Чужой

-Ну, а если все даже так, как ты говоришь, -снова становясь серьезной, сказала Нина Семеновна, — то и с этим можно жить. Это трудно, но возможно. Согласись, человеку, владеющему свободной речью, найти общий язык с окружающими легче, чем глухонемому от рождения. Но ведь один может работать над собой и даже достичь такого уровня, когда это станет почти незаметным, а другой — зациклиться, возненавидеть мир и сделать из себя живой упрек людям. Подумай сам, у кого больше шансов стать счастливым. Теперь о другом...

Нина Семеновна помолчала немного и продолжила:

-Андрея я забираю из школы. Это окончательно и бесповоротно. Так что, первого сентября ты его не увидишь. Однако насильно вас разлучать я не хочу. Если у вас есть потребность в общении друг с другом, то ни я, ни муж не будем строить препятствий вашей дружбе. Но при одном условии. Если ты пообещаешь мне, что между вами больше никогда не будет такой близости.

Владик опустил голову.

-Я не могу вам обещать этого, — проговорил он наконец.

-Почему?

-Это зависит не только от меня.

-Тогда пообещай, что ты со своей стороны сделаешь все, чтобы этого не было. Обещаешь?

-Обещаю, — тихо сказал Владик.

-Я тебе верю, — сказала Нина Семеновна, поднимаясь.

Они молча вышли из леса и пошли по проспекту. На углу Нина Семеновна остановилась:

-Мне надо зайти в магазин.

-До свидания, — сказал Владик.

-До свидания, — ответила она, и немного поколебавшись, добавила, — Если будет трудно и надо будет о чем-то посоветоваться — звони.

Нина Семеновна повернулась и пошла по направлению к магазину, а Владик побрел к своему дому. Неожиданно он ощутил уверенность в себе, и откуда-то пришло спокойствие. Все, что происходило у них с Андреем, сейчас представилось как-то иначе. Радости от сексуальных утех стали чем-то второстепенным, и он уже не испытывал ощущения потери. Он понял, что он не потерял друга. И еще он почувствовал, что его впервые в жизни поняли и приняли таким, какой он есть, и это было важнее всего на свете.

Владик пришел домой, разогрел обед и покушал, а потом, не дожидаясь прихода матери, отправился в школу. Он пришел рано, и еще никого не было. Владик лег на траву под деревьями и стал смотреть в голубое небо. Он размышлял над жизнью, так явственно открывшей ему свои разные стороны, хотя бы в разном отношении взрослых к одним и тем же вещам. Он размышлял, и душа его постепенно наполнялась покоем. Незаметно для самого себя Владик задремал.

Разбудили его голоса ребят, собиравшихся к условленному часу. Появилась классная руководительница. Она отметила присутствующих и раздала лопаты с граблями. Причем, даже не спросила Владика, в отличие от других прогульщиков, почему его не было вчера?

"Понятно, — подумал он, — папа отметился и здесь..."

Но подумал безо всякой злости, как о само собой разумеющемся.

Они быстро справились с работой, а потом до темноты играли в волейбол на школьном стадионе. Только Андрея Владик не увидел.

-А чего Гуля не пришел? — спросил он у Невзорова.

-На дачу отправили. Мать отпросила его на два дня, — ответил тот.

Дома у Владика все было заставлено вазами с живыми цветами, а мать с упоением рассказывала по телефону бабушке, как ее провожали любящие ученики и родители. Владик усмехнулся — и у них позавчера было то же самое. И в других школах тоже. Дань традиции. Неожиданно ему стало жалко мать — при всей своей житейской агрессивности, она показалась ему сейчас маленькой наивной девочкой. Захотелось даже погладить ее по голове.

"Наверное, поэтому и ученики ее любят, особенно мелкие, что чувствуют родственную душу..."

Ему показалось, что и сам он ее недолюбливал потому, что с раннего детства не воспринимал как мать. Скорее — как капризную старшую сестру, отнимающую у него львиную долю внимания бабушки.

Пришел с работы отец, не посмотрев на Владика, да он и сам не стремился попасть ему на глаза, уйдя в маленькую комнату и включив телевизор. Ему повезло — передавали Адъютанта его превосходительства. Родители что-то обсуждали допоздна на кухне, а он смотрел кино, потом программу Время, потом "А ну-ка девушки"... Он готов был смотреть все подряд лишь бы не видеть их...

9.

Встреча с дачной компанией была всегда интересной: посмотреть друг на друга, подивиться произошедшим переменам. Ведь они встречались все вместе спустя год, за который успевали и подрасти, и измениться внутренне. На этот раз это оказалось особенно заметным. В прошлом году расставались мальчиками и девочками, а встретились юношами и девушками. Влада не очень обрадовали перемены, особенно в девчонках. Наметились разбивки на пары, так что, хоть и продолжали гулять одной компанией, но внутри уже ей не были.

Сначала Влад и здесь почувствовал себя чужим, но потом не отстал от других — тоже завел себе "пару". Верка Латышева, хоть и жила этой же улице — приезжала на каникулы к тетке, но в их обществе появлялась редко, считая девчонок из их компании сплетницами. Те тоже не жаловали ее вниманием, хотя и не чуждались.

"Какая-то она не такая" — было их "резюме".

В тот вечер Верка подошла, когда они стали собираться у ворот дома Максимовых. Сначала стояли все вместе, а потом, когда к девчонкам пришли "кадры" с соседней улицы, они с Веркой переглянулись, и Влад тихонько предложил:

-Пройдемся?

Верка кивнула головой, и они прогулочным шагом направились по улице, улыбнувшись на отпущенные им вслед беззлобные шутки.

-Ты права, — сказал Влад, -доморощенные они какие-то...

-Тебе интересно с ними? — спросила Верка.

-Так, — пожал он плечами, -Считай, выросли вместе. Но в этом году уже не очень.

Они пересекли весь поселок, вышли на шоссе и долго шли по обочине, дойдя почти до Назарьево. Ночь была теплая, мимо проносились машины, ослепляя фарами, после чего казалось, что тьма сгущается еще сильнее. Владу с Веркой было просто — она поддерживала любой разговор, не липла к нему, и в то же время была абсолютно раскована. Они вернулись, когда уже все разошлись, а родители Влада спали. Когда на следующий день он рассказал всем об их прогулке, девчонки вытаращили глаза.

-И не страшно было вам? — спросила одна.

-Хорошо, что никого типа Климанова или Лешакова не встретили, — добавила другая.

Это были известные на всю улицу, если не на весь поселок, гопники.

Было ли страшно? Влад не задумывался об этом. Они просто гуляли, и им было хорошо болтать друг с другом. Романтично — да, приятно — да, а страшно? Почему-то события прошедшей зимы и весны заметно поубавили в нем страха.

Они гуляли с Веркой все лето, и он не думал о страхе. Никто типа Лешакова на пути им не встретился. Постепенно Влад начал оказывать знаки ухажерства — приобнимать Верку, прижимать к забору, когда они прощались на углу у дома ее тетки, но, как бы играючи. Верка не предпринимала попыток воспользоваться, и Влад стал делать это настолько уверенно, что со стороны можно было подумать, что между ними не все так невинно. Потом, осенью, Верка позвонит Владу. Они встретятся в Москве, и тоже ночь напролет будут бродить по улицам. Она даст ему недвусмысленно понять, что хочет большего, но он не ответит на ее слова, сказанные с надеждой при прощании:

-Я завтра могу...

Не подойдет к телефону, и она навсегда исчезнет из его жизни.

Ну, а в то лето Верка помогла Владу таким образом занять подобающее место в компании. Только раз она заметила, когда они прощались:

-На тебя этот забор как-то странно действует. Вчера, когда в стогу валялись, я же давала тебе понять, а ты... А тут, как к забору подойдем, тебя прям прёт.

Слухи об их ночных прогулках дошли до родителей Влада и вроде бы успокоили их. К разговорам об Андрее они с того вечера не возвращались.

Самым запоминающимся днем лета для Влада стала поездка по окрестностям Звенигорода. Их пригласил недавно пришедший в школу, где работала мать, зам по воспитательной работе. Актер по образованию, бывший руководитель художественной самодеятельности, он был культурным человеком и охотно делился с другими всем, что мог дать. Узнав, что они никогда там не были, живя всего в двух десятках километров, он приехал за ними на своей машине, прихватив еще преподавательницу пения, и они впятером, включая Влада, отправились в однодневное путешествие по "подмосковной Швейцарии".

Это было действительно интересно. Виктор Антонович умел рассказывать и знал, что показать. А под Звенигородом таких мест оказалось много. Последним пунктом их программы были развалины Саввино-Сторожевского монастыря и "Обрыв любви" за санаторием министерства обороны. Подойдя к краю действительно крутого обрыва и полюбовавшись открывшимся оттуда видом на окрестности, взрослые устроились на полянке метрах в ста от него, чтобы справить последний привал, а Влада потянуло вернуться.

Он уселся на самом краю. Казалось, достаточно одного движения, чтобы полететь вниз на верную гибель. Влад смотрел на лучи заходящего солнца, слушал вечернюю тишину, нарушаемую только перестуком колес проходящего внизу грузового поезда, да отдаленными возгласами с полянки, и ему опять вспомнился Андрей. Так и не осуществились их намеченные на лето планы. Как хотелось Владу, чтобы Андрей был сейчас рядом. Именно он и никто другой.

Лето подошло к концу. Влад не мог знать тогда, что это было последнее беззаботное лето в его жизни...

С наступлением сентября Влад вернулся в свою школу. Правда, уже не в 8 В, а в 9 Б. Воспользовавшись новым Указом о всеобщем среднем образовании, школа произвела 'отсев неугодных', который оказался настолько велик, что из трех восьмых было сформировано лишь два девятых класса, и из самого шпанистого 8 В туда попало, вместе с Владом, только девять человек, среди которых не нашлось ни одного его приятеля. Поступил в техникум Женька, куда-то канули Сережка Симонов, Невзоров и все остальные. Но, самое ужасное — Влад не встретил Андрея, почувствовав себя абсолютно одиноким, и может быть поэтому, новый коллектив с первого дня показался ему стадом каких-то закормленных запоздало резвящихся увальней. Он был среди них чужой.

Первые дни Влад все ждал и надеялся, что Андрей позвонит. Несколько раз сам начинал крутить диск, но на четвертой и ли пятой цифре клал трубку.

"Раз не звонит, значит, не нужен", — каждый раз говорил ему внутренний голос.

Дома трещина, возникшая между ним и родителями тем памятным вечером, достигла размеров пропасти, в школе друзей не было, в жизни — тоже. Да и была ли она у него вообще — жизнь? Похоже, Влад сам не знал, зачем живет, и что будет дальше? Учиться он стал значительно хуже — из твердых хорошистов скатился в слабые троечники. Письменные уроки еще кое-как делал, а что касается устных, то природная память позволяла ему пересказать статью из учебника, прочитанную по диагонали на перемене, чтобы получить свою тройку, а то и четверку, и брать в руки учебник дома, он считал лишним.

Единственной отрадой стало для него кино, которым Влад увлекся с приверженностью фаната. Он мог ходить в кино по десять раз в неделю, завел тетрадь, где фиксировал все свои посещения кинотеатров и просмотренные фильмы. И к весне не осталось уже ни одного фильма, не только нового, но и из текущего репертуара, который Влад не видел хотя бы раз, как и не осталось ни одного кинотеатра, не приютившего его хотя бы раз под свою крышу. Каждое воскресенье, с раннего утра, Влад мчался к газетному киоску, покупал заветную Кинонеделю, и вернувшись домой, как азартный игрок на тотализаторе программку ближайших заездов, покрывал ее одному ему понятными знаками и символами. Это тоже была своеобразная программа — программа его жизни на ближайшую неделю.

-Что бы ты делал, если бы в Москве было не сто с лишним кинотеатров, а хотя бы в половину меньше? — проворчал однажды отец, застав его за этим занятием — Учился бы лучше. В школу стыдно приходить стало. Весь класс, все учителя на тебя, как на обалдуя смотрят, разве только сказать мне в глаза об этом стесняются.

Огрызнувшись в очередной раз, Влад бежал в кино. Гас в зале свет, и из мира жестокости и недружелюбия переносился он в экранный мир, хотя бы на два часа ощущая себя полноценным человеком.

Так прошли осень, зима. Наступающая весна всколыхнула в нем радость от приближения лета, но тут вдруг Влад постепенно стал ощущать, что в отношениях между родителями что-то изменилось. Его отчужденность помешала почувствовать это раньше, а один раз, когда он заметил, что они не разговаривают друг с другом уже второй день, вспомнил, что это было и перед новым годом, и еще несколько раз. Влад не понимал, что происходит, но ему показалось, что это не те размолвки, которые случались постоянно — надвигается что-то другое.

Придя домой в один из первых весенних дней, он застал мать, лежащую поверх покрывала на кровати в слезах, и сидящего рядом с ней хмурого отца. Увидев, что он пришел, мать заплакала, отвернувшись к стенке, а отец поднялся и вошел к нему в маленькую комнату, прикрыв за собой дверь.

-Мне надо поговорить с тобой, — сказал он как-то подавленно.

Влад присел на диван.

-Я не буду больше жить с мамой, — обреченно проговорил отец.

-Дело твое, — спокойно ответил Влад.

-Отнесись к этому спокойно и знай, что от тебя я не отрекаюсь. Квартиру и вообще все оставляю вам. Не обижай ее, ей сейчас трудно. И постарайся стать человеком. Закончишь школу — обязательно поступай в институт. Я помогу. И делом, и материально, пока будешь учиться. Телефон мой рабочий знаешь. Звони.

Влад молча выслушал, не задавая никаких вопросов.

-Договорились, — твердо ответил он отцу, включая телевизор и наблюдая краем глаза, как тот совсем не по-хозяйски, как всегда, а бочком выходит из комнаты.

Влад не знал, радоваться ему или печалиться такой новости. Внутренне он давно жил своей жизнью. Он был бы рад посочувствовать матери, но то, как она начала вести себя после ухода отца, возбуждало в нем прямо противоположные чувства. Истерики при посторонних людях, поливание отца грязью, упреки в том, что он поломал ей жизнь и бросил с "таким" сыном, мало располагали к этому. Во Владе все закипало, когда он слышал, как мать говорила кому-то, как ей трудно его кормить и одевать одной, зная, что отец регулярно отдает ей деньги. Непреодолимым его желанием стало как можно скорее окончить школу и пойти работать, чтобы ни от кого не зависеть.

Спустя полгода, он узнал от тетки еще одно тяжелое известие — отец неизлечимо болен.

Влад закончил десятилетку, но поступать никуда, несмотря на увещевания родителей, не стал, а его увлечение последних лет определило будущую профессию. Последнее, что успел сделать отец — отмазать непутевого сына от армии, в надежде, что тот поступит на следующий год. Осенью его не стало.

Смерть отца стала первым настоящим потрясением для Влада. Какими бы ни были их отношения, но когда он увидел его лежащим в гробу, то забыл обо всем. Его затрясло, как в лихорадке, и слезы сами собой хлынули из глаз. Немного отойдя, он сумел взять себя в руки и спокойно отвечать на соболезнования. Все почему-то шли именно к нему, а не к обзвонившей всех и передавшей свои приметы, сожительнице, к которой ушел отец. Ей ничего не оставалось, как одиноко стоять в стороне и источать в его сторону убийственные взгляды.