Опасная черта

— Как не выходила? — нахмурился он и прикрыл дверь. Умный человек: чувствует, что сейчас будет скандал и принимает меры, чтобы не было свидетелий внутренних разборок. Я прямо умилилась такой прозорливости.

— А у меня так разболелась голова после твоего ухода, что я просто прилегла на минутку и вот сейчас ты меня разбудил, — невинно произнесла я. — Что уже пора и праздник начинается? И ты поэтому зашёл за мной?

Муж молча хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. В руках у него был изрядно потрёпанный букет типа 'веник-надранный-на-ближайшей-клумбе-у-соседей'.

— Ой, а это мне? — с детской непосредственностью улыбнулась я, уставившись на цветы.

Нет, вот куда ему с такими нервами жениться, а? Он же вон как бурно реагирует на такие мелочи. Бледнеет до синевы, а потом багровеет. Такие перепады давления точно не доведут до добра. Сводить его к врачам что ли: проверить сердце, нервы и прочее, а то помрёт вот так, а я буду виновата. Мне его ещё будущей жене с рук на руки надо передать в приемлимом и дееспособном состоянии.

Муж молча подал мне букет и вышел из комнаты. Куда это он? Если топиться, то тут болота, говорят, зело подходящие для этого...

Покрутившись ещё с боку на бок, я так и не смогла заснуть, мучаясь мыслями о муже. Вот какого чёрта я его вообще жалею? И кто пожалеет меня? Хотя, если разобраться, я тоже не совсем права: сбежала от него, оставив на три года соломенным вдовцом, ему приходится сопровождать и терпеть меня, хотя у него и своих дел полно, теперь вот я ещё и фиглярничаю и язвлю. Моральная самопорка привела к тому, что я сама себе клятвенно пообщала быть паинькой и не трепать ему нервы.

В конце-то концов, решила я, что надо поиметь и совесть. 'Ага, с особым извращением', — высказалось моё незасыпающие ехидство. Я только вздохнула и решила подняться и отправится на поиски мужа, как объявился он сам, родимый.

Расхристанный, с подбитым глазом, взъерошенный, а на сидалище не хватало куска ткани, зато в руках он держал роскошный букет и бутылку, правда початую, вина.

— Вот, Лита, ик... это тебе, вместо того веника, ик, — протянул мне муженёк цветочки.

Сказать, что у меня не было слов, это просто подло занизить уровень моего ошарашенности этой сценой.

— Я тут подумал, — продолжил муж, не дождавшись ответа, — что был неправ, ик... и хотел сделать тебе приятное, ик... Кто знал, что садовник ушёл на праздник, ик... а вместо себя оставил собаку. Ик...Злющая зараза, — муженёк потёр укушенное место.

— Ты хочешь сказать, что влез в магазин садовника и ограбил его?! — поразилась я до глубины души, но ещё глубже была обида мужа.

— Как ты можешь? Я же аристо...ик.. аристократ, — с негодованием уставился он на меня, прижая к груди бутылку, как самое дорогое в жизни. — Я оставил ему десять золотых на столе, — вздёрнул он подбородок, окатывая меня своей герцогской надменностью с ног до головы.

— А синяк под глазом откуда? — решила я уточнить, совершенно не впечатлившись светлейшим гневом.

— Хм, упал я неудачно, — нахмурился муж. — Не будем об этом.

— Что это за вино? — спросила я.

— Император подарил при отъезде, сказав, что это твоё любимое вино и при случае стоит вместе распить бутылочку, если между нами будет недопонимание, — чистосердечно выдал герцог.

— Ги, не мог бы ты мне подать ээээ.... моё любимое вино? — попросила я, как можно спокойнее, внутри же ощущала клёкот лавы эмоций.

С готовностью протянув мне вино и цветы, муж уселся на край моей кровати. А я понюхала содержимое. Так и есть — зелье правды с парой капель какого-то возбудителя. Ну, Ран, теперь я тебя точно прибью. Какого чёрта ты выдал такое вино мужу? Был бы император здесь — вытрясла бы из него всю правду. Если не принюхиваться, то можно этих добавок и не заметить, тем более, что я сама случайно узнала, как они пахнут. Один из придворных однажды пошутил со знакомым и влил ему это зелье на балу. Весело было всем по началу, а потом было скандал и смена главы одного из кабинетов за мошенничество и множество разводов как следствие неувядающего правдолюбия. Я у лекаря потом попросила перенюхать все возможные элексиры и попыталась запомнить наиболее ходовые, чтобы так глупо не попасться. Но Ран же об этом не знал.

— Ги, а почему ты сам почал бутылку? — спросила я.

— Так я хотел выпить, а хозяин после нескольких чарок мне отказался наливать и посоветовал идти спать. Он сказал, что у него уже час как закрыто. А я вспомнил об этой бутылке, оставшейся в седловой сумке, и решил выпить, — чистосердечно рассказывал муж, заплетающимся языком. Он уже улёгся на спину на моей кровати и поглаживал мне щиколотки, всё дальше поднимаясь по ногам, а я всё дальше отползала от благоверного, рискуя свалиться и свернуть себе шею. — А потом подумал, что был несправедлив к тебе сегодня и решил исправить...

Продолжения не последовало — муж спал. Дожили: семейной жизни ещё и не было, а пьяный муж уже спит у меня в кровати. Вздохнув с облегчением или с досадой, я с трудом уложила этого лося на своей кровати поудобнее и укрыла его, чтоб не простыл. Надо же было так напиться. Алкоголик он что ли? Не замечала раньше, но всё ведь меняется.

Спать я ушла на его кровать, решив, что сегодня случилось и так много чего и с меня достаточно на один день событий, да и не хватало, чтобы он продолжил ко мне приставать ещё. Хотя... Нет, не надо.

Ночью мне снился ПиПеЦ (Петр Петрович Царицин) — всефакультетно горячо нелюбимый профессор, преподававший у нас языкознание и известный своей ненавистью к женскому полу, что на инязе можно было смело приравнивать к ненависти ко всем окружающим. Хотя вру, перед ректором, Татьяной Павловной, он стелился и лебезил, вызывая этим больше отвращения, чем своим женоненавистничеством. Ещё с первого курса я чётко усвоила примету, что он снится мне исключительно к гадостям, впрочем, как и встречается в реальности. Так что утром я поднялась пораньше, быстро привела себя в порядок и решила подстелить соломку, везде, куда смогу дотянуться.

Первым делом я рассмотрела вчерашнюю бутылку с вином. На дне была выведена руна непреодолимой жажды. Так-так, теперь понятно, почему Ги приложился к ней. А силён муж — противостоять этому знаку не так просто, как я уже поняла, нагулявшись скоморохом. Некоторые нечистые на руку владельцы таверн рисовали такие руны на кружках, вплетая в узоры, чтобы не были так заметны. Вообще-то это было наказуемо, но что делать с императором-нарушителем, кроме как выщипать ему по одной чешуйки из хвоста за такие шуточки. Гад он, пока ещё чешуйчатый, но это поправимо и я буду очень стараться. Бутылку я заныкала в своих вещах на всякий случай, не боясь этой руны — на меня это почему-то не дейстовало, что побуждала Фаю к экспериментам надо мною. Факт оставался неизменным — рунной магии я не поддавалась.

Ги ещё спал, к его чести, он не храпел и не разговаривал во сне и я решила поправить ему настроение и голову с самого пробуждения, чтобы не опасаться с его стороны каверз из-за похмелья, ухудшающего настроение.

Спустившись вниз, я заказала завтрак себе и лёгкий завтрак для белобрысого и для него же рассол. Вчерашняя подавальщика покосилась на меня с недоумением, но ничего не сказала, естественно. Я прихватила всё это и принесла наверх, нечаянно разбудив Ги.

— Лита, — хрипло прокаркал муженёк и схватился за белобрысую голову. — Что вчера было?

— А ты не помнишь? — хмыкнула я, плавно поддерживая панибратское общение, начатое вчера. — Выпей вот.

Покорно выпив рассол и даже не поморщившись, муж затих на несколько минут. Он что проверяет, всё ли у него на месте?

— Ги, вернись, я всё прощу, — выдала я, не задумываясь. Муж же, не знакомый с русской идиоматикой, даже дёрнулся, как от удара хлыста.

— Лита, что было ночью? Я обязан знать, — наконец-то твёрдо произнёс белобрысый, а я начала мучиться вопросом, что делать. С одной стороны, очень хотелось мужу подложить свинью и попортить нервы, с другой стороны, он же не виноват, что у меня характер пакостный и он ещё и ухудшился за ночь, повидавшись в астрале с профессором. Воспоминание о сне было той каплей, что перевесила пакостливость: не буду своими руками сегодня рыть себе могилу.

— А что ты помнишь? — не смогла я всё же удержаться от небольшого трепания нервов через ожидание.

— Ничего, в том-то и дело, — похоронным тоном выдал муж.

— Так и помнить нечего собственно, — улыбнулась я. — Ты где-то бродил полночи, а потом пришёл с букетом цветов, приобретённым у собаки садовника, и предлагал мне выйти за тебя замуж, — глаза мужа по мере моего повествования становились всё больше. Видя его замешательство, я рассмеялась.

— Да шучу я. Ничего не было и ничего ты не предлагал, хотя про собаку я и не соврала.

На его лице было написано такое облегчение, что я даже обиделась. Нельзя же так явно радоваться, что я не стану его женой. Ну, да ладно.

— Ги, ты лучше объясни, чего это тебя вчера так на выпивку потянуло?

— Сам не знаю, — пожал он плечами.

— И часто не знаешь, а тебя тянет? — съязвила я.

— Лита, если ты намекаешь, что я пьянчуга, то ты не права, — миролюбиво ответил муж. — Я и выпил-то всего пару кружек эля, перед тем, как хозяин решил закрыть таверну. Вот с этого момента я ничего и не помню.

Ясненько, чего-то там Ран с зельями перемудрил, вот и результат. Делиться своим знанием я не спешила.

— Ты согласна выехать через полчаса? — спросил муж.

— Конечно, — улыбнулась я. — Только давай позавтракаем перед этим.

Ги с благодарностью принял у меня поднос и мы мирно подкрепились перед дорогой.

После Дювелевых кочек местность шла довольно населённая, но всё мелкими деревнями, которые на карте даже постеснялись помечать, чтобы не вводить путников в заблуждение относительно обжитости данной местности. Перед нами раскинулась вересковая пустошь, с чахлыми берёзками то тут, то там. Голубое небо, тишина, отцветающий вереск... Я умиротворённо посматривала по сторонам, находясь в медитативно-блаженном состоянии пустой головы. Хотя, голова у меня и так пустая, даже иногда подумываю затычки в уши пристороить, чтоб так не свиствело между ушами и последнее не выдувало, но сейчас не было даже мыслей. Просто тишина. Неожиданно меня погрузили во мрак. Я чувствовала себя в смоле: что-то затягивает в темноту и нет даже возможности крикнуть. Моё сердце билось, как сумасшедшее, под подбородком, а конечностей я не чувствовала.

— Кто ты? — шипящий шёпот, прошёлся наждаком по и так оголённым нервам.

Ответить я не могла и чувствовала себя ещё беспомощней. Почему-то стала вспоминать свою земную жизнь. Вот я, трёхлетняя, лезу к тигрёнку в клетку молодняка в зоопарке и даже успеваю схватить добычу за хвост, а родители сзади не успевают меня перехватить на пути к полосатику. Пятилетней зависла на карусели вверх ногами, изображая перед благодарными зрителями летучую мышь и падаю, ломая ключицу. Ухожу под лёд на соседней речке у самого берега и сама выбираюсь в промокшей насквозь шубке, а потом прошу бабушку и сестру, стуча зубами от холода, чтобы они не говорили родителям и не расстраивали их. Воспоминания детства сменились университетскими эпизодами. Зачёт у Клавы Васильевны по зарубежной литературе XIX века с учебником, закреплённым под столом. Походы с друзьями в горы. Лев Владимирович Щерба — полный тёзка известного лингвиста и мечта девиц всего факультета, читающий лекции на одном дыхании со взглядом, направленным в небытиё, что он там видел, так и осталось загадкой. Экзамен, который ПиПеЦ... Вот к чему он снился! Я так и знала, что этот нехороший человек меня и в другом мире достанет своей пакостностью. Одна надежда на мир загробный — было бы хорошо хоть там с ним не столкнуться.

— Ты так жаждешь увидеть загробный мир? — проскрежетал тот же голос.

— Вот прямо мечтаю, — подумала я с сарказмом, говорить я всё так же не могла.

— Так посмотри, — хмыкнул голос. Теперь в неверном свете факелов я видела, что нахожусь в каких-то катакомбах, а передо мной соткалася прямо из воздуха мумия.

— Мама, — только и смогла выдавить я из себя.

— Но-но, я тебе даже не родственница, — сварливо проворчал призрак и помахал пальцем в воздухе прямо перед моим носом.

Глава 7

Чаще всего выход там, где был вход.

С. Лец

— И чего вам не сидится дома? — миролюбиво расспрашивала меня Ауза, ставшая призраком лет так двадцать тысяц назад. Она просыпалась только на Осеннее Благославление, которое было днём её смерти. История тогда получилась пренеприятнейшая. Дочка придворного мага, проезжавшего вместе с дочерью через вересковые пустоши, попросила отца остановится здесь на ночь как раз в этот день. Сначала всё было обыденно, но потом начались неприятности: в этот день как раз на этом месте собирались духи старейшин, похороненных здесь так давно, что даже памяти об их могилах не осталось. Осталась лишь традиция затягивать всех живых, проходящих здесь, к себе, пополняя ряды. Отец Аузы всё не лыком был шит и смог успешно развеять злобных призраков, а дочь, бывшая его лучшей ученицей, помогала родителю по мере своих сил. Только вот такая незадача: сам он умер от полного истощения сил, но не стал призраком, а Аузу, так же исчерпавшую себя, защитил амулет. Беда в том, что он привязал её своей остаточной силой к этому месту. Обычно, люди в этот день не совались на этот вересковый пустырь, а уж если кто и совался, то подпадал под рунную магию, над которой Ауза теперь была невластна, и уходил в небытиё, как бы бывшая магичка не жалела несчастного. Амулет высасывал жизнь несчастных, пополняя свою энергию, необходимую на защиту своей подопечной. Меня же затянуло в это межмирье, но по странному стечению обстоятельст я была жива. А на мужа, занятый мною, амулет особо и не покусился. Если верить призраку, то Ги лежит среди вереска без сознания, но особой потери сил нет. Наверное, моё непростое отношение с рунами и тут вышло таким вот образом боком. Впервые на памяти Аузы случился такой казус и она теперь сама не знала, что со мной делать.

— Отпустить, — высказала я робко предложение.

— Так я с радостью, — махнула рукой уже не пугавшая меня своей иссушенностью мумия. Теперь стало понятно, как она стала такой. — Только бы ещё знать как.

— А ты мне не покажешь амулет? — попросила я неожиданно.

— Покажу, — пожал призрак плечами. — А что есть какие-то идеи?

— Пока нет, но надо же посмотреть из-за чего всё это случилось, — объяснила я.

Передо мною лежал кулон в форме листочка гинкго из серебра. Вроде бы ничем не примечательная штука, а столько людей извёл. На обратной стороне подвески была вязь из рун. Прочесть их я не могла.

— Ауза, а ты их прочесть можешь? — спросила я свою новую знакомую.

— Конечно. Это отец вывел формулу для моей защиты, — пожала она плечами и не глядя на подпись по памяти прочла. — Капля крови привяжет и защитит. Подарит уменье и за край не отпустит.

— Получается, что этот артефакт, получив твою кровь, считает тебя хозяйкой и бережёт изо всех сил? — уточнила я.