Диверсанты погрузились в шлюпку и отчалили от берега, слившись практически сразу с темнотой. Октябрьская ночь была пасмурной, без единой звёздочки на небе. Плыть пришлось около часа. Гребцы ориентировались по свету на берегу, идущему от двух небольших фонарей, стоящих друг за другом на расстоянии пятидесяти метров. Фонари были установлены таким образом, чтобы по ним легко определялось направление идущей шлюпки. Подплыть близко к вражеским судам не получилось. Свет палубных ночников позволил через бинокли рассмотреть корабельную охрану, которая внимательно следила за водной поверхностью. Пришлось бросить шлюпочный якорь на расстоянии около семидесяти метров от ближайшего корабля. Внимательно разглядев в бинокли стоящую перед ними эскадру, каждый из пятерых диверсантов наметил свою жертву. Одев водолазное снаряжение и прихватив по мине, они погрузились в воду. На шлюпке остались только двое гребцов. Стараясь глубоко не погружаться в воду, чтобы время от времени выныривать и определять маршрут движения, водолазы в течение пяти минут добрались до своих целей. Ещё столько же было потрачено на установку мин, которые прикручивали винтами к днищу корабля. Часовые механизмы устанавливали таким образом, чтобы все они сработали примерно в одно и то же время. Через двадцать минут после погружения все пятеро были снова около шлюпки. Немного передохнув и определив новые цели, диверсанты поменяли снаряжение и снова погрузились в воду. Второй раз было легче. Водолазы уже более-менее ориентировались на этом участке, узнавая силуэты кораблей и редкие огни на берегу. Да и минировали первый раз те суда, что были расположены дальше.

Генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов по случаю праздника Покрова Святой Богородицы стоял в церкви и слушал торжественную литургию, когда туда забежал один из его пехотинцев.

— Ваше высокопревосходительство, Ваше высокопревосходительство, — обратился к Суворову запыхавшийся солдат, глаза которого горели радостью.

— Что случилось, братец? — спокойно и с улыбкой спросил Александр Васильевич.

— Чудо, Ваше высокопревосходительство! Чудо!

— Какое? — генерал удивлённо посмотрел на солдата.

— Османские корабли, которые направлялись к нашему берегу, сами взрываться начали!

— Как сами? — ещё больше удивился Суворов.

— Не могу знать, Ваше высокопревосходительство! Но флагманский корабль и все суда, на которых находились янычары, взлетели на воздух!

— Да разве ж может такое быть? Уж не заболел ли ты? — подозрительно посмотрел на солдата Суворов.

— Никак нет, Ваше высокопревосходительство! — бодро ответил солдат.

Тут в церковь зашёл секунд-майор Булгаков, лицо которого выражало некую растерянность и радость.

— Ваше высокопревосходительство, — обратился он к Суворову, — вражеские суда большей частью взорвались, остальные поспешно отступают.

— Хорошо, — быстро взял себя в руки генерал-аншеф, — продолжайте наблюдение. После завершения торжественной литургии я присоединюсь к вам.

* * *

В небольшом домике за столом, который стоял возле затопленной печки, сидели два человека и не спеша вели беседу, угощаясь довольно неплохим вином. Это были генерал-майор фон Рек и генерал-аншеф Суворов.

— Что вы думаете, Иван Григорьевич, по поводу взрывов на османских кораблях? Может, есть какие-нибудь новости? — спросил Суворов.

— Слухи, только, Александр Васильевич, слухи.

— И какие же?

— Их три. Первый, что это наши солдаты смогли незаметно подвести брандеры к османским кораблям и взорвать их.

— Но такого приказа не было! — усмехнулся Суворов, — как и тех смельчаков, кто бы это сделал.

— Говорят, смельчаки ценою собственной жизни уничтожили корабли ненавистных османов.

— Ну, допустим. Хотя эти брандеры никто не видел. А что ещё?

— Говорят, что это устроили французские инженеры, которые находятся в крепости Очаков на османской службе.

— И зачем им сие? Что-то мне в это совершенно не верится. Французы верные союзники султана.

— Слух ходит, что они получили от Светлейшего князя Потёмкина очень большую сумму и предали своих союзников.

— Неужели Григорий Александрович так не верил в нас, что решился через подкуп устранить опасность, которая угрожала Кинбурнской крепости? И какую сумму называют?

— От ста тысяч рублей до миллиона! — ответил фон Рек, и на лицах обоих генералов появилась улыбка.

— Ну, а третий слух какой? — после некоторого молчания спросил Суворов.

— Говорят о каких-то персидских фанатиках — шахидах, которые мстят Порте. Мол, эти люди готовы легко принять смерть, если вместе с ними погибнут их враги.

— Если это были фанатики, то врагов с собой они унесли не мало, — горестно усмехнулся Суворов. — Почти весь османский десант и пять лучших кораблей на дне. Да и другие пять тоже представляли серьёзную силу. Думаю, после такого конфуза, Порта в этом году боевых действий больше не предпримет. Только что писать Светлейшему князю..?

— А вы, Александр Васильевич, про все три слуха и напишите, а там он сам пусть выбирает, какой ему больше по сердцу.

— Ты прав, так и напишу. А нам жалеть не о чем, солдатики наши живы и здоровы. Теперь можно будет более спокойно заняться укреплением Кинбурна.

Слухи распространяются очень быстро, особенно если они направлены умелой рукой. В Очакове французские инструкторы и инженеры разделили участь своих коллег, которые погибли при взрывах кораблей. Только здесь они погибли не от подводных мин, а от рук разъярённых янычар, которые остались живы. Сам же Потёмкин докладывал Императрице, что пользуясь алчностью французов, подкупил их офицеров, которые подложили бомбы в пороховые погреба. И даже были названы суммы и имена, так как проверить этого всё равно никто не мог. Государыня поздравила его с викторией, посетовав на то, что жаль — у неё нет столько денег, чтобы подкупить всех недоброжелателей и поссорить их между собой. Хотя без дорогого подарка Светлейший князь не остался. Вот так вот выходцы из будущего украли у Александра Васильевича Суворова победу, но сохранили жизни многим офицерам, которые должны были погибнуть в этой битве. В Константинополе царило всеобщее уныние, перемешанное со злобой на французов. А в Петербурге радовались победе и называли французов друзьями, которые за рубли уничтожат всех врагов России. Престижу Франции была нанесена звонкая пощёчина.

ВДАЛИ ОТ ДОМА.

Осень, зиму и весну Муравьёв со своей командой провёл в Херсоне, где организовал постройку литейно-пушечного завода. Удачно попав на приём к Светлейшему князю Григорию Александровичу Потёмкину, он смог убедить его не только в том, что завод — это нужное дело, но и в том, чтобы это дело досталось ему, продемонстрировав работу пушек, которые стояли на кочах. Демонстрация Григорию Александровичу очень понравилась. А ещё он был доволен тем, что нашёлся достаточно умный человек, готовый построить такой нужный завод. Светлейший понимал, что война с Портой будет длиться достаточно долго, и оружейное производство на южных границах Российской империи необходимо. Муравьёв ещё уговорил Потёмкина, чтобы на завод привозили непригодные орудия из старых крепостей, которые подлежат упразднению и из тех, которые сдадутся на милость победителю.

— Ваша Светлость, — говорил Даниил, — я верю в силу русского оружия, поэтому хотел бы вас попросить о том, чтобы непригодные орудия из вражеских крепостей, которые вы захватите, тоже бы свозили на завод. Переплавив старый хлам, мы сделаем лучшие орудия для русской армии.

— Что же, Даниил Петрович, и против этой просьбы я ничего не имею, — отвечал Потёмкин, изумляясь такой уверенности купца в будущих победах.

Агеев и Муравьёв изначально обговаривали организацию или морского, или оружейного производства. Для этого рассматривались города Таганрог и Херсон. Определиться нужно было на месте. Даниил решил, что пусть это будет Херсон. Он и ближе и с Потёмкиным удачно получилось договориться. Тем более, что сорок процентов от веса переплавленного казённого металла будет уходить ему, как плата за работу. И это в основном медь, потребность в которой "Приют" испытывал немалую. Кроме завода Муравьёв строил в Херсоне кирпичный двухэтажный дом, первый этаж которого уйдёт под магазин, где будут торговать продукцией "Приюта", а второй — для проживания его представителей. Недалеко от завода возводилось одноэтажное деревянное общежитие для будущих работников. Цеха, как и в Тюмени, обносились забором. Имеешь пропуск — проходи, нет — гуляй своей дорогой, здесь не картинная галерея, да и в галерею без билета не пустят. Но праздношатающийся народ это одно, а вот строители, это совершенно другое и их, как назло — не хватало. Поэтому команда Муравьёва занялась пиратством, тем более, что люди были подготовленные, боевые и вида крови совершенно не боялись. Днём они через бинокли изучали селения, что находились вблизи османской крепости Очаков, а ночью скрытно подплывали на кочах, высаживались на берег и похищали из селений... Всё селение похищали. Таким образом, похитили три деревеньки, после чего решили, что хватит. Тем более османские суда стали слишком активно патрулировать близлежащие воды. Людям, попавшим в плен, популярно объясняли, чего от них хотят, и что им будет взамен. А так же и то, что их ждёт в случае неповиновения. А что вы хотите — война. Мужчины в основном копали, пилили, таскали. Старики и старухи следили за детьми, а женщины стирали и готовили. За это их снабжали довольно неплохими продуктами питания. Первоначально все сто пятьдесят семь человек жили на кочах, потом их разместили в построенном общежитие. Для местных властей имелись бумаги с печатями, заверенные тюменским воеводой, куда можно было вписывать всё, что угодно. По бумагам это были крепостные, посланные на работы. Муравьёв и его команда внимательно следили за пленными. Нет, они не боялись побегов. Они выявляли среди них способных. Уже через неделю всю похищенную братию разбили по отрядам и назначили из их же среды командиров. Кто был посмышлёнее, тех обучали и давали более ответственную работу. Дуракам и неумехам доставался самый тяжёлый и грязный труд. К маю все работы были завершены. И Муравьёв на кочах отправился обратно в Тюмень. В Херсоне остались два сотрудника безопасности корпорации, один из которых был назначен управляющим завода, а другой магазином. С ними вместе остались ещё тридцать шесть человек из числа похищенных. Это были мужчины с семьями, которым предстояло работать на заводе и в магазине. Семьи Муравьёв не разлучал.

ДОМА.

В Тюмень кочи пришли 17 июля 1788 года.

— Это что за каракатицы тащатся по Туре? — грозно крикнул в жестяной рупор с пристани Лапин, — сейчас как прикажу из пушек стрелять!

Люди, находившиеся на корабликах, стали обеспокоено глядеть в сторону Муравьёва, мол, куда ты, медведище, нас привёз??? Итак — страху натерпелись... Похищение, тяжёлые работы, трудная дорога, а сейчас и вовсе...

— Это кто там гавкает на берегу? — крикнул довольный Даниил.

— С тобой, кучерявый пудель, не гавкает, а разговаривает купец первой гильдии Лапин Иван Андреевич. И он злой, потому что возвращается с охоты без дичи...

— Дичи нет — убей собаку! — весело ответил ему Даниил.

— Ты не прав, кучерявый пудель, собака — это друг Ивана Андреевича Лапина. И этот друг где-то шлялся целый год, а у него, между прочим, жена сына родила...

— Сына!? — воскликнул счастливый Муравьёв.

— Ага, его... Вот всё думаем, какое имя мальчонке дать... Шарик, Бобик или Тузик, — глумился довольный Иван.

— Сам ты — Барбос блохастый! Вот погоди, пристанем к берегу... — Даниилу хотелось побежать прямо по воде, чтобы увидеть своего первенца.

Лапин и правда с четвёркой своих охранников был на охоте. Возвращаясь домой вдоль берега, он приметил долгожданные кочи и решил их встретить лично.

— Ещё неизвестно кто из нас блохастый... Пойду-ка я, пожалуй, отсюда от греха подальше, а то потом ещё чесаться начну, — и Иван демонстративно пошёл с пристани прочь.

— Ваня, — не поддался на провокацию Даниил, — вернись! Я всё прощу!

Слушая громкую перепалку двух здоровых мужчин, народ на кочах и пристани только удивлялся, не понимая, то ли шутят два этих бугая, то ли ругаются, то ли ещё что. Все ждали продолжения... Лапин остановился, подозвал стоящих в стороне охранников и что-то им сказал. Потом они впятером подошли поближе к краю пристани и дружно дали залп их ружей в воздух. Люди вокруг испуганно дёрнулись.

— Ура — Муравьеву Даниилу Петровичу! — громко крикнул Лапин.

— Ураааа!!! — подхватили четверо охранников.

После того, как оба коча пристали к причалу, и Даниил оказался в крепких объятиях Лапина, он спросил:

— Иван, как сына-то назвали?

— Афанасием, в честь твоего деда...

А приехавшие с Медведевым люди смотрели вокруг и удивлялись. Удивлялись широкой каменной пристани, большим красивым кирпичным домам, просторным и чистым улицам, аккуратно одетым взрослым и детям. Удивлялись скамейкам, газонам и разметкам на дороге.

* * *

— Ой, вы кочи, тюменские кочи, только море и небо вокруг... — пел пьяненький Даниил на пару с Иваном.

Друзья сидели рядышком и, обняв друг друга за плечи, раскачивались в такт песне. Гуляли, как всегда в ресторане у Лапина. Муравьёв, навестив обрадовавшуюся жену и пятимесячного Афанасия, вынужден был вскоре покинуть дом, чтобы встретиться с друзьями и поведать о своей экспедиции на юг страны. Приехавших с ним полоняников из-под Очакова разместили в старых деревянных солдатских казармах, которые держали специально для таких случаев. А тюменский гарнизон уже несколько лет, как имел обнесённое забором кирпичное трёхэтажное здание, построенное по типу казарм XXI века. Во внутреннем дворе казармы были и плац, и столовая, и спортивный городок, и мастерские. В самом здании при случае могло разместиться до пятисот человек. Многие офицеры, чтобы не тратить деньги на проживание в городе, жили здесь же, тем более, что отдельные комнаты имелись. Полковник Беклемишев, глядя на заботу городского главы о военных, стал его ярым поклонником и другом. Добиться такого дружелюбия было достаточно легко, потому что все деньги, выделяемые государством на тюменский гарнизон, так или иначе оседали в "Приюте", который снабжал защитников Родины всем самым лучшим и необходимым. Так что солдаты теперь были не чета тем, что встретили тринадцать лет назад шестёрку самозванцев у ворот Тюмени. Да и самих ворот уже давно не было, как и стен — снесли за ненадобностью. Кстати, Лапин тоже внёс свою лепту в жизнь военных. Подмяв под себя почти всю городскую ресторацию, он открыл четыре спорт бара. Солдаты, которые находились в увольнении, могли здесь не только покушать и попить пиво, но и поиграть в боулинг и пострелять в тире из духового ружья. Благо производство таких ружей было налажено, правда — в весьма скромном количестве. А ещё в каждом из четырёх спорт баров имелся ринг, где по субботам и праздникам проходили кулачные бои. На это зрелище приходили посмотреть не только солдаты, но и офицеры. Да и местные жители охотно шли сюда. Здесь можно было делать ставки, а при желании и самому принять участие. Бои проходили по правилам бокса, а участники должны были обязательно одевать боксёрские перчатки, шлемы и вставлять для защиты зубов капу. Откуда же взялись боксёры? А взялись они из "Дворца спорта", который построили рядом со стадионом. Пока в нём действовали только три секции: бокс, гимнастика и фехтование. Зимой сюда охотно шли те, кто летом занимался греблей на байдарках. Корпорация "Приют" активно продвигала спорт в народные массы. Даже для женщин в недавно построенном "Доме мод" оборудовали зал для танцев, тем более глава города сам отлично танцевал. А ещё с некоторых пор организаторы "Приюта" отошли от подготовки будущих СБК. Эту функцию кроме китайских монахов, выполняли хорошо подготовленные инструктора, многие из которых достойно проявили себя в реальных делах. Организаторы "Приюта" только вели контроль, были наблюдателями на экзаменах и собирали картотеку на каждого своего подчинённого, стараясь держаться в тени. Многие СБК даже и не догадывались, чьи приказы они выполняют на самом деле. К себе друзья приблизили только самых проверенных людей, которые, кстати, не всегда являлись сотрудниками безопасности корпорации. У Ивана это была жена, которая в нём души не чаяла, а ещё Кузьма и Макар. Если на этих двоих смотреть с государственной точки зрения, то первый в государстве Лапина возглавлял разведку, а второй — армию. Не смотря на то, что оба хорошо знали Агеева и относились к нему с уважением, хозяином для них был только Иван. У Агеева таким человеком был Рустам. Жену Марсель с некоторых пор тоже стал приближать к себе, открыв ей самую малую часть секретов. Но даже эту малую часть она смогла переварить с большим трудом. Поэтому Агеев не торопился. Муравьёв, кроме своей жены, доверял пятёрке водолазов, которые были с ним в Кинбурне, и двум СБК, оставленных им управлять заводом и магазином в Херсоне. Все эти люди прошли проверки, которые устраивал Агеев, испытывая на верность людей служащих им. Как это ни печально, но за то время, как открылась школа по подготовке СБК, троих пришлось ликвидировать, потому что люди стали вести свою собственную игру, посчитав себя всесильными. А вот доверенные Маллера прошли проверку. Все являлись СБК, и у всех обнаружился талант к рисованию. И были они для Артура и охраной, и разведкой, и учениками. Несмотря на то, что жену Маллер очень любил, но от тайн держал подальше, как и Казанцев, который своей жене вообще не доверял из-за её излишней болтливости и недалёкого ума. Да и не было у воеводы близких людей, кроме тех, с кем он попал в другое время. Они его и защищали, и берегли. Зато приятелей у Казанцева было больше всех. Вся Тюмень на него молилась Богу. А как же было не молиться? Он построил красивую ратушу, благоустроенную казарму, увлекательный "Дворец спорта", великолепный "Дом моды", замечательный парк с аттракционами, просторную и удобную пристань, отличные и широкие дороги, хорошую больницу, престижный университет и шикарный Гостиный Двор, куда отовсюду стекались купцы... Полицейское управление и тюрьму приписывали Агееву. В принципе так оно и было. Но если здание полицейского управления стояло недалеко от ратуши и имело весьма симпатичный вид, то тюрьма, обнесённая высоким забором и колючей проволокой, находилась за городом. Туда вела отдельная дорога, чтобы ссыльные каторжане своим видом не смущали городское население, направляясь в места не столь отдалённые. Штат сотрудников у Агеева заметно вырос. В его подчинении теперь имелся начальник тюрьмы, взвод охраны и десяток надзирателей. И, наконец, Кощеев... Хотя Кощеев был сам по себе, но с недавних пор обзавёлся женой.