Смерть зверя с тонкой кожей

Она быстро вытерлась, припудрила плечи. Потом вдруг почувствовала, что женщина стоит позади неё, почти вплотную. Оглянулась. Сержант возвышалась над ней, и была ненамного ниже Шеппарда.

Не паниковать, сказала Джоан сама себе. Спокойно. В конце концов, мы в Англии.

— Вы могли бы чуть подвинуться? — спросить получилось почти спокойно, вот только голос подрагивает и грозит сорваться.

Беттс наклонилась к её обнажённому плечу и осторожно обнюхала его.

— Очень сексуально, дорогая, — промурлыкала она, принюхиваясь ещё раз, — М-м, очень сексуально...

— Вы не могли отодвинуться?...пожалуйста, — голос дрожал уже вполне ощутимо.

Женщина не сдвинулась с места. Точнее сдвинулась — прижавшись ещё теснее. Джоан чувствовала на себе её горячее дыхание, её ладони. Она закричала. Прикосновение было — как шок. Женщина уже откровенно положила руки ей на плечи.

— Нехорошо кричать, дорогая. Никто не придёт. И уж точно не ОН.

Её хватка усилилась. Сила этой женщины была чудовищной. Джоан пыталась сопротивляться, но чувствовала, что сопротивление слабеет. И снова парализующее чувство своей беспомощности. Наверное, так чувствуют себя в шоке. Реальность уплывала.

— Ему нужно, чтобы ты заговорила. А как я этого добьюсь — безразлично. И если это поможет поймать Ричарда Эбботта, он не станет возражать, даже если я, дорогая, изнасилую тебя бутылкой.

Женщина крутанула её к себе, как волчок. Длинное лицо, большие зубы, крохотные глазки — она надвигалась всё ближе. Джоан могла видеть волоски на её тонкой верхней губе, угри на носу, вдыхать горячее прокуренное дыхание, ощущать хватку больших рук.

Внезапно она ощутила острую боль в левой груди — будто её сжали тисками.

Старший суперинтендант Шеппард услышал её крик из гостиной. Она пулей выскочила из спальни и кинулась прямо к нему. Непонятно только, отчего она кричала — от страха или истерического хохота.

Шеппард усадил её и влепил пощёчину. Старое доброе средство. Сработало. Ну, более или менее.

Беттс вошла следом и встала над ней. Когда Джоан увидела её, губы у неё затряслись, и всю её затрясло мелкой дрожью.

— Отведите её обратно в спальню, — сказал Шеппард , — и дайте одеться.

— Нет, — выдохнула Джоан, — нет! Не хочу оставаться с ней! Это садистка, лесбиянка...

— Лесбиянка? Сержант Беттс — лесбиянка? Она замужняя женщина, жена и мать.

— Женщина? — Джоан снова скрутил приступ хохота, — если она женщина, то я... О, Боже!

— Истерика, — пожала плечами Беттс, — давайте отведём её в ванную.

— Нет, пожалуйста, нет! — на сей раз в её вопле не было и намёка на смех.

Шеппард крепко взял её под одну руку, Беттс — под другую, и они вместе приволокли её в ванную

— Оденьте её, — распорядился Шеппард .

— С удовольствием.

Женщина по-прежнему крепко удерживала её. Шеппард двинулся к выходу.

— Не уходите, пожалуйста, — молила Джоан, пожалуйста.

Она боролась бессильно, неуклюже, как муха в паутине.

— Я не могу допустить, чтобы леди одевалась в моём присутствии.

— Не беспокойтесь об этом, я оденусь при вас, не беспокойтесь, пожалуйста.

— Миссисс Эбботт, — Шеппард выглядел шокированным, — я нахожу ваше поведение непристойным. Не так ли, сержант?

— В высшей степени, суперинтендант.

— Я запру дверь, хорошо, сержант? На случай, если она попытается сбежать ещё раз.

Джоан пыталась что-то сказать, но получались только рыдания.

— Совсем взмокла. Я искупаю её. Стоит её искупать?

— Неплохая идея, — одобрил Шеппард, поворачиваясь к двери. Беттс улыбнулась.

— Увидишь, дорогая, как я умею обращаться с мылом.

— Я...я расскажу...о Ричарде, — всхлипывая выдавила Джоан.

Она была сломлена. Она сделала всё, что могла, но теперь она сломалась. Вообще-то продержалась она дольше, чем можно было ожидать от любого с её темпераментом. Она ничего не знала о методах допроса и технике сопротивления. Она была просто дилетантом, быстро сломанным двумя профессионалами. Не было у неё никаких шансов. Позже она может придти в себя, пытаться что-нибудь исправить, но теперь она сломлена.

Беттс накинула ей на плечи халат, усадила на кровать и налила крепкого виски. Она была аккуратна и невозмутима, как и подобает почтенной женщине, жене и матери. Трудно было поверить, что это — тот же человек.

От виски Джоан стало лучше. Она уже не дрожала, лишь время от времени вздрагивала.

Под вопросами Шеппарда она признала, что Эбботт оставался тут прошлой ночью. Рассказала про бомжей, как Ричард подпоил их, поменялся одеждой, привёл под окна и затеял драку.

— Умно, — сказал Шеппард, — очень умно. Подождать, пока мы обыщем квартиру и установим наблюдение, потом проскользнуть у нас под носом, — он обернулся к Беттс, — Предполагая, что обыскивать по второму разу мы не станем. Мне это нравится. Ох, как же мне это нравится.

— Вас он в расчёт не принял, не так ли?

Беттс улыбалась ему. Ресницы подрагивали. Пытается казаться скромницей. Пытается даже сделать невозможное: прикрыть прокуренные рояльные клавиши, по недоразумению названные зубами, продолжая при этом улыбаться. Флиртовать пытается, Боже мой. Может быть, лесбиянка — это тоже только роль? Мысль успокоительная, но вот вопрос — насколько достоверно она собиралась играть?

"Чересчур", — подумала Джоан, "Для меня — чересчур". Или может это только способ оправдаться?

— Он рассказывал вам о своих планах?

— Нет.

Она говорила правду, и Шеппард это понял .

— Когда он вышел?

— Не знаю. Он позвонил после обеда из какого-то паба и сказал, что за квартирой больше не следят.

— Ему это показалось подозрительным?

— Немного. Он говорил, что сегодня — слишком рано.

— Когда он возвращается?

— Вечером. Он сказал, что позвонит и предупредит.

— На этот телефон?

— На автомат внизу.

— Всё учёл, а? Конечно, надо же ему проверить, что всё чисто.

Джоан опустила голову.

— Надо?

— Да, — ответила она.

— А ты ему скажешь, что всё чисто. Скажешь?

Они с Беттс нависали над ней, буравя её взглядами.

— Скажешь?

Она беспомощно кивнула, стараясь не смотреть на них. Беттс взяла её за подбородок и повернула лицом к себе.

— Отвечай суперинтенданту, дорогая. Скажи "да".

— Да.

Беттс убрала руку и голова Джоан снова поникла, как у сломаной куклы.

Они вышли в гостинную, чтобы дать ей одеться.

— Он наш, — сказал Шеппард, — теперь он наш.

Лицо его сияло от удовольствия. Как чуть раньше и Джоан, он чувствовал себя победителем.

Каждый день его выгоняли на прогулку, и солнечный свет был — как удар в лицо. Он зажмуривался заранее, но солнце резало глаза не хуже ножа и сквозь закрытые веки.

Его гоняли по залитому палящим солнце двору минут десять. В сущности — ещё одна форма пытки. Каждый раз он был счастлив вернуться в сумрак своей камеры.

Недели через три (как он предполагал) ему удалось подобрать во дворе гвоздь. Теперь можно было вести счёт дням. Он даже нацарапал на полу шахматную доску и играл сам с собой воображаемыми фигурами.

Надо было занять себя, занять свой разум... Разум... Иногда он казался ему тёмной равниной, уходящей в бесконечность.

10.

У Фрэнка Смита выдался тяжёлый день. После ночи без сна и утра с Нджалой, Фрэнк собирался на пару часов исчезнуть домой , поваляться, послушать музыку.

Но день принёс новые проблемы. Не слишком серьёзные, но неприятные для усталого человека, мечтающего отдохнуть.

Произошла утечка. Скорее всего, через пресс-службу отеля. Стало известно о внезапном усилении охраны Нджалы и его скором отъезде за город. Пресса жаждала информации. Журналисты обратились в Скотленд-Ярд и Министерство обороны, но получили только сухие отговорки. Учуяв сенсацию, они попробовали прозондировать МИД.

Там им вначале скормили официальное заявление (шедевр невнятицы даже по мидовским меркам), потом послали срочную записку Фрэнку Смиту. Тот мог (а вообще-то был и обязан) разобраться с ней сам, но предпочёл переправить министру. Пусть почувствует, как зарабатываются чёртовы деньги.

Мелкая пакость, но и чувствовал себя Фрэнк Смит пакостно. День выдался такой тяжёлый.

Он позвонил всё тому же возомнившему секретаришке и получил раздражённый ответ, что министр занят. Это стало последней каплей.

— Хочешь сказать, — Фрэнк Смит изобразил голосом искреннее изумление, — он ещё не кончил трахать ту чёрную сучку из Фалхэма? Он вообще, как, вылезает из своего гнёздышка?

Это, судя по всему, вышибло из секретаря дух — в трубке слышалось только придушенное клокотание.

Фрэнк положил трубку и от души расхохотался. Настроение поднималось на глазах.

Потом позвонил в МИД и предложил провести пресс-конференцию, где он сделает заявление и ответит на вопросы.

Конференция прошла гладко, да и заявление получилось довольно правдоподобным. Поступила информация, что этими весной-летом ИРА планнирует похищения и убийства высокопоставленных особ, посещающих Великобританию. Информация, конечно, непроверенная, слухи, можно сказать, но... Фрэнк Смит развёл руками. Похищение Хэрремы, помните?

— А почему Нджала уезжает из Лондона?

— Чтобы встретиться с другом.

— Какого рода другом? — поинтересовался кто-то из присутствующих под дружный мужской хохот. Единственная на весь зал журналистка возмущённо фыркнула.

Вечерняя Уайтхолл смывала накопившуюся одурь. Был последний день апреля. За ночь погода сменилась. С подозрительной поспешностью она перешла от холодной и дождливой к солнечной и тёплой. Фрэнк попытался вспомнить ту строчку из Шекспира, об изменчивости апрельского дня. Пахло грозой и это немного беспокоило его.

Машина уже ждала. Он сказал водителю ехать домой. На Мэлл он открыл окно. Влажно блестела зелень, девушки оделись в летние платья. Расцвели в одну ночь, как цветы после дождя. Чудо, которое не устаёшь видеть каждый год. Там бедро, тут грудь или локон — Смит откинулся на сиденье и улыбнулся, вспомнив Джоан Эбботт и её очаровательные округлости. Наверное, не стоило принимать всерьёз её "нет". Женщины всегда говорят одно, а хотят другого. Беда в том (это кроме вины перед Ричардом), что он побаивался женщин. Любил их, хотел, но — побаивался. Разумеется, физиология время от времени брала своё, но отношения выходили недолгими. Как и многие другие, Смит боялся привязанности. Неудивительно, что он до сих пор сидит в холостяках.

Фрэнк всё ещё думал о Джоан, когда машина свернула с Сент-Джеймс-стрит на Пикадилли. Возле отеля "Ритц" он заорал "Тормози!" и выскочил наружу в уверенности, что видел Эбботта. Вернулся красный и запыхавшийся. Господи, да я совсем не в форме — пришло в голову.

Они медленно двигались по Пикадилли. Фрэнк вглядывался в толпы пешеходов, уже не обращая внимания на девушек и всё ещё продолжая разыскивать Эббота. Хоть и понимал, что это нелепо.

Он продолжал думать об Эбботте. Уже у Куинс-Гейт, на самом подъезде к дому, он попросил водителя вернуться в офис. Ему вдруг захотелось ещё раз прослушать ту запись. Быть может, упущена какая-то мелочь, зацепка. Что-нибудь.

...Он прокручивал запись снова и снова. Ничего нового. Голос Эбботта звучал так же, как всегда: спокойный и уравновешенный. Фрэнк позвал Элис, но время шло за пять и она спешила домой — принять душ и заняться домашними делами.

— Извини, что задерживаю.

— Ничего страшного, — ответила она, по обыкновению опустив глаза.

На Элис тоже было летнее платье, и когда она наклонилась к магнитофону (вообще-то мысли её блуждали где-то возле очень недурной пары джинсов в обтяжку), стала видна дорожка между двух холмиков — там, где кончалась шея.

Фрэнка кинуло в жар, он попытался смотреть в сторону.

Она была привлекательна. Это удивило его (он находил её привлекательной каждый год — примерно на полчаса — и каждый раз удивлялся).

Он прислушался к её голосу из магнитофона и удивился ещё раз — силу чувств в нём.

— Он на самом деле тебе нравился? — спросил Фрэнк, выключая запись.

— Да, — ответила она, не поднимая глаз.

Смит хотел спросить ещё что-то, но не решился. Помешала обычная застенчивость.

— Поздно уже. Я подброшу тебя до дому.

В машине его не оставляло ощущение, что стоило бы узнать побольше о ней и Эбботте. Может из-за странного весеннего настроения, может — тёплый весенний вечер, близость женского тела, внезапно прорвавшийся запах женщины.

— Он приглашал тебя с собой?

— Ричард? Несколько раз. Когда у него открывался свободный вечер.

— Он не говорил чего-нибудь...м-м-м...что может помочь нам? Хочу сказать...чего-нибудь...странного?

Честно говоря, он сам не знал, что хочет сказать.

— Мне он всегда казался совершенно нормальным.

— О чём вы говорили?

— Не знаю. Ничего такого. Нет, не помню.

До Холланд-парк-роуд ехали в молчании.

— Ты когда-нибудь...

Он запнулся. Опять чёртова застенчивость.

— У тебя было что-нибудь с ним?

Элис удивлённо посмотрела на него:

— Нет, — она улыбнулась. Ложь далась с легкостью, удивившей её саму. Её с детства учили быть вежливой и правдивой.

— А если и было?..

— Ну, может, ты бы узнала бы что-нибудь, чего мы не знаем.

Элис горько рассмеялась:

— Точно. Узнала бы. Надеюсь, узнала бы.

— Извини. Я имел в виду...я хотел сказать, — Фрэнк почувствовал, что краснеет, — Забудь.

Машина остановилась. Элис поблагодарила его и вышла.

— Никогда в голову не приходило, — обернулась она, перед тем как исчезнуть в подъезде.

Ножки у девочки — это что-то, в который раз подумал Смит.

Если Смит думал о женщинах, то Элис мечтала наконец оказаться дома и пропеть тонким голоском: "Мама дома, Солли. Мама дома".

Соломоном звали канарейку — Элис она напоминала старого, мудрого еврея. И хоть пела канарейка нечасто, но делала это с большим чувством. Песнь Соломонова.

К моменту, когда Фрэнк добрался до дому, беспокойство, мучавшее его весь день, стало ослабевать. Просторные комнаты, изящество тщательно подобранной дорогой мебели, комфорт, тишина, свет, льющийся из высоких окон — всё тут успокаивало и смывало накопившееся за день напряжение.

Он облегчённо вздохнул, положил чемоданчик и прошёл в гостинную. Где пережил сильнейшее потрясение.

В его любимом кресле, лицом к двери удобно расположился Ричард Эбботт — собственной персоной.

— Я же говорил, что свяжусь с тобой.

Фрэнк с трудом верил своим глазам, но ошибиться было невозможно: то же лицо — костистое, с квадратным подбородком — разве что глубже ушли глаза, сильнее впали щёки. И голос — тот же голос — moderato, с лёгкой хрипотцой.

Смит не знал, о чём говорить и что делать. Особенно — что делать. А делать что-то требовалось срочно. Бросил взгляд на телефон — чудесно переместившийся поближе к Эбботту.

— Пожалуйста, Фрэнк, — Эбботт покачал головой, — не надо спешки.

Его пиджак распахнулся, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре.

— Профилактика — не всегда лучшее лекарство.