Псих: часть 2. Отрыв

— Ручник на три-пять-семь, — предупредил я Василия. — Не подсунься.

— Вижу, — лаконично отозвался тот.

Облаков здесь не было — возможно, их разметал постоянно дующий в ущелье ветер — и заходили мы со стороны солнца, пытаясь хоть так отыграть себе необходимые для атаки секунды.

— Я по северной, Мика по восточной, — отрывисто скомандовал Утюг. — Данил, тебе ручник. Работаем.

Это было логично: мне с моими короткими пушками батарею из укрытия не выковырнуть, они меня раньше достанут. А вот из ручника засадить в атакующего "Стрижа" куда как сложней, чем в тяжеловесный "Торнадо".

Я свалил машину в штопор.

Случившиеся в следующие несколько мгновений события произошли практически одновременно — и так же одновременно я их воспринимал, слышал и видел, не в силах что-либо предпринять; все они произошли прежде, чем мой со свистом скользящий с высоты "Стриж" вынырнул из штопора.

— Группе Бета — отбой, зеро, отбой, зеро, — отчаянно, как заведённая, засигналила база; "зеро" означало немедленное, сиюсекундное выполнение приказа независимо от боевой ситуации.

В тот же миг с держателей обоих "Торнадо" сошли отстреленные ракеты.

В скошенной, неестественно гладкой площадке-насыпи перед зданием электростанции разверзлась широкая шахта, и два белых зонтика ракетного пуска заслонили собой опоры ветроулавливателей.

Северная батарея накрылась, захлебнувшись месивом вспучившейся земли; по восточной Мика мазанул — возможно, дрогнув от раздавшегося в момент сброса верещания базы — снаряд ушёл за пределы посёлка, нарисовав кипящее вулканическое жерло на месте мирного козьего выпаса.

А в следующее мгновение оба "Торнадо" вспухли багрово-оранжевыми облаками взрывов, разнесённые в клочья наведённым в упор ракетным залпом — залпом, от которого не уйдёшь, будь ты хоть нейродрайвер, хоть бог, хоть чёрт, хоть то и другое в одном флаконе.

И я, с натугой выводя машину из затянувшегося штопора почти над головой распластавшегося по закруглённой крыше ирзая с ручником — широкое, изъеденное язвами пусков дуло только начинало поворачиваться в мою сторону — все же влепил в него заряд всех своих пушек, прошив носом "Стрижа" выросшее на месте дома облако гари и пыли.

И нырнул вниз, к руслу реки, успев ещё увидеть, как черным дождём падают на посёлок обгоревшие обломки "Торнадо".

Меня не достали — пронесло, то ли прохлопали, то ли просто не успели — и я так и пошёл, прижимаясь к дну ущелья, в непрострельной зоне над прячущими реку валунами.

— Летун, ты куда, летун? — широкополосной передачей ворвался вдруг в эфир чей-то надтреснутый голос. — Смываешься, летун? Очко заиграло?

Я понял — спецназовцы. Живы ещё, значит.

Злость — от обречённости. Расклад им ясен. Как бы там ни было, я — ушёл. Им — оставаться.

И подыхать.

Я запросил базу.

— Отбой, зеро, отбой, зеро, — монотонно повторили мне.

И тут же взорвались сердитым:

— Приказ ясен? Почему не отвечаете?

— Приказ ясен, — сказал я. — Третий и Шестой сбиты, вызываю подкрепление. Тут стационарная ракетная установка, сдвоенная, в шахте под электростанцией. Повторяю — сдвоенная стационарка в шахте под электростанцией. Координаты...

Я называл координаты, а думал о спецназовцах. Так и так им кранты. Наши взорвут вместе с установкой или ирзаи додолбят. И не снимешь парней никак — отвес, приткнуться негде. Опять же, огонь из посёлка не подавишь, пока там установка торчит.

Замкнутый круг.

— Возвращайтесь на базу, — велели мне.

А вслед неслось:

— Летун, сука, ... твою, ..., что ж ты, ..., своих, ..., хоронишь заживо, мы ж ... здесь, ... !

И вдруг — резким диссонансом с многоэтажным матом:

— Летун, не бросай нас!

Чёрт.

В "Стрижа" больше одного человека не вместишь, хоть тресни. Такая уж это леталка маломерная.

Я снова вызвал базу.

— Ну, что ещё? — спросили у меня совсем не по-уставному.

— Вы уже выслали подкрепление?

— Тебе, ..., ..., что за дело? — отозвалась база.

Вот это да.

— Так выслали или нет? — упрямо уточнил я.

— Седьмой, мать твою, — прорезался на волне базы голос комбата, — ты, ... недоделанный, заткнёшься сегодня или нет? Я сам, блин, на устав плевал и плюю, но не до такой же, блин, степени, это, блин, разговоры не для эфира. Вы мне, энтузиасты ..., и так уже подкузьмили. Пол посёлка спалить, блин, приют ещё какой-то на мою голову, я, блин, вовек не отмоюсь! А чтоб прояснить твою психованную башку, скажу: электростанция — стратегический объект, мы по тому району вообще больше не работаем, ты понял или нет, ... твою?

Так там был приют? Не видел что-то. Шквальный огонь — видел, приют — нет.

А место для батарей мы, что ли, выбирали? А обломки двух "Торнадо" на посёлок свалить — это как тогда?

Чёрт.

— Подготовьте мне "Шквал", — сказал я. — Без боезапаса. Я сниму парней.

"Шквал" — малый штурмовик. Шестиместник, и если не брать ракет, человек двенадцать на нем увезти можно. Он манёвренней, чем грузовик, а главное — только штурмовик защищён настолько, чтобы выдержать прямой огонь плазменных батарей.

— Хрен тебе, а не "Шквал", — выплеснулось в эфир. — Мы по тому району больше не работаем, ты что, не понял? У тебя, ..., со слухом плохо? Духу твоего близко там не будет, ..., на губу сядешь по прилёту, ..., ...!

— Сам ты ..., ... и ... , — отчётливо произнёс я.

В эфире воцарилась тишина.

На базе я посадил леталку возле площадки со штурмовиками — и сразу увидел со всех ног бегущего по полосе Тараса. Надо полагать, механик, как всегда, слушал в своём закутке наши переговоры по снятому со списанной машины волновику. От командного поста тоже кто-то нёсся, но те откровенно запаздывали — скорей всего, не ожидали, что я перейду от слов к делу.

А Тарас вот догадался. Умница.

— Который из "Шквалов" готов? — спросил я его с ходу, вываливаясь из леталки. — Который?

Механик запыхался и тяжело дышал, едва не складываясь пополам после быстрого бега. И первыми его словами, торопливыми, взахлёб, были:

— Не надо, Данилка.

Черные глаза-вишни смотрели умоляюще.

Да что за день сегодня, и впрямь.

— Я могу сам определить. Но это дольше. Который?

— Приказа ведь не было, — тоскливо проговорил Тарас. — Куда ж ты без приказа-то? Не те, свои ведь собьют. Не лезь, Данилка, а? И эти ещё... "поводки" у вас. Пропадёшь же, паря.

— Который?

Не дожидаясь ответа, я направился к штурмовику.

— Не этот, — страдая, словно от боли, сказал механик. — Тот, что слева.

И негромко протянул-простонал мне вслед:

— Данилка-а...

Вот чёрт.

* * *

Я поднял машину, на лету приноравливаясь к тяжёлому ходу штурмовика — сразу после "Стрижа" это чувствовалось особенно остро. И тут же услышал голос комбата в эфире.

— Парень, — произнёс он неожиданно вкрадчиво, — не шали. Погорячились и будет. Ругань я тебе спущу, дело мужское, не такое бывает. А штурмовик — это уже серьёзно, это дело расстрельное, слышишь? Не подводи себя, сажай леталку.

— Сяду, — пообещал я. — Сниму спецназ и сяду. Я не буду стрелять по посёлку, не волнуйтесь.

— Не делай глупостей, парень, — посуровел комбат.

По-моему, он мне не поверил.

Зону ПВО базы я пересёк с замиранием сердца, каждую секунду ожидая нацеленной в брюхо, наведённой по коду опознавателя ракеты — своей ракеты, которая не промахнётся.

Обошлось.

— Перевёл дыхание? — спросил комбат. — Зря. Мне собственный штурмовик гробить не резон. Пока другие возможности есть. Про поводок ты помнишь?

— Я только сниму спецназ.

— Мне без разницы.

— Я сниму спецназ и вернусь!

— Мне без разницы, парень. Я обязан дать сигнал на активацию. При малейшем нарушении приказа. Даже при подозрении на нарушение. Дальнейшее — уже не моя ответственность. Не моя головная боль и не мой выбор.

Очень буднично он это сказал. Буднично и отстранённо. Только слово "выбор" подчеркнул интонацией.

Выбор.

Чей-то палец на кнопке. Кто-то безликий взвешивает проблему, решает — дать шанс... Завершить миссию...

Лопнувшая ампулка в теле. Яд, начинающий медленное движение по жилам. Или быстрое. Предатель, сидящий внутри тебя.

И сразу показалось, будто уже кружится голова.

— Я могу вытащить этих парней!

Не спорить, оборвал я сам себя.

Не спорить, не втягиваться в дискуссию.

Не просить.

Ты принял решение.

Выполняй его.

Я прибавил скорость.

В ущелье ничего не изменилось. Да, собственно, и не должно было — это только мне показалось, будто много времени прошло. А на деле-то — минуты.

Впрочем, вру. Спецназовцам эти минуты тоже наверняка короткими не казались.

Много секунд в минуте. Особенно — если тебя две батареи прицельным огнём из-под земли выковыривают.

Я вышел на волну, на которой так недавно слушал виртуозный мат.

— Живы? — спросил.

— Ты кто? — настороженно поинтересовался хриплый голос.

— Летун. Тот, который сука и прочее.

— И что?

— Вас сколько?

— А тебе-то?

Ну вот. Ещё и с ними препираться.

— Вы, крысы наземные, — не отказал я себе в удовольствии. — Сможете жопы свои в леталку за четыре секунды погрузить? Больше я не удержу.

Четыре секунды — тоже та ещё эквилибристика выйдет. Прикидывал-то я на голой интуиции. Штурмовик — он для зависания не предназначен.

А другая леталка не уйдёт из-под батарей.

— В твоего комара? — удивились на той стороне.

— Парни, — сказал я. — Я серьёзно. Я гоню "Шквал". Подставлю вам крыло. Ныряйте в люк. Только быстро.

— Сделаем, — делово отозвался уже другой голос. — Нас семеро живых. Двое ранены. Остальные...

— Трупы не тащить, — отрезал я жёстко. — Завалимся все.

Спецназовец коротко ответил:

— Есть.

Обычно эти ребята тела своих не бросают. Не от сентиментальности. Но то, что с ними делают ирзаи, если находят — лучше не видеть.

Не тот случай.

Вести штурмовик вдоль извилистого каменистого русла, прижимаясь ко дну ущелья, было ощутимо сложней, чем "Стрижа". В какой-то момент я даже подумал, не переоценил ли свои силы, задумывая эту операцию.

Справлюсь.

— Внимание, — просигналил я. — Захожу снизу.

— Готовы.

Я заходил вдоль склона, едва не брея брюхом чахлые кустики травы; движок, запросто разгоняющий тяжёлую махину до космических скоростей, подвывал глухо, потея непривычно на нижнем режиме.

Лишь бы не захлебнулся.

От системы наведения ракетной установки склон меня прикроет. Если не высунуться. А вот от батарей на другом берегу...

От батарей — только броня. Иначе никак. Хорошо хоть, ракетчика с ручником я снял. Если там второго нет.

Ещё хорошо, что из плазменных пушек штурмовик так просто не прошибёшь. Не та весовая категория.

Плохо, что эти пушки я прочувствую кожей.

Настроиться.

"Ты — не леталка, — снова напомнил я себе. — Ты — нейродрайвер, ты — внутри брони".

Всего несколько секунд. Удержать машину. И — можно будет драпать.

Содрогаясь на грани сваливания, "Шквал" медленно выполз в прострельную зону.

* * *

Штурмовик — тяжёлая машина, даже малый штурмовик. Но все же это — боевая леталка, рассчитанная на почти непредсказуемые условия, с многократно расширенным диапазоном и запасом мощности движка, по манёвренности достигающая максимально возможных для своей массы показателей. Надёжная, хорошо сбалансированная машина. По огневой мощи "Шквал" намного превосходит любой из истребителей; даже не полностью вооружённому, ему ничего не стоило бы стереть с лица земли навязший в зубах посёлок, а уж с полным боезапасом — вместе с половиной горы, к которой он прилепился.

Я знал это, когда брал леталку. Но только сейчас понял, как удивительно, что до сих пор жив. Что мне хотя бы дали время на попытку.

То, что я задумал, действительно выходило за грань возможного. Я признал это в миг, когда две мощные наземные батареи сосредоточили на мне свой огонь.

"Шквал" хорошо защищён. Но тут есть парадокс.

Пилот, управляющий машиной с пульта — даже самый лучший пилот — всегда остаётся за барьером запроектированного. Любой вынужденный шаг через этот барьер — неоправданный риск, потому что он не знает, не может знать, простит ли ему этот шаг леталка.

Нейродрайвер способен заставить машину выйти за рамки предписанного и дозволенного, выложиться до дна, предъявив все заначки, все то, что осталось скрытым для самих проектировщиков. Найти баланс между процентом технологического разброса на микроуровне и случайными перехлёстами, индивидуальными для каждого аппарата. Он способен на это именно потому, что сам чувствует себя леталкой.

Однако пилот принимает решения, сидя внутри машины, защищённый броней. Нейродрайвер открыт; в бою машина — это он. И никакие тренинги, никакие настройки не помогут, если он потеряет сознание от боли.

* * *

Ад.

Я не верю в бога, но если все же существует ад, то это был он.

Он обрушился на меня. Как удар. Обрушился и остался со мной.

Я полз вверх вдоль вздрагивающего в судорогах склона.

Отчаянно захлёбывалось пошедшее вразнос сердце.

Мир вокруг горел. Нет. Горел я, а мир разбился в осколки, рассыпался на куски, оставив мне только этот склон, боль и неустойчивое равновесие на острие тяги, как на конце иглы.

Пошатнувшееся равновесие. И приплясывающий, расширяющий амплитуду качания склон.

— Летун, эй, летун! — окликнул меня озабоченный голос.

Я понял, что проседаю.

Теряю, уже почти потерял ту точку баланса, что позволяла мне удерживать на острие многотонную махину своего тела.

Теряю вместе с расползающимся от меня миром.

Мгновенно возникло искушение — дать тяги, на последних осколках сознания вытащить себя из этого неестественного, нелепого положения.

Уйти.

— Летун, эй, летун!

Летун — это я.

И я — нейродрайвер. Не леталка. Нейродрайвер.

Поэтому мне так больно.

Поэтому я все ещё держу машину.

И удержу, если удержу сознание.

Я снова пополз вверх.

* * *

Расщелина нырнула под крыло, как выпрыгнувший из бутылки чёртик — неожиданно и резко.

Скорость всё же великовата. И ещё — не забудь о том, что у спецназовцев нет твоей брони.

Убавить тягу.

Больше дифферент на хвост — леталка пританцовывает, как вставшая на дыбы лошадь.

Ещё больше.

Довернуть, подставляя крыло, прикрывая корпусом устье расщелины. Распахнуть люк.

Убавить.

Ещё убавить.

Мгновение проседания — как срыв споткнувшегося на скаку сердца...

Есть.

Вот она, мёртвая точка. Фокус разнонаправленных сил. Как в сказке про лебедя, рака и щуку.

Угол крыла получился неудачным. Но иначе никак. Либо ребята справятся, либо нет.

Только бы не подвёл задыхающийся, оскорблённый таким насилием движок.

Секунда. Что же они медлят?

— Давайте, — просипел я в эфир.

Две секунды.

Три.

— Мы не можем, — сказал в ответ усталый, очень усталый голос. — Мы не допрыгнем. Спасибо, летун, это была хорошая попытка.

Что за...