— Обманом благому делу не поможешь, только больше навредишь и всё окончательно испортишь.
Гость покинул временное укрытие, сообразив: новый друг семьи ему ни только не причинит зла, но и не соперник. Просчитался, и не в отношении насилия.
— Ну что скажешь мне, Верка?
— На что?
— На моё предложение выйти за меня замуж? Отдаю руку и сердце!
— А к ним что-нибудь ещё прилагается? — вставилась Надя.
— Кошелёк и прочие блага нашей цивилизации.
— Спасибо, конечно. Но мы пока не бедствуем! Любовь не купишь! — продемонстрировала Вера прежнему другу кукиш.
— Получил, — влепила на словах старуха-мать.
— И всё равно, дамочки, не спешите с выводами! Как и ты, Верка, давать окончательный ответ. У тебя есть время...
— Помню — до понедельника.
— Я не про то — не про психа твоего. И готов жить в будущем с ним, если тебе угодно. Приму как ещё одного члена твоей семьи, кем бы он ни был. Пусть даже братом названным!
— А как насчёт любовника? Что на это скажешь?
— Что не его надо вести в понедельник к психиатру, а тебя! Совсем рехнулась? Истеричкой стала!
— От тебя набралась!
— Хватит! Квиты! Сколько можно об одном и том же? Давай лучше поговорим...
— Так вроде уже говорим...
— Как нормальные люди!
— А ты, стало быть, ненормальный?
— Верка!
— Я в курсе, как зовут меня! Чё те надо, а?
— Уже сказал: выходи за меня замуж!
— Ты хорошо подумал?
— Да...
— Сомневаюсь. Просто с дуру ляпнул, испугавшись потерять меня, как своего самого лучшего и исполнительного сотрудника! Босса испугался — олигарха? Можешь "тёплого" места под солнцем лишится? Так не боись! Больше не подведу! Выйду на работу! Не брошу...
— Меня?
— Работу! Жить-то за что-то надо!
— Давно бы так! Я тут даже подумал и решил: увеличить тебе жалование в...
— Сколько?
— ...двое...
— И всего-то?! А конкуренты больше предложили.
— Втрое! Согласна?
— Подумаю на досуге, но обещать ничего не стану.
— И как долго?
— До понедельника сойдёт?
— А ну да, разумеется.
— На этом всё или есть ещё что сказать?
— Да-да! Моё предложение руки и сердца остаётся в силе!
— И мой ответ!
— Почему, Верка?
— А зачем ты моей маме сдался по частям! Ты ж не донор, а она не больная! Живи! — ввернула Надя.
— Всё! Свободен! — не дала Вера времени гостю на обдумывание.
— Так значит, я завтра зайду?
— Завтра только воскресенье, а понедельник после! Не забыл? Ещё не разучился считать дни недели?
— Хорошо, Верка. Пойду.
— Пока-пока, — помахала ему рукой Надя.
— Нет, уж лучше до свидания!
— Не жди! И не надейся! Не будет его у нас! Только встречи на работе и по работе! — бросила напоследок хозяйка.
Гость ничего больше не сказал, хлопнув входной дверью.
— А где Серафим? — опомнилась Вера, поглядев вопросительно на дочь. — Кто ушёл?
— Вдруг, — заверила она. И подалась в ту комнату, где ночевал Серафим. Его там не оказалось.
Женщины застукали его в комнате у бабули. Он сидел молча перед иконами и смотрел — не на них, а сквозь них куда-то в неведомую даль за гранью доступную уму разумного человека.
— Не будем мешать ему, — сказала бабуля. — Пускай немного побудет наедине. Может память вернётся.
Вера согласилась, и женщины переместились на кухню наводить порядок, за исключением Нади.
— Я тут подежурю — на посту. А то мало ли что, — убедила она мать и бабку; заглянула украдкой к Серафиму.
Тот не заметил её присутствия, и не отреагировал, когда она села подле него на кровать, а после задремала, прижавшись к нему. И Серафим положил сверху на неё свою руку — инстинктивно.
Перед его глазами встала картина в виде дымки. Видение снова повторилось. Взрослый сын у постели немощной умирающей матери. Они оба молчат и ничего не говорят, только смотрят один на одного, и понимают друг друга без слов по одному взгляду. И вновь обрыв. Видение улетучилось словно мираж.
Перед взором Серафима предстал образ Святой Троицы с иконы, и иные лики святых с иных. По лицу покатилась слеза, упав на щёку ребёнка. Надя вскрикнула от неожиданности. На её крик явилась мама и бабуля. Они не сказали ни слова — молча заглянули и молча удалились, но от двери не отошли, оставаясь в коридоре.
— Не мешало бы и впрямь принять предложение друга, доча.
— Выйти за него замуж, ма, и испортить — ему, себе и вам — жизнь?
— Типун тебе на язык, Верка! Я про психиатра — вернуть человеку память, чтоб он не мучился и не страдал, а мы вместе с ним.
— А мне хорошо с ним. Как увижу, да ещё с дочерью своей на руках, становится спокойно на душе. Словно он не человек, а...
Вера осеклась, не докончив начатую мысль вслух.
— Кто? Что за существо? На кого намекаешь? Думаешь, как и я, что он — монах?
— Если бы, а то бери выше!
— Священник?
— Нет.
— А кто тогда? Чё-то я не пойму тебя! Не папа же Римский! То есть митрополит!
— Скажешь тоже, ма!
— Не я, а сама! Вечно ты не договариваешь, Верка! Вот и приходится думать не Бог весть что!
— А ты не думай! Живи проще!
— А сама?
— Уже. Или незаметно?
— Заметно, что...
— Что?
— Рехнулась!
— Разве? Когда мне на работе станут платить втрое больше прежнего! А там психов не держат.
— Они — твои боссы! Ведь всем известно? Дуракам везёт!
— Нет, ма, это обычное заблуждение всех малоимущих людей! Ибо дурак не заработает миллионы! Деньги так просто в жизни не даются, а на определённые цели!
— Так какая у тебя цель, коль нам обломилось такое счастье в троекратном увеличении твоего жалования?
— Расходы на содержание в виду увеличения семьи.
— Квартиранта что ли? Так по логике вещей тебе должны были предложить двойную оплату, а не тройную! Или погоди! Ты беременна?
— Что ты, мама! Нет!
— Ой, не ври! Ведь всё равно откроется тайна, когда живот не спрячешь! — Старуха-мать покосилась дочери на талию. — О, уже выпирает!
— Это потому что я поела вдоволь, забыв про диету! И раз в неделю могу себе позволить поесть от души! Не всё себя и вас голодом морить, да питаться йогуртами с бифидокефиром.
— Ты потребляешь данную отраву, заражённую бактериями? Чтоб моей внучке эту гадость не покупала! Лучше пить обычную простоквашу из натурального молока!
— Но там большой процент содержания жиров, ма! Они вредны!
— Тебе, а не внучке! У неё растущий организм!
— Чего ссоритесь? Из-за кого — меня или нас? — появилась Надя в дверном проёме в сопровождении Серафима.
— Мы не помешали вам? — прибавил он.
— Ой, скорее мы — вам, — опомнилась бабуля.
— Нет, всё нормально. Могу я быть, чем-нибудь полезен вам?
— Это интересно, — переключилась Вера на Серафима. — А что ты умеешь делать?
— Не ведаю, но если покажете — всё смогу и одолею. Любую науку.
— Тогда реши за меня математику и прочитай чтение, а заодно напиши домашнее задание по языку, — тут же нашлась Надя. — Справишься? Или не знаешь, что такое Букварь и таблица умножения?
Мама с бабушкой улыбнулись.
— Пущай поиграют в уроки, — подмигнула бабуля дочери.
— Пускай, а мы с тобой наведаемся в магазин: ты — за продуктами, ну а я — за вещами, — прикинула Вера на глаз размер одежды Серафима. — А заодно разберусь с машиной.
— А я как же? На чём поеду в магазин?
— На такси! Не жалей денег, ма. Я ж теперь получать стану втрое больше.
— А, ну да, ну да. Блажен, кто верует!
— Так ведь сама! И в церковь ходишь, — остались квиты женщины.
Серафим наведался в комнату Нади, знакомясь с квартирой своих спасительниц.
— Вот учебники, — показала она. — Читать умеешь сии письмена? Буквы и цифири ведаешь?
— Писано странно, но язык знаком, — заключил Серафим.
— Погоди!
Надя выглянула из комнаты. Бабули уже не было, как и мамы. Они остались одни. И воспользовавшись положением полноправной хозяйки, пусть и временно, Надя притащила Серафиму "подарок".
— А сие прочитать сумеешь?
— Псалтирь.
— Точно. И писан на старославянском языке. У бабули есть ещё на том же языке Библия с молитвенником.
Серафим взглянул и на них.
— Да ты и впрямь священник. Ишь как читаешь "Отче наш"! Батюшка в храме и то не идёт в сравнении.
— Это я по памяти.
— Выучил? Когда?!
— Не знаю, не помню.
— А что ещё можешь прочитать наизусть?
За данным занятием их и застала бабуля по возвращении из магазина, вернувшись домой с посыльным.
— У вас тут типа секта? — зароптал носильщик.
— Я верующая — православная христианка!
— А, ну-ну. Будь, по-вашему. Так я пойду?
— А деньги? — крикнула ему вдогонку бабуля, забыв расплатиться.
— Вот... — бросил посыльный то, что оказалось у него в кармане — мелочь.
И наступила тишина.
— Ой... — опомнилась Надя, стремясь скрыть следы "преступления" — шмыгнула с книгами на старославянском языке к бабуле в комнату.
— Ты что это делала у меня там, проказница? — догадалась бабуля. — Воруешь?
— Ты чё, ба! Я и у тебя? Да за кого ты держишь меня! Чай родственники! Так чего нам делить?
— А кто брал Библию и псалтирь?
— А их Серафим по памяти читал, как и молитвы.
— Неужели?
— Сама спроси.
Надя попросила помощи у него. И он не выдал её.
— Во даёт! Ишь как шпарит! Точно священник! Значит, проказница, быть твоей маме попадьёй — не иначе!
— Думаешь, ба: он — поп?
— Ну не певец же! Хотя голос у него звонкий, и слухом не обделён!
— Чем вы тут занимаетесь, родные мои? — явилась домой Вера с весёлым видом.
— Починила машину, ма?
— Сама завелась с пол-оборота.
— Вот это новость!
— Да ну! То ли дело Серафим, — выдала бабуля.
— А что он учудил?
— Ты не поверишь, ма...
— Уже! Дальше подробнее!
— Читай молитвы — отче, — подмигнула бабуля ему.
И Серафим не подвёл.
— Я ж говорю: он — поп!
— Но не певец, — прибавила Надя.
Вера растерялась на миг, а после призадумалась.
— Да не боись, дочка! Священники — не монахи. Им можно женится.
— А ты уверена, что он священник, а не монах?
— Чё, боишься в девках остаться?
— Нет, вот оставлю вас, и сама в монастырь уйду!
— Ну-ну.
— Если только мужской, ба.
— Ох, и проказница же ты у меня, внучка!
— Так что будем делать с ним? — кивнула Вера в сторону Серафима.
— Пускай сам и решает. Не можем же мы его силой заставить идти на приём к психиатру. Вдруг тот и впрямь признает его невменяемым. И что тогда?
— Всё одно не бросим! — заявила Надя.
— Да конечно, доча, — заверила Вера, попросив, чтобы её оставили наедине с Серафимом.
— Опять раздевать его будешь? — хитро спросила Надя, приметив мужские вещи в сумках у мамы.
— Чтобы тут же одеть.
— Ну-ну! Только не затягивай с примеркой, Верка! А то и впрямь забеременеешь!
— Ну, ма!
— Тогда я хочу братика! — ляпнула в продолжение Надя.
— А почему не сестричку?
— Можно и её, но лучше сразу двойню, ма!
— Тогда уж тройню!
— Ой, сдурела, Верка!
— Спокойно, родные мои! Ничего не будет. Обещаю. Так что не бойтесь!
— Это все говорят, а потом в ЗАГС под венец спешат! Не соблазнись и не соблазни! Грех! Ведь убогий человек!
Когда Вера приодела Серафима и представила на обозрение родным, бабуля взяла свои слова обратно.
— Вот это красавчик!
— А то — убогий, ба, — посмеялась Надя. — Аки спортсмен! Мужчина хоть куда! И маме нашей подстать!
Серафим взглянул на себя в зеркало и не признал — поклонился, протянув руку к собственному отражению для приветствия.
— Кто ты, мил человек?
— Сам, — усмехнулась Вера, став рядом, давая Серафиму понять: это они отражаются в зеркале.
— Я?!
— Да, и сильно изменился — стал краше, чем прежде.
6. КОШМАР.
Дело было уже поздним вечером и на улице стало темнеть.
— Пора спать, — заметила бабуля.
— Надя, иди к себе в детскую, — сказала мама.
— Я-то пойду, и бабуля к себе в комнату, а вот ты куда?
— Да, — заинтересовала старуха-мать.
— В спальню.
— Это нам понятно.
— А что же тогда вам непонятно, родные мои?
— Одна или с ним?
— Ну, не положу же я его на полу, как и в больничную койку. Это дурной знак!
— А с собой, значит, хороший?!
— Это сейчас в порядке вещей, ба.
— Помолчи, проказница! Я не с тобой сейчас разговариваю, а с мамой!
— Вообще-то я, ба, затронула данную тему.
— А чего вы боитесь, женщины? — спросил Серафим. — Неужели меня — того, что я причиню зло вашей семье? Так неспособен на вред!
— Ты — нет, а вот моя дочь Верка... — сомневалась в ней — её разуме старуха-мать, — может таких дел натворить!
— Клянусь всем тем, родные мои, что дороже мне всего на свете, — заявила она. — Всё будет пристойно!
— Чем — нашим здоровьем или Симы, что Фима, а?
— Спокойствием в родном доме. Не позарюсь на него — красавчика.
— А глазки-то, глазки заблестели, хитрунья! Ну да Бог с тобой, дочка! Взрослая женщина! Одно прошу — не порти мужика!
— Не буду, ма.
— Вот теперь верю, Верка.
— Идите спать!
— Но учти: я буду начеку!
— И я, ма, — присовокупила Надя.
— Хорошо, родные мои, значит, я могу спокойно спать и не опасаться за Серафима.
— Да чего со мной может произойти? Я ж не этот, как вы говорите...
— Псих!
— Нет, внучка, он — божий человек! Я в том лишний раз и убедилась сегодня. Поэтому наши опасения на его счёт беспочвенны и напрасны. Он — святой!
— Типа как блаженный, что являлся юродивым на Руси?
— Опять, тебя, внучка, понесло не туда.
— Идите спать! Я кому сказала! — настояла Вера, засыпая на ходу. Она зевнула, прикрыв рукой рот.
— Что, не терпится уединиться? — ещё раз язвительно улыбнулась старуха-мать над дочерью.
— Да сколько уже можно подначивать одним и тем же на одну тему! Самой ударил бес в ребро на старости лет, ма?
— Это точно. Ты права насчёт бабули, — засмеялась Надя, подмигнув маме. — Так держать!
— А ну марш спать! — ухватилась бабуля за ту. — Я к тебе обращаюсь, проказница!
Надя показала язык бабуле и была такова, укрывшись в детской комнате.
— То-то же, — порадовалась бабуля, подмигнув в свою очередь дочери.
Вера особо не обратила внимания. Она предложила Серафиму пройти в спальню, где по обыкновению спала сама — и последнее время одна.
— Располагайся, красавчик. Не стесняйся. Все свои. Кровать двуспальная — места нам обоим хватит! Да не бойся меня! Я не трону тебя. Я на самом деле устала за эту неделю и хочу спать — отоспаться в последний свой выходной, а то с понедельника на предстоящей неделе опять начнётся на работе чехарда, да и с тобой предстоит разобраться — помочь. А дальше как Бог даст.
Серафим молча повиновался. Он завалился на кровать с одного края в том, чём был одет.
— Вообще-то у нас принято снимать одежду, — заявила Вера.
— Я всё слышу, доча, — подала голос старуха-мать из-за двери.
Вера приоткрыла дверь из комнаты в коридор.
