Ведьмина тайна

Закончила я часам к двум ночи, когда поняла, что засыпаю над клавиатурой. Сохранив черновик пятой статьи и закрыв ноут, я в энный раз сходила в душ, прихватила с кухни кружку воды, пожелала Яге "ночи" и выключила свет. Уже завернувшись в простыню, сонно подумала, что даже не попробовала расшифровать малочитабельное послание Гульнары, но вставать поленилась. И быстро уснула.

Чтобы проснуться в городском парке, рядом со старинными креслами и шкафчиком. Я сидела в ворохе опавшей листвы — среди внезапной осени, теплой, закатной и сумеречно-сухой. А в кресле обреталась Гульнара. Длинное черное платье, шляпа с широкими полями, белые волосы по плечам — седые, как заметили Вера Алексеевна и "нетопырь". Плечи расправлены, руки на подлокотниках, нога на ногу — ведьма восседала в кресле, как царица на троне.

— Рад, ну зачем? — устало спросила она вместо приветствия. — Мы же так хорошо попрощались...

— Это вы у своего заклятья спрашивайте, — я встала с земли.

— Заклятье не проникнет в того, кто не хочет, — Гульнара качнула головой. — Оно выбирает того, кто готов помочь, — и вздохнула: — Да, негоже ведьмам лезть в дела людей... Но раз тебя уже просветили, то садись. Поговорим.

Я села в соседнее кресло и потянулась за блокнотом — просто по привычке, а он вдруг нашелся, возник на коленях вместе с ручкой. Я раскрыла его и, предвосхищая очередную дозу упреков, деловито спросила:

— Что вы помните? О себе?

Ответом — тишина и весьма нецарственное сопение. Проклятая нервно стиснула подлокотники и пробормотала:

— Не помню...

— Тогда я расскажу всё, что узнала, — предложила я. — Вас зовут Гульнара.

— Да, — она резко повернулась ко мне. — Да, точно. Но в семье меня называли Гуней. В честь бабушки назвали, живой, и она дома была Гулей, а я... Да, моё имя. И давай на ты. Кажется, я не сильно-то тебя старше.

— Дома? — повторила я, цепляясь за ее воспоминание. — Кого еще вы... ты помнишь? Мама, папа, муж?..

— Нет, — ее поза выражала сильнейшее напряжение. — Нет их. Рядом нет давно. Может, не стало, а может... я сбежала. Не знаю. Не вижу. Рядом лишь...

— Кто? — я подалась вперед.

— Брат, — из-под шляпы возбужденно мелькнули бледно-желтые огоньки глаз. — Мы близнецы. Имя не помню, но мы похожи, сильно. Он ищет меня, — добавила уверенно. — Мы очень дружны... были. Очень. Он — колдун по-твоему. Заклинатель. С нечистью работает.

Я вспомнила треугольник-"особнячок", начерченный по рассказам "нетопыря" отдельно от триады "наблюдатели — ведьмы — нечисть".

— Он ищет меня, но найдет тебя, — предупредила ведьма. — На тебе — моя тень, а он такое видит. Это... похоже на одержимость, но не совсем. Одержимость...

— ...две души в одном теле, знаю, — я кивнула. — А ты еще жива. Ведь жива же?

— Да, иначе бы... всё. Духи ведьм не способны подселяться к человеку вторым "жильцом" или приходить во снах, это способности нечисти. Нет, прежние ведьмы могли — стародавние, но ненадолго — на час-два. А у нас давно нет таких умений. Значит, я жива, — Гульнара расслабленно откинулась на спинку кресла: — Я очень хотела в этом убедиться. Спасибо, Рада.

— Пять лет прошло, — вспомнила я ее слова. — Как там, где ты находишься, получается учитывать время? И — где ты находишься?

— Не помню... — Гульнара снова сникла. — Почему именно пять лет — тоже... Но когда пытаюсь что-то вспомнить, перед глазами встает именно эта цифра.

Я рассеянно сделала в блокноте кое-какие пометки и осторожно спросила:

— Но вообще тебя реально найти?

— Да, — она опять расправила плечи и повернусь ко мне. Глаза из-под шляпы загорелись ярче прежнего. — Я оставляла следы. Я шла к цели, как по пещерному лабиринту, понимаешь? И на "поворотах" рисовала крестики-метки, чтобы те, кто пойдет за мной, знал путь.

— Что за метки? — я приготовилась писать.

— Ты их не увидишь, — сообщила ведьма с сожалением. — В тебе нет силы — и нет магического зрения. Но вот брат — он увидит. Да, — проклятая кивнула, — ты найдешь место с меткой, а он найдет мои следы. Только так.

— А другая ведьма... — начала я, но Гульнара перебила резко:

— Нет! Это опасно! Посмотри на меня! Нельзя подставлять других! Брат — заклинатель, он работает с нечистью и всё про нее знает. Он справится. А обычная ведьма может пропасть так же, как я. И ты — вместе с ней, понимаешь?

Я нахмурилась, но кивнула.

— Молчи обо мне, — предупредила она. — Никому не говори. Не рискуй. Иначе их жизни будут на твоей совести, Рада. Только ты и брат. И этот "нетопырь", если прибьется. Не бойся меня, — добавила мягче. — Я не враг ни тебе, ни себе. Ни одна ведьма не услышала мой крик о помощи. Только ты. И, может, ты — мой единственный шанс спастись. Первый и последний. Я тебя не трону. Не бойся.

Теория проклятой получалась стройной, убедительной и логичной, но мне в ней что-то не нравилось. И включилась журналистская интуиция, как и в случае с нечистью шепнувшая: "Проверь". Я слишком мало знаю, чтобы безоглядно соглашаться и отметать запасной путь, указанный "нетопырем". Слишком уж эта история странная и опасная.

— Ты ведь защитишь мою тайну? — Гульнара наклонилась ко мне, сверкая глазами. — Не расскажешь?..

— А кому? — я посмотрела на нее с иронией. — Я даже не знаю, как отличить распиаренного экстрасенса от истинной ведьмы.

— Да, — и показалась, что она улыбнулась, — так и должно быть.

И я вернулась к более актуальной теме:

— Как найти твои метки?

Проклятая побарабанила пальцами по подлокотникам и начала издалека:

— Знаешь, а я помню то время... "бабочек". Обрывками, но помню. Я хотела работать с нечистью и долго выбирала тему. Их много живет среди людей... особенно низших. Этих вообще от человека не отличишь — нормальные глаза, стандартная внешность. Живут лишь в два-три раза дольше, старятся позднее. А еще есть высшие, как твой новый знакомец. Они не умеют мимикрировать полностью, поэтому живут на отшибе, в глуши и обычно в одиночестве. Их очень мало. И есть те, кто посередине. Неотличимы от людей, но имеют магию и интересную особенность. Как "бабочки".

Я, отвернувшись, делала пометки. Гульнара покосилась на меня и продолжила:

— Понимаешь, Рада, я не хотела изучать то, где веками паслось стадо мастодонтов. Я хотела... уплыть, — и в ее хрипловатом голосе зазвучало вдохновение. — Не перекапывать в сотый раз один и тот же участок земли, ища то, чего нет, а сесть на корабль и уплыть в туман, к новым землям — и к новым открытиям. Чтобы однажды вернуться, — и вдохновение сменилось злостью, — и показать этим старым кикиморам! Они же сидят в своих раковинах, скованные правилами и требованиями, как огня боятся наблюдателей и копаются в одних и тех же помоях! Поставили на всё малоизученное гриф "Секретно" и запрещают к нему даже близко подходить!

Отчасти я проклятую понимала. Собственно, поэтому-то меня ведьмино заклятье и зацепило — я тоже хотела запретной новизны в работе. Дохотелась... да, почти до проклятья. И тьфу-тьфу-тьфу...

— Ты не представляешь, каково это, — ведьма снова стиснула подлокотники, — туда нельзя, то не трогай... Всё самое интересное и увлекательное — за семью печатями. Единственное, что не прятали, — это сведения об истребленной нечисти. О якобы истребленной, — добавила выразительно. — Рапортуют всегда об одном, а через сто-двести лет то "ящерица" уничтоженная всплывёт, то... "бабочка".

Надо же, еще и "ящерицы" есть...

— И эти дряхлые идиотки... Знаешь, как они живут? Как страусы. Спрятали голову в песок, подставили зад наблюдателям. Что угодно делать готовы, лишь бы их драгоценный Круг не трогали. Их же мало осталось — истинных ведьм, — и рисковать они уже не хотят. И знать ничего не хотят, — ее голос сочился горечью. — Я мечтала доказать, что они узко мыслят — узко и примитивно. И не видят дальше собственного носа — не обращают внимания на тех, кто прячется в тенях.

Гульнара замолчала подавленно, а я проанализировала ее речь, делая быстрые заметки.

Первое: "Дряхлые". Да, она должно быть молода. Очень молода, ибо для молодежи и сорокалетние — старики.

Второе: "страусы" и "драгоценный Круг". С такой ненавистью говорят о том, чем хотят владеть, но не могут. О мечтательно-недоступном. Она хотела в Круг. И из-за этого выбрала сложную тему, чтобы ее оценили и поскорее приняли на работу. Но не сложилось, и любовь сменилась лютой ненавистью. И мыслями о мести?.. Здесь я поставила знак вопроса. Да, и "мечтала доказать" сюда в принципе подходит. Но требует проверки.

Далее. "Узко и примитивно" — поразительная самоуверенность и самонадеянность. Не буду слушать старших, пойду и пересчитаю любезно подложенные судьбой грабли. И найду то, что спрятали исключительно из вредности. У меня это прошло, когда я уехала от семьи поступать в университет, причем буквально за полгода. Под хрустальным колпаком ты, что ли, жила всегда?.. Но бед точно не знала. Битые судьбой в глупости не лезут, даже если им кровь из носу надо доказать, что они самые-самые. Наблюденческое ИМХО, да.

— Для тебя любой собеседник — открытая книга?

Я вздрогнула, отвлекаясь. Проклятая, придвинувшись, заинтересованно заглядывала в мои записи.

— Нет, конечно, — я немного смутилась. — Просто речь... Речь — это зеркало. Человек может чего-то не помнить или скрывать истину, но то, какие слова он подбирает, с какими интонациями их произносит, как строит фразы, говорит о многом. О воспитании и образовании, о темпераменте и мироощущении... И об ощущении себя в мире. Основы психологии из учебного курса, — пояснила неловко, — словесный портрет собеседника. Чтобы понимать, о чем спрашивать, на какие точки давить...

Гульнара одобрительно кивнула и заметила:

— Интересно. Знаешь, Рада, нам говорили, что люди не владеют силой и лишены тайной магии. А выходит, что ведьмы ошибались. И ничего-то они о вас не знают, гусеницы надменные. У нас ведь душа — это сфера сила, специальные навыки и заклятья. Которые помогают проникнуть в чужую душу и вывернуть ее наизнанку. Ведьмы тратят на это уйму времени и сил, учатся годами, а ты послушала меня пять минут, взяла свой писчий скальпель, препарировала и разложила мою душу на бумаге. Впечатляет.

— Это часть моей работы. Предположения, которые могут оказаться правдой, а могут подвести в самый ответственный момент, — и я поспешила вернуться к прежней теме: — Итак, ты нашла тех, кто прячется в тенях?

— Да, — в ее низковатом голосе зазвучала гордость. — Я перерыла в архиве всё, что касалось якобы истребленной нечисти. Выяснила досконально особенности, вычислила любимые места обитания, узнала, какие они оставляют следы. И в итоге остановилась на "бабочках". Понимаешь, это уникальная нечисть, самая живучая из всех, когда-либо обитавших в нашем мире. Например, есть "змея" — кажется, убил ее, а она шкуру сбросила и утекла кровью под землю, чтобы там отлежаться, сформироваться заново и вернуться даже более сильной, чем прежде.

Я посмотрела на ведьму недоверчиво, и она подтвердила:

— Это правда — малая часть правды. О большей ты никогда не узнаешь, и скажи за это спасибо судьбе. Не дело людей вникать в дела нечисти — вы слишком хрупкие. Беззащитные. И являетесь... материалом. Патентованная нечисть вынуждена питаться лишь вашими эмоциями, а вот запрещенная, которой по колено ведьмины запреты, — и съесть может, и частичку души личинкой в человеческое тело отложить, чтобы там вызрело потомство, как, например, "мухи" делают. Или, как "бабочки", использовать тело вместо кокона, чтобы вылупиться.

Я испуганно сглотнула. По коже побежали неприятные мурашки.

— Как же они... — я запнулась. — И среди нас?..

— Вот для этого и нужны ведьмы, — просто ответила Гульнара. — Чтобы вы не знали, кто обитает рядом. И чтобы даже не подозревали, какой опасности подвергаетесь каждую минуту.

— Ладно, — я тряхнула головой, отгоняя мерзкие мысли. — Вернемся к "бабочкам".

— Да, они же наши бараны, — она улыбнулась. — Я нашла их следы, Рада. Я исколесила всю страну, изучая подходящие для "бабочек" места, и нашла следы здесь, в городе. Их ни с чем не спутать и ничем не прикрыть. Когда они ищут подходящее тело, то снуют повсюду в виде одноименных насекомых, но! — и проклятая красноречиво подняла указательный палец в знак внимания. — Не каждый человек обладает нужными знаниями, чтобы обратить внимание на странную бабочку.

— То есть к нам залетело то, что в наших широтах не водится? — благодаря дяде я немного понимала в повадках этих членистоногих и чешуекрылых. — Какой-нибудь махаон?

— В точку, — ведьма удовлетворенно щелкнула пальцами. — Подвид ussuriensis, самый крупный махаон, обитающий в Приморье.

— Светлый и с двумя красными точками на краях крыльев у... хвоста? — дядя, что бы я без тебя делала... Не зря ты три недели гонялся за этой заразой, а потом радостно приседал мне на уши...

— В одной из расцветок, — подтвердила Гульнара. — Но для тех, кто не в курсе, это просто бабочка. Крупная, необычная, но мало ли нас окружает вещей, на которые мы не обращаем внимания, или, обращая, не придаем им значения?

...а потом платим за это, читалось в подтексте. Я зябко повела плечами.

— Я изучала специализированную прессу, — продолжала ведьма, — и искала странные случаи, ведь ученые или увлеченные любители не могут не заметить насекомое, которому не должно обитать там, где оно оказалось, да еще и роиться. Особенно зимой.

Ну да... Без комментариев.

— А еще я штудировала Сеть — посты, фотографии, замечания. Я жила этим... лет семь, пока не нашла, что искала. Здесь, — она хлопнула ладонью по подлокотнику кресла, — в этом парке, был сделан очень любопытный снимок. Конец весны девятого или десятого года. Цветущая сирень. Центральный парк открыт после затяжной реконструкции, о которой трубят все городские газеты. Длинные статьи и черно-белые снимки — клумб, скамеек, кустов. И на одном кусте сидело вот это.

Гульнара протянула левую руку, и на тыльной стороне ее ладони мягко расправило крылышки обсуждаемое насекомое. Темная паутинка линий, светлые "прожилки", черное кружево окантовки крыльев с красными точками внизу, у "хвоста".

— Ничего не замечаешь? — в голосе проклятой послышалось лукавство.

Я отрицательно мотнула головой и пожала плечами.

— Тогда посмотри сюда, — и на второй ее руке возникла другая бабочка.

Разница была видна невооруженным взглядом. Очень похожи, но вторая мельче, изящнее, и на нижних крыльях, кроме красных, нашлись и синие пятна, по шесть штук с каждой стороны. И густое кружево обрамления — не сплошь черное, а полосатое: темная полоса края — светлые пятна — серая полоса — опять черная — и опять крупные светлые пятна. И последний ряд перед тельцем — вперемешку: серое пятно, черное, светлое, черное...

Я рассматривала бабочек с толикой неприязни. Вот за что люблю Сибирь, так за то, что здесь полгода зима плюс четыре месяца подготовки к ней, и насекомых очень мало, если не считать снежных "мух". При дяде я свое неприятие сначала скрывала, а потом поняла, что ему пофиг. Как любая увлеченная натура, он часами показывал и рассказывал — и слушал лишь себя, и сам любовался своей коллекцией, а остальное не имело значения.