выпалил.

От дерева полетели щепки.

— Ох, и ни хрена ж себе! — обалдело произнёс Сергеич. — Он что, с пулей был?

— Давай второй! — Скомандовал Красильников. — Ничего не понимаю... чёрт знает что!

Второй пистолет тоже оказался заряжен по-боевому: рядом с выщербиной в стволе дерева появилась ещё одна. Лёшка расковырял дерево ножом, извлёк на свет божий смятые кусочки свинца. На выстрелы сбежались еще реконструкторы; десяти минут не прошло, как весь лагерь взахлеб обсуждал происшествие.

— А хозяин так и не появился! — сказал Витька. Они сидели возле импровизированной коновязи. — Полтора часа ужепрошло, а обещал — "как только, так сразу"!

— Я бы тоже на его месте не торопился. — проворчал Красильников. — За такие фокусы надо морду бить...

Он был прав: незнакомый казак, мало того только забил в пистолеты настоящие пули (что категорически запрещено правилами безопасности) — так еще и отдал оружие незнакомым подросткам. И ни словом не предупредил о том, что оно заряжено!

Красильников встал, отряхнул панталоны.

— Вот что, Сергеич. Седлай коня и езжай на бивак кавалерии. Сдашь животину коменданту, пусть разбирается, кто это у французов такой умный. Вальтрап-то французский, верно?

— Уж точно не русский. — подтвердил Лёшка. — Правда, вензель какой-то непонятный, должна быть буква "N", "Наполеон".

— Вот и пусть выясняют. А пистолеты пока у меня полежат. Так что, Сергеич, сгоняешь?

— Да запросто! — отозвался тот. — Только как я обратно-то? Уже пол-первого, топать версты три! А мне с утра пушки готовить к баталии...

— Дядь Лёш, а давайте я за Сергеичем, на его "Днепре"? — неожиданно влез Лёха. — Я умею, у бати на даче старый "Урал", я на нем все окрестности исколесил! Сергеич, разреши, ты же меня знаешь...

Красильников вопросительно глянул на мотовладельца. Тот пожал плечами — пускай, если есть охота.

— Ладно, езжай. Только возьми с собой Виктора и Мишу. Вы, ребята, того казака узнать сможете?

— А как же! — обрадовался Витька. Он решил, что финал этой увлекательной истории обойдётся без них и приуныл.

— Сергеич, твой пепелац четверых дотянет? — спросил Красильников. — Коляски-то нет...

— Да запросто! Счас кину на решетку брезент — ребята лёгонькие, доедут в лучшем виде. Тогда я верхами, через ручей, а ты, Лёшка, по дороге. Крюк получится километра три, как раз одновременно и доедем. Только, уговор — не гнать! Лады?

VI. Здесь водятся покемоны

На мотоцикле действительно было удобно. Пожалуй, прикинул Витька, они на самом деле поместятся здесь вдвоём, когда придёт время ехать назад. Сергеич бросил на грузовую решётку сложенный в несколько раз брезентовый тент — не так удобно, как в кресле, но вполне терпимо. Приходится, правда, держаться за какую-то скобу, иначе вмиг вылетишь на дорогу.

Кроме Самого Витьки, на решетке пребывала еще тридцатилитровая канистра с бензином и желтый картонный ящик. "Там дымовые шашки — сказал хозяин "Днепр", — пиротехники попросили завтра с утра закинуть на батарею". Витя из чистого любопытства проверил: в коробке оказались три выкрашенные в армейский хаки банки, вроде консервных, но намного больше.

Мотор байка оглушительно тарахтел — Сергеич явно экономил на современном глушителе, — но даже сквозь этот звук прорвалось настырное пиликанье "Самсунга". Да сколько ж можно, выругался про себя Витька, четвертый пустой вызов за вечер! Вот не буду брать, и все! Родители так поздно звонить не будут, а остальные — перебьются!

Смартфон поверещал и затих. Мотоцикл резво вскарабкался на песчаный откос, за ним пошла ровная дорога — как раз та самая, на которой они встретили странного казака. Вот прикольно будет, подумал мальчик, если он попадётся им навстречу. Всё, дорогой товарищ, езжайте за своей кобылой в белый лагерь и там объясняйтесь с людьми постарше нас!

Ну что ты будешь делать! Опять мелодичная трель вызова! Видимо, не отстанут... Мальчик сунул руку в сухарку и извлёк гаджет. Экран покрыт привычными медленно пульсирующими разводами — кто бы сомневался! Нет, точно отцовские айтишники что-то напортачили! Надо бы выключить, подумал Витька, как-нибудь обойдусь. А то — мало ли, чо там за вирус? Он совсем уже собрался нажать кнопку на ребре пластинки смартфона, ка картинка сменилась.

Ну вот, пожалуйста, новый глюк — вместо привычного рабочего стола почему-то включилась камера! И лиловая дрянь никуда не делась — она сместилась к рамке экрана и подсветила её. Витька повернул аппаратик камерой на дорогу — пятно послушно сместилось, залило весь экран и вдруг сместилось в лиловое пятнышко. Оно располагалось в точности посреди дороги, точнее — в её дальней перспективе, выхваченной камерой, и, сколько Витька ни поворачивал объектив — не желало пропадать. Это напоминало модную прошлым летом игру "Pokemon Go", только вместо анимешного монстрика, которого онлайн-игрушка проецировала на изображение окружающего пейзажа — вот эта лиловая хрень.

Не, точно какой-то вирус. Витька вздохнул и утопил кнопку — всё, пусть сервис разбирается, хватить с него доморощенных компьютерных гениев.

Экран не погас. Да и пятнышко, вроде, увеличилось — теперь оно помещалось не вдалеке, а шагах в ста, прямо между колеями — и приближалось! Мало того, под верхним обрезом экрана выскочила строчка, мелких, до нечитаемости, букв.

"Днепр" немилосердно швыряло в колеях, разбитых внедорожниками и грузовиками, и Витьке стоило немалых усилий удерживать в кадре стремительно набегающего "покемона". Что же там написано? Он ухитрился на миг оторваться от скобы и ткнуть пальцем в надпись. Та послушно придвинулась:

Детектор-распознаватель хронопробоя активирован.

Действующие хронопробои: 1.

1812 year АD.

Расстояние, м.: 27...23...17...

— Стойте! — не своим голосом взвыл Витька, но пулемётный треск прокачанного Сергеичем движка заглушил крик.

...9... 6...

Он заколотил кулаком по мишкиной коленке — друг устроился на заднем сидении "Днепра", — но поздно. Лиловая вспышка озарила экран, на миг сменилась контуром странной геометрической фигуры, в глазах вспыхнула бегучая паутинка молний — и мотоцикл замер.

— В чем дело?

Этот недовольный голос, будто пробивающийся через беруши — Лёха Долотов, понял Витя. мальчик сидел в неудобной позе, сжимая побелевшими пальцами смартфон. Картинка с камеры погасла; весь экран занимала теперь одна-единственная надпись:

Повторный поиск хронопробоя: 72 ч. 37 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

46 ч.24 мин.

Вероятность срабатывания: 68%.

Кто-то трясёт за плечо. Мишка?

— Ни фига себе... присвистнул друг. Он свесился с сиденья и рассматривает экран. — Значит, то самое?

— То. — Неожиданно твёрдо ответил Витька. Он вытер рукавом экранчик — на нём, невесть откуда, появились крошечные капельки то ли дождя, то ли росы, — и засунул гаджет в сухарку.

— То самое, Мих. Слезай, приплыли...

— Парни, вы чего? — удивился Долотов. Он по-прежнему торчал на переднем сиденье "Днепра". — Что вы там за игры затеяли — "То —

не то?" Поехали скорее, а то дождик, вроде, начинается! Сергеич ждёт!

Витька задрал голову. Небо чёрное, угольное; звёзд нет, на разгорячённую кожу ложатся мелкие капельки. И ветер, и снова холодно, как тогда...

"...осень 1812-го года, если верить историкам, выдалась необычайно холодной..."

— Лёх, ты только не пугайся, хорошо? — сказал он. — По моему, здесь нас никто не ждёт.

Бах! Бах Бах!

Три выстрела ударили один за другим, прямо за поворотом.

Лешка, совсем было собравшийся ответить на странную реплику приятеля, повернул руль, и луч фары ударил вдоль дороги. Витя заметил, что изменилась не только погода — колеи лесной грунтовки тоже стали другими — не глубокими, сохраняющими кое-где следы рубчатых протекторов а... другими. Будто этой дороги никогда не касалась автомобильная резина. Две светлые полосы, пробитые в траве, неглубокие, узкие.

"...ну да, здесь же ездят на телегах..."

В луче света возникли три конника. Чёрные каски с высокими гребнями, зелёные мундиры. У переднего ружьё — держит вертикально, уперев прикладом в колено. Короткий, толстый ствол взблеснул жёлтым металлом.

Лёшка привстал в седле и радостно замахал кавалеристам.

"...конечно, он думает, что это свои, братки-реконструкторы! Посидели у костра, употребили немного — и вот теперь скачут по ночному лесу, развлекаются..."

"Днепр" стрельнул, затарахтел движком и дёрнулся вперёд. Витька едва успел вцепиться в знакомую скобу — иначе вылетел бы в траву на обочине. Всадники прянули в стороны, вырываясь из луча, передний сдержал коня и вскинул к плечу ружьецо.

Б-бах!

Что-то мерзко, горячо взвизгнуло между витькиной головой и седоками. Лёха от неожиданности резко рванул руль влево, и "Днепр", не успевший набрать скорость, въехал передним колесом в кусты и неспешно завалился набок. Витька кубарем полетел на приятелей, и все трое оказались в колючих зарослях малинника.

Опять захлопали выстрелы — уже ближе, шагах в двадцати от жертв ДТП Стреляли не по ним — в луче света (фара с вывернутого руля по-прежнему светила вдоль дороги) замелькали верхоконные. Давешний стрелок вскинул ружьё, держа, его как дубинку, за ствол. Из темноты на него наскочил всадник в синем чекмене и казачьей шапке, ударил грудью коня, рубанул. Сабля скрежетнула по железу, кавалерист завалился, теряя каску, и тут фара погасла. В навалившейся угольно-чёрной после яркого электрического луча, тьме, слышны были только лошадиный храп, лязг металла и громкая матерщина вперемешку с хриплыми воплями на каком-то каркающем, гортанном наречии.

Снова ударили выстрелы — раз, другой! — и схватка сместилась куда-то вбок, загрохотали копыта, потом раздался протяжный, полный мучительной боли крик — и всё стихло.

Ребята выбрались на дорогу. Остро воняло сгоревшим порохом, конским потом и ещё чем-то — кислым, незнакомым, тревожным... В кустах, на другой стороне дороги запуталась лошадь без седока, ещё одна бродила поодаль, щипала травку. Повод волочился у неё под ногами.

А на дороге лежал человек. В темноте не разглядеть было цвета мундира, но по каске, откатившейся на обочину, Витя опознал того самого стрелка. Ружьё-коротышка валялось тут же, в траве.

— Что с вами? Ударились? Вам помочь? — Лёшка присел возле лежащего, осторожно потрогал его за эполет. Никакого ответа. Тогда они с Мишкой приподняли человека, перевернули на спину — и со сдавленным криком отскочили.

Вместо лица — маска, залитая кровью. Густые волосы слиплись, тёмная лужица уходила, впитывалась в песок.

".. так вот, чем пахнет..."

Мишка согнулся вдвое, его вырвало.

Лёха повернулся к Витьке. Физиономия бледная, меловая, ни кровинки.

— Парни... — сипло выдавил десятиклассник. — Что тут за беспредел творится, а? Его же убили!

Витя почесал переносицу, с трудом подавив нервное хихиканье. Приятно хоть в чём-то чувствовать себя на высоте положения.

— Лёш, я же говорил — не пугайся. Ты можешь не верить, но, по моему, мы уже там.

VII. Лут*

Интересно, как долго пришлось бы убеждать Лёху, что они провалились на двести лет назад, — заяви это Витька до стычки на дороге? Да нисколько. Не поверил бы, и всё тут. Тележные колеи? Фигня, свернули не туда, мало ли кто тут на телегах катается? Погода резко изменилась? То ли ещё бывает.! Сети не ловятся, ДжиПиЭс нет? Что-то не то с магнитосферой, или как там это называется... А вам, парни, надо лечиться, пока не приехали за вами добрые дяди в белых халатах и не надели на вас длинные рубашки, рукава которых по странному капризу дизайнера завязываются на спине...

#* (от англ. loot — "добыча") — любые предметы, , выпадающие из "неигровых" персонажей онлайн-РПГ, которые игрок может забрать себе.

Но яростная, отнюдь не постановочная, сабельная рубка, пуля, ширкнувшая чуть ли не по волосам — это всё крайне весомые аргументы. Лёшка Долотов поверил сразу. И сам кинулся искать подтверждения.

Главное из них лежало посреди дороги, истекая чёрной кровью.. Можно, конечно, заподозрить коллег по реконструкции в страсти к идиотским розыгрышам — но труп есть труп, какие уж тут шутки! Кое-как стряхнув оцепенение, ребята подошли поближе. Мишка держался позади — он только-только справился с ротными позывами и теперь вытирал рукавом рот.

— А ведь это не драгун... — сказал Лёшка, присев возле тела. — И даже не француз. Помните, я говорил, что вензель на вальтрапе какой-то странный? Я только сейчас вспомнил: это вюртембержцы, наверное — конные егеря. А вензель — это переплетённые латинские буквы "F" и "R" — "рекс Фридрих". "Рекс" — это по латыни "король".

— Вюртембержцы? — удивился Витя. — Впервые слышу.

— Одно из немецких княжеств. — пояснил десятиклассник. — единой Германии во времена Наполеона не было, она появилась только во второй половине девятнадцатого века. А до этого была куча мелких государств — княжества, герцогства, королевства. Самое большое — Пруссия. И многие из них стали союзниками Бонапарта и послали свои войска в Россию. Саксонцы разные, вестфальцы...

Витя кивнул. Он вспомнил тёмно-синие ряды вестфальских фузилёров на краю Семёновского оврага: Белые с синими отворотами мундиры, распяленные в криках рты, уставленные штыки и мальчишки-барабанщики под градом русских пуль.

Да и орали они не по-французски, — продолжал Долотов. — Я сразу понял...

— По-немецки они орали. — уверенно заявил Мишка. — Я точно знаю — у меня мама переводчик с немецкого, она и меня учит.

Вот-вот, — подтвердил Лёшка, — я и говорю. А вензель тот на вальтрапе — помните, я ещё на биваке удивился, что он какой-то странный? — это ихнего короля. При Наполеоне княжество Вюртемберг сделалось королевством, так что и полк так назывался — "четвёртый королевский конноегерский полк". А тот конь, которого вы привели, наверное, принадлежал вюртембергскому офицеру.

Витька уже успел поведать товарищу о недавней встрече на дороге.

— А почему же казак его драгуном называл? — не понял Мишка. — Я точно помню, как он говорил: "драгунская конячка"!

— А из-за этого. — Лёшка кивнул на каску убитого вюртембержца, которая по-прежнему сиротливо валялась на обочине. — Кожаная, с тёмно-зелёным с жёлтой полосой щетинным гребнем — такие называют "гусеница". Похожие каски носят русские драгуны, у них и мундиры зелёные. Вот казак и перепутал.

Мишка, словно мяч, поддал ногой каску — она, блеснув металлическим налобником, отлетела в кусты. Наклонился, поднял короткое ружьецо.

— Странный какой-то. Совсем на наш не похож, верно, Вить? Ствол не стальной, а из бронзы. И толстенный, с воронкой!

И верно — ствол ружья заканчивался раструбом.

— Это тромблон. — объяснил Долотов. — Специальный мушкетон для стрельбы картечью. Часть стрелков в конноегерских ротах были с такими.

Ясно, — кивнул Мишка. — А раструб — это значит, чтобы картечины шире разлетались? Как в фильмах про пиратов?

— Ничего подобного, это чтобы удобнее было заряжать, сидя на коне. Представь: вокруг пальба, взрывы, конь вертится — поди, попади шомполом в узкий ствол! А с раструбом — раз, и готово!

Похоже, Витькины друзья часами могли обсуждать устройство всяких огнестрельных штуковин. А о том, что в любой момент могут появиться приятели убитого вестфальца, они и думать забыли. А ведь вполне могут, с них станется...

— Хорош болтать, знатоки! Давайте вытаскивать мотоцикл из кустов, и валим уже отсюда. Вот найдём какое-нибудь укромное местечко — там и рассматривайте свои трофеи, сколько захотите!

С мотоциклом пришлось повозиться. Перемазавшись, исцарапавшись, они кое-как выволокли тяжеленный "Днепр" на дорогу. Мишка, уже совершенно освоившийся с обстановкой, стащил с убитого патронную сумку открыл, удовлетворённо кивнул — полна коробочка скрученных из серой бумаги патронов.

Подошёл Лёшка.

— Давайте лошадей поймаем? А то как заведём движок, они тут же разбегутся. Сами же говорили, как лошадь мотора испугалась!

— Зачем тебе эти зверюги? — Удивился Витя. — Мы и верхом-то ездить не умеем.

— Так пистолеты же! У того коня в ольстрах была пара, а вдруг и у этих? Две лошади значит четыре пистоля, круто же!

— Лут* собираете? — хмыкнул Витька. Похоже, друзья вообразили, что они в попали компьютерный квест, и собираются предаться главной радости РПГ-шника— мародёрке.Удивительно, как быстро эти двое забыли, что это не рисованный компьютерный монстр, которого ободрать — милое дело, а человек. Да, враг — но он только что был жив, дышал, говорил — и вот теперь лежит, и темная кровь вытекает, скапливается в тележных колеях...

Витя поспешно отвернулся — его замутило.

Мишка тем временем забрался в кусты и принялся обшаривать ольстры конноегерской лошади. Лёшка, громко ругаясь, гонялся за второй — животина металась из стороны в сторону, не давалась чужаку в руки.

— Да оставь ты её! — с досадой сказал Витя. — Тоже мне, приключенцы, смотреть противно! Кидайте на брезент всё, что успели нарыть — и поехали уже.

Долотов кивнул и торопливо принялся кидать на брезент всякое барахло — тромблон, пистоли в кобурах, перевязь-панталер, саблю. Хотел даже прихватить кожаную каску убитого вюртембержца — но, увидев следы крови на разрубленном козырьке, отшвырнул в сторону и потом долго вытирал руки о траву.

Движок фыркнул, ровно затарахтел. Лёшка включил фару, и яркий луч выхватил из темноты придорожные кусты, стволы сосен, песчаные колеи. Так и не пойманная лошадь испуганно шарахнулась в сторону.

— А ну стой! Стой, сатаны, а то стрелить будем!

Испуганный Лёшка крутанул ручку, двигатель заглох. Фара продолжала светить вдоль дороге, и в электрическом свете одна за другой появились несколько верхоконных. Впереди, с мушкетоном поперёк седла, ехал давешний казак. Сабля его болталась в ножнах, поперёк седла — мушкетон.

— Вот вы где, батарейцы! А мы вас цельную ночь по лесу шукаем!

Это был тот самый казак, что два часа назад вручил им с Мишкой "драгунскую" лошадь.

А рядом с ним... Витька присвистнул от удивления, Мишка громко охнул. Рядом с казаком, на серой, в яблоках, лошади, красовался гусар в тёмно-зелёном с красными шнурами доломане и салатового цвета ментике, накинутом на плечо.

Несмотря на то, что всадник прикрывал лицо рукой в перчатке, защищая глаза от яркого света фары, ребята сразу узнали его . Это был тот самый юноша-павлоградец, которого они всего месяц назад спасли на бородинском поле от красных улан маршала Понятовского.

VIII. Старый знакомый

— Куды коня дели, стервецы? — рявкнул казак. — Господин корнет, я им конячку отдал, драгунскую! Куды дели, сказывайте!

— Погоди ты, Ефремыч... — поморщился гусар. — А вы, господа, кто такие будете? И что это у вас за... механизм?

— Лампу-та потуши, глаза жжоть! — Казак щурился, отворачиваясь от фары. Они же не привыкли к такому яркому свету, сообразил мальчик. Что у них тут — свечи да керосиновые лампы? Или в 1812-м керосина еще не было?

— Она, дяденька, сама... — заискивающим тоном отозвался Мишка. Он выглядывал из-за Лёхиной спины, всем видом изображая раскаяние. За спиной он что-то прятал. "Пистолет?" -обмер Витька. С него станется...

— Убежала... — буркнул казак. — К животине с пониманием надоть! Эх, пропали мои десять рубли. Растяпы, а ишшо антиллеристы!

— Помолчите, наконец, урядник! — рассердился юноша-корнет. — Право же, невыносимо! Десять рублей какие-то, лошадь... а вы, юноша, так и не ответили. Кто такие, какой части? И поскорее, у нас мало времени!

Будто у нас много, подумал Витька. Хотя, чертов смартфон, возомнивший себя детектором хронопробоев, обещал трое суток...

— Видите ли, господин офицер... — осторожно начал он. — Простите, не имею удовольствия знать вашей фамилии...

— Корнет Павлоградского гусарского полка запасного эскадрона Павел Азаров! — отчеканил юноша. — С кем имею честь?...

— "Корнет Азаров, мой приятель старый.." — не удержался Лёшка. Вот так сюрприз: первый встреченный гусар оказался однофамильцем рязановской киногероини!

Витька, не глядя, пхнул шутника локтём.

Брови корнета поползли вверх:

— Мы разве знакомы? Не припоминаю...

Витька громко откашлялся.

— Извините нашего товарища, корнет. Он вспомнил о давнем знакомом, вашем однофамильце. Он тоже в кавалерии, и даже в одном с вами чине.

— Да, в Сумском гусарском! — легкомысленно добавил Долотов.

— Право же? Никогда не встречал. . Сумцы были в деле двадцать шестого августа?

Витя вздрогнул.

"Точно, корнет ведь был при Бородине. И если пересекался там с сумцами... Ну Лёха, ну трепло!"

— Мы, господин корнет, здесь с особым заданием, — Витя сделал значительно лицо и попытался подпустить в голос официальные нотки. — Простите, пришлось ввести в заблуждение вашего... э-э-э... урядника, мы не имели права открыть ему правду.

Мишкина физиономия вытянулась:

"Задание? Ты чего несешь?"

— Мы испытываем вот это... — он положил руку на руль "Днепра", — ...средство передвижения. К сожалению, в темноте сбились с дороги.

"Главное — не замолкать, и не дать никому рта раскрыть. Ляпнут какую-нибудь глупость — расхлёбывай потом..."

— Да какая темнота, барин? — снова влез казак. — Вона, какая у их лампа, чисто солнцышко!

Корнет коротко взглянул на урядника; здоровенный дядька осёкся, стушевался, сдал коня назад. На ребят он смотрел весьма недоброжелательно, тиская мушкетон.

"...курок-то на боевом взводе..."

А ведь казак уважает Азарова, понял мальчик, даром, что тому лет шестнадцать. И вряд ли дело только в чине: гусарский корнет — невелика птица. Видимо, юноша успел проявить себя...

Корнет подал коня вперед, склонился к "Днепру".

— Как вы это назвали — "транспортное средство"? Весьма любопытно...

— "Транспортное средство" — это назначение, господин офицер! А называется...

— Бицикл! — снова перебил Лёшка. — Это называется "бицикл"!

"...опять!.."

— Бицикл? Это значит — двухколёсник? Но простите, тут же три колеса?

— У самой машины — два. — поспешил Витька. — А это, сбоку — грузовая тележка, её можно отсоединить.

— Два колеса? — удивился корнет. — А вы не падаете? И что же, оно ездит без лошадей?

— Да, господин Азаров. И даже развивает неплохую скорость. По такой дороге — километров шестьдесят в час.

— "Километров?" — снова удивился корнет. — Простите, не понимаю...

— Это такая мера длины — не унимался Долотов. — Кило-метр, тысяча метров.

"..идиот, они же меряют в верстах!.."

— Метр... — нахмурился Азаров. — Позвольте, это ведь эталон Парижской Аадемии?

"..ну вот, сейчас за шпионов примут..."

— ...что ж, разумно. Наверное, и машину во Франции изобрели? Не подскажете, "километр" — это сколько в аршинах, я что-то запамятовал?

"...ф-фух, пронесло!! Ну да, здесь же культ всего французского, от мод до языка."

— В версте один километр и шестьдесят шесть метров. Можно считать — одно и то же.

— Это значит... выходит, ваш "бицикл" делает шестьдесят вёрст в час? Неслыханно, ни одна лошадь за ним не угонится!

— Это секретная машина. — значительно произнёс Витька. — И изобрели её не во Франции а в России. А метры — потому что так удобнее делать чертежи. И вообще, корнет, вы и ваши люди ничего этого не слышали!

— Ясно, — кивнул Азаров. Он сразу сделался серьёзным. — И куда же вы теперь? Здесь повсюду французские разъезды, а в Буньково их авангард. Как бы вас не сгрябчили вместе с секретами вашими!

Витька пожал плечами.

— Тот-то и оно! — корнет назидательно поднял палец.— Как хотите, а я вас одних не отпущу. Поехали-ка с нами, в Павлово. Это недалеко, вёрстах в семи. Представлю вас нашему начальнику, штаб-ротмистру Богданскому, а там видно будет.

Было видно, что корнет просто так не отцепится, раз уж ему втемяшилось отвести незнакомцев с их таинственным "бициклом" к своим.

— Хорошо, господин Азаров. Поезжайте вперёд, мы за вами.

— Ну уж нет, сударь мой. Вперёд поедет урядник с двумя казаками, за ним — вы, а я в ариергарде. Так спокойнее будет.

— Договорились! — весело отозвался Лёшка. — Он уже уселся в седло и поставил ногу на кикстартер. — Только лошадей покрепче держите, как бы не понесли с перепугу!

Движок "Днепра" ровно тарахтел. Впереди, в луче света, мелькали крупы казачьих лошадей. Они категорически отказывались приближаться к плюющемуся бензиновой гарью агрегату: храпели, вскидывались, рвали поводья, и даже казаки, отличные наездники, не могли справиться с перепуганными животными.

— Ну, что будем делать? Обратный "пробой" откроется суток через трое, не раньше.

— Попробуем экстренное возвращение? — предложил Мишка. Он мотался в седле, намертво вцепившись в дугу; за пояс у него был засунут трофейный пистолет. — Как в прошлый раз, помнишь?

Витька достал смартфон.

Повторный поиск хронопробоя: 72 ч. 02 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через:

45 ч. 49 мин.

Вероятность срабатывания: 61%.

" ...а заряд надо поберечь..."

— Видишь? А было шестьдесят восемь. Вдруг не сработает? Хорошо, если просто не откроется, а то выбросит к динозаврам, или вообще распылит на атомы?

Витька обернулся: корнет с двумя казаками рысил шагах в тридцати.

"..далеко, не услышит..."

— Сделаем так: сидим тихо, ждём. Трое суток — ерунда, перетерпим. Да, а пистолет давай сюда, пока не вытрясло...

— Как, же, перетерпим! — Пистолет Мишка не отдал, наоборот, поглубже затолкал за пояс. — Вон, как корнет пристал с расспросами! Ну ладно, ему лапшу ты на уши навешал — а начальство? Надеешься, ротмистр твою туфту схавает?

Долотов наклонился к Витьке и проорал, перекрикивая треск мотора:

— А может, удерём? Дождёмся развилки, по газам — и пускай за нами гонятся?!

— Ага, а они смотреть будут и глазами лупать? Тебе-то, хорошо, ты впереди, пули не тебе достанутся. И потом, ты же слышал — вокруг французы!

— И еще партизаны! — добавил Мишка. Он явно не рвался получить пулю в спину. — Этого... как его?..

— Герасима Курина — подсказал десятиклассник.

— Да хоть Шмурина! Нам что, и от них бегать? Фиг ты от местных мужиков спрячешься в их лесу! Поймают — говорить не будут, сразу топором по башке!

— Ну, как скажете... — насупился десятиклассник. — Я хотел как лучше.

— ...а получилось как всегда! — не удержался Витька. — Ты Лёш, за базаром следи, ладно? Придумал корнета Азарова!

Мотоцикл подбросило на глубокой выбоине, Витька громко лязгнул зубами, едва не прикусив язык. В бок больно впился замок спрятанного под брезентом тромблона.

— Так что скажем ротмистру? — не унимался Мишка. — Минут через сорок приедем уже...

-Понятия не имею!— Витьке надоели пустопрожние споры. — Думайте, пока время есть! Но предупреждаю: говорить буду я. Вы, оба — чтоб ни слова дурацкого! Языки прикусите! Особенно к тебе, Лёха, относится.

"...интересно, а когда это меня успели выбрать главным?.."

IX. Павлоградские гусары

До села Павлова добирались долго. Азаров то и дело останавливался и высылал за поворот дороги урядника. И лишь убедившись, что маленький отряд не попадётся на глаза, кому не надо, командовал "марш-марш!".

Небо на востоке быстро серело. Видимо, магия хронопортала сбила счёт времени: к селу подъехали уже при свете, хотя смартфон, выставленный по времени двадцать первого века, показывал три ночи. Витьку так и подмывало, спросить у корнета "который час?", но он сдержался — никак не мог вспомнить, есть в начале девятнадцатого века карманные часы?

На опушке, откуда уже просматривалась окраина села, задержались в последний раз. Урядник поскакал вперёд, предупредить часовых, чтобы те не подняли тревоги при виде мотоцикла.

— Вы, корнет, состоите в запасном эскадроне? — спросил Витька. — Ваш полк здесь, под Москвой?

И прикусил язык: дислокация воинских частей уж точно составляет военную тайну. Во всяком случае, должна составлять.

Но Азаров думал иначе:

— Нет, Павлоградский полк в Третьей западной армии генерала Тормасова. Мы набирали в подмосковных губерниях, рекрутов, а когда маршал Ней занял Богородск, нас прикомандировали к начальнику Владимирского ополчения, князю Голицыну.

— И вас послали задержать Нея?

— Нет, друг мой, это всё мужики. Сбились в дружину самообороны, выбрали начальников — местных жителей, Курина Герасима и Егора Стулова, — и задали Нею перца! Он, вишь ты, разослали по деревням фуражиров, а мужички стали их разбивать. Маршал, ясное дело, осерчал и велел мужичков наказать. Да не тут-то было: Курин со товарищи успели собрать тысячи две пешего войска и с полтысячи верхоконных. Вооружены, конечно, дрекольем, но и ружья есть. Третьего дня распушили обоз в деревеньке Большой двор, взяли пленных, две обозные телеги, да ружей с десяток.

— Значит, эти крестьяне — герои? — спросил Витька. Он помнил, что рассказывал "известный блогер и режиссёр". — Раз сопротивляются маршалу Нею?

— Да уж герои, Аники-воины... — невесело усмехнулся корнет. — Мужички, как застали фуражиров врасплох, так сразу силу свою почуяли. Раньще-то пор жили тише воды, ниже травы, работу работали, в церкви молились. А тут — хватай топор, ножик, разбивай обозы, солдат режь! Ещё и с барышом останешься: лошади, телеги, барахлишко кой-какое. Ружья, опять же, немалых денег стоят. Вот и решили мужички: "как хорошо воевать, сразу и прибыток тебе, и почёт от властей и награда, глядишь, выйдет!" Супостаты — они в красивых мундирах, сукнецо, добрые шинели, башмаки юфтевые, сапоги, не всякий мужик такую одёжку себе построит. Конечно, как не повоевать, раз такая выгода!

— Выходит, они не Отечество защищают, а попросту грабят? — забеспокоился Мишка. Одно дело, когда подобные вещи говорит какой-то хлыщ, у которого за душой ничего, кроме айпада и либеральных идей, и совсем другое — этот корнет, участник Бородина, между прочим. Поди, такому не поверь!

— Мужики — они мужики и есть. — рассудительно заметил Азаров. — Жизнь тяжёлая, за каждый кусок держатся. Ежели оказия — почему не пограбить? Только ведь одни по избам сидят да в лесах, а другие сбиваются в дружины и бьют врага! Вот и выходит, что мужички вохненские, хоть и мародёрничают, а служат престол-отечеству и жизни на то не жалеют!

Мальчик с облегчением выдохнул: врал тот тип на круглом столе! А если и не совсем врал — то умолчал о чём-то важном, а это хуже прямого вранья. Да и сами-то они чем лучше? Вон как кинулись обдирать убитого вюртембержца... Чем не мародёрка? Ан нет — трофеи, по законам войны...

Корнет, меж тем, продолжал:

— Ну вот, отбили, значит, мужички Большой Двор. А дальше дело худо обернулось. Немцы — это не французы, народ основательный, злопамятный. В отместку спалили деревеньку Степурино, повесили местного жителя. Дружинники и их турнули, а потом забоялись — вдругорядь ведь и полк могут прислать, с пушками! Вот и явились Курин со Стуловым в Покров, к Борису Андреичу Голицину, просить помощи.

— И ваш эскадрон послали в подмогу?

— Не весь. Полковник Нефедьев, начальствующий над авангардом, выделил в помощь самооборонцам два десятка казачков Денисова полка да столько же гусар под командой штаб-ротмистра Богданского. Вот мы и явились — встали на постой в селе Павлове и рассылаем разъезды.

Витя ещё раз удивился — как легко корнет выкладывает первому встречному военные секреты! Он что, о шпионах не знает? Мальчик припомнил виденный в Интернете плакат времён Великой Отечественной: суровая женщина в красном платке прижимает палец к сжатым губам; внизу, огромными буквами: "Не болтай!". Наверное, здесь такие не рисуют.

Когда "секретные испытатели" вышли из избы, которую занимал штаб-ротмистр Богданский, на улице совсем рассвело. Над трубами курились дымки, пахло свежевыпеченным хлебом и парным молоком. Село Павлово слыло богатым; здешние "экономические" крестьяне, сплошь занимавшиеся отхожими промыслами кто в Москве, кто в Богородске или Посаде, платили в казну денежные подати, но сами были свободны.

Это удивляло: с поэм Некрасова ребятам был знаком образ крепостного, подневольного землепашца, которого помещик властен продать, обменять на борзую собаку, запороть насмерть. И тут — корнет объяснил, что вообще-то в Российской Империи больше половины крестьян никогда не знали крепости. И кому теперь верить?

Азаровский денщик отвёл гостей на сеновал. Надо было поспать хотя бы часика три; расстелили поверх соломы брезент, взятый с багажника "Днепра". Денщик приволок пропахшие конским потом попоны и пару суконных кавалерийских плащей. Мишка, воровато озираясь, засунул под солому заряженные пистолеты и тромблон. Витька промолчал, сделал вид, что не заметил. В самом деле, а вдруг налетят французы? Вилами, что ли, от них отбиваться?

Беседа со штаб-ротмистром Богданским прошла по накатанной колее. Да, испытываем "секретную машину". Ах, никогда не видели? Неудивительно, её никто никогда не видел. И, кстати, велите подчинённым держать рот на замке... Как не бывает таких? А на чём же мы, позвольте спросить, приехали? Не понимаете? Зато граф Растопчин понимает, недаром не жалеет денег из казны на военные прожекты. Да, про "наступательный еростат" слышали, но ведь не всякий прожект удачен? У Леппиха вот не получилось, зато "бицикл" бегает, расспросите корнета, если глазам своим не верите. Да, "прожектов" много, работает целый секретный отдел, а вот какие именно — не штаб-ротмистрова ума дело. Да, им, всего по пятнадцать. Ну так и что с того, коли Бог дал таланта? Нет, подробностей не будет — военная тайна, вы же офицер, должны понимать. Да, проверяли машину, заблудились, встретили урядника Хряпина, а потом и напоролись на разъезд конных егерей. Спасибо вышеупомянутому уряднику и корнету Азарову — если бы не они, секретный механизм мог бы достаться неприятелю. Разумеется, это господин штаб-ротмистр распорядился о разъездах... конечно, будет доложено, кому следует.

Скрипнула дверь, Витька обернулся. В дверях амбара стоял Азаров, босой, в полотняных рабочих штанах и доломане на голые плечи. В руке — листок бумаги.

— Да, братцы, дела отчаянные! Курин по деревням грамотки рассылает: вообразил себя новым князем Пожарским али Козьмою Минимым...

На грубой серой бумаге, пахнущей чем-то сладким, церковным, теснились строчки старинного полуустава. Витя вгляделся — не разобрать. Буквы знакомые, а в слова не складываются...

— Дьячок вохненский писал — пояснил Азаров. — Он у Курина вроде полкового батюшки, перед каждым делом молебен служит, на одоление супостаты.

Он повернул листок так, чтобы на него падали солнечные лучи из щелястой двери:

Любезныя друзья!

Вы народы Вѣры русской, вы крестьяне православны, вы стараетеся за Вѣру, умирайте за царя. Для чего жъ мы ѣсть крестьяне, чтобъ за Вѣру не страдать. Для чего жъ мы православны, чтобъ царю намъ не служить? Государь нашихъ сердецъ, что родной онъ намъ Отецъ, естьли онъ про насъ спознаетъ, безъ награды не оставитъ.

— Ясно... И что вы будете делать?

Ему отчаянно хотелось выпросить у корнета "грамотку". Еще бы — исторический документ, не новодел. Но сдержался — неудобно.

— Приказано выслать к деревням Трубицине, Назарову и Бунькову отряды для рекогносцировки. Мне тоже ехать. Хочу предложить вам прогулку — заодно механизм свой проверите в настоящем деле.

— А что, можно! — обрадовался Мишка. — Только начальник ваш не отпустит. Машину запер, караул приставил...

— Господин ротмистр не против. Ему теперь теперь не до вас — скоро прибудет вохненская дружина, и велено заняться с ним экзерцициями. Это же толпа с дрекольем, а не воинство. Неровён час, Ней двинется из Богородска — как с ними воевать?

— Лёш ты как? — Витя повернулся к Долотову.

— Я — как скажут. Горючки полон бак и ещё канистра, двигло тянет без дураков. Хоть в поле, хоть на дороге, кого хошь уделаем, влёгкую!

Витька усмехнулся, заметив, как недоумённо хмурится корнет, силясь понять, о чём говорят новые знакомые.

— Тогда отставить сон! Лёха, выкатывай пепелац, мы за тобой. Повеселимся...

X. На рекогносцировку

Зевая, ребята по одному выбрались во двор. Здесь царило оживление: носились люди, кто в гусарском доломане, кто казачьем чекмене, а кто и армячишке и лаптях. Возле коновязи урядник Пркопий Ефремыч, босой, в исподней рубахе поверх лампасных шаровар, чистил коню спину пучком сена. Рядом двое казачков поили коней из деревянных вёдер. Лёшка Долотов с корнетом пошли к амбару, куда пару часов назад закатили "Днепр". Возле дверей амбара, куда пару часов назад закатили "Днепр", скучал гусар с мушкетоном. Увидав корнета, он встрепенулся и взял "на караул".

Из-за распахнутых воротин неслось разноголосое мычание — это проходило деревенское стадо. По случаю близости неприятеля, его охраняли трое конных дружинников с самодельными пиками, на косматых крестьянских лошадках; казаки провожали их обидными насмешками.

Мишка поднял айфон.

— А ты чего? — крикнул он Витьке. — Давай, снимай, вон какие ковбои!

— Не получится. — с сожалением отозвался Витька. Куринские "кавалеристы" и правда, выглядели весьма колоритно. — У меня батарея почти разряжена, а нам ещё пробой искать...

— Ну хоть глянь, что, что он показывает? Сколько уже прошло, часов пять?

— Около семи, я не засекал. Счас...

Он держал смартфон завёрнутым в носовой платок, а поверх него — в полиэтиленовый пакет. Рисковать драгоценным гаджетом, который один мог открыть дорогу домой, не стоило.

"Самсунг" пискнул, заставка, сменилась знакомой надписью:

Повторный поиск хронопробоя: 46 ч. 31 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

32 ч. 59 мин.

Вероятность срабатывания: 74%.

Мишка поскрёб кончик носа.

— Что-то странно... сколько было в тот раз?

— Семьдесят два с минутами. Не обращай внимания, это как с загрузкой файла: сначала система пишет, что ждать неделю, через пять минут — три часа, а в итоге, закачивает за десять минут.

— Может, и эта штука ускорится?

— Может и ускорится. Вон, и вероятность экстренного возвращения выросла. Но всё равно пока мало.

— Ладно, — великодушно согласился Мишка. — Подождём. Сорок шесть часов — это меньше двух суток. Не страшно...

В углу экрана тревожно замигал значок батарейки.

— Я же говорил — разрядился!

За спиной застреляло, зафыркало. Лошади у коновязи вскинулись, все, кто был на дворе "штабной" избы испуганно обернулись. Из амбара выкатился "Днепр". За спиной водителя сидел бледный от напряжения Азаров.

Лёха развернул машину посреди двора, заглушил двигатель. Казаки и гусары по одному подтягивались — поглазеть на диковинку.

— Чаво столпились, православныя? — зычно крикнул урядник. Не видали самобеглой коляски? Так она из самого Парыжу прикатилася, у Бунапартия отобрана, тяперя нас возить! Ближе не подходи, не велено! Кому сказано, Филька, осади! От тебе чесноком на полверсту разить — парыжская механизьма дюже нежныя, ядрёного духа не переносить, поломаеться! А тебе за енто хас-спадин штаб-ротмист в самую твою бесстыжую морду хлестанёть, да я плетью добавлю, откель ноги растуть! А ну разойдися, кому сказано!

Витька так и прыснул:

— Самобеглая коляска? Так первые автомобили называли! Ну, Прокоп Ефремыч, ну провидец!...

Лёшка слез с мотоцикла, оставив корнета разгонять зевак, и подошёл к друзьям:

— А свой в лагере оставил. Миш, не дашь айфон на минутку? Я тут договорился, хочу гусарский мундир и амуницию в деталях отснять. Наши за такое видео что угодно отдадут: не хлам музейный, сто раз реставрированный, а самый что ни на есть оригинал, без переделок!

— Успеешь ещё, реконструктор! — осадил энтузиаста Витька. — Вон, казаки седлаются, давайте уже грузиться. Миха, ты свой огнестрел зарядил? Вот и тащи сюда, а то мало ли что!

Отъехав от Павлова верст на пять, корнет скомандовал привал. Распустили подпруги; урядник послал к ручью — "напувать" коней, — а сам, вместе с Азаровым и ребятами устроился в тени большой липы, на верхушке которой громоздилось старое гнездо аистов — неопрятная груда веток, метров полутора в поперечнике. Здесь много было этих птиц: они стояли бело-чёрными истуканчиками на стогах, на крышах изб, на высоких деревьях.

К отряду прикомандировали двоих верховых проводников. Герасим — сорокалетний дядечка, заросший дремучей проволочной бородой до самых глаз, в буром армяке, бесформенной крестьянской шапке и портах их полосатой ткани. Ноги, обутые в лапти с онучами, Герасим засовывал в верёвочные петли, заменяющие стремена. Седла тоже не было: всадник сидел на куске войлока, наброшенном на лошадиную спину — "охлюпкой", как выразился урядник. Вооружение составляла пика, сделанная из косы, насаженной торчком на жердь, и французского пехотного тесака, за неимением ножен, продетого в лыковую петлю на поясе.

Второй проводник, Игнат, павловский житель, был снаряжён побогаче. Лошадь под хорошим седлом; на голове Игната красовалась четвероугольная шапка красного сукна, напомнившая ребятам уланские рогативки. Вместо армяка — гусарский ментик со споротыми шнурами. На вопрос урядника, зачем он испортил эдакую красоту, крестьянин объяснил: "мужики примут в золочёных шнурах за хранцуза, да и приголубят ослопом. Ничо, я шнурки енти бабе своей отдал, для рукоделья..."

Арсеналу Игната позавидовал бы любой ополченец: пика — не самодельная, а настоящая, уланская, на длинном красном древке с петлёй для руки. На поясе кривая восточная сабля в облезлых ножнах, за кушаком турецкий, в перламутре, пистолет. Точно такой был у ополченца-цирюльника, с которым ребята встретились при Бородине.

Мишка тоже разглядел раритет:

— Дядь Игнат, а вы пистолю на Сухаревке купили?

Крестьянин успел похвастат, что часто бывает по торговым делам в Москве: возит платки и шали с шёлковой фабрички, которую держит в Павлове его кум, Иван Лабзин. "Мне доверие есть! Ни на копеечку обмана не будет!"

— Знам мы енту Сухаревку! — осклабился урядник. — Оне всею дярёвней в Москву ездили: как войско и жители от хранцуза ушли, по распоряжению ихней светлости графа Растопчина — поклались на подводы, да и отправились грабить! Хужей ногайцев, ей-же Бог...

— Как же так? — удивился Мишка — В Москве неприятель, неужто не испугались, что схватят, отнимут лошадей?

— А чего им пугаться? К ихнему брату с уважением: везите в город хлеб, муку, говядину и прочия припасы — всё купим! А пограбить всем хватит, и мужичкам и хранцузам. Шутка сказать, какой город — Москва!

— И очень напрасно вы так говорите, Прокопий Ефремыч! — осторожно возразил Игнат. Урядника он побаивался. — Рази ж мы какие злыдни? Взяли, что брошено, не супостату же оставлять? Пущай, значить, добро пропадает?

— Уж у вас ничаво не пропадёть! — ухмыльнулся урядник. — Люди наживали, а вам — дармовой прибыток!

— То-то вы, казачки, не грабите! Как по селу конными пройдут — сейчас либо курёнку голову скрутят, либо поросёнка на пику подденут! Чисто станишники!

Ты, мил человек, говори-говори, да не заговаривайся! Вы кто таковы есть? Крепостныя! А мы люди вольныя, казаки! Мы — соль земли! Фамилие наше Хряпины, мы их Запорожской Сечи вышли! А когда царица Катька Сечь разогнала — поселились в станице Мечетинская, и с тех пор служим престол-отечеству. На нас держава стоить!

— Так и мы вольные, а вовсе даже не крепостные! — обиделся мужик. — И село Павлово, и Вохна и прочие деревни Богородского уезда числятся казёнными! Мы царю-батюшке служим, а не барину!

— А коли служите — так что ж вы, храпоидолы, за подводы таку деньгу ломили, когда жители из Москвы бежали? Верно говорят: кому война, а кому мать родна!

— Это нам мать родна? — -взвился Игнат. — Хранцузы кума моего из деревне Сепурины, повесили до смерти! Да два двора спалили, а ты на меня лаешься, быдто я супротив антихриста корысти ради, а не за веру стражаюсь!

— Вы за оружию взялись, когда почуяли, шо задницу припекаеть! А мы, казаки, по всякое время державу от супостаты бороним! И не токмо хаты свои и хурду, а всех хрестьян! Даже и таких негодящих, как ты и кумовья твои.

Игнат вскочил на ноги. От обиды он даже забыл об опаске перед казаком

— А ежели я те за пакостливые твои речи в рыло заеду — что скажешь?

Урядник посмотрел на ратника снизу верх, сплюнул, ухмыльнулся недобро. Встал, не спеша отряхнул шаровары от налипших травинок.

— А шо, можно и в рыло. Тольки, уговор, паря — потом чтобы обид не было. Я тя не задирал, ты сам задралси..

Мужик попятился — Хряпин навис над ним горой, — и положил ладонь на рукоять сабли. Заметив этот жест, казак насупился и шагнул вперёд, занося немалых размеров кулак.

А-а-тставить, урядник! Под арест захотели?

Ребята обернулись. Азаров сидел, прислонившись к стволу дерева и смотрел на ссорящихся с явным неудовольствием.

— А ты.. как тебя, Игнат? Ещё раз ссору затеешь — как бог свят, велю выпороть, и не посмотрю, "экономический" ты или ещё какой. А сейчас — беги, поторопи с лошадьми. Сколько можно копаться?

Игнат кинулся выполнять приказание, но сабля запуталась в ногах, и он шумно повалился в траву. Урядник обидно захохотал.

— Ты, Прокоп Ефремыч, заканчивал бы жеребячество. — недовольно сказал корнет. — Несолидно это. Сейчас лошадей приведут — бери этого ироя, скачите до рощицы. Осмотритесь там, ежели тихо — шапку на пику нацепите, помашите. А то коляска самобеглая больно громко трещит; французы услышат — как бы не разбежались. С кем тогда воевать?

XI. Орёл или решка?

— Их там до дури... — прошипел Мишка. — На огородах зачем-то пасутся, картошку, что ль, выкапывают?

Разведчики — Азаров, урядник и Мишка с Витькой — притаились за трухлявым деревом, на самой опушке. До плетня рукой подать, и без подзорной трубы хорошо видны французы, копающиеся на задах огородов. Без оружия, расхристанные, в шапках-бонетках. На выгоне щиплют травку лошади со спутанными ногами, возле них, в стожке, дремлет, заложив руки за голову, солдат. Из сена торчит сабля в блестящих ножнах; с неё свисает на ремне плоская фляга, на земле — пара бутылок. Рядом дрыхнет ещё один — прикрылся овчинным вальтрапом, только босые пятки торчат. На заборах пёстрое тряпьё.

Надо было взять бинокль, в который раз выругал себя Витька. Складной японский двадцатикратник, подарок от дяди Саши Данилина на тринадцатилетие. Что мешало сунуть в рюкзак? Как бы сейчас пригодился...

По ушам резанул пронзительный визг, ничуть не ослабленный расстоянием. Дверь сарая с треском отворилась, оттуда вылетело что-то мелкое, юркое. Следом выкатился верзила в полосатых, как матрац, портках и жилете на голое тело. Хрипло каркнул — камрады, копавшиеся на грядках, оставили своё занятие и кинулись на подмогу. Верзила по-крабьи растопытрился, выпростал ручищи и пошёл в обход. Визг сменился недовольным хрюканьем.

— Поросёнка ловят — хихикнул Мишка. — Прям кино...

— Михаил, вы позволите? — Азаров показал пальцем на подзорную трубу. Витька отобрал у приятеля латунную штучку и протянул законному владельцу; корнет стал водить стеклянным глазом по задворкам деревни. Опустил трубу, махнул рукой — назад! Витя кивнул, ткнул приятеля в бок — тот все не мог оторваться от зрелища охоты на поросёнка, — и они на четвереньках попятились в лес.

Проползди шагов тридцать, до ельника; встали, принялись чистить заляпанные травяной зеленью и землёй штаны. Деревня отсюда не просматривалась, только гогот и поросячий визг пробивались сквозь завесу ветвей.

— Почему секретов-то нет? — удивлялся Мишка. Он обтряхнул с формы прошлогоднюю хвою, и теперь рассматривал дырку на рукаве: послюнявил палец, потёр ссадину — совсем как малыш, разодравший в песочнице локоть.

— А зачем? — пожал плечами Азаров. — На дороге посты, разъезды. Деревня полна войск, местные об этом знают и не сунутся. А вообще-то вы правы, друг мой: слишком уж беспечны французы, мало их куринцы учили...

С дороги они свернули, не дойдя верст двух до деревни. К Бунькову вышли в три часа пополудни — зле, ободранные, грязные. Добирались долго, тяжело; волокли "Днепр" на руках, через густые малинники, овраги, коровьими тропами. Азаров сто раз пожалел, что польстился на хитроумный агрегат — верхами бы добрались до места!

Мотоцикл и лошади спрятали в лощинке, в полуверсте от опушки. Дальше отправились пешком, а потом и ползком — и все ради того, чтобы увидеть, как беспечные французы ловят в огороде поросёнка!

— Залететь бы в енту дярёвню с богородской дороги! — предложил урядник. — Оттеда, небось, не ждут, караулы все с обратно хода. Проскачем, шумнём, что надо увидим — и вася-кот!

— Не выйдет, — покачал головой Азаров. — Будь нас хоть с полсотни — тогда да, а малым числом увязнем. Французов пеших в деревне как собак, с налёту не проскочим. Задавят нас, Прокоп Ефремыч...

— Ан не задавят! — сдвинул брови урядник. — Не ждут они отсель, вот шо любо! Пока опомнятся — вскрозь пролетим, и ло-о-ови конский топот!

Азаров посмотрел на схему деревеньки, которую прутиком нацарапал в пыли проводник.

— Артиллерия, обозы, у них вот здесь, на площади, больше негде. Одним глазком только глянуть, что там понаставлено! Если пушек хоть с пяток — значит завтра надо ждать французов к Вохне, а то и к Павлову. Чего им время терять? День, много три — из Покрова подойдут пешие солдаты с орудиями, и придётся воевать всерьёз. А вот если нет пушек — тогда дело другое, будут ждать подкреплений.

Витька кашлянул. Азаров понял глаза от схемы:

— Что-то хотите сказать, Виктор?

— А если попробовать на мото... на нашей машине? На дороге мы быстрее любого коня. К тому же — сами говорите, испугаются французы! Пролетим деревню насквозь, как Прокоп Ефремыч предлагает, и всё рассмотрим.

Азаров с урядником переглянулись.

— А что, может и получиться... — неуверенно произнёс корнет. — Ефремыч, веди отряд назад, встретимся у ручья, где коней поили.

— А вы что, с нами собираетесь? — забеспокоился Витя. — Не надо — не угонитесь, отстанете. Мы лучше сами.

— Ну уж нет, юноша! — твердо сказал Азаров. — Рекогносцировка поручена мне, я сам должен все увидеть. Вы уж, пожалуйста, уступите мне одно место.

Витька кивнул. Корнет прав — какие из них разведчики? А Азаров гусар, это его стихия...

— Значит, решено. Надо выйти на дорогу хотя бы в версте от деревне, со стороны Богородска. Машину потянем на руках, чтобы не встревожить французов раньше времени. Справимся, Ефремыч?

— Куды мы денемси? — буркнул казак. — Она, конешное дело, чижолая, а только и не такое таскали. Слышь, Гнат, скольки тута шкандыбарить?

— А ну, православныя, навалися!

Затрещали ветки. Казаки вместе с мужичками выволокли на дорогу тяжеленный "Днепр". Лёха забрался в седло, вывернул руль:

— Готово, можно ехать!

— Погоди минутку! А байк пока лучше в кусты прныкайте, да ветками привалите. Мало ли кто на дороге покажется?

Урядник посмотрел на Азарова. Тот кивнул, и казачки снова впряглись в мотоцикл.

Витька развернул на колене пожелтевшую бумажку. Её извлекли из картонного ящика — того, что Сергеич вёз для пиротехников.

Три большие дымовые шашки армейского образца — неплохой сюрприз для солдат Нея. Ещё вопрос, решатся ли они броситься в погоню за тарахтящим чудом-юдом, извергающим густые клубы грязно-белого дыма?

Инструкция по применению ДМ-11 с прикатанной крышкой:

1) Проколоть отверстия в местах выштамповки: сначала центральное на глубину запала, затем боковые на глубину примерно от 20 до 80 миллиметров.

2) Вставить запал.

4) Зажечь запал резким трением терки (напр. спичечного коробка) о головку запала.

6) Отбежать на безопасное расстояние.

7) Находиться от горящей шашки не ближе 5 метров или в укрытии во избежание возможных разрывов шашек.

Спичечного коробка не было, зато имелась зажигалка — одноразовая, из прозрачного пластика, наполненная сжиженным газом. Витька не курил, но зажигалку носил с собой с тех пор, как прочёл в одной приключенческой книжке, что человеку в экстремальной ситуации необходимы две вещи: нож и источник огня.

Запал — деревянная палочка длиной в полтора пальца, обмазанная горючей смесью, была прилеплена к жеестяному боку шашки полоской скотча. Вместо загадочной "проколки" подошло шило из швейцарского ножа. А вот как быть с безопасной дистанцией?

Витька привязал к проволочной скобе на крышке кусок шнура, отмерил шесть метров, обрезал. Сойдёт: надо только дождаться, пока воспламенится дымовой состав.

— Мих, давай айфон. Корнет пусть разглядывает, чего ему надо, а я буду снимать. Потом, в спокойной обстановке, изучим...

— Это с какой стати — ты? — взмутился Мишка. — А мне, значит, трястись назад на этой кляче? Не-е-е, мы так не договаривались! Я и верхом ездить не умею!

— А я что, умею? А вчетвером тесно будет. Ты что, прокатиться хочешь, или дело сделать?

— Всё равно нечестно! — набычился Мишка. — Почему это я должен остаться? Это ты так решил? Тоже мне, начальник выискался!

— А как иначе? — возмутился Витька. — Я придумал, мне и ехать!

Мишка набычился, и мальчик понял, что его друг упёрся всерьёз. Вон, как глаза блестят, губы поджал от обиды! А ведь верно: чего это он раскомандовался?

— Ладно, давай кинем монетку. Орёл — я еду, решка — ты.

Обрадованный Мишка полез в сумку. Витька искать не стал, все деньги остались в рюкзаке, на биваке реконструкторов.

Мишке надоело шарить в сухарке. Он вытряхнул ее содержимое прямо на дорогу и принялся копаться в пыли. Витька сжалился:

— Да брось, всё равно ничего нет! У меня вот тоже ни монетки. Может, "камень-ножницы — бумага"?

Азаров удивлённо наблюдаем за их манипуляциями:

— Что, друзья мои, решили бросить жребий? Что ж, разумно. Вот, прошу...

На ладони Азарова лежала монета из белого металла. В лавровом венке надпись: "Государственная российская монета". Витька перевернул монетку. На оборотной стороне — имперский двуглавый орёл, по краю буквы: "полуполтинникъ, 1802 год". Ага, двадцать пять копеек...

Монетой уже завладел Мишка. Сложил далони коробочкой, подул, долго тряс и наконец, хлопнул по запястью. Орёл.

Он повернулся и пошёл к мотоциклу. Азаров уже уселся на заднее седло и ощупывал пистолеты — Мишка, готовясь к рекогносцировке, повесил ольстры прямо на раму. Витька сел на сложенный поверх решётки брезент и завозился, устраиваясь. Так, шнур от дымовой шашки надо привязать заранее...

— На, держи! — Мишка протягивал айфон. — Только смотри, не урони. Может, и тромблон дать?

Витя удивлённо посмотрел на друга. Конечно, досадует, что не повезло; но — не обижается, даже самопал свой драгоценный готов отдать. Хороший у него всё-таки друг...

— Спасибо Мих, не надо. Мало ли, вдруг напоретесь на французов? Мне будет не то стрельбы — и снимать, и шашка эта... Вдруг одной не хватит, придётся на ходу новую зажигать?

— Ну, ладно, — не стал спорить Мишка. — Тогда — удачи вам!

XII. Прорыв

Хвост концевой лошади мелькнул в кустах и отряд, предводительствуемый урядником Хряпиным, скрылся в лесу. Витька видел, как сидел на азаровском коне Мишка — бледный, закаменевший от страха, он обеими руками вцепился в гриву. Бесполезный тромблон болтался на панталере, колотил владельца по бедру, но тот не обращал на это внимания.

Ничего, — сказал корнет, перехватив Витькин взгляд. — Черкес конь послушный. Освоится товарищ ваш, невелика хитрость.

— Ну что, поехали? — повторил Лёшка. Он надвинул на нос старомодные очки-консервы, найденные в мотоциклетной сумке. Витька кивнул — в зубах он сжимал зажигалку. Долотов пнул педаль кикстартера, движок застрелял, "Днепр" резво принял с места.

До опушки версты полторы, подумал мальчик, караульные на околице не сразу услышат треск мотора. Интересно, а ружья у них заряжены?

Спиной он упирался в какую-то дугу, ногами в раму мотоцикла. Острая железяка впилась под лопатку, но приходилось терпеть: на ухабистой дороге трясло немилосердно, а руки-то заняты...

Так, вставляем... теперь прижать локтём, чиркнуть зажигалкой... Запал зашипел, разбрызгивая искры, Витька вывернул шею, пряча лицо. "Днепр" швыряло на выбоинах, и вдруг лес кончился — впереди, шагах в тридцати из бурьяна торчали плетни деревеньки Буньково. На обочине солдат в синем с белой грудью мундире: кивер съехал на ухо, рот разинут, ружьё выронил. Стоит соляным истуканом, не отрывая глаз от выскочившего из леса страшилища.

Лёха что-то проорал, даванул клаксон. "Днепр" пронзительно взвыл. Часовой, до которого осталось шагов десять, попятился и спиной полетел в бурьян. Запал догорел, из дырок густо повалил бело-жёлтый едкий дым. Банка обжигала руки, и Витька немедленно вспомнил инструкцию: "... через 20-30 секунд с момента воспламенения возможен взрыв шашки, если не открыты отверстия для выхода дыма...". Он изо всех сил отшвырнул опасную банку предмет прочь — та запрыгала по дороге на шнуре, волоча за собой непроницаемый дымовой шлейф.

Справа и слева летели заборы, из-за них появлялись лица — в бонетках, киверах, касках, рты распялены в крике.Ничего не слышно, всё забивает пулемётный треск мотоциклетного двигателя... Почему никто не стреляет, подумал Витька, должны ведь стрелять? — и тут "Днепр" подбросило так, что он чуть не вылетел на дорогу. Шлёпнулся, отбив копчик о какую-то трубу, и тут только вспомнил о мишкином айфоне. Зашарил за пазухой, но мотоцикл снова тряхнуло, и Витька еле сумел удержаться.

Заборы вдруг расступились; из-под колёс метнулась в сторону фигура в синем с красными эполетами сюртуке, и они вылетели на деревенскую площадь. Лёха вывернул руль, объезжая тесно составленные обозные телеги. Колясочное колесо на мгновение оторвалось от земли, Витька мгновенно покрылся ледяным потом — всё, сейчас опрокинутся...

Пронесло: десятиклассник и правда, умел лихо водить тяжёлый байк. "Днепр" обогнул составленные возле колодца с высоченным журавлём повозки, нырнул под торчащую наискось оглоблю. Азаров, не успевший пригнуться, зацепился за неожиданное препятствие и чуть не вылетел с седла — сумел схватиться за лёхины плечи — кивер покатился в пыль. Из-за телег разбегались солдаты, заполошно метались селяне, где-то визжала лошадь. Ещё одна, волоча за собой вывороченную из плетня жердину, скакала, нелепо подкидывая зад, перед "Днепром" — жердина путалась в передних ногах. Сбоку хлопнул, наконец, выстрел, но Лёха с опасным креном обошёл незадачливую скотину и бросил байк к просвету между заборами на другой стороне площади. Витька, ухитрившийся извлечь афон, поймал в кадр большую пушку на зелёном лафете. Рядом с орудием, задрав к небу оглобли, пристроился длинный зарядный ящик. Азаров зашарил под седлом, извлёк из ольстров большой пистолет. Выпалил, кинул дымящуюся железяку Витьке — замок больно ударил по колену, — пальнул ещё раз. Целит в зарядный ящик, сообразил мальчик. Не дай бог попадёт — нас же взрывом и накроет...

Корнет не попал. А может, пуля не смогла воспламенить деревянные ячейки картузы с порохом. Площадь, затянутая сплошной дымовой завесой, остались позади, и "Днепр, распугивая солдат, баб, мужиков, собак, вылетел на околицу. Здесь тоже был пост — солдаты в высоких гребнястых шлемах обалдело уставились на разведчиков. Двое кинулись прочь, третий вскинул ружьё, но замок дал осечку — мотоцикл пролетел мимо, обдав часового бензиновой гарью, и всё потонуло в едком дыму.

Шнур, на котором скакала по колее шашка, оборвался, больно хлестнув Витьку по лицу. Зелёная банка откатилась на обочину и застряла в траве, продолжая извергать густые клубы дыма. "Днепр" стремительно летел вперёд — на прямой дороге Лёха прибавил газу, ветер засвистел в ушах. Витька зашарил под брезентом, ища другую шашку, но это уже не требовалось — из завесы, расползавшейся далеко позади, никто не показывался.

— Ну всё, теперь не догонят! — яростно-весело проорал Лёха. — Нас не до-го-ня-я-ят!

— Нас не до-го-ня-я-ят! — подхватил во весь голос Витька. Адреналин кипел в крови, ввыстреливал, будто пена из бутылки шампанского. — Нас не до-го-ня-я-ят!

Азарову досталось крепко. Когда отъехали версты на две, Витька обратил внимание, что корнет клонится в сторону, будто во сне, шарит руками, пытаясь удержаться в тряском седле. Вся правая половина лица его была залита кровью; тяжёлые капли скатывались на доломан, оставляя на зелёном сукне чёрные пятна. Мотоцикл в очередной раз мотнуло, и Витька едва успел подхватить корнета.

До места доехали быстро. Загнали "Днепр" в кусты, стащили раненого с мотоцикла и усадили под липой — той самой, с гнездом аистов в кроне. Лёшка смотался к ручью и, будто котелком, зачерпнул бескозыркой ледяной воды. Витька старательно промыл корнету лоб, бровь — тот пришёл в себя и кривился при каждом прикосновении. Закончив процедуру, положил скрученную жгутом фуражку пострадавшему на лоб — белая ткань медленно пропитывалась кровью.

— Теперь нипочём не отстираешь... проворчал Лёшка. — Так и будет розовая...

Азаров отнял "компресс" ото лба, осторожно потрогал огромный желвак.

— Могло быть и хуже. Удар вскользь пришёлся. Была б та оглобля чуток пониже — не сносить мне головы. Хорошо, кивер спас...

Вот и Трейяр, вспомнил Витька, уверял, что кивер — это вовсе не нелепый головной убор, а надёжная защита для головы. "Кивер, — говорил новосибирец,— не только саблю удержит, но и топор! Вон, какая кожа толстая — в пол-пальца, да ещё и железный обруч внутри!" Что ж, командир "трёшек" оказался прав.

Несмотря на то, что основной удар принял на себя кожаный козырёк, лоб Азарову рассекло солидно. Витя знал, что такие раны всегда сильно кровоточат, хотя и не представляют особой опасности. Но всё равно, смотреть на корнета, волосы у которого слиплись от крови в неопрятный колтун, было жутковато.

— Может, спуститесь к ручью? — предложил он. — Промыть волосы, пока не запеклась, а то потом выстригать придётся...

Азаров кивнул, встал. Его шатнуло — чтобы не упасть, пришлось опереться о дерево.

— Нет, друзья, похоже, меня здорово контузило. Лучше я пока посижу...

— Сотряс у него, точно говорю! — шепнул Лёшка. — Как теперь в седле удержится?

Как-нибудь, — буркнул Витя и сунул Дорохову свою бескозырку. — Сходи лучше, ещё воды принеси. Не видишь, плохо человеку!

От второй порции ледяной воды Азаров оклемался окончательно. Все трое устроились под липой, по мягкой подушке мха. Солнце медленно клонилось к закату, а остальные разведчики всё не появлялись. Витя начал волноваться — не дождаться бы, сидючи на холодке, неприятельского разъезда, — но Азаров успокоил: "Француз после нашего наскока нескоро в себя придёт. До завтра из деревни носа не высунет!"

От нечего делать, обсуждали лихое дело, припоминали злосчастную оглоблю.

— Глупо получилось... — сетовал корнет. — За всю летнюю кампанию ни царапины, даже при Бородине Господь спас от уланских пик, а тут — такая нелепица! Лбом в телегу влетел! Сказать товарищам по эскадрону — засмеют!

— А вы правда были при Бородине? — осторожно спросил Витя.

— Да, двадцать третьего августа я прибыл к Главной армии с депешей главнокомандующему от генерала Тормасова. При штабе только и говорили, что решено генеральное сражение — вот я и попросился остаться. Меня откомандировали к генералу Раевскому, адъютантом.

— И что, вы были на самой батарее? — восхитился Лёшка. Он знал о приключениях друзей и остро им завидовал.

— На самой. — подтвердил Азаров. — Я же был при самом Раевском. А когда корпус за полным изнеможением отвели во вторую линию — шутка сказать, едва семь сотен в строю осталось из десяти тысяч! — меня послали с донесением к графу Остерману-Толстому. Когда я прибыл, кирасиры Коленкура заняли верхушку кургана, и гренадеры четвёртого корпуса готовились к контратаке. Я тоже попросился в дело, но не повезло — погнали назад с пакетом.

Витька боялся вздохуть — не пугнуть бы! Он какнаяву, увидел, как пехотный офицер отоссылает мальчишку-гусара в тыл, прочь от залитой кровью батареи, которую надо снова — в уже который раз! — отбить у неприятеля.

— Батарею так и не вернули, — продолжал Азаров. — А Остерман-Толстой отвёл войска к позициям лейб-гвардии. А я на обратном пути чуть не попался уланам. До сих пор не пойму — как сумел уйти? Господь спас, не иначе...

Витя едва удержался от нервического смеха. Он-то знал, что остановило поляка, уже нацелившегося пикой в зелёный ментик.

За кустами фыркнула лошадь. Витя вскочил, присмотрелся и радостно замахал рукой — из леса выбирались казаки урядника Хряпина.

XIII. "Синенькая"

Возле крыльца штабной избы было полно народу. Сидел на перевернутой кадушке казак-караульный, с карабином поперёк коленей. Рядом чесали языки двое гусар в рабочих куртках и бескозырках. Азаров кивнул Витьке с Мишкой — пошли, мол! — и распахнул дверь. Хряпин с казаками остался расседлывать лошадей, Лёшка с помощью азаровского денщика, закатил "Днепр" в амбар, приволок в ведре воды и принялся оттирать налипшую грязь.

В избе-пятистенке, которую занял штаб-ротмистр Богданский было душно. Обитатели, тихий мужичок по имени Карп, его жена и трое детишек, перебрались в сени, и лишь младшенький, четырёхлетний Васятка сидел на печи с любопытством взирая на невиданных гостей — громогласных, важных, с саблями в нарядных мундирах.

Штаб-ротмистр расположился в красном углу, под иконами. На столе, поверх развёрнутой карты, в беспорядке набросаны трубка, кисет с табаком, пистолеты ташка с императорским вензелем. Рядом — тарелки с засохшими остатками ужина, манерка, оловянные кружки, винные бутылки. На другом столе, приставленном вдоль стены, корпел над замызганной тетрадью Лаврушка, приказчик местного купчика, взятый к штабу за грамотность. Перед ним на столешнице красовалась чернильница с парой дурно очиненных гусиных перьев.

Писанины оказалось неожиданно много для отряда в сорок сабель. Следовало вести записи мужиков, вступивших в "дружину", учитывать трофеи, записывать показания пленных и донесения разведчиков. Кроме того, надо ежедневно слать депеши полковнику Нефедьеву и князю Голицыну, в Покров.

Корнет доложил результаты рекогносцировки, отметив, что в Бунькове пушек всего две: большая двадцатичетырёхфунтовка да гаубица. Ротмистр сделал пометку на карте, задумался, попыхивая трубкой-носогрейкой. Над столом слоями стелился синий табачный дым.

Из сеней послышались шаги, сдавленная ругань, что-то шумно повалилось. Низкая дверь распахнулась и в светёлку вошли двое мужиков-ратников. У одного за поясом торчали пистолет и топор; другой опирался он на французский мушкет. За их спинами возвышался под потолок урядник Хряпин.

Мужики перекрестились на иконы, степенно поклонились начальству.

— Так что, из Вохны мы. — начал тот, что с мушкетом. — Начальствует над нами Стулов, Егор — да вы, барин об ём, слыхали. Поутру ждали мы хранцуза — он и пришёл, аккурат к полудню. Стадо, ироды, угнали, да овец дюжины три. Мы как узнали — погнались, дали стражению. Оне, супостаты, за речку побёгли, а мы обоз взяли. Шашнадцать лошадёнок, осемь телег с хлебом. Видать, ишшо кого-то ободрали, нехристи!

— Побитых много? — спросил Богданский. Лаврушка старательно карябал в тетради, от усердия высовывая кончик языка.

— Не то, что оченно много. — ответил второй мужик. — Хранцузов дюжина и трое до смерти, да поранено сколько-то. Раненых оне с собой увезли. А наши все живы, слава Богу, тольки четверых побило маненько. Один помрёт, наверное — как мы уходили, ужо собирались отходную читать...

— Молодцы. — кивнул Богданский, выглядывая в окно. — А это что, пленные? Уже разуть успели?

У амбара, под присмотром казаков мыкались трое — босые, в в сине-белых ободранных мундирах.

— Оне, шерамижники! — закивал мужик с мушкетом.. — Как жа не разуть? Оченно у их башмаки хорошие, юфтевые...

— Кто-кто? — удивился Витька. Они с наблюдали за беседой из дальнего угла. Мишка водил айфоном, прикрыв гаджет ладонью, снимал для истории. — Как вы сказали, "шаромыжники"?

— Ну да, оне самые. Кады клянчат по дворам — курёнка, яички, молочка, опять же — так и лопочут не по нашенски: "шерами" да шерами"! Шерамыги и есть, как их ишшо называть-та?

-А заместо денех вот енту дрянь сують! — второй выудил из шапки ком смятых купюр.

-Чем же они тебе не по нраву? — удивился Боглданский, рассмаривая одну бумажку на свет. — "Синенькая" и "синенькая", ассигнация в пять рублей. Али мало дали?

— Мне, вашбродие, энта байка известная! — прогудел из-за спин мужиков Хряпин. — Детом, аккурат перед Смоленском, наши донцы обоз хранцузский разбили. Так на одной телеге — таких бумажек пуд пять, не мене! Казачки, знамо дело, обрадовались и давай деньгу набивать — хто в шапку, хто за пазуху, хто в торока. Конешно, всё не растащили, кой-чего сдали по начальству. А им и говорять: обмишулились вы, станишныя, бумажки те неправильныя, лукавыя! Их Бунапартий в Варшаве исделал, чтобы казну расейскую в разорение ввестить! Прямо на дворе всё и спалили. Многим они опосля попадалися...

— Как Бог свят, правда! — часто закрестился крестьянин, прижимая к груди шапку, из которой только что извлёк фальшивые ассигнации. — В запрошлую неделю ездили с кумовьями в Москву. Сено привезли, мучки, огурцов бочку, грибов солёных. Быстро расторговались: всё оне, супостаты похватали и платили энтими сгнациями по запросу!

— На Кузнецком будку поставили! — встрял второй. — А в той будке сигнации на серебро меняют — за серебряный рупь по синенькой, а то и по две! Кумовья, знамо дело, обрадовались — совсем-де ума решились шерамижники, деньгам счёту на ведают! — да и побёгли до дому. Кубышки выкопали, по сусекам наскребли у кого было серебришко, по соседям собрали — и обратное дело, в Москву, на Кузнецкий, в будку. Вертаются ввечеру, довольныя, пьяныя, с прибытками да барышами — а им староста и говорит: указ-де вышел, что синенькие те негодящие, и чтобы их ни в коем разе не принимать! А у кого те синенькие найдут, али, паче того, кто ими на базаре платить удумает — плетьми не отбалуешься, Сибирь за это выходит. Ох и вой стоял по дворам...

И замолк, поймав иронический взгляд ротмистра: за торговлю с неприятелем грозили серьёзные неприятности...

— А вы, лапотныя, и рады хранцузу хлебушко везти? — недобро сощурился Хряпин. — Небось, дай он вам серебро, а не эдакое вот дерьмо — вы бы его со всем удовольствием встретили, хлебом-солью?

Мужики затравленно озирались — то на страшного урядника, то на ротмистра. Богданский глядел на них долго, махнул рукой:

— Ну их, Ефемыч, пусть идут...

— Шо, лапотныя, порты, замочили? — злорадствовал урядник, выталкивая ратников в сени. — Бога молите, шо ихнее благородие в благодушестве. А то быть бы заднице поротой!

— Неужели крестьяне только из-за фальшивок и поднялись на фанцузов? — тихо спросил Мишка, дождавшись, когда за вохненцами закрылась дверь. — А я-то думал...

Витька сделал вид, что увлечён чем-то за окном. Говорить не хотелось — выходило, что пакостные теории "известного блогера и историка" подтверждадись.

— Ну-ну, молодые люди, не надо так уж строго судить! — благодушно заметил ротмистр. — Сенька, поди, спали эту пакость!

Рябой денщик сгрёб со стола фальшивые купюры и стал заталкивать их в печь. Витька заметил, как он украдкой сунул пару бумажек за пазуху.

— Фальшивки эти ещё подпортят господам галлам обедню. — продолжал Богданский. — Поознают крестьяне и не станут продавать провизию да фураж — что французам останется? Только грабить. Вон, местные, вохонские уже взялись за вилы, скоро и другие поднимутся. А всё ассигнации поддельные! Нескоро мужичок бумажным деньгам теперь поверит, ох, нескоро!

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался ротмистр. На пороге возник Хряпин.

— Ну что, Прокоп Ефремыч, принял пленных?

— Принял, куды ж оне денутся. В погребе запер, казака приставил, пущай посидят. Как занадобятся — доставлю в наилучшем виде.

Ротмистр кивнул:

— Спасибо, Ефремыч, за службу. Вели им лапти найти, что ли... И ступай, повечеряй, пока время есть. Дел у нас ещё много.

Хряпин замялся.

— Тут такое дело, вашбродие. Хрестьяне привели одного молодца. Бають — разносил по дворы афишки хранцузския, да плёл, шоб мужички разбоя не творили, а в Москву припасы везли. Всё бы ничего, да он сдуру явился в Сепурино, а там хранцузы третьего дни два домы пожгли и когой-то пришибли. Сепуринския, как разговоры те услыхали — скрутили, побили по морде в кровь и приволокли сюды. Вона, дожидаются. Прикажете вести?

День катился к закату. Деревенское стадо возвращалось: недовольно мычали коровы, пастушок, парень лет пятнадцати, сонно настёгивал скотину кнутом. За ним, шагах в десяти, скакали две ошалевшие телушки, со дворов их лениво обгавкивали собаки. Конники, утром сопровождавшие стадо, куда-то подевались; рядом с пастухом шагал вразвалку только один мужик с казачей пикой да красном древке. Свою лошадь — костлявую соловую кобылёшку — он вёл в поводу.

— Может, зря ротмистр пожалел этого типа? Повесили бы его, как предлагали мужики — и правильно, так ему и надо. Предатель же! Помнишь, советский сериал про милицию? Там в сорок первом в Москве немецкие пособники листовки разбрасывали — так их прямо на месте расстреливали.

Они сидели на бревне возле амбара. Лёшка давно домыл мотоцикл и видел десятый сон. Ротмистр совещался с Азаровым и Хряпиным; пленные французы и изловленный вохненцами "пособник окуппантов" думали горькую думу в погребе, возле кторого клевал носом караульный казак.

— Экий ты кровожадный! — усмехнулся Долотов. — А по-моему, Богданский прав. Делать ему нечего — со всякими проходимцами возиться! Отправил к Голицыну, в Покров: пускай там во всем разберутся и спросят с этого типа. Повесить, может, и не повесят, но каторга — это уж наверняка.

— И вообще, что это за методы? — притворно возмутился Витька. — Он, может, узник совести, борец с тиранией? Да, у него другая точка зрения — что ж теперь, вещать за это?

— Не... — ухмыльнулся Мишка. — Вешать будут не за это, а за шею. Перекинут через сук верёвку...

— Как ты можешь? Он, можно сказать, сделал европейский выбор, потянулся к общечеловеческим ценностям. Наполеон, понимаешь, свободу крестьянам несет, передовую культуру, справедливую власть и всё такое, а русские варвары, этого не ценят, сразу за вилы. Что с них взять: ограниченные люди, варвары. Не доросли до цивилизации!

Ребята рассмеялись. Уж очень не походил московский купчик Ларион Смирнов — избитый, перепуганный, с руками, скрученными за спиной — на гладкого, хорошо одетого, уверенного в себе "известного блогера и историка", от которого они недавно слышали эти самые слова.

Пора было готовиться ко сну. Мишка отчаянно зевал, Витька едва держался на ногах. Шутка ли — бессонная ночь, невероятные приключения, безумный выброс адреналина во время прорыва через село, занятое французами.... нет, как хотите, а организм настойчиво требовал отдыха.

Устроились на сеновале: расстелили брезент, накидали поверх него шинели и попоны, выданные азаровским денщиком. Лаврушка приволок глиняную корчагу с квасом и полную корзину еды — тут же, на соломе и поужинали.

К накрытому столу явился Азаров. Он по приказу ротмистра допрашивал пленных, ите поведали, что в Бунькове ждут подкрепления. Поутру из Богородска должен прийти обоз, и при нём — артиллерия. Наперехват обозу отправили урядника Хряпина с дюжиной казаков и семью десятками конных ратников. Им предстояло засесть у дороги, там, откуда начался сегодня мото-рейд. Рассудили так — в уезде, охваченном восстанием, конвой будет держать ухо востро. А на подъезде к конечной точке маршрута могут и расслабиться: опасности позади, до своих всего полторы версты! Тут, главное, действовать быстро: разбить обоз и уходить разведанной тропой, пока не подошло подкрепление. Французы в лесу преследовать не станут, уверял урядник, они его как огня, боятся, за каждой сосной засада мерещится.

Корнет ушёл; Мишка сопел, свернувшись калачиком под попоной. Вите не спалось — может, перетерпел, сбил охоту? Лёха, добравший сна в амбаре, выбрался под вечернее небо и присел рядом с товарищем. Десятикласснику хотелось обсудить наболевшее.

— И всё же — не понимаю! Ну ладно, в тот раз ты мог случайно наткнуться на детектор. Но теперь-то что? Раз твой смартфон действует так же — значит его нарочно переделали! Тут софтом не обойдёшься, надо в железо лезть...

Возразить было нечего. Витьке и самому было ясно, что отец по каким-то своим соображениям устроил так, что его "Самсунг" превратился в детектор хронопробоев. Втянул сына вместе с его друзьями в непонятные эксперименты — ни слова об этом не сказал! А ведь дело-то опасное...

-...только не говори, что эта штука тоже попалась тебе случайно! — продолжал Лёха. — Я так думаю, вас нарочно подтолкнули к тому, чтобы отправитьсяв прошлое. Понять бы ещё — зачем?

Витя вытащил гаджет. Подумал немного — включать, не стоит? — и нажал кнопку.

Повторный поиск хронопробоя: 32 ч. 49мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

26 ч. О1 мин.

Вероятность срабатывания: 61%

— Не везёт, — покачал головой Лёшка. — Минус четырнадцать часов, как по часам...

Ребята надеялись, что "обратный отсчёт" на детекторе снова ускорится.

— Да, и вероятность экстренного возвращения упала. В тот раз было больше семидесяти, а сейчас — сам видишь. Чую, придётся ждать все тридцать два часа...

Ладно, — вздохнул десятиклассик. — Не везёт — значит, не везёт. Давай лучше спать, утро вечера мудренее. Так здесь, кажется, говорят?

XIV. Пыряло с зубом

— Сомкнись!

По шеренге прошло шевеление. "Кавалеристы" — мужички в армяках, кафтанах, с самодельными пиками, — принялись осаживать лошадей, крутиться на месте. Один навалился на соседа крупом, лошадь подкинула, ударила задом. Раздались смачные ругательства, свистнула плётка.

— Эй, тетери, отставить! Ходи в стороны, по трубе сбирайсь по-новой в шеренгу!

Кавалерийскими учениями командовал гусарский вахмистр — жилистый, невысокий дядька лет тридцати, с длинными, висячими усами на лице, пересечённым страховидным шрамом. На шрам подопечные вахмистра — крестьяне вохненской "конной дружины" — взирали с особым почтением.

Протрубил горн, и всадники, толкаясь лошадьми, сцепляясь древками пик и переругиваясь, стали занимать места в шеренге. Вахмистр взирал на эту суету со скукой.

— Слухай сюды! — закричал он, когда шеренга худо-бедно выстроилась. — Когда даю команду "сомкнись!" — становитесь, чтобы всяк в строю касался стременем стремени соседа. Для того — принимать вправо, а отнюдь не влево. А ежели кто станет на месте крутиться и строй рушить — самолично плетью ожгу. Ясно, што ль? Гляди веселей, держись прямо, а то силят, аки собака на заборе...

Вохненская конница производила экзерциции на широком выгоне за селом. Верховых набралось изрядно — сотни три. Богданский с утра разделил их на три "эскадрона" и отдал в выучку своим унтерам.

На левом вланге серо-бурой армячной шеренги мелькало салатово-красное пятно. Мишка. После вчерашнего перехода он всерьёз решил учиться верховой езде, для чего и попросился поучаствовать в кавалерийских учениях. Корнет воспринял это благосклонно — выделил хорошо заезженную рыжую кобылу, прусскую саблю, пожертвовал старый ментик. Кто-то из павлоградцев подарил фуражку-бескозырку зелёного сукна с цифрой "10" на околышке, и теперь Мишка выделялся в строю вохненцев почти правильным "гусарским" обличием. Правда, в искусстве верховой езды ему было пока далеко до деревенских жителей.

— Как протрубят — пики вниз и в галоп! Хто старшой на правом фланге — примечай, шоб поводья не бросали, а то левое крыло завсегда за правым не поспеет, ежели пуститься в карьер безо всякой сноровки. Поняли, што ль? Трубач — к атаке!

Выгон остался позади. У околицы пешие казаки под руководством штаб-ротмистра гоняли строем куринских ратников. В стороне, отдельно, постигали воинскую науку "фузилёры" — вохненцы, имевшие ружья. Оттуда неслись команды: "Взведи курок!" "Сдуй полку!" "Скуси патрон!" Витька вспомнил раненого драгуна, который объяснял им хитрости обращения с мушкетоном.

"Пикинёры" — так штаб-ротмистр именовал пеших крестьян, вооружённых древковым оружием, — тоже в армяках и лаптях с онучами, перемотанными лыковыми верёвочками, — отдыхали от трудной воинской науки. Разбрелись по околице, кучками прилегли в тенёчке, под заборами. Оружие свалили тут же, лишь кое-где составив на солдатский манер, в пирамиды. Рядом с пирамидами лежали трофейные солдатские ранцы — предмет особой гордости владельцев.

Витька с Азаровым подошли поближе.

Крестьянский арсенал производил впечатление. По большей части это были косы, насаженные торчком на жерди или пики, носившие следы молота деревенского кузнеца. В изобилии встречались вилы тройчатки и железные печные ухваты с выпрямленными и заострёнными дужками. Ничего похожего на "недоружья", которыми были вооружены ополченцы при Бородине, Витя не заметил. Зато топоры были у всех — мужики носили их заткнутыми за кушак. Некоторые насаживали широкие плотницкие топоры на длинные, выше человеческого роста, древка, превращая их в импровизированные алебарды.

Хватало разномастных дубин, — обтёсанных колод, дрынов, усаженных зловещими гвоздями, страхолюдных палиц, вырезанных из цельного древесного корневища. Попадались во множестве самодельные "моргенштерны" — из утыканных гвоздями молотидьных, а то и из подков или массивных амбарных замков, прицепленных ремнями к жержям. Название у этих ордий были подходящие: "охряпник", "ошарашник", "окочурник". Один додумался провертеть дырку в рукояти кузнечного молота и привесил на пеньковой верёвке к полутораметровому дрыну. Назывался этот инструмент "оглоушник".

Куринцы, увидав, что "господа" проявили интерес к их оружию, охотно пускались в разъяснения: каким способнее "пороть хранцуза", а каким — колотить по макушке. Витька примеривался к очередному орудию народной войны и всякий раз отмечал, что сделано оно с выдумкой, старанием и большим пониманием человеческой анатомии.

— А это как называется, дядечка?

— Енто, господин, пыряло с зубом. — пояснил крестьянин, польщённый интересом к своему "воинскому струменту". Ея Прокоп смастерил. Он кузнец добрый, он што хошь исделает.

Пыряло с зубом напомнило Вите хитроумную шаолиньскую алебарду. Изогнутое лезвие косы-литовки, к обушку которой приклёпаны остриями в разные стороны два серпа — так, что они образовали своего рода букву "Х". Навесить шёлковые шнуры с кисточками — и можно вручать орудие китайскому монаху в шафранно-жёлтых одеяниях.

А вот это, к примеру, чем хуже? Зловещего вида мясницкий секач, насаженный на длинное древко отличался от китайского дадао разве что грубостью отделки да отсутствием металлических колечек на обухе. Витя припомнил, как папаин друг, дядя Саша Данилин, как-то заявил, что многое из экзотического восточного оружия — скажем, японские нунчаки, саи, боевые серпы — не что иное, как приспособленный для военных целей сельхозинвентарь. Судя по арсеналу куринцев, так оно и было.

Со стороны села донеслось тарахтенье. Крестьяне повскакивали, закрестились, стали жаться к плетням. Они никак не могли привыкнуть к трескотной, смердящей "самобеглой коляске", и всякий раз, когда Лёха выкатывал "Днепр" из амбара, павловские улицы пустели.

Мотоцикл волок на прицепе большую пушку — её рано утром притащил отряд урядника Хряпина. Засада удалась, крестьяне сумели отбить три телеги с воинским припасом. Но с пушками — при обозе тащились четыре орудия — вышла осечка. Сопровождавшие обоз шеволежёры отбили артиллеристов, которых начали уже вязать куринцы, потом оказачков, и тут чья-то удачно пущенная пуля угодила в зарядный ящик. Взрывом разметало две запряжки: поубивало лошадей и ездовых, поломало передки, одному орудию вдребезги разбило лафет. Испугавшиеся громового удара куринцы бросились в отступ; вюртембержцы же, не имея возможности утащить орудие, наскоро его заклепали и отошли к обозу. Поле боя осталось за русскими; Хряпин, прекрасно понимавший, что с минуты на минуту из Бунькова явится большой отряд, приказал хоть на себе, хоть лошадьми, а уволакивать добычу в лес.

С трофеем пришлось намаяться. Орудие пёрли на руках, саблями и топорами расчищали проход в кустарнике, наскоро гатили заболоченные русла ручьёв. Надрываясь, перетаскивали многопудовую махину через овражки, подваживая* лафет гандшпугами и оглоблями, снятыми с разбитого передка.

Тем временем посыльный с донесением доскакал до Посада, и вскоре оттуда выдвинулась подмога — полсотни верховых во главе с Азаровым и Лёха на "Днепре". Тяжёлый мотоцикл пришёлся кстати: хобот орудия закинули на решётку, закрепили верёвками, и Долотов, под удивлённые возласы спутников, поволок трофей по дороге.

#* подваживать — поднимать тяжести рычагом

"Днепр" справился с ролью тягача. Орудие — шестидюймовая французская гаубица — весило около тонны, но прокачанный со штатных тридцати шести до полусотни лошадей движок легко тянул "прицеп". Реконструкторы и раньше таскали "Днепром" свои пушки; правда, Сергеич не разгонялся, опасаясь раздолбать хлипкие самодельные лафеты. Но тут-то был самый настоящий, конструкции инженера Грибоваля*: ткой мог выдержать и бешеный галоп конной артиллерии и долгие, в сотни миль, переходы по горным тропам и сотрясения и отдачи при многочасовой канонаде. Лёха, осмелев на ровной дороге, разогнался до тридцати километров в час: гаубица громыхала на деревянных, окованных железом колёсах, то и дело рвала пеньковые верёвки. Приходилось останавливаться и крепить хобот заново, но в итоге трофей был в целости доставлен в Павлово.

#* Жан Бати́ст Ваке́т де Грибова́ль — французский инженер. Его нововведения — эпоха в развитии артиллерии.

Оставалось решить, как приспособить трофей к делу. Отступая, шеволежёры заклепали орудие, загнав в запальное отверстие подковный гвоздь. Приказный* казак Анисимов — казаки звали его Анисимычем, — служивший раньше в батарейной роте, осмотрел гаубицу, хмыкнул и заявил, что так орудия не заклёпывают: "Оне, рукопомойники, ни ерша изнурте не загнули, ни шляпку снаружи не срубили. А раз так, то и "выдувать" гвоздь выстрелом незачем, кузнец и так справится".

#* Звание младшего начальствующего состава в казчьих войсках; соответствовало ефрейтору.

Шляпку гвоздя зацепили клещами, и он медленно, упираясь будто гнилой зуб из десны, вылез из запального канала. Анисимыч предложил пальнуть хоть холостым, но Богданский и думать о сём запретил. Зарядов в лафетном ящике было всего шесть: две картечи в жестяных банках и четыре круглые гранаты. Анисимычобъяснил — это для того, чтобы всегда граната вкладывалась в ствол запальной трубкой вперёд.

Приказный предложил собрать пороху да навертеть картузов, а на картечь пустить свинцовые пули. "Всё одно, вашбродите господин ротмистр, я из эдакой коротышки стрелить не обученный — тута и возвышение надоть выставить, и всякая иная премудрость. Издаля, навесом не получится, тольки зря бонбы раскидаем. А прямой наводкой — это со всем нашим удовольствием, приголубим Бонапартия!"

Лёха часа три проторчал в кузне — Прокоп, местный кузнец, ладил по его указаниям буксирное приспособление для "Днепора" — с цепью, серьгой и железным шкворнем. На грузовую решётку взгромоздили лафетный ящик, гандшпуги, банник с прибойником и прочие необходимые предметы, так, что Витька едва помещался на своём привычном месте. На заднее сиденье втиснулся Анисимыч — всякий раз, усаживаясь на мотоцикл, он крестился, бормотал молитву и украдкой сплёвывал через плечо.

К гаубице приписали ещё трёх казачков — номерами, и местного мужичка-коновода. "Мотоартиллерию" опробовали на дальнем выгоне. Долотов лихо выкатывал на луг, разворачивал орудие; Витька с Анисимычем соскакивали со своих мест, сбрасывали с решётки имущество. Спешившиеся "номера" скидывали хобот лафета на землю, Лёха отъезжал на десяток шагов в тыл, глушил движок и бежал к гаубице, чтобы занять место фейрверкера.

Во время учений выпалили три раза половинными холостыми зарядами; вместо пыжей забивали комки пакли. Анисимыч для виду поворчал, но остался доволен, велел только привязать к скобе на лафете прочную верёвку в двадцать аршин длиной. Другой её конец он прикрепил к буксирной серьге мотоцикла. На Лёхин вопрос: "Зачем это?", ответил: "енто отвоз, чтобы драпать способнее. Как орудию на позицию выкатывают — сейчас с передка скидывают, запряжку в тыл, а отвоз остаётся к прицепленный хоботу. Ежели неприятель на батарею наскачет — орудию волоком, за запряжкой утаскивают, штобы, значить, поскорее. Ну а как отошли к своим, там ужо на передок брать можна..."

На сём учения закончились. Антипыч отправился отмеривать навески пороха и свинцовых пуль для картечей, а Лёха принялся гонять туда-сюда по сельской улице, распугивая кур, поросят и павловских жителей — следовало приучить коней "номерков" к треску мотоциклетного движка. Витя пошутил, что вот оно, средство против французской кавалерии: увидав несущийся на них мотоцикл, неприятельские кони сойду с ума и поскидывают всадников. Азаров невесело усмехнулся: в запале атаки, лошади не то, что мотора — не боятся залпа в упор, идут на уставленные штыки.

На выгоне, запела труба.

— Отбой трубят, — сказал Азаров. — Зашабашили учения.

Минут через пять их нагнал Мишка верхом на рыжей кобыле. Витя с удовольствием глядел на друга: весь в пыли, в конском поту, фуражка съехала на ухо, сабля в ножнах болтается у колена. Ни дать, ни взять — гусар!

— Вы бы, Михаил, заканчивали, — посоветовал корнет. — Поверьте моему опыту, завтра ноги будут болеть, будто их палками колотили. А день предстоит трудный, баталия!

Днём на военном совете решено было поутру выдвигаться к деревне Вохна. Лазутчики доносили, что французы после прибытия обоза зашевелились и, надо полагать, вот-вот выступят на Павлово. "Мото-артиллерию" решено приберечь в резерве; вместе с казаками и павлоградцами ейпредстояло сыграть роль решающего довода в предстоящем сражении. Курин, узнав что гаубица годна к стрельбе, предлагал выкатить её вперёд — "мужички, как увидят, что у нас тоже антиллерия имеется, сразу воспрянут!" — но Богданский решил иначе. Скудный боезапас следовало поберечь до переломного момента боя, когда будет решаться — "пан или пропал".

Из ворот "штабного двора" позёвывая, вышел навстречу Лёшка.

— А я "Днепр" уже загнал. — сообщил он. — Раму погнули этой дурой, Сергеич теперь голову снимет.

— Ты еще доберись... до Сергеича. — отозвался Витька. — Вот сдохнет мой "Самсунг" — что будем делать?

— Да, — вздохнул Долотов. — Тогда одно остаётся — с лозой ходить, как те чудаки из "Космопосика". Может, кстати, и поможет — чем хронопортал не аномалия?

— Тьфу на тебя! — возмутился Мишка. Он привязал свою рыжую у коновязи и теперь собирался её чистить. — Накаркаешь — и придётся, как идиотам, с прутиком... Ещё, пожалуй, за блаженных примут...

— Тогда уж сразу за колдунов! — хохотнул Витька. — Увидят и сразу этим... пырялом с зубом. Не посмотрят, что мы вместе француза били...

— Эй, служивыя! Ходи сюды, поможете!

— Это Анисим. — сказал Мишка. Он там картузы снаряжает и картечи. Гусар да казачков прочь разогнал — они ж все с трубками в зубах, а там порох! Лаврушка азаровский заспорил, так он его сразу в зубы!

— И правильно! — кивнул Лёха. — Мы с Алексей Борисычем, как перед баталией садимся картузы набивать — специально отряжаем человека, чтобы не подпускал никого с сигаретой. Был уже случай: полыхнуло и троих сильно покалечило.

— А вы-то чем набиваете? — удивился Витька. Он думал, что артиллеристы-реконструкторы привозят заряды с собой, уже готовыми.

— Порохом, только не дымным, чёрным, а пироксилином. Пиротехники выдают артиллерийским клубам дополнительные заряды для миномётов — такие колбаски из шёлковой ткани, их на хвостовик мины накручивают, для увеличения дальности — вот мы их и потрошим.

— Ну, долго вас ждать, али мне тута так и помирать? — снова раздалось из амбара. — Ходи веселей, наболтаешься ишо!

— Сейчас, Анисимыч, идём! — весело крикнул Витька, и они побежали к казаку.