Том 4. Овцы на бойне

— Я совсем не против... — пискнула Мейда, но Май жестом заставила ее замолчать.

— Так что же, Аяо-кун? — продолжала настаивать она.

— Понимаешь, — сказал Аяо, — я не рассматриваю Мейду как близкого человека. В отличие от тебя.

— Что?! — сразу как-то потерялась Май. — Я не расслышала, кажется...

— Я не считаю Мейду близким мне человеком.

Стало тихо и очень неприятно. А потом Мейда медленно-медленно подняла к голове руки, и больную, и здоровую, и прижала к ушам — словно пытаясь таким образом отменить сказанное. Аяо задумчиво наблюдал за ней.

Смешное она все-таки существо.

— Ты не... — пробормотала Май. — То есть как это?

— Одно дело — нэ-сан и ты, — пояснил Аяо. — Вы люди, что были со мной всегда. Совсем другое — Мейда. Я встретил ее совсем недавно и, если честно, сомневаюсь, что она интересна мне, не говоря уже о таких чувства, как приязнь или дружба, — Аяо бросил взгляд на еле живую от горя Мейду. — Не знаю даже, как следует ее использовать. Наверное, только так: истязать и смотреть на реакцию. Хоть что-то интересное.

— Ты...

Май встала на ноги. Возможно, она хотела ударить Аяо, но не решалась.

— Что? — спросил он.

— Ты... Немедленно извинись! — вырвалось у нее. — Извинись перед Мейдой-чан!

Учитывая, что Май была в костюме кролика, получилось очень смешно.

— Я жду!

"В подземке ты убила кучу людей, — подумал Аяо. — Не понимаю я твоей логики. Убийство, прерванная жизнь не вызывает у тебя протеста, а вот обычная обида, нанесенная какой-то Мейде — нет, нужно возмутиться. Возможно, все дело в эмпатии. К Мейде у тебя добрые чувства, значит, Мейде нельзя причинять боль. А к солдатам в подземке ты испытывала ненависть — значит, их убийство расценивается как хороший поступок. Или не так?"

— Май-чан.

— Да? — она глядела с вызовом.

— Ты и вправду значишь для меня больше, чем Мейда.

Май не поддалась на уловку.

— Извиняйся. Если не извинишься — не выпущу из квартиры, ты понял меня? — она прижала руки к вискам. — Вот зачем ты так? Я не понимаю. Откуда такая гадкая жестокость, почему ты так... не понимаю.

— Все ради пользы.

— Прекрасная польза! — воскликнула Май. — Девиз Шимидзу-куна, да? А знаешь, Аяо-кун, не хочу я такую пользу принимать. Так ты извинишься или нет?

В углу тихо плакала Мейда.

"Поплачь, — подумал Аяо. — Это полезно".

Интересно, будет ли теперь она его звать "Ацумори-сама"?..

— Май-чан.

— Ну?

— Когда Мейда придет в себя, ну, вынет из ушей пальцы, — сказал Аяо, — передай, что она и вправду бесполезна. Надеюсь, хоть в лоб она эту истину поймет. Предыдущие намеки она благополучно пропустила.

— Аяо-кун, еще немного, и я тебя возненавижу, — зло сказала Май.

— Хорошо.

Он встал и направился к двери. Май, вопреки обещаниям, останавливать его не стала. Аяо спокойно взял портфель, поправил у зеркала прическу, после чего пошел в школу.

Спускаясь по лестнице, он думал: "Эмпатия — это когда относишься к людям по-разному. Одних ставишь выше других". Выглядит логично.

Еще интересно было: зачем Май костюм кролика?

...Школу закрыли.

Ранним утром пришел Танимура Джун. Заметив, что одно из стекол разбито, он стал проверять по кабинетам, не пропало ли чего. Обнаружив кровь, целое море крови на полу, Танимура-сан немедленно вызвал полицию. Те приехали, сверкая мигалками. Танимуру утащили для снятия показаний, а школу оградили желтыми лентами "POLICE LINE DO NOT CROSS" и на время прикрыли.

На часах было 9:07 a.m., когда Аяо подошел к школе.

Во дворе стояли черно-белые машины. Рядом с разбитым окном маячил молодой полицейский. Он смотрел в пасмурное небо, мок под дождем и страдал. Его фуражка потемнела от влаги — как, впрочем, и школьные стены: из светло-серых они стали сизыми. Полицейский медленно, как бы нехотя, вытащил початую пачку сигарет. Вместе с ней он удалился к школьным воротам.

Аяо проводил его взглядом, затем повернулся и пошел домой. Похоже, занятий сегодня не будет.

Аяо прошел мимо ресторана "Фушиги" и свернул на соседнюю улицу. Шел дождь, воздух был душным и мокрым. Прозрачные, почти невесомые капли стекали по одежде, не впитываясь и не пачкая ее. Аяо подумал, что с такой качественной формой ему и зонт не нужен; зонта, кстати, у него и не было.

Вчера нэ-сан не пришла домой.

Аяо подумал даже, что Эри и Люси осуществили свою угрозу — но все оказалось намного прозаичнее: Аяме просто решила заночевать у подруги. А может, и у друга, кто знает. "Ну, не беспокойся за меня! — пьяно хихикала нэ-сан в телефон. — Ой, ты такой милый, когда..." Здесь Аяо прервал звонок, так и не узнав, когда именно он становится милым; нужно было обработать раны Мейды.

По трассе, расплескивая воду, ехала на минимальной скорости машина канареечного цвета. На крыше ее установлен был динамик, оттуда доносились звуки церковного гимна. Из раскрытых окон летели листовки. Аяо изловчился и поймал одну прежде, чем она коснулась мокрого асфальта. Листовка на ощупь была приятной: твердая, гладкая бумага, плотная, острая — такой можно резать мясо. Буквы чуть выпуклые. "Христос сексуален!" — гласила листовка; под надписью этой изображена была картинка, где некий бородатый человек, очевидно, Христос, бравировал мускулами. "Примитивная пропаганда", — подумал Аяо и выбросил листовку. Кружаясь, она упала в лужу; Аяо переступил через нее и двинулся дальше.

Чуть левее районного банка темнел вход в переулок. Там, не стесняясь никого, стоял низкорослый человек со спущенными штанами. Руки его быстро двигались — коротышка насиловал кошку, чьи лапы и пасть были схвачены скотчем. Аяо, не в силах вытерпеть подобного зрелища, набросился на коротышку. Кошка упала на землю; коротышка, получив по лицу, с жалобным криком ненависти убежал во тьму. Аяо поднял кошку, пожонглировал ею, как мячиком, затем отпустил — точнее, положил аккуратно в мусорный бак и прикрыл крышкой.

"Ненавижу, когда насилуют животных", — подумал он.

Загудел телефон. Аяо вынул его из кармана, проверил номер — незнакомый. Аяо любил новые знакомства. Входящий вызов он принял с энтузиазмом.

— Аяо-кун! — прозвучал взволнованный голос. — Это ты?

Голос показался знакомым.

— Да, я, — сказал Аяо и вышел из переулка.

— Это Матоко! Твоя одноклассница! Мы учимся вместе, ты еще не забыл?

— Нет, — сказал Аяо.

Он подумал, что в данный момент желает уничтожить Матоко; разбить ее глупую голову об асфальт, разломить ей лицо напополам; пусть кричит и плачет, захлебываясь слезами.

Аяо задумчиво глянул в небо.

— Школу закрыли, ты знаешь? — спросила Матоко.

— Да.

— Но это ведь не повод для безделья, верно? Ты готов к работе?

— Какой еще работе?

— Ну вот же! — Аяо представил, как на другом конце линии Матоко укоризненно качает головой. — Ты записан в клуб чайных церемоний, ты разве забыл это? А скоро осенний фестиваль. Мы должны подготовиться как следует! Аяо-кун, слушай меня внимательно, — понизив голос, Матоко назвала некий адрес. — Запомнил? Приезжай скорее. Будем вместе работать. Ты, я, — тут Матоко задумалась. — Еще Сейджи-кун, но он, как и ты, редко бывает в клубе... А еще девочки, я им позвоню сейчас. Аяо-кун! Ты где, дома? Сумеешь приехать?

Аяо оглядел свои руки, представил, как будет мять ими розоватое мясо Ямагаты Матоко, и улыбнулся.

— Конечно, — сказал он.

— Я знала, что на тебя можно положиться!

Ямагата Матоко принадлежала к числу тех девушек, которые и глупы, и оптимистичны одновременно; иначе говоря, она была генки-девочкой, с ее спортивной фигурой, упругим животом, сильными бедрами; волосы ближе к черным, рот постоянно приоткрыт — на лице ее всегда было удивленное выражение. Матоко носила школьную форму с удовольствием: юбка, которая какой-нибудь Накахаре или Фуджимото казалась слишком короткой, не приносила ей никаких неудобств; рубашка, больше похожая на топик, ничем не смущала ее. Матоко красила ногти в зеленый цвет. Аяо подозревал, что Матоко ведет дневник — и что заполнен он однообразными заметками в духе: "Сегодня проснулась, сходила в школу, вернулась и вскоре заснула". Кацуджи Кога — безусловно, самый интересный из одноклассников Аяо — выбрал Матоко в качестве близкого друга. Аяо не понимал, почему.

Жила Матоко в большом двухэтажном доме: во дворе развешано было отсыревшее белье, лаяла, яросто роя землю лапами, собака, и вертелась — отслеживая сигналы спутника — вогнутая тарелка на крыше.

— Что это? — спросил Аяо уже в комнате.

Матоко развела руками.

— Мама говорит, — она вновь понизила голос, — что мой папа был с другой планеты. Вроде как прилетел на большом корабле и женился на маме. Мама тогда еще в школе училась. Они поженились, и родилась я, а потом папа сказал: "Моя миссия завершена", сел на корабль и улетел. Мама на всякий случай поставила тарелку — ну, чтобы папа мог послать нам сигнал в случае чего. Мама до сих пор ждет его возвращения, — Матоко вздохнула. — Глупая история, да?

— Нет.

Комната Матоко была обставлена в девчачьем стиле: с преобладанием розового, ножки кровати обуты в тапочки-зайчики, стены обклеены постерами (среди поп-исполнителей затесался Бергман), мягкие игрушки выстроены в ряд на вершине шкафа; Аяо представил, насколько сильно подобная обстановка деформирует психику, и подумал — неудивительно, что Матоко ведет себя столь странно.

Сама же она, одетая по-домашнему — просторная белая футболка и обрезанные джинсы — сидела за столом, полуобернувшись, и держала на сгибе локтя тяжелую книгу ("Сложный чай"). Она не знала даже, какие мысли посещают Аяо.

— Кто еще записан? — спросил Аяо.

Матоко стала отстукивать пальцем по губам, подсчитывая.

— Так... Тебя Касуми-чан записала. В клубе, не считая тебя и меня, есть Сейджи-кун, Тецуна-чан, а еще Рика-чан и Маю-чан; может, ты их не знаешь — они из параллельного класса. А, была еще сама Касуми-чан, но она вряд ли придет, у них там в студсовете такая суматоха из-за фестиваля... А так всё.

— Сейджи-кун? — переспросил Аяо.

— Да, Сейджи-кун, — подтвердила Матоко. — А что?

— Не знал, что у нас в классе учится парень с таким именем.

— Он редко появляется, — Матоко неодобрительно качнула головой. — Так нельзя. Человек должен учиться, разве нет?

Аяо был с ней полностью согласен.

Злость куда-то исчезла. Аяо сидел и прижимал к себе химическую грелку, наслаждаясь теплом. Он прикидывал сейчас, какие процессы происходят в голове разнесчастной и обиженной (а может, и раздавленной горем) Мейды, и предвкушал грядущие результаты.

Возможно ли такое, что Мейда возненавидит его?

Было бы неплохо.

"Еще и нэ-сан под угрозой", — вспомнил Аяо.

Да, жизнь определенно стала интереснее. Аяо прижал к себе грелку и блаженно зажмурился.

Матоко зачитывала ему отдельные отрывки из "Сложного чая" и, параллельно с этим, рассказывала о своих (сложно-чайных) взаимоотношениях с Кейтаро Ичиру. Насколько Аяо понял, Кейтаро пытался в отсутствии Коги стать для Матоко больше, чем другом. Матоко яростно противилась всем его поползновениям. "Не могу же я!" — говорила она возмущенно. Аяо кивал. Потом Матоко сделала еще один звонок: "Рика-чан, Маю-чан, вы где?" Те были рядом. Матоко обещала и Тецуну; это Аяо совсем не понравилось — но здесь было слишком тепло и хорошо, и он не стал возражать, разомлевший.

— Аяо-кун, — вдруг сказала Матоко.

— Ммм?

— Станешь моим парнем?

Аяо подумал, что должен по всем правилам поперхнуться слюной — и, опционально, переломить грелку пополам; он не стал этого делать, а просто спросил:

— Почему я?

— Не подумай чего! — Матоко энергично замахала руками. — Только на пару дней. Чтобы Ичиру-кун отстал. Он увидит нас в кино, или где-нибудь в кафе, и поймет, что ему ничего не светит. А то, знаешь, он просто невыносим, просто проходу мне не дает! Аяо-кун. Поможешь?

Матоко сложила ладони в мольбе.

— Ну, поможешь?

Аяо прикрыл глаза.

"О, новый повод для фансервиса, — подумал он. — Но сейчас это лишнее. Ветку эту, пожалуй, я предпочту вовсе не открывать".

Мало ему Мейды и Май, нэ-сан и Тецуны — здесь еще и Матоко; слишком много переменных в одном уравнении — решить его уже невозможно. Аяо решил не влезать в подобное. Он сказал:

— Нет. Мейде-чан такое не понравится.

— Ну ладно, — Матоко даже и не расстроилась.

Потом она, правда, спросила:

— Аяо-кун.

— Да?

— А ты точно имел в виду Мейду-чан? Может, все-таки Май-чан? Я думала...

Аяо испустил тяжелый вздох.

Пустопорожняя болтовня.

Потом Матоко предложила заварить чай. Вместе с Аяо они пошли на второй этаж — в комнату, где чайная заварка хранилась в просмоленных мешках. Разумеется, Аяо поскользнулся на ступенях и упал на Матоко. Вместе они покатились вниз — и остановилось их движение только на самом дне. На Матоко задралась футболка. Оказалось, что бюстгальтера на ней нет. Аяо лежал, упираясь носом в ее небольшие груди, и думал о своем. "Ой", — совсем глупо сказала Матоко. А потом одна из дверей открылась, и в коридор выглянула мать Матоко, Ямагата Харука. Некоторое время она рассматривала Аяо и Матоко, лежавших посреди коридора в двусмысленной позе, затем кашлянула и исчезла, закрыв за собой дверь.

— Что это с ней? — Матоко была поражена. — Обычно она... я думала, будет скандал.

У Аяо были свои догадки на этот счет. Еще в прихожей Харука-сан стала доставать его — потребовала, чтобы он высушил волосы и одежду феном, и лишь потом входил. Голос у Харуки-сан был мерзкий, злобный. Аяо подошел к ней и незаметно ударил в живот, быстро и сильно; подумав, добавил еще. Несмотря на боль, Харука-сан осталась стоять на ногах; затем, извинившись за бестактность, отправилась к себе в комнату. Двигалась при этом она осторожно, будто несла что-то хрупкое и ценное.

Возможно, дело в этом.

— Думаю, ты понравился моей маме! — подвела итог Матоко.

Аяо с ней согласился.

Накахара Аюми почувствовала сырое, мокрое жжение где-то в глубине горла. Она резко выдохнула, чтобы очистить связки от слизи. Не получилось. Тогда Аюми начала кашлять, сначала осторожно, затем все сильнее. Закончив, она подтерла влажный нос согнутым указательным пальцем и с тоской уставилась на дом, в котором скрылся Ацумори Аяо. На крыше вращалась тарелка. Аюми подумала, не пришелец ли Аяо — но тут же отмела эту мысль прочь. Скорее, он просто сумасшедший.

"Поверить не могу, я здесь, — думала она, рассматривая дом с безопасного расстояния. — Страшно... то есть нет, не страшно! Я никого не боюсь. Наверное".

К нынешнему походу Аюми подготовилась как следует: надела черный пуловер с высоким воротником, черный жилет и черную в зеленую полоску юбку; под жилетом, в специальной петле, висел отбойный молоток. Молоток был тяжелым и внешне напоминал бензопилу. Жилет из-за него оттопыривался; казалось, Аюми там держит небольшое животное, вроде комнатной собаки.

"Портативный", — Аюми пощупала молоток.

Испугается ли Ацумори Аяо?

Должен, иначе и быть не могло — молотка пугались и ретивые полицейские, и безжалостные хулиганы, и даже один худой старик (он приставал к Аюми в парке). По назначению, кстати, молоток не применили ни разу — лишь для запугивания.