Удивляет меня проводник. Хотя, что тут удивительного? Привязывает он меня к своей общине как может и чем может. Василисой, солью, племенным конным заводом. От своего хозяйства особо не побегаешь.

Для своего будущего хозяйства обзавелся я незаменимой вещью — самоваром. Даже двумя. И оба из Тулы. Один емкостью на ведро воды, другой — на пять ведер. Кипяток нужен дома не только чай пить.

Продавались здесь и посеребренные самовары варшавской работы, но это, по-моему, уже лишние понты.

А вот серебряные подстаканники, тоже варшавской фабрикации, я взял. Вместе со стаканами гранеными. Пригодятся. Как и ложки-вилки серебряные на 12 персон. Молочники там, сахарницы, чайницы и прочую мелочь для дома. Сервиз отечественный гарднеровского фарфора обеденный также на 12 персон — 96 предметов. Два больших рогожных короба вышло, упакованных по всем правилам для дальней дороги.

Главное, турку купил — кофе варить, настоящую, медную, турецкую! Кофемолку ручную. И фунт йеменского мокко в зелёных зёрнах. Посмотрим, как он тут от нашего кофе отличается.

Потом подумал, вернулся и взял еще фунт кофейных зёрен. И заодно чая в запас фабрики Высоцкого в жестянках по четверть фунта — он тут лучше качеством, чем тот, что в России ''осевого времени'' продают. Это я уже на постоялом дворе распробовал.

И что значит хорошая одежда в это время от правильного портного...

Везде ко мне с поклоном, все предупредительны, величают не иначе как ''вашим степенством''. Не знают чем ещё угодить, лишь бы я купил чего-нибудь у них.

Тарабрин растолковал.

— Для мещанина, даже богатого, ты слишком свободно себя ведешь, Митрий, а от дворян отличаешься отсутствием презрительного взгляда и пренебрежительных жестов. Не снисходителен, как интеллигент. Значит — купец. Купец, глядя на твои манеры, ты провинциальный. Но с деньгами, судя по одёжке. И куришь ты дорогие толстые папиросы. Да бороду модно стрижёшь. Вот отсюда и почёт. Глаз у приказчиков наметанный, кого степенством величать, кого благородием, а кого и взашей сразу гнать. Тебе только золотой часовой цепи через пузо для полноты образа не хватает.

Это да. Все приказчики первым делом на это обращают внимание. Но как только им продемонстрировать из-под белоснежной крахмальной манжеты с золотой запонкой наручные часы ''Бреге'' из моего времени, да на золотом браслете, то цепочки через пузо уже не котируются. Наручные часы — новинка в этом времени. Для автомобилистов и авиаторов. Запредельно круто.

Да и посмотрев на ярмарочные цены, понял я, что фирма Ротштерн с нас содрала совсем не по-божески за мои обновки. Но пошито всё было быстро (за три дня) и качественно. Аксессуары подобраны со вкусом. Обувь удобная. И всё — с доставкой на дом. Никуда ходить не пришлось.

Ценами я тут толстую тетрадку исписал — потом с девяностыми сверю и со своим ''осевым временем''. Откуда что выгоднее тащить раз уж подписался трудиться снабженцем.

Однозначно понял, что инструмент для ручного труда я со своего времени вывезу. Он у нас качественней. Даже китайский. А тут еще эргономикой и не пахло. И сталь на него пошла... скажем так: по остаточному принципу.

— Степаныч.

— Ась? — обернулся ко мне проводник.

— Если ты у меня племзавод конный собрался ставить, то мне кузня нужна будет. Одних подков понадобиться — жуть просто.

— Не в этот заход. На сегодняшний обоз у меня всё расписано. Если в твоей фуре место останется — бери.

Но вместо кузни я купил ''Маузер С96''. Как узнал, что почти до Гороховца обозом пойдем по местным дорогам через местные дремучие леса, и только там уже ''окно'' откроем, так и озаботился.

И плащ-пыльник себе английский выбрал. А то новую одежку жалко, а переодеваться в то, в чём сюда прибыл, никак не хотелось. Привык я уже быть ''степенством''.

Оставшееся место в своей фуре я Тарабрину отдал, под его товары. Самому сначала с Василисой перетереть надо такую тему. Что нам надо будет с других времен завозить, а что на месте брать и почём.

В самый последний момент загрузил я подарок своей женщине — ножную швейную машинку ''Зингер''. И пачку иголок к ней. Отрезов дюжину разной материи. Пуговицы да крючки до кучи.

Сели в двуколку вдвоем с Тарабриным и поехали. Остальной обоз — за нами.

Тарабрин правил моей кобылкой — у него опыта больше.

— Сколь тянут наши лошадки чистого груза? — спросил я, оглядываясь на обоз, когда выехали из Нижнего на Московский тракт.

— Соли — сто пудов на фуру, — охотно откликнулся Тарабрин. — Остального барахла поменьше вес будет. И это ты на пару коней дели. Можно было бы и больше нагрузить, но тогда бы мы тихим шагом шли. Мы зачем тяжеловозов покупаем? Дешевая крестьянская лошадка больше двадцати пудов на телеге не потянет. В край — двадцать пять. И телега крестьянская далеко не фура по размеру.

— Что ж крестьяне на тяжеловозах не пашут? — спросил я.

— В Англии на шайрах еще как пашут, — улыбнулся проводник.

— В Англии и ружья кирпичом не чистят, — кинул я цитату из Лесковского ''Левши''.

Тарабрин на мою эскападу внимания не обратил. Продолжил свою речь, как бы я и не перебивал его.

— Для русского крестьянина тяжеловоз дорог и кормов больше потребляет. А корма... по весне полкрыши соломенной со своей избы худобе скормят. Иной раз на подвязках в конюшне до первой травы коня держат. Битюг — лошадь ломового извозчика, а тяжеловоз в России для купеческого обоза. Иначе не окупить его содержание.

— Соль можно и волах возить, как чумаки в старину, — выдал я своё видение проблемы. — Волов-то у вас в достатке.

— Можно, — согласился Тарабрин, — только это будет долго и очень медленно. Исторически чумаки соль в Крыму летом добывали, а осенью развозили ее по северным землям, аж до Новгорода. И к лету обратно в Крым возвращались. У нас пока на севере никто не живет. Так что на хороших тяжеловозах только через Крым будет быстрее оборот, хоть волы и тянут груза больше. Сам увидишь, как осенью в станицу Темрюкскую народ на большую ярмарку потянется. На волах. На тех же, что и пашут. Но большинство — на осликах. Так расходов меньше.

— А с дикими людьми, когда торгуешь?

— После осенней охоты и ярмарок. По первому снегу. Сам увидишь эту нашу с ними ''немую торговлю''.

К моему, наверное, сожалению, никаких дорожных разбойников мы не повстречали. И опробовать свой ''маузер'' мне не довелось.

А вот ''окно'' для такого длинного обоза пришлось удерживать вдвоём. Мало того, что обоз длинный. Так он еще по лесному просёлку не шибко скоростной.

Василиса, когда я ей за ужином расписывал картины будущего совместного хозяйства в Крыму, положила вилку на стол со стуком.

— Какое совместное хозяйство, Дмитрий Дмитриевич, может вообще быть? Когда ты мне даже предложения не сделал.

И смотрит строго своими синими брызгами.

— Ну, считай, что я сейчас его делаю, — ответил несколько смущённо.

— И под венец поведёшь? — спросила с подозрением.

— Поведу, — ответил я. — И подарок я тебе, как невесте, привез — швейную машинку.

И был моментально активно зацелован прямо в вагоне-ресторане под удивлённый взгляд кухарки.

А уж как ночью меня любили...

Наутро, скорее всего от кухарки, вся округа знала, что Василиса-бобылка замуж выходит. За пришлого барина.

Тарабрин просто светился от хорошего настроения.

— Крайнюю теплушку, что под золотом была, бери себе под склад имущества для будущего твоего маетка. Тебе всего много чего понадобиться. А от меня подарки еще впереди будут. И это... Ваньку-лошадника к себе забирай. Он у графа Орлова-Чесменского в имении в первых конюхах ходил. Я его после эмансипации крестьян к себе соблазнил переехать всего три года назад. Он пока холостой, но вроде как справную девку себе присмотрел уже. Вот вас вместе и повенчаем на ярмарку.

— Меня с Ванькой? — прикололся я.

— Нет. Тебя с Василисой и Ваньку с его пассией.

— Тогда путь он, пока в Крым я не перебрался, у тебя при лошадках побудет. Осчастливь человека. Заодно пусть и за моей кобылкой присмотрит. Чем он у тебя раньше занимался?

— Свиней забивал и на рынке в Москве мясом торговал.

— Двадцатого века, значит, не боится. И паспорт имеет? Тогда, если всё по уму делать, то мы с ним еще в девяностые смотаемся. В то горькое время, когда племенных лошадей по цене мяса продавали. И владимирских и советских тяжеловозов. Эти не хуже волов воз потянут.

— Как знаешь, — согласился со мной Тарабрин. — Но на охоте я Ваньшу с тобой рядом поставлю. Привыкайте друг к другу.

В первый день большой охоты я расстрелял полсотни патронов, но убил всего одного гуся. Хотя, казалось бы, летят птицы просто толпами и промахнуться невозможно в принципе. Но вот, поди ж ты...

Ванька, со мной в одной лодке охотился. Стрельнул из своей тульской двудулки, дай бог, десяток раз, но затрофеил пяток гусей. И смотрел на меня с некоторым превосходством.

— Трех еще не достать нам, барин, — сокрушался лошадник, — в густые камыши упали.

Я считал себя вполне опытным охотником. Но современные мне дикие гуси вели себя совсем иначе, имели совсем другие повадки. И охотились на них мы в моём ''осевом времени'' совсем по-другому. Маленькие косяки гусей у нас в ХХ веке перелетали.

— Как это у тебя так ловко получается? — удивился я, когда мы всех своих битых гусей из воды выловили.

— Торопишься ты, барин, — выдал мне характеристику напарник, — Мне так невместно. Патрон дорог. Батька покойный за каждый промах сёк меня безбожно. Вот и выучил.

Но больше всего птицы набили крестьяне с луками и стрелами. У тех вообще промахов не было. Ванька сказал, что летом они так, походя, фазанов стрелой бьют. Птичьего мяса всем хочется, а дома держать кур — так ястребы не дремлют, так норовят всех утащить.

Не был я на этой охоте добытчиком знатным. Хоть и имел самое навороченное помповое ружьё. И это меня несколько расстраивало.

Вечерами, как водится — костёр, водочка, жареный на вертеле гусь и охотничьи байки. И многочисленные сожалительные вздохи, что гусь нынче не тот уже пошел. Раньше его можно было просто подойти и палкой бить. Деды так и делали, в первые года жизни на Беловодье.

Понятно стало, почему и ярмарка после большой охоты. Битого гуся везли возами и продавали всего по три медяхи за тушку в три кило. И не столько на мясо гусей покупали, сколько на пух и перо. Но продавали дичь только целой тушкой.

Медные монеты были боспорского образца — с осетром на аверсе. Все же непонятно мне, чего так боится Тарабрин археологов будущего. Они если чего не понимают, что не укладывается в их теории — в запасниках прячут и народу не показывают. Как и понятные всем собрания античной эротической терракоты и росписи на керамике.

Я свои трофеи Василисе отдал. Пожелал, чтобы мне запекли гуся с яблоками. И жир, вытопленный с него собрать — зимой от обморожения пригодиться. И не только морду лица от мороза мазать, но и обувку кожаную им от воды предохранить. Остальных двух закоптить после засолки.

За специями пришлось опять в Москву ''осевого времени'' мотаться. Тут с ними бедно. Соль, лук да чеснок. Еще петрушка с укропом. И вроде всё. Даже лаврушки не видно, хотя в моём времени растут эти кусты в Крыму как сорняк.

И кукурузных полей я тут не заметил. Как и помидоров с подсолнечником — шифруется проводник. Колумба ему жалко. Хорошо хоть огурцы с капустой есть, которые на Русь вроде как с византийскими попами только пришли.

Ладно, подождём маленько, в Крыму я сам себе хозяин буду.

Зато арбузы продавали только фурами. За две серебряные монеты — фура. Помню, в моем детстве на Волге деды рассказывали, что фура арбузов при царе стоила всего рубль. Судя по весу, эти две боспорские серебрушки были царскому рублю равны. Оно понятно — бахча не у всех. Ее же караулить нужно. Хотя бы от волков. А не в каждой семье можно выделить на то в страду работоспособного человека. Пусть и пожилого ''деда бахчевного''.

Василисе из своей Москвы привез подвенечное платье из пафосного салона на Садовом кольце. За 900 у.е. Цвета чайной розы — ну не девочка же она, чтобы замуж выходить во всём белом и с фатой, которая у русских, как западный флёр-д'оранж — символ невинности. Лиф богатый с вышивкой гарусом, стразами и искусственным жемчугом. Юбки пышные на кринолине, до пят — как тут и положено. А чтобы декольте задрапировать взял отрез газового муслина той же расцветки, только чуть-чуть темнее. А то Васька наотрез откажется в храм идти с голыми плечами. Я ее уже немного изучил.

Можно было и какой мастерице в Москве пелеринку из макраме для Васьки заказать. Да возиться не захотел. Машинка швейная есть — пусть сама свой синдром невесты обслуживает. К тому же пелерина закроет часть красоты жемчужной вышивки лифа.

Перевезли нас через пролив паромщики на плоскодонках, на которых руду железную с крымского берега поставляют кузнецам. Меня, Ваньку, и еще троих тарабринских помогальников. С лошадьми. Обратный путь оговорили с ними и через неделю они будут нас ждать в бухте.

Нас пятеро и семь лошадок — две вьючные. Припасов на неделю, не больше. Хоть под вьюк взяли арденов, но все равно больше 150 килограмм ему на хребет не повесишь. Но и это в полтора раза больше обычной лошадки. Моя донская рыжуха максимум что потянет — это два вьючника по 50 кило. Кстати фанерные вьючники я притащил из своего ''осевого времени'' с экспедиционной базы Академии наук. Дешево. Списанные уже по времени эксплуатации, но это по дате, а так — мало юзаные. Каждый арден тащил четыре таких вьючника и палатку сверху. С кошмой. Вьючники были нагружены на две трети, так что шли мерины легко.

Я на своей Рыжухе верхом, на английском седле. Спутники мои седлали что-то вроде драгунских седел с высокими луками, на которые они вешали ружья. Один я, как казак, с ''мосинкой'' наискось через плечо. (Ремингтон к вьюку приторочен).

Выехали мы на разведку местности. Своими глазами глянуть, ногами потоптать, да и кроки составить. Карты из моего времени тут не катят — всё за сорок тысяч лет тут сильно поменялось. Особенно береговая линия. Да что за такое длительное время говорить, когда античный греческий город Фанагория, основанный за полтысячи лет до Рождества Христова, в моём ''осевом времени'' наполовину под водой Таманского залива. Вот и гадай: то ли море поднялось, то ли земля опустилась.

Но карту топографическую я с собой имел. Для сравнения — где будет безопасно от природных катаклизмов, и где люди изначально селились. Не методом же тыка места для жительства людьми выбирались и столетиями стояли на одной и той же локации.

Река, которая, в будущем, будет делить город Керчь пополам, вопреки моим ожиданиям, была полноводной и наши плоскодонные галеры в нее свободно вошли.