Звездолет "Иосиф Сталин"

А с другой стороны все и так идет к одному и от него не зависит. Когда это получалось, чтоб от умных людей в этом мире что-то зависело бы? Мир сам по себе безо всякого его участия все больше и больше становился похожим на пороховую бочку.

Вот в 1914 году такого никто и не слышал. Тогда в газетах печатали новости, а не неприятности со всего мира. Хотя возможно этих неприятностей в те времена вовсе не случалось?

Он вдохнул.

Если так, то совсем все плохо... А чем все кончилось? Мировой бойней... Что будет с миром, если предвоенные новости нельзя сравнить с тем, что печатают нынешние газеты? Да что было, то и будет.

Как и во все времена, вожди рвали мир на части. Пока они только пробовали силы, выбирали куски пожирнее, но рано или поздно они решатся откусить своё. Или то, что считают своим... А потом разинут рот и на чужое. Отчего-то так всегда и получалось...

Надо что-то делать.... Надо... Иначе будет поздно.

Он пододвинул поближе лист бумаги и, несколько секунд подумав, решительно опустил перо в чернильницу.

"Дорогой господин Сталин!..."

Германия. Берлин.

Февраль 1928 года.

... Всякий умный знает, что любая сложная вещь состоит из того, что ограничивает и того, что наполняет.

Не важно, что это за вещь — кувшин пива, бригада рабочих, полицейский отряд, аэроплан или даже Генеральный Штаб. Обязательно должно быть и первое и второе.

Но даже если вместо двух условий соблюдено только одно — и это не беда. Нужно только немного подождать и, если есть что-то одно, то рано или поздно обязательно появится и другое — в кувшин нальют новое пиво, бригаду или отряд доукомплектуют до полного штата и пошлют в бой. Это— закон жизни, который выполняется неукоснительно.

Применительно к тому, что видел герр Мюллер, полицайпрезидент города Берлина, это означало надежду.

Старого Генерального Штаба у проигравшей войну Германии не было, но это вовсе не значило, что его у неё никогда не будет. Время уже начало работать на несчастную Германию и у неё появилось Управление Сухопутных сил Рейхсвера, которое и находилось в здании прежнего Генштаба.

В стенах, что помнили победы германского оружия, оставались какие-то люди, пусть и не чета гениальным предшественникам, трясшим Европу, словно старую грушу, но все-таки, как немцы, причастные к подвигам гениев.

Герр Мюллер шел старыми коридорами, кожей чувствуя, что в этих стенах уже витает дух новой Германии. Поражение еще не забыли, но страна его уже пережила.

Перед дверью генеральского кабинета его ждал полковник Рейхсвера. Жгуты аксельбантов, погоны, пробор через центр головы, тонкие усики, запах бриолина. Адъютанта командующего герр Мюллер знал, и тот, на правах старого знакомого, подхватив под руку полицейского, повел к двери.

— Не больше двадцати минут, герр Мюллер, — шепнул он. — Очень вас прошу. У генерала масса дел на сегодня.

Полицайпрезидент не стал отвечать. Только плечами пожал. В его папке тоже не пустяки лежали.

Адъютант сообразил, что значит молчание гостя, прищелкнул каблуками, приглашающее отодвинулся и полицайпрезидент вошел в кабинет того, кто в настоящий момент олицетворял то ли силу, то ли, напротив, бессилие униженной Версальскими соглашениями страны.

Ганс фон Сект, генерал Рейхсвера, поднялся навстречу.

— Здравствуй, Густав!

Мужчины обменялись рукопожатием.

— Ты в каком качестве? Как старый друг или как полицайпрезидент?

— А вот это ты сам и решишь...

Генерал пожал плечами и показал на сервированный около окна столик. Полицайпрезидент довольно хмыкнул.

Столик полированного дуба, с инкрустацией в виде Прусского орла, спиртовка и исходящий паром кофейник, бутылка орехового ликера и пачка печенья. Это были хорошие советчики.

Пока генерал на правах хозяина разливал кофе по крохотным чашкам саксонского фарфора, а ликер по таким же крохотным рюмкам, гость достал из бювара лист бумаги и положил его перед генералом текстом вниз.

Хозяин улыбнулся, показывая, что официальная часть разговора закончилась.

— Густав, ты загадочен как барышня. Может быть, тебя пощекотать и ты сдуешься? И чем же ты меня хочешь поразить?

— Чужим письмом.

Генерал с удовольствием развалился в мягком кресле.

— Вот как? У тебя есть время читать чужие письма? Видно наши уголовники стали пай-мальчиками и у тебя появилось свободное время...

— Читай, Ганс, читай... И помни. Мне нужен совет.

Прочитав имя адресата, генерал остро взглянул на гостя, но тот только кивнул. Мол, все верно. Ошибок нет... Генерал не стал переспрашивать. Только брови его взлетели вверх.

Минут пять они сидели молча. Гость осторожно прихлебывал кофе и похрустывал овсяным печеньем, а хозяин снова и снова строчку за строчкой, пробегал глазами.

— Фантастика какая-то, — пробормотал, наконец, фон Сект, откладывая лист в сторону. — Бред. Если б я был врач...

От кофе поднимался ароматный пар, и прежде чем ответить герр Мюллер быстро втянул в себя запах доброго напитка. Редкий, надо признать в нынешние времена запах... Настоящая "Арабика"!

— Даже если б ты оказался самим Зигмундом Фрейдом, тебе вряд ли удалось определить, правда там написана, или нет. Если дело касается науки или техники, то в наше время никто с уверенность не может сказать бред это или предвидение гения. Скажи лучше, что мне делать с этим....

Генерал вернул письмо в лапы орла.

— Почему ты выбрал в советчики меня?

— Ты видишь, кому адресовано?

— И что? — ответил вопросом на вопрос генерал.

— Все знают, что мы сотрудничаем с Россией, а ты, вроде бы, лично курируешь военное сотрудничество с ними.

Вместо ответа генерал долил кофе. Гость кивком поблагодарил.

— Даже я что-то такое слышал о ваших тайных проектах, о летных школах... Кроме того, я всего лишь полицейский, а ты — политик.

Генерал нахмурился.

— Ты всего лишь полицейский, а я всего лишь военный.

Гость напоказ покачал головой, словно разоблачил детскую хитрость.

— Ты теперь не только военный. Ты теперь политик — вхож и к Президенту и к Канцлеру.

Оба знали, что это не комплиментом, а самая настоящая правда, и хотя генерал тоже понимал это, он упрямо сказал.

— Это ничего не значит.

Полицейский не стал возражать, только хмыкнул. Фон Сект вновь посмотрел на опасную бумагу.

— Я твой первый советчик? — спросил он, наконец.

— Так вот впрямую — да. Мои ребята поговорили в частном порядке с несколькими учеными...

— И что?

Гость поставил пустую чашку на блюдце, промокнул уголок рта белейшей салфеткой и несколько смущенно сказал:

— Нормальные ученые считают, что это бред. А сумасшедшие...

— У нас есть сумасшедшие ученые? — Фон Сект облегченно засмеялся. — Вот это новость!

— Чему тут удивляться? Если они есть в романах и голливудских фильмах, то отчего им не быть в реальной жизни? Ты же знаешь, что художники черпают сюжеты из нашей жизни...

— Ты бы тогда добавил "так называемые", чтоб не смущать собеседника.

— Хорошо. Так называемые сумасшедшие...

Не отреагировав на смех хозяина, герр Мюллер закончил:

— А так называемые сумасшедшие ученые говорят, что это бред только на первый взгляд. Там есть рациональное зерно...

Генерал взял рюмку. Ликер мягко обжег горло, добавляя вкусу кофе особые оттенки.

— А сам ты что думаешь?

— Я человек не военный и даже не представляю, как можно использовать эту штуку, если её можно построить, в военных целях. Только, разве для разведки, для наблюдения как с аэроплана? С такой высоты и стрелять-то бессмысленно.

Он пожал плечами, ничуть не стыдясь своего незнания.

— Но даже если я и не прав, то, думаю, как бы дело не повернулось, Германии от этого хуже не будет. Нам так досталось в прошлую войну, что чтобы из этого не вышло, это нас минует. Мы незавидная добыча, — горько сказал полицайпрезидент. — А вот спесивым лимонникам и лягушатникам.... У большевиков свои претензии к нашим врагам. Послевоенная жизнь для них и для нас повернулась так, что до определенного периода они у нас будут общие.

Фон Сект покачал головой. Это было правдой, но правдой сегодняшнего дня. Все-таки старый товарищ прав. Теперь он стал больше политиком, чем военным и смотрел дальше.

— А ты можешь сказать, когда этот период закончится?

Гость пожал плечами.

— Это дело политиков. Твое дело...

Генерал кивнул.

— Ты прав... Но, открою тебе секрет, об этом не знает никто: ни я, ни Гинденбург и даже Мерке... Что касается России, то ты и тут прав. Мы сотрудничаем с ними, но!

Он поднял палец и повторил со значением

— Но! Мы сотрудничаем так, чтоб не упустить свою выгоду. Ни один из наших совместных проектов не выгоден только им или только нам. Даже та секретная летная школа в Липецке о которой ты упомянул. Только ведь это...

Генерал снова взял в руки бумагу и бегло просмотрел, освежая в памяти трижды прочитанный текст.

— Если они это получат, то выгодно будет только им. Не так ли?

— Только в том случае если это правда и если они придумают, как сделать из этого оружие. Если же нет...

— При желании человек сделает оружие из всего... Если речь идет об оружии, то тут не может быть никаких "если". Не забывай, что первые воздушные шары строились для увеселения публики, а теперь мы загружаем их бомбами...

Полицайпрезидент согласился. Человек принужденный ежедневно читать сводки всех Берлинских преступлений знал, на что бывает способен человек.

— Так что посоветуешь?

Упругим шагом генерал прошел от стола к двери и обратно.

В документах, сопровождавших позорный мир, враги Германии предусмотрели и тщательно прописали все, чтоб страна не смогла обрести своей былой мощи. Бедной разоренной Германии оставили несколько сотен орудий и мизерную стотысячную армию! Мало того, победители еще и следили, чтоб все соглашения неукоснительно выполнялись.... К счастью в слепоте, которой без сомнения их наказал Господь, они не посчитали ракеты серьёзным оружием и никак не ограничили работу военных с ними. Под это дело военные возрождающейся Германии активно работали в этом направлении и все хоть что-то представляющиеся из себя ученые, были на заметке у Рейхсвера. А этот...

Генерал остановился, посмотрел на фамилию. Вохербрум... Машинально пожал плечами.

Никто...

Скорее всего, это глупость, очередная химера, рожденная в мозгу возомнившего себя гением никому неизвестного профессоришки. Пустышка, скрывающая за громкими фразами злобу и зависть к другим, более успешным, более хватким, захватившим теплые места в его неблагополучной нынче, униженной Родине.

Самым важным для него все-таки оставался грядущий политический кризис, а это письмо...

Дни канцлера Мерке сочтены, да и в любом случае это не его дело. Идти с этим к Гинденбургу?

Несколько недель, может быть месяц и все может поменяться. У нового канцлера появятся свои заботы и вряд ли это будут заботы о глупых мыслях сумасшедшего ученого.

Ну, а если все-таки, в письме есть смысл, то большевики доведут дело до конца. У них есть, и люди, и деньги, и нет того контроля, который установили тут члены Сердечного Согласия. В этом случае их сотрудничество пойдет на пользу Германии. А если у русских что-то получится, то он, немец, узнает об этом и воспользуется их удачей.

Он уселся на место, уже имея решение. В конце-то концов, это справедливо! Ведь это изобретение немецкого ученого!

— Я бы на твоем месте послушался нормальных ученых.... А чепухой пусть занимаются русские. Что, кстати, случилось с письмом?

— Как водится, перлюстрировано и задержано. Пока задержано...

Генерал глотнул кофе, глянул на старого товарища поверх чашки.

— А тебя не настораживает тот факт, что все это делается столь явно...

— Признаться да... Но я думаю, что это от чудаковатости ученого. Они же как дети. Только и разбираются, что в своих приборах, а в жизни...

— Меня смущает и другое. Если о письме узнали мы, то вполне мог бы узнать и кто-нибудь еще...

— Враги?

— Конечно. Неужели ты еще не привык к мысли, что у Германии сегодня нет друзей?

Восточная Африка.

Февраль 1928 года.

...Хоть и считалось что вокруг зима, а на зимний лес это никак не походило. Все-таки восточная Африка, а не Херсонская губерния.

С какой стороны не смотри. Ни на лес не походило, ни на степь. Уж этого-то добра Гриша Бунзен, когда служил в Частях Особого Назначения, навидался.

Деревья тут, конечно имелись, но лес не мог быть таким редким, а степь — такой заросшей. Потому и называлось это место и не так и не эдак, а совсем иначе — саванна.

Чем-то пряным пахло от этого слова, чем-то необычным...

Кучки то ли кустов, то ли деревьев негусто стояли посреди заросшей высокой — кое-где по пояс — жухловатой, тронутой зноем травой, покрывавшей землю до самого горизонта.

И уж совсем редко посреди этого зелено-желтого великолепия, поднимались настоящие деревья — баобабы. Гриша как ни считал кубические сажени всегда сбивался — такое срубить — и всю родную деревню можно на зиму дровами обеспечить!

У одного из них они и выбрали место отдыха.

Солнце поднялось так высоко, что уже не грело — жгло.

Для Гриши, сотрудника ОГПУ с пятилетним стажем это была первая настоящая загранкомандировка. Формально, конечно, он уже покидал пределы СССР, когда в составе спецгрупп громил лагеря душманов в Иране и Афганистане, но то все как-то не по настоящему — верхом, а то и пёхом...

А теперь все иначе — пароход, паспорта, почти три недели плавания....

Может быть это и нескромно с его стороны, но он считал свою командировку вполне заслуженной, так как был уверен, что лучше других подходит для этого дела. Во-первых, он читал Майн Рида и Жокколио, а во-вторых, ему искренне хотелось освободить негров, угнетенных всяческими Себастьянами Перейрами и Альвецами. Прочитанные в гимназической юности книги прорастали радикальными мыслями.

Правда сразу, еще в Москве ему сказали, что в этот раз освобождать никого не придется, что это только рекогносцировка, но это конечно надо считать безусловным намеком на будущее. Мировая революция потому и называется мировой, что ареной классовых битв станет весь мир, а значит и этот кусок саванны. Будет! Будет у негров своя советская республика, только вот когда...

Товарищ Гриши, боец Федор Угольник на деревянных ногах дошел до огромного ствола и присел прислонившись. Гриша проводил его взглядом. Тяжело товарищу...

Да не только ему — всем тяжело.

Их маленький отряд без особенного шума и без дипломатических околичностей (ну какая, скажите, в Африке дипломатия?!) высадился на африканский берег с парохода "Спартак" месяц назад.

Готовили экспедицию умные люди, поэтому вместе с людьми сгрузили и легкий самолет. В аэропланах Гриша не разбирался — понял только, что называется такая штука "биплан" и для взлета-посадки такому вот чуду природы нужно метров двести-триста ровной земли. Так, во всяком случае, объяснил командир товарищ Малюков.