Хогвартс. Альтернативная история. 4

Неожиданно меня разобрал смех. Я спрятал лицо в ладони, краем сознания понимая, что выгляжу настоящим безумцем, но ничего не мог с собой поделать. "Наверное, это просто отходняк, — думал я, — отходняк от легилименции, от зелья, от Круциатуса..." Надо дождаться мадам Помфри, пусть она даст снотворного, чтобы я проспал еще часов двенадцать, до самого обеда.

Целительница вернулась через десять минут, когда я уже успокоился и просто сидел на кровати, размышляя о том, почему это я не хочу есть, если с момента применения Crucio прошло уже около двух суток.

— Вы дали мне зелье Голода? — поинтересовался я у мадам Помфри, которая встревожено смотрела на меня, идя по проходу между кроватями.

— Нет, — чуть резче обычного ответила мадам Помфри и, не останавливаясь, проследовала к себе в кабинет. Слегка удивленно я посмотрел ей вслед, но скоро она вернулась со стаканом дымящегося голубоватого напитка.

— Выпей это, — сказала она. Я взял стакан и принюхался. Ага, успокоительное. Ну да, я же буйный псих. Залпом проглотив зелье, я вернул стакан и улегся под одеяло. "Пусть так", думал я, закрывая глаза. Мысли, еще секунду назад суетившиеся, словно тараканы в гнезде, постепенно успокаивались. Завтра... завтра я что-нибудь узнаю... Спустя несколько мгновений я провалился в сон — в сон без сновидений, без мыслей и чувств.

После очередного пробуждения настроение у меня было препаршивейшее. В больнице я остался один — видимо, Поттер покинул ее еще утром. Одевшись и заправив постель, я наколдовал для палочки новое крепление и поместил ее туда, решив, что вряд ли за дверью меня поджидает отряд авроров, посланных засадить нарушителя закона о Непростительных заклятьях в Азкабан. Не желая встречаться с мадам Помфри, я скорее направился к выходу, собираясь с мыслями. Распахнув дверь, я нос к носу столкнулся с Пирсом и Полиной, за которыми следовал Нотт и, что меня крайне удивило, Луна Лавгуд.

— Вот он, — удовлетворенно констатировал Пирс. — Очнулся, наконец.

— Очнулся, — вяло согласился я.

— Ну и хорошо, — Пирс схватил меня за плечо. — Пошли с нами.

— Куда еще?

— Давай без возражений.

Мы не стали спускаться с этажа. Вместо этого мои товарищи зашли в один из свободных классов, располагавшихся вдали от основных коридоров. Нотт тут же уселся на подоконник, а Луна, Полина и Пирс придвинули стулья к первой парте у окна, пригласив меня занять один из них.

— Выглядишь ты неважно, — заметила Полина, критически осматривая меня с ног до головы.

— Потому что не ел двое суток, — ответил я. — И в основном спал.

— До финала вся школа только о тебе и говорила, — подала голос Луна. — Что ты наложил на себя Непростительное заклятье и сошел с ума.

— Нет, это он сначала сошел с ума и только потом наложил Непростительное, — хмыкнул Нотт.

Я пожал плечами.

— И это все? — спросил Пирс. — Ты же чуть копыта не отбросил!

— Ничего я не собирался отбрасывать, — ответил я. — Подумаешь — Crucio! Оно же не смертельное.

Все переглянулись.

— Подумаешь — Crucio? — переспросил Нотт, прищурившись. — Я не ослышался?

— Да ладно! — воскликнул я. — Как будто вам это интересно!

Полина сказала немного обиженно:

— Между прочим, не каждый день мои друзья накладывают на себя Crucio. Все же любопытно, что при этом чувствуешь!

При словах "мои друзья" я слегка смутился, но не подал виду и ответил:

— Ты как будто горишь внутри и снаружи, и многое пропадает из памяти. Ко мне заходили Снейп с Дамблдором, а я их не узнал. Даже свое имя с трудом вспомнил. Когда это заклинание накладываешь на самого себя, оно как бы закольцовывается, и ты не можешь его снять самостоятельно — только другие.

— А что ты сейчас ощущаешь? — спросила Полина. — Что-нибудь изменилось?

Я задумался.

— Сложно сказать. Я пока от лекарств не отошел. В голове пустота.

— Да, для тебя это не характерно, — усмехнулся Нотт. — Смотри, все знания растеряешь, если слишком увлечешься Круциатусом.

— Ты не видел стрекоз смерти? — вдруг спросила Луна.

— Трелони, — тут же ответил я. Пирс засмеялся. Луна тоже улыбнулась.

— Есть такие стрекозы смерти, они прилетают к умирающим и выпивают из них жизнь, — объяснила она. — Но раз они к тебе не прилетали, значит, ты не собирался умирать.

— Умирать я точно не собирался, — ответил я и, желая перевести разговор в другое русло, продолжил:

— А вы про Хмури знаете?

— Слухи доходили, — уклончиво сказал Пирс. — Вроде это был не он, а сын Крауча из министерства.

— Ну да, — ответил я уныло. — Зачем он тогда за всеми следил?

— Все очень даже логично, — проговорил Нотт, ерзая на подоконнике. — Там подслушал, здесь подслушал, вот тебе и картинка вырисовывается.

— Которую можно потом сообщить Сами-Знаете-Кому, — вставила Полина.

— Кстати, он вернулся, — напомнила Луна таким обыденным тоном, будто речь шла о ее однокласснике. — Дамблдор сегодня за завтраком говорил, что Сами-Знаете-Кто убил Седрика Диггори, а Гарри Поттер сумел от него сбежать.

Пирс, Полина и Нотт выжидающе посмотрели на меня. Я сказал:

— А от меня вы чего хотите? Вон у Нотта спрашивайте.

— Ну конечно, у Нотта! — язвительно проговорил тот. — Как будто отец слетал вчера к Темному Лорду, а когда вернулся, тут же сел писать мне письмо: мол, так и так, виделись с Повелителем, велел передавать тебе привет!

Мы расхохотались. Не знаю, почему, но никому не показалось странным или опасным шутить на такие темы. Я даже не обеспокоился, что Нотт не отрицает принадлежности своего отца к Пожирателям в присутствии Луны, которую едва знал. Возможно, он считал, что к ее словам вряд ли отнесутся серьезно: она и так считалась блаженной — странностью больше, странностью меньше.

— Слушай, Линг, — сказала Полина, отсмеявшись. — Ты ведь лежал вместе с Поттером... может, он что-нибудь рассказывал? Что-нибудь такое, о чем Дамблдор не упоминал.

— Поттер ничего не рассказывал, — ответил я. — Большую часть времени я спал, а проснулся только потому, что рядом говорили Фадж и директор. Дамблдор пытался убедить его, что Волдеморт вернулся, а тот ему не верил. Потом Фадж отдал Поттеру выигрыш и свалил. Еще там была какая-то тетка... ну и гриффиндорцы, конечно. Так что мне не удалось поговорить с ним с глазу на глаз. К тому же, нас обоих напоили зельем, и мы всю ночь проспали.

От меня ожидали более развернутого рассказа, но я не собирался зря болтать и опасно откровенничать. Завтра ученики разъезжались по домам, и у меня появлялась реальная возможность спокойно разобраться, изменил ли во мне Круциатус хоть что-нибудь или нет.

Не знаю, что это заклинание во мне замкнуло — или наоборот, разомкнуло, — но как только Хогвартс опустел, и его коридоры и классы больше не заполняли шумные студенты, я испытал невиданное ранее чувство свободы, будто события последних дней очистили мне голову и сердце. Казалось, жизнь начинается именно сейчас. Вдобавок ко всему, я, наконец, узнал, что такое творческая одержимость.

Почти год я ничего не рисовал, и теперь мое воображение словно прорвало. Я прибегал на завтраки, обеды и иногда ужины, чтобы быстро запихнуть в себя какой-нибудь еды под недоумевающими или неодобрительными взглядами преподавателей, и, если не было никакой работы, возвращался в слизеринскую гостиную, где день за днем и лист за листом рисовал.

Виновато ли было Crucio в том, как изменились мои работы, или нет, мне не ведомо, но при всей своей самокритичности я видел, что рисовать стал... не то чтобы лучше — просто иначе. Первыми моими картинами были абстракции, написанные купленными прошлым летом красками. За неделю я написал около дюжины работ и расставил их неподалеку от камина, чтобы постоянно оценивать. Через несколько дней половину из них я сжег, но другую трогать не стал — при всей их наивности мне удалось выразить нечто такое, что придавало абстрактным композициям гармонию. После этого я приступил к портретам.

Существа, чьи лица я изображал, вряд ли были реальны даже в нижних мирах — хотя кто знает? Они толпились в моей голове, выстраиваясь в очередь, словно каждый хотел, чтобы я запечатлел его первым. В конце июля мне пришлось идти в Хогсмид за новыми красками и кистями. Там же я купил несколько готовых загрунтованных холстов на подрамниках.

К тому времени вся гостиная была уставлена моими работами. Я постоянно правил старые картины или уничтожал их, если спустя некоторое время замечал, что портрет так и не обрел внутренней жизни. Словно из суеверного страха мне не хотелось размышлять о причинах такой одержимости и изменений в стиле и качестве: казалось, начни я об этом думать, и вдохновение уйдет. Я рисовал в любую свободную минуту, которых в это лето было меньше, чем в любое предыдущее, и в конце концов стал работать ночами, ложась только под утро. Помимо домашних заданий, на мои плечи лег уход за лесными обитателями, поскольку в середине июля Хагрид оставил замок, отправившись выполнять какое-то задание Дамблдора.

Через несколько дней после отъезда учеников лесничий ошарашил меня известием, что скоро и сам покинет Хогвартс, так что ухаживать за животными придется мне.

— Мне? — потрясенно переспросил я, со стуком опустив на стол тяжелую кружку с горячим чаем. Клык, лежавший у моих ног, вскинул голову. — Ты шутишь?

— Вот ни на столечко ни шучу, — улыбнулся Хагрид, решив, что мое изумление вызвано крайней степенью радости. — Дамблдор тебя рекомендовал, да и я считаю, что ты вполне справишься.

У меня не было слов. Кажется, на несколько минут я потерял дар речи и только качал головой, представляя, каким же кошмаром обернется для меня это лето. Домашние работы, пара зелий, которые задал мне Снейп, книги, которые я должен был прочесть для Флитвика, послойная трансфигурация высшего млекопитающего (на выбор) для Макгонагалл, история, гербология... А мои занятия в Выручай-комнате? А рисунки? Добби, наконец?! Ничем из этого я не мог пожертвовать, и потому, невзирая на предупреждения Снейпа, после отъезда Хагрида начал варить себе легкий стимулятор, позволявший спать всего три-четыре часа в сутки. Его единственным отрицательным свойством было наличие синдрома отмены, но Хагрид обещал вернуться в начале сентября, а за такое короткое время, надеялся я, организм не успеет настолько пристраститься к зелью, чтобы потом страдать от ломки.

С середины июля профессор Спраут перестала брать меня на работу в теплицы, поскольку всю первую половину дня я занимался хагридовыми обязанностями — работал на огороде, бегал в Хогсмид за продуктами для животных, которым требовался особый уход, готовил смеси для детенышей фестралов и гиппогрифов или пропадал в Запретном лесу. Мобилизовав дружественное мне змеиное население, за небольшую плату я узнавал о передвижениях кентавров и старался лишний раз не попадаться им на глаза. Змеи держали меня в курсе того, что происходит с единорогами, хотя Хагрид предупреждал, чтобы я не совался на территорию, где обитают эти животные. Иногда, если я быстро заканчивал дела, мы с Файтером отправлялись в полет над лесом и замком. Фестрал был не прочь поразмять крылья, и мы совершали все более продолжительные прогулки, добираясь до самых гор, где как-то я раз заметил странных козлоногих существ, похожих на сатиров.

После обеда я занимался уроками, сидел в библиотеке, либо уединялся в лаборатории. Работу по трансфигурации я тоже выполнял там. В качестве животного для послойной трансфигурации я выбрал волка. Несмотря на то, что я не видел Люпина вот уже полтора года, он не выходил у меня из головы. Мне так и не удалось полностью принять его негативное отношение к собственной двойной природе. Не может быть, чтобы не существовало золотой середины, размышлял я. От себя невозможно спрятаться, невозможно подавить часть собственного "я" без ущерба для психического и физического здоровья. Как там влияет волчеборец на состояние оборотня в полнолуние?..

Незаметно для себя я втянулся в изучение зелья, которое принимал Люпин и другие оборотни, чтобы не болтаться всю ночь по полям и весям, а спокойно спать. Оно было почти идеальным успокоительным, предназначенным для того, чтобы сдерживать в оборотнях агрессию. Однако ни один его ингредиент не влиял на анатомию и физиологию превращения. Обложившись специальной литературой, я выискивал какие-то вещества, способные блокировать пусковые механизмы трансформации, но оказалось, что не один я был такой умный — пару лет назад этой проблеме посвятили целый номер "Вестника зельевара", так и не придя ни к какому выводу относительно возможности подобной блокировки.

Помимо темы оборотней, я активно изучал эльфийскую магию и в особенности историю магических контрактов. Мне хотелось разгадать тайну дистанционного вызова эльфа-слуги хозяином, а для этого надо было исследовать принципы эльфийской аппарации и сравнить их с принципами аппарации обыкновенной. Мадам Пинс от моих запросов приходила в полнейшее недоумение.

— Вы что, собираетесь в следующем году сдавать Ж.А.Б.А.? — как-то раз осведомилась она, положив передо мной на стол шесть книг по аппарации и юриспруденции, которые я заказал.

— Нет, — удивился я. — Это для работы, которую я пишу.

— Вот я и говорю, — продолжила мадам Пинс, занося названия взятых книг в мою карточку. — Такие книги на седьмом курсе редко кто читает... Хотите потом в адвокаты идти?

Я отрицательно помотал головой — этого еще не хватало!

— И как вы только справляетесь? — чуть мягче произнесла мадам Пинс, взглянув на меня поверх очков. — Я смотрю, вы всегда чем-то заняты... нехорошо так загружать ребенка на каникулах. Лето предназначено для отдыха; даже преподаватели отдыхают, а вы только и знаете, что книги читать да зелья варить.

— Я отдыхаю, — уверил я ее. — Например, когда варю зелья, отдыхаю от книг, а когда кормлю животных, отдыхаю от всего остального. Отдых ведь не означает безделья.

— Безделье — не так плохо, как вам кажется, — вздохнула библиотекарша. — Поверьте, Линг, однажды вы будете вспоминать о школе как о единственном времени в своей жизни, когда можно было хоть немного побездельничать.

В середине августа я отправил Клайву Пирсу посылку. Выбрав из своих новых работ два портрета, я как следует упаковал их и приложил небольшое письмо, где объяснил, что после некоторых событий в последние дни учебы (я был уверен, что Пирс расскажет отцу о Круциатусе) мой стиль немного изменился, и теперь я рисую вот так. Интересно ли ему это? Нужны ли ему такие работы? А если нет, не мог бы он написать, что ему не нравится? С замиранием сердца я следил, как две большие совы с посылкой в лапках держат путь на северо-восток и исчезают в ясном утреннем небе. После этого я вернулся в школу и отправился завтракать.

Вторую половину дня я посвятил работе в Выручай-комнате. С некоторых пор мы с патронусом изменили наш традиционный способ тренировки. После вызова патронуса я оставлял палочку на книжной полке и выходил против него с голыми руками. Поскольку он больше не пытался меня убить, максимум, что меня ожидало, это раны от его когтей, а останавливать кровь я давно уже научился. Суть упражнений сводилась к тому, чтобы выработать быстроту реакций. После сражения с Хмури я осознал, насколько несовершенной защитой является плеть — она пропускает все более-менее серьезные заклинания, от которых приходится уворачиваться. Плеть предназначалась для атак, не для обороны, и мне казалось необходимым отточить технику уклонения от заклятий, для чего я вновь использовал патронуса. К концу таких упражнений я обычно оказывался весь в синяках и порезах от его когтей, потому что тягаться в скорости и реакции с быстрой тварью было бессмысленно.