Закат

День выдался не лучший для похода — пасмурный, душный, низко висели седые комковатые тучи. Оставалось только радоваться, что они не пришли неделю назад, в разгар страды, иначе Залесье лишилось бы урожая. К полудню заморосил мелкий противный дождь, за пару часов вымочивший путников до нитки. В сапогах Заката хлюпало, лапти и босые ноги остальных обросли валенками грязи. Дорогу развезло, лужи под деревьями смотрелись совершенно негостеприимно, так что на обед останавливаться не стали, решили подождать, пока распогодится. Закат молча радовался, что две луны назад остался в деревне, а не отправился в скитания — как оказалось, он быстро и сильно уставал при ходьбе, хотя теперь проводил на ногах куда больше, чем все последние годы. Предчувствовал, что наутро будет ныть все тело, зато обратный путь пройдет легче.

— Смотрите, светлеет, — обнадеженно задрал голову Пай, тут же получив каплей в нос. Тучи, однако, в самом деле полегчали, приподнялись, ветер раздирал их на клочки, как состриженную с овцы шерсть для прядения. Атаманша сделала было указующий жест, веля своим устраивать привал, но уронила руку, нахохлилась, глубже спрятавшись в подаренную Горляной пушистую шаль. Закат, впрочем, был с ней согласен:

— Мы сейчас на гребне холма, в низине будет хуже. Давайте остановимся.

Искать хворост и пытаться разводить костер из влажного дерева не хотелось, погода, хоть и пасмурная, оставалась теплой. В котомках нашлись мешочки сухарей и заботливо перемотанные крынки с яблочным повидлом, вызвавшие у Заката улыбку. Воду взяли из ближайшего ручья, холодного до того, что сводило зубы. Щука утверждал, что это значит, что вода хорошая, впрочем, выбирать здесь все равно было не из чего. Он как обычно травил байки, остальные в основном молчали, перебрасываясь короткими просьбами — передай ложку, хочешь сухарь-горбушку, нет ли у кого лишнего повидла. Закат ловил скользящие по нему взгляды, недоверчивые, почти злые, но старался вести себя как обычно. В Залесье он привык, что на него не слишком обращают внимание, так что теперь чувствовал себя неловко. Обстановку разрядил Щука, прервавший на середине очередной рассказ.

— Эй, у Заката что, рога выросли? Чего вы уставились-то на человека?

Теперь уставились на самого Щуку. Хмыкнула атаманша, отвернулась. Не то попросила, не то приказала негромко:

— В самом деле, люди. Хватит уже. Видите, этот человек с Темным не один день жил и все целы.

Закат благодарно улыбнулся, разбойница в ответ только фыркнула, вгрызаясь в последний сухарь.

Когда они продолжили путь, он наконец спросил, как ее зовут. Получил быстрый недоверчивый взгляд и короткий ответ:

— Ро.

Имя было или не местное, или не настоящее, но уточнять Закат не стал. Решил — если захочет, сама расскажет.

* * *

Кровь сочится из пореза на ладони, стекает по пальцам в приоткрытый рот, пятнает посеревшие губы. Обнаженная дева лежит на алтаре, но некому любоваться плавными линиями ее тела. Ни свиту, ни стражу Темный властелин сюда не допускает. Он сам нашел подаренный ему судьбой камень и считает, что, случись ему быть смертельно раненым, доберется до него тоже сам.

Ему еще ни разу не приходилось испробовать на вкус собственное бессмертие.

* * *

Несколько мгновений Закат смотрел в темное небо, проглядывающее меж будто нарисованных углем ветвей, и не понимал, где он. Не умирал же, так почему...

Наваждение сгинуло, едва он шевельнулся — алтарь никогда не был таким мягким. Вчера они наломали сосновых лап для лежанок, и хотя такое ложе и не могло тягаться с матрасом, до каменного ему тоже было далеко.

Девушку из сна Закат узнал сразу — та самая, заколовшаяся кинжалом, чтобы не попасть ему в руки. Он попытался ее воскресить? Но как это возможно, это же его алтарь, а она была обычным человеком! Или необычным? Зачем она была нужна ему? Почему предпочла смерть? Знала ли, что он охотится на нее?

С каждым сном вопросов становилось все больше. Закат путался в них, чувствуя себя слепым щенком, но не мог ни понять, ни отказаться от давно забытого прошлого. Раньше большинство снов было знакомы — обычные его победы и поражения, но это... Воспоминаниям о девушке было немногим меньше лет, чем тому, самому первому, в котором он впервые убил и впервые использовал магию.

Закат вздохнул, переворачиваясь на бок и подложив под щеку ладонь. Сейчас он предпочел бы наколдовать не молнию, а постель или хотя бы навес, чтобы с веток не капало.

Поэтому магия его и покинула. Эта сила желает убивать, воскрешать, двигать горы и поворачивать вспять реки. Если размениваться на мелочи, она расточается, как казна в руках небережливого владыки.

Или владыки, который устал отбирать у людей выращенную ими еду.

* * *

Новый день встретил путников духотой. Под удивительно жарким для середины осени солнцем земля курилась паром, одуряюще пахли луговые травы. Влажная одежда стремительно высохла и снова намокла — теперь уже от пота. Показалась деревня, приподнятая на холм, в отличие от спрятавшегося в долине Залесья, встретилась отбившаяся от стада овца. Один из разбойников прикрикнул на нее, хлестнул по голенищу сапога хворостиной, и заплутавшее животное с меканьем умчалось к домам.

Настроение у разбойников было одновременно настороженное и приподнятое, Закат их вполне понимал. Мало ли, как встретят чужаков в Зорьках? Вдруг прогонят, а их всего пятеро, да и драться уже как-то несподручно. И в то же время — вдруг примут? Пустят в дома, позволят жить по-человечески, а не зверьми в лесу.

Он чувствовал себя примерно так же, когда спускался с холма в Залесье, где в то время как раз праздновали его смерть.

Путь преградило овечье стадо, серое и мокрое — не то не просохшее после дождя, не то пастух решил выкупать своих подопечных в реке. Встрече ни овцы, ни люди не обрадовались — животные испугались незнакомцев и заполошно метались туда-сюда, не давая пройти. Послышались окрики, на дорогу выбрался здоровенный детина с курчавыми волосами цвета пыльного сена.

— Не изменяют ли мне глаза? Брат, какими судьбами!

Пастух от всей широты души обнял Щуку, аж кости затрещали. Тот, улыбаясь, потер ноющие ребра, представил сходу:

— Знакомься, Кудряш, это Закат. Он раньше у вас жил и приходится тебе кузеном, сыном покойной Ласочки, отцовой сестры.

Это заявление почему-то никакого удивления не вызвало. Кудряш только кивнул понимающе, протянул широкую ладонь:

— Ну здравствуй, родич, — пожатие у него оказалось такое же крепкое, как и объятия. Спросил, оглядывая разношерстную толпу: — А это кто? Тоже кузены?

— Не-е. Эти к нам из лесу вышли, в батраки попросились, — разбойники захмыкали, отворачиваясь. Закат отметил удовлетворенно — стесняются ведь, значит, вряд ли передумают и снова подадутся в леса. Щука будто не заметил ничего, подмигнул брату: — Не отказывать же добрым людям? Полтора десятка их, вот пятерых к вам отправили. Стадо-то большое, тебе одному сложно, а?

— Мне-то? — Кудряш задумчиво пожал плечами, погладил по спине одну из стоящих рядом овец. Те рядом с родным пастухом бояться перестали и понемногу растягивались по лугу, выискивая траву повкусней. — Пожалуй, что и сложно... Ладно, идите к Стояне. Она этих молодцов с молодицами расселит.

Когда они отошли от пастуха, Закат уточнил:

— Он староста?

Щука отмахнулся:

— Да какое там! В Зорьках старосты сто лет как нет. Кудряш пастух, ну, общие дела тоже решает, но это как-то сообща выходит. Зорьки — село маленькое, староста не особо нужен. Сейчас они овец купили по случаю, вот людей и не хватает.

Село и впрямь оказалось крохотное — пять дворов да три огорода, старые, но добротные избы. Щука вывел путников точно к распахнутым дверям пастушьего дома, постучал в косяк. Выглянула Стояна в окружении целого венка ребятишек — точь в точь копия Горляны, разве что помоложе. Шикнула на расшумевшихся детей:

— Цыц! Брысь в дом, кто хотел сам муку молоть? — отряхнула и без того чистый передник, выпрямилась степенно. — Здравствуйте, Щука и все, кого не знаю. С чем к нам?

— Да вот работников вам привели, — тоже сразу перешел к делу Щука. — Вам же с овцами помощь нужна, да и вообще — земля хорошая, может и больше людей прокормить. А уж какая у вас тут рыбная река...

Стояна только вздохнула:

— Кто о чем, а Щука о рыбе! Сколько же это получается, восемь работников ты к нам привел?

— Не, всего пять! Это Закат, кузен Кудряша, мальчишка с ним, а Ро у нас в Залесье останется, только проводить пришла.

— Все одно много, — Стояна покачала головой. — Кудряша видели? Он что сказал?

— Что ты всех расселишь, — широко улыбнулся Щука, видимо, хорошо знавший — сколько бы Стояна не сомневалась, а все равно согласится.

— Я?! — женщина ахнула возмущенно и тут же засмеялась. — Да он со своими овцами совсем с ума сошел! У меня дел невпроворот! Но ты село помнишь небось? Покажи им все. Кто пасти овец умеет, пусть сразу к Кудряшу идет, небось не заблудятся. С остальными вечером разберемся. Изб у нас пустых нет, но двоих Совка наверняка приютит, а остальных между Оселком и Вьюнком поделим.

Щука с радостью взял на себя обязанности проводника, рассказывая, кто где живет, какие прекрасные щуки водятся в реке у подножия холма, и что Кудряш скоро собирается стричь овец, так что рабочие руки ему в самом деле очень нужны.

— А если кто то руно до ярмарки довезет — совсем чудно будет!

Закат нахмурился, но Щука сделал вид, что не заметил. Похоже, он и в самом деле считал хорошей идеей отпускать вчерашних разбойников на ярмарку с дорогим товаром на руках.

Общий стол вечером собирать не стали, новые работники — Закат решил, что хватит уже мысленно называть их разбойниками — ужинали вместе с приютившими их семьями. Гости, то есть сам Закат, Пай, Щука и Ро, присоединились к столу Кудряша. Многочисленные дети наконец-то расселись спокойно, дав себя посчитать — шестеро, не то погодки, не то затесались среди них двойняшки, все похожие, будто ягоды в лукошке. Судя по разговорам, родители не слишком задумывались над именами, назвав детей по номерам — Перваша, Вторын, Треташа и так далее. Закат удивился скорее не простоте решения, а тому, что селяне умели считать более чем раз-два-много.

— Так как, кузен, не останешься ли погостить?

Закат покачал головой, глядя в зеленые, будто трава, глаза Кудряша.

— Не могу. В Залесье остались еще десять... Вышедших из леса желающих поработать.

Пастух понимающе кивнул, перевел чистый, и оттого еще более весомый взгляд на Щуку.

— А ты? Мать завтра вернется с охоты, она будет тебе рада.

Щука заметно оживился:

— С грибами? Так вам рыбы надо наловить, какие грибы без рыбы! Эх, так и знал, что у вас тут без меня никакой рыбалки! Малые-то удочку хоть раз в жизни видели?

Дети наперебой заверили 'дядю Щуку', что не только видели, но и пользоваться умеют.

— Ну-ну, завтра проверим! Закат, вы ж небось сами дойдете?

Закат, оглянувшись сначала на Пая и Ро, утвердительно кивнул.

* * *

— Господин, вы знаете, что я никогда ни о чем вас не просила.

— Я казню их на рассвете. Всех. И ты будешь смотреть на их смерть.

Закат проснулся от острой, щемящей боли в груди. Несчастная женщина, он все-таки сумел ее воскресить. Ему потребовалась королева, и он выбрал ее — последнюю принцессу на своих землях. Конечно, она предпочла умереть, не желая стать женой того чудовища, каким был Темный властелин... Но не смогла сбежать от него даже в смерть.

Вспомнилась и причина разговора — она пыталась спасти тех, кто поднял первый мятеж. Кто ненавидел ее не меньше чем Темного властелина, не делая разницы между помощницей и жертвой.

А Закат ее забыл. Просто забыл. Как такое могло случится? Как вообще могла стереться со страниц истории женщина, воскресшая на его алтаре? Она никак не могла остаться обычной смертной после того, что он сделал. После того, что она делала...

Дыхание перехватило, Закат вцепился зубами в собственное запястье, заставляя себя успокоиться. Все это уже случилось. Все это было неизменным. Исправить он ничего не мог. Разве что запомнить и больше не забывать ту, которая, возможно, пострадала от Темного властелина больше прочих.

Заснуть снова не смог, встал, протер сухие глаза. Гостей положили на чердаке, чтобы выбраться наружу, нужно было переступить сначала через Пая, а потом...

Ро в комнате не оказалось. Закат быстро, стараясь не шуметь, спустился вниз, вышел во двор, отметив — дверь закрыта неплотно, лишь прикрыта, и предрассветные сумерки заползали в сени через щелку.

Солнце вставало, первые лучи должны были вот-вот показаться из-за дома, разойтись растопыренными пальцами вокруг печной трубы. Во дворе было пусто и тихо, только квохтали сонно куры. Когда Закат проходил мимо курятника, проснулся петух, закукарекал будто нехотя.

Ро нашлась в реке у подножия холма, стоящая по колено в воде. Закат поспешно отвернулся, ушел обратно к домам, смущенный.

Обычно селянки купались в рубашках. Ей эта традиция, очевидно, не нравилась.

* * *

За завтраком, когда Ро давно вернулась с реки, а строго следившая за порядком Стояна отлучилась к печке, одна из девочек подобралась к гостье сзади, запустила пальцы в быстро сохнущие на солнце пряди. Разочарованно протянула:

— Короткие... Даже совсем-совсем крохотную косичку не заплести! Тетя, а зачем вы их так отрезали?

Закат впервые обратил внимание, как все-таки странно подстрижена Ро — на затылке совсем коротко, а челка длинная, явно лезущая в глаза. Девушка, однако, никогда не отводила волосы в сторону, так и смотрела из-за завесы прядей, от того еще более похожая на зверька.

Ро осторожно высвободилась, зыркнула назад, на расстроенную девочку — то ли Пятюшу, то ли Шестюшу, не разобрать.

— Чтобы за них нельзя было схватить, — ответила коротко и тихо, тут же отвернулась, будто заедая слова кашей. Пай смотрел на нее жалостливо, кажется, хотел даже погладить по лежащей на столе ладони, но постеснялся.

Пожалуй, правильно.

* * *

Из Зорек вышли уже после третьих петухов, когда все позавтракали, а Стояна собрала уходящим еду. Закат шагал, перебирая новые воспоминания, не считая время, только отмечая, как переползают тени — сначала спрятавшиеся под ногами, потом длинно протянувшиеся за спины. Задумался так глубоко, что едва не споткнулся от неожиданности, когда Пай вдруг воскликнул: