Столица для Поводыря

На прощанье без сомнения великий русский химик предложил мне технологию производства анилиновых красителей для ткани. В подарок, так сказать. Но с условием, чтоб фабрика эту краску вырабатывающая непременно находилась в отечестве. Пообещал и даже поклялся. Что это за краска и зачем она нужна — это я уже потом выяснил. А от подарка было грех отказываться.

В общем, благодаря посещению академии, этот день точно не был прожит зря. А ведь, выскакивая из-за здоровенных дверей Министерства Внутренних Дел, думал все — как утро началось, так до вечера и пойдет. Глупо и непродуктивно.

К министру, господину Валуеву, я не попал. Тот был в Царском Селе с Государем. Пришлось выслушивать настоящий выговор со скабрезными шутками от министерского товарища, сенатора и тайного советника Александра Григорьевича Тройницкого. Причиной, конечно же, было опоздание с подачей всеподданнейшего отчета.

— Я еще смог бы понять, коли вы, по малости лет, влюбились бы что ли. Или дурную болезнь на водах лечили. Но — нет! Вы иным были заняты! Вы, господин губернатор, с Третьим отделением дружбы водили и с генерал-майором Фрезе Государевы земли делили! Кой черт, прости Господи, вас понес на китайскую границу? Орденов захотелось? В малолетстве не наигрались?

— Я советовал бы вам, Ваше Превосходительство, выбирать другие выражения! — вспылил я.

— Знаете куда можете идти со своими советами? — и вовсе взорвался замминистра. — Мальчишка! Уж не вам меня поучать! Устроили там у себя... Научитесь прежде дела обделывать, чтоб поучать! Давно ли вам няньки перестали молоко утирать?!

— Мне может быть, и недавно перестали, — процедил я сквозь зубы. — А вот вам скоро снова начнут, старый вы дурак!

Встал из удобного кресла и вышел из кабинета. А потом и из министерства. Тройницкий что-то еще кричал в спину, но я не слушал. Вернувшийся, не покинувший друга в трудную минуту, Гера предлагал еще и морду набить этому козлу. Едва не согласился...

И у самых, практически, дверей встретился с директором Сибирского комитета, незабвенным и непотопляемым Владимиром Петровичем Бутковым. Не было бы у меня в голове пассажира — Герочки, прошел бы мимо. Как бы я смог догадаться, что этот низенький и коренастый, практически лысый господин в помятом и с засаленными клапанами карманов пальто — тот самый сатс-секретарь Государя, начальник канцелярии Правительствующего Сената и управляющий делами Кавказского комитета. Это все, кроме директорства в Сибирском комитете и работы в Особой комиссии по Судебной реформе. А по мне, так обычный потрепанный излишествами Фантомас. Классический младший инструктор какого-нибудь третьестепенного направления в районной администрации.

— Неужто Герман Густавович?! — обрадовался Бутков и тут же вцепился в мой рукав. Как клещ — лучше и не скажешь. — Что же это вы? Из присутствия, да с этаким-то лицом? Я давеча говорил о вас в доме Шереметевых. Впрочем, что же это я хвастаюсь. Ныне-то во многих домах о вас говорят. Вас, сela ne surprend pas...

— От Тройницкого иду, — неожиданно для самого себя, пожаловался я. — Едва сдержался от требования сатисфакции...

— От нашего счетовода? Ха-ха! От него satisfaction требовать? Экий вы, mon cher, шутник. У Александра Григорьевича, видно, и на собственную смерть инструкция будет, — видный деятель всего-на-свете лишь бы поближе к царю, надул щеки, изображая Тройницкого, и очень похоже забубнил:

— Осьмь тридцать, кхе-кхе, умереть. Осьмь сорок две, прибытие в Царствие Небесное. Примечание. Уточнить величание архангелов!

И тут же, словно по секрету, наклонившись ближе ко мне, выговорил быстро:

— Велено было вас, mon cher, подвергнуть, так сказать. Он и выполнил.

— И кто же? — удивился я. — Кто приказал? Неужто Валуев?

— А кто его знает, Герман Густавович, — оскалился тайный советник. — Сие мне не ведомо. Около вас, дорогой мой, ныне такие силы вьются. Такие значительные господа в вас интерес находят. Такие блестящие молодые люди пекутся. Меж них и искать нужно. А счетовода нашего не вините. Ну его... Идемте... А вы же верно куда-то торопились?

— Да, у меня, Владимир Петрович... Ждут меня...

— Ну, да. Ну, да. А вы не забывайте меня, Герман Густавович. Непременно вспоминайте. Кто как не я вам был самый лучший попечитель и товарищ!

— Конечно. Прожект Южно-Алтайского округа должно быть у вас теперь?

— А вот не скажу, — растянув широченный, прямо-таки мультипликационных размеров рот в улыбке, заявил он. — Вот приходите. Уважьте старика. Заодно и о горных степях ваших расскажете. Вопрос еще до Сретенья должен быть в Госсовете рассмотрен. Так что, на неделе вас жду...

До Сретенья — это хорошо. Это даже очень хорошо. Сретенье — это край. Это предел. Если я не успевал выехать в губернию до Сретенья, можно было и не торопиться. Все равно застряну на левом берегу Оби из-за разлива.

В общем, родное министерство встретило меня не ласково. Если не сказать, как-нибудь менее литературно... Опытный Герман меня успокоил, объяснил, чтоб за свой длинный язык я никаких репрессий не опасался. Свидетелей не было, а значит — слово Тройницкого против слова Лерхе. Ерунда!

Однако настроение было испорчено. И я даже всерьез раздумывал, не отменить ли мне посещение Медико-Хирургической академии... Хорошо, что не отменил.

Кстати сказать, Министерство Финансов оказалось более гостеприимным местом. Когда? Днями тремя после... Или на четвертый... Ну, разницы нет. В общем, получив из рук посыльного карточку министра финансов, тайного советника Михаила Христофоровича Рейтерна, побежал, чуть ли не вприпрыжку.

Министр вовсе не походил на немца. Лобастый, кучерявый, даже слегка смуглый — скорее провансальский француз, чем германец. И говорил он быстро, захлебываясь словами, словно боялся, что его не станут слушать. Приходилось, как бы напрягать слух, чтоб случайно что-либо не пропустить важного.

Начал Михаил Христофорович, как человек занятой — с самого главного. С расхваливания замечательного меня! И за новую таможенную станцию в Чуйской степи благодарил, и за открытие для русской торговли новой ярмарки на границе с Китаем. Вскользь прошелся по моим планам. Похвастался, что прожект открытия коммерческого "Томского Промышленного банка" получил в министерстве высочайшую оценку и поддержку. Все нужные бумаги и прошения на Высочайшее имя составлены, завизированы и скреплены печатями. Теперь дело только за монаршим автографом.

И мои бумаги по поводу регистрации двух новых акционерных обществ он так же пообещал рассмотреть в ближайшее же время. Однако сразу предупредил, что из прожекта Томской железной дороги следует вычеркать одну строку. Ту, что касалась размещения десятилетних облигаций за границей. Как я предполагал — в Лондоне и Париже. Министр предложил вариант с выкупом Госбанком их у Общества, и отказался объяснять для чего именно ему это нужно. Если я и хотел бы возразить, то все равно не успел. Уж слишком быстро он тараторил и менял темы.

Напоследок, напугав меня комиссией Павла Петровича Мельникова — министра Путей сообщения. Дескать, его аудиторы из тебя соки примутся пить, а ты крепись. Без визы инженер-генерал-лейтенанта Государь прожект и смотреть не станет.

Потом пришел генерал-майор Рашет, Владимир Карлович. Горный инженер, металлург и директор Горного Департамента министерства Финансов. И еще один в этом логове финансистов не немец с немецкой фамилией. Увел к себе, поил крепчайшим вяжущим язык чаем с пряниками, и рассказывал, что кабы ему лет двадцать с плеч скинуть, так и сам бы рискнул в мои края двинуть, заводы ставить. Хвалил за Чайковского. Пообещал помочь тому с подбором персонала и переслать чертежи изобретенной им чугуноплавильной печи. Заставил записать адрес какого-то доморощенного изобретателя, Василия Степановича Пятова. Сказал — тот выдумал какой-то новейший прокатный стан. Будто бы даже для броневых листов. Только Адмиралтейство этого Пятого обидело сильно. Так что ныне он, вроде как, не при деле и весь в долгах.

Зашел разговор о Фрезе. Рашет поморщился, и смущенно отвел глаза. Пробурчал, что это не его епархия. Тут дело для Третьего отделения и жандармов... Честный он человек, этот неправильный немец, Владимир Карлович. Настоящий инженер. Практик. Трудно ему будет в этом столичном гадюшнике.

Зато о железных дорогах этот замечательный человек, настоящий фанатик металлургии, мог разговаривать бесконечно. Что называется, зацепились языками. Вскоре в ход пошли карты, которые подверглись безжалостной порче — дорога несколько раз меняла маршрут. Рассматривались и отвергались варианты. Спорили до хрипоты, до коньяку, до того, что заглядывали напуганные шумом адъютанты. Несколько раз...

Расстались, смею надеяться, друзьями.

Ах, да! Чуть не забыл. В длинном коридоре Минфина меня перехватил управляющий общей канцелярией министерства, статский советник Дмитрий Фомич Кобеко. Оттянул в широкую нишу у окна и ну гундеть...

Общий смысл высказываемых претензий был в том, что мы с отцом — такие сякие — не догадались сделать фирмочку-подставку для перепродажи наших с ним канцелярских принадлежностей. Такую, чтоб фамилия Лерхе, только в уставах отображалось. А то, "вот какая незадача", военные и кабинетские уже давным-давно в скоросшивалках дела водят, а несчастные финансисты вынуждены по старинке — картонки нитками сшивать.

Пришлось пообещать немедленно, то есть — в ближайшее же время, исправить досадное недоразумение. И еще умудриться — не рассмеяться этому, видно, не плохому человеку в лицо. А вот потом, уже в карете по дороге домой, вспомнил этот эпизод похода на Мойку, в здание Главного Штаба, задумался всерьез. Просто Герочка, с присущей ему непосредственностью, брякнул что-то вроде — "Мраморному дворцу мы с тобой нравимся куда больше, чем Зимнему".

Ни какого секрета в том, что большая часть штата Минфина составляли протеже Великого Князя Константина Николаевича, ни кто не делал. Точно так же, как и то, что громоздкое здание на Фонтанке — Министерство Внутренних Дел было полностью под контролем Государя Императора. И если Константин был лидером всех столичных либеральных сил, то Александр последнее время все больше привечал консерваторов.

Но только тогда, после двух визитов в разные присутствия, я осознал, что отношение ко мне может быть частью какой-то новой для меня, но привычной для столичных жителей, придворной игры.

Догадка стоила того, чтоб ее проверить. И я отправил визитку в Морское министерство. А если точнее — контр-адмиралу Семену Ильичу Зеленому, директору Гидрологического департамента. Иметь на своей территории тысячекилометровые водные пути, никак не исследованные и оттого не эффективно использующиеся, и не попытаться привести их в порядок, было бы несусветной глупостью. Тем более, если мне это потенциально не должно хоть что-нибудь стоить. Уж содрать с пароходников мзду за качественные лоции Обь-Иртышского бассейна, я сумею. А без нее, родимой, у нас ничего хорошо не делается. Не из своего же кармана мне специалистам доплачивать, если транспортникам это больше всех и нужно?!

Хотя, честно говоря, я надеялся таким путем слегка увеличить казначейские сборы. В ежегодном всеподданнейшем отчете — это немаловажная статья. По финансовой эффективности не в последнюю очередь судят о качестве губернского правления. Не зря же любимой деятельностью каждого краевого начальника является сбор недоимок. А тут, даже при ставке в четверть рубля с пуда, миллион в год! Это если данные Осипа Адамовского верны, и через Томск ежегодно по воде проходит четыре миллиона пудов транзита. Если еще учесть, что согласно опубликованной перед Рождеством в столичных "Ведомостях" росписи доходов и расходов Империи весь бюджет страны чуть-чуть заполз за четыреста миллионов — моя малая прибавка неминуемо привлечет внимание.

Кстати сказать, на мои письма с просьбами прислать специалиста по водным путям, мне никто не отказывал. Все со всем соглашались и даже поддерживали. Целиком и полностью. Безмерно. Только с места ничего не двигалось...

Как там говаривал один кинематографический злодей? Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам?! Вот я и собрался посетить Его превосходительство, контр-адмирала. Так сказать, в глаза взглянуть этому почтенному астроному и профессору.

У Семена Ильича было две бороды. Странная, все-таки, в то время была мода. Допускалась любая растительность на лице, при условии, что подбородок останется голым. Вот господин Зеленой и оставил... пробор, так сказать. Ну, или отрастил бакенбарды-переростки. Как хотите...

Не знаю, должно ли это "разделение" бород что-то символизировать, или контр-адмирал, таким образом, проявлял индивидуальность, но спорить с системой он не стал. Принял меня ласково, внимательно выслушал, и обстоятельно рассказал, по какой именно причине не может немедленно выделить мне какого-нибудь гениального гидрографа. В его доводах был смысл, и они не казались простыми отговорками. Оказалось, что опытных людей просто не хватает. Все хоть сколько-нибудь приличные специалисты занимались промерами Балтийского моря с Ладожским озером в придачу. На Каспии — тоже начались работы. Но самая большая бригада занималась составлением лоций Восточного океана.

— А вот ежели, господин губернатор, с Русской Америки офицеров отозвать, да к вам на Обь препроводить, так это, мне думается, весьма возможно, — развел руками двубородый. — Однако же и это никак не ранее будущего года. Коли же вам, Герман Густавович срочно, так примите рекомендацию. Поищите знающих людишек в Европах. Оно и вернее будет и, поверьте старику, быстрее. Только с жалованием сами, любезный мой, сами! Нас и так... Бюджет урезали донельзя. Броневые корабли строить затевают...

— Зачем же с Америки отзывать? — заинтересовался я. — Мне же и кадета какого-нибудь довольно станет.

— Приказано работы там сворачивать, — вздохнул ученый моряк. И тут же хитро улыбнулся. — А по каким причинам, о том вам у Его Высочества, генерал-адмирала нужно выведать. Константин Николаевич весьма в вас, господин губернатор, заинтересован.

Больше чем уверен, что удачно, по его мнению, ввернув о Великом Князе, Зеленой нарушил сразу все данные ему перед нашей встречей инструкции. Дирижер из Мраморного дворца, наверняка, хотел ненавязчиво меня к себе направлять. Чтоб это не выглядело этаким неформальным приглашением, а я сам испросил аудиенции. Моя догадка полностью подтвердилась. Оставался еще понять — зачем я Великому либералу понадобился?

Из посещения министерств, я кроме уверенности в скорой встрече с младшим братом царя, вынес еще и возможность заработать лишнюю копеечку. Я не о необходимости создания подставной организации для получения контракта на поставки канцтоваров в Морское и Финансовое министерства. Это само собой разумеющееся. Я о своем новом "изобретении", чертеж которого нацарапал тут же, как только добрался до бюро в своей комнате.

Карты, чертежи и прочие большеформатные изображения сейчас хранят в тубах. И не потому, что так пока принято. Просто качество бумаги такое, что сгибы немедленно превращают нужные вещи в никому не нужный мусор. В набор лохматящихся по краю прямоугольников. Соответственно, когда карты для работы стелили на стол, края приходилось прижимать подручными тяжелыми предметами. Что оказалось совершенно неудобно и не надежно. Еще в кабинете Рашета, что ли, я поинтересовался — отчего он не прикалывает карту к столу кнопками? И выяснил, что инженер-генерал о такой вещи знать не знает, и ведать не ведает. Тоже самое повторилось у Зеленого.