Дикая Дика

Ђ Хорошо иметь дом, да?

Вздрагиваю, сперва решив, что они предназначаются мне, но успокаиваюсь, замечая направление синих глаз — Данная разговаривает с псом, дремлющим, положив голову ему на колено. Снова опрокидывается бутылка, янтарная жидкость пузырится, замещаясь выдыхаемым в горлышко воздухом, Данная продолжает, отвернувшись к дождю:

Ђ А я не цепной пёс — бродячий... Пути-дороги... Петля за петлёй.

Обняв колени, слушаю шелест дождя, сплетённый с бестелесным звучанием глухого голоса. А что лучше, Данная? Думаешь, станешь счастливее, навсегда заточив себя в четыре стены? Живя по законам и нормам? В точности исполняя надиктованные правила? Скажи, что я витающий в облаках ребёнок. Скажи, что нет в мире совершенства — и дома плохо, и дороги гнетут. Скажи — я поддержу твою точку зрения. Конечно, всё так... Всё именно так. От каждого порога начинается долгий путь, замкнутый в кольцо — прочь от дома и обратно к нему. Есть ли выход?

Ђ Надо быть птицей. — Отвечает моим мыслям Данная, вновь прикладываясь к бутылке.

Оторвав от неё этикетку, он несколькими незатейливыми движениями складывает её в ромбик, растягивает за концы, отгибает один из краешков и вертит в пальцах бумажного журавлика.

Ђ Тогда, чтобы покинуть дом, надо всего лишь расправить крылья. — Легко взмахнув рукой, он отправляет птичку в полёт под ливневыми струями. — А захочешь вернуться — совьёшь гнездо.

Пёс спит и не слушает разговаривающего с ним человека. Да и ему ли предназначаются эти слова? Бумажный журавлик промокает насквозь и плюхается клювом в грязь, пропитывается чёрной жижей, размякает, чахнет, умирает под продолжающим изливаться с небес водопадом. Последняя капля срывается с бутылочного горлышка в приоткрытые губы, и Данная, осторожно отодвинув голову собаки, шагает под дождь.

Он пьян вдрызг, от уверенного чеканного шага не остаётся и следа — ноги заплетаются и волочатся. Воинская выправка потонула в шестидесятиградусном бренди — горбится облепленная рубахой спина, тянут долу отяжелевшие плети рук, ссутулились плечи, поникла голова. Данная пошатывается в сторону, начинает падать, но с силой топает ногой, удерживая ставшее грузным тело, и я внезапно замечаю на мрачном лице хоть какое-то выражение — стиснуты зубы и приподнята верхняя губа. Он зол сейчас... на себя, на бренди, на дождь... неважно, на что, главное — зол. Почему-то принимаюсь улыбаться, наблюдая за тем, как Данная, пошатываясь, смотрит на зажатую в руке бутылку, и уж в полнейший восторг прихожу, когда он с горловым рыком швыряет её в небо и, стремительным движением выхватив из кобуры револьвер, разносит в осколки одним единственным выстрелом. Мастерство не пропьёшь!

От резкости движения, да и от отдачи, парня качает назад, и он, потеряв равновесие, падает на колени в мокрую траву. Дождь хлещет выгнутую спину и подставленное под водяные пощечины лицо. Скользят за шиворот капли, стекают ручейки по упёртым в землю рукам. Встаю с сухого пола и шагаю из-под навеса. Длинный подол набирает воды и волочится следом, сковывая движения, волосы налипают на спину и щёки, а я пру напролом, начхав на дождь. Данная замечает моё приближение краем глаза и тут же вскидывается. В лицо мне упирается три бездушных глаза — два синих и один слепой, принадлежащий револьверному дулу. Кривлю губы в недовольстве, но без страха. Смахнув с лица застилающие взор капли, Данная опускает револьвер, а затем и голову.

Ђ Надо быть человеком. — Заявляю я мудро и сама собой горжусь. — Чтобы иметь право решать, когда и куда идти... и где и когда остановиться... Простудишься, полудурок!

Ухватив одной рукой за мокрые волосы, дёргаю набравшегося болвана к дому, и он покорно поднимается на ноги и шлёпает следом за мной на кухню, через неё в обеденный зал, мимо разведённого камина, в холл, по лестнице и до дверей моей спальни. Встаёт монументальной статуей и стыло глядит, как я прохожу в комнату и закрываю дверь перед длинным носом, с которого всё ещё срываются капли... Не о чем нам говорить! Совершенно не о чем!

В последний день перед отъездом природа надо мной сжалилась и сменила шубу дождевых туч на лазоревый шёлк чистого неба. Вот эта погодка по мне! От радости вскочила с утра пораньше и тут же взобралась в седло — надо попрощаться со старой подружкой Каури так, как это принято у нас, сорвиголов! Тем более, верховая езда — лишний повод облачиться в брюки и жакет. А то я уже заскучала в чёртовых платьях, что вторую неделю вынуждена носить с утра и до вечера. Хватит! Наношусь ещё в колледже... Отъезд мой назначен на завтрашний полдень, отец с матерью как раз уехали сейчас утрясать какие-то вопросы по этому поводу — я не вдавалась в подробности. Мне, если честно, волком выть охота, как представлю свою будущую жизнь! И что ж я такая дикая, в самом-то деле? Ну чего стоило сдержаться на том приёме и высказать все претензии лично Даннае с глазу на глаз? Теперь уж и не знаю, кто из нас больше виноват в том злоключении...

Сосед мой злостный, кстати, тоже собрался куда-то отчалить, и тоже завтра, и тоже в полдень! Перед завтраком услыхала краем уха обрывок их с отцом разговора. Правда, Даннае, в отличие от меня, предстоит в ближайшее время вернуться в этот дом. Но я его уже не увижу, потому что следующие два года практически безвылазно просижу в колледже на другом краю страны! К моему возвращению в родные пенаты Данная будет очень далеко от этого города, а может быть, и вовсе уплывёт за море... на тропический остров с попугаями и пиратами. Ну и чёрт с ним! Не больно-то и хотелось ещё раз его повстречать! Жаль только, что не успела я разгадать тайну, выяснить всю подоплёку его появления в отцовском доме, узнать истинные причины ревности матери, разнюхать подробности гибели семьи Олиш... Ничего я не успела! Совершенно ничего...

Счастливая Каури бодро скачет через все попадающиеся на пути препятствия — скамейки, бордюры, низкие перила крылец и деревянные ограждения. Наматываю круги и плету петли, вновь и вновь заводя кобылу на прыжки. Не покинувший дома Данная оседлал толстый брус загона, на котором обычно расставлял бутылки, расстелил там тряпицу и, разобрав револьвер, принялся тщательно чистить каждую его деталь. А что если?.. Резко останавливаю лошадь сразу после прыжка и осаживаю до тех пор, пока круп её не равняется с сидящим на заборе парнем. Свысока рассматриваю детали револьвера. Их не так уж много, и чистить там особо нечего — только протереть шомполом каморы барабана и длинное дуло. Заметив моё внимание, Данная поднимает глаза — плещется в лицо холодная волна синего взгляда.

Ђ На дело собираешься, наёмник? — Язвлю я, похлопывая Каури по бокам и тем самым посылая в испанский шаг на одном месте.

Взгляд безучастно ползёт по мне на мерно ходящие копыта гарцующей лошади и вновь возвращается к револьверу. С тонких губ не срывается и звука. Не считая прислуги, мы с Даннаей одни в доме. Бытовая жизнь ползёт своим чередом — горничные прибирают комнаты, садовник ровняет кусты, кухарки готовят обед, поварята накрывают на стол, сторож дрыхнет на залитом солнцем помосте... Я буду скучать по этой скуке.

Ђ Я вообще-то с тобой разговариваю! — От осознания никчёмности бесперспективного существования решаю немного повздорить.

Ђ Слышу. — Спокойно отвечает Данная, со щелчком вставляет барабан в положенное место на корпусе револьвера, откидывает обратно, покручивает пальцем и опять защёлкивает.

Так и есть — получил заказ и намерен кого-то хлопнуть, вот и возится с пушкой, чтоб в ответственный момент осечки не вышло! Но ведь отец целую неделю где-то пропадал вместе с этим извергом... Не может же доктор быть соучастником убийства? Тем паче мой папа! Да он мухи не обидит! Он действительно врач от Бога — ему на роду написано жизни спасать, а не отнимать. Остались одни короткие сутки — это же уйма времени! Неужели за двадцать четыре часа у такой проныры, как я, не получится найти ответы на все стоящие вопросы? Дудки! Сейчас он у меня заговорит, как миленький!

Вырвав ногу из стремени, грозно ударяю каблуком в брус у самого колена Даннаи и осклабливаюсь во вновь вскинутое ко мне лицо. Всю свою жизнь — слышишь?! — всю свою жизнь я поступала так, чтобы оказываться в центре внимания! Я из кожи вон лезла, чтобы люди знали, что я есть! Всегда и во всем я имела своё мнение! Всегда и везде я была на коне! Не родился ещё человек, у которого бы хватило сил противостоять моему характеру! Зовите меня ребёнком, сумасшедшей, дурой — кем вам угодно! Но только зовите меня! Видьте меня! Не забывайте, что я существую! Ни от кого и никогда не терпела наплевательского отношения! И сейчас не потреплю! Ты примешь мой вызов, треклятый гриф, хочешь того или нет! Я так решила!

Спрыгиваю с Каури и смерчем уношусь в дом. Хлопаю дверями, пугая прислугу, мчусь в отцовский кабинет, рывком пододвигаю к стене массивное кресло, вскакиваю прямо в жокейских сапогах на бархатную обивку и, ослабив зажимы, сдёргиваю с резной доски две длинные рапиры. Когда-то давно один из спасённых пациентов подарил их отцу, и с тех пор тот понемножку обучал меня фехтованию. Было время, мы днями напролёт торчали в пустом танцевальном зале, отрабатывая выпады и уклонения. Настал час проверить, не прошли ли те уроки зазря!

Револьвер отчищен, смазан, заряжен и убран в кобуру — заведя руки за спину и перевалив на них всю тяжесть тела, Данная нежится на солнце. Хватит отдыхать! К барьеру! На бегу швыряю ему одну из рапир и становлюсь в начальную позицию, угрожающе направив кончик трехгранного лезвия в каменное лицо. Скосив взгляд на шлепнувшийся на колени клинок, Данная равнодушно проводит большим пальцем вверх по лезвию до узорной гарды, цокает языком и, перехватив эфес, лениво сползает с забора. Вот так-то лучше! Отпрыгиваю назад, вскидывая одну руку над головой, а ту, в которой сверкает рапира, вытягиваю в направлении соперника. Сейчас ты у меня попляшешь! Это тебе не из пистолетика бутылки сшибать!

Синие глаза прячутся за веками, рука с рапирой повисает вдоль тела и, не обращая никакого внимания на мои петушения, Данная молча скользит мимо в направлении дома. Куда?! Кручусь на месте и наношу первый укол — ровно между лопаток. Давлю с такой силой, чтобы парень просто ощутил туше. Ступаю вперёд, и лезвие выгибается дугой, упираясь в спину всей гранью.

Ђ Если ты сейчас уйдёшь, Данная Олиш, — плюю ему в затылок, — я сочту тебя жалким трусом!

Он замирает на месте, расправляет плечи и, крепче перехватив рукоять, медленно оборачивается ко мне — по лицу острым клинком проезжается ледяной взгляд, и летят в мои полыхающие гневом глаза колкие слова, произнесённые ничего не выражающим голосом:

Ђ Теперь, чтобы доказать свою храбрость, недостаточно спасти даму от семерых похотливых уродов, надо ещё и основательно отлупить её рапирой?

Ђ Шибко много вы стали болтать, господин Олиш! — Отшатываюсь влево, вновь направляя на него острие клинка. — Помню, в день нашей первой встречи вы и мычали-то с трудом!

Резко взмётывается трехгранное лезвие, чертит широкую серебристую дугу в воздухе и со звоном ударяется о мою рапиру, откидывая удерживающую её руку далеко в сторону. Данная прыгает вперёд, пытаясь нанести колющий удар, и глухо выкрикивает в моё изумлённое неожиданным началом схватки лицо:

Ђ В тот день я был тяжело ранен!

О чём это он?.. Неважно! Вызов принят! Навстречу мне стремительно несётся отточенный стальной стержень, и я, выворачиваясь из-под удара, хлещу клинком по руке соперника, шиплю со злости, когда та успевает подобраться, и хлещу снова. Отскакиваю от ловких выпадов, подныриваю под сверкающее в воздухе лезвие и опять бросаюсь вперёд, метя точно в кадык. Мотнув головой, Данная уходит в сторону, отлетает на дощатый помост, припадает на одну ногу, откинув руку с рапирой далеко за спину. Лоб мой насквозь прожигают полные бездушной пустоты глаза, и я рычу в ярости, устремляясь вперёд — на выдвинутое мне навстречу острие, в последнем шаге отпрыгиваю влево и бью сверху, зная, что пришедшийся плашмя удар не повлечёт за собой никаких последствий, кроме жгучей боли. Но Данная не так прост, как казалось, — рапира его быстро меняет направление, парируя удар, крутится в ловкой кисти и, зацепив гарду моего клинка, чуть было не вышибает оружие у меня из рук. Паршивый пёс!

Отскакиваю назад, наискось прикрывая тело длинным лезвием. Кровь стучит в висках и дугой бьёт под дых, превращая дыхание в пламенный жар. Точно знаю, что в жёлто-карих глазах моих подлец этот видит сейчас языки пламени! И так же точно знаю, что это его не трогает... Злость вырывается из горла коротким выкриком. Кидаюсь в атаку, готовая пропороть ненавистного типа насквозь! Высокий прыжок, и он уже у стены дома. Взмах, и лезвие моей рапиры вновь отброшено в сторону. Удар за ударом, выпад за выпадом! Я не оставляю сопернику и десятой доли секунды, чтобы попробовать перейти в нападение, — Данная вынужден лишь защищаться. Вот так! Попляши у меня, голубчик!

И снова его прыжок спиною вперёд — распахиваются двери кухни, вылупляют глаза суетящиеся там кухарки, в ужасе голосят самые нервные их них. А нам плевать! Мы увлечены боем! Следом за Даннаей врываюсь в дом, хлещу рапирой направо и налево, ловко уклоняясь от выпадов, хохочу, когда клинок его сносит расставленные на столах полные супа тарелки и развешанные на крючках поварёшки. Скрежеща сталью о сталь, вламываемся в обеденный зал. От моего устрашающего крика вжимаются в стены юные помощники кухарок, закрывают лицо ладонями, выбегают в двери. Смеюсь им в спины, в остервенении бросаясь с очередным ударом на стоящего по другую сторону длинного стола Даннаю. Лезвие свистит, разрезая воздух, сшибает свечи с канделябров, потрошит пышные букеты, кромсает красиво уложенные в высоких вазах фрукты. Бледное лицо парня остаётся безучастным — всё так же сомкнуты губы и выпрямлены широкие брови. Синим огнём блестят стеклянные глаза. Ну, хоть руки и ноги его продолжают сноровисто двигаться, ведя со мною схватку. Этого пока достаточно! Ведь бой только начался, и самое смачное ждёт нас впереди!

Стискиваю зубы, перехватываю рукоять двумя руками и, пробежавшись вдоль стола, вспрыгиваю на стул, ставлю одну ногу на высокую спинку и наношу очередной удар сверху. Схлестываются трехгранные клинки, с визгом проезжаются друг по другу, соприкасаются кованные решетки гард, я рычу в самые глаза Даннаи, отталкиваюсь двумя ногами, швыряя в него огромный стул, и отпрыгиваю назад — на заставленную столовыми приборами и разнообразными блюдами столешницу. Разлетаются из-под ног моих ножи и вилки, опрокидываются соусники. Бегу вдоль по столу, не прекращая осыпать голову Даннаи сильными ударами, пинаю ему в лицо лежащие на огромных блюдах яства. Последней в парня летит куриная нога, и, проворно насадив её на острие рапиры, Данная следом за мной вспрыгивает на стол. Вот это я понимаю! Отбегаю к дальнему краю и разворачиваюсь там, вставая в начальную позицию. Стряхнув с клинка жирное мясо, Данная, словно насмехаясь надо мной, изящно подхватывает со скатерти стоящую там накрахмаленную салфетку и неспешным движением вытирает рапиру от гарды и до самого острия, замыкая упругую сталь в сплошное кольцо. Выделываешься? Недолго тебе потешаться осталось, индюк надутый!