Имперский цикл

Почти год назад он забрал эту женщину из тюремной камеры на борту "Махадэвы" и привёл в каюту адмирала, а потом тоже наблюдал на своём неизменном посту. Случившееся его нимало не опечалило. Герион полагал, что адмирал просто взял от пленной мятежницы то, что ему причиталось по древнему праву войны, которое перевешивает любые нововведения. Кроме того, разрушительная непокорность Мэй Сиюань принесла народам империи огромное количество лишних страданий. Ради идеалов столичной красавицы уже погибли миллионы, и Герион считал справедливым, что ей пришлось чем-то за это расплатиться и испытать на собственной шкуре хоть самую малую долю своих даров другим людям. Тот факт, что госпожу Сиюань потом откачивали врачи, лишь укрепил его в этом мнении, пусть даже причиной была всего лишь аллергия на семя адмирала. Герион хорошо помнил фотографии женщин, изнасилованных и убитых мятежниками в Мерсии и брошенных лежать, как падаль. Всё сострадание, на которое он был способен, досталось этим жертвам, лидерше мятежников не перепало ничего.

Были и другие причины, по которым насилие Торна над Мэй легко легло в ту картину, которую генерал Герион создал в уме об адмирале и о себе самом. Генерал этих причин не осознавал, но они направляли его мысли, как речные валуны — струи воды. И, как любые неосознанные мотивы, искажали разум. В конечном счёте преступление адмирала даже облегчило подавленное состояние Гериона, став долгожданным доказательством человечности его совершенного командира, каких-то нормальных людских потребностей.

Однако то, что произошло между Торном и Мэй теперь, в ночь мирного договора, казалось Гериону другим, опасным. И их безумно интенсивный разговор, которого генерал не слышал, но чувствовал по напряжению между ними, и неожиданный обморок Мэй, и упоенная нежность, с которой Торн ласкал её — всё это было вовсе не похоже на неофициальное закрепление имперской победы над мятежом. Перед глазами генерала всё всплывала светлая рука женщины, обнимающая плечи Торна, ласкающая страшные шрамы на его спине. Шрамы были от плети, очевидно. Герион знал о них давно, он видел командира без рубашки, но не допускал и мысли о том, чтобы задать вопрос. Адмирал, которого Ланс любил гораздо больше империи, чести, карьеры и самого себя, никогда не позволил бы ему так к себе прикоснуться. Вспоминая запрокинутую голову Мэй, её лицо, полное блаженства, генерал малодушно желал, чтобы мерсианский бандит, который числился в мужьях у этой шлюхи, узнал о своих ветвистых рогах и пристрелил супругу. Малодушие было ему самому очевидно и натирало совесть, как острый камешек в сапоге — ногу во время ходьбы. А теперь ему надо было войти в кабинет с докладом, и эта женщина будет там — чего доброго, обнажённая. Генерал уже полминуты стоял и мучился.

В тот момент, как он всё же решился, он краем глаза заметил движение в коридоре.

К нему шёл Кай Оками.

В полном боевом облачении, доспехах и чёрной накидке, которую носят все ведьмы, чудовищный герой мятежников был страшен. Генерал обмер. Ему вдруг представился некий вполне определённый заговор, подлый план, который вот-вот — ... и Герион, не раздумывая, выхватил бластер.

— Стоять! Руки вверх!

Оками послушно остановился.

— Бросай оружие!

— Хорошо, — сказал ведьмак. — Меч у меня в рукаве, сейчас достану, медленно. Вы тоже не двигайтесь, генерал. Не стреляйте.

Вот так-то лучше, хотел сказать Герион — но обнаружил, что не в состоянии шевельнуться.

Кай Оками и в самом деле вынул меч из рукава — стальную рукоять, пока безобидную — и спокойно приближался. Герион хотел стрелять, бежать или закричать — хотел этого захотеть — но его воля и мышцы не двигались, как машина без мотора. Человек, он простой человек в подземелье ведьм. Всё, конец.

— Мой меч — хорошо сбалансированная трубка, генерал. — Мятежник встал прямо перед Герионом и поднял оружие к его глазам. — Полая. Она пуста. Конфисковать её не имеет смысла, я могу использовать и перо. — Оками улыбнулся, как ребёнок. — Не знаю даже, как часто при встречах с имперцами это меня выручало.

Ведьмак был светел лицом, молод и голубоглаз, похож на дорусского мифологического героя Ивана-дурачка, такого же пасторального персонажа. Перед глазами Гериона внезапно ожил невидимый клинок, пронзил воздух, опалил кожу едва ощутимым дыханием острия. Не Иванушка, нет, а оборотень Серый волк, надевший его личину. Или сам Кощей.

— Я вас сейчас отпущу, генерал. Не тупите, не хочется отрезать вам руки.

Оками ступил в сторону и отвёл от себя дуло бластера.

Герион вздохнул, помедлил и спрятал оружие в кобуру.

— Если бы я хотел почему-то убить адмирала — во имя республики, например, или же за насилие над моей сестрой — я бы уже сделал это, — сказал Кай. — Без интриг. Когда я хочу убить кого-нибудь — убиваю. Я рыцарь Храма, а не политик.

— Тем не менее, меч вы мне отдадите, — ответил Герион. — Вы не войдёте в этот кабинет вооружённым.

Он стоял между Оками и дверью, как песчинка перед любопытной бурей.

Буря моргнула, спрятала лезвие и протянула человеку рукоять. Герион не знал, что с ней делать, и нацепил на пояс.

— Вам бы взять день отгула и поговорить с корабельным психологом, генерал, — сказал ведьмак, глядя на него, как на какого-то истерика. — Ведёте себя, как школьник, а ведь вы ключевая фигура. У меня в самом деле нет времени ещё и на ваших тараканов.

Это было возмутительно. Постыдно.

— Подложить свою сестру под врага, проиграв войну — блестящий ход, Оками, браво. Не говорите, что вы не политик.

— Я ничего пока не проиграл. Пару сражений в юности — но тогда я был меньше, ничто. Разве вы не хотите, чтобы адмирал был счастлив?

Эвон как запел, колдун. Конечно, я желаю счастья — и адмиралу, и империи — которая будет жить отнюдь не благодаря тебе — и даже населению мятежных планет. Да только...

— Счастливее всего все были бы, если бы ваш батюшка не оставил потомства.

Нарываюсь, подумал Герион. Умру сейчас — буду сам виноват.

Кай Оками помедлил миг, глядя куда-то сквозь имперца, будто обдумывал его слова.

— Вы даже не представляете себе, как неправы. Элис, введи генерала в курс дела насчёт многоруких гостей, записи покажи. Когда он осознает, впусти и его.

Кай, отодвинув Гериона в сторону, вошёл в кабинет Ариана Торна и закрыл за собой дверь.

...

...

Мэй спала, укрытая адмиральским кителем. Её причёска распалась, русые волосы разметались по чёрной коже дивана. Оками, увидев её, помедлил, а потом подошёл к ней, не обращая внимания на хозяина кабинета, нагнулся и положил руку на лоб сестры. Торн на миг затаил дыхание. Он знал, что даже в развратной империи большинство мужчин на месте этого тёмного рыцаря попытались бы отомстить ему, Торну, за вмешательство в брак сестры с близким другом и тем более за её изнасилование. Так бы они всё это восприняли, не слушали бы объяснений. Оками же воспринимал иначе, учитывал невидимую извне правду случившегося, и это почти пугало. Его объективность и понимание были для человека необыкновенны и оттого настораживали.

Кай выпрямился.

— Можно говорить, если не очень громко. Она будет спать.

Он снял свой плащ-покров и набросил его на Мэй, целомудренно прикрыв её обнажённые ноги. Ещё когда она уснула, около часа назад, Торн выдвинул кресло из-за стола в середину комнаты и работал там, поближе к ней. Теперь он указал Каю на стул, стоявший у стены — тащи сюда и садись — но тот проигнорировал предложенное сиденье и сел в позе йога прямо на стол, взлетев туда одним плавным движением. Юный мудрец в боевых доспехах, забавный и грозный.

— Насколько плохо?

— Хуже некуда, — ответил Торн. — Они вряд ли устоят перед высокой или экстремально низкой температурой и мощной ударной волной, но пехота для них — конфетки. Хуже всего, пожалуй, скорость. Оно и тебя едва не задело, а у Фереште не было шансов.

Адмирал умолчал о том, что ему пришлось изрядно замедлить запись, чтобы следить за поединком Кая с ордынцем. Шансов не было бы и у него, адмирала Торна. Ноль. Никаких.

— Более того, их много. Их дёшево производить в массах, они вылупляются из чужих тел, растут, пожирая кого угодно, и размножаются, вероятно, ещё и другими способами. Мы встретили только одну модель. Сколько их ещё? — После завоевания ордой всей галактики Агерран? Вероятно, десятки тысяч, пока почивают на складах. — Этот противник, Оками, не похож на гуманоидов, рептилий и прочих, с кем мне довелось иметь дело. Он смахивает на кошмар из виртуальных игр, которые у вас так любят. Игрок неизменно расстреливает чудовищ, но в жизни, боюсь, солдаты так не сумеют. Сколько времени тебе понадобится, чтобы обучить новое поколение таких, как ты?

— Самых талантливых — два-три года, — ответил Кай. — Если найду, конечно, таланты. Других подольше, лет до десяти. Но это не решение, сэр. Допустим, я обучу человек пятьдесят за пятнадцать лет, может, сотню. Все вместе мы сможем удерживать от таких тварей примерно дистрикт, по столичным меркам. — Оками покачал головой. — Ну, три-четыре дистрикта, но, кроме нас, там не останется живых. Даже если меня клонировать, — он неопределённо взмахнул рукой, — в диких количествах и успеть этих клонов чему-нибудь научить, они зачистят от ордынцев в лучшем случае планету. Причём это оптимистичный прогноз. Нужно другое решение.

И мятежный чудотворец смиренно посмотрел на имперского адмирала, словно ожидая чуда от него.

Мальчишка. Какое всё же дитя...

— Я и не ожидал, что храмовики и прочие ведьмы смогут провести зачистку миров от биоугрозы вручную, — сказал Торн. — Я ожидаю, что ты обучишь боевых тактиков вроде тебя же и Тора Бао, которые будут координировать наши манёвры и системы наведения огня. Делать для объединённого флота галактики то же, что Бао для меня, а ты для мятежников. Эту войну мы будем вести в пространстве традиционными средствами. Перережем как можно больше гипер-туннелей, закроем подступы к жилым мирам и перемелем ордынский флот в нашем космосе — битва за битвой, дуга за дугой. Кровь, пот, солдатские слёзы. Орда будет нас забрасывать мясом, им есть что бросать. — Адмирал нахмурился. — Не говори, будто ты думал, что я пошлю тебя рубать орду мечом. Не притворяйся наивным, Оками-сама, слишком я хорошо тебя знаю.

Повисла тишина. Мэй пошевелилась на диване, но, как Кай и обещал, не проснулась — великие силы брата удерживали её в пучинах. Потом Кай тихо сказал:

— Я не притворялся, адмирал. Вы не совсем верно меня оцениваете — понятно, почему, и всё-таки неверно. Я никогда не учился в школе, лишь сдал экстерном четыре класса. Работал на ферме, жил нелегко. — Он снял перчатку с правой руки и протянул Торну жилистую ладонь, всю в мозолях. Часть была от меча, но другие гораздо старше, от полевых работ. — Когда я пришёл в Сопротивление, мне дали учебник тактики, но я его не одолел до конца. Теория мне никогда не давалась, я выучил всё, что умею, уже занимаясь этим. Я вижу возможности и ошибки, умею сложить два и два, но... и всё, по сути. Когда я туплю, я вовсе не придуряюсь. Наш военачальник и император в грядущей войне — вы, а не я.

Как по сценарию драмы. А ведь мятежники действительно несколько раз посылали его рубать имперцев мечом и транслировали повсюду записи бойни. Пиарный ход. Так что он думал, и я — ...

Кай спрыгнул на пол. Каким-то чутьём Торн угадал, что будет, и почти не удивился, когда Оками опустился перед ним на колени. Слишком близко. Юноша склонил голову, покаянный.

— Я так и не попросил прощения, адмирал. Пора.

— Прощения? — спросил Торн. — За что? За ваш мятеж?

Его мысли будто замедлились и искали выход из этой сцены, лениво крутясь вокруг какой-то воронки, которую его дух не желал осознать.

— За мою ошибку.

Голос рыцаря был как ветер, несущий прах из вечности в вечность. Кай поднял лицо, Торн увидел горькие складки у рта, лучики морщин, расходящиеся от уголков глаз к вискам. Синева его радужек выцвела, губы усохли и отвердели, как у его отца Гэна. Юноша? Да ему за полтинник!

Ладонь Кая легла адмиралу на сердце.

Всё вокруг померкло. Или это была тьма в глазах? Торн чувствовал боль в груди, тянущую и острую, как кинжал. Он хотел вздохнуть и не мог, хотел поднять руки и оттолкнуть Кая, но плоть спадала с его костей, распадалась в ничто. Адмирал был вне времени, в бесформенном, безвидном космосе, блеклом и вечно скучном, как точка. Там была только боль, и она становилась невыносимой. Отойди, тварь, не мучь меня — умолял он, но губы и язык не слушались, как одеревенели. Нет, как умерли.

За это, добавил Оками-сама.

И вырвал его из ада обратно на свет.

В следующее мгновение произошло несколько событий. Ланс Герион, досмотревший и осознавший доклад ИИ об атаке агентов орды, вошёл наконец в кабинет и увидел, что жуткий ведьмак подобрался-таки к адмиралу вплотную и что-то с ним сделал. На лице Торна была ужасная мука, и Ланс, недолго думая, выхватил бластер и дал стандартную пару залпов в голову Кая Оками, потом контрольную пару. Пока он вынимал оружие, однако, Кай выбросил руку по направлению к генералу, выставил ладонь, как щит, и залпы застыли в воздухе. Просто застыли, как клочья протуберанца на фото. Герион потянулся к поясу за кортиком, сделал шаг в сторону, чтобы обойти клубящееся инферно между ним и Каем и таки прирезать гада — ведьму не оставляй жить — но тут Торн пришёл в себя:

— Стоять.

Голос, которому повиновались армии — ...

Повиновался и Герион. И Оками.

— Отставить, оба. Оками-сан, погасите залпы, не трогайте генерала.

Кай сжал пальцы, и мятущийся огонь исчез.

— Ланс, спрячьте оружие.

Генерал подчинился.

Они не убили друг друга.

— Мне ничего не грозило, — сказал Гериону Торн. — Благодарю за вашу заботу.

— Да, сэр. — Имперец, застыв в стойке "смирно", отдал командиру честь стандартным поклоном. Оками он теперь игнорировал. — Прошу прощения за неуместный порыв.

— Почему же, уместный — в других обстоятельствах, генерал.

Ланс чуть не улыбнулся. Не ошибся — почти — и счастлив, как рядовой. А в "других обстоятельствах" он бы спас меня. Замечательно, Герион.

Военачальник и подчинённый обменялись взглядами, поняв друг друга с полуслова.

— Позвольте спросить, сэр, чему я только что стал свидетелем? Выглядело это — ...

— Философский момент, — сказал Торн. — О природе времени. Оками-сан продемонстрировал мне одну из своих ошибок — с моего позволения — надеюсь, последнюю в этом роде.

Торн встал и, почти не отдавая себе отчёта, что делает, поднял руки к лицу, пошевелил пальцами, чтобы удостовериться, что их чувствует, что его тело живёт, сердце бьётся — ...

— Адмирал, на вас кровь, — сказал Герион.

Торн опустил глаза. И точно. Она текла по груди, сочилась откуда-то на две ладони ниже ключиц, из надприродной, невидимой раны. Небывшей. Как будто кожа потела кровью... о, перестала. Расстёгнутая рубашка тоже запачкалась, левый борт. Это не наваждение, это реально. Торна покинули последние сомнения в том, что хотел сказать ему Кай.