Мулен Руж по-русски

— Ага, любят! Помнишь, как в лес на охоту его взяли? Так он от кабана, не снимая лыж, на дерево залез.

Все громко засмеялись, вспомнив этот эпизод их лесной жизни.

— А ты, гражданин начальник, царицу увидишь, так пару палок за меня кинь. Тебе всё равно, а мне приятно будет. А может и тебе приятно будет, смотришь и повышение по службе получишь.

Мужчины громко рассмеялись сальной шутке Кощеева.

— Даниил, ты приглядывай за воеводой, — сказал Агеев, — да слушай, что про губернатора говорят. Помнится, этот Чичерин Денис Иванович тип ещё тот был. Нашего Казанцева может под себя подмять, а нам его беречь нужно. Исключительно на нём всё наше предприятие держится.

— Ладно, братва, бывайте, — подвёл итог расставанию Иван, — надеюсь, ближе к новому году возвратимся.

И Лапин с Агеевым направили коней в ту сторону, где вечер жжёт свои закатные костры, бросая в огонь людские эмоции и страсти.

ТОБОЛЬСКИЙ ГУБЕРНАТОР.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Михаил Иванович! Давненько мы с тобой не виделись, — покровительственно сказал Чичерин Денис Иванович, обнимая своего старого знакомца.

— Давненько, Денис Иванович. Из-за Емельки (Пугачёва) поганого, сколько хлопот было, вся голова от переживаний седой уже стала.

— Ничего, Михаил Иванович, ничего. Обошлось всё, слава Богу, — и двое пожилых мужчин синхронно перекрестились, — а ты давай проходи, садись за стол, чаёвничать будем.

За обедом о делах не говорили. Тихомиров хвалил чичеренского повара, пробуя блюда, которые ему подавали. Вели разговоры о видах на будущий урожай, о погоде, о ценах и купцах. Уже в конце обеда Чичерин поинтересовался.

— Как там, в Тюмени, Михаил Иванович, твои купцы живут? На кого их оставил, неужели на Устьянцева?

— Там капитан-поручик Казанцев вместо меня остался, у него с купцами хорошо получается ладить.

— Кто таков, почему не знаю? — спросил Чичерин, лукавя.

Новость о новом офицере ему доложили давно, как и о строящемся заводе. Но зачем лишний раз показывать свою осведомлённость? Заодно можно проверить воеводу. Так ли он искренен в своих ответах, или что-то скрывает?

— Месяц назад прибыл. В дороге от разбойников пугачёвских пострадал, когда привезли в Тюмень, считай, без сознания был. Но оправился быстро. Уже через неделю взялся за службу.

— Где напали? Может, кто погиб или был пойман?

Тихомиров повторил полностью то, что услышал от участников тех событий.

— Да, повезло Казанцеву. Два раза повезло, — сказал Чичерин, — ну и как он тебе?

— Молод. Горяч. Образован. Представляешь, Денис Иванович, склонил наших купцов, не всех конечно, но всё же, завод кирпичный построить. И не абы какой, а самый современный, какие в Европе ставят. И я, признаться, тоже на его уговоры подался, внёс свои капиталы в счёт будущей доли.

— А что же ты меня, Михаил Иванович, не пригласил ради такого нужного дела, я бы тоже капитальцем помог?

— Боялся, Денис Иванович, а вдруг бы не получилось. Купцы они народ такой, сами себе на уме.

— Это точно.

— А приехал я к тебе, Денис Иванович, вот по какому делу, — и Тихомиров достал новый план застройки Тюмени, который составили Казанцев с Маллером, — вот смотри.

— Это что? Погоди-ка, погоди... Уж не план ли застройки Тюмени?

— Совершенно верно. Казанцев составил. Доказывал и убеждал меня, что по науке нужно строить только так и никак иначе. Ради этого он и купцов на завод подбил. А мне сказал, что ещё два завода ставить хочет, один для производства камня любой формы, а другой будет краски изготавливать для полотна, дерева и железа.

— Какой прыткий молодой человек! Ты ему веришь?

— Говорю же, шибко образован! Не зря, видать, во Франции несколько лет учился. Может и ты, Денис Иванович, в долю войдёшь? Чую заводики прибыльными будут.

— Что ж, может и войду. А какие новости из столицы он привёз?

— С Портой замирились.

— Про это я знаю.

— Других новостей нет. Слишком недолго он в столице был. Из Франции в Петербург только приехал, а оттуда на приём к Государыне Императрице был вызван. Она велела, не задерживаясь отправляться к нам, мол, уже давно мы хорошего инженера просим. Вот и оказала честь. А ему чин пожаловала. Был поручиком, а тут сразу стал капитаном-поручиком. Про это и бумаги при нём были. Видно Её Императорское Величество высоко оценила его способности. А ещё велела дома в городах из камня строить, а то от пожаров слишком много убытков. Дорого сие казне обходится.

— Ну, что же, новости хорошие. Новый план Тюмени я поддержу. Её Императорское Величество дураков нам посылать не будет. Постройку заводов одобряю и в долю войду. Надеюсь, их проекты готовы?

— И проекты готовы и места под них подобраны. Казанцев сам всю округу объездил. Рассказывали, что землю, как собака обнюхивал, только что — на язык не пробовал, — попытался пошутить Тихомиров.

— Это хорошо. Значит, знает, что делает. Побольше бы нам сюда таких. А то кругом, что за люди? Тёмные, ленивые, нового не приемлют. Приходится силой заставлять, чтобы хоть что-то делали, — тяжело вздохнул Чичерин.

Несмотря на то, что сам он был малограмотным, образованность и стремление к новому в людях ценил и старался таким помогать.

— Надеюсь, будут у нас ещё такие люди.

— Откуда же ты их возьмёшь, Михаил Иванович?

— Араб, который спас Казанцева, тоже не простой человек. Бастард персидского хана, который сейчас на троне сидит. Пообщался я с ним. Во многих науках юноша силён и военному делу обучен. Поехал в Петербург, к Её Императорскому Величеству на службу просится. Я письмо ему для Императрицы-матушки с собой дал, а в письме том просил, что раз войны пока нет, то неплохо бы испытать юношу, а для этого пусть у нас здесь послужит.

— Что ж ты раньше-то мне ничего не сообщил, Михаил Иванович, чего же скрывал-то?

— Не скрывал я, Денис Иванович, проверял. А ну, как не правда-то? — растерялся Тихомиров.

— Твоё дело меня известить, — в голосе Чичерина зазвучал металл, — а я уж сам решу, что — правда, а что — нет. Что ещё про него знаешь?

— Кроме арабского, наш язык хорошо знает. Говорил, что мать у него русская, наложницей у хана в гареме была, она и научила. Цинский язык знает. Жил там пять лет, торговал хорошо. Богатства большие вёз, только все они под Пышмой теперь лежат. В полынью всё провалилось. Конюх Казанцева сказывал, что вместе с богатствами то ли жену, то ли наложницу в той полынье потерял, ещё служанку, двух воинов и двух рабов. Только одежда и оружие при нём остались, да пара вороных жеребцов. Одежда и оружие дорогой выделки были.

— Видишь сколько новостей, а ты говоришь ничего интересного. На какие деньги он в Петербург поехал?

— Я ему дал, а взамен на три года у него каменных дел мастера выторговал.

— Хороший мастер?

— Хороший. Я видел, как Казанцев с ним советовался и внимательно его слушал.

— Что ж, молодец. Хорошего мастера по камню найти трудно. А уж уговорить на себя работать — ещё труднее.

— Денис Иванович, я у тебя порохового зелья хотел попросить, да ружей хотя бы с десяток, а то не солдаты у меня, а крестьяне с копьями.

— Порох, дам. Два ружья дам, больше нет. У самого солдаты такие, что без слёз смотреть нельзя. Ладно, пошли что ли?

Часть VI

ЛИКВИДАЦИЯ.

ДОРОГА.

Погода первого летнего месяца была словно капризная девица, испытывающая прочность чувств своего избранника. То с утра встречала путешественников солнышком и слепила глаза, то поливала дождём, вынуждая их или терпеливо мокнуть, или метаться в поисках убежища. В один из таких моментов Лапин и Агеев прятались в старой заброшенной избушке, что стояла недалеко от дороги.

— Эх, мама, роди меня обратно, — вздыхал Лапин, — ну что за погода? Семь пятниц на неделе!

— У природы нет плохой погоды, Иван, — нравоучительно произнёс Марсель.

— А что у неё есть?

— У неё? — задумался Агеев, — у неё есть шаровая молния, благодаря которой ты освободился по УДО на полтора года раньше положенного срока, а твой друг Валет на пять.

— Хочешь сказать, что нам повезло?

— А что, разве — нет? К тебе и Кощееву молодость вернулась, и возможность начать жизнь заново уже имея такой опыт, который не купишь ни за какие деньги. Или ты думаешь, я не заметил, как вы помолодели.

— А ты? У тебя какие-нибудь изменения произошли?

— Я наблюдал за всеми нами и анализировал. В результате пришёл к такому выводу, что нам всем по двадцать пять лет стало, когда мы провалились сюда.

— Почему по двадцать пять?

— В двадцать пять лет организм человека перестаёт расти. То есть это тот возраст, когда личность полностью сформировалась.

— В твоих словах что-то есть... Скажи Агеев, а ты не жалеешь, что очутился здесь?

— Не знаю, если честно. Всё относительно.

— Понятно. А я вот всё хотел у тебя спросить, откуда ты так хорошо знаешь арабский и историю?

— Я в институте ФСБ учился.

— А на зону как попал?

— А на зоне есть специальная зона, где сидят такие люди, про которых знать никому не нужно. Я, ещё учась в институте, готовился служить за бугром на Ближнем Востоке или в Азии. Отсюда и знание языков. А после окончания института мне сделали предложение, по которому я три года работаю в ИТК, и приобретаю опыт поведения с людьми имеющих криминальный склад ума. Заодно с человеком из особой зоны совершенствую свой арабский язык и нюансы жизни на востоке. А потом нас вместе должны были переправить заграницу. Короче, про нелегалов слышал? Вот, мне светила такая судьба. Если бы не молния в старом цеху, то через месяц я бы зону покинул.

— Ты и покинул, только на месяц раньше. В данный момент ты и есть самый настоящий нелегал, — заржал Лапа, — и какая тебе разница, на востоке или в России?

— Знаешь, сначала люди, проповедующие радикальный ислам, убили моих родителей. А когда я уже учился в ФСБ, погибла моя девушка. Какой-то фанатик взорвал себя в вагоне метро, она оказалась рядом.

— Сочувствую, — сказал Лапин, и, помолчав, продолжил, — а сейчас? Что ты хочешь сейчас?

— А сейчас у меня есть вы, люди из моего прошлого, и я сделаю всё, чтобы это прошлое защитить.

— У тебя — получается, — улыбнулся Лапин, — на постоялом дворе во Владимире ты семь человек вырубил, да так шустро, что я даже не понял, как ты это сделал. А мне ведь и повоевать довелось, и я убивал, и меня пытались неоднократно.

— Тебя, как меня не учили. Я айкидо занимался с десяти лет. В институте пять лет ко всему прочему изучал науку рукопашного боя, а потом на зоне я три года каждый вечер совершенствовал свои навыки. Правда, убивать мне ещё не доводилось, необходимости такой не было, но успокаивать хулиганов приходилось частенько.

На какое-то время мужчины замолчали, каждый задумался о чём-то своём.

— Кстати, Иван, всё спросить хотел, какой у тебя бизнес был, чем ты занимался?

— В основном цветмет. Ещё несколько магазинчиков было. Хаты внаём сдавал. Считай, у меня двадцать квартир было. Как говорится: "вкладывайте деньги в недвижимость".

— А сел за что? В деле статья какая-то смешная.

— Большим полицейским чинам мой бизнес приглянулся, а я в позу встал, мол, такой весь крутой. Вот меня и упаковали. Сначала в СИЗО, чтобы за бугор не свалил. А потом правильные следователи сшили правильное дело и передали в суд. А мне предложили два варианта. Первое: сижу восемь лет. Второе: продаю свой бизнес, и через два года иду с чистой совестью на свободу. Мне восемь лет как-то сидеть было не комильфо. Пришлось бизнес продать.

— Если так судить, то из всех вас реально виновен только Валет, остальные сидят по большому счёту ни за что.

— Маллер точно ни за что. Подставили его, как лоха, причём два раза. Муравьёв сам виноват, отомстить решил и денежки вернуть... Ну, и мстил бы и возвращал, только на хрена было в благородного рыцаря играть?

— А ты бы как сделал? Убил?

— Нее, так не интересно. Я бы маску надел, чтоб фейс не светить, да прижал бы ублюдка где-нибудь в тихом месте. Там молча руки и ноги переломал бы, да и ушёл.

— А деньги?

— В таких ситуациях деньгами не мараются, чисто дело принципа. Подобные упыри должны бояться обворовывать честных людей.

— А ты разве не обворовывал честных людей?

— Работяг-то? Да, никогда! Кинуть работягу — вот это настоящий беспредел. Так могут только реальные уроды делать. На работягах мир держится.

— А ты, значит, работал по схеме грабь награбленное?

— Ну, типа того.

— Понятно... О! Дождь закончился. Ну что, поехали? Сколько нам ещё до Ярославля ехать?

— С недельку, может меньше.

ЯРОСЛАВЛЬ.

Вот уже четыре дня Иван и Марсель находились в Ярославле. Жили они под чужими именами, да и внешность свою всячески скрывали. За время путешествия отпустили бороды, одежду носили попроще, убрав в дорожные баулы всё дорогое и ценное. Ещё живя в лесу, придумывали вместе с Маллером, как и чем гримировать лицо, осваивая искусство перевоплощения. И вообще, эти двое считали, что с Артуром им просто повезло, парень был надёжным, без червоточинки, злобы или зависти. Многое в коллективе держалось исключительно на нём, обеспечивая их легальность. Благодаря Артуру у них имелись документы на все случаи жизни. Сейчас Агеев и Лапин решали вопрос, стоит ли трогать семью Белокопытовых. Глава семьи был довольно пожилым мужчиной лет шестидесяти пяти, видать поздно женился. Два сына девяти и двенадцати лет были не опасны, вряд ли они помнили Казанцева хорошо. А вот их мать, женщина лет сорока, была довольно бодрая, активная и любопытная. По рассказам слуг семьи Белокопытовых было известно, что всем в доме заправляет она. А то, что жену Казанцева вместе с матерью нужно будет нейтрализовать, не вызывало сомнений, они сына и мужа распознают быстро. А вот как хорошо знали Казанцева родители его жены, было неизвестно. Как и неизвестна была их реакция на смерть своей дочери. В результате пришли к выводу, что эта любопытная женщина в будущем может стать проблемой. Составили план устранения. Раз приблизиться к женщине можно только во время её посещения церкви, то и акцию будут проводить возле церкви. В местной аптеке купили в разное время составы, которые сами по себе не вызывали подозрений, но при их смешивании образовывался довольно сильный яд. Пропитали ядом кончик тонкой иглы, на конце которой была небольшая деревянная ручка. При необходимости этот инструмент, похожий на маленькое шило, скрывал своё отравленное жало в деревянном колпачке. Не знающий человек, глядя на эту палочку, принял бы её за сучок ветки. И вот, в толчее, на выходе из церкви, Лапин уколол женщину чуть выше локтя, Агеев прикрывал его таким образом, чтобы никто не увидел опасных движений Ивана. Тёща Казанцева недовольно обернулась, но увидела только лицо грязноватого бородача, равнодушно смотревшего куда-то в сторону. Презрительно фыркнув, она пошла к своему экипажу. В экипаже по дороге домой ей стало плохо, а спустя два часа она умерла. Местный врач сказал, что покойная, скорее всего, отравилась грибами. Пожив ещё несколько дней в Ярославле "гастролёры" узнали, что Белокопытов сильно запил, а сыновей взяла к себе какая-то его дальняя родственница, которая проживала в одном из посёлков недалеко от Ярославля.