Он теперь был занят: все время смотрел и рассчитывал, рассчитывал и смотрел. Воз-можность бежать отсюда должна была объявиться. Он уже точно знал, когда идет смена над-смотрщиков, когда наезжает на рудник толстый, вечно недовольный управляющий; дaжe дни праздников, когда вся охрана напивалась, несмотря на строгий запрет, записанный в их священной книге — Коране. О праздниках Роберта предупредили товарищи по несчастью.
Он уже не был изгоем. В отличие от своих хозяев, лишенные всего, кроме невыноси-мой жизни, рабы меньше боялись франкского колдуна. Да и охрана, убедившись, что ника-кой волшбы от франка не видно, стала сквозь пальцы глядеть на его разговоры. Сближению способствовало и то, что Роберт никому не отказывал в помощи, бывало, и из карьера выно-сил, когда заморенный непосильной работой человек, падал от усталости или заходился обычным тут кашлем.
Здесь, как и везде, уважали силу, а невысокий кривоногий христианин с тяжелыми плечами был чудовищно силен. Как-то по знаку начальника стражи, — поспорили они там что ли, — он отвалил глыбу руды, с которой не справились перед этим трое. Но Роберт не обольщался. Силы остались от вольной и сытой жизни владетельного синьора. Пройдет еще немного времени, и он как остальные ветераны рудника, начнет падать к концу дня от уста-лости или кашлять, выплевывая на камни куски вонючей крови.
Он уже наметил себе в спутники троих, не самых сильных, но, похоже, еще не слом-ленных, когда случилось...
Немилосердно палило весеннее солнце. А что будет летом? Говорили, что в самые жаркие полуденные часы рабов загоняют под навес, и дают пересидеть смертоносное время в тени. Но уже сейчас солнце свинцовым водопадом поливало головы. К радости рабов, надсмотрщики, которых сегодня прибавилось вдвое, вынуждены были жариться на солнцепеке вместе со своими подопечными. Раздраженная, уставшая стража уже не обра-щала внимания на разговоры. Пусть их, пока управляющего с высокими гостями нет.
— Кого ждем? — прогнусавил Роберт, не разжимая губ.
— Селима Малика, племянника визиря Аль Афдаля, — отозвался рябой Мусса.
— Эй, Амир, ты из Аль Кайры, наверняка с Селимом знался?
Толпа рабов отозвалась тихим смехом.
— Я врагу такого не пожелаю... да будут долгими его дни.
— Кого? Врага или Селима?
— У врагов бея долгих дней не бывает.
— Крутой?
— Тайная стража и мамелюки.
— А чего он сюда пожаловал?
— Так это ж его рудник.
Разговор потихоньку захватил всех. Оказалось, грозное имя Селим Малика известно многим. Но слух Роберта выхватил из общего тихого гула иное:
-... когда на Сарипском руднике двое бежали...
— Что? — переспросил он.
— Повесили там каждого десятого. А христиан приколачивали к крестам.
— Там были христиане?
— Мало. Их гонят на дальние рудники. На нашем ты первый.
Роберт по-новому оглядел своих товарищей по несчастью. Значит, если он вырвется отсюда, каждого десятого... Мусса, Амир, Махомма или вон тот, превратившийся уже в дряхлого старика, долгожитель, который так ни разу с ним и не заговорил...
Плечи, будто придавило невидимым грузом. Что ж, у него еще оставалось время поду-мать. Кто знает, может оно растянется до самой его смерти.
Сухощавый высокий, средних лет араб с красивым замкнутым лицом для начала про-следовал на рудник. Многочисленная свита карабкалась следом. Пестрые халаты мешались с яркими накидками, остро вспыхивали драгоценные камни, из-под самодовольно сияло золо-то. И над всем этим — как чайки — ослепительно белые чалмы.
После рудника Селим Малик изволил осмотреть рабочий скот. С выражением легкой брезгливости на лице, он взирал на шеренгу связанных по двое, трое рабов. Зажатая над-смотрщиками, грязная, вонючая толпа, казалось, уже не дышит.
Одно движение брови сиятельного, и любого ждет смерть. Ни за что, просто в назида-ние.
Роберт опустил глаза и до боли сжал кулаки. Все что от него требовалось — остаться песчинкой в этом живом бархане, каплей в море, ворсинкой в нити, до смертельного стона скрученных человеческих судеб. Но тот, другой, уже рвался из глубин. Роберт не мог его удержать.
Их глаза встретились.
Черные, чуть навыкате, непроницаемые и равнодушные глаза владыки и светлые, по-лыхающие внутренним огнем, глаза франка. Чем дольше продолжалась эта дуэль, тем боль-ше хмурился всесильный, не привыкший к неповиновению, даже безмолвному,
А Роберт уже не мог отступить — некуда было. Но поединок не дали довести до логи-ческого конца, то есть до мгновенной смерти непокорного. Под руку бея подлезла низко склоненная голова управляющего рудником. Жирный, источающий страх и благоговение сарацин, что-то быстро затараторил, оглядываясь в сторону христианина.
Конец, — подумал Роберт. Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться: Селим Малик недоволен положением дел на руднике. Сейчас толстый, потный от страха управляющий постарается отвести от себя часть сиятельного гнева. Попался строптивый франк — пре-красно. На колдуна можно свалить и бедную жилу, и вялую работу, и плохую погоду, и, что птицы не поют.
По мановению руки сиятельного управляющий шариком откатился в сторону. Роберт понял — осталось собрать в кулак волю и достойно встретить конец. Поняли и окружающие. Даже рябой откачнулся от франка. Еще миг назад равные ему, сейчас они старались отгородиться от чужого несчастья. Монолитное за мгновение до этого стадо разделилось: на них, — кого не коснулось и, его — кто был, считай, уже мертв.
Веревку разрубили. Роберт, привычно расправив плечи и высоко держа голову, шагнул вперед. К уху царедворца склонился один из приближенных — грузноватый араб с темной даже для сарацина кожей. Он что-то неспешно и без видимого подобострастия проговорил.
Селим Малик изволил приподнять бровь, выказывая заинтересованность. Роберта про-драло холодом по спине: что если сейчас обсуждается способ особо изощренной казни для него, раба и иноверца?
Пленника погнали к столбу для наказаний, но с полдороги, повинуясь окрику Селима, стража свернула в сторону и остановилась за спинами приближенных. Сюда едва долетала речь управляющего, который взялся огласить волю бея. Царедворец, само собой не мог оск-вернить себя разговором с рабочим скотом.
Подкрадывалась слабость, за ней на мягких лапах ступала надежда. Роберт старался за-гнать ее поглубже. Это только отсрочка: сейчас кончится речь и племянник визиря распоря-диться начать казнь. Зажмурившись, франк чуть покачивался в так толчкам крови в ушах.
Когда натянулась веревка, Селим Малик уже сидел на золотистом, как новая монета, жеребце, свита торопилась по своим лошадям, а Роберту предстояла пешая прогулка в неиз-вестность.
* * *
Значит, племянник великого визиря забрал тебя к себе? — барон Критьенский отер со лба пот. В зале становилось жарко. Речь гостя затянулась, но Бенедикт внимательно слушал. Сам не так давно мог попасть в точно такую же передрягу.
— Не совсем, но, в общем, так примерно и случилось. Потом — переговоры о выкупе. Потом дорога домой. Только...
— Что?
— Когда я вернулся, графский трон уже занимал мой сводный брат. Ты же знаешь, если в течение года и одного дня не объявляется законный владелец, лен переходит к наследнику. Король так и сделал. Когда шла речь о выкупе, он поставил условие: или я остаюсь у сарацин, или отказываюсь от притязаний на свой лен и ухожу в монастырь.
— Ты согласился?!
— У меня не было иного выхода...
— Так ты уже монах, или собираешься?
— Ни то, ни другое.
Продолжать Роберт не стал. Подробности не имели значения. Главное Бенедикт уже знал: блестящего графа равного по рождению королям, больше не существовало. Остался просто рыцарь, у которого кроме оружия да слова, данного умирающему другу, ничего нет.
— Держишь?
— Держу!
— Взяли!
— Роберт, хватай голову, зацепится.
Бенедикт и Хаген рывком подняли оленя и, разом хакнув, забросили в повозку. Туша заняла ее целиком. Голова свешивалась, царапая землю короткими летними рожками. Изма-занные кровью, землей и зеленью, седой и рыжий, богатыри довольно наблюдали, как воз-чик, понукая лошадь, выводит тележку на дорогу.
Олень удачно попал под выстрел одного из настороженных Бенедиктом самострелов. Охотникам не пришлось искать подранка. Он лежал тут же на тропе, к которой они прибе-жали по сигналу наблюдателя. Уже неделю, как Бенедикт, по совету Роберта рассадил людей по всем тропам и дорожкам, ведущим к замку с севера.
За неделю страхи в Критьене заметно улеглись, чему нимало способствовало присутст-вие хорошо вооруженных, опытных воинов. Кое-кто из крестьян уже собирался покинуть цитадель и вернуться на свои подворья. Бенедикт пока колебался: отпускать, не отпускать. С одной стороны — опасно, с другой — век за стенами не просидишь.
Роберт предложил барону провести разведку — выехать на север, до границы сожжен-ных аллодов, а понадобится, так и дальше, чтобы проследить, откуда прибыли непрошеные гости. Но пока замок не был готов к любым неожиданностям, Критьен наотрез отказался от-пускать людей в рискованный поиск.
На сегодняшний день основные работы были закончены. Крестьяне, старавшиеся не за страх, а за совесть, даже свезли в замок вырубленный вокруг лес, и подняли его на стены.
Олень, как нельзя более кстати, выбежал на стрелу. Бенедикт собирался объявить в замке праздник: устроить пир, открыть пару бочонков вина. Люди неделю, работавшие как проклятые, должны отдохнуть и повеселиться.
Повозка скрипела колесам в окружении крестьян и воинов замкового отряда. Трое ры-царей ехали, чуть отстав. Не спешили, но держались кучно. Кавалькаду замыкал Роберт. На латной перчатке клекотал Дар. Когда из туши извлекли огромную, величиной с дротик стрелу, обрезки мяса достались ему.
Разговор вертелся вокруг охоты. Оба норманна: нейстрийский — Бенедикт и бретон-ский — Хаген, выросшие вдалеке от городов, в глуши, любили и понимали толк в этом деле. Здесь, в почти не заселенных древних лесах севера, не устраивали из охоты пышных забав. Зверя терпеливо скрадывали, чтобы потом положить одной стрелой или ударом копья.
Роберт помнил другие охоты, больше походившие на увеселительные прогулки, чуть приправленные терпким вкусом опасности и звериной крови. Одна из таких охот чуть не закончилась для него смертью. Посланное каким-то недоумком копье, пробило плащ и прошло между боком юного Роберта и отставленной в сторону рукой. В руке он сжимал широкий охотничий меч. Только что на него выскочил из зарослей молодой кабан. Окажись это матерый секач, Роберт уже тогда, умеющий трезво оценивать свои силы, уступил бы дорогу. Но тут добыча была как раз по нему.
Выскочившие на поляну вслед за кабаном загонщики, потом божились, что копье вы-летело прямо из кустов. Наверное, охотник сам хотел завалить зверя, не уступая добычу юн-цу, но промахнулся и скрылся от позора.
Повзрослев, Роберт не раз задавался вопросом: так ли уж случаен был тот бросок ко-пья?
До замка добрались благополучно. Хмурые усталые лица людей светлели, по мере того как распространялась весть о празднике. Улыбающаяся, рослая Адельберга не успевала от-давать приказания. Ватага добровольных помощников сбилась с ног, а Роберт опять поймал себя на мысли, что вот она — жизнь, мимо которой он, сколько себя помнил, мчался на тур-ниры и сражения.
Глава 2
Выехали затемно. На том настоял Роберт. Чем меньше глаз увидит маленький отряд, в полном вооружении выходящий за ворота, тем спокойнее будет Бенедикту, да и им тоже.
Железный Хаген, несмотря на бурно проведенную ночь, был бодр. Обитательницы Критьена от шестнадцати до сорока с первого дня отличали беловолосого гиганта. Вчера же ему просто не давали проходу, и он не кочевряжился. Соль надолго задержался у cтoлa, с одинаковой серьезностью отнесясь к вину, закуске и вниманию пухленькой вдовушки по-мощницы Адельберги, с ней и сгинул в темную теплую ночь. Вон носом клюет. Где провел ночь Гарет, Роберт не дознавался, но что не в холодной холостяцкой постели — мог поспо-рить. С Лерном они были вместе, пока тот не пошел проследить, как устроили осоловевшего от еды и вина Дени, да так и пропал.
Когда, валившаяся с ног, Адель покинула застолье, бывший уже изрядно навеселе Бе-дедикт, вдруг заговорил околичностями, начав с похвалы своей жене: какая она хозяйка, да из какой семьи. Все стало ясно, когда барон, как бы между прочим, помянул ее сестру такую же красивую и хозяйственную, главное, совсем недавно овдовевшую, что, впрочем, не ме-шало ей твердой рукой держать бразды правления у себя в баронстве.
Кончилось тем, что Роберт расхохотался. Бенедикт сначала обиделся, потом смутился, а потом присоединился. На том, щекотливый разговор, затеянный бароном исключительно из лучших поѓбуждений, и закончился.
Изрядно выпивший Роберт, поднялся к себе. В дверь следом за ним проскользнула, приодетая по случаю праздника в новый корсаж и чистую коричневую юбку, краснощекая Нида. Роберт видел, как дрожали ее руки, когда она стаскивала с него сапоги. Шнуровка корсажа безнадежно запуталась. Девушка теребила ее, норовя порвать. Это возбуждение по-маленьку передалось ему.
— Иди сюда.
Девушка шагнула ближе. Не торопясь, гася накатывающее возбуждение, Роберт распу-тал шнуровку, распахнул корсаж и рывком через голову стянул с девушки рубаху. Дальше тоже не торопился. Куда было спешишь? Ладонь сама нашла налитую тяжелую грудь.
Эта дворовая девчонка так искренне тянулась к нему, ничего не требуя, ничего не вы-гадывая, что прежде чем совершить простое мужское дело, он долго ласкал ее грудь, и вы-пуклый мягкий живот.
Ночью сквозь сон он несколько раз слышал шепот, и всхлипы.
Утром девушка выскользнула из комнаты, когда Роберт только просыпался. Легко скрипнула дверь, по ступеням вниз простучали деревянные башмаки.
Когда сборы были закончены, и все, включая сонного Дени, забрались в седла, из по-варни, кутаясь в теплый платок, вышла Нида. В руках у девушки белел узелок. Она протяну-ла его Роберту, глядя такими влюбленными глазами, что тот не стал отказываться.
— Там пироги в дорогу и камешек с руной. От бабки достался. Я заговор ночью чи-тала.
— Какой? — невольно насторожился рыцарь.
— От сглаза, от болезни, от смерти. Вы его не выбрасывайте, вон хоть в сумку положите. Он много места не займет.
На глаза девушки, навернулись слезы. Роберт опустил руку ей на голову, провел по во-лосам и развернул коня к воротам.
* * *
На опушке пришлось остановиться. Что там впереди мешал расѓсмотреть слоистый ту-ман. Лошадь Хагена стала похожа на белый дреки в косматых седых волнах. Роберт шепо-том предупредил норманна, не уходить далеко. Тот услышал, мотнул головой и двинулся туда, где в тумане угадывались ветви огромного дуба. Тишину нарушали только по-фыркиванье коней, да негромкий шелест кольчуг. На металле мелкими каплями собиралась влага.
В третье утро похода, они наконец пересекли границу вольных аллодов и вышли к ничьей земле, узкой полосой, тянущейся аж до побережья. Слева и справа от нее можно бы-ло встретить человеческие поселения. Сама она из-за скудной каменистой почвы, почти сплошных оврагов, и дурной славы пустовала.
