Liberte (Книга 1. Главы 1-10)

— Сожмите руки.

От растерянности я замешкался и немного погодя тот же голос опять повторил фразу. Прозвучала она настолько похоже, что безусловно являлась записью. Я повиновался.

— Сильнее, — тут же последовал очередной приказ и я ещё больше сжал находящиеся в моих ладонях металлические приспособления. — Сильнее. — повторил голос. Что же происходит, чёрт их побери и для чего это всё нужно?!

— Держите, — я подождал, но больше не было произнесено ни слова.

Так продолжалось, наверное, минуты три, а может и больше, хотя кто его знает. С самого начала я не догадался начать отсчитывать время. Сверить же его теперь, мне было не с чем и это было очень непривычно. Мои руки начали уставать, и я попытался дать знать об этом. Вышло, конечно, плохо, но что мне оставалось ещё предпринять? На своё вопросительное мычание в ответ я не услышал ровным счётом ничего. Я сделал ещё одну попытку, повысив при этом голос, стараясь придать ему настойчивые и требовательные ноты. Снова тишина. Не дождавшись ответа, я расслабил руки и тут же электрический удар сотряс моё тело, кисти сами сомкнулись на электродах, тело выгнулось, но разряд длился совсем недолго. Стоило ему прекратиться, как я шумно выдохнул, а тот же безучастный голос произнёс:

— Сожмите руки.

От захлестнувшего меня возмущения я заорал, но лишь мычащие и булькающие звуки вырывались из моего заткнутого рта. Мои старания выплюнуть резиновую дрянь, закрывшую мне рот, прервал очередной разряд тока, потрясший моё тело. На этот раз он был сильнее и длился дольше. Руки скрутило судорогой и я едва смог разжать пальцы, стараясь хоть как-то размять их. И снова:

— Сожмите руки.

Насколько у меня хватило сил, я сжал электроды.

— Сильнее. Сильнее. Держите.

Не оставляя надежды я приложил дополнительные усилия чтобы освободиться от кляпа. К счастью безрезультатно. Увенчайся успехом мои старания и в таких условиях это не привело бы ни к чему хорошему. Думаю, я мог бы случайно откусить собственный язык. Вот тебе и детектор лжи! Но разве я мог подумать такое? Пытки запрещены, ведь так? У нас гуманное государство и оно защищает каждого гражданина. Не выдержав, я слегка ослабил хватку, и кожа под электродами начала зудеть, как будто под ней что-то заползало, зашевелилось, щекоча и покалывая. Я снова сжал кулаки и ощущения исчезли, но долго так продолжаться не могло. Особенно быстро слабела правая рука, очевидно, сказывалось последствие недавнего ранения. Вскоре от тока и прикладываемого физического напряжения руки болели чуть ли не до самых локтей, затем их начало невыносимо выкручивать. Как только я не смог сдавливать электроды с должным усилием неумолимой карой воспоследовал электрический разряд. Руки парализовало, они перестали совершенно слушаться меня, дыхание сбилось и я ничего не мог поделать на отдаваемые мне команды, раз за разом оставляя их без внимания. Следующий удар выбил из меня сознание.

В чувства меня, по всей видимости, привёл встроенный инъектор. Последний укол я ощутил уже приходя в себя. После этого долго ничего не происходило. Я намеренно затих, хотя это было глупо. Не сомневаюсь, что засунувшие меня в эту камеру пыток чудовища были прекрасно осведомлены о моём самочувствии и состоянии. Животный страх заставил меня замереть и не шевелиться, тем самым я иррационально надеялся избегнуть дальнейших мучений. Внезапно у меня возникло ощущение, что на меня кто-то пристально смотрит. Покуда я мог ещё относительно здраво рассуждать я осознавал что нахожусь в тесной капсуле совершенно один, но это никак не мешало мне боятся того что пряталось позади меня. Поначалу это нечто просто стояло, недобрым взглядом буравя мою спину, а затем оно шумно дыша начало медленно придвигаться ко мне, всё ближе и ближе, понемногу сокращая расстояние между нами. Холодный липкий пот покрыл моё тело. На пределе своих возможностей я изогнул шею, преодолевая сопротивление фиксаторов, но, сколько не всматривался, ничего не мог увидеть в окружавшей меня темноте. Однако стоило мне повернуться обратно, как я почувствовал чужое леденящее дыхание на своей оголённой шее. До боли в позвонках я выгнулся в попытке обернуться и на этот раз уловил, как что-то жуткое метнулось у меня за спиной и я краем глаза выхватил из кромешной тьмы неясный силуэт. Тяжёлое дыхание раздалось с другой стороны. Меня прошиб озноб. Ошалело вытаращив глаза, я повернулся на звук и в этот момент нечто бесформенное, но кошмарное по своей сути, будто из ничего выросло передо мной, обдав волной неизъяснимого ужаса. Не выдержав, я заорал и зажмурился, ожидая чего-то страшного. Ничего. Открыв глаза, я убедился, что видение исчезло. Непроглядная темнота вокруг и более ничего. Пустота и я внутри неё, словно парю в невесомости, нет, точнее подвешен внутри неё. К горлу подкатил комок, уши заложило и в голове начало гудеть. Сквозь гул начали различаться какие-то голоса, они то понижались до неясного зловещего шёпота, заставляя невольно прислушиваться к ним, то достигали предела громкости восприятия, выкрикивая громоподобными голосами бессвязные угрозы, а после просто принялись выть. Опять накатило необъяснимое чувство страха. Не в силах заткнуть уши я сам принялся выть, стараясь перекричать и хоть ненадолго заглушить их. Во рту пересохло, я пытался оттолкнуться и отлететь подальше от источника этих мерзких звуков, но что-то не пускало меня. Я рвался изо всех сил, но словно опутанный паутиной лишь конвульсивно бился закутанный в паучий кокон. С каждым вздохом воздуха оставалось всё меньше и меньше, судорожно сглатывая, я пытался вдохнуть в себя как можно больше, но паутина так сильно сдавливала мне грудь, что не позволяла дышать. Пока силы окончательно не покинули меня, я попытался высвободиться из её пут и неожиданно понял, что своими резкими движения растревожил Его. Я замер, но было уже слишком поздно. Даже не видя Его, я явственно почувствовал как, перебирая своими мохнатыми лапами, он неспешно пополз ко мне. При каждом его прикосновении к паутине, по её нитям от него в мою сторону бежали колебания такой силы, что заставляли вибрировать мои внутренности, временами сотрясая всё тело. По мере Его приближения ко мне вибрация нарастала, подавляя мою способность к сопротивлению. У меня не осталось возможности даже кричать, как только я раскрыл рот, липкая паутина тот час же хлынула в него, перехватив моё дыхание, и не успел я толком ничего осознать, как сквозь тьму кокона прорвался его алчущий моей плоти клык и вонзился в моё сердце.

Первое что я почувствовал, была невыносимая вонь. Не знаю, что случилось со мною раньше, вырвало меня или опорожнился мой кишечник, да это и не имело никакого значения. Было по-прежнему темно. Раздалось жужжание и в шею ощутимо кольнуло. Инъектор делал своё чёрное дело, возвращая меня в сознание. Проклятый голос не заставил себя долго ждать.

— Сожмите руки.

Интересно, мне только кажется или я здесь действительно надолго?

* * *

Очевидно, на какое-то время я лишился зрения. Измождённого и обессиленного от настойчивых поисков правды меня извлекли из камеры пыток и непонимающе крутящего головою по сторонам, подхватили и поволокли, а я пучил ничего невидящие глаза в тщетных попытках разглядеть хоть что-нибудь. С ужасом предполагая, что моё высвобождение может оказаться лишь очередной мучительной уловкой, порождением моего подсознательно ищущего спасения мозга. Тем временем моё безвольное тело тащили по коридорам, спускали на лифте и наконец, бросили на пол. Дверь захлопнулась, и я услышал удаляющиеся шаги моих безмолвных палачей. Перевернувшись на бок, я хотел было свернуться калачиком и замереть, дать отдых своему измученному телу, но не знал, могу ли позволить себе эту роскошь. Кто ещё находится со мной в этой камере или же я здесь один. Какой ещё каверзы мне следует ожидать? Слабой и дрожащей рукой я осторожно ощупал пространство впереди себя и тут же наткнулся на стену. Как мог, в несколько заходов, я придал себе сидячее положение. Встать я даже не пытался, ноги не слушались меня. Прислушиваясь, я просидел так до той поры пока постепенно, словно свозь туманную пелену не начали проступать неясные очертания моего узилища. Помещение было небольшим, максимум один метр на два с отхожей смрадной дырой в одном углу. Мои апартаменты были явно рассчитаны на одну персону. Скромность убранства и интерьера однозначно свидетельствовали о том, что принимающая мою особу сторона склонна экономить на излишних с её точки зрения удобствах. Пожалуй, мой новый гостевой номер отчасти проигрывал моей старой каюте на круизном лайнере. Впрочем, грех жаловаться ведь я получил его от Федерации совершенно бесплатно.

* * *

Ещё дважды им пришлось подвергнуть меня жестокой экзекуции, прежде чем я осознал всю тщетность своего сопротивления. На что я надеялся, во что верил и на кого рассчитывал, подвергая себя напрасным мучениям? Закон, справедливость, правосудие, а может быть чудо?

С детских лет я верил в идеалы, истории про отважных героев Федерации и в их бесстрашное мужество. Они не боялись огня и горели заживо, заставляя пылать наши сердца и освещая своим огнём наш светлый путь в прекрасное будущее. Они бегали без ног, сражались без рук и летали без крыльев, а самое главное они никогда и никому не сдавались! Презирая адские муки и смеясь в лицо своим палачам, врагам нашей славной Федерации. Таковы уж были они — Герои! Куда мне до них. Я был подавлен, измучен, сломлен, жалок и слаб. У меня не осталось ни веры, ни сил. Я утратил волю к борьбе. Но ведь так и должно быть с врагами Федерации. Я сдался.

Разумеется, закон не был нарушен и мне предоставили адвоката. Хорошего, проверенного государственного адвоката. Что может быть ещё лучше и надёжнее? С ним я познакомился сразу после того, как дал чистосердечные, признательные показания, покаявшись во всех совершённых против Федерации и её мирных граждан злодеяниях и бесчинствах. Он ни разу не усомнился в моей виновности, но уповал на милость суда, прося принять во внимание смягчающие обстоятельства, и самый гуманный суд учёл их. Меня навсегда лишили только чести, всех прав и свобод, но милосердно оставили жизнь. В отношении же отца судьи оказались не так щедры, забрав у него и эту малость.

Глава 5.

В которой события ведут героя за собой.

Лишённый возможности узнавать время привычным для себя образом, я отслеживал его течение сначала по датам на визируемых протоколах допросов и редким судебным заседаниям, присутствовать на которых мне довелось, а затем по количеству съеденных тюремных паек, исходя из того допущения, что получаю я их регулярно с периодичностью три раза в день. По моим подсчётам выходило что уже без малого три месяца я провёл в заключении, а впереди предстоит провести в нём всю оставшуюся мне жизнь.

Окончание срежессированного шоу органично подменившего собой правосудие дало мне небольшую передышку и вернуло почти утраченную способность к самостоятельному мышлению. Сломанный и сломленный, я всё-таки нашёл в себе силы потихоньку восстать из бездны безысходного отчаяния и обрести если не искру надежды, то хотя бы слабую, смутную и ещё не до конца сформировавшуюся цель. Не обрести свободу, нет! Ежегодно объявляемые президентские амнистии к какому-либо значимому федеральному празднику, как-то День Единения Наций или День Независимости не имели никакого отношения к преступникам моего сорта. Мне чётко дали понять, что амнистии и пересмотра приговора по делам подобным моему никогда не было и быть не может. На четвёртом десятке своего правления наш всеми любимый президент стал чрезмерно сердоболен и милосерден. Регулярно наводнявшие окраинные миры Федерации массы сосланных для проживания помилованных воров, мошенников, насильников и убийц, были для меня слишком хорошей компанией, чьи ряды я мог даже не мечтать когда-либо пополнить. Как лицо, дерзновенно покусившееся на священные устои государства, я был лишён права на гуманное к себе отношение и прощения не заслуживал. Всё моё существо жаждало скорейшего мщения жестоким палачам, бездушным убийцам и беспринципным судьям, в одночасье забравшим жизнь моего отца и разрушившим мою. Жгучая ненависть стала моим стимулом к жизни, а месть — целью. Абсурдно конечно, но мыслить полностью здраво и непредвзято в ту пору мне было крайне затруднительно.

Во всём нужно находить лучшие стороны, так часто успокаивающе говорил мой отец и я по-честному пытался найти хоть что-то хорошее в своём нынешнем бытии. Однако всё что мне приходило в голову было то, что меня перестали пытать и после суда оставили в относительном покое. С переездом в пересыльную тюрьму к положительным аспектам добавился ещё один. Положение изменника Родины дало мне право занимать одиночную камеру. Пусть она была всё также мала, но мне не приходилось ни с кем её делить, да я и не горел желанием знакомиться с местными постояльцами. Думаю, этот немаловажный момент уберёг меня от многих бед и был в действительности той самой хорошей стороной о которой говорил отец. Не стоит, впрочем, полагать что все его жизненные ценности и сентенции я решил взять за основу и без разбора скопировать на свою жизнь. Из его житейских мудростей мне также помнилась фраза: "Человек может приспособиться ко всему". Об этом я раньше всерьёз не задумывался, но попав в неумолимые жернова судьбы могу сказать лишь одно — чем больше приходиться приспосабливаться, тем меньше в тебе остаётся от человека. Осознание этого простого факта поставило меня перед нелёгким моральным выбором: выжить любой ценой или остаться человеком несмотря ни на что.

Моё водворение в одиночку пересыльной тюрьмы было сопровождено не только грубым толчком в спину, но и традиционным напутствием: "Не обживайся, ты здесь надолго не задержишься", являвшимся видимо расхожим образчиком местного юмора, неизменно вызывавшем веселье у конвойных. Справедливости ради стоит отметить что их утверждение было верным. Спустя двое суток ранним утром вместо очередной порции казённой баланды, подаваемой в дверную кормушку я в компании других арестантов был согнан на плац примыкающий к тюремному космодрому и втиснут в нестройную шеренгу человеческих тел. Моросил мелкий холодный дождь. Непромокаемая роба из пластоволокна не спасала от влаги, скатывающейся по обритой наголо голове и льющейся за шиворот. Мелкая дрожь, а затем судороги, ставшие моим постоянным спутником, начали одолевать меня. К счастью сводило только руки, и я принялся растирать их, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания охраны. Боже, как я был рад в этот момент тому, что местная администрация не использовала наручники, довольствуясь в качестве средства для контроля послушания заключённых болевыми ошейниками. Разминая мышцы, я не сразу заметил, что стал предметом внимания, стоящего от меня справа в шеренге невысокого полного мужчины лет сорока. Он сосредоточенно смотрел как я грубо мну и массирую свои руки. В перерыве между приступами терзающих меня судорог я покосился на него и поймав мой взгляд он слегка кивнул головой указывая на оставшиеся у меня на ладонях отметины: