Дилетант

— Габриэль, дружок я Вам скажу одну умную вещь, Вы только не обижайтесь: Ваш папа таки был абсолютно прав. Я его полностью поддерживаю, только немножко дополню. Настоящий еврей должен идти дальше своего отца. Я предлагаю Вам стать ювелиром-универсалом, а именно, ювелиром-механиком. Вот послушайте одну притчу: 'Один механик умер и попал в ад. В скором времени его перестал устраивать уровень комфорта в аду, и он принялся за усовершенствования. Вскоре он механизировал подачу топлива к котлам, построил водопровод, канализацию и тому подобное. Господь как-то поинтересовался у Сатаны: — Ну как там у Вас дела? — Дела идут просто великолепно. У нас теперь есть водопровод, канализация, мои черти гадят теперь не где попало, а где положено, подача угля к котлам механизирована и черт знает, что еще этот механик установит в ближайшее время. — ЧТО? У Вас есть механик! ?! Слушай, тут какая-то ошибка. Механики не должны попадать в ад. Сейчас же пришли его ко мне. — Ни за что! Мне понравилось иметь механика в аду. — Немедленно пришли его ко мне наверх или я буду с тобой судиться! — Ага, и где ты собрался найти стряпчего, если они все в аду?'... Какой напрашивается вывод из этой притчи?

— Какой? И на что я не должен обижаться? — Наивный еврейский юноша был неподражаем. Похоже, он принял этот анекдот всерьёз.

— Это у меня присказка такая. А вывод напрашивается простой. Механики всегда попадают в рай, а если по какой-то случайности они попадут в ад, то и там прекрасно устроятся. ... Шучу, шучу. Просто мне кажется — быть механиком интереснее. А если ты ещё и ювелир, то вдвойне интересней. — ...

Что-то как-то корявенько идёт вербовка...

— Глупость. Какие идеи ты дашь? А вот в Москве он тебе пригодится, ведь по его словам, он там уже четыре года живёт...

Теперь едем вчетвером.

Габриэль на идею поездки обратно в Москву прореагировал в начале настороженно, но после того, как я сказал, что там мне потребуется его помощь, даже обрадовался.

Я нарисовал для него металлическое перо и объяснил принцип вытекания чернил на бумагу через прорезь, уточнив, что прорезь должна быть тоньше человеческого волоса. Вон, уже битых два часа на это рисунок смотрит.

> Тесновато, однако, стало. А я ещё хотел и Шурочку взять с собой. Ладно Степан рассоветовал. ... Девочка развивается просто поразительно. Она точно гениальный ребёнок. Как-то, как раз, накануне моего отъезда, выдала такое, что я сам оторопел.

Разбирали мы части предложения. Может, в этом русском языке этого ещё и нет, но теперь будет. Я на доске написал 'Мы со Стѣпаномъ и Филимономъ едимъ въ Москву'.

— Александр Фёдорович, разве это слово пишется через 'и'? Я думаю, что надо писать его через 'ять'. Слово 'едим' — это, когда мы кушаем, а в данном контексте — мы 'едѣм', сиречь — двигаемся.

Я-то грамотностью не отличался и в той жизни, а здесь с ятями и фитами, так просто кошмар, но какова малявка!... Да ещё 'в данном контексте'! Ах, соплячка!

— Девочку развивать надо. Ты один чему её научишь?

— Всё равно, Шурочку надо учить, а для этого нужны учителя.

Глава 6 (1792 февраль)

Условием выживания биологической особи

является ее перемещение по криволинейной замкнутой

траектории — хочешь жить, умей вертеться.

— Есть у русского человека враг, непримиримый, опасный враг, не будь которого, он был бы исполином. Враг этот — лень. — Иван задумчиво смотрел в окно на снег, который валил сегодня с утра.

— А знаешь ли ты, многоуважаемый мной дедушка Крылов, что лень — это психосоматический признак исправности механизма интуитивного распознавания бессмысленности выполняемой работы, выработанного за долгие, долгие годы существования человека.

— Саша, давно хочу тебя спросить: почему ты меня называешь дедушкой? — Крылов был как-то необычно строг и собран. Это несколько диссонировало с его крупной добродушной внешностью.

— Тебе не нравиться? Изволь, я не буду больше тебя так называть. Прости, я ничего обидного для тебя не имел ввиду. Просто, мне всегда кажется, что ты старше меня, хотя мы и ровесники.

— Нет, нет, Господь с тобой. Я не обижаюсь, мне где-то, может быть, это даже лестно. Можешь и дальше меня так называть. А вот твоя отговорка, или, как ты иногда изволишь выражаться, отмазка, мягко говоря, неубедительна. Из нас двоих старше кажешься именно ты. Правду значит, не хочешь сказать? — Мы смотрели друг на друга. Что-то надо же отвечать? По-видимому, отшутиться и соскочить с вопроса не удастся.

— А чем, собственно, тебя моя отмазка не устраивает? Ладно, ладно, не отвечай... Я понимая, ты великий баснописец, натура у тебя творческая, тонкая, ранимая. Стало быть, и интуиция развитая. Но, тебе никогда не казалось, что бывают случаи когда, что бы не получить неудобного ответа, нужно не задавать неудобного вопроса?

— Инту... чего? Чего у меня развита? И почему я — великий баснописец?

— Ин-ту-и-ци-я.

— Не хочешь, значит, отвечать. А я думал, что мы друзья.

— А вот это, Иван Андреевич, уже шантаж. — Я начал заводиться. Отчасти от его настойчивости, отчасти из-за того, что никак не находился правдоподобный ответ. — Какой ответ ты хочешь услышать? Человек, всегда задавая вопрос, интуитивно ожидает ответ в рамках сложившегося у него мировоззрения. Какой ответ ожидаешь ты?

— Я тут заметил, что Габриэль, на любой вопрос отвечает вопросом. Вы не родственники? Нет? А что это 'интуиция'?

— Подсознательное решение задачи... не на основании логических выводов, а исходя из... нет, не так. Не на основании логических выводов, а часто, вопреки им, исходя из своих внутренних ощущений. Вот как ты свои басни пишешь?

— Подожди. Я сначала запишу, то, что ты сказал. — Он начал что-то чиркать в своей книжице. — Как там про вопрос и неудобный ответ?

— Чтобы не получить неудобного ответа, не задавай неудобного вопроса.

Он опять записал.

— Значит вопрос этот, тебе неудобен?

— Честно?

— Честно.

— Ох. Если я скажу 'да', то ты, может быть, и отстанешь, но заинтригован будешь ещё больше. Я правильно понимаю?

— Правильно.

— Хорошо, я отвечу. Только сформулируй внятно свой вопрос.

Крылов немного помялся, подумал и выдал:

— Александр Фёдорович Ржевский, Вы кто?

— Конь в пальто. — На смех Крылова прибежал Степан, но увидев, что это всего лишь смех учителя, неодобрительно сморщился и удалился.

— Подожди, Саша, — Отсмеявшись, Иван Андреевич, опять взялся за свою книжицу. — Дай запишу.

— Ты никогда не задумывался над тем, что вся наша жизнь это сплошной бег по кругу? Однажды просыпаешься утром, и понимаешь, что потратил массу жизненных сил на переливание из пустого в порожнее. Начинаешь делать всё заново, с учётом прежнего опыта, а в итоге, наступает очередное утро, когда приходится переосмысливать всё в очередной раз.

— Задумывался, и не один раз.

— И очень многим оказывается, не под силу признать, что то, что ими считалось незыблемым, на самом деле является заблуждением, что их ценности оказываются ложными.

— Это ты сейчас говоришь о чём? Ты так пытаешься меня подготовить к чему?

Это я тяну время, что бы придумать какую-нибудь отмазку. Крылов очень умён и, как натура творческая, очень тонко чувствует фальшь. Может сказать правду? А что? Он ведь всё равно не поверит, сочтет, что я шучу.

— Это я тебя пытаюсь подготовить к мысли, что мир, который нас окружает, совсем не такой, как мы его себе представляем.

— Я и сам это знаю. Наши знания о мироустройстве мизерные. Мы находимся в самом начале пути познания. Давно ли мы узнали, что мы не пуп вселенной? Сколь тысяч лет человечество считала, что земля стоит на трёх китах? ... Подожди, не хочешь ли ты сказать, что мы не одни во вселенной? Что, действительно есть жизнь на других планетах? Та с Марса или с Луны?

Теперь смеялся я. Такого вывода от Крылова я ни как не ожидал. Иван на мой смех обиделся. Я это видел. Глаза его потемнели, губы надулись, и весь он как-то напыжился?

— Вань, не обижайся. Нет жизни на Маре, и на Луне нет. Да и вообще нет в нашей системе. Где-нибудь может и есть. Я не знаю. Может где-то в других галактиках.

— Вот ты и прокололся. Откуда ты знаешь, что нет жизни на Марсе?

— От верблюда.

— Подожди, дай опять запишу?... Ну вот откуда у тебя эти выражения? Твоя лексика не соответствует общепринятым нормам лексики ни среди дворян, ни среди мещан, ни среди крестьян.

— И что? Ты на этом своём умозаключении делаешь вывод, что я инопланетянин?

— А что прикажешь мне думать?

— А что ты будешь думать, если я тебе скажу, что 'дедушкой' ты называешься во всех учебниках русской литературы? Так и называешься — 'дедушка Крылов'.

— Почему именно 'дедушка'? — Похоже, Иван Андреевич впал в ступор.

— Честно говоря, я сам не знаю.

— Да, ты говоришь так, как будто знаешь это наверняка.— Иван Андреевич задумчиво смотрел на меня, как бы решая — сейчас начинать меня бить, или погодя. — Ты что, прорицатель?

— Может действительно ему всё объяснить? Должен же в этом мире быть человек, с которым я могу говорить, не держа в голове подспудную мысль, что я всех обманываю, выдавая себя за другого? ...

— А его кондрашка не хватит? Вроде бы мужик он здоровый, но кто его знает? Поэт, натура впечатлительная. Вдруг его дар, после этой новости, пропадёт?

— Я очевидец.

— Объясни.

— Ты сам сказал, что наше познание мира находится ещё в зародышевом состоянии. Так вот...

— Я не так говорил, но продолжай.

— Мир на самом деле не такой как мы его себе представляем. В нём не три измерения как мы привыкли себе представлять. То есть в нём есть не только, если пытаться упростить для понимания структуру мира, длина, ширина и высота. В нём есть ещё, к примеру, время и... и другие... э-э-э измерения.

— Ты из другого времени?

— Снова здорова. Вот смотри. — Я пододвинул лист бумаги и начал ему рисовать сферическую систему координат. Вроде бы Эйлер её изобрёл. — Вот, так называемая сферическая система координат. Тебе такая геометрическая модель знакома? Нет? Ну ладно. Согласись, что она более-менее реально отображает устройство мира. Поставим на чертеже точку. С помощью математических вычислений мы можем вычислить её координаты, то есть место в пространстве. Но эти координаты актуальны для неподвижной точки и только в одно мгновение. А вот точка начала двигаться и через какое-то время находится вот здесь. Значит у неё другие координаты. Логично? Это движение точки в пространстве и во времени. Но ведь и сама система движется во времени. Вот точка неподвижна, а сдвинулась система координат. — Я начал чертить новую схему. — Но, согласно предыдущей схемы, координаты точки остались неизменны. Логично? Значит и точка вместе с ними переместилась.

— Логично. Ты хочешь сказать, что из одной точки времени можно перемещаться не только вперёд, но и назад?

— Или из одной системы координат в другую.

— Что-то больно мудрёно ты тут нарисовал. Ни о чём подобном я до сих пор не слышал.

— Хорошо. А ты слышал о людях, которые пропадали бесследно. Или о людях, которые появлялись бы ниоткуда?

— Про исчезновения людей, конечно, слышал, но зачастую этим случаям были вполне правдоподобные объяснения — убили и спрятали труп, утонул и не нашли и так далее. Про появления ... — Крылов задумался. — Что-то вроде слышал...

— А помнишь, я тебе рассказывал историю доктора Максимовича о французе, потерявшем память и разговаривавшем на древнем языке.

— А ты её не сам придумал?

— Можешь, при случае, спросить у доктора.

— Значит ты из другой системы ... координат? ... А ты меня не разыгрываешь?

— Вообще-то первым начал ты.

..............................................................

— Но все твои знания, изобретения?...

— Какие изобретения? Металлическое перо? Оно было уже в древней Греции, просто у них не было бумаги. Керосиновая лампа известна на востоке с девятого века, просто у них небело керосина. Да ты на бульотку посмотри — добавь стеклянную колбу сверху и заправь её керосином — получишь керосиновую лампу

— А вот это? — Он показывал на листы со схемами осей координат.

— А это обосновал Леонард Эйлер в... кажется в 1765 году. — Вот, пусть проверяет.

— Всё?

— Все, дедушка Крылов, это тогда, когда под твоим портретом вторая дата появится. Carpe diem cras. (карпэ диэм — 'лови день').

С Иваном Андреевичем Крыловым мы познакомились в августе прошлого года в период моего вояжа в Москву. И знакомство наше состоялась при ... драматических, можно сказать, обстоятельствах.

Москва меня не впечатлила. Это Филька, дальше Карачева никуда не ездивший, был в телячьем восторге и смотрел на всё с широко открытым ртом, мне же было просто любопытно — Москва Белокаменная оказалась Москвой Деревянной.

Поселился я со Степаном и Филькой в герберге на Никольской улице, как нам посоветовал Габриэль. Для Степана и Фильки был снят номер в полуподвале, а мне на втором этаже. Кибитку нашу и лошадей определили в специальный каретный сарай и конюшню на заднем дворе. На первом этаже герберга находилась точка общепита (а может, наоборот — на втором этаже герберга были жилые комнаты).

Первоначально я хотел остановиться на каком-нибудь постоялом дворе, но Габриэль, вопреки советам Степана, стал настаивать на том, что бы я поселился в более респектабельном месте — этом самом герберге.