Зигальга

— Просто... она сказала, чтобы я шла сама своей дорогой, и чтобы ты не помогал мне, а наоборот шёл к ним.

— Терлина не может смириться, что я ушел из Рулуюнии.

— И это ты из-за неё всегда такой грустный? — я шла по тропе и, пожалуй, чересчур внимательно рассматривала свои ботинки.

Это было слишком открыто и рискованно, но уж лучше всё выяснить сразу, чем потом напрасно мучиться.

— Дд-Делия! — Он поймал меня за рюкзак как раз вовремя, и я повисла над мшистыми камнями, как игрушечный паучок на резинке. — О чем ты только думаешь! Будь внимательней. Пожалуйста! — Иллай с досадой цыкнул языком и нахмурился.

Действительно. О чём я только думала, задавая такие вопросы. Было очевидно, что Терлина его подружка, и у меня неприятно заскребло за рёбрами.

Я дёрнула плечами, освобождаясь из его рук и, не очень вежливо процедив сквозь зубы: "Спасибо", пошла вперед, стараясь не смотреть в его сторону.

Оставшуюся часть пути до обеда я предпочла больше ни о чем не спрашивать и идти совсем молча, получше глядя под ноги. Иллая это, судя по всему, устраивало, и он прервал нашу молчанку, только когда появилась Солар.

— Ты сильно задержалась, — уральский рулуюнг потрепал рысь за ухом.

Что она там говорила на счет пары? Я бы сейчас серьёзно с ней побеседовала на предмет обманчивых надежд.

— Нет, совсем нет, мы не ссорились, — он посмотрел на меня удивленно.

Я, вероятно, выглядела так же. Хм, я и забыла, что она может разговаривать не только со мной. Предательница. Могла бы оставить свои наблюдения при себе!

— Давайте обедать, — внезапно скомандовал Иллай и сбросил рюкзак. Казалось, мой хранитель растерялся.

— А, кстати, насчет тех маленьких белых комочков, что ты дал мне в первый день, — спросила я за обедом.

— Да? — он подозрительно хитро рассмеялся.

— Что это?

— Белки и протеины, глюкоза и соли. Очень питательно и в переходах полезно. Не ешь много сразу, — предупредил он, смеясь и протянул мне такую зефирку. — Иначе идти придется с остановками.

Я хихикнула и осторожно попробовала кусочек, было похоже на сладко-соленую противную тянучку.

— Ну как?

— На вкус, как... гадость!

Иллай расхохотался.

— Есть плохо хочешь. Со временем, это кажется даже ничего — весело поделился опытом он.

— И не представляю, как надо оголодать, чтобы есть эти... резиновые... сопли.

Он поперхнулся. И опять рассмеялся.

— Прости, я не хотела, — мы смеялись ещё некоторое время.

Иллай смотрел на меня и улыбался.

— Тебе не о чем беспокоиться, — проговорил он тихо. — Терлина мой друг. И она не злая.

У меня вытянулось лицо, в груди стало горячо, и перехватило дыхание. Я с трудом проглотила кусок.

— Почему ты говоришь мне об этом? Сейчас? — кажется, я снова позорно покраснела.

— Потому что это важно. Чтобы ты это знала.

Он протянул мне воды.

— Ты выглядишь напуганной.

Я пожала плечами, отпив глоток. По моему мнению, я выглядела совершенной идиоткой.

— Бояться их не стоит. Но осторожность соблюдать не помешает.

— А, что, если они меня заберут? К себе?

— Ты же со мной, — сказал он тоном, будто "Ну, ты же в Кремле", или "Ну, ты же со Стейтемом", — А потом, у рулуюнгов действует абсолютная свобода воли. И ты можешь остаться у них только в том случае, если сама этого однозначно пожелаешь. И, в-третьих, не так уж там и плохо, — он подмигнул мне.

— Да ну! Что ж ты сбежал от них? Да так, что красавицы не могут уговорить вернуться?

— Я выбрал тот мир, что позволяет выполнять мои задачи, если можно так сказать, — это было сказано довольно резко, — Проще говоря, для того была веская причина.

— А твои родители?

— Мама живет в Рулуюнии. И она за разумный баланс.

— Что значит...?

— Развитие — в изменении. Совершенство — в бесконечности возможностей и вариантов. Свобода остаётся свободой только тогда, когда она свободна от манипуляций, так она говорит.

Ой, надеюсь, она не имеет к политике никакого отношения. Хотя, какое мне, собственно, дело? Я не собираюсь знакомиться с его предками. Наверное. Он убедился, что я понимаю и продолжил:

— Свобода воли должна признаваться со всех сторон. Но, если рулуюнги признают сохранение порталов, то и внешний мир не должен стремиться их самих и их наследие уничтожить.

— А мне нравится эта идея. Живут себе в своей ракушке, никого не трогают. Их никто не трогает. Совершенная, идеальная утопия. Может, у них и получится.

— Для этого совершенными должны быть они сами. А они всего лишь люди, пусть и другой, более развитой, расы. Всегда есть кто-то, кто делит постель по-своему.

— Ты хочешь сказать, одеяло?

Кажется, он пропустил моё замечание мимо ушей:

— Я за эффективное сотрудничество с учётом взаимных интересов. Всегда можно решить всё мирным путём для общей пользы.

— Я что-то пропустила про внешний мир. С ним-то что не так?

— Внешний мир — это всё, что вокруг. Включая твой. От рулуюнгов стали требовать делиться технологиями и знаниями о Земле, а когда те открывали свои тайны, их убивали, а полученное использовали для разрушения. Потом только знаний стало недостаточно, и они начали отнимать их территории И ресурсы.

— Только это давно завязло в зубах и старо, как все миры вместе взятые...

— Что?

— Чего бы люди ни получали, они используют это для уничтожения. Ты знаешь, как это остановить? Я — нет, — я подняла плечи, — Поэтому и говорю, пусть закрывают порталы и живут спокойно.

— Но, как же Земля?

— А что с ней?

— Если закрыть порталы, то будет, как если бы голова ничего не знала о том, что делает коленка.

— Если я правильно понимаю, этим не голова управляет, а спинной мозг, — хмыкнула я.

— Голова решает — что, а спинной мозг — как.

— Ерунда. Тебе не кажется, что мы упускаем главное?

— Что же именно?

— За рассуждениями о голове с коленками, мы не спросили, почему везде и всегда разыгрывается один и тот же сценарий? Сколько цивилизаций погибло по той же самой причине? В ужасной, бесчеловечной истории мира, из которого я пришла, никто не сделал тот самый вывод, и конец очевиден.

К примеру, знаешь ли ты, что у нас история любых цивилизаций измеряется историями войн или военных противостояний. Всё остальное, так, побочное развитие. Технологии тоже двигает война. Кругом — война, война. Даже в мирных странах идёт война информационная, за человеческое мнение, внимание и время. Это так легко, у нас ещё не выработался механизм, позволяющий сомневаться в том, что нам показывают по телевизору и что показывает лично тебе я-дзен, и люди беспрекословно принимают за истину то, что им показали в сомнительной нарезке разрозненных, а зачастую и вовсе сфальсифицированных кадров в новостях, — Иллай смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — У нас оболванивают целые очень уважающие себя страны, да что там, весь мир в угоду дергающим за ниточки державам, не подчиняющимся никаким известным законам. Все всем лгут, манипулируют и подавляют волю. Почему Земля это допускает? Почему со всеми одно и то же?

— Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать? — хмуро качнул головой хранитель.

— Я хочу сказать, что в свое время, все просвещённые цивилизации пали от варваров, которых они даже в расчет не принимали, относились к ним, как к малым детям с деревянными мечами. А те приходили, выжигали все подчистую и грабили. Просвещённые же смотрели и толерантно позволяли с собой это делать. Они сами это позволяли! Они просто стояли и смотрели, как их уничтожают. Не верили просто, что такое возможно! Сейчас же у нас всё немного иначе. Хотя... В общем, чем продвинутей цивилизация, тем вероятнее она обречена.

Что же я, в самом деле, хочу сказать? Что недостаточно быть гуманным. Нужно уметь беречь то, чего достигли предки. И исцеление нужно всей Земле целиком, а не одному отдельному народу или миру. Фух, — выдохлась я наконец и тряхнула головой. Потом ещё раз, — Как меня торкнуло.

— Правильно ли я тебя понял, ты за то, чтобы закрыть проходы между мирами?

— И да, и нет. Если закрыть, проблема не решится, и каждый из миров погибнет изнутри по очереди по озвученным выше причинам, — проговорила я куда спокойнее, — Если оставить открытыми, то они разрушат друг друга. Бесполезно лечить отдельные коленки. Я за то, чтобы лечить всю систему разом!

— И как?

— Понятия не имею, — пожала плечами. — Я совсем не знаю вашего мира. А в нашем, политика и мир — это отдельные люди и их совесть.

— Отлично. Не слишком много толку, — Иллай ехидно усмехнулся. Кажется, он был разочарован.

— Ой, а ты что, думал, что у меня есть готовый рецепт? Боюсь, его не существует. Мне просто нужно было высказаться. Не бери в голову, — я махнула рукой.

— Ты говорила так уверенно и правильно. И...

— И ничего, — мне сделалось совсем грустно, и я поджала губу. — Но мы найдем. Надо искать.

Я видела, как его взгляд вспыхнул.

— Тебе не кажется, что мы заболтались?

— Я же обещал тебе весь день, — как-то странно произнес слишком симпатичный наполовину хранитель, наполовину рулуюнг.

— Да брось, слушать мою болтовню? Я могу умничать часами, даже меня саму это порядком утомляет. Не понимаю, как это выдержал ты! — я засмеялась, прекрасно сейчас понимая, что пытаюсь заболтать, прежде всего, себя саму, лишь бы не оставаться наедине со своими неуместными мыслями.

— Я бы с радостью выдержал и больше, Уж поверь, — тихо произнес Иллай, — Но ты права. Нам следует поторопиться.

Мы быстро допили уже остывший чай и двинулись дальше.

Утреннее напряжение совсем испарилось. К тому же Солар разговаривала с нами по очереди, взяв на себя роль коммуникатора.

— Не смей болтать про вчерашнее, мохнушка! — яростно шептала я ей.

" Ещё вчера всё рассказала. Разве это секрет"?

— Я тебя задушу! Драная ты кошка! — прошипела сквозь зубы.

— Солар сказала, что ты только что назвала её драной кошкой, — Иллай явно веселился.

— Наглая ложь! Посмотри на меня и на неё. Ну и кто из нас мог бы такое сказать? Мы в разных весовых категориях, так что, учитывая мою ловкость, я бы не рискнула, — засмеялась и громко мысленно произнесла "Ябеда!".

Иллай подошел ко мне совсем близко и тихо сказал:

— Вобще-то, ты первый человек, кому она позволяет с собой подобное. Это о чем-то да говорит.

"Я все слышу".

— Она всё слышит, — сказали мы хором. И хором же засмеялись. Так много я смеялась разве только с Анной. С ним было легко, спокойно и абсолютно точно надёжно.

Вся вторая половина дня была просто прекрасной. Мы спокойно шли, приятно болтая, вдоль подножия Зигальги по светлому лесу. Было на удивление тепло и совсем не сыро. Влажность после ночного дождя выветрило ещё утром вместе с моим недавним помешательством, чему я была очень даже рада. Решив, что это был просто метеозависимый сбой, спровоцированный выбросом адреналина, я совсем успокоилась и теперь чувствовала себя в компании Иллая гораздо лучше.

Мы остановились на небольшой привал на открытом месте, немного поднявшись вверх по склону. Иллай вдруг кивнул мне и сказал:

— На тебе бабочка!

Глава 5

Я проследила его движение взглядом. На плече у меня сидел крупный светло-желтый махаон. Бабочка медленно раскладывала и складывала бледные крылья, как лютик-переросток на утреннем ветру. Я посмотрела на Иллая, боясь пошевелиться, и шёпотом осторожно сказала:

— На тебе тоже! — на рукаве его куртки затаилась маленькая голубянка.

— Бабочки... Опять, — улыбаясь, сказал он, — Это хорошо, — взмахнул, и та взлетела крошечной синей вспышкой. — Мы остановимся здесь.

— Но мы должны придти к восточному краю, ты сам сказал.

— Ну, во-первых, мы почти у восточного края, день пролетел незаметно, я согласен. А во-вторых, бабочки — верный признак портала. Он откроется утром.

— Но почему бабочки?

— Они видят его, как пятно света и слетаются к нему, — юноша пожал плачами.

Я огляделась. Мы были на небольшом открытом каменистом пригорке, чуть выше верхушек нижнего леса. Далеко на юге горбатым оранжевым островом в игольчатом море виднелся Иремель. Клонящееся к западу солнце, уверенно раскрашивало его, как ослепительный маяк.

Я залюбовалась видом, вдыхая запах раннего вечера. Интересно. Каждое из мест, здесь на Урале для меня обладало своим настроением. У Куперли — романтический восторг, в Каповой пещере почтение и странную связь, на Иремеле — озорство, здесь же я ощущала необыкновенную собранность и готовность. Вот только к чему? Обещая себе рассмотреть эту мысль поподробнее, я повернулась помочь Иллаю разбить лагерь.

Пригорок здесь упирался тыльной стороной в скалистый склон горы, образующий почти отвесную стену. А с запада был прикрыт небольшим, покрытым лишайниками, как кит, валуном. Как раз удобным, чтобы устроиться у него на ночлег.

— Ты помнишь, сегодня моя очередь дежурить? — я была за справедливость в походе. Взаимная поддержка и уважение всегда сулили успех всему предприятию. — К тому же, в моих интересах, чтобы ты был в состоянии меня защитить!

Иллай засмеялся.

— Хорошо, коротышка. Я посплю сегодня, — он смотрел в мои глаза улыбаясь, — Но только пару часов, — он погрозил мне указательным пальцем.

Какого же цвета его глаза? Зелёные? Серо-карие? Солнце светило ему прямо в лицо, и косая тень от ресниц ложилась на щёки так, что невозможно было разобрать. Может быть всё-таки каре-зелёные? Почему-то это было очень важным, рассмотреть. Чтобы запомнить... Тёмные, невероятные глаза. Я резко, со вздохом, провела ладонью в воздухе перед собой, прогоняя мысль и одновременно заставляя себя сдвинуться с места.

Мы разбили лагерь между камней. Здесь как раз было достаточно места, чтобы разместиться нам с Иллаем и Солар, и развести огонь. С востока росли невысокие разлапистые сосёнки. Так мы оказались защищены от ветра почти со всех сторон. Камни хорошо отражали свет и тепло. Пожалуй, это был самый уютный ночлег за все путешествие, считая от дома.

— Где ты живешь? — спросила, устраиваясь поудобней с чашкой травяного чая.

Хранитель недоумённо взглянул на меня.

— Здесь. Везде. И всегда, — он растерянно улыбнулся.

— Имеешь в виду, что ты в разном времени бываешь? И что ты болтаешься по этому лесу без конца?

— Ну, вообще-то, да.

— А я совсем не об этом. Где твой дом?

— Мой дом? Ты имеешь в виду, место, куда бы я хотел возвращаться?

— Ну да, место, где твоё сердце, твоя территория безмятежности, где оно?

Иллай пожал плечами.

— Я не думаю сейчас об этом, — он коротко взглянул поверх моей головы, и повернулся в сторону так, что я могла видеть его профиль и гуляющие желваки под смуглой кожей, — Я просто делаю свою работу и решаю свои задачи, — он сморщил нос, словно я больно ущипнула его.

Вечно меня тянет за язык.

— И ты вот так постоянно ночуешь в лесу, под открытым небом, — сейчас я отчаянно пыталась обратить все в шутку, — Без душа и ванной, я не говорю уже о других очень нужных благах цивилизации, — и выразительно повращала глазами.