Обещание полночной звезды 2. Родные незнакомые звёзды.

— Вдвоём не нападают — это раз. Своим глупым поступком он заслужил не просто выговор, а полноценную порку, так что, считай, легко отделался — это два. Главным в вашем походе был Яким, поэтому с него и спрос, и право наказать провинившегося — это три, — один за другим привёл он свои, надо заметить, весьма убедительные доводы.

— Я виноват не меньше, и из детского возраста вышел уже давно.

— Но тебе же сейчас ни порку, ни выволочку не устроишь, поэтому и обсуждать здесь нечего. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ложь далась мне легко, только бы теперь не морщиться от боли.

— Мы хотели Алю с собой взять, но, когда голубь принёс из Свелесницы послание, она была в деревне у тяжёлобольного сына старосты, и могла задержаться. Мы решили, что будет разумнее как можно быстрее вернуть вас в родной клан.

Обратная дорога, наверно, займёт не так много времени. Хотелось бы, уже завтра оказаться в Белогорье. Как говориться, в гостях хорошо, а дома лучше.

Спать я, как обычно, удобно устроился у стены, прислушиваясь к спокойному дыханию Элисара рядом, и вдруг с удивлением понял, что скучал по нему. Оказывается, присутствие мужа меня беспокоило гораздо меньше, чем его отсутствие. Странно. И когда только это могло произойти? Да ещё так, что я этого даже не заметил.

А на следующий день рано утром мы уже собирались в дорогу. В клане Серых рысей ещё почти все спали, когда Яким деловито осматривал и седлал лошадей.

— Элисар, если хочешь поблагодарить, — тихо произнёс я, дожидаясь пока все приготовятся, — поблагодари Ильвэйн. Отныне Белые соболи в случае необходимости будут иметь дело непосредственно с ней.

— Не с ярамом? — больше утвердительно, чем вопросительно уточнил муж.

— Нет.

— Бархориму не следует об этом знать?

— Не следует.

— Хорошо.

Я знал, что светлая ярна непременно придёт попрощаться, и она не обманула моих ожиданий, как и Элисар, выразивший ей свою искреннюю признательность. Я не имел права раскрывать тайну этой женщины, но не намекнуть хоть кому-то об истинном положении дел, тоже не мог. Она хотела союзника — она его получила, и обижаться ей не на что.

Озган, как и обещал, вызвался нас проводить, правда, только до границы своего клана. Так что вскоре на широкой утоптанной тропе остались только мы в сопровождении небольшого отряда воинов Белых соболей. Небо было серым и неприветливым, ветер холодным, но, спасибо, обошлось хотя бы без дождя.

Первые часа два я еще старался сохранять прямую спину, но потом не выдержал и тяжело привалился к сидящему позади мужу. Он сразу крепче прижал меня к себе, умудряясь при этом всё так же уверенно держаться в седле. Весь оставшийся путь запомнился мне плохо. Мы долго ехали, кажется, несколько раз ненадолго останавливались и я, чтобы никого не беспокоить, даже что-то съел.

До Белогорья добрались на закате. Элисар помог мне спуститься на землю, и на сей раз, я принял его помощь без всяких возражений.

— Я сейчас Алюшку кликну. Воротилась уж, поди, от болезного, — сообщил Яким.

— Она ведь устала. Зачем её на ночь глядя беспокоить? — возразил я. — Пусть отдохнёт, а завтра утром меня осмотрит. Я просто устал. Немного посплю, и всё.

С этим и отправил Лешего домой. И так от меня беспокойства много. Лучше мне не стало, конечно, но ничего страшного, до утра потерпеть можно.

Велия приготовила ужин, к которому я не притронулся. Она сердилась и что-то говорила, но я не уловил ни слова. Потом, едва умывшись, отправился в кровать.

А ночью пришла боль. Её было много, она скручивала, выламывала, накатывала волнами, мучила, терзала и мешала дышать.

— Габриэль... — звал меня кто-то по имени, — Габриэль, что?.. болит?.. Велия, разбуди Коэна... надо послать... Аля...

Перед глазами то двоилось, то темнело. Мир вокруг кружился и раскачивался. Я судорожно сжимал сбившуюся простынь, пытаясь хоть так остановить непрерывное мельтешение, пока меня не сдёрнули с кровати и куда-то не понесли.

— Давай на стол, — велели коротко, и меня опустили на ровную твёрдую поверхность, — ...нагреть воды... прокипятить инструменты... Элисар, открой ему рот...

Чужие руки заставили разжаться стиснутые зубы, и в горло сразу же потекло что-то тёплое и горькое.

Боль начала медленно отступать. Вместо неё наползало оцепенение.

— Он скоро заснёт, — отчётливо услышал я голос Али. — Совсем плохо. Видать то, в чём дитя зрело, перевернуло, вот кровь нутром и пошла.

— Что ты собираешься делать? — встревожилась Велия.

— Ребёночка принять. Я знала, что до конца срока ему не доносить, но надеялась, что ещё хоть немного походит.

— Он же вон застывший совсем, как же родить сможет?

— Никак не сможет, нет у него ничего, что бабам для этого иметь положено. Потому самим справляться придётся. Элисар, инструменты доставай и бражницу неси. А ты, Коэн, ступай, тебе здесь делать нечего.

Ребёнок... Ещё ведь рано. Слишком рано. Не верилось, что время пришло и назад уже не повернуть. Я лежал неподвижно, совсем не чувствуя себя, будто моё тело больше мне не принадлежало. Неумолимо тянуло в сон, но засыпать было страшно. Я ведь мог больше никогда не проснуться. Как Микаэль. Хотелось ещё хоть раз открыть глаза, чтобы не умирать в непроницаемой густой темноте, только сил не осталось даже на это простое лёгкое движение.

Все звуки стихли. Ничего не осталось. Я был за пределом. Ещё один шаг... вздох... удар сердца... и всё будет позади...

Только вернусь ли я обратно?..

========== Глава 15. Первая победа. ==========

Моё тело медленно умирало, где-то там, по ту сторону запределья. Призрачная черта, отделяющая что-то от чего-то манила обещанием долгожданного покоя и избавлением от боли. Любой. А ведь за мою, пусть и не столь долгую жизнь, её уже накопилось достаточно. Только я всё равно рвался обратно, тянулся к ускользающей реальности, будто держало что-то. Не страх, нет, другое. Непонятное. Незаконченное. И иногда пустота беспамятства отпускала, вышвыривая барахтаться в вязком жарком удушливом полубреду. Эти редкие мгновения не приносили облегчения. События, образы, лица проносились под сомкнутыми веками, выворачивая память наизнанку, отнимая и без того стремительно тающие силы. Утомлённый, разбитый я сдавался, и меня опять уносило к проклятой черте. Раз за разом бесконечное изматывающее движение по замкнутому кругу. Бывало, казалось, всё. Конец. И, хвала богам, за милосердное прекращение этой пытки. Но потом открывалось второе, третье, десятое дыхание, и я упорно поворачивал назад. Снова и снова.

Очнулся я внезапно. Просто в какой-то момент открыл глаза и увидел потолок спальни. Остро пахло лекарственными травами. Комнату наполнял коралловый предзакатный свет. Где-то близко и в то же время бесконечно далеко успокаивался город. А рядом с кроватью, устроившись в кресле, сидел Элисар.

Я попытался подняться и не смог — ослабевшие руки совсем не держали. Тогда попробовал позвать мужа, но из пересохшего горла вырвался только невнятный хрип. Тем не менее, меня сразу услышали. Элисар стремительно встал и шагнул к кровати, всматриваясь в моё лицо.

— Проснулся, — констатировал с явным облегчением. — Признаться, я уж и не надеялся.

Он осторожно приподнял мою голову и поднёс к губам кружку с приторно-сладким настоем.

— Почему не надеялся? — после нескольких глотков смог выговорить я.

— Ты шестнадцать дней в себя не приходил. Сначала слаб был — крови потерял много. Затем к тебе злая горячка прицепилась — горел пять дней кряду. Метался, бредил, звал кого-то. Аля боялась, что у тебя сердце не выдержит.

— А сейчас?

Сам я не мог толком понять, как себя чувствую. Вроде, ничего не болит, только слабость невероятная, да голова тяжёлая и кружится. И всё же... шестнадцать дней... как долго...

— Сейчас... — неуверенно повторил Элисар, — сейчас я Алю позову. Она и скажет.

Он ушёл, однако вернулся быстро и уже с моей целительницей.

— Здравствуй, Габриэль, — поздоровалась девушка, — напугал же ты нас. Рассказывай теперь, не болит ли чего?

Не теряя времени, она решительно откинула одеяло и приступила к осмотру. Потрогала лоб, посчитала пульс, проверила бинты. А я с немым ужасом смотрел на своё тело. Использованное, выпотрошенное и невозможно худое. Руки тоненькие словно веточки, ноги лишь немногим лучше, пах прикрыт маленьким полотенчиком, а от живота до подмышек всё забинтовано. Под прозрачно-серой кожей, казалось, можно было разглядеть каждую венку.

Только бы всё это оказалось не напрасно. Надо было спросить, но спрашиваться это никак не хотелось.

— Что с ребёнком? — после того, как вернули на место одеяло, всё-таки смог выдавить из себя я.

— Девочка, — не слишком радостно ответила Аля. — Она родилась очень слабенькой и совсем крошечной. Никогда ещё таких малюток не видала. Думали, не выходим, но она в тебя пошла — упрямая. По счастью, кормилицу быстро нашли. Велия всё Белогорье на уши поставила, а вот дед твой сильно расстроился — правнука ведь ждал. Пришлось сказать, что никаких правнуков больше не предвидится.

— Я теперь совсем бесплоден?

Почему-то это известие совсем не взволновало. Ни сожаления, ни облегчения. Просто равнодушное принятие свершившегося факта.

— Да... мне очень жаль. Там ничего не поправить было, пришлось кокон этот вырезать, иначе бы вас обоих потеряли. Зато у тебя теперь дочка есть. Хочешь на неё посмотреть?

— Нет.

Я вообще больше ничего не хотел про неё знать. Я понимал, что девочка ни в чём не виновата, но принять её просто не мог. Ради того, чтобы она родилась, меня искалечили, её первый вздох, едва не стоил мне жизни. Возможно, если бы я был женщиной, это не имело бы такого значения — они ведь как-то по-другому всё это чувствуют. Но я был, есть и останусь мужчиной, и всё моё мужское естество отвергало этого ребёнка.

Аля переглянулась с Элисаром, грустно улыбнулась, но настаивать не стала.

После её ухода я ещё раз рискнул подняться.

— Тебе нельзя пока, — остановил меня муж, — скоро Коэн бульон принесёт. Поешь и спать. Мыться завтра будем.

— Как мыться, если вставать нельзя?

— Я тебя оботру.

— То есть как — ты?

— А вот так. Чужому человеку я тебя не доверю, а Аля занята с утра до ночи.

— Но ты ведь не сиделка, — заметил я.

— Верно, не сиделка. Я твой муж, и клятву давал о тебе заботиться. А ещё сын мне рассказал, как ты из болота его вытаскивал.

— Можно подумать, будь он на моём месте, просто так бы на бережку стоял.

— Может, и не стоял бы, но сути дела это не меняет.

С этого вечера потянулись длинные однообразные дни моего выздоровления. Элисар, сразу же отвергнув все мои возражения, неотступно был рядом: кормил, следил за приёмом нужных отваров, обтирал и осторожно менял бинты. За это время ещё несколько раз меня немного лихорадило, однако чувствовалось, что болезнь медленно, но верно отступает. Примерно через неделю я уже смог вставать, правда, ходить получалось пока исключительно по стеночке или опираясь на мужа.

Впервые увидев своё отражение, я себя даже не узнал. Из зеркала на меня смотрело бледное, худое, дрожащее существо с сухими потрескавшимися губами, выпирающими скулами, тусклыми сосульками волос и огромными тенями под глазами. А ещё там, под сорочкой и слоем бинтов, были уродливые шрамы, которые со временем потускнеют, но останутся навсегда. Почему-то стало иррационально стыдно перед Элисаром. Ведь противно же со мной таким возиться.

— Ничего, — бережно придерживая меня за талию, успокоил он, — вот поправишься, лучше прежнего будешь.

Я промолчал, лишь поспешил отвернуться и больше туда не смотрел.

Когда я смог обходиться без постоянной посторонней помощи, стало намного легче. Только пространство комнаты с каждым днём угнетало всё больше, поэтому я стал иногда выбираться на кухню к Велии или в гостиную на первом этаже. А однажды в приоткрытую дверь одной из дальних комнат увидел детскую кроватку. Тогда я не смог заставить себя зайти, но всё-таки зачем-то возвращался туда постоянно. Подходил, прислушивался и уходил в смятении.

Мне надо было увидеть её. Хотя бы один раз. И вот, когда Элисар отправился к яраму, Коэн — к Якиму, а Велия — готовить ужин, я тихонько пробрался в детскую. Конечно, прятаться мне было незачем, просто не хотелось, чтобы у этой встречи были свидетели. За тот мой отказ меня никто ни разу не упрекнул и всё же...

На большой кровати у окна спала незнакомая женщина, видимо, та самая кормилица. Две детские кроватки находились чуть поодаль. Я подошёл к ним и, набравшись смелости, заглянул. Свою дочь я узнал сразу же. Не потому, что подсказало какое-то там чутьё, а потому, что она действительно была крошечной, примерно раза в два меньше спящего рядом малыша.

Боги, если она сейчас такая, то какой же она тогда родилась? Вспомнилось, что дети рождённые мужчинами обычно меньше тех, что рождены женщинами. А тут ещё месяца на два раньше. И на смену глухому неприятию, вдруг пришла щемящая жалость. Эта крошка с мягким беззащитным животиком и белым пушком на голове ведь тоже боролась за свою жизнь. Боролась наперекор всему и, несмотря ни на что, победила. Один отец от неё уже давно отрёкся, так может ли такое быть, что теперь откажусь и я?

Нет, не может. Принять это решение вдруг оказалось неожиданно легко. Я ведь ей нужен. Значит, надо будет привыкнуть к мысли, что у меня есть ребёнок, и научиться заботиться о ней. Я постараюсь, и у меня получится. Должно получиться.

— Прости, — искренне попросил я у маленького человечка. — Пусть и с опозданием, но, С Днём рождения, девочка моя. И с первой в твоей жизни победой.

========== Глава 16. Во имя общего блага. ==========

С того памятного дня, как я впервые вошёл в детскую, началось моё общение с дочерью. Разумеется, ни о каких пелёнках речи не шло — не умел, и учиться нужным не считал. Нянчила её, по-прежнему, смешливая простодушная Милания, чей сын, оказывается, был старше моей девочки всего на шесть дней, а мужа только полгода назад отправили на дальнюю границу. Мне же не то, что взять малышку на руки, даже дышать рядом с ней иногда бывало страшно. И всё же я приходил к ней каждый день.

До полного выздоровления было ещё очень далеко. А мне следовало не только выздороветь, но и полностью восстановиться. Без этого я не мог появиться перед старейшинами. Мне никто никогда прямо не говорил, но не чувствовать, что их раздражал мой живот было просто невозможно. Поэтому к следующему моему визиту в зал заседаний ничто не должно было напоминать о моём недавнем положении. Было бы лучше, если бы все как можно скорее забыли о том, что свою единственную дочь я выносил сам и начали воспринимать меня как полноценного мужчину, коим я теперь и являлся. Сложно. Забеременеть я, конечно, больше не мог, как, впрочем, и бороду отрастить, и ростом стать выше. Разумеется, можно было попробовать нарастить бугристые мышцы и обрезать волосы, чтобы выглядеть более мужественно. Вот только в лучшем случае это выглядело бы нелепо, в худшем — попросту страшно. Ну и ладно. Уродовать себя бессмысленно, значит оставалось только смириться и успокоиться. Хотя тренировки следовало возобновить. И как можно скорее. В конце концов, сила, даже физическая, не только горой мускулов определяется. Элисар, к примеру, тоже на ярмарочного силача не похож, а сразиться с ним, как мне помнится, желающих не нашлось.