Волчий берег

— Что? — Тут же подходит Ярый.

Всеволод прищурился, вспоминая.

— Девчонки, сёстры, которых я привёл в эту гостиницу. Гордей, ты сюда приходил в ночь перед отъездом. Во время, когда тебе было плохо, в то самое время, когда у своей души ищут утешения. И сейчас пришёл. Шух мне ещё в лесу говорил — путь у одной из них. Такой, что даже по петле прошла. Путь её ведёт. И просил приглядеть. А я, дурень, всё хотел свалить на Шухова друга, чтобы самому не морочиться, времени не тратить.

Он недовольно покачал головой.

— Как я не подумал? И ты тогда пришёл и стоял здесь, с места не двигаясь, в стену смотрел. Там две сестры — человек и рысь.

— Рысь? — Гордей словно очнулся, услышав только конец речи. Повторил мечтательно. — Рысь...

— Рысь, — хмыкнул Ярый. — Повезло! А это точно она?

Оба уставились на Всеволода, будто тот всё на свете знает. Впрочем, сам виноват, нечего было себя изначально умником ставить. Это случилось несколько лет назад. Было Всеволоду двадцать, когда он заслужил звание альфы и познакомился с будущим Вожаком и его другом. Подростки... Как альфа, он относился к ним именно так — как к подросткам, что жизни толком не видели. Каким образом вышло, что они сдружились и теперь всегда были вместе? Всеволод не мог объяснить. По привычке вёл себя как старший и опытный, но... его друг вскоре женится, а сам Всеволод до сих пор бессемейный. Его друг два месяца, как полноценный Вожак, будущий князь Тамракских земель, а он всё так же его альфа. Да и Ярый не отстаёт — из тонкого мальчишки стал одним из самых сильных воинов, догнав самого Всеволода.

Те подростки давно выросли.

Всеволод тряхнул головой. Ненужные это мысли сейчас, Вожак, хоть вопроса и не задавал, ждёт ответа.

— Не знаю, она или нет. Но проверим? Схожу, поинтересуюсь, куда сёстры устроились, и навестим. Всё лучше, чем кругами ходить да неизвестно чего искать.

Дождавшись согласного кивка Гордея, Всеволод отправился в таверну. Вернулся спустя несколько минут с поникшей головой.

— Ну? — Первым спросил Ярый.

— Они уехали.

— Что?!

— Уехали нас следующий же день с обозом до Вишнянок на человеческих землях. А оттуда... бог знает, куда делись.

— Ты же говорил... — Ярый запнулся, так как не вспомнил, что тот говорил.

— Кто же знал, что они дальше поедут! Мы два дня по лесу шли — они ни словом не обмолвились. Наоборот, вот приедем, мечтали, вот устроимся, вот в баню, наконец-то, сходим.

— Ничего. Утром поедем в Вишнянки. — Гордей в который раз оглянулся на таверну. — Может, они там остались.

— Вот что зато мне дали. Оставили сёстры. — Всеволод вынул из кармана кусок верёвки. — Хозяин не помнит точно, кто из двух, но помогали ему, подвязали куст во дворе. Этим.

Гордей взял верёвку и поднёс к носу. Сделал медленный, глубокий вдох.

А потом словно сложился пополам. Ярый напряг мышцы, вглядываясь в темноту, но тут же понял, что это не нападение. Просто Вожак слегка потерял контроль. Теперь он сидел на земле, уронив голову и качаясь, как пьяный.

— Рысь... — Слышался еле различимый шёпот. — Это рысь.

— Ну, хоть точно узнали. — Ярый расслабился, сунул кинжалы обратно в ножны. — Пошли, что ли? Чего на голой земле сидеть.

Гордей молча поднялся, размял плечи и вздохнул. Всеволод развернулся и пошёл по дороге первым.

— Всеволод. Какая она? — Спросил Гордей чуть погодя. Вокруг было уже темно, даже волчий взгляд видел не так ясно, как днём. Однако жажду в глазах друга Всеволод прекрасно разглядел. Пожал плечами.

— Рысь как рысь. Я ничего... такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.

— Хороший знак, — похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.

— В общем, обычная, — повторил Всеволод. — Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только... маленькая ещё.

* * *

Оборотня ловили три дня — и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно — никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.

Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались — в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.

Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощника с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть, словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.

Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила:

— Ожега, а ну иди и скажи этому бирюку, что если он не станет нам помогать сей же час, я его из дома выгоню! Так и скажи. Иш, болеет он, а я тут вкалываю, семь потов сходит! Иди!

Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.

Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно прибила, если б увидела. Той самой колотушкой, что половики бьёт.

— Чего там вопли во дворе? — деловито спрашивает Фадей, покачиваясь на стуле. — Кричали вроде?

— Ага, кричали. Хозяйка велела вам немедленно идти помогать.

— Мне?

— Вам!

За ним на стене висело зеркало. Да уж, смешно я выгляжу — старое голубое платье, рукава по локоть закатаны, косынка повязана криво, но чтобы поправить, придётся волосы распускать, а это умываться, расчесываться... сейчас с последним половиком разберёмся, перерыв сделаю и займусь.

— Ну чего бы ей не оставить меня в покое. — Морщиться хозяин. — Я же болен.

— Знаете что! Сами разбирайтесь. Мне велели вам передать, чтобы бы вы немедленно шли помогать, иначе хозяйка вас из дому погонит! Слово в слово! Я передала!

Фадей слегка отклонился, смотрит с удивлением. Кажется, я слегка повысила голос. Или не слегка.

— Ну ладно, ладно, чего ты... Схожу.

Он встал, неуверенно шагая в сторону двери, что на улицу ведёт. Наверно, хочет по улице обойти, чтобы все соседи видели, как бедного калеку жена работать заставляет.

Открыл дверь и робко взглянул на меня.

— Идти?

— Да! Немедленно идите и помогайте! Иначе я не знаю, что хозяйка с вами сделает! Я тоже сейчас буду, только магазин запру, всё равно в такую жару никто не придёт. А придут — крикнут во двор. Ну? Идите!

Фадей вздрогнул и обречённо шагнул на улицу, весь поникший и сутулый, но в дверях с кем-то столкнулся.

Не хочет идти, любой возможность отлынивать от работы пользуется! Какой упрямый! Вернее, вот лентяй! Ну я ему сейчас всё скажу!

— Извините.

Голос мужской. Я отчего-то сглотнула и промолчала.

Так, кажется, у нас покупатели. Фадей посторонился и вышел, бочком-бочком отправился помогать-таки жене.

Покупателей было двое. Они вошли медленно, настороженно, неслышно ступая. Странно как одеты — кожаные жилеты поверх рубах с коротким рукавом, такие же кожаные штаны, толстые ботинки. Кинжалы за поясами, как у разбойников каких-то. Внешне друг на друга похожи, черноглазые и черноволосые. Только тот, что впереди, вдруг принялся так мило улыбаться, что я даже оглянулась — что тут такого чудного в нашем магазинчике?

Чёрт, нельзя же так неожиданно заявляться! От страха аж сердце зашлось. Парни при параде, хотя и с дороги. И защититься могут, раз с оружием ходить не боятся.

А я как... как после уборки. И чего им было не прийти двумя минутами позже? Я бы уже магазин закрыла и во двор ушла, так что на зов вышел бы кто-то другой.

Раньше я их не видела. Проездом, что ли? Стоят, молчат, этот, впереди, улыбается всё шире, счастье такое на лице написано, будто на небеса попал. Белки глаз на загорелом лице так и сверкают.

Потом он... вздохнул. Так, будто до этого вовсе не дышал.

Я снова сглотнула. Что-то нервы расшалились.

Что за покупатели странные? И покупатели ли вообще?

— Ну? — Не сдержалась я. — Чего надо?

— Ты смотри-ка. И правда, дикая, злая, темпераментная р... — заговорил второй, тот, что дальше стоял.

— А ну тихо! — Его толкнул ещё один парень, зашедший с улицы. Что-то его лицо какое-то...

— Здравствуй, Ожега.

— Всеволод?!

Бритый и стриженый. Ну точно он! Да уж, если бы не голос, я бы ни за что не узнала — совсем другое лицо. Был мужчина в летах — стал молодой симпатичный парень. На такого глянешь и понятно становится, с чего сестра в него влюбляться вздумала.

— Да, я. А это друзья мои — Ярый и Гордей.

Гордей, значит. Глаза невольно вернулись к первому. Почему он как идиот улыбается? Почему почти не дышит? Больной, может?

— Далеко вы, девчонки, забрались. — Всеволод отодвинул Ярого и прошёл вперёд, оглядывая магазинчик. В деревянном помещении все стены были увешаны полками, на которых лежит разная всячина.

— А что, нельзя?

— Да не ругайся ты, просто сказал. Я думал, вы в Осинах осесть собирались.

— Может и собирались, да передумали. А что?

— Да ничего.

— И чего вы тут делаете?

Подозрительно как-то. Откуда тут Всеволод? Хотя с другой стороны, старые люди говорят, совпадения и похлеще бывают, жизнь, говорят, так складывается, что подобного никакой сказочник не выдумает. Да и преследовать нас... зачем ему? В Осинах бросил себе да пошёл по своим делам, и даже на Малинку не оглянулся.

С мыслей меня сбили слова:

— Разве тут не сдаются комнаты? На заборе объявление. Мы хотим снять жильё.

Голос у Гордея... как-то необычный. Будто я его слышала раньше, и не раз. И рвётся из памяти... впустую, потому что не было этого голоса прежде! Не могла я его слышать!

Но что-то большее в нем. Вопрос или даже... просьба.

Соберись, Ожега! Что ты пугаешься, будто людей впервые увидала? Что тебе мерещится? Голос как голос!

— Я... сейчас хозяйку позову.

— Стой!

Теперь Гордей не попросил, а приказал, да не на ту напали! Я ничего не слышу, ну вот ни слова не слыхала!

Я уже со всех ног бежала во двор, позабыв, что нельзя при покупателях оставлять магазин — вдруг украдут чего и сбегут. С другой стороны — заселением Глаша всегда лично занимается, должна же я ей сообщить о новых постояльцах, которые ждут. Пусть сама с ними разбирается. Только, выходит, они будут тут жить?

Аж передёрнуло от озноба. Будут тут жить, завтракать и обедать, ходить вокруг... и что? Откуда столько внимания обычным постояльцам? Не первый раз у нас останавливаются молодые красивые парни. Не первый раз они мне улыбаются. Ну, поживут немного да уедут, хватит паниковать! Это только оттого, что меня в таком виде несуразном застали, прямо во время уборки. Но кто же знал?

Фадей, оказывается, до места дошёл, однако половик поднимать не спешил, присел на скамейку отдохнуть.

Глаша, стоило ей услышать про постояльцев, как подобрела и бегом в магазин бросилась. Дела после появления оборотня-людоеда шли не очень, так что её даже не смутило, что приехало трое молодых одиноких парней, хотя в обычное время она предпочитала постояльцев взрослых и семейных.

А может, кстати, и эти семейные, кто знает?

Я тряхнула головой. Дурь какая-то в мыслях. Семейные, нет, какое мне дело?

И да, я же Малинке не сказала!

— Среди постояльцев Всеволод, — прошептала ей на ухо, чтобы Фадей не слышал.

Голубые глаза распахнулись широко-широко, в них задрожали облака.

— Да? Почему сразу не сказала?!

Толку было шептать, если она так орёт?

— Не кричи. Не стоит хозяйке об этом знать.

Малинка сникла, но спорить не стала. Глаша очень ревностно следила за репутацией своей гостиницы, пойди о нас дурные слухи — мигом на улице окажемся. А знакомство со странным чужаком приятной наружности сразу перевернут во что-то неприличное.

Мы вдвоём заволокли половик на перекладину, пока Фадей стонал, пялясь на бегающих вокруг кур, и пошли за водой. Вскоре вернулась довольная хозяйка, значит, сговорилась с постояльцами.

— Давайте, этот половик домываем, на просушку его и хватит на сегодня. На днях продолжим. Ты, милый, иди, отдыхай, нечего больную ногу тревожить, а вечером вкусненького тебе приготовлю.

Она улыбнулась Фадею и чуть-чуть покраснела.

Что тут скажешь? Стоило его заставлять что-то делать, если тут же сама передумала и от своего слова отказалась? Кажется, Глаша себе такого мужа и воспитала ленивого! Пусть теперь не жалуется!

Мы с Малинкой доскребли и добили половик, залили его водой, повесили на солнце и пошли умываться. Как раз обедать время пришло, а после обеда Глаша мне велела в магазин идти, а Малинке на кухню.

Хорошо, вход в хозяйские комнаты, одну из которых нам отдали, не там расположены, где постояльцы живут. У них отдельная парадная лестница с половиками и светильниками на стенах, у нас — простая деревянная, зато на посторонних каждый день не натыкаешься.

И вот после обеда сижу я в магазине, скучаю. Народу нет, конечно, я же говорила, по такой жаре никто не придёт, кому охота в душной пыли тащиться за покупками? Вот вечером, по прохладе...

Дверь скрипнула, словно всем моим мыслям назло.

Этот... Гордей который.

Смазливый. Улыбка светится, разворот широких плеч уверенный, поза — словно он король. Ну один в один Огний, когда заявлялся себя показать. Тот разве что не улыбался так, словно последние мозги по дороге растерял.

— Привет.

Ну, я теперь тоже не на пугало похожа, стыдиться нечего.

— И тебе не хворать. За каким товаром пришёл?

После секундной заминки — чёрные глаза недоумённо таращатся — он смеётся.

— Надо же... За каким, спрашиваешь, товаром? А у вас самих себя сватают?

— Чего?

Не поняла я ничего.

— Так, навеяло... вспомнилось, как у вас принято. Когда за невестой сватов посылают, те как раз говорят 'за товаром пришёл'.

— И что?

Он улыбается ещё шире, хотя кажется, куда уж? Опускает ресницы, они у него длинные, чёрные.

— Да так, в голову пришло.

— Ты будешь покупать или нет?

Судя по лицу, он некоторое время сдерживается, но всё же снова смеётся.

— Буду.

— Что?

— Может, невесту. Как думаешь, стоит?

— Да что ты несёшь?!

Солнце, что ли, голову напекло?

Но он молчит, медленно подходит ближе. Половицы тихо скрипят. Даже не переоделся, кожей пропах. Волосы цвета вороного крыла закрывают ему лоб, сходятся позади в хвосте. Я никогда такой густой черноты не видела...

А потом он... опирается рукой на прилавок, перепрыгивает через него и оказывается напротив. Приходится задирать голову — оказывается, он выше. Не знаю, отчего я опешила больше — от прыжка, как будто на это никаких усилий не нужно, или от наглости — без спросу за прилавок лезет!