Шаг в аномалию (Зерно жизни)

— И вот там мы и сели на задницы! — вдруг хрипло рассмеялся Васильев, указывая пальцем вверх. — Как вам вид на местность? Красиво, правда?

— Вид, что надо, — кивнул, согласившись, Карпинский, чем привёл лейтенанта в неописуемый восторг.

— Вы же там, с вершины горушки осмотрели исток Ангары и Шаманий камень! А Байкал-батюшка — аж до горизонта! — улыбался Николай, на которого морпехи смотрели уже с жалостью.

— Да мы уже догадались, братан, — махнул рукой непривычно серьёзный Саляев. — Начальники пока не объявляли нам, но мы уже всё знаем. Ты лучше дальше расскажи, как ты местных встретил.

— И как они вас не прибили, — мрачно добавил Пётр.

— И чего тут опасаться, — добавил Новиков, скрестив руки на автомате, висящем на груди. Взгляд его непроизвольно обратился в сторону ушедшего в темноту ночи Васина. Дозорный нёс службу неподалёку, время от времени появляясь в поле зрения командира.

Васильев заверил, что в округе враждебных племён нет, а вот выше по реке — точно есть. И южнее есть.

— Данул тут место держит крепко, — пояснил он. — Очень оно прибыльное для него. Это всё из-за скалы на реке. Священное место для всей округи.

Посмотрев на требовательный взгляд хмурящегося Саляева, Васильев продолжил свой рассказ.

— А по-настоящему мы испугались случившегося с нами лишь там, наверху.

Сафаров едва ли не бегом заканчивал подъём, помогая себе руками и с энтузиазмом повторяя, что теперь всё будет в порядке — посёлок Листвянка внизу! Я всё знаю! Я тут был! И как изменилось его лицо там, как он истошно завопил и осел на каменистую землю. Тогда на него было очень страшно смотреть, рассказывал Николай, оглаживая бороду. Он словно в бреду повторял, показывая перед собой — вот вершина горы — Камень Черского, мы с Тамаркой тут стояли три года назад. Там, внизу, узкой полоской тянется улица Истока Ангары, а вон там — причал Рогатка, к которому пристаёт паром с Порт Байкала, до него плыть чуть более десяти минут. Зелёные крыши посёлка, деревянные заборчики, магазин — всё это исчезло, всё пропало, продолжал перечислять Игорь. И уровень реки вроде не совсем тот — вон, Шаманский камень возвышается над водой не самой вершиной, а чуть ли не скалой. Как рассказывал Васильев, он еле увёл упирающегося Сафарова вниз, словно тот не хотел ближе видеть дикий берег Байкала вместо улиц уютного посёлка.

Офицеры спускались осторожно, стараясь не производить лишнего шума — в этом жутком месте больше не хотелось привлекать к себе внимания. Со стороны реки склон горушки был гораздо гуще — сосны, бурелом, каменные россыпи и кустарник иной раз были совершенно непроходимыми. Сафаров, уже отошедший от шока, предлагал идти либо вниз по течению Ангары до любого населённого пункта либо по побережью Байкала, с той же задачей.

И это звучало вроде и логично, и убедительно, но Васильев отчего то понял, что никаких посёлков они тут не найдут. Пошли они, однако, вдоль ангарского берега, уходя от озера. Первое свидетельство наличия здесь людей лейтенанты нашли довольно скоро — огромная, отдельно растущая лиственница привлекла их внимание тем, что её ствол был обвязан белыми и красными лентами материи. Неподалёку находилось несколько кострищ, на вид довольно давних. Походив меж ними и не найдя ничего, чтобы могло ответить хоть на один вопрос, они побрели дальше. К концу дня, совершенно выбившись из сил, парни разделили и съели свой неприкосновенный запас, что имелся — плитку горького шоколада, что была у Игоря. Переночевать они решили под скальным выступом на порожистом и шумном берегу реки, забравшись в кустарник. У Васильева тогда вертелась в голове одна мысль — что они оказались тут навсегда и им придётся выживать тут самим — никто не придёт на помощь, потому что прийти просто некому. Напарник по несчастью, выслушав слова товарища, спорить тогда не стал, лишь мрачно кивнув головой.

Шум порогов, где пенилась и билась об огромные валуны вода Ангары, скрывал все остальные звуки, поэтому когда Васильев нос к носу столкнулся с вышедшей из-за деревьев девушкой, это стало потрясением для них обоих. Игорь же, шедший в десятке метров, не сразу понял, что произошло и почему его товарищ сначала едва устоял на ногах, будто от удара, а затем устремился в чащу. Последовав за Николаем, он ногой ударил о нечто и на автомате подхватив это, с изумлением узнал котёл, отметив что он едва тёплый и засаленный внутри.

Преследуя девушку, Николай вскоре выскочил на небольшую полянку между скалой и густым высоким кустарником на берегу реки, замерев от открывшейся ему картины. Игорь вскоре ткнулся ему в плечо, так же застыв от неожиданности. Перед ними была стоянка каких-то странных людей. В центре полянки горел костер. У белой стены скалы стояло три чума, составленные из длинных жердей и накрытых шкурами и корой деревьев. У костра столбом встали две женщины, едва успевшие разогнуться над трупиком косули. Девушка, истерично оглядываясь, хватала то одного, то второго ребёнка, пытаясь убежать с ними в чащу.

Увидев в кровавых руках женщин костяные ножи, Васильев словно очнулся. Забрав у Игоря котёл, он протянул его женщинам, знаками показав, что его нужно таки помыть. Одна из женщин что-то коротко рявкнула и девушка, оставив детей у крайнего чума, робко подошла к чужакам. Осторожно забрав котёл, она ушла к реке, постоянно оглядываясь. Николай попробовал улыбнуться и показать пустые ладони, надеясь наладить контакт. Женщины продолжали напряжённо смотреть на офицеров. Игорь же похлопал себя по животу и показал пальцем в открытый рот, а затем указал на косулю. Женщины молча присели у животного и продолжили разделку тушки, уже не обращая внимания на незнакомцев.

— Ну а потом мы знатно поели, — закатил глаза Васильев, вытягивая затёкшие у костра ноги, — они в бульон ещё каши какой-то насыпали, травы накидали.

— А потом вас нахлобучили вернувшиеся с охоты мужья? — рассмеялся Саляев, размешивая кофе в чашке для проснувшегося Зайцева. — Так ведь, братан?

Васильев молча покачал головой и стал рассказывать дальше. Поели они от души, а потом, пока Сафаров на реке песком чистил котёл, Васильев искал по карманам, чем бы отдариться благодетельницам. Нашёл подходящим подарком английскую булавку и расчёску в алюминиевом футляре. После чего парни ушли прочь, сетуя, что место шикарное и для стоянки самое то. Сафаров предложил вернуться на место, где они появились в этом мире и снять отличные ботинки с трупа канадца.

— Братан, — сонно поморщился Ринат, — ты как Шахерезада чешешь, утро уже скоро! Ближе к сути.

Карпинский и остальные слитно грохнули смехом. Рассмеялся и Васильев, смущённо пояснив, что ему очень приятно разговаривать на родном языке с новыми для него людьми.

Продолжив повествование своих злоключений лейтенант рассказал, что ботинки и тёплые штаны канадца позже были подарены Данулу, отчего тот пришёл в полный восторг, а пока они продолжали слоняться берегом Ангары. И вряд ли их путешествие закончилось бы удачно, если бы не та самая девушка, с которой он столкнулся у порогов. Она сама выследила их и приносила им еду раз в пару дней. А потом как-то вышло так, что Уилды, как звали добродетельницу, повела удивлённого Николая в лесок, прогоняя при этом Сафарова и там, в высокой траве, Васильеву пришлось отрабатывать расположение девушки. Поскольку Уилды осталась весьма довольна и отпускать возлюбленного уже не захотела, случилось так, что именно она и привела лейтенантов в кочевье своего брата Данула.

Недоверие юного главы кочевой семьи удалось сломить подарками, а окончательно лёд растаял после того, как, скрипя сердце, Николай отдал ему штык-нож. А может их не убили потому, что из четырёх мужчин Данула трое были уже в почтенном возрасте, а тут два молодых бесхозных удальца нарисовались. Первое время всё было нормально, парни активно вживались в свою новую семью. Сафаров тоже сошёлся с одной из девиц, а потом и со второй. Выучив необходимый минимум языка туземцев, пропавшие во времени товарищи принялись учить русскому своих женщин. Николай говорил, что это сделает их сильнее, чем поощрял изучение языка. Они хвалили каждого, кто делал успехи в обучении, стараясь следовать этому и других членов группы Данула. Остальные, правда, не горели желанием что-то учить, смеясь и отмахиваясь от приставучих соплеменников.

Первые год-два были самыми страшными, приходилось действовать, зубами цепляясь не только за свою жизнь, но и существование новой большой семьи. А тем временем маленькое племя становилось всё больше, всё сильнее, вбирая в себя новых людей. Но идиллия закончилась, Данул желал большего, а именно — покорить ряд мелких кочевий своей родни. Отомстить, стало быть, за нанесённую ему обиду. Русским парням это не понравилось, ведь всё что они хотели — это просто жить и улучшать жизнь вокруг себя. Зачем каждый год срываться с насиженного и обжитого места, уходя в другую часть тайги? Да и тратить бесценные патроны в случае чего не хотелось. Короткая ссора в чуме вождя закончилась соглашением: Сафаров пообещал устроить домницу — он заинтересовал Данула возможностью выплавки железа. Это сулило неплохие шансы на повышения его статуса бесконфликтным способом. Железо могло привлечь и новых людей, а с тем и большую силу его кочевью. Что лучше — палка или палка с железным наконечником? Для начала, лейтенанты решили уговорить Данула перейти к осёдлому образу жизни, добавив к привычной охоте и собирательству ещё и рыболовство, скотоводство и сельское хозяйство. С последним дело обстояло трудней всего. Непривычные к обработке земли тунгусы не отказывались от работы, но совершенно не понимали её важность и всякий раз старались увильнуть от ненужных им забот. Лишь со временем их удалось заставить поверить в собственные силы, когда зимой варили мясо в котле вместе со своим зерном, а не выменянным у соседей. Постепенно увеличивалось поголовье овец, год от года всё больше засевалось проса, ячменя и овса, которое удалось получить от бурят, живших на южном берегу Байкала.

Через некоторое время вчерашние офицеры устроили таки домницу и, пройдя через пробы и ошибки, получали таки из болотной и дерновой руды первое, плохенькое, но железо. Постепенно улучшая качество плавки, бывшее кочевье богатело, обменивая железную утварь соседям на ткани и прочие нужные в посёлке вещи.

А потом остро встал вопрос безопасности. Богатеющее поселение всё чаще привлекало к себе алчные взгляды соседей. Начались нападения, тщательно оберегаемый запас драгоценных патронов таял на глазах. Выручало железное оружие и металлические пластинки, накладываемые на плотные кафтаны воинов. Пришлось обносить частоколом посёлок, названный парнями Листвянкой, в память о своей прошлой жизни. В тайге застучали глухие удары топоров, и со временем Листвянка обрела укрепление, непривычное в здешних местах. Пара башенок позволяли лучникам выцеливать вражеских воинов. Соседям хватило несколько отбитых атак с великим для них уроном, чтобы понять — на странное поселение нападать крайне невыгодно. Ведь после каждого нападения того или иного вождя на это поселение неминуемо следовал ответный рейд, листвянцы забирали у побитых агрессоров молодых девиц и детей, а также уводили подростков, усиливая этим себя и сильно ослабляя соседей.

Заняв удачное место для деревни — близ священной скалы у истока реки, Данулу удалось и тут снимать пенки: брать налог с каждой группы паломников. Многого он не требовал — курицу или ягнёнка, щенка или мешочек зерна. Удавалось ладить со всеми. Через несколько лет посление разрослась до трёх сотен жителей. К вождю Данулу уже начали обращаться мелкие вожди округи как к судье, прося посодействовать в справедливом решении того или иного конфликта между кочевьями.

— Таков итог нашей одиссеи, — зевая, закончил свой рассказ Васильев. — Сейчас мы с Игорем на правах левой руки нашего вождя.

И, словно предупреждая вопрос, поспешил добавить:

— Правая рука — это шаман Уяткан. А за голову — совет стариков, их немного — но мнение совета очень важное.

— Короче, ясно — тут дикие и тёмные времена, — махнул рукой Саляев. — Ну, хоть без динозавров и комаров размером с утку и то пойдёт. Я спать.

Перед сном Пётр ещё раз прокрутил в голове рассказанную Николаем историю и всё же проникся уважением к лейтенанту — не сойти с ума, не погибнуть или не опуститься до уровня дикаря, а суметь найти своё почётное место среди местного населения и чему-то научить этих людей — это дорогого стоит!

— Надо бы утром второго офицера отыскать, — проговорил Карпинский Новикову, так же ворочавшемуся в спальнике.

— Само собой, — пробормотал тот в ответ.

* * *

Утром группа разделилась — Саляев, Лопахин и Зайцев остались на склоне дожидаться группу из Лагеря, а остальные двинулись к Листвянке, ведомые мальчишками Николая. За ними шествовал Васильев, поглядывая, чтобы маленький отряд не заметили местные. Спуск в горы предстоял долгий, около часа и, вероятно столь же неприятный для морпехов, сколько он был для лейтенантов семнадцать лет назад. Всё тот же бурелом, кусты и мелкое каменное крошево, в котором предательски скользили тяжёлые ботинки. А ещё опять эта мерзкая паутина, так противно липнущая на влажное от пота лицо и мелкое крошево с ветвей, осыпающееся за шиворот. Одёжку надо подстраивать под условия местности!

Карпинский молча сносил все неудобства, представляя себе, что он снова в туристическом походе, как в юности. Правда, был он в другой стороне — далёко от этих мест, в окрестностях уютного Северобайкальска да на отрогах Байкальского хребта. Но ландшафт этих мест являлся практически копией северной части озера. Пётр вспомнил, что напевал любимые песни на тяжёлых участках маршрута и замурлыкал Феличиту. Так, за думами о былом и с помощью мелодий прошлого Пётр спустился с горы, и группа углубилась в лес, чтобы обойти посёлок восточнее. Сафаров жил на отшибе, недавно он окончательно переселился в лесную землянку и, по словам Васильева, немного поехал головой.

Чем дальше отряд уходил от Листвянки, тем громче переговаривались пацаны. А вскоре, окончательно разбаловавшись, мальчишки и вовсе стали галдеть без умолку, перемежая иногда русскую речь незнакомыми словами. Невидимая чужому глазу тропинка вилась меж вековых сосен по усыпанной хвоей мягко пружинящей земле.

— Какой воздух! Аж голова кружится, — раздался позади восхищённый голос.

Карпинский хмыкнул — едва ли не первый раз заговорил Серёга Ким, а ведь складывалось впечатление, будто он немой.

Наконец, они вышли на небольшую полянку, покрытую ковром тёмно-зелёного мха. По периметру поляны жердями, привязанными к подступающим деревьям, образовывался своеобразный забор. Пётр сразу обратил внимание на венцы брёвен, торчащих из-под того же тёмно-зелёного мха, образующего крышу подземного дома.

— Землянка? — Новиков указал на тёмный зев входа, пока Николай отставлял в сторону пару жердин, чтобы пройти к жилищу товарища.

— Там раньше берлога была. Папка с дядей Игорем медведя убили, а яму расширили и деревом обстроили, — раньше отца скороговоркой пояснил юркий Павел, первым проскочивший к землянке.