— А русь с варгами не ходила?
— Русь на земле сидит, с варгами они живут. Те ватагами, эти в городках, — дед терпеливо пояснял.
— А на лицо они разные?
— Да одинаковые они, что те, что эти! Только русь в походы не ходит, городки сторожит. Да и словен там много, что у варгов, что у руси. — дед всплеснул руками, показывая какой я тупой, но потом вспомнил, откуда я тут взялся, успокоился.
Значит, мурманы и варги дружат, варги дружат с русью, русь сидит на земле, с ними куча словен. Наверно, русь — это сухопутные осевшие варги, экономический базис так сказать. Варги ходят в походы, добычу и что наторговали делят с русью, тех их кормят да крышей над головой обеспечивают. Базу обеспечивают, так сказать. Вот только кто такие эти варги? Я раньше не слышал. Или тут опять разнозвучие в языке? Варги, варги, вороги, вурдалаки, варкрафт, варвары, крейсер "Варяг"... Варяги! Точно!
— Буревой, варги — это варяги?
— И так тоже можно, — дед легко согласился.
Варяги! Варяги, ура — я зацепился по времени! Варяги на Русь, в Новгород пришли! С Рюриком! В году так 860, или 862 нашей эры — перед уездом в Москву фильм смотрел одним глазом, пока к защите проекта готовился, там историк какой-то вещал про приход варягов в Новгород, и Рюрика!
— Буревой, а Рюрик у варягов есть? В Новгороде... Новом граде уже сидит!?
— Рёрик? Таких слышал, с русью сидят. В Новом граде Гостомысл, он старый, но крепкий. Первуша сказывал, на Ладоге баяли, хочет Гостомысл силу звать в Новгород другую, для порядку и равновесия, а то многие в городе на торговле силу взяли, своевольничают. К рёрикам этим по осени людей Гостомысл тоже отправлял, может и их звать будет. А может других.
Ура! Считаем, что с временем определился, плюс минус пять лет. Будем считать что 860. Значит, Рюрика только-только звать начали, "земля наша обильно, но порядка в ней нет", практически цитаты из учебника вспоминать начинаю. Гостомысл — это по ходу главный в Новгороде, там у него проблема сохранения власти, олигархи местные торговые щемят его. Он третью силу зовет, баланс сохранить пытается. Рёрики эти — это Рюрик, с родом своим, как Буревоя род, то есть наш род конечно. Ладога — то город наверно, или фактория, на озере Ладожском. Стоит же Москва на Москва-реке? И тут так наверно. Про год только уточнить у Буревоя надо:
— Буревой, а год сейчас какой? Ну, номер? По порядку?
— Ну так у кого какой. Мы когда сюда перебирались, был два девятый да еще один от Гостомысла. У ромеев свой, у мурманов свой.
Значит. год они тут по династиям считают, или по правителям. Девятнадцатый год Гостомысла. Мне это ни о чем не говорит. Будем считать, что сейчас 860, хоть какая-то опора по времени.
— Я тебе чего все это говорю, — дед посмотрел на меня очень серьезно, — ты теперь перед богами нашего рода, предки наши теперь тоже на тебя смотрят. Будет беда какая, род в опасности, ты на восход от Нового града веди их, там наши родичи быть должны. Я старый, могу не дожить. Я и Кукше сказал это. Не подведи, клятву давал.
— Буревой, — я тоже был предельно серьезен, — я от клятвы не отступлю. Род сохраню. Да и ты не рано ли на погост... на тот свет собрался? Мы с тобой еще повоюем! Ну, в смысле, поживешь еще, какие наши годы!
Он улыбнулся. Почесал бороду, посмотрел на солнце, сказал:
— Засиделись. Солнце за полдень уже. Надо ухоронку твою до дому несть.
Я вскочил. Действительно, что-то заговорились. Как бы в темноте блуждать по лесу не пришлось.
— Так, старший брат, давай становись сюда, я на крышу полезу, подавать буду — а ты тут снизу принимай.
Мы принялись за дело. Я полез на крышу, начал подавать Буревою сумки и пакеты. Спустили кастрюлю с шашлыком, хоть бы мясо не испортилось. Пакет с мусором тоже спустили. Я слез с крыши, Буревой рассматривал надпись на стене, которую я сделал, когда уходил к озеру.
— Это кто сделал?
— Я, Буревой, для своих оставил. Вдруг искать бы пошли. Я не знал, что это твой уже мир. Сейчас знаю, понимаю, что не придут.
— А что это значит?
Я прочитал. Буревой пожал плечами и пошел в лес, надпись уже не имела никакого значения ни для него, ни для меня.
Буревой вернулся с длиной палкой, скорее, стволом дерева. Мы начали нанизывать сумки и пакеты на нее. Помучались с кастрюлей, но все же привязали и ее тоже. Тяжелая ноша получилась. Буревой еще пошел мусорное ведро оглядел, оно было цементное, с вставленным в него металлическим. Металлическое ведро вынул, покрутил в руках, хмыкнул, сказав что делать нечего кому-то, железо на ведра переводить, и нацепил его на нашу палку. Мы встали с палкой на плечах по направлению к лесу. Буревой еще раз окинул взглядом "плато":
— Ты, Сергей, никому про это место не говори, даже нашим пока. За столько железа нас всех под нож пустят. Цену оно не малую имеет, Первуша в стократ меньше за лето выделывал.. Скрыть от всех надо, даны почитай полтора пуда только взяли, и заради этого сынов моих упокоили. А тут его несчесть.
— Согласен, место пусть скрыто будет. Да то что сейчас принесем, надо спрятать будет. Кстати, с данами понятно, за Первушей шли. А мурманы-то чего сюда полезли? Ты их язык понимаешь? Слышал может чего?
— Мурманов тоже даны гнали. Они от них ушли, да снасть поломали. Искали место укромное, дерева взять. Случайно они тут.
— Больше не придут?
— Да не должны, вроде. А там посмотрим...
— Надо сигнализацию... ну, охрану выставить, хоть из детей. Если кого на озере увидят, чтобы все успели в лес уйти. Дозорными у меня в мире их называли, — я решил поумничать своим воинским талантом.
— У нас тоже так зовут, — дед повесил котомку на второе плечо, я уже успел одеть рюкзак — а в твоем мире как вообще? Люди какие? Что делают? Как живут? Расскажи, пока идти будем...
Я хмыкнул, подмывало сказать "люди как люди, но квартирный вопрос их слегка испортил". Ладно, не буду шутить, он серьезно интересуется.
— Люди, Буревой, такие как и тут, разные. Хорошие, плохие, сильные и слабые. А в остальном... Вот представь, как тут у тебя будет через тысячу лет? — я обвел рукой лес.
— То долго, наверно, по другому все будет, дед моего деда рассказывал, и у нас раньше не так было...
-Во-о-о-о-т, а прикинь у нас...— и мы пошли в лес.
По дороге я рассказывал про города, про то сколько людей стало, железные корабли и железных птиц. Поезда, которые как тысячи коней. Машины, которые как сотни телег. Дороги и мосты, которые как паутинка покрыли землю. Буревой шел впереди, периодически удивлялся, спрашивал, еще больше удивлялся. Ему и правда было интересно. Правда, он наверно мои рассказы воспринимал, как байки про людей "с песьими головами", но виду не подавал. В душе-то он все равно остался тем семнадцатилетним ватажником, который за море пошел на людей посмотреть, да вон как жизнь обернулась. На привалах, а их делали часто, тяжело нести было, я рисовал ему то, что не мог объяснить словами, прямо на земле. Он хмыкал, говорил что-то вроде, "неужто правда!". Потом, отдохнув, шли дальше. Я продолжал распинаться, перешел на более приземленное. Буревой про баб тоже спросил — обсудили, пришли к выводу, что бабы везде одинаковые. В любом мире. Рассказал пару похабных анекдотов, поржали вместе. Он в ответ свои байки травил — тоже ржали. Так, часа за четыре и дошли до деревни.
Времени было уже считай вечер, мои часы показывали 11 часов, минус пять — примерно шесть уже. Солнце было еще над деревьями, но уже скоро тут стемнеет. Мы вышли к вчерашнему костровищу. К нам потянулись люди. Подошел Кукша. Буревой снял котомку, сказал Кукше собрать всех. Тот побежал по домам.
Я присел на бревно, находился за день, тоже стал ждать. Обратил внимание на мелких, они втроем строили какой-то острог, или крепость. Из щепок. Блин! Это ж я их напряг поутру, солнечные часы делать! Они постарались. Овал которые описала тень от палки был плотно, без щелей, утыкан палками, ветками, щепками. Я подошел к ним:
— Сделали, ребята?
— Ага, , — Влас сидел на корточках и задумчиво смотрел как тень движется дальше, — только зачем?
— Мне время выставить надо... часы настроить... знать время... э-э-э-э, короче смотри, — я показал ему часы.
Влас отвлекся от тени палки, посмотрел на часы, возбудился, такой игрушки он еще не видел.
— Видишь, стрелку? — тот кивнул, — когда она вот тут — стрелка за день два раза круг обходит, первый раз когда она тут полдень, второй раз — полночь. А когда между — легко понять, сколько до полдня, сколько времени до полуночи. Ясно?
— Ага, — но по виду его было видно, что ясно далеко не все, — леденец дашь?
Точно, я ж обещал угостить его. Нашел остатки, там три было, высыпал все три ему в ладошку, сказал с сестрой поделиться. Тот побежал к собравшимся у костровища людям, Смеяна была уже там. Ну, надеюсь поделится по-братски. Он отдал один ей, второй сам съел, третий пацану, который еще мельче Смеяны. Может, помогал им щепки ставить. Я отметил чертой место, где была тень от палки, записал время по своим часам — 11:07, и пошел к толпе. Завтра посчитаю, насколько часы вперед у меня ушли.
Буревой устраивал митинг. Собрались все. Он поманил меня, я подошел к нему. Дед начал вещать:
— Родичи мои! Просил я Дажбога о вспоможении, Морену жгли, требы клали из последнего. Сами помните. Боги нас не оставили. Прислали помощь, Сергея. Мы клятву друг другу кровную дали, да побратались с ним. Теперь он молодший, а я старший брат ему. Принимай, род, нового родича!, — Буревой вынул из под рубахи мой крест, я вынул его амулет в виде молнии, вместе показали порезанные руки.
Мне показалось, что выдохнула вся деревня, включая строения, а еще лес и озеро. Это был вздох облегчения. Тут половина уже с Буревоем попрощалась, судя по взглядам. Еще бы, непонятное тело в кепке увело деда в лес, и с концами. До вечера ни слуху ни духу. А тут и дед вернулся, и родственника нового приобрели. Первым подошел Кукша, протянул мне топор и арбалет. Все правильно, угрозы от меня нет, а оружием я теперь и его защищать буду. Потом подтянулись бабы — Зоряна, Леда, Агна. Меня обнимали, поздравляли. Второй день рождения, короче. Дети символически отметились, типа "привет, новый дед", и пошли по своим делам.
— Буревой, надо это дело отметить. Давай на стол соберем, да выпьем малость. Вроде как праздник у меня, считай, в новом роду, заново родился.
— И то верно. Бабы, тащи, что там есть у нас. Пировать будем.
Странный, непривычный праздник получился. Принесли с Кукшей бревна, расставили вокруг костра. Буревой моим топором рубил сухостой на дрова. Кукшу я отправил, уже на правах старшего родственника, за камнями для мангала. Сам разобрал наши сумки и пакеты, часть спрятал в палатку, скоропортящиеся продукты поделил пополам, одну половину отнес к костру. Собрали мангал, накидали туда прогоревших углей. Я нанизал шашлык, тоже половину, поставил томиться. Нарезал крупно колбасу, сыр, баклажаны на мангал определил, порезал часть овощей, вскрыл пакеты с готовой нарезкой. Народ принес травы — оказалась, лебеда да щавель, еще какие-то называли, я не запомнил. Рыбу, что Кукша наловил, пока мы ходили. Ее тоже на костер отправили. Орехи какие-то лесные местные принесли. Я вскрыл сок, все принесли кружки. Себе с Буревоем налил водки, бабам, хотя какие они бабы, чуть младше или старше меня, девушки скорее, сделал коктейли из водки с соком. Мелким раздал печенье и конфеты, бананы да апельсин почистил. Подождали пока приготовится шашлык, и начали насыщаться.
Ели, пили, жгли костер. Девушки наши охмелели. Мы с Буревоем тоже под газом сидели. Кукша пил сок, рано ему еще. Мелкие давились минералкой, с пузырьками, им было весело. Долго сидели, разговаривали. Говорили как жили, как жить дальше будем, все поздравляли нового родича. Я ответно поздравлял себя с такой замечательной новой семьей. Когда еще поднабрались — местные стали петь что-то грустное и протяжное. Я подвывал со всеми — песнопениями из моего времени тут всех только распугать можно, а слов их песен я не знал. Потом дети уже засыпать начали, Буревой вещал про жизнь свою, все слушали. Я сидел пьяненький, но довольный.
Мне было жаль покинутых родных и друзей, своего времени. Горько было осознавать себя одним на весь мир. Еще вчера, когда я понял куда и "в когда" я попал, я почувствовал себя щенком, которого бросили в воду. Безысходность, потеря ориентиров, вся моя жизнь, казалось, рухнула. Но сейчас я обрел то, чего вчера в этом мире у меня не было. Опору. Точку отсчета. Новый род и новую семью. Я не знал, сколько и чего нам уготовано, но был готов, по крайней мере морально, сделать все, чтобы люди, которые приняли меня к себе жили лучше. И я улыбался.
9. Деревня на Ладожском озере. Расчетный время — апрель месяц 860 года (8.04 — 13.04)
Утро после пира по случаю моего вступления в род, было не таким тяжелым, могло бы быть. Экология, наверно, тут получше, да и кислорода побольше. Буревой опять разбудил меня с рассветом. Я привел себя в порядок, и пошел к Буревою, учиться жить и выживать в этом мире и в этом времени. Переночевал я в палатке, благо, было не сильно холодно.
Мы перекусили остатками вчерашнего пиршества, и пошли к сараю, в который вчера сложили принесенные с "плато" вещи. Весь день мы с моим новым старшим братом посвятили инвентаризации моих запасов. Перед этим сбегал к моим солнечным часам, которые мне дети собрали из щепок и веток, прикинул насколько надо часы переводить. Оказалось, в расчетах я не ошибся, примерно пять часов разницы. Выстави местное время на своих наручных часах.
Проще всего было с инструментом. Для Буревоя было понятно его предназначение, хотя он и удивлялся непривычной для него форме лопат, тяпки, грабель. Только коса вызвала недоумение. Она была в разобранном виде, я собрал ее, показал как пользоваться, чуть себе ногу не отрезал. Буревою коса понравилась, сказал, сено хорошо заготавливать. Я поинтересовался, а как там насчет уборки ей злаков — на это Буревой косу забраковал. Мотивировал тем, что осыпаться зерно сильно будет, серп лучше. Но серпы, железные, даны забрали еще по осени, поэтому будем собирать руками. Надо было что-то придумать. Решили отложить создание орудий для уборки урожая на потом. Деду понравились гвозди — их отец Вадима четыре больших пластиковых ведра сунул в мешок, все разного размера. Буревой спросил, насколько много у нас в мире железа, если его даже на лопаты пускают. Я попытался описать миллион тон стали — Буревой натурально охренел. А вот перчатки рабочие, которых целая упаковка была Буревой одобрил, нечего руки сбивать. Вернулись опять к вещам.
Одежду, что осталась от меня и моих пацанов упаковали в одну сумку, Буревой потом поделит между нуждающимися, когда холода будут. Дед таки примерил мои лакированные туфли — сказал что хорошо сделано, но неудобно ходить по лесу. Свою обувку он называл поршнями, и она действительно была кожей, подвязанной на манер портянок. С одеждой тоже разобрались.
Сгоревшие ноутбук, планшет, телефон — все это было бесполезно для меня, и непонятно для него. На всякий случай все сложили в пакет и тоже убрали в одну из сумок. Начали разбираться с едой.
