Моего пса зовут "Враг"

10 ЗАРЯДОВ.

ВЫСТРЕЛИВАЕТСЯ 1 ЗАРЯД В СЛУЧАЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ОДИНОЧНОЙ ЦЕЛИ.

ПО ГРУППОВОЙ (БОЛЕЕ 1 ЧЛ.) ЦЕЛИ ПРОИЗВОДИТСЯ ПОЛНЫЙ ЗАЛП.

ВРЕМЯ СРАБОТКИ 1,5 СЕК.

РАДИУС ПОРАЖЕНИЯ 15 М.

Земные мальчишки тоже услышали этот звук. И побелели. Все трое. Мгновенно. Длинноволосый быстро сказал, раскидывая руки и оттесняя приятелей:

— Вы назад... Алька, стой смирно, смирно стой, на ногу навались...

— Я... навалился... — глаза белобрысого стали круглыми. — Жееее... это "тарантул"?!

— Стой крепко, я тебе говорю! — прикрикнул длинноволосый, бросаясь вперёд и падая на колени. И почти столкнулся лбом с подскочившим с другой стороны сторком. Вскинул на него изумлённые глаза.

— Я тяжелей. И сильней, — сказал Озлефр.

Он не знал, почему не бросился бежать. Точней, он был уверен, что уже убегает. А вместо этого оказалось, что он побежал совсем в другую сторону. Может быть, так случилось потому, что ему показалось: на него смотрит Оксаф? У землянина были такие же глаза — полные ужасом и отчаяньем. И надо было бежать на помощь, и на этот раз он успевал спасти.

Нет, конечно, это был никакой не Оксаф. И вообще, наверное, всё это придумалось в те секунды, за которые он оказался около замершего статуей земного мальчика. И было это, наверное, из-за песни... или нет? Не понять, да и не важно. Он подсунул — с силой нажимая всем телом, но осторожно — обе руки под судорожно вжатую в землю ступню белобрысого. Посмотрел вверх — всё в те же знакомые гигантские нездешние глаза, полные обморочного ужаса. Сказал:

— Убирай ногу.

— Не, — помотал головой белобрысый. Тогда длинноволосый оттолкнул его обеими руками в грудь — коротко, с диким страхом вскрикнувшего "мам!" — и в броске сам упал сверху. Замер, накрыв младшего собой. Озлефр до боли зажмурил глаза и начал считать.

Когда он досчитал до пяти — ничего не случилось. От облегчения он едва не убрал руки, но вовремя опомнился и навалился на мину ещё сильней.

Двое мальчишек подскочили, волоком потащили прочь младшего. Потом остановились, глядя на сторка.

— Уходите, — процедил сквозь зубы Озлефр. — Уходите скорей.

— А ты?! — мучительно кривя лицо и снова отталкивая за себя и назад раскинутыми руками младших, крикнул длинноволосый. Озлефр помотал головой:

— Я успею, — сказал он. Не уточняя, что и как успеет, сам не зная, что имеет в виду. Но эти слова и его самого как-то успокоили.

— Мы быстро! — крикнул длинноволосый. — Ты сиди! Понял?! Просто сиди и держи! Мы быстро, мы сейчас приведём, всё сделают! Просто сиди и держи! Крепко держи! Мы бегом!

— Р`адда дут! — отозвался сторк и поправился: — Бегите!

Они рванулись в кусты, только тот белобрысый маленький явно хотел остаться, но старший отвесил ему пинка и толкнул в спину, крикнув через плечо:

— Мы быстро! Сиди!

— Зэйтан! — крикнул он вслед. И постарался перевести дух, глядя на дрожащие пальцы.

В общем-то это не трудно. Правда, пальцы уже болят, а ослабить их — страшно. Да и не в страхе дело, это на самом деле опасно.

Колени, ступни — всё начало быстро затекать. Как назло. Озлефр старался не думать об ожидании, но тогда становилось очень страшно, и он не мог заставить себя не считать мгновения, как будто точно знал, когда придёт помощь.

Кто и зачем поставил мину на этой полянке?! Уж больно она круглая... наверное, земляне знали, что делали. Наверное, тут что-то было. Но надо же случиться такой насмешке Старух — в огромном лесу напороться на эту мину. И даже не самому. Напоролся не он, а сидит над миной он.

Озлефр ощущал под ладонями упругую силу вышибной пружины. И нажимал сильней. Ну где они, эти земляне? А что, если...

...да они же его просто бросили тут!!! Ясно же, что они убежали — и... От нахлынувшего ужаса он едва не отпустил руки. По лицу тёк пот, с кончика носа и подбородка уже несколько раз капнуло.

Нет, тут же пришло совершенно ясное понимание. Они не могли его бросить. Потому что... не могли, и всё тут. Они ведь тоже, наверное, смотрели тот фильм. А если и не смотрели — то не могли не слышать эту песню, охранники говорили, что песня старая...

...И злодея слезам не давали остыть,

И прекраснейших дам обещали любить;

И, друзей успокоив и ближних любя,

Мы на роли героев вводили себя...

Но очень уж они долго. Или на самом деле прошло совсем мало времени? Он хотел поднять голову и посмотреть на небо, понять, сколько времени — но не посмел.

Мать ещё, наверное, не знает, что он опять удрал. А узнает — будет думать, что он отправился снова за продуктами. Озлефру захотелось оказаться рядом с матерью и никуда не отходить долго-долго.

Показалось, что кто-то идёт. Он медленно поднял голову... нет, какие-то две больших птицы перепархивали с ветки на ветку напротив. Миру нет дела до разумных. Совершенно никакого дела. Они стоят настолько выше и в стороне, что мир их не замечает...

А эти птицы — они ведь будут жить, когда...

...нет, это глупости. Так нельзя даже думать. Руки дрожат, этот проклятый пот... но ведь он всё ещё держит мину, а земляне должны вот-вот появиться. Хуже, что ноги затекают. Он усилием воли прогнал онемение — стало легче. Но начали слабеть руки, и Озлефр хотел крикнуть, позвать на помощь, потому что снова накатил ужас. Но задавил крик внутри, перевёл дыхание.

Мина давила снизу сильней. Она почувствовала, что сдерживающий её слабеет и боится. Озлефр стиснул зубы, нажал сильней, прошептав яростно:

— Сиди смирно!

Ужасно хотелось вытереть лицо. Ело глаза, казалось, что они просто слепнут. Желание посмотреть вокруг не через едкую дрожащую пелену быстро становилось мучительней любой боли и любого страха.

Озлефр почти что против своей воли, вне сознания очень осторожно повернул голову к плечу и чуть приподнял его — стереть пот.

И ощутил, как из-под рук рванулась упругая сила...

...Бросившись в сторону, он вжался всем телом в сочную свежую траву, в землю, пахнущую живым летним теплом. Подумал: "Не сработает, конечно, не сработает!" — и ему стало так легко от этой иррациональной светлой уверенности, что сквозь шум крови в ушах он не услышал короткого тугого пневматического хлопка.

Яйцеобразный трёхсотграммовый заряд — один, потому что сенсоры мины определили: цель в радиусе 15 метров осталась одна — выпрыгнул над травой на высоту трёх метров. И, накрывая поляну, выбросил вниз широким конусом сотню шестимиллиметровых вольфрамовых картечин, летевших со скоростью около восьмисот метров в секунду.

Милосердно быстро летевших...

...Мальчишки вернулись быстро. За ними, чуть поотстав, спешил пожилой рослый мужчина в расстёгнутой полицейской куртке и спортивных штанах. Когда он подошёл, то все четверо стояли кучкой на краю полянки и смотрели на лежащего неподалёку в траве сторка.

— Это "тарантул", туда дальше нельзя, дядь Дим, — сказал один из мальчишек, не оборачиваясь. Они всё так же глядели на лежащего — сторк, казалось, просто спит. И, наверное, им хотелось так думать. Но потом маленький белобрысый вжал лицо в резко поднятый локоть и тихо заплакал, дёргая плечами. Остальные громко сопели и прятали глаза.

— Знаю, что "тарантул", — буркнул полицейский, вынимая из отвисшего кармана штанов сканер-глушитель. Повёл им, сосредоточенно глядя на мигающий оранжевый огонёк... тот вдруг пригас на миг совсем и загорелся устойчивым красным. — Вот ты где, зараза... — буркнул полицейский довольно и поколдовал над сенсорной панелью. Огонёк снова пригас... и — стал устойчиво-зелёным. — Стойте здесь! — резко, не допускающим даже мысли о возражениях тоном, приказал мужчина мальчишкам и пошёл через поляну скользящим бесшумным шагом опытного вояки, совершенно не подходящим к его штанам. Остановился над лежащим и, медленно покачав головой, опустился на колено.

Вблизи было видно, что в сторка попали одиннадцать картечин — в основном, в спину, и маленькие раны уже подсохли, кровь на одежде потемнела. Одна угодила в затылок, но на волосах кровь казалась не очень заметной. Прядь на макушке шевелилась от тёплого ветерка, дувшего вдоль поляны, и на ней раскачивался маленький жучок.

— Не мучился, — тихо сказал полицейский и осторожно перевернул тело. Придержал голову, уложил осторожней. Сторк смотрел строго и упрямо, глаза лишь чуть потемнели. Полицейский оглянулся на окаменевших на краю поляны мальчишек. Белобрысый, как раз оторвавший лицо от локтя, вздрогнул и заревел уже навзрыд, громко, горько и безутешно, широко открыв рот, как плачут маленькие дети. Ещё двое опять спрятали глаза. Тот, что предупреждал насчёт "тарантула", обнял младшего и прижал к себе, глядя на тело в траве расширенными тёмными глазами и что-то шепча — губы шевелились беззвучно. — Бестолочи, — голос мужчины был усталым, он тяжело поднялся, покачал головой. — Дурачьё... все вы. Эхххх... — горько вырвалось у него полувздохом-полуругательством, невысказанным и злым. — Бегите за транспортом, — приказал он, проведя рукой по лицу. — Теперь ведь ещё и неприятностей не оберёшься... — он снова посмотрел на труп в траве и покачал головой — уже молча.

* * *

Оживлённый, сдувая с носа капли, оставшиеся после умывания, Сейн быстро вошёл в дом. Дядя Толя сидел у себя в комнате перед включённым экраном. Что там, на нём, показывали, Сейн не понял. Но, сунувшись в открытую дверь, услышал, как землянин довольно сказал:

— Добиваем, вот как, значит.

И обернулся на быстрый стук шагов.

Сейн опрометью выбежал из дома...

...Дядя Толя сразу нашёл сторка около починенного вертолёта. Сейн бессильно сидел, подогнув ноги вбок, обхватив себя руками и уткнувшись лбом в стойку полоза. На подошедшего землянина он всё-таки посмотрел. Глаза были больные, безразличные.

Дядя Толя сел рядом — на пол. Кивнул Сейну. Сощурился на свет в двери. Коротко повторил:

— Вот как.

— Я схожу в лагерь, отнесу еду, — вяло сказал Сейн. — Вертолёт я починил. Можете проверить.

— Иди, — кивнул лесник. — После обеда вернёшься?

— Да, конечно, — Сейн встал нехотя.

— Завтра полетаем, участок посмотрим, — неловко сказал землянин. Сейн подумал, кивнул. — Если хочешь, конечно, — добавил лесник.

Сторк промолчал, даже не кивнул на этот раз...

...Озлефра принесли в лагерь одновременно с тем, как в него пришёл Сейн. Собственно, он вошёл в лагерь, держась рукой за край земных армейских носилок и с ужасом глядя в очень спокойное лицо друга. Он так и шёл рядом с носилками — через собравшуюся молчаливую толпу, время от времени осматриваясь вокруг и не узнавая никого, словно вокруг тоже все умерли и стали совсем иными.

Земляне не мешали. Они даже носилки отдали сразу, у ворот, отдали тем, кто подставил руки и плечи. Это были сторки Рода Хэлмон, нести мёртвого должны сородичи, никто иной. Но охрана выстроилась вокруг бараков добавочным кольцом — с оружием наготове. Правда, комендант лагеря стоял вне этого кольца, и оружия у Захарова видно не было.

Мать Озлефра встала в ногах уложенного на закинутый белым покрывалом поспешно вынесенный стол — погребальную доску было взять неоткуда — тела сына. Младший брат Озлефра прижался к её ногам, с испугом глядя её в лицо — он явно хотел что-то спросить, но не решался. А потом всё-таки спросил:

— Мама, а почему О'ле спит днём? Когда он проснётся? Он не заболел?

Среди окружавших тело сторков послышались несколько стонов-вскриков. Женщина медленно опустила голову к младшему, потом легко, с неженской силой, подняла его на руки и, сделав три шага, наклонила над братом:

— Смотри, Ойтан. Брат твой мёртв. Его убили земляне, — глаза женщины полыхнули бешенством, но она продолжала говорить спокойно, протягивая над трупом в ужасе замершего мальчика: — Смотри, Ойтан. Сейчас у нас нет сил, но всё изменится волей Силы. Смотри, Ойтан. Одиннадцать ран у твоего брата. Одиннадцать землян убьёшь ты, когда придёт срок... — она поставила сына на пол и положила ладонь на скривившиеся губы младшего — и теперь единственного — ребёнка, словно ставя на них печать: — Нет, Ойтан. Ты не заплачешь сейчас и не заплачешь никогда. Так говорю тебе я. Что я говорю, Ойтан?

— Я... — мальчик словно бы вырывал из себя эти слова кровавыми кусками, — я... не заплачу... никогда... никогда не заплачу...

— Слышишь меня, Ойтан?

— Слышу тебя... мама...

— Понял меня, Ойтан?

— Понял тебя, мама... — голос мальчика окреп и выровнялся. Он медленно огляделся по сторонам сухими, недетски злыми глазами, задержал недобрый взгляд на охранниках по периметру, словно считал и запоминал. Потом — молча прошёл к голове брата, встал там, прямой и молчаливый, положив ладошки на его виски. Женщина, не глядя взяв поданный слева-сзади нож, начала срезать волосы на затылке — резкими, сильными движениями — и бросать их в бесшумно и быстро поставленную в ногах мертвеца трёхногую металлическую чашу, в которой бесшумно горело высокое белое пламя, каждый раз проводя рукой справа-налево через его языки.

— Я рожу двух детей за сыновей, которых убили земляне, — раздельно сказала она. — И ещё двух — чтобы не истёк кровью Народ. Иди, Озлефр, скажи отцу своему и моему мужу, чтобы он не держал на меня сердца за то, что не его Рода они будут. Кровь Сторкада и месть Сторкада выше Рода. Иди, Озлефр. Иди, Озлефр. Иди, Озлефр.

— Иди, Озлефр. Иди, Озлефр. Иди, Озлефр, — тихо откликались стоящие вокруг. Тихие слова катились над сторками, повторялись снова и снова — монотонно, негромко и сильно, как морские волны.

— Иди... Озлефр... — прошептал Сейн. Встретился взглядом со стоящим напротив — по другую сторону стола — Хассой. Хотел опустить глаза, но Хасса чуть повёл пальцами левой руки, и Сейн ответил таким же жестом.

Мать Озлефра между тем пошла вокруг тела сына — справа налево, прикрыв глаза и положив ладони на голову. Сторки раздались в стороны, прошёл быстрыми огненными струйками туда-сюда возмущённый шёпот — на пути женщины стоял бесшумно подошедший комендант. Сторкадка открыла глаза и опустила руки. В её молчании был ясный резкий вопрос, и Захаров сказал на сторкадском:

— Ты не права, женщина. Не мы убили твоего старшего. Его убила война. Война, против которой он сразился — и которую победил. Он был смелым мужчиной и не уронил чести Рода. И не там ты ищешь мести. Пусть будут твои слова на тебе.

— Пусть будут мои слова на мне, — отрезала она. И смотрела поверх головы землянина, пока тот не уступил дорогу, чуть поклонившись и дав продолжать ритуальный путь. Сейн видел, как она перевела дыхание — и над лагерем взлетел сильный женский голос:

— Над седой волной

Не увидеть звёзд.

Над седой волной

Протянулся мост —

Через день и ночь,

Через смерть и страх...

И нельзя помочь —

Меркнет свет в глазах... (1.)

1.Использованы стихи Тинкас.

Ойтан отошёл поспешно от головы брата, чтобы не оказаться в круге, который шагами очерчивала женщина. Старший мальчик из его Рода встал позади малыша, протянув руки над его плечами.