Его ладная, отточенная и отработанная схема воспитания людей-воинов рушилась на глазах. Теперь все было иначе — каждый житель Цитадели был обязан заниматься боевыми искусствами, но это не было его основной профессией. Были там и конюхи, и ювелиры, и лекари, и ткачи — кто угодно, и каждый их них владел мечом не хуже, а, может быть, и лучше, чем во время правления Артано, но профессиональных воинов было минимальное количество — да и то только пограничники. Наместник никак не мог встроиться в этот новый порядок, найти в нем свое место. Он никак не мог сообразить, что же должен делать наместник, и потому то занимался лично какой-нибудь ерундой, которую мог сделать кто угодно другой, то пытался командовать всем только через помощников, а чаще всего предпочитал сбегать в свою крепость на озере — как бы на разведку.
А волки его любили и слушались, давно уже привыкнув к тому, что вожак может существовать в разных обличьях. Мудрость и сила никогда не изменяли ему, а оттого он пользовался их огромным уважением. Всю осень и зиму они проводили стаей числом около двадцати, только весной разбиваясь на пары. А однажды одна из волчиц — молодая красавица почти белого цвета, невидимая на снегу и быстрая, как молния, осталась весной у него на острове, явно показывая, что выбрала его в супруги.
Человеческий облик надежно защищал его ото всех инстинктов зверя... Но волчий облик налагал свои свойства — и он не устоял. Едва ли тогда огромный черный зверь думал о чем-то кроме того, что думает самый обыкновенный волк при виде красивой и благорасположенной самки. Раздумья пришли лишь потом. Когда его подруга родила пять крепких и симпатичных волчат. И когда волчата, чуть повзрослев, начали с той же легкостью, что и отец, оборачиваться людьми....
Они не были Айну — он знал это точно. Но они не были и ни людьми, и ни волками. Оборотнями они были — существами, о которых он слышал только в сказках, и которые доселе обитали и впрямь только в сказках. Но вот она — сказка, перед ним, в его детях.
Они росли и развивались со скоростью волка, но разум у них по остроте был подобен человеческому, хотя и странными они казались. Невысокие, темноволосые, со странно неподвижными лицами, движения звериные, лишенные жестов и индивидуальности. Короткая, отрывистая, трудная для понимания речь — но не глупого ребенка, просто чужого, иного по своей природе существа. Они не хотели носить одежды, хотя владеть мечами выучились быстро. Создали какую-то особенную, свою магию, которой быстро обучали друг друга — короткий прыжок в тень через собственный след, и вот даже чутье Майа не способно найти новый след. Удар меча о землю — и вот уже к позвавшему сбегаются братья и сестры, хотя звука удара они услышать не могли...
Их было немного — у первых пяти дети появлялись редко. Но — они были почти бессмертны. Почти — потому что не старились, не болели. Но их можно было убить — стрелой, водой, огнем.
Скоро остров стал их обителью, а Артано уступил им остров в обмен на их услуги разведчиков и гонцов. Редко кто находил неприметное озеро в лесной чаще, и никто из чужаков, натолкнувшихся на крепость, не уходил оттуда живьем. Только иногда, в лунные ночи, далеко над лесом разносился леденящий душу волчий вой — и остров прозвали Волчьим.
Первая Эпоха год 260
Кольцо осады на юге, юго-востоке и западе. Бесплодные ледники на севере и северо-востоке. Вот те пределы, что ограничивают владения гордо стоящей среди холмов Севера Ангбандо, Железной Цитадели. Но — это только линия пограничных постов на карте. А на самом деле — густые вековые леса и ягодные поляны, рыбные реки и заросшие кувшинками озера, цветущие луга и лысые проплеши холмов. Деревни, разбросанные там и тут в живописныж долинках. Вспаханная плодородная земля. Тропки и дороги, сплетающиеся в паутину с центром-Цитаделью. Люди, живущие на этой земле, пришедшие сюда уже не одно поколение назад. Люди Цитадели — особенное племя, непохожее на мирных крестьян. Темноволосые, зеленоглазые, необыкновенно изменившиеся против того, как выглядели их предки. Всегда вооруженные — и приветливые, вежливые. К своим, всегда прибавит любой, видевший ангбандца в бою. Впрочем — и с врагом не столь уж жестокие. Пленных не казнили, отправляя обратно за хороший выкуп — и дело было не только в том, что кому-то были нужны деньги, а в том, что ни у кого, воспитанного истинным воином, мастером меча, не поднималась рука на безоружного. Чужих убитых хоронили, если была возможность. И все равно — какие-то... отчаянные, мог бы сказать любой.
И было отчего быть отчаянными — узкий круг земли, с которой их периодически пытались вытеснить пришлые эльфы, изгнанники Амана. Ежедневные стычки на границах, уносившие всякий раз сколько-то человек убитыми. Злое упорство, с которым человек, обрывающийся в пропасть, ломая пальцы все же держится за край обрыва и до последнего пытается подтянуться наверх.. Темное осознание своего одиночества в мире, отсутствия других, подобных им. Чужаки — они стали чужаками в этом мире, который так хорошо знали и понимали, в котором прожили не одно поколение, стали чужими с приходом Эльфов. Тесный кружок людей, отчаянно цепляющихся за край своих обычаев, умений, знаний, чтобы не сорваться вниз — не сдаться, не раствориться в общей массе людей Средиземья. Отстаивающих право жить по-своему...
Все это плавно кружилось в голове Наместника, стоявшего у окна в своей комнате и наблюдающего за первым алым проблеском восходящего солнца на чернильном небе. Да, надо признать, по сути они — в кольце. И все же сделано много. Его повелитель умен и талантлив, он видит людей насквозь и понимает их нужды так же хорошо, как сам Артано читает следы на свежем снегу. Да и самим Майа сделано немало — и ему есть чем гордиться. За время, в течение которого сменились четыре поколения пограничников, Цитадель стала местом Знания. Ремесла и медицина, искусство и воинское умение сплелись неразрывно в ее обычаях. Владыка щедро отдавал знания, которыми обладал — а он знал об этом мире больше, чем кто-либо еще в Средиземье. А люди жадно воспринимали их — и развивали сами, делая наблюдения и открытия.
Утро еще толком не началось, а крепость наполнялась уже звонким гулом — здесь всегда вставали затемно. Наместник накинул поверх тонкой рубашки темно-пурпурного оттенка черную потрепанную куртку из плотной ткани и спустился вниз, во двор. Так и есть — с границы привезли двух раненых, и один — явно его пациент. Слишком уж тяжело ранен, может и не выжить. Майа вгляделся в полудетское лицо пограничника, бледно-серое и усеянное бисеринами пота. У него был разрублен бок, и умело наложенная перевязка только оттягивала неизбежный исход. Легко поднял с телеги на руки, не задев раны, здоровенного парня — под чей-то восхищенный вздох. Он не обернулся на восторг, хотя ему даже и не было тяжело — это он уже слышал тысячу раз. Люди редко вспоминали о том, что он — иной породы, и оттого зачастую удивлялись его выходкам.
Потом он долго и привычно лечил раненого: обрабатывал рану, отдавал ему часть своей силы Айну, использовал магию для закрытия раны..., в общем, делал то, что делал в этой комнате-лазарете уже не один десяток лет. Закончив, прошелся по палатам для тяжелораненых, бросая с порога беглый взгляд на пациентов. Половина из них прошла через его руки, другая — через руки Старшего Целителя, (и по совместительству моего родного сына, вскользь подумал Майа).
Потом он спустился двумя этажами ниже, на уровень, где были расположены столовые комнаты, мельком взглянул на собирающихся к завтраку людей, прошел через зал, привычно улыбаясь сразу всем. Приветственные жесты — ненавязчивые, но создающие теплую атмосферу, улыбки. Утро — время хорошего настроения, ведь впереди долгий день, заполенный любимой работой, а до того был крепкий и здоровый сон...
Пока большинство завтракало, он обычно спускался к отбывающему на границы отряду, отправлявшемуся сменять отбывших свой срок — проверить снаряжение, готовность. Если быть точным, то в этом не было никакой необходимости — люди Цитадели, а особенно солдаты, были собранными и ответственными. Но — ему всегда хотелось увериться лично. И теперь Наместник с притворной суровостью заставил молодых солдат продемонстрировать, хорошо ли наточены клинки, верно ли закреплены перевязи. Старшие, уже привыкшие к такой опеке, смотрели весело и снисходительно на деланно-обиженные таким "недоверием" лица бойцов.
Потом — опять вверх, в запы, преднахзначенные для тренировок с оружием. Занятия с молодыми — от десяти до четырнадцати лет. Единоборства, тренировки с мечом и копьем, потом — общие упражнения. Следом — другая смена — отдыхавший в Цитадели отряд пограничников. Более тонкие приемы, в основном, просто напоминание о тренировках прошлого времени.
Основательно вымотав две смены бойцов полуторачасовыми тренировками, он отправлялся в мастерские. Там — ковал оружие, окруженный четырьмя-пятью подмастерьями, удостоившимися этой чести из многих желающих. И только когда они уже начинали задыхаться и терять осторожность, он позволял закончить работу — обычно к тому времени вечерело.
Если все в Цитадели шло без особых событий, то в эти часы до темноты могло произойти все, что угодно — к нему приходили по всем возможным поводам. Кому-то показать еще раз сложный прием, кому-то рассказать что-то из истории. По одному и кучками, так что рано или поздно в его кабинете собиралась разномастная толпа, постепенно начинавшая болтать между собой. Выгнать ее можно было только на ужин, если только они не утаскивали на ужин его самого. Вечер принадежал ему — и дел, обычно скапливалось к вечеру немало. Разобрать толстую пачку донесений, ответить на большую часть самолично, начертав собственной рукой то короткий ответ, то обстоятельный приказ. Составить рапорт к вечернему совету. Навестить тех из раненых, кто вызывал опасения.
Поздно ночью в круглой зале одной из башен, той башне, что была резиденцией Владыки, собирался совет. На нем присутствовали обычно, помимо Владыки и Наместника, Старшие Целитель, Оружейник и Ключник, а так же старшие командиры пограничников. Там обсуждалось многое, но от том редко узнавал кто-то посторонний.
Потом он оставался на какое-то время с Владыкой. Иногда они обсуждали военные или хозяйственные дела, но чаще разговаривали о совсем посторонних вещах, и даже не всегда — вслух, часто переходя на более привычную для Айнур Безмолвную Речь. О природе и магии, об устройстве этого мира и иных мирах, раскинувшихся за такими близкими и крупными сквозь призму чистого северного воздуха звездами, и еще о многом том, что даже и не приходит в голову не-айну.
Он возвращался за полночь, тихо проходя по едва освещенным коридорам в свои комнаты. До утра он обычно перечитывал написанное накануне, отвечал на самые длинные донесения, одновременно вслушиваясь, не постучится ли в дверь уверенная, но мягкая рука. Если ничего не происходило — он спокойно занимался своим делом. Если выдавались действительно незанятые ничем часы, отправлялся проехаться на лошади или записывал какие-то заклинания, рецепты, услышанные истории.
Но иногда его отвлекал этот тихий стук, и он отбрасывал прочь — на время, о, только на время — все дела и заботы, впервые за весь такой заполненный человеческими делами и заботами чувствуя себя действительно человеком. Почти человеком. Часы, наполненные теплом и лаской, мягким ароматом любимых губ и волос, и, главное — забвением.
У него было трое детей — двое взрослых сыновей и маленькая дочь. Мать старших умерла уже несколько лет назад, Хисиэлин, мать очаровательной малышки, уже несколько лет была замужем за другим. Он никогда не был женат — это было бы нелепо, ведь он был бессмертным, а люди не могли оставаться подобно ему вечно юными, да и к временным связям в Цитадели относились более чем терпимо. Но у него почти всегда была рядом подруга — случалось, на год, случалось, на десяток лет.
Он всегда влюблялся искренне, как в первый раз, и был готов добиваться своей избранницы долго и упорно. Зная, что не сможет быть всегда внимательным — слишком многое отнимало его силы и время — старался в короткие минуты, которые мог провести вместе со своей подругой, отдать максимум нежности и ласки.
Рождались дети. Артано никогда не считал себя хорошим отцом — он не мог позволить себе нянчиться с младенцем, и оттого уделял внимание только уже повзрослевшим отпрыскам. Потому его дети часто становились его друзьями — на равных с другими, не пользуясь никакими преимуществами. И все же они выделялись среди других — давала себя знать кровь, особая кровь Айну. И оттого часто кто-то из них становился или Старшим Целителем, или занимал другую не менее ответственную должность.
Бытовая круговерть... день за днем одни и те же повторы, редко разбавляемые поездками на границу. Привычная колея. Майа порой чувствовал, что тонет в ней. Он брался за все дела, случайно попадавшиеся ему, не боясь усталости, только лишь иногда безлично-благодарно думая о Сотворившем его таким — сильным, вечно молодым, не нуждающимся в сне и отдыхе.
Первая Эпоха год 390
Равнина Ард-Гален, или, как ее называли в Цитадели, Западная равнина, была спорной территорией многие годы. Наместнику казалось, что горы, отделяющие ее от эльфийских земель на юге и западе сами определяют границу владений Цитадели. Он ни минуты не сомневался, кто из тех, чьи войска патрулировали равнину, истинный захватчик. Не сомневались и люди, жившие в Цитадели. Это была их земля, земля, на которой они жили задолго до того как нога первого вернувшегося эльфа ступила на побережье. И эта земля была нужна им.
Лишь на самой северной части равнины поселения людей, верных правлению Владыки Севера, были в относительной безопасности — и то только оттого, что на переднем плане находились поселения Орков Наместника. Живой щит — щит с когтями, зубами и острыми мечами. И все-таки недостаточно прочный щит — та магия, которая была самой сутью ступивших на земли Амана, повергала даже самых закаленных орков в смятение и панику.
Население Цитадели прибавлялось в последние годы не особенно быстро, но в деревнях редкой была та семья, в которой было меньше пятерых детей. Дети вырастали, им была нужна своя земля и свои дома. И раз за разом посланники говорили Наместнику об одном и том же: нужно больше земли. Больше земли!
И настал момент, когда на очередной доклад Артано Владыка тяжело и мрачно сказал:
— Да. Нам нужна эта земля. И эта земля наша. Мы вернем ее себе силой, если не смогли вернуть терпением.
— Только... Кто будет этой силой? У нас ведь нет большого войска. — Гортхауэр вложил в эту короткую фразу всю доступную ему жалобность и укоризну, ибо большого войска не было именно по приказу Владыки. Сама военная структура Цитадели была сугубо оборонительной — отряды пограничников, патрулирующие границы и отряды орков для мелких вылазок. Тема была не новой, но теперь у нее появился другой оттенок — легкого торжества: собрать большое войско в их положении нельзя даже за год-два. А кто виной?
