— Кто бы мог подумать — я говорю с ярой противницей магического прогресса. Эта сторона твоего мировоззрения упростит твою работу с Эжаром Котом — говорят, в его доме даже еду готовят без применения чар.

Я чуть иронично склонила голову набок, расслышав ревнивые ноты в голосе Змея, и слегка улыбнулась. Продолжать этот разговор желания не было, потому, присев возле Эйтана, я положила его голову себе на колени, вознамерившись покормить мужчину виноградом. Сиятельный Император улыбнулся и потерся чуть колючей щекой о мой живот, вызвав волну дрожи. Его горячие губы прикоснулись к моему бедру. Я прикрыла глаза...

И вздрогнула, когда тепло сменилось ледяным холодом: кожу мою щекотал острый длинный стилет.

— Ты решил меня убить? — в голосе моем зазвенела насмешка, — Или этот ножик — просто дань традиции?

Змей лениво улыбнулся:

— Подарок для тебя. На память.

Лезвие, едва касаясь кожи, легко скользнуло вверх. Я судорожно вздохнула, но сумела относительно спокойно выговорить:

— Тебя и без таких даров сложно забыть, Мой Император.

Ответом мне стал тихий смех и легкий поцелуй.

— Он сделан вручную, — пояснил мужчина мягко, — Никакой магии. Однажды я получил его в подарок. На долгое время мы расстались, но после... он вернулся ко мне.

Тон Змея заинтересовал меня настолько, что я даже отвлеклась от своих ощущений.

— Поделишься подробностями?

Ответная улыбка его была на редкость лукавой.

— Вряд ли.

Закрыв глаза, сжав в руках успокаивающе-тяжелый стилет, я прикусила губу, чувствуя, как непрошенные слезы текут по щекам. Голоса во тьме перестали шептать, а холодная сталь в пальцах потеплела, ещё больше погружая меня в омут воспоминаний. Ох, читающий эти строки, как же больно мне было в тот миг! Я ненавидела, ото всей души ненавидела саму себя за то, что не могла не любить его, не думать о нём. Захлебываясь в молчаливых рыданиях, стиснув в ладонях его подарок, я снова и снова думала о Императрице Камил. Похожа ли она на Джиаду? Полюбит ли её, в конечном итоге, Эйтан? Будет ли она лучше меня?

— Госпожа, — тихий дрожащий голос Ишири ворвался в омут моих переживаний, — Вы... не слышите шепот?

Я быстро вытерла влажное лицо и стремительно обернулась, чтобы увидеть испуганное лицо Компаньонки, отражающее немалую муку. Это заставило вздрогнуть: к девушке за время плавания я успела привязаться, оттого боль её радости мне не доставляла.

— Шири, что стряслось?

Она подняла на меня глаза:

— Я слышу Голос, Госпожа. И, кажется, он только в моей голове...

— Не только, — сказал Дамил громко, прерывая нас, — Это Шептуны.

Брови мои сошлись на переносице, но память не подбросила никакой полезной информации. Пришлось задать уточняющий вопрос:

— Что это такое?

— Не забивайте свою голову этими глупостями, Госпожа, — отозвался Дамил рассеянно, — Для людей, сильных волей, это безопасно.

Намек на слабость характера Компаньонки был столь непрозрачен, что мне захотелось схватить мужчину за ворот и потрясти. Но, к моему глубокому сожалению, слабые женщины не могут пользоваться столь радикальными методами; им, по шутке богов, остаются кинжалы, яды и слова. С учетом обстоятельств, из всех этих орудий я, без колебаний, избрала последнее.

— Будьте добры пояснить, Капитан, кто такие Шептуны, — попросила я резко. — Я тоже слышу голоса, как, без сомнений, и Вы. Потому мне хотелось бы знать, с чем именно мы столкнулись, вне зависимости от силы моей воли.

— Согласен, — серьёзный, спокойный мужской голос прозвучал, словно гром средь ясного неба. Я настолько привыкла к молчанию спутников, что, кажется, даже перестала воспринимать их живыми людьми. Чтобы кто-то из них поддержал меня — это было, можно сказать, чудо глобального масштаба .

— Вы тоже слышите их, Латин? — проговорила я сразу, как только сумела совладать с голосом.

— Слышу, — отозвался Крыс спокойно, — Но не вижу никаких возмущений магического фона. Что это за ерунда, Капитан?

— Неуспокоенные духи, — пояснил Дамил мрачно, — Ну, по наиболее распространенной версии. Тех, кто путешествует в одиночку, они вполне способны свести с ума.

Я нахмурилась, обдумывая слова Крыса. Говоря честно, о подобном явлении мне доводилось слышать впервые, что поражало: неужели никто из ишшаррских путешественников не сталкивался с этими Шептунами? Мне слабо верилось, что в своих книгах мои соотечественники могли забыть упомянуть о столь важной детали. Мысленно пообещав самой себе вернуться к этому вопросу, я высказала вслух то, что ранее промелькнуло лишь в моих мыслях:

— Шептуны по-настоящему опасны для одиноких путников — значит, они боятся конкуренции. Думаю, нам не стоит молчать, дабы тихо не сойти с ума от их шепота, и послушать лучше друг друга.

— Согласен, — отозвался Латин, поразив меня ещё больше. Вообще, в том разговоре молчаливый Крыс окончательно выбил меня из колеи, притом как шагом навстречу в наших отношениях, так и наличием колдовского дара — хоть с моей стороны было глупо предполагать, что Эйтан отправил меня на это задание без магической поддержки. Однако, так или иначе, мне не хватило ума об этом задуматься, равно как и предположить, что наш командный маг — именно Латин. Флегматичный, спокойный, послушный, этот мужчина, судя по всему, был куда сложнее, чем я позволяла себе думать.

Тихий всхлип Ишири, стиснувшей пальцами виски, заставил меня встряхнуться и вынырнуть из дум. Быстрым взглядом я окинула высвеченные фонариками лица тех, кто следовал за мной, и бледность Латина, равно как испарина на лице Сонака, мне не понравились совершенно. Нужно было срочно что-то решать, потому, прокашлявшись, я с нарастающей уверенностью заговорила:

— Что же, видимо, мы с вами так обожаем друг друга, что будем молчать даже перед лицом этих голосов.Никто не хочет говорить первым? Что же, это буду я. Я, знаете, прочла столько книг, что сейчас даже не верится, но здесь, в этой тьме, в этих пещерах, мне кажется глупым кощунством пересказывать истории древних Императоров. Я расскажу вам нечто иное, но потом жду того же от вас. Мы должны говорить! Чтобы они больше не шептали.

Предсказуемо не дождавшись реакции спутников, ваша покорная слуга, сглотнув вязкую слюну, проговорила:

— Однажды мой друг, которого, впрочем, мне проще даже считать братом, сказал, что страх — это низкое, непозволительное для достойного человека чувство, с которым нужно бороться. Я же возразила тогда то, что повторю и сейчас: не бывает тех, у кого совершенно нет, чего бояться. Другой вопрос, насколько умеет человек уживаться со своим ужасом — от этого, собственно, и зависит степень его смелости. Но в юности, когда многое категоричным мальчикам видится угольно-черным или чисто-белым, кажется, что испуг — нечто неправильное, то, чего следует стыдиться. И после, пряча сокровенные страхи, они и начинают видеть кошмары по ночам. Мои Шептуны говорят мне...

В этом месте я замолчала на миг, засомневавшись, но после уверенно продолжила:

— Они буквально кричат в моей голове о том, чего я больше всего боюсь. Они убеждают... что мне не добиться своего, не стать достойной титула пэри, не выиграть. Впрочем, это именно то, что они должны были сказать. И это объяснимо: они пытаются ударить по самому больному, ведь я с самого детства мечтала... стать пэри.

Быть любимой.

— Впервые я задумалась об этом почти сразу после того, как пошла в школу. Читая о величии, смелости, богатстве и власти пэров, было сложно не понять, как все остальные люди почитают и любят их.

Когда я стану пэри, все будет по-другому. Меня будут любить. Но... будут ли?

— Я была... впрочем, к чему мне вам что-либо объяснять? Внешность моя многое говорит и без слов. Муэти — это почти приговор, особенно для тех, кто живет в полном солнца мире. Мне не передать, сколько раз я жалела, что не была рождена где-то за краем ледяного круга, где вечно ночь! Но не нам выбирать, кем прийти в этот мир — в этом, наверное, величайшая несправедливость жизни. Впрочем, правды ради, отец и мать тоже не выбирали, кого им породить — потому не мне судить их за нелюбовь. Но, так или иначе, не раз и не два я слышала их тихие разговоры о моей бесполезности, и металась по комнате, понимая, что никогда не смогу помочь им со сбором урожая или выпасом скота. Всем моим сверстникам на пятый день рождения дарили коней — но, разумеется, не мне; все они играли во дворе под солнцем — но не я. Однажды отец, не заметив меня, сказал матери в ответ на её просьбу все же купить мне лошадь: "На что ей конь? Глянь на неё; зачем тратить деньги на ту, что все равно в любой момент может помереть? Она, дорогая, так же бесполезна, как и ты". Именно тогда я поняла, что, по сути, являюсь просто бесполезным призраком.

— Омали в переводе с атлитского — привидение. Вы специально взяли это имя?

Я удивленно подняла голову, явственно расслышав сочувствие в спокойном голосе Латина. Невольно подумалось, что, возможно, в проблемных отношениях с Серыми Крысами была виновна и моя отстраненность, которую они наверняка приняли за надменную холодность. И в тот момент пришло время, наконец, разбить лед...

— Да, специально, — признала я, — Тогда мне казалось, что оно идеально для меня.

— Сколько Вам было лет? — звонкий голос Ишири разорвал тишину, и мне почудился в нём треск льдин, — Когда отец сказал Вам это?

— Мне было шесть.

Повисло молчание, и я, отметив для себя, что цель достигнута и спутники отвлеклись от голосов Шептунов, вдохновенно продолжила:

— Мне казалось в тот момент, что нет ничего в этом мире, что было бы для меня и могло бы заполнить пустоту. На самом деле, не знаю, как бы жила, если бы в какой-то момент моя бабушка не открыла для меня мир книг — и в умении читать и понимать их я сумела превзойти всех сверстников. Старая школа, окруженная цветением вишен, стала для меня единственным местом, где я могла быть лучше других, где была по-настоящему счастлива...

Глядя во тьму затуманенным взором, я улыбнулась воспоминаниям. В те секунды слова мои полились легкой рекой — не потому, что это было необходимо. Мне просто хотелось говорить.

— Как сейчас, перед глазами предстает первый мой день в тех стенах. Я была на три года младше других учеников, сидела за последним столом, в углу, где окно было задернуто шторой, и — чувствовала себя счастливой, ведь, несмотря на разницу в возрасте и физическую неполноценность, в классе я была не просто равной остальным. Я была лучшей... почти.

Губы мои тронула ностальгическая улыбка. Сколько же воды утекло... кажется, это все было в иной, чужой жизни...

— А что дальше, Госпожа? — тихий, осторожный вопрос Ишири заставил меня улыбнуться чуть шире.

— Дальше? Первая учебная декада, традиционно, была посвящена Урокам Почтения, то бишь, истории Императорской семьи. И в первый же день я ухитрилась заслужить ярое одобрение своей учительницы и нажить врага в лице лучшего учащегося.

— Того, из-за которого Вы были почти лучшей? — вопросил Дамил ехидно. Я прикрыла глаза, вспомнив буйные кудри медового цвета, и мечтательно сказала:

— Верно. Если быть честной, он превосходил меня во всем — именно потому я его с первого взгляда возненавидела. Его звали Кайил, он был красив, умен и физически развит; к его голосу прислушивались все, благо он умел говорить... И вот, в тот день он во время перерыва при мне принялся хулить одного из Императоров, как сейчас помню, Эцила Бесчестного. Кайил смеялся с его физической неполноценности и причуд, называя жестоким безумцем. Остальные дети, собравшись в круг, увлеченно слушали и услужливо хихикали, когда их лидер изображал горбатого Императора. Признаться честно, зрелище это вызвало у меня ярость и отвращение, и мерзкие смешки стуком отдавались в ушах, потому я застыла, словно громом пораженная. А потом Кайил повернулся и, поймав мой презрительный взгляд, уточнил: "Ну, и что ты так смотришь, новенькая? Или, может, тебе урод-Император нравится?". Все, как один, рассмеялись удачной, по их меркам, шутке. Я же взбесилась окончательно и громко, чеканя слова, проговорила: "Да, нравится. Он не развлекал толпу пустыми разговорами, но строил школы; та, в которой мы сейчас, тоже была основана в его время. И, коль уж на то пошло, Императоров никто не смеет судить". Помню, лицо Кайила потемнело, когда он услышал эти слова. Он был взбешен. "Императоры — тоже люди, и они должны отвечать за свои преступления!" — рявкнул мальчишка. "Императоры — дети богов!" — напомнила я зло. "Нет никаких детей богов, наивная девчонка!" — закричал Кайил, — "Они жестокие и лицемерные люди!" Бешенство моё не знало границ — этот безбожник вызывал злость и непонимание. "Проблема не в Императорах, а в тебе. Похоже, уроки Почтительности тебе, как никому, пойдут впрок!" — проговорила я раздраженно, и, посчитав диалог оконченным, стремительно пошла прочь... чтобы столкнуться в дверях с учительницей, которая, по нелепому стечению обстоятельств, слышала весь разговор. В конечном итоге, говорливого мальчишку и его друзей высекли розгами, а я стала любимицей нашей воспитательницы — и, разумеется, главным врагом Кайила.

Шло время. Дни я проводила на школьной скамье, вечера — в библиотеке, возле крошечного едва мерцающего фонарика. Стараниями моего врага, остальные дети не общались со мной — впрочем, не nbsp;— Дальше? Первая учебная декада, традиционно, была посвящена Урокам Почтения, то бишь, истории Императорской семьи. И в первый же день я ухитрилась заслужить ярое одобрение своей учительницы и нажить врага в лице лучшего учащегося.

было в этом ничего сверхъестественного, такого, к чему не привыкла бы отверженная всеми муэти. Я, отгородившись ото всех, читала книги о пэрах, изучала жития Императоров — и их голоса, взывающие ко мне из вековой тьмы, были единственными, кто был дружественен мне, кто создавал иллюзию понимания. Так продолжалось день за днем, месяц за месяцем, и постепенно, сидя в тени вдалеке от остальных, я отыскала единственно верное решение — чтобы быть любимой, чтобы занять, наконец, свое место, нужно всего лишь стать пэри.

— Всего лишь? Да это почти невозможно! — удивленный голос Дамила ворвался в мой мир, заполненный туманом воспоминаний, и заставил вздрогнуть. Признаться, о существовании спутников я успела забыть. Одно радовало: беглый взгляд на них показал, что история увлекла и помогла окончательно забыть о шёпоте. Да мне и самой было неожиданно радостно это все рассказать — впервые за долгие годы абсолютной тишины...

— Стать пэри куда как проще, чем перестать быть муэти, разве нет? — мой тихий вопрос повис в воздухе, предсказуемо оставшись без ответа.

— Говорите, Госпожа, — прервала Ишири затянувшуюся тишину, — Как Вы поставили на место того выскочку, Кайила? Вам ведь наверняка удалось победить его!

Губы мои при этих словах Компаньонки тронула кривая улыбка — как, все же, предсказуема была эта девочка...

— Порой победа выглядит совсем не так, как рисует воображение, — отозвалась я задумчиво, — Только детям свойственны сражения за абстрактную идею — но, ущербные люди вроде меня всегда несколько взрослей и циничней сверстников. Да, мы с ним враждовали, и, видят боги, много по-детски жестоких слов было сказано его приспешниками в мою сторону. Но, сам Кайил предпочитал игру на подвластном нам обоим поле. Знали бы вы, сколько стараний положили мы оба, чтобы заполучить титул лучшего ученика! И это соперничество было именно тем, что давало мне смысл жизни, тем, что заставляло меня спешить в школу. Странное сочетание, не так ли: видеть смысл жизни в рассказах давно умерших людей и своем враге? В оправдание должна сказать, что многие люди живут и меньшим. Так или иначе, на второй год моего обучения произошел случай, изменивший все. Вызван он был тем, что к нам нежданно-негаданно нагрянула Комиссия Нравов, возглавляемая Матроной-Компаньонкой, трудящейся в министерском отделе Образования, и Младшим Жрецом Энатхо. Думаю, все вы знаете суть подобных мероприятий: представители Императорской власти проверяют, достойно ли обучают детей. И, наша возрастная группа удостоилась пристальным вниманием как раз из-за присутствия в ней "ненадёжного элемента" — Кайила, сына той, что прослыла предателем.