Мастер Ветра-2(общий файл)

— Принца Ратомира в Чудске нет, — оскалился Лонгнаф, в сумраке не разглядевший мои пылающие стыдом уши. — Три недели... или чуть больше... назад, ваша сборная банда взяла штурмом Аргард. И, насколько мне известно, сейчас они сидят за стенами в ожидании орды Гэсэр-хана или помощи от орейских князей.

— Хан хочет вернуть себе город? — отодвигая, пряча в самые дальние тайники души образ такой желанной и неведомой златовласки, поинтересовался я.

— Ха! Да зачем он ему нужен то? Гэсэр ненавидит города. Все, чего он хотел от Аргарда — хан уже получил. Я слышал, он велел изготовить чашу для кумыса из черепа князя Дамира. Дайда считают — это честь для павшего воина.

— Честью будет наполнить эту чашу кровью Гэсэра, — рыкнул я. — Давай спать. Завтра нужно будет пройти побольше. Может быть, найдем выход... Оказывается у меня много дел там... на границе со степью.

11

Невесомую ладошку легконогого ветерка на щеке я почувствовал сразу. И едва не закричал от восторга. Это незримое прикосновение стало посланием из какого-то другого, полузабытого, век назад оставленного за спиной мира. Еще секунду назад казалось — мы всегда шли безликими коридорами в самой глубине утробы Низамийских гор. Будто бы ничего больше и нет. Будто весь мир — это камень и дыры в нем. Бесконечный лабиринт проходов и тупиков, то вверх, то вниз. Огромных залов и узких лазов. Бездонная тьма и светящиеся клочья похожего на плесень мха. Капли с потолка, шорох крыс, ненавистная паутина, отвратительно-белые безглазые рыбы в хрустально чистых озерах и мерзкие ящерицы, охотящиеся на мерзких рыб. И наш путь. Шаг за шагом — сажень за саженью. Верста за верстой в круге слабого света от рунного шара.

— Ветер! Чуешь?! — Лонгнаф остановился и шумно втянул носом воздух.

— Конечно! — едва сдерживая ликование, воскликнул я. — Где-то рядом выход!

— Ура! — гаркнул чужак так, что звуки еще несколько минут стаей испуганных птиц метались под сводами пещеры. — Туда! Скорей!

Левая стена, которой мы традиционно придерживались, побежала назад чуть быстрее прежнего. Ее изгибы и несколько ответвлений больше нас не смущали. Ласковый незримый ориентир не дал бы нам заблудиться и в полной темноте.

— Ветер, ветер... — приговаривал следопыт на ходу. — Ветер, ветер, прими этот зов...

— Он не услышит, — посочувствовал я чужаку. — Подземелья не его стихия.

— Чего?

— Заговор твой, говорю, он не услышит.

— Эх, темнота! Это я песню вспоминаю.

— Песню о Ветре?!

— Ну, да. Вот. Слушай!

" Ветер, ветер прими этот зов,

У Лонгнафа обнаружился вполне приятный, с едва ощутимой хрипотцой, голос. Впрочем, слов песни я не знал, так что на мастерство исполнения обращал внимание только несколько первых секунд.

Был он небом когда-то рождён,

Сказать, что я был потрясен — это ничего не сказать. Песня, и ритм и слова, здорово напоминала один из молитвенных гимнов лесного народа. Прямое обращение к Духу, присущее лишь Мастерам Ветра, яснее ясного подсказывало ее происхождение. И, не смотря на все это, она была совершенно мне не знакома.

Был он небом когда-то рождён,

Но вот окончание песни чужеземца не могло не вызвать смех:

Но однажды он преданным был

(Ветка Ветрова "Легенда о ветре").

— Грустная песня, а ты ржешь, как конь, — обиделся чужеземец. — Чего хоть смешного-то нашел?

Очень трудно смеяться набегу. Пришлось сначала перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Бородатый Лонгнаф уже успел повернуться ко мне и поднять помигивающий шар повыше. Он считал, что так получится лучше рассмотреть мое лицо.

— Я не очень понял те слова, где про жар и про обещанную любовь, — я попытался смахнуть что-то блестящее с ресниц, тяжело переводя сбившееся дыхание. — И еще не очень понятно, про то, как Дух Животворящий мог проклинать Жизнь...

— Эээх, — махнул свободной от фонаря рукой чужак. — Какой же ты... Деревянный. Точно! Твердолобый, как дуб. Во-первых, эту песню моя приятельница написала... Из того, другого мира. И откуда ей знать о ваших... верованиях. А во-вторых, это же... аллегория. Очеловечивание безжизненного явления природы...

— Это Ветер что ли безжизненное явление природы? — не поверил своим ушам я. Успел уже к тому моменту убедиться, что это не слезы сверкают на глазах, а нечто в глубине пещеры искрит, отсвечивает светом рунного факела. И сколько бы ни напрягал глаза, всматриваясь во тьму, понять, определить по очертаниям, что же там скрывалось, я так и не смог. Зовущие прикосновения живого вольного ветерка тянули в другую сторону, а любопытство подначивало сделать крюк и посмотреть на поблескивающее чудо вблизи.

— Нет, ну я, конечно, понимаю, что вы, орейцы, приучены обожествлять некоторые природные проявления, но не станешь же ты утверждать, что будто ветер и впрямь живой?

— Скажи, чужеземец. Деревья — живые? — спорить не хотелось. И объяснять тоже. Ну как рассказать слепцу о сиянии солнечных бликов на воде? Особенно трудно оказалось подбирать слова, когда за спиной демона подмигивала отблесками тайна.

— Допустим.

— Ну, значит и огонь, и ветер — тоже живые.

— Ничего это не значит. Деревья — это живая природа. Огонь — это... огонь. А ветер — просто движение воздуха. Ты еще скажи, что ветер дует от того, что люди дышат...

— Да нет же! — поморщился я от его беспросветности. — Не знаю как это у вас, демонов. Но у нас люди дышат от того, что ветер дует.

Вот уж чего я точно не ожидал, так это того, что Лонгнаф вдруг весело засмеется.

— Люди дышат от того, что ветер дует. А ветер дует от того, что деревья шатаются, — расслышал я сквозь его счастливое хрюканье.

— Зря тебе танцуют дочери Духа Огня в пламени костров, чужак. Ты все равно не способен оценить их старания.

— Да уж на зрение не жалуюсь. Но никаких баб в костре сроду не видал.

Мне оставалось только хмыкнуть и пожалеть обделенное Судьбой существо. Как должно было быть одиноко человеку в мире, Великие Духи мертвы. Где молоденькие Струйки не смеются из весенних ручьев, а в кострах не танцуют Огоньки. Где Ветер не вдыхает душу в тельце новорожденного, а Сталь не поет в поединках.

— У тебя за спиной, демон, скрыто невиданное. И мне жаль тебя. Потому что, как бы ты не вертелся, как бы ни всматривался, ты этого так и не увидишь.

— Ты как проповедник из церкви, — оскалился следопыт и, заметив-таки, что я продолжаю всматриваться за тьму за его спиной, резко повернулся. Со зрением у него и вправду было все в порядке. Ибо, блестящее в темноте нечто разглядел мгновенно. И снова я не успел рассмотреть, как в руке чужака вновь образовался его страшный кривой кинжал.

— Что это?

— Я думаю, это — то самое, ради чего ты потащил меня в эту дыру.

— О!

Лонгнаф сложил ладони лодочкой, прижав рунный шарик большим пальцем. Руки вспыхнули кроваво-красным, но во тьму теперь попадало гораздо больше света. И все-таки, чтобы полностью осветить колоссальную конструкцию из старой бронзы, намертво, совершенно без зазоров вплавленную в стену, ему пришлось пройти еще десяток шагов вперед. Смачно чавкнул раздавленный походя небольшой, с ладонь, паучок, но следопыт даже не притормозил очистить заляпанную подошву. Из серого камня, блестя когда-то давно, наверняка еще до начала Истории, отполированными поверхностями, показалась потрясающе огромная, исписанная выпуклыми угловатыми, явно не альвийскими, но, тем не менее, легко читаемыми рунами, арка. К хищному, как наконечник копья, проходу в неизвестную, новую часть подземелья, вели высокие, явно не для человеческих ног, ступени. На самой нижней из них, слепяще-белый на фоне темного камня и позеленевшего от времени металла лежал человеческий скелет.

— Вооот оно! — неизвестно чему обрадовался Лонгнаф. — Вот куда я тебя вел.

— Ветер дует справа, — напомнил я следопыту. — Выход там.

— Да куда он денется. Подождет твой выход.

— Хотелось бы убедиться, — брякнул я. Нелепая получилась отговорка, но входить в явно рукотворные коридоры очень не хотелось. Любопытство, едва пискнув, оказалось тут же насмерть раздавленным набравшим силу страхом.

— Можно и так, — покладисто согласился враг. — Мало ли что. Путь для отступления нам не помешает.

Однако дальше слов дело сразу не пошло. Словно зачарованный, маленькими осторожными шажками, демон продолжал подкрадываться к ступеням.

— Может, заглянем хоть на секундочку? Одним глазком...

— Потом, — прошипел я сквозь сжатые, чтоб не стучали, зубы. — Сначала выход.

И тешил себя надеждой, что соблазнившись небом и свежим ветром, следопыт не захочет возвращаться в душную темную утробу гор.

— Неужели...

— Лонгнаф! Я иду к выходу. Ты должен идти со мной. Ты слово давал.

— Ха, — воскликнул он и улыбнулся. Но, так и не дождавшись ответной улыбки, скривился и, наконец, кивнул. — Хорошо. Ты прав. Сначала выход.

Ветерок крепчал. Страх, закамодным паучком скрылся в потаенных укрытиях певшей от восторга в предвкушении открытого неба души. Я пытался прибавить шагу, но приходилось все время подталкивать так и норовившего остановиться Лонгнафа. Зачем-то ему оказалось жизненно необходимым убедиться, что бронзовые ворота не морок и продолжают существовать на самом деле. И он так бы и прошел те две сотни шагов спиной вперед, рискуя споткнуться и переломать ноги, если бы совсем уже тугой ветер с воли не принес запахи.

Пахло влагой. Пахло сырой теплой шкурой какого-то большого зверя. Пахло свежим мясом и снегом. Совсем чуть-чуть пахло прелыми листьями, молоком, мочой, засохшей травой и пылью. И еще — тоненький ручеек, пробивший себе дорогу из-за узкой щели к свободе, был явно розовым от крови.

Даже мускулистый демон бочком смог бы протиснуться в дыру, что уж говорить обо мне. Только ни он, ни я так из подземелий и не вышли. Здоровенная низамийская горная львица — кошка величиной с быка — оказалась совершенно не гостеприимной особой. Едва Лонгнаф сунул руку с шариком в пролом, как навстречу, с низким, утробным рычанием, рванулся разъяренный вторжением зверь. Огромные, с кулак, желтые полыхающие глаза на миг сверкнули в лазе и тут же сменились не менее огромной лапой с растопыренными кинжалами когтей.

Чужеземец отлетел от прохода к небу словно его конь лягнул. Все случилось настолько неожиданно, что даже зачарованные ножи не успели образоваться в руках. Падая, враг сбил меня с ног, и я не помню точно, как поднялся. И как бежали от логова чудовища к ужасной арке. И почему мне даже не пришло в голову вытащить из-за пояса меч...

— У нее там котята, — уверенно заявил чужак, когда мы устало уселись на первую ступеньку, ведущую к подземным чертогам. — Вот бы добыть себе одного!

Он не переставал меня удивлять, этот пришелец из другого мира. Ну разве это не забавно — едва сумев сбежать от бьющейся в ярости о камни львицы, мечтать о приручении котенка величиной с взрослую собаку!? Где уж мне было сдержать смех, который Лонгнаф с готовностью поддержал.

Так мы и сидели. На каменных ступенях. Рядом со скелетом неведомого человека. В двух шагах от циклопического размера бронзовой арки. Прямо под надписью древними соркскими рунами, которая гласила: "Склони голову, презренный человечек, пред величием Чертогов Ярости. Смирись, годный лишь в пищу для Богорожденного народа". Это кем нужно быть, чтоб написать на воротах скотобойни: "Смирись, корова. Тебя зажарят на ужин"?