Ба! Вирхофф!

Полуденное пробуждение: потягушки, щекотушки, помилушки — закончилось скандалом.

— Ты...ты... ты...

"Сейчас признается, что беременна от меня," — приуныл я. Рано приуныл.

— ...грязная паршивая свинья! — орала Жанка, принюхиваясь к своей подмышке.

Вот тебе раз! Мне стало интересно. Что дальше?

Она понюхала вторую. Эта никаких ассоциаций у нее не вызвала. Подергала носом.

— У меня правая ноздря не дышит! — обвинила Жанка в несусветной извращенности.

— А вторая? В порядке? — склонен я юморить.

— И левое ухо не слышит!

— Пожелания клиента — закон! — неосмотрительно брякнул я.

— Но не такие же! — она швырнула в меня моим же сапогом и выскочила, хлопнув дверью.

"Как-то все не гламурно получилось," — вспомнил я одну из наших с неё шалостей и преисполнился горьких разочарований.

— Деградирую как мужчина. Залез на чужую бабу, а переживаний на целый любовный роман!

0-7.

К парому через Малитту мы опоздали. Многоместная лохань отчалила и, покачиваясь на волнах, тихонько, удалялись к противоположному берегу. Счастливые пассажиры махали нам с борта.

— Ну что, лохи! Бывайте!

— И вам утопленники счастливого плавания, — наш им ответ.

Оставалось ждать, когда паром вернется. Насколько задержка никто точно сказать не мог. Все зависело от паромщика. Утешало, что в день, как правило, делалось два рейса. Первый убыл без нас.

Отъехали недалече, за пригорок. Травка, цветочки, бабочки. Вик без разрешения улизнул купаться. Гутти принялась готовить. В котелке над костром забулькало, по округе вкусно запахло, условно назовем, борщом. Рауф, используя свободное время, достал ступку и что-то в ней истолок. ,,Подженил" смесь зеленой трухой и мелкой черной крупкой, всыпал белого порошка, опять истолок, бурча себе под нос. Может, молился, а может чары накладывал.

Дед, разложив шильца и дратву, починял упряжь. Я лодырничал, блаженствуя под добрым солнцем. Такая расслабуха...

Спокойные мысли-мечты перескакивают с пятое на десятое. Вернусь в Рош. На белом коне, под звуки фанфар и оваций. Геройства брошу. Займусь самогоноварением. Прибыльное мероприятие! Заживу что ГАЗПРОМ с нефти. И никаких акцизных сборов.

Отрываясь от борща, Гутти из-под руки глянула на дорогу и предупредила.

— Всадники.

— Не нам одним маяться, — посочувствовал Рауф, макнул палец в зелье и пососал.

— Куманек, — заволновалась женщина через минуту. Кавалькада её беспокоила. Может напрасно? Посвисту богатырского не слышно, гармошки тоже.

Деду некогда, поглощен шорными работами, а мне лень даже головы повернуть. Вот если бы не Куманек, а кума...

...Разобиделась кума,

Что лежит она одна.

Думает, ворочиться.

Ласки бабе хочется...

Перекатываюсь на бок, посмотреть, кого к нам несет. Или выпускной в академии клоунов, или группа Kiss* в расширенном составе. Человек семь, плюс пара гражданских. Куманек вылитый Космический Туз.

— Привет честной компании, — поздоровался атаман вольных стрелков, подъезжая. Спрыгнув с седла, жадно вздохнул аромат борща. — Неплохо.

— К обеду торопились? — спрашиваю Куманька и жестом прошу отойти, не загораживать солнце. У меня моцион и мечтания.

— А что? Я бы от горяченького не отказался, — наглеет Куманек и вопросительно смотрит на Гутти.

Его поглядки Гутти не расчувствовали. Своих едоков — подолом не закрыть!

— Покорми человека, — попросил Еня. — С дороги как-никак.

Куманьку тут же налили в миску полный черпак и он, не стесняясь, принялся шумно хлебать. Ел с удовольствием, аж по бороде бежало. От восхищения качал головой.

— Ох, хозяюшка! Ох, умелица!

Зашкрябав по дну, приостановился, обтерев жир с мусала, подмигнул деду.

— Какая ебежка, такая и кормежка*? Так почтенный?

Гутти покраснела и поспешила отойти ополоснуть чашки-ложки. Гость гостем, а и самим скоро обедать садиться.

Куманек, досербал борщ, остатки выпил через край. Отдышался, посмеиваясь.

— Фууу! НаелсЯ, напилсЯ, ажно х..й поднялсЯ!*

Не очень-то мне верилось в его веселость.

— Дело какое или так, время скоротать к нам прибились? — спросил дед, очевидно тоже не питавший доверия к гостю.

— По делу, по делу, — согласился Куманек.

Из всех присутствующих дело у него могло быть только ко мне.

— У меня к мессиру предложение, — не откладывая, объяснился Куманек.

— Мессир демобилизован — раз. В контрактники не пойду — два, — сразу отказался я. Но Куманеку потребно другое.

— Служба мне ваша за ненадобностью, а вот меч... Мессир Карди рассказывал... Оружием вы владеете примечательным.

Теперь понятно, что и почему.

— Не продается, — отшиваю босяка.

— И речи о продаже не веду, — возмутился Куманек. У него и в думках нет деньгами расплачиваться. — Вы мне его подарите.

— Меч наградной. Не передаривается.

— Тогда наградите, — предложил Куманек и повернулся к гражданским. Правильно, говорю?

Понятые закивали, все верно!

— А если послать? — предлагаю свой исход сделки. — Подальше?

— Зачем же грубиянничать? Я с вами по хорошему..., — обижен Куманек, — а можно и по плохому.

— А получиться?

— Смотря с кем. Товарища вашего рыбам скормить? Запросто, — Куманек указал на Рауфа. — Опять женщины. Они создания легко ранимые. Надо только знать, куда ранить и чем. Мальчишка где-то рядом ошивается. Так что давайте договариваться. Полюбовно. И разойдемся с миром.

Пришлось из лежачего положения принять сидячее.

Опережая мой подъем, Куманек выхватил у Ени чресседельник и ловко захлестнул вокруг шеи старика.

— Так что? Договоримся? Вы мне меч, а я вам вашего папашу. Живого.

— Меч оркхский, — предупредил я, отряхивая травины с одежды.

— Вот-вот его и надо. Свидетели подтвердят, передали оружие из рук в руки, по своей доброй воле. В знак особой благодарности.

— Так просто? — подивился я наивности Куманька. Хотя кто нынче определит, кому дарен, кем и за что. Оркхских рун никто не разумеет. А у этого свидетели.

— Гони уважаемый меч. И не тяни время, — Куманек потянул чресседельник. Лицо Ени сделалось красным.

Я бегло окинул взглядом всадников. Шестеро. Понятых можно не считать. Они в драку не полезут. Пошел к фургону.

— Вы куда?

— Вы же меч просите, — ответил я.

— Только без глупостей! — предупредил Куманек строго. — Наслышаны о вашей удали. Только ныне не ваш черед верх держать.

— Сынок! Лешек! — окликнул меня дед, пересиливая удушье. — Не надо. Не трогай меч. Прошу, не трогай! Я уж пожил!

— Заткнись! — рассвирепел Куманек усиливая хват.

— Сынок! Не надо! Не смей! — задыхался дед и полуобернулся в бандиту. — Что же вы делаете! На что человека толкаете!

— Бардон! Помоги мессиру достать меч, — приказал одному из своих Куманек.

Я приподнял тент и сунул руку в мешок. Три меча. Прямо столовый набор командировочного. На все случаи и оказии жизни. Что у нас сегодня? Бандиты? Тюрвинг? Ага, их много. Тогда Хвитинг? Жаль портить хорошее оружие о дураков! Но придется. Беру первый попавшийся. Грам сам ложиться в руку.

— Живее! Прикончу твоего пердуна!

— Сынок..., — хрипел Еня из последних сил. — Не надо! Не надо меч...

Мир ухнул в пустоту. Исчез, растворился, пропал, чтобы тут же вернуться черным прибоем забвения, слизать с черного песка бытия багровую гальку. За один раз семь штук. Слизал навсегда.... Но, наверное, не это главное. Ощущение. Упоительное ощущение неисчерпаемой силы и холода....

Очнулся от того, на меня льют воду.

— Ой-ей-ей! — горевал дед, поддерживая мою голову.

Открываю глаза.

— Ох, сынок, сынок. Ох, не надо было так-то. Говорил тебе, Лешек не тронь. Не тронь. А ты за меч. Непутевый! Ой, непутевый. Ой, неслух, — причитал дед.

— Да нормально все, — пробурчал я, пытаясь вспомнить, произошедшее. Ничего. Дыра в памяти. Только черный прибой и помню.

— Я уж пожил. Что мне с этой жизни, — выговаривал дед. — А ты за меч.

Причем меч в его речи звучало так, словно я совершил невиданное злодейство. Может и злодейство, но в данном случае можно и к благим свершениям отнести.

Рядом всхлипнула Гутти.

— Что вы такое говорите.

— Цыц! — прикрикнул дед. — Воды подай.

Ощущаю свое тело. Нигде ничего не болит, даже голова. Весь цел, невредим. Кругом тишина и спокойствие. Единственное, к цветочному запаху примешан запах крови, а жужжание шмелей перебивает жужжание слетевшихся мух. Где-то рядом фыркает лошадь, трясет гривой, звенит удилами.

Приподнялся на локте оглядеться. Что же тут сотворилась по моему хотению?

Вы когда-нибудь были на базаре в мясном ряду? Тоже самое. Лихие люди не просто порублены, а пошинкованы. Ручки отдельно, ножки отдельно, ливер отдельно, мослы на холодец — поленницей в сторонке. Бестолковые головы арбузной горкой. Выражаясь языком гастрономии, ребята разделаны на стейки, вырезки, грудинку, филе и прочие мясницкие порции. Качественный сортовой разруб.

— Опять кто-то едет, — всхлипнула Гутти.

Хочу встать, но старик помешает.

— Лежи, лежи я сам, — приказал мне дед.

— Альгвасил, — определила Гутти подъезжающих.

Ржут ретивые лошади, звенит благородное железо закона. Альгвасил оглядывает поле битвы. Оглядывать там собственно нечего. Мясной ряд во все красе ассортимента. Белый как мел блюститель параграфов и уложений Бакьи, поворачивается ко мне. Одни из сопровождающих его вояка блюет, прикрываясь рукой.

— Вам нравится? — спрашиваю грозу анархии и беспорядков.

Альгвасила передергивает от негодования.

— Они, конечно, еще те твари... Были. Но и ты не лучше.

Я скорчил обиженную мину.

— Думал, вы мне благодарны. Вашу работу сделал промежду прочим.

Страж порядка развернул коня и поскакал прочь. Его бойцы только что не обгоняли отца-командира.

Позже, уже на пароме, ко мне подошел Рауф.

— Сегодня я впервые понял, самая большая загадка на свете это сам человек, — уныло признал естествоиспытатель.

— Загадка, Соломон, в другом... Вроде все мы без исключения рождаемся похожими на папин хер. Красно-синие и сморщенные. Одинаковыми рождаемся. А потом? Что с нами происходит потом? Как получается, нормальных людей и половины от рожденных не наберется? Сволочей откуда столько?

— Знать бы ответ, — вздохнул Рауф.

Мы смотрим на реку. Вода плещет о борт парома. Кружит пену, тянет течением ветки, траву, мусор.

— Там, на берегу..., — он не подобрал нужных слов, перескочил. — Все произошло очень быстро. В общем, я вас поддерживаю. Вы поступили, как и следовало поступить.

Рауф пошарил у себя в кармане и извлек не большой ключик на цепочке. Посмотрел на него с нескрываемой печалью.

— Хочу сделать вам небольшой подарок.

Я отстранился. У меня уже есть один, точь-в-точь такой. Второго Большого Непредвиденного Путешествия мне не надо.

— Возьмите. От чистого сердца! — протягивает Рауф ключик.

— Зачем он мне?

— Вы же знаете, я занимался изготовлением поясов верности. Ну и не только...

— Помню, рассказывали, — соображаю я, куда клонит.

— Долго анализировал конструкционные особенности и установил опытным путем, самым слабым звеном, является замок.

Эх, ты ученый, голова два уха! Самым слабым звеном всегда и везде является человек. Как впрочем и самым сильным.

— Так вот, мне удалось создать универсальный ключ, который подходит ко всем замкам вышеназванной продукции, — Рауф виновато улыбнулся.

— Думаете, он мне пригодится?

— Вы молоды, вы в пути..., — произнес мечтательно энциклопедист. Словно видел себя на моем месте. Зря. Тут завидовать особенно нечему.

До Майла пылить и пылить потому устроили привал. Гутти при поддержки деда Ени и взяв в подручные Вика, готовила уху. Пацан надергал карасиков. Варево как-то веселей, если в нем не одна крупа с картошкой.

За обедом, обгрызая сухарь, я спросил высокое небо над собой.

— Когда я наконец спокойно сожру кусок нормального хлеба, а? И не меч или дрын возьму в руки, а сынишку. Посажу на колени. Пощекочу. Вытру ему сопли подолом рубахи. Понюхаю, как пахнет детская макушка. Когда? — требовал я ответа у безмолвной выси.

— Может доченьку, — предложила Гутти и застеснялась.

Дед тихо хмыкнул под нос.

— Дочь тем более! — продолжал жаловаться я, не забывая черпать из котелка. Пока меня слушали, разинув рот, можно и со дна гущи черпнуть, рыбных хвостов и спинок. — Она должна видеть, отец дома ночует, а не шляется, неведомо где и не спит с чужими тетями. А то подумает, тети лучше её мамы и вырастет такая же, как те тети.

— Резонное суждение. Брак есть основополагающий и краеугольный камень общества. Не будь люди связаны узами брака, — умничал Рауф. — Думаю, мы бы никогда не достигли таких высот в изучении вещей и веществ.

— Чего же сам не женат? — воспрошаю умника. — Или высоты боитесь? Так баба не столб, залезешь, голова не закружиться.

— Не встретил свою половинку, — увильнул от честного ответа Рауф.

А говорил книжек не читает! Лицемер!

Поев, утолклись спать. Зарядил дождичек, загнал всех в фургон. Не СВ конечно, тесновато и душно.

В дождик спится, как никогда. Стучат капли по тенту, барабанят незатейливую мелодийку. Бай-бай! Бай-бай! Сквозь сон слышу голос недовольного энциклопедиста.

— Убери старый руку.

— Чего?

— Руку говорю, убери. Не на ту жопу положил. Гутти слева.

Легкая возня. Дождь продолжает барабанить по тенту, шелестеть в траве и шлепать по листу лопуха. Спиться...

С ранней рани дед повел с Виком превентивные беседы о нравственности. Пацан подсматривал за Гутти, как та ноги в ручье мыла.

— Откуда я родом, девки в строгости держались. Не то что там за задницу или какую иную часть подержаться, глянуть не позволяли. А ежели какую на танцах пригласил, на кадриль или краковяк, то после морду обязательно набьют. Значит, чтобы не очень о себе мнил. А слюбопытничал, когда они в речке купались или в бане мылись...

— Что? Глаз высасывали? — встрял я в интересный разговор.

— Голым в крапиву загоняли. На первый раз.

— А на второй?

— На второй связывали и под козу подкладывали, вымя сосать.

— Ну, хорошо хоть не под козла, — дивлюсь я строгим деревенским нравам.

— Под козла на третий.

Вряд ли такой йогурт полезен для здоровья. Никаких бифидобактерий.

Пока разговоры да пересуды, естествоиспытатель увлекся колдовать над варевом зеленого цвета. Помешивал, пробовал лизнуть из банки.

— А чего это у вас? — вертелся рядом Вик, привлеченный запахом.

— Сие отвратное вещество есть прорыв в науке!

— Аааа, — скис пацан, теряя интерес. Лучше бы конфетная нуга или сахарная жженая тянучка.

— За ингредиентами мне пришлось отправляться на край мира....

Навострился слушать. Про край мира мне уже один раз толковали.

—... в Дю Рион, в горы к эльфам, — не без гордости заявил Рауф, налегая на содержимое. — Вот теперь провожу эксперимент.

Эксперимент довольно прост — сует в банку палец и облизывает. Так и вымакал до блеска.