Вставив его в уключину и пристроив оба весла вдоль борта, я так же схватился за ветки. Каково же было моё удивление, когда до меня дошло, как туго пришлось моему товарищу, пока я возился со злополучными вёслами. Вдвоём мы с огромнейшим трудом удерживали наше плав средство на месте. Из-за поворота выскочил третий катер.
— Ребята! Держитесь! А если сможете, попробуйте выбраться на берег сами! Лодку бросьте! Помощи ждать неоткуда! — прокричали нам, и катер ушёл за поворот.
— Что там случилось? — задал чисто риторический вопрос Мишка.
— То же самое, что и здесь у нас, — в тон ему ответил я, изо всех сил пытаясь подтянуть лодку как можно ближе к берегу. — С одним исключением.
— Каким?!
— Там сплошной пустырь. Ни одного деревца. Городской пляж, называется.
— А-а-а!
Сверху со стороны питерского моста из-за поворота что-то выплыло. Мы сразу даже и не поняли, что именно. Когда же удалось разглядеть плывущий предмет, нам стало совсем не по себе. Мимо, величественно покачиваясь на волнах, продефилировал перевёрнутый кверху килем, катер спасателей.
— Видал! — прокричал мне прямо в ухо Мишка.
— Видал!
— Это первый или второй?
— Первый утонул на наших глазах. — В тон ему возразил я.
— Не придирайся к словам. — Обиделся Кутузов.
— Да я откуда знаю? — Возмутился я. — На них не написано!
— Блин! Действительно. Даже цифрового номера на борту нет.
— Что будем делать дальше? — Перекрикивая шум непогоды, поинтересовался я. — Ещё две-три минуты и мои руки навсегда останутся на этом дереве. Я же не штангист, такие перегрузки выдерживать, мои сухожилия не вынесут подобных издевательств!
— Мои тоже, — согласился мой товарищ по несчастью.
— Так что будем делать? — снова спросил я, прекрасно понимая, что он знает то же, что и я.
И тут всё стихло. Мы даже не поверили и ещё несколько минут продолжали цепляться за спасительные ветви. Я опомнился первым и, схватив вёсла, изо всех сил погнал лодку в бухту, к спасательной станции.
Спустя час, когда мы поднялись в город, его было не узнать. Обломанные ветки, громадные деревья, бетонные столбы электропередач — всё переплелось в единый ком мусора и хаоса. Опасаясь наступить на оборванные провода, мы добрых два часа добирались до общежития. Подойдя к крыльцу, я посмотрел на второе окно справа во втором этаже, и щемящая боль тонкой иголочкой впилась в сердце. Мне даже показалось, будто за занавесью у окна кто-то стоит, но это, скорее всего, только привиделось, ведь был второй час ночи.
— Слышь, Мишка, ты, как хочешь, а я зайду в общагу на минутку. Мне надо кой-кому пару слов сказать, — произнёс я и решительно взялся за ручку закрытой на все запоры двери.
— Глупо, — возразил мне Миша, но остался на месте. — Я тебя здесь подожду.
— Спасибо, Михась, — с чувством поблагодарил я и потянул дверь на себя.
Она, конечно же, не поддалась, даже не колыхнулась.
— Послушай, — снова заговорил Миша, — прошлого назад не вернёшь. Ты там лишний. Зачем тебе дополнительная царапина на сердце?
— Ты прав, но я всё-таки должен сказать... — возразил я и рванул ручку на себя.
От столь грубого обращения последняя со звоном отделилась от места своего прежнего пребывания.
— Тьфу ты чёрт! — выругался я и зашвырнул обломок в соседний двор.
— Вы чо там двери ломаете?! — заорала изнутри, барабаня по стеклу окна, вахтёрша. — Я сейчас милицию вызову!
— Давай, давай! — усмехнулся Мишка.
— Ладно, — согласился я. — Ты прав. Пошли. — И мы отправились на квартиру.
Перебравшись через металлическую сеть, заменявшую забор, я ещё раз оглянулся на общагу.
— Да хватит тебе зенки-то пялить, — наконец не выдержал Кутузов.
— О-кей! Больше не буду, — ответил я.
Весь остальной путь до самого дома мы не проронили ни слова. На кухне горел свет.
— Муха, небось, полуночничает, — скорее утвердил, чем спросил Мишка.
— А кому ж ещё, — согласился я.
Мы вошли в дом. Действительно, за столом сидел Арнольд и гонял чаи. На плите пыхтел чайник.
— Хэллоу! Мужики! — приветствовал он нас.
— Привет, привет! Полуночник, — ответствовал Михась.
— Чаёк пить будете? — с надеждой в голосе спросил Муха.
— А почему бы и нет, — согласился я.
— А я не буду, — отказался Кутузов. — Спокойной ночи, — пожелал он и отправился на боковую.
Арнольд достал чашку и, предварительно сполоснув и вытерев насухо, стал готовить мне чай.
— Я сейчас приду, — сказал я, направляясь в ванную. — Ты пока что сообрази, да покрепче.
— Угу, — промычал Муха. — Тебе как для ночника или ты спать пойдёшь?
— Разумеется, пойду спать, — отозвался я уже из ванной.
— А мне что-то не спится, — пожаловался он.
— Я сейчас тебе порасскажу кое-что, так вообще спать не станешь, — перекрывая шум газовой колонки, прокричал я.
Когда я вернулся, дымящаяся чашка чая уже ожидала меня.
— Ну, давай, колись, — потребовал Муха.
— На что? — не сразу понял я.
— А ты что там обещал?
— А-а... — и я стал рассказывать, смакуя чай, о событиях, происшедших на реке.
Муха очень внимательно слушал, ни разу не перебив. И только когда я закончил, принялся терзать меня вопросами.
Как-то незаметно разговор перешёл на другую тему. Вообще с Арнольдом лучше не садиться пить чай, особенно, когда он полуночничает. Он так заболтает, что сам не заметишь, как составишь ему компанию. Бывало, всю ночь пролялякаешь с ним. Глядь! А на улице уже утро. Пора по делам бежать, а Муха укладывается спать. Ему дела нет до того, что ты проболтал с ним всю ночь напролёт. Ему-то никуда идти не надо, потому он и полуночничал. Я неоднократно ловился на подобные штучки, и каждый раз клялся, что в последний раз. Но всё равно история повторялась. Умел он слушать и рассказывать умел. Так и сегодня. Я заболтался до самого рассвета. Но укладываться уже не было времени. Собралось много работы, и всё надо было сделать именно сегодня, так как мне предстояло ещё лететь после обеда. Муху это, естественно, не волновало. Он принялся напоследок повествовать свой сон. Конечно же, с толкованием. Я, в свою очередь, также рассказал ему свой о пожаре и о горящей Москве. Он внимательно выслушал меня и сделал совершенно нелепое заключение.
— Это ты был боярином. В прошлой жизни, разумеется.
— Ты чо! Муха?! — удивился я. — Ты действительно в это веришь?
— А ты нет? — задал он встречный вопрос.
Я растерялся, так как не знал, чего ответить.
— Как тебе сказать... Думаю, что это очередное оболванивание народа, только и всего.
— Ты дурак или притворяешься? — спросил он, глядя на меня через парок чая прищуренным глазом.
— Слушай, если ты в секту какую попал, то не агитируй меня. Я не верю во все эти штучки-дрючки. Может, ты ещё и в загробную жизнь веришь? — съехидничал я.
— Конечно, — очень спокойно согласился он.
— Ты чо-о?! Мухович?! Мозгами поехал?! — обалдело захлопал глазами я.
— Слушай, ты же не полный идиот. Мы с тобой не одну ночь напролёт беседовали на подобные темы, а ты делаешь вид, будто впервые слышишь. Вроде умный мужик, а строишь из себя дурачка.
— Никого я из себя не строю, — понизив голос, ответил я. — А вот с тобой что-то действительно творится. Тебе не кажется, что ты начинаешь заговариваться?
— Чудак ты, — миролюбиво сказал Арнольд. — Для чего ты уподобляешься среднестатистическому простолюдину? Ты же не такой!
— Ты что мелешь?! Если б я был чем-то выдающейся личностью, так не сидел бы здесь в этой дыре, а был бы где-нибудь в Москве, в больших людях...
— Болван т, — незлобиво обозвал он меня. — Тот, кто у власти, не есть ещё большой человек. Скорее наоборот.
— Не-ет, Муха! Давай заканчивать. Не то мы до такого доболтаемся, что потом может стать "мучительно больно за бесцельно прожитые годы", — процитировал я Островского.
— Да Бог с тобой, — согласился он и добавил. — Всё складывается к тому, что тебе, как впрочем, и всему человечеству, необходимы материальные доказательства существования реального мира.
— А мы, по-твоему, живём не в реальном, что ли?
— В реальном, — согласился он. — Но эта реальность нереальна, так как самостоятельно существовать не может.
— Как это? Реальность нереальна?
— Да так. — Отмахнулся Муха.
— Я тебя не понимаю.
— А и не надо. Это придёт само собой.
— Что придёт? — Не понял я.
— Понимание строения мира. Ты же видел, как устроены матрёшки?
— Да, конечно, — не догадываясь, в какую сторону он клонит, согласился я.
— Вот так и мир устроен, — неожиданно заключил Арнольд.
— Чего?! Это старо! Ты бы чего поновее придумал. К примеру, соты, как у пчёл.
— Ладно. Пошли спать. — Миролюбиво прервал он, глянув на часы.
— Мне уже спать некогда, — ответил я.
— Ну, это твои проблемы, а я пойду, подремлю немножечко, — потягиваясь до хруста в суставах, сообщил Муха.
— Правильно! Сначала заболтал, а теперь в кусты.
— Я тебя за язык не тянул. Ты сам согласился чаёк со мной отпить, — зевая во весь рот, ответствовал он.
— Муха, я когда-нибудь побью тебя за такие штучки, — пригрозил я.
— Мы это уже слышали, — отпарировал он и уже в дверях, не оборачиваясь, вдруг добавил: — Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою... — тут он запнулся, подбирая более удачное слово, и продолжил. — дамочку и влюбиться на веки веков в другую!.. Более достойную. Но!.. А впрочем, это неважно. — Буркнул он и вышел.
— У тебя явное помрачение рассудка, — бросил я в закрывающуюся дверь.
Всё остальное время до самого такси пролетело, как одна минута. Насущные дела так закрутили мне мозги, что Муха со своими разговорами напрочь вылетел из головы. И только когда к крыльцу подъехала машина, я спохватился. За весь день мне не довелось увидеть её даже мельком, даже издалека... Вспомнились последние слова Арнольда. В одном он был, безусловно, прав. Сегодня мне предстояло расстаться со своей первой любовью раз и навсегда. Однако, пока не было такси, всё казалось в будущем, но вот машина с шашечками на борту стоит у парадной, и пришло время расставания. Всё-таки хорошо, что я не пошёл её искать. Так будет проще для нас обоих. Уже взявшись за ручку дверцы, невольно оглянулся. Мысли разлетелись, как вороньё от выстрела охотника. Я с недоумением смотрел перед собой и ничего не видел. Слёзы застлали глаза. Она стояла метрах в ста у самого угла здания. Лёгкий ветерок развивал юбку её платья. В руках был платочек, безжалостно терзаемый ни за что.
— Вы садитесь или нет? — раздражённо спросил водитель из-за руля.
— Да, да, конечно, — беспрерывно глотая стоящий в горле ком, ответил я.
Как мне были ненавистны в этот момент все такси на свете. То их часами не дождёшься, а то они приезжают, чуть ли не на пять минут раньше.
Глядя на неё, я поставил ногу в салон и снова оглянулся. Её руки были сжаты в кулачки, прижаты к груди. С такого расстояния увидеть чёрные, блестящие маслинки её глаз было невозможно, но представить не составляло большого труда.
— Так Вы едете или нет? — снова спросил водитель.
— Послушайте, Вы! Счётчик работает? — не сдерживая своего неудовольствия, спросил я.
— Да, конечно, — с недоумением в голосе ответил таксист.
— Тогда ждите, сколько мне потребуется. Платит тот, кто музыку заказывает.
— Наоборот, — поправил меня сам водила.
— Тем более, — прорычал я и стал медленно устраиваться на заднем сиденье.
— Вы напрасно это делаете, — неожиданно миролюбиво заметил шофёр. — Чем быстрее вы расстанетесь, тем лучше для вас обоих будет.
— Много Вы знаете, — возразил я и потянулся к ручке дверцы, с тайной надеждой ещё разок взглянуть на неё.
— Знаю, молодой человек, — ответил он и рванул машину с места так, что дверца по инерции захлопнулась сама, а меня сначала швырнуло на противоположную дверцу, потом вдавило в сиденье с такой силой, что щёлкнули где-то внизу многострадальные пружины.
Я резко обернулся и в исчезающем за углом другого здания стекле окна увидел в последний раз в своей жизни её: Мою судьбу, свою любовь, первую и последнюю. Такси вырвалось на магистраль и, не снижая скорости, понеслось к аэропорту. До самолёта оставалось ещё полтора часа.
Всю дорогу я не отрывался от стекла заднего обзора, как будто там можно было увидеть ту, от которой только что с такой скоростью умчался. Мелькали кварталы, но я ничего не видел. Я не хотел видеть: Я не хотел жить: Солнце висело высоко над горизонтом, но день близился к вечеру. Было довольно жарко. Мне же было холодно. Пыльная дымка совсем запорошила стекло, только я всё равно продолжал куда-то глядеть. Машина лихо подкатила к главному входу в аэровокзал. Водитель вышел и открыл передо мной дверцу. От такого сервиса я очнулся.
— Пожалуйста, — сказал он. — Вы прибыли по месту назначения.
— Спасибо, — сказал я и полез в карман за деньгами.
— Оставьте себе на память. — Резко отрезал таксист моё желание рассчитаться, а своё заработать, и, усевшись за руль, укатил, оставив меня в недоумении торчать на привокзальной площади с пачкой ассигнаций в руках.
В таком заторможенном виде я вошёл в здание аэропорта.
— Молодой человек, — услышал я и вздрогнул. — Спрячьте деньги, не соблазняйте любителей лёгкой наживы.
Я машинально сунул бумажки в карман и направился к стойке регистрации.
На моё несчастье вылет откладывался по техническим причинам на два часа. В отчаянии, выскочив на улицу, бросился к ближайшему такси. Однако оно оказалось заказным, и водитель покидать место ожидания не собирался: ведь ему оплачивался этот простой. Вероятно, он ждал своего клиента уже не в первый раз и знал, за что мучается ожиданием в такое пекло. Больше ничего похожего на автомобиль вблизи, по крайней мере, не наблюдалось. Я кинулся к телефону автомату. Но диспетчер таксопарка наотрез отказалась выслать машину в аэропорт. Инструкцией, видите ли, не положено. В глубоком отчаянии покинул будку телефона автомата. И вдруг услышал, что регистрация на мой рейс заканчивается. Тут-то я уж совсем озверел и, бросившись в здание вокзала, помчался, что есть мочи к стойке. Там стояла стюардесса и мило улыбалась.
— Вы чуть не опоздали, — приятным голоском сообщила она.
— Но мне же в справочном только что сказали, что рейс откладывается! — возмутился я.
— Администрация нашла возможность заменить самолёт на другой, — ничуть не смутившись и продолжая улыбаться, ответила девушка. — Покажите Ваши документы и поторопитесь, пожалуйста.
— Чтоб Вам... — выругался я и полез за билетом.
К самолёту пришлось бежать трусцой. Посадка, по всей видимости, ещё и не начиналась, так как подле трапа стояла толпа пассажиров. Когда же я добрался до ожидающих пассажиров, выяснилось, что у этого летающего монстра не желала открываться дверь. Злые механики с какими-то железяками в руках носились вокруг, проклиная всё на свете вместе со своим начальством. Тут к нам, в совершенно пустом автобусе, подкатила стюардесса. Всё так же мило улыбаясь, она подошла к подножию трапа и, как ни в чём ни бывало, принялась проверять билеты, при этом не забывая приглашать пройти в салон.
