Кладбище надежд

Хоть бы Арднар передумал. Хоть бы лошади понесли, или колесо слетело с оси, или вот прямо сейчас под Макебалы явилось бы войско Оле Мертвеца, и всем стало не до неё! Но нет ничего, что задержало бы путь кареты к макебальским стенам, и с каждым ударом конских копыт в подмёрзшую землю сокращается расстояние до стен. И время до мига, после которого дороги назад уже просто не будет.

Но и умирать той смертью, которую назначил для непокорной Арднар — жутко, так жутко, как никогда в жизни. Даже той страшной ночью, когда Арднар расщедрился и отправил её и других рабынь на ночь в палатки рыцарей. Да ещё объявил, что каждый, кто ими овладеет до рассвета, получит серебрянный "валигар". А ей самой пообещал кол в зад, если они не доставят "обществу" удовольствия. К утру ни одна из них не могла стоять, а две молодки так и не увидели рассвета... Сейчас всё будет ещё хуже. На кухне ей доводилось обжигаться, и что такое боль от ожогов, она знала. А уж если её будут специально макать в кипящее масло... Справедливый, да где же твоя, восхваляемая жрецами, справедливость?!

Наверное, Эвинна бы и не колебалась, она итак пожертвовала собой ради всего Верхнего Сколена. Но она, Беккарда вана Имер, совсем не героиня. Она не умеет владеть мечом, не умеет водить полки и брать крепости. Всё, чему успела научиться в свои двадцать семь лет, не хуже умеет и любая другая сколенка — да вообще любая женщина.

— Становись! — будто кнутом, хлестнул её голос Арднара Мясника. Предводитель лично возглавил кавалькаду — видать, не желал пропустить интересное зрелище. А может, если ничего не получится, хотел тут же и расправиться с пленницей, в последний раз прямо в роскошной карете вкусив её прелестей? Как бы то ни было — но Беккарда едва удержала вопль ужаса, пачкаясь помадой, зажала рот ладонью. Всё. Вот он, миг последнего выбора, когда даже рабство начинает казаться уютным и безопасным...

Разумеется, ради такого дела нашёлся и герольд. Долговязый прыщавый парень лет восемнадцати, с горном в правой руке и щитом с родовым гербом Арднара в другой, выехал перед кавалькадой — и протрубил условный сигнал, означающий, что парламентёр хочет поговорить.

— Ну, что тебе?! — крикнули со стены. Разглядеть лицо в узкую бойницу было невозможно — и совершенно непонятно, с кем говорит герольд. Ясно только, что с мужчиной. — Предложишь сдаваться и пообещаешь луну с неба и бочку пива до кучи? — в голосе говорившего прорезались глумливые нотки. — Вали отсюда, пока стрелой не угостили!

Герольд не отреагировал на угрозу: Арднар знал, где остановить процессию. На таком расстоянии из лука попасть можно совершенно случайно. Из джезайла — конечно, можно. Только откуда там взяться огненному оружию, если его нет и у благородных сиров рыцарей, союзников короля-батюшки? А макебальское мужичьё уж точно по старинке воюет...

— Мой командир велел вам передать: мы больше не воюем! — взял быка за рога герольд. — Вчера вечером в ставку прибыла наместница Верхнего Сколена, императрица Сколенская — и потребовала, чтобы мы прекратили братоубийственную войну...

— Это ты-то нам брат, хирве? — крикнул со стены другой голос, молодой, звонкий — может, даже женский: говорят, жёны защитников города тоже вставали на стены с оружием, когда мужьям и братьям приходилось туго. Подносили стрелы и камни, уносили раненых, тут же их перевязывали, кипятили смолу, а самые бешеные — ещё и стреляли из луков по атакующим. А что будет с рыцарем в посмертии, если туда его отправила баба? Всё равно, что охотник, которого задрали зайцы! И неважно, что эти лучницы пускают такие же стрелы, как и остальные, и не отличить, из чьего лука выпущена та, что торчит в твоей груди. Боги-то всё видят! — Сказано тебе — ...!

— Я передал то, что мне велели — и не более того, — не выдержал герольд. — Не дело бесчестить посла за то, что он сказал. А за оскорбление ты ответишь: когда мы войдём в город, я найду тебя — и потребую божьего суда посредством поединка, будь ты хоть кто!

Не нужно было иметь большого ума, чтобы понять: после многих месяцев осады, пролитых теми и другими рек крови, после разорённых деревень и гниющих под стенами трупов никто не поверит врагам просто так. Во фразе герольда, придуманной коварным храмовником, главной была не угроза. Наоборот. Рыцарь никогда не унизится до поединка со смердом, с тем, кого привык втаптывать в грязь и поплёвывать на согнутую спину с высоты коня. Если он грозит этим — значит, видит в безвестном горожанине равного. Того, в отношении которого необходимо придерживаться правил чести. И раз уж такое сказано вслух — значит, действительно многое изменилось.

— Мы все — сначала сколенцы, и уж потом рыцари и крестьяне, — тронул коня вперёд — но не переступил незримой черты, за которой его могли бы достать стрелы, Арднар. — Каждый новый убитый в этой бесполезной войне приближает к Сколену алкских карателей! Без нашей конницы вы так же не сможете воевать с алками, как и мы — без вашей пехоты!

— Ну, так воевали же до сих пор, — хмыкнули на стене. — И творили такое, отчего бы и алков стошнило! А Императрицу, каждый знает, алки казнили!

— Справедливостью Стиглоновой клянусь — вас обманули! Императрица Эвинна жива, и никакие алки в плен её не брали! Этот слух предназначен для алкских ушей — чтобы можно было собрать новые силы! Пусть меня покарает Справедливый всеми своими карами, если мои люди причинят вам ещё зло!

"И побожиться не боится, — подумала Беккарда. — Ему что, и на Богов наплевать? Хотя, раз всё это храмовники затеяли, наверняка и наплели ему, что Боги простят ложную клятву, если это сделано ради восстановления порядка, — вспомнила она неуклюжие проповеди деревенского жреца. И с внезапно нахлынувшей злостью на себя и на весь этот погрязший в лицемерии и лжи мир, додумала: — А я в этом послушно участвую!"

— Хорошо, пусть так, — усмехнулись на стене. Нет, после всего, что случилось, Арднару тут никто не поверит. На месте Эвинны ни за что не поверила бы ему и Беккарда вана Имер. Может, и к лучшему? Тогда она будет виновна во лжи — но не в её последствиях. И всё равно — Боги-то видят... А видят ли? Вон, Арднар ложно клянётся, богохульствует, переступая все божеские и человеческие законы — и что, ударила ему в голову молния, растворилась под ним земля, или хоть дурную болезнь от кого-нибудь из изнасилованных словил? Беккарду буквально колотило от страха перед тем, что предстоит сделать — и одновременно разрывало между страхом за свою судьбу сейчас — и возможной карой Богов в будущем... — Ну, а котёл этот зачем?

Беккарда мгновенно покрылась холодным потом. Женщина дотянулась до противоположного окошка кареты — и обмерла. Она узнала это место.

Глубоко вкопанное в землю, посреди поля высилось странное Г-образное сооружение, с жёстко закреплённой верхней перекладиной. И эта перекладина, и несущая балка были из толстенной корабельной сосны, каждая — существенно толще ноги Беккарды. Закреплённые прибитыми наискось распорками, намертво соединённые огромными гвоздями, найденными в мелком захваченном городишке, они даже на вид казались очень прочными. Такие каменную глыбу в пару сотен пудов выдержат, подумала Беккарда. Не то что человека.

Заканчивалось всё это устройство свисающей с верхней перекладиной цепью со столь же прочной и массивной деревянной лебёдкой, с которой вниз свисал толстый, корабельный же, канат. Один его конец пока что аккуратной бухтой лежал на земле. Второй, оканчивавшийся петлёй как у виселицы, сейчас тоже был спущен на землю — но это была не виселица, а совершенно иное устройство. Дыба — вот как оно называлось. Когда у Арднара было настроение, в эту петлю продевали скрученные за спиной руки пленников, а к таким же связанным ногам привязывали увесистый булыжник, а потом начинали их охаживать кнутом или тыкать раскалённой на огне кочергой. Дёргающийся от боли несчастный сам выворачивал руки из суставов. Иногда на этой дыбе и вешали — но за ноги, и пленник висел, пока не вытекут глаза...

Арднар нередко "баловал" подобными зрелищами защитников, ну, и сам любил поглазеть, как корчатся те, кому отказано даже в быстрой смерти. А кто же будет подносить ему вино, алкское пойло, подносы с дымящейся на осеннем воздухе, с пылу, с жару, едой? Вот и невольницам приходилось частенько бывать на страшном месте. Каждый раз Беккарда не могла сдержать слёзы: за всю прежнюю жизнь она не обидела никого, кроме комаров и мух. А тут... Как можно так страшно мучить людей — и ещё этим наслаждаться?!

Но поразило её не это. За ночь рядом с дыбой соорудили невысокую кирпичную стенку в форме подковы, длиной примерно в рост человека и вполовину уже. Высотой она была где-то по грудь ей, Беккарде. Стенка была также выложена надёжно, основательно — снаружи её даже присыпали землёй для большей прочности. А сверху, небось, при помощи той же самой лебёдки, взгромоздили огромный, чёрный от копоти салотопенный казан — Беккарда смогла бы поместиться в нём целиком, если бы села, обхватив колени руками, и опустила голову.

Почти до самого верха казан был наполнен тем самым маслом, которое обещал ей в случае несговорчивости Арднар. Пока холодным — но сколько продлится это "пока"? И, разумеется, под импровизированной печью уже лежали щедро политые тем же маслом дрова. Несколько корзин, с горкой наполненных углём, и грубо откованная совковая лопата, воткнутая в землю рядом с лысым пузатым мужиком, частенько пытавшим и казнившим по приказу Арднара, не оставляли сомнений в том, что с ней будет в случае ослушания.

— Так это будет угощение для вас, — нашёлся Арднар. — Ну, в честь примирения! Я приглашаю ваших вождей на пир!

— Замечательное угощение — под дыбой! — хохотнул более высокий голос. — А может, даже на дыбе? И что это за лакомство такое — кипящее масло? Совсем держишь нас за дураков, подстилка алкская?

"И правда, нашёл дураков!" — злорадно подумала она. И тут же охнула в ужасе: а что, если Арднар убедится в бесполезности всех приготовлений? С него станется расправиться с ней, даже не дав шанса на спасение! Нужно броситься в ноги, умолять, плакать, сделать всё, что он скажет — только бы избежать жуткой смерти, по сравнению с которой даже ледяное Ирлифово царство — так, мелкая неприятность, как укус осы по сравнению с чёрной оспой.

— Вы не поняли! — продолжил переговоры Арднар. — Это пир для ваших глаз, а не животов! Наместница потребовала гарантий моей верности, и она права. У меня в лагере — алкский советник. Если я убью его так, дороги назад мне не будет. Так что вы можете спокойно смотреть со стены, как он будет орать и корчиться. Конечно, если вам нравится алчатинка, запечённая в масле — милости прошу, мне его мясо ни к чему...

Беккарда скосила взгляд на алкского советника. Сейчас он был в обычной кольчуге и шлеме, со щитом без герба — не алк-аристократ, а обычный наёмник, ничем не выделяющийся из кавалькады. Вряд ли горожане знали его в лицо — и алк позволял себе широко, во все тридцать два зуба, ухмыляться на слова Арднара. Только что не ржал конём... Весел был и Арднар — наверное, он припас и какого-нибудь невольника, которому суждено сыграть роль алка в этом кровавом балагане.

— Всё это очень интересно, Арднар, — уже чуть миролюбивее раздалось со стены. — Но жизнь алка нам пока не нужна. Может, на что-то ещё сгодится. Но знай: ворота мы не откроем, пока не увидим своими глазами и не услышим императрицу. И не пытайся отговариваться, что её тут нет!

— Она здесь, катэси, — не замедлил с ответом Арднар. — Вот в этой карете, как подобает её сану. Сейчас вы её увидите. Ей много чего пришлось перенести — но теперь она снова с нами! Эвинна-каттхая, люди ждут вас, — церемонно закончил он, картинным жестом балаганщика открывая дверцу кареты. — А ну пошла!

На ватных, негнущихся от страха ногах она кое-как спустилась на землю. На последней ступеньке едва не споткнулась. А в голове бились только две мысли, будто сцепившиеся в яростной схватке два бешеных волка: "Ой, мамочка, только бы в этот котёл не попасть!!!" и "Что со мной будет за такое преступление?"

— Ну! — прошипел Арднар, подойдя вплотную. Из-за чёрной жёсткой щётки усов ей на щёку упали брызги слюны. — Давай, куколка. Или мои рыцари в Макебалах — или ты в котле.

Беккарда сглотнула, чувствуя, как мерзко щекочет спину ледяной пот. Не теряя времени, палач уже высекал огонь под адским котлом: пока ещё такая махина прогреется — там, наверное, под сотню кхатов масла! Но уголь горит жарко — час, может, два, и масло в котле забурлит, потянется едкий дымок от выплеснутой из чана и стёкшей в пламя жидкости. К тому времени, стоит Арднару разозлиться как следует — сверху, в затянутой на руках петле, будет висеть она. А дальше палачу достаточно будет чуть подтравить канат, чтобы босые ступни окунулись в кипящее масло.

— Макебальцы, — ещё раз сглотнув и кое-как справившись с непослушным языком в пересохшем рту. Получилось жалко, и, конечно, не то, что нужно было Арднару.

— В масло захотела? — буднично-деловито, и оттого ещё страшнее, спросил Арднар. — Это, по-твоему, слова Эвинны?!

А и правда, как бы поступила Эвинна, та Эвинна, о которой поют песни, и которую при жизни прозвали Верхнесколенской, намекая, что она своя, землячка, может, родилась с тобой в одной субе, паргане, а то и деревне? Уж она бы не стала попадаться в плен, терпеть позор и побои. А если бы всё-таки попалась? Неужто взяла бы — и просто выполнила то, чего требует Ирлиф в человеческом обличье?

А горожане, привлечённые неожиданными переговорами и плотно облепившие парапет стены, во все глаза смотрели на неё. Она почти физически ощущала сотни скрещённых на ней взглядов, которые будто прожигали насквозь и требовали ответа. И, конечно, ветераны той, настоящей Эвинны уже опознали и фигуру, и цвет волос, и лицо. Да, в главном Арднар не ошибся: по стене плыл боязливый шёпот. "Наместница! Императрица! Эвинна! Сама Эвинна..." Кто-то глядел на неё с надеждой — с безумной надеждой, что вот сейчас предводительница обо всём договорится с осаждающими, и долгая, мучительная осада, наконец, закончится. Кто-то — с восхищением: сумела обмануть алков! Вернулась, пройдя Тольфарскую мясорубку — и теперь жестоко отомстит за погибших". А были и взгляды, что жгли презрением и ненавистью: будь Беккарда под Тольфаром, она бы обязательно вспомнила, как глядели на Императора его воины, услышавшие об отречении. Именно их она сейчас любила больше всего — потому что такие не открыли бы ворота Арднару, будь она хоть настоящей Эвинной. Но они её и страшили: ведь из-за них она могла принять страшную казнь.

Однако их голоса почти тонули в общем, восхищённом и сочувственном хоре: похоже, в ней всё-таки признали Эвинну. И готовы подчиниться любому её приказу, потому что считают освободительницей от алков, спасительницей от осады, той, чьим именем называют детей. И не только девочек: в последние годы родилось даже новое мужское имя — Эвинотеоннат, что значит "верный Эвинне". Как наяву представилось: рыцарская конница с места берёт в галоп, едва открываются массивные створки ворот, сметает ничего не понимающих часовых, вслед за ней в город железным потоком вламываются остальные, жгут, рушат, убивают. Треск пожаров и тысячеголосый вой избиваемых, радостный хохот удовлетворённых насильников и грабителей, набивающих мошну кольцами, отрубленными вместе с пальцами, и серьгами, отрезанными с ушами: скорее, скорее, потом, на привале мясо выковыряем! А то другие прихватят. Развороченные дёсны тех, кто побогаче и постарше — золотые зубы ныне тоже в цене.