Лепила-2

Я отошел от открытого окна. Сверху, с высоты третьего этажа кладбище было видно, как на ладони. Я не стал дожидаться момента, когда блестящие цинковые гробы опустят в длинную свежевыкопанную могилу, и только вздрогнул, когда на середине коридора по ушам ударил залп из автоматов.

Посмотрев больных, и, с радостью отметив, что у ребенка с кишечной инфекцией начало восстанавливаться сознание — он уже, хоть и вяло, начал отвечать на вопросы, я решил перекусить, но в тот же момент меня вызвали в приемный покой. "Сердечный приступ. Дышит сам", — так коротко обрисовал мне ситуацию. Ну, хоть на том, спасибо. Тем не менее, тревожный чемоданчик, я, наученный горьким опытом, захватил. Сердечный приступ был у одного из тех самых ветеранов, что стояли на кладбище. Посеревшее его лицо было покрыто крупными каплями пота, но не того трудового, который, ест глаза, горячий и соленый. Тот, кто видел хоть раз наш, "шоковый" пот, никогда его не забудет. Он холодный и какой-то вязкий. Крупными каплями выступает он на лице и дрожит там, будто это сама жизнь раздумывает: уйти ли ей из этого тела, или ещё погодить? Бывает и так, и так, в любом случае — смерти ли, или благополучного исхода, пот этот мгновенно пропадает, без лечения же — снова и снова выступает на прохладном лбу, сколько ты не вытирай его полотенцем

-Сидорович, Иван Васильевич, 1924 года рождения — прочитала в потрепанном паспорте фельдшер "Скорой помощи".— Ему там, возле кладбища, плохо стало, а мы же там дежурили, как раз на такой вот случай, так возиться с системой не стали, уже через минуту сюда доставили.

Я кивнул, одновременно расстегивая старый пиджак со звякнувшими медалями. Боевых там была, насколько я успел заметить, только одна — "За отвагу", остальные — юбилейные. Грудь под теплой фланелевой рубашкой вздымалась медленно и тяжко.

— Боль есть? — я приложил руку к грудине старика. — Вот здесь?

Он медленно кивнул, глаза его оставались закрытыми.

— Катетер — в вену, полмиллилитра морфина в разведении...Стоп! Артериальное давление у него какое? — обратился я к сестре, которая (похвально!) уже качала резиновую грушу.

-90 на 50.

-Тогда сперва — преднизолон, 60 мг., потом морфин.

-Он у нас датский, по 25 миллиграмм в ампуле.

Я уже с уважением присмотрелся к сестре. Вообще-то, достаточно редко, кто из медсестер обращает внимание врача еще до инъекции, в какой дозировке имеется тот или иной препарат, а уж то, что фирма "Никомед" — датская, мне медсестра впервые сказала. Значит, имеется определенная любознательность, что немаловажно.

— Хорошо, введите 75, и поставьте ему..., ну хоть физраствор, давайте к нам, ЭКГ там снимем.

На оперативно снятой кардиограмме были сплошные кошки — измененные комплексы с характерной выпуклостью, верный признак инфаркта, если, конечно, он не перенес его раньше, и это — не признак хронической аневризмы сердца.

— Раньше инфаркта не было? Ну, или, хотя бы таких сильных болей? — спросил я.

-Нет, — слабым голосом отозвался ветеран.

Его уже раздели, и положили на кровать, немного приподняв голову. В носовые катетеры подавался кислород, который монотонно "бормотал" в банке увлажнителя.

Значит, не аневризма. Теперь бы ему тромболизис сделать, самое время, "золотой час" еще не прошел. Лишь бы противопоказаний не было.

— У меня опухоль средостения, я два года на химиотерапию езжу, — словно прочитав мои мысли, тихо проговорил старик.

Блин! Нельзя ему тромболизис, прямое противопоказание. Будь что попроще, из относительных, я бы рискнул, несмотря на возраст, а тут ничего не поделаешь, придется лечить, чем есть.

— Боль еще есть, хоть какая нибудь?

— Уже нет, несколько окрепшим голосом ответил больной. — Спасибо.

Здорово, конечно, помогал монитор. Вроде, и не Бог весть что, всего-то, несколько параметров он показывает, а насколько проще работать стало. К хорошему привыкаешь быстро, и я теперь с трудом мог представить, как., буквально, несколько лет назад, мы работали без этих замечательных приборов. Наш прошлый опыт наблюдения за больными, я бы сравнил, разве что, с вождением автомобиля в полной темноте, когда свет фар включается раз в полчаса, а то и в час — как медсестра давление измерит. Правда, когда я привел подобную аналогию моему другу, детскому анестезиологу, тот скептически поморщился:

— Ну, а теперь, как часто монитор у тебя то же давление измеряет?

— Да, хотя бы, раз в 5 минут.

— А ты пробовал раз в 5 минут при езде ночью глаза открывать? Инвазивным способом давление надо мерить, чтобы постоянный параметр шел.

Ладно, мы не снобы, спасибо Господу хоть за маленькие радости...

К ночи дедушке стало лучше, я зашел к нему, спросил его о чем-то, а потом мы разговорились. Он говорил неторопливо, и словно всматривался в те, уже мало кому знакомые годы...

— ...Медаль у меня одна, "За отвагу", за тот самый последний бой. Ничего я в нем геройского не совершил, шел в атаку. Как все, с винтовкой наперевес, "Ура!" кричал. Немцы по нам из пулеметов садили, мне в ногу и попало, коленный сустав раздробило. Вся моя война месяц ровно и была: в июле нас освободили, километров 30 отсюда наша деревня стояла, сейчас нет ее, вымерла вся. Меня, как 20-тилетнего сразу и призвали, в ту самую часть, что нас и освободила — потери большие были... Форму дали, винтовку. Знаки различия до полковника объяснили, дальше, сказали, не надо вам. Лекцию еще прочитали, о зверствах оккупантов, только мне ее читать не надо было, я сам, вместе со всей деревней под пулеметами стоял, когда нас всех каратели расстрелять хотели.Петька -Дундук чужих людей с оружием тогда за околицей увидал, и быстрей доложил. Немцы нагрянули и власовцы, всех на поляну согнали и пулеметы наставили. Они тогда к карательным операциям готовились, вот и решили на нашей деревне тренировку устроить. Староста нас тогда всех спас, сказал, что за всех, кто из его деревни, он поручится, ну, а всех, кого он за своих не признает, пусть, мол, немцы, как партизан, расстреливают. Никого не сдал, всех признал за "своих", даже одного чужого, хоть и не знал его вовсе. А вот в соседнее село не доехал, не успел, там немцы всех и постреляли, вместе с детьми малыми. И не эсэсовцы совсем, простая часть армейская. Как наши пришли, старосту сразу и посадили на десять лет, как пособника. Он и не оправдывался, да и не заступался за него никто, боялись, а, может, и были грехи у него, у Алексей Федотыча, Бог ему судья. Нас-то он жалел, свои все же, а на стороне где — кто знает. На войне, доктор мой милый, так все перемешано, что и не поймешь, где подлость кончается, а доблесть начинается, и наоборот, аккурат также.

Да-а-а....Так я в госпитале и остался, комиссовали меня, как непригодного к строевой, с тех пор с палкой и хожу. А сверстники мои, что со мной призвали, никто не вернулся. Сегодня вон, семерых хоронили, может, и они там лежат, Васька да Петр Селибакины, близнята, Андрей Хоменко. Наступление как раз туда пошло, где могилу-то нашли — на Торфяники, Белый Бор, Млыново и дальше. Ванька Петровский, дружок мой самолучший, он — то здесь лежит...., он неожиданно помрачнел, затем, после паузы продолжил:

— Этих-то, хоть закопали по-людски, и то эта сука фашистская, губы кривила.

-Что? — недоуменно спросил я.

— Гад этот недобитый, с переводчиком стоял, ну, а мы там со своими как раз обсуждали, как мы дружков его кончали — гляжу, а он ведь понимает нас, и без перевода всякого.

-Ну, ясное дело, вряд ли он думал, что вы им восхищаетесь, — пожал я плечами

-Э-э, нет, я точно видел: как кто из нас, что-то особенно злое скажет, у него аж желваки по щекам бегают, совпадение, думаешь? Знает он русский, в плену, может, был, а сейчас признаваться не хочет.

-Да ладно, не волнуйтесь вы так, вон у вас даже экстрасистолы пошли.. Лена, давай лидокаин быстрее! — крикнул я Ленке Сорокиной, медсестре, в общем-то неплохой, но любящей постонать о том, что "ноги не держат" и "да сколько ж так можно...". На экране плясали внеочередные сокращения , именуемые экстрасистолами, на любой вкус — и желудочковые, и наджелудочковые, и парные — словом, было недалеко до того момента, когда вся эта свистопляска трансформируется в мерцание желудочков. Лидокаин, введенный внутривенно, действие оказал, но ближе к полуночи появилась другая проблема — развилась выраженная блокада проводящих путей — сердце, вместо нормального ритма с частотой 60-80 в одну минуту, ладно, я бы согласился и на 50, выдавало сокращения не чаще 35 -36 ударов.

Ввели атропин, но, скорее, чтобы проверить эффективность его действия. Действие было, и отчетливое, вот только атропин я вводить не люблю. Лучше было бы, конечно, поставить деду искусственный водитель ритма — специальный приборчик, позволяющий, через введенный в верхнюю полую вену катетер, навязывать необходимый ритм. Эх, "зъисть -то он зъисть, да кто ж ему дасть"... Мне, например, подобный аппаратик, так в больницу и не купили, сославшись на то, что " у вас есть аппарат , позволяющий осуществлять навязывание ритма чрескожным путем.." Тоже верно, есть у нас такой аппарат. И не какой нибудь там— из самих Соединенных Штатов, и не старый— 2008 года выпуска. Беда лишь в том, что при его применении в качестве электрокардиостимулятора он быстрехонько превращается в орудие пытки, которому обзавидовалась бы вся испанская инквизиция. Объясню, в чем тут дело: когда мы стимулируем сердце через катетер, введенный в полую вену, сила тока необходима минимальная, и человек неприятных ощущений практически не испытывает, когда же мы пытаемся навязать ему ритм путем подачи тока через наклеенные на грудь электроды — нам нужно преодолеть значительно большее расстояние в виде толстой грудной клетки. При этом нам приходится подавать ток значительно большей силы, так, что у человека, в прямом смысле слова мышцы " выворачивает". Может, кому и можно навязать ритм подобным методом, но в нашем отделении подобные попытки неизменно заканчивались одни и тем же — больной с воем срывает с себя электроды, выражаясь в адрес врачей отнюдь не высоким слогом. Доходило и до потери сознания от боли. Так что в качестве средства для похудания, по типу всяких там поясов-массажеров аппарат этот использовать можно ( если верить журналу "Плейбой" именно от врачей реаниматологов наши более удачливые коллеги косметологи идею и слямзили) а вот для кардиостимуляции — ну, разве что, если у больного глубокая кома. Я эту кому могу, конечно искусственную, устроить, но только не при инфаркте. Так что остается лишь вводить атропин, при слишком уж выраженной брадикардии, вот только ... Слыхали ли вы выражение "белены объелся"? У гордых англичан другое выражение в ходу: " красный, как морковка, сухой, как кость, бешеный, как заяц". Общее у этих двух выражений одно — это про отравление атропином. При его передозировке очень даже запросто развивается психоз куда как почище алкогольного. Так что я приказал вводить атропин только если больной начнет "моргать". "Моргать" — это от фамилии Морганьи. Был там еще Адамс , и Стокс каким -то делом к ним припутался, так вот и зовется синдром этот Морганьи-Адамса-Стокса, но сленговое выражение "моргать" очень точно выражает его суть — когда редкие сокращения сердца перестают доносить до мозга достаточное количество крови, человек начинает в самом деле моргать точно гаснущая свеча — на секунду-другую теряя сознание, а потом вновь приходя в себя. И, в один из таких приступов, он может и не прийти в себя...

"Моргать" дед начал ближе к двум ночи, причем жутковато — во время потери сознания, тело его начинали сотрясать такие жуткие судороги, что кровать ходила ходуном, а спинка ее, от сумасшедших, неконтролируемых ударов ног, жалобно трещала. К счастью, длились эти приступы действительно, не дольше пары секунд, ветеран быстро приходил в себя и каждый раз тихо извинялся. Так что с неохотой, но пришлось подкалывать ему "эту дурь", как нелицеприятно выразился Серега, лицезря очередного вопящего пациента. Атропин не подвел, сердцебиение у Сидоровича участилось, хватило на два часа, потом, вновь уредилось, снова ввели, без всяких вредных последствий и я начал надеяться, что мимо психоза нас, тьфу-тьфу-тьфу — пронесет. Зря плевал, не пронесло. Уже под утро к нам в отделение, прямо из "приемника" ввалили, другого слова не подберу, длинного тощего дядьку, до ушей измазанного "кофейной гущей". Если вы думаете, что он кофе сильно любил — так это не из той оперы. "Гуща" — признак желудочного кровотечения, скорее всего, из язвы. Иногда, правда, исключения бывают:ко мне вот паренька, помню, привезли, с выпускного. Весь — в "кофейной гуще", естественно, пьяный, бледный, как поганка того же имени. Семеныч говорит — на стол надо. Ну, а я все же спешить не стал, решил порасспрашивать. Про язву в анамнезе ничего, начал тогда я с друзьями его беседовать. Что пили? — спрашиваю. -Шампанское, пиво и.. ну... водку. А закусывали чем? — Шоколадками... Но такие подарки редко бывают, и это — явно не тот случай. Получив анализ в руки я присвистнул: гемоглобин — 42 г/л! Низковатый, и это еще мягко сказано! Собственно, анализ и так нам был " по барабану" — достаточно было глянуть на белое лицо больного, так что к моменту поступления анализа пред мои не слишком-то светлые от ночного бдения, очи, мы и так капали больному кровь его родной второй положительной группы. Мы с Гошей стояли у постели больного — надо было сделать эндоскопию , чтобы выяснить , продолжается ли кровотечение Ветеран Сидорович внимательно наблюдал за нами со своей кровати.

-Нет у нас столько крови, сколько нужно — сказал я хирургу.

— Да ладно, подвезут — отмахнулся Гоша.

— А успеют ли подвезти? — с сомнением бормотнул я.

-А у меня тоже вторая положительная — как-то неожиданно злобно сказал Сидорович.

— Вам кровь капать не надо, -рассеянно сказал я.

— А взять? — столь же злобно продолжил он.

-И брать мы у вас ничего не будем, отдыхайте,— бросил я, озабоченный предстоящим наркозом — Гоша уже слазил эндоскопом в желудок, и уныло объявил, что кровотечение, хоть и не сильное — продолжается. Значит — на стол. Значит -проблемы с вводным наркозом, да и всю операцию, пожалуй придется за давлением ой как следить...

Вводный наркоз прошел , в общем-то, без особых проблем. Ну, уронил, подумаешь, давление до 80, хоть и по минимуму я калипсола пациенту ввел, — мы быстренько объема дали, и назад все вернули. Однако, время шло, операция затягивалась, больной "сопливил" изо всех мельчайших ранок. Так что всю имеющуюся в запасе кровь я ему перелил, и плазму влил, и прочей сладкой — соленой воды — так что кровь у больного имела вид , прямо скажем, жидковатый. Я, вообще-то, на всякий пожарный , сразу же отправил машину в область, чтобы пополнить запасы эритроцитарной массы, только что же она не едет...

— Михайловна, сходите вы, пожалуйста, в реанимацию, поинтересуйтесь там, какие виды на урожай, в смысле, что там с кровью, когда она будет-то, — обратился с просьбой я к хирургической санитарке, мирно посапывающей на маленьком стульчике в углу операционной. Та, покряхтывая, неспешно поднялась и вальяжно поплыла за двери. Отсутствовала она пару минут, но возвращение ее разительно отличалось от ухода: с ошалелыми глазами она пулей влетела в операционную, уже на ходу голося: