Кордон

Анджей прислонился к стене, прислушался. Вальтер распекал помощника, обзывая его дерьмодемоном и свиноголовой хрякособакой. Интересно, если выписать из Дечина, а потом торжественно вручить заставскому повару книгу рецептов, он за хлебный нож схватится? Или без затей двинет кулаком в глаз?..

— Господин прапорщик!

Анджей чуть не подпрыгнул от неожиданности, отпрянул от стены. Зарделся, будто пойманный на чем-то постыдном.

— Доброго дня, пан каштелян!

Вацлав коротко кивнул:

— И вам здравствовать желаю. Слухи ходят, пан Анджей, что вас ночью снова в в бой бросают? В первых рядах?

— Да какой там бой. Скажете тоже, пан Вацлав. Обещают тихо-мирно все провернуть, без пальбы и мордобития, — развел руками Подолянский. — Да и я из офицеров вроде как самый младший. И самый неопытный. Вот Цмок и не дает скучать. Но я и сам не против. Все лучше, чем в потолок плевать.

— В потолок плевать занятье дурное. И сопли сверху упасть норовят, и подбеливать придется. Так что, с вами я согласный полностью, пан Анджей. И как каштелян, и сугубо по-человечески. Соответственно, есть у меня до вас предложение, подкупающее своей простотой.

Анджей весь превратился во внимание.

— Вы, извиняюсь, на ночное дело, прям так выдвинетесь? Боюсь я, если на тропу под луну выйдете, в кителечке, да улыбнетесь ласково — несунов и призовой рысак не догонит. Так тапками вломят, перепугавшись.

Прапорщик глянул на мундир, от кителя до брюк сплошь в засохшей крови, виновато засмеялся:

— Верите, думал за помощью идти. Парадная форма до сих пор где-то у вас, в подвале, лежит. А новая, сами видите, в каком состоянии. И с прачками, как понимаю, здесь туго.

— Не сказал бы, что туго, но упустил я, упустил чутка. Остается прощения просить, пан Анджей. Вы уж не ругайте старика, — усы Вацлава словно обвисли от огорчения.

— Да полноте, — отмахнулся Подолянский. — Знаете, после того, как в столице приходилось по три раза на день бриться... Возможность ходить в затрапезе отчасти даже развлекает.

Каштелян повеселел. Похоже, старик близко к сердцу принимал все негоразды пограничников вверенной заставы.

— Что развлекает, то это хорошо, даже прекрасно. Но вы все же зайдите, поищем вам подменку, пока приличное стираться да сохнуть будет.

* * *

Анджей кое-как расправил мешковатую одежку. Глянул на себя в зеркало, не смог удержаться от улыбки. Любит судьба, ангел Небесный, шутки странные шутить! Отец и дед егерскую форму не снимали всю жизнь. Ротмистра Подолянского в ней и похоронили. Отец не принял бы иного савана...

Сына же, как наследника Героя Республики и обладателя выдающихся статей, взяли в гвардию. В столицу. Где гордость, слава, муштровка лучших из лучших. И где кабаки, казино и женщины... А после — каторга и Корпус. И вот она, егерская 'пятнашка'! Поношенная, но чистая.

Интересно бы проследить судьбу формы. Пограничники с егерями пересекаются, но сугубо по службе, а не по линии снабжения. Но кастелян на вопрос лишь покачал головой — гыр, мол, на тех интендантов, шлют все, что под загребущую волосатую лапу попадает! Но назад не отдаем, конечно, самим пригодится! На нашем складе все и сгниет.

Долго порассуждать о бесчестной интендантской натуре у Вацлава не вышло. Вывалился из-за угла Байда, от которого оглушительно воняло свежепринятым. Поручик на ногах, правда, держался, хоть и зевал угрожающе — сразу опытного кордонного офицера видно. Вацлав укоризненно дернул усом и ушел, пожелав здобычи пожирнее.

Темлецкий, следуя неведомым Анджею замыслам, составил наряд своеобразно.

На пятачке перед конюшней собрали полдюжины человек. Вновь присутствовал спящий поручик. Героический Байда задремал на поленнице, укрывшись попоной. Задремал, разумеется, исключительно от волнения, а не от коварных алкогольных паров.

Кроме прапорщика и поручика, Цмок включил в наряд пятерых объездчиков. Рядовые позевывали, кутались в шинели, по осеннему холодку, да передавали друг другу флягу. Исключительно со сладким травяным чаем — Анджей, насмотревшись на Байду, решил проверить самолично.

В последний миг, когда оседланных лошадей повели под уздцы к воротам, к наряду присоединился Водичка. Подолянского аж скривило — ландфебель смотрелся до омерзения свежим и бодрым.

Бывший полицейский брезгливо покосился на поручика, уютно пускающего пузыри на поленнице. Шепотом рявкнул на рядовых, указал на Байду. Вежливо поздоровался с Анджеем, козырнув по уставу. Подолянский в ответ вяло отмахнулся, отчаянно борясь с зевотой.

— Доброго вам вечера, пан Анджей. Генералом станете, я вас в 'листопаде' и не признал.

— Вашими молитвами, друже Янек, я и в фельдмаршалы выбьюсь, — хохотнул Подолянский. Провел ребром ладони по ткани, будто желая стереть пожухло-лиственную пятнистость с куртки. — Вы, господин ландфебель, как понимаю, снова приглядывать отряжены? Или серокардиналить назначены?

— Вы что такое на меня наговариваете! — ужаснулся Водичка, кругля крохотные глазки. — Вы ведь у нас орел! Гвардионус столичный, офицер! Первейшая надежда Корпуса! Как же за вами приглядывать отправят нижнего чина?! Быть такого не может!

— В оба глаза, значит, — ухмыльнулся Анджей, которого ломание комедии отвлекло от размышлений о собственной глупости. Кто мешал хоть пару часов подремать?!

— Третьим тоже попросили приглядывать. Сами понимаете, вас отправляют с олухами нашими, да этим... — ландфебель махнул лопатообразной ладонью в сторону поручика. Того кое-как разбудили, взгромоздили на лошадь, и сейчас винные ветры шатали несчастного Байду в седле, как одинокую березку в степи. — Поэтому отпускать вас, по сути, в одного, в серьезное дело — резона нет. Случись что, пан Цмок не постесняется и повыдергивает волоса на жопе. Сперва себе, потом мне. Даже если я в прозекторской лягу холодным трупом. Хотя, конечно, такого вот исхода, я и в страшном сне представить не могу. Плевое дело. Как раз такое, чтобы первичное знакомство с предметом получить. Видите ли, Анджей. Нас, тех, кто службу несет, а не отбывает, тут сам-четыре, на заставе. А вы, как я и Цмок пригляделись, норовите пробиться в пятые.

Подолянский отвел глаза в сторону, покрутил в руках новенькую винтовку-'барабанку'.

— Двоих я, положим, знаю, — прикинул Анджей. Чтобы не тратить время на одну только светскую беседу прапорщик достал из седельной сумы внеуставный патронташ из десятка бандольерок, как раз на винтовочный барабан расчитанных, и начал прилаживать его на кителе, — о третьем догадываюсь. Без пана кастеляна мы бы тут заросли грязью по крышу. А четвертый кто?

— Поручик Свистуновский. Не помните разве? Он на проверке еще был. И на заставе, когда отмечали.

Анджей искренне попробовал вспомнить. Мелькали в памяти смутные черты. Лицо вытянутое слегка, глаза раскосые, полноват слегка, правая рука вся в чернилах, будто у писаря какого. И не более.

— Смутно, признаюсь. Все не пересекались всерьез. Все бегом и на ходу.

— Так Кордон же. Тут иначе и не бывает. Свистуновский нас, кстати, сегодня и вывел. Кто-то из его агентов поделился ценной информацией, сработка пошла.

— Кто пошла, простите?

— Местный жаргон.

-А что предстоит, могу поинтересоваться? Цмок темнил, от Байды один перегар.

— Простое дело, пан Анджей. Очень. Начать и кончить. У нас сложного тут и не бывает. Завершайте ваши огневые приготовления — и двинем.

Гюнтер

В блиц-шквадроне службу начинал. Тоже на Северном направлении, ага, верно Водичка вспомнил. Правда, года за два-три до того, как Янек на службу пришел. В блиц-шквадроне что хорошо? Правильно, ничего. Довольство денежное один в один с линейной заставой, ни злотого сверху, ни полгрошика. Зато в каждую дырку затычка. Спишь вполглаза, вполуха. Чуть где тревога какая, сразу туда. Ну как 'какая'? Да такая, как у нас тут. Граничары перепьют, орков орда выскочит, застава с урядником чего не поделит, проверяющий столичный в лесу заблукает... Никак без нас не обойтись!

Службу, опять же, проверяли. Вдруг, обходчики не фланги маслают, а по сеновалам бимбер хлещут безжалостно, а? Не морщись, пан Франта, не морщись. Будто сам всю службу 'от и до' нес, ни разу не филонил? Бужаку еще поверю, ибо дурак, он дурак и пишется, а тебе — нет!

Шрамы откуда? Сей момент! Про то тоже рассказ припасен. И не один.

На пьянке, да на небрежном несении, то еще ладно — можно понять и простить. И от усталости бывает, да и просто лень. Все мы люди, хоть и немножечко лошади, как у вас там, пан Анджей, в столицах говорят. Не говорят? Странно...

Шрам поперек лба, то от дружески-вражеского приклада образовался... Как не бывает такого? Очень даже запросто бывает, когда своего же брата-пограничника ловишь на черном деле. Ага, он через кордон караван тянул. И нет, чтобы порядочных контрабандьеров! Нет же, зеленожопых вел, тайными тропами.

Те, тропы, правда, многие знали, вот и столкнулись поперек, на кривой козе не объехать. Слово за слово, хером по столу. Два трупа там, два там. Паритет, как в столицах говорят. И там не говорят? Да что же это вы, господин прапорщик делаете?! Я-то, думал, что там каждая умность хоть раз да прозвучала, а вы прям вот на лету за лапы хватаете, да кандальные ядры привешиваете. Изверг рода человеческого! Во-во! Гавиал офицероподобный!

Ну вот там мне в лоб и прилетело. Только звезды из глаз, и ни одной на погон. Даже на медаль поскупились. С другой стороны, какая медаль, когда своих крошишь, верно?

На плече откуда? Ну там вообще глупо получилось. Франта, я ж рассказывал? Не? Совсем плохой стал...

Это мы на объездной дороге стояли. Сам-три: я, Луга, да Ревиньский. Ты ж его, Янек, вроде знал, вы с ним из Гданьска оба? Не знал? Странно. Такой же утырок, как и ты. Шучу, шучу, убери ножичек, будет дырка, не запломбируем!

И экипаж катит. Новомодный этакий, пар во все стороны, водитель 'консервы' напялил, усищи врастопыр, зубами блестил — ну, от ажи только те зубы и виднелись. Это мы потом уже определили, что они давно катались, антрацит весь извели, чуть ли не 'жужелку' в топку кидали.

Мы его аккуратненько так остановиться просим. Мол, кто, куда, зачем, деньги не прячем!

И из экипажа по нам, кааак врезали! Луга сразу помер — грех не помереть, когда в горле дырка — кулак пройдет. Меня в грязь кинуло — чудесная там грязь! Как на пана Водичке любимой лужайке. Да ладно тебе, рожу не криви, знаем мы вас!

Отчего не убило? А черт их знает. То ли пули слабенькие мне достались, то ли шинель очень уж плотная... Не грязная, господин ландфебель, а плотная! Исключительная шинель. Была. Что? Сам дурак! В бушлатах мы бегали, когда торжественности не требовалось, и нужно было на босяков с 'линейки' походить. А как дороги перекрывали, так только парадная и все! Дурость, конечно, но что поделать.

И лежу, думаю, все, отмучался. Ни заставы, ни службы, ни гауптмана Мазуревского, чтоб его черты в сраку вилами имели, да поперек. Хорошо-то так! Однако, грязь-зловреда, начала под штаны затекать... Хреновый рай какой-то, всякий согласится, даже Бужак. Хоть там физкультура и не нужна, а свекольного сока хоть залейся.

Открываю глаза и уши — а там пальба идет! Ревиньский с двух револьверов, будто гаучо какой: Жах! Жах! Жах!

Барабанка моя, когда я в грязь падал, на ремне перекрутилась, и на грудь шмякнулась. А курок взведен заранее. Не положено, конечно. Но на что положено, на то и положено. У нас кордон, а не Академия.

И я весь магазин в тот экипаж! Не вставал — куда уж. Только приклад и перед лицом прыгает — чудом зубы не вынесло. А потом, как вхолостую защелкало, я за револьвер. И тоже, до щелчка...

Четверо в том экипаже было, там и остались. То ли шпионы йормландские, то ли с юга свинорылы. Не довели нам ни тогда, ни после.

На глотке шрам? Точно! То я в отпуске с бандюганами из-за бляди подрался, вот и пыранули наискось.

Глава 4

Участок, за который отвечала застава, тянулся по границе на двадцать четыре версты. С севера, верст на семь с гаком, Республика соприкасалось с Йормландским герцогством. На протяжении остальных, проходящих по берегу Лабы, граничила со Спорными Землями, где каждой твари водилось по стае. Там бродили прореженные гномами орочьи племена, иногда мелькали отчаянные старатели-одиночки. Что они там искали, кроме приключений, никто не знал: золото в тамошних реках водилось, но в несерьезных количествах. Драгоценных камней тоже не наблюдалось.

Разве что в местных лесах, как однажды проговорился дядя Ченек за столом, могли разбирать заброшенные эльфийские города 'на кирпич'. Да только с доставкой выходил тот кирпич золотом в половину веса.

Зато Спорные земли стали настоящим раем для браконьеров и собирателей. Тут, например, добывали драгоценного лабского соболя. Фантастически, невыразимо дорогого — Анджей как-то собирался подарить одной из своих пассий манто из соболей. Но цены резко взлетели вверх, и осталась столичная пани Дарина без подарка. А жаль! Блестящий черный мех чудно шел к ее волосам...

Рос здесь и красный дурман, чья пригодность для удовлетворения низменных прихотей была понятна из названия. Много тут всякого водилось и росло.

А вот добычу из-за кордона переправлял один-единственный монополист, зловредный пан Лемакс, чьими агентами кишела пограничная полоса. 'Хуже Бганов типчик!', кратко охарактеризовал его Водичка. Пан Лемакс, по слухам, был знаком с новомодными сочинениями анархистов, но переиначивал их сугубо на свой лад. И, не посягая на монополию государства на насилие, контрабандой тащил из-за границы всё, что облагалось пошлиной на ввоз, от оптики до анилиновых красителей...

* * *

Дело взаправду выходило простым. Чуть сложнее, чем обещал Водичка, но куда проще, чем Анджей сам себе надумал. Воображение, распаленное гвардейской гордостью, рисовало перед глазами погони с перестрелками, лихую поножовщину, а то и повторение второго сражения при Огородной.

Реальность оказалась произачней. Как обычно, в общем.

Караваном сию процессию назвать было сложно. Так, караванчик. Три смирные лошадки под вьюком, три под седлом. Ехали себе контрабандьеры потрепанные, но наглые. По мнению Анджея еще и тупые, раз решили распевать 'на деле' похабные песенки (это Водичка прапорщику уточнил, напев даже пару куплетов под запись).

— Как раз трое, как и говорили! — зашептал Анджею на ухо рядовой Сучевский, не уступающий ландфебелю размахом плечей, лужичанин из Загреба. — Щас мы их тут и прижучим!

Подолянский кивнул, замер в ожидании. Водичка проинструктировал на славу и заранее расписал алгоритм действий при любом вероятном раскладе. Дотошный ландфебель не учел разве что падение метеорита, да и то исключительно по причине бесполезности каких-либо действий при таком форс-мажоре. А так — и возможная засада предупрежденных двойным агентом контрабандьеров, и лихой наскок банды Племен. Даже явление полуроты йормландской пехоты ландфебель продумал — следовало тикать переполошенными зайцами, не вздумав геройствовать.

Но все как по плану пошло, так по нему и двинулось, как по рельсам покатилось.