Проклятый дар

Брайна вздохнула опечаленно. И разом взялась за оставленные для подруги пирожные. Ну верно, не пропадать же добру.

— Айда с нами на море!

Я, сытая, задумчивая и полусонная от неги, что-то там залепетала про занятость, необходимость переговорить с тер-Вирей и возвращаться в город, но Гиль перекрыл все это одной фразой:

— Конечно, мы с удовольствием.

Я захлопала на него глазами.

— Но у меня... Мне даже не в чем, — проговорила растерянно, удивленная тем, что маг решил за нас обоих. Но возмущаться не стала, слишком лень.

— Я могу свой одолжить, — влезла Брайна и тряхнула хвостиками. — Только в общагу сбегаю. Сейчас!

И унеслась.

Догнала она нас уже у обрыва. Помахала радостно тряпками, и согнулась, уперев руки в бока. Задышала, как загнанная лошадь.

Купались подруги не там, где мы с мамой. Спустившись по тропинке к морю, они шли по берегу не налево, к обустроенному пляжу с песком и ровным заходом в море, а направо — до той самой скалы, от которой сверху начинается спуск. Оказалось, там можно пройти под образовавшимся естественным путем этаким козырьком.

— Вон, видите, во-он там бледнеет выступ скалы?

Милона указующе вытянула руку, и мы, проследив взглядом, закивали.

— Вот там мы обычно купаемся. Но сегодня туда не пойдем, там все в медузах и водорослях.

После утреннего дождя и ветра море было прохладное, но это было даже приятно. Я сразу нырнула, выбрав место с более-менее ровным дном, проплыла под водой столько, сколько смогла, вынырнула и легла на воду спиной, раскинув руки. Закрыла глаза, позволив течению нести меня. На мели камушки, перекатываемые волнами, стукались друг об друга. Под водой это зачало так, будто краб быстро-быстро ножками перебирает.

Невдалеке плавала кухарка. Она, видимо, тоже не любила возиться у берега. На мели Брайна показывала Гилю как смастерить самодельную крабью тягалку — палочка, к ней нитка привязана с кусочком мяса или сала на другом конце. Никогда не понимала этой забавы — вытащить краба, от жадности вцепившегося в еду и ни за что ее не отпускающего, даже когда его из воды тянут, рассмотреть, построить ему козу и выпустить. Другое дело ловушку сделать и на глубину поставить. Большого краба и съесть можно, не то что эту мелочевку.

Чародей не решился залезть в воду, щурясь на солнце и улыбаясь. Сообщил только, что не совсем уверенно плавает. Только закатал рукава рубашки и штанины. Щиколотки в воде помочил.

— Милона, я недавно переехал сюда и понятия не имею, что за камень-трескун такой вы упомянули недавно. Помните?

Подруги принялись объяснять, что это за диво такое чудное. Пока женщина рассказывала, Брайна сбегала в море, приволокла приплюснутый камушек светло-серого цвета и поставила невдалеке на выброшенную волнами корягу. Как и ожидалось, стоило камню высохнуть на солнце, как он с громким треском раскололся на три части. Задумчивый волшебник долго разглядывал его со всех сторон, щупал, осматривал, ломал в пальцах тонкие пластинки камня, на которые он расщеплялся прямо в руках. Подруги комментировали и потешались. Да и мне было весело.

Вот так незамысловато мы и провели день. Когда солнце скатилось к горизонту, неспешно собрали циновки и все, что намусорили и пошли обратно. Всей компанией проводили меня до корпуса поместья, где была моя комната, и они втроем ушли к общежитию.

Я смотрела им вслед. Милона хохотала, Брайна что-то активно рассказывала, размахивая руками, а Гиль внимал. И откуда у них силы? Из меня вот словно все соки выжали. И сверху камнем приплюснули, чтобы точно лишнего не суетилась.

В своей комнате я переоделась, чувствуя непреодолимое желание упасть на постель. Волосы от морской воды стали жесткими и завились. Пришлось мыть голову и спешно сушить — не являться же к работодателю с сосульками на голове.

На встречу к госпоже тер-Вирей меня пришел проводить все тот же лакей. Он ни взглядом, ни жестом не показал, что мы уже знакомы, и несколькими часами ранее вели не вполне приличествующий благовоспитанному слуге и высокой гостье диалог. Только на лестнице, когда я замерла перед окном во всю стену, разглядывая причудливые облака, вымазавшие живот в оранжево-красных лучах заходящего солнца, проговорил:

— Госпожа хозяйка велела накрыть стол в большой столовой, чтобы оказать честь прибившим гостям. Но к ужину не вышли ни гости, ни дочери госпожи хозяйки.

То есть тер-Вирей ужинала в огромной зале в гордом одиночестве и наверняка скверном настроении. Нехорошо.

Море одновременно и лишило меня физических сил, и придало моральных. Я плелась по коридору вслед за вежливым человеком в красной ливрее, чувствуя, что во всем теле у меня вата вместо мышц, а на голове огромный кувшин с водой, какие носят ривелианки. Но я была твердо уверена, что сегодня же подпишу договор, сяду в свой агелет и уеду домой. И сделаю все вовремя.

— Ну как, все осмотрели? — спросила тер-Вирей, остро посверкивая на меня стеклами на носу.

— Конечно, благодарю вас.

Я устроилась в кресле.

— И что думаете по этому поводу?

Я облокотилась на спинку и сложила ногу на ногу.

— Ничего нового, это все так же невозможно даже для лучших садовников, которых вы нанимаете. Но не для меня.

Следующий взгляд-штык хозяйки поместья я встретила, спокойно и уверенно глядя ей в глаза. Собственное вранье и внезапно вылезшая уверенность в себе, которая, к сожалению, была вызвана лишь апатией ввиду расслабленности и усталости, меня в тот момент совершенно не трогало. Я все смогу, да. А если и не смогу, то и черт с ним, подумаешь, велика потеря, никто меня за это не убьет. В крайнем случае всегда можно спрятаться в доме, он у меня отлично защищен. Или вытолкнуть на растерзание толпе Гиля, а самой, пока они его пытают, скрыться.

Перед глазами так и встала картина моей улицы, толпы народа в лаптях, с бородами и вилами. И огромного чадящего костра. Я извивалась в путах и руках тех, кто меня к нему тащил, но это никак не помогало освободиться. Толпа смыкалась вокруг плотным и разъяренным кольцом. А волшебник сидел на крыше, кокетливо качая ногами и обнявшись с метлой, на которой собирался улететь, и хохотал. "Теперь дом весь мой! Бу-га-га-га!"

Пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от надоедливого видения.

— Что ж, тогда предлагаю подписать бумаги.

Хозяйка кабинета достала из верхнего ящика стола открытый на последней странице договор и перьевую ручку, заправленную и полностью готовую к использованию. Даже защитный колпачок снят и аккуратно отправлен лежать около баночки с чернилами.

Подвинула бумаги ко мне и вручила ручку.

Вот это напор. Видимо и впрямь расстроилась из-за того, что на ужин никто из неблагодарных домашних и гостящих не явился.

— Не возражаете, если я ознакомлюсь? — спросила, вежливо улыбаясь.

— Конечно-конечно, — ответила тер-Вирей с точно такой же вежливой улыбкой. — Кто в наше время что-то подписывает и не читает? Опасное занятие — столько мошенников развелось.

Но факир был пьян, и фокус не удался. Еще утром мне бы стало неприятно от того, что я показала виноградной леди свое недоверие. Я бы быстро, ради проформы, пробежала глазами по строчкам и неловко расписалась, чувствуя даже вину за то, что проявила вполне понятное благоразумие. Но сейчас... Сейчас я улыбнулась тер-Вирей еще вежливее, взяла договор в свои руки и удобно устроилась в кресле. Основательно так. Сразу видно — надолго. И, усилием воли заставляя заскорузлые мозги скрипеть, но работать, принялась медленно, вдумчиво и внимательно читать предложение за предложением. Некоторые абзацы не по одному разу, постоянно возвращаясь назад для уточнения некоторых моментов. А ведь договор в двух экземплярах. Надо просмотреть оба. Ну и конечно же поторговаться о премиальных.

Когда закончила и поставила свою закорючку, за окном опять бушевала непогода, и было совсем темно. Ива хлестала ватками по стеклу. Жаловалась на свою горькую судьбинушка и требовала проявить в ней участие.

Как только я вернула колпачок от перьевой ручки на место и отложила ее в сторону, тер-Вирей поднялась и закрыла окно над скопившейся лужей воды, которая на подоконнике давно не умещалась. Ручеек стекал по стене и вливался в небольшое такое озерцо на потемневшем от влаги полу.

Хозяйка кабинета следила за мной безотрывно, пока я знакомилась с документами.

— Ну вот и славно, — обычным своим тоном, то есть по-драконовски испытующим и требовательным, произнесла женщина. — Ужин вы пропустили, так что я скажу принести вам что-нибудь в комнату.

Я глянула в окно на бурю и темноту. И правда, ехать куда-то в такое время — полнейшая дурость. Не разыграйся непогода, я вполне довела бы агелет до города, благо выспалась днем. Именно так я и планировала поступить, но теперь придется остаться на ночь здесь. Так что я поблагодарила заботливую хозяйку и поспешила откланяться.

Тер-Вирей все-таки намекнула о своем недовольстве по поводу пропущенного ужина. Сильно же это должно быть ее задело.

Растянулась на дорогущих простынях и, положив голову на самую удобную подушку в моей жизни, я приготовилась к шикарной ночи — на мне шелковая синяя пижама, волосы чудно пахнут, новый матрас. И главное — не моя комната. А значит убираться в ней придется не мне. И до меня порядок был наведен чужими силами. А я тут этакий потребитель...

С этими чудесными мыслями и отчалила в страну грез. И мне уже начала сниться какая-то историческая баталия из школьных учебников. Со штыками, штандартами и маршевыми барабанами.

Противник побежал, бело-красные победно вступили в небольшое село, гуси и куры в панике метались под ногами, их спешно хватали, коровы мычали, собаки лаяли, страшно вопили бабы, дети плакали... В общем, все по стандартному сценарию.

Знаменосец неспешно отправился к храму чужой веры, дабы разорить алтарь и водрузить на место святыни свой флаг. И тут сон изменился. Я почувствовала это по атмосфере, но осознала не сразу. Меня с головой захватили эмоции. Наверное потому, что теперь я смотрела на мир глазами действующего лица.

Ноги заплетались. Высокая темноволосая женщина держала меня за руку, и это мешало бежать. Но хватка была крепкой обоюдно.

Мне было страшно. И ей тоже, но она держалась, чтобы держалась я. Человек, который нас преследовал, пугал меня больше, чем любое другое существо, которое я встречала в жизни. Это был почти иррациональный страх, как ужас перед темнотой или внезапным затмением, только гораздо-гораздо сильнее. И еще примешивалась горечь. Хотя, она могла появиться из-за привкуса слез, текущих по лицу. Я не хотела плакать и до боли кусала губы. Рыдания сбивали дыхание, а если бы остановилась я, то женщина ни за что на свете меня не бросила бы. И не стала спасаться.

Улицы, по которым мы бежали из последних сил, были странно пусты — ни единого человека. На дороге не было ни уплотненного минерального песка, ни плит, ни камней, ни даже простого щебня. Наверняка в дождь ее развозило до совершенно невменяемого состояния, что и свинья утонула бы, решившись забраться в лужу. Но сейчас земля была желтая и пересохшая, с многочисленными трещинами.

Крупная и тяжелая капля мрачно разбилась о заезженную землю, подняв пыль в воздух. За ней последовала вторая, третья. И тут грянул ливень, моментально промочив нас до нитки. Вода лилась за шиворот и стекала по лопаткам.

Женщина подхватила мигом отяжелевшую и неудобную юбку второй рукой. Она знала, где нам спрятаться.

В стенах храма было холодно и мрачно. Никакой торжественности. Все свечи погашены. Ни одного посетителя. Вообще никого.

Женщина потянула меня в самый конец храма, мимо молитвенных курильниц и икон. Мы пробежали вдоль лавок для верующих, пришедших послушать проповедь, по лестнице и за иконостас. Забились в угол около алтаря, обнявшись и трясясь от холода.

Но он нас нашел.

Двери храма зловеще распахнулись, впуская грохот молний и стук убивающихся о землю капель. Человек постоял на пороге. Сверкнула молния и осветила мокрые разводы на полу. И он неспешно и осторожно пошел по следу из дождевой воды.

Мои плечи тряслись, и я закусывала ладонь, чтобы не рыдать в голос. Мама, да, как только я забыла, что это сон, я сразу поняла, что эта женщина ближе и роднее мне всех на свете, мама, родная моя, смелая и сильная, самая красивая и добрая. Ее черные волосы, отливающие на солнце цветом красного дерева, прилипли ко лбу и плетями распластались по плечам. Ее потряхивало, но руки крепко меня обнимали, а глаза на бледном лице смотрели зло и почти вызывающе. Как у зверя, загнанного в угол и готового биться до последнего.

И он нас настиг.

Остановился у иконостаса, закрыв тенью.

Больше всего меня испугали его глаза. Голубые и холодные. Совсем бесчувственные. Но стоило взгляду наткнуться на нас, как в них появился бешеный и сумасшедший огонь, словно отсвет пожара, полыхавшего у него внутри.

— Ты не тронешь нас, — выдавила мама сквозь зубы. — Ты не посмеешь!

Не мужчина, нет, безумец, зверь в человеческом обличии наклонил голову. Лицо вновь совершенно опустело, как будто он был бездушной оболочкой древнего ужаса, захватившего его и поработившего тело. И мама захрипела, схватившись руками за горло, забилась в агонии, не разрывая с убийцей зрительного контакта. Просто не могла, хотя и пыталась, а мужчина все смотрел и смотрел на нее пристально.

И я наконец отмерла. Закричала, не узнав своего голоса, и швырнула в огромную темную фигуру тяжелый подсвечник. Тонкое детское запястье подломилось, и удар не удался. Зато мужчина обратил свой страшный взгляд на меня.

Я тяжело дышала. Распластала руки, закрывая маму собой. Жмуриться было страшно. Но мужчина не стал склонять голову и глядеть на меня так, как смотрел на маму мгновение назад, о нет. Он замахнулся топором.

На сильных руках забугрились мышцы. Мама рванулась вперед и закрыла меня собой, так что топор разрубил ей плечо. На рубаху и руки хлынула горячая кровь.

Мама молча смотрела мне в глаза всего секунду, ее руки крепко держали меня за плечи. А потом они начали слабеть.

Я проснулась от своего жуткого крика и закашлялась от него же, отпинывая простыню и выбираясь из кровати. Выкатилась, рухнула на пол и ползком добралась до ванной, где, хлопнув ладонью по выключателю так, что едва не проломила стену, буквально упала на умывальник. Меня сотрясала самая настоящая дрожь.

— Да что же... что же это... — заикалась я, жадно глядя на себя в зеркало. Я — это я. Риса Мормори. Моя мама — светлая и добрая командирша — умерла полтора года назад от сердечной болезни, выявленной на поздней стадии и не поддающейся даже магическому целительству. Она знала, что срок ее близок, но все равно работала и радовалась жизни до последнего. И скрывала болезнь от родных, так что я даже не успела подготовиться... и смириться... да о чем я говорю, как можно смириться с тем, что любимый человек уйдет навсегда?

— Я — Риса Мормори, — повторила я вслух своему отражению. — И это всего лишь сон.

И разрыдалась, уронив голову на руки.