Владыка мертвых легионов (роман закончен)

В общем-то, мы быстро поладили. С самого начала она попыталась значительно ограничить мою свободу передвижения и попыталась угрожать, когда я воспротивился, но я проявил твердость.

— А то что, скажи на милость?

— Я ведь маг, — вкрадчиво сказала Альта. — Не заставляй меня делать тебе больно, ладно?

— Пф-ф! Напугала! Я два года провел в компании психопатки, родителей которой убил твой учитель! Знаешь, как я от нее натерпелся? Ты все равно не можешь сделать мне что-то непоправимое, потому что будешь за это отвечать перед своим хозяином. А вот я ничем не ограничен. — И достал из-за пазухи револьвер.

— Тише, тише, малыш! Успокойся. Где ты револьвер достать умудрился?

Я показал ей вензель на рукоятке:

— Он принадлежал дворянке-чернокнижнице, которая меня подпоила и заперла в клетке, чтобы использовать в своих ритуалах как жертву. Это было ее последней ошибкой. А ты меня где запереть хочешь?

— Однако же, малыш, да ты зубастый...

— О, ты думала, я из Цитадели сбежал случайно? Я все-таки тоже похлебку не шапкой черпаю.

Так что мы договорились с ней полюбовно: пока ее хозяин пользуется моим телом в моем мире — я буду жить в его доме на его правах. Само собой, что стряпать мне должна тоже Альта.

— А то, знаешь ли, в Цитадели меня стряпать никто не учил!

Альта оказалась неожиданно уступчивой. К тому же, у нее был свой резон: живя в изоляции с чернокнижником, она, в детстве дворянка, была лишена возможности элементарно с кем-то поболтать, к тому же ее снедало любопытство, каков мой мир. По ее словам, существование других миров было лишь гипотетической возможностью, и эксперимент Рэйзеля, на самом деле — чистейшая авантюра.

Главной обязанностью Альты было хранение "эфирного маяка" — артефакта, который позволит Рэйзелю вернуться туда, откуда он пришел, и не заблудиться во множестве миров. Поэтому она тоже два года провела взаперти, только если раньше у нее просто не было особых причин покидать убежище, то теперь ей и вовсе было запрещено отлучаться без крайней необходимости. Так что в конечном итоге мы пришли к определенному консенсусу: устраивать новую борьбу тюремщика и узника ни в ее интересах, ни тем более в моих.

Чуть ли не в первую очередь, немного отдохнув и свыкшись с мыслью, что мне не надо больше постоянно чего-то опасаться, я искупал крысу. Чучундра, до того демонстрировавшая чудеса сообразительности, при окунании в воду превратилась в обычную крысу и верещала, аки резаная, благо, хоть не кусалась. Я поселил ее в небольшой клетке, которая нашлась в чулане, и кормил всякими вкусняшками, а также таскал на плече. Крыса сразу как-то невзлюбила Альту и гневно фыркала в ее сторону.

От Альты я узнал очень многое об этом мире.

В первую очередь меня интересовало, кто такие дагаллонцы.

— Подойди к зеркалу, что ли, — кивнула Альта в сторону полированной платиновой пластины на стене.

С зеркала на меня смотрело лицо бледного белокожего подростка лет семнадцати, худощавого, с длинным, чуть вытянутым лицом, белыми платиновыми волосами и белыми глазами. Собственно, ответ на вопрос "за что не любят дагаллонцев" стал для меня очевидным, стоило мне взглянуть себе в глаза.

Глаза были вполне себе обычные, если не считать цвета: моя радужка — не карая, не синяя, не серая — а бело-серебристая, частично сливающаяся с белком. Потому при взгляде метров с десяти, а то и меньше, глаза дагаллонца выглядят весьма жутко: сплошной белок с крохотной черной точкой зрачка. Порой в анимэ такими рисуют всяческих монстров и упоротых злодеев, и неспроста.

Впрочем, дело было не только в глазах.

Дагаллон — материк в другом полушарии, Новый Свет. И когда исследователи из Старого Света впервые добрались туда, там их встретила цивилизация, очень сильно отличающаяся от любой цивилизации их полушария — как и от любой цивилизации моего родного мира.

Самое страшное и отталкивающее в дагаллонцах, хоть для меня, хоть для здешнего человека — это их склонность к черной магии. Дагаллонцы не делят магию на цвета и оттенки — они ее просто используют, не наделяя человеческими признаками и не применяя к ней определения, применяемые к людям. С их точки зрения, магия не может быть хорошей или плохой — хорошим или плохим может быть только маг, ее применяющий. Соответственно, в ритуалах с человеческими жертвами они не усматривают ровным счетом ничего отталкивающего, вопрос лишь в том, как именно жертва угодила на жертвенный стол: законным путем или нет.

Жизненная сила человека, по мнению дагаллонцев, ничем не отличается от силы ума или силы рук: все это можно покупать и продавать, дарить, сдавать внаем или взыскивать в порядке компенсации. Лично я, выходец из мира, где имеет место добровольная продажа собственных органов, еще как-то способен понять моральные устои дагаллонцев, но для классического жителя Старого Света подобная практика оказалась неприемлемой.

Дальше события начали развиваться точно так же, как и в моем мире: "пришлые" попытались насадить свои порядки и свои религии. И, собственно, с этого момента пошли различия: "аборигены" оказались сильнее "завоевателей".

За короткий промежуток времени горе-колонизаторы оказались истреблены и сброшены в море, немногие выжившие вернулись домой, чтобы рассказать об ужасах нового материка. А затем дагаллонцы, до того не имевшие никакого мореплавания, построили собственные корабли и нанесли ответный визит.

В истории Старого Света те события сохранились под названием Черного Месяца. В считанные дни ведущие морские державы лишились своих флотов и укрепленных портов, на всем западном побережье хозяйничали дагаллонцы.

Однако вскоре захватчики погрузились на свои корабли и уплыли обратно в Дагаллон. Долгих пятьдесят лет, если не больше, Старый Свет провел в ужасе, ожидая полномасштабного вторжения, но оно так и не произошло. Многие историки приписали это заступничеству Пятерых, я же составил свое собственное мнение на этот счет.

Конкистадоров на завоевание Америки толкнули голод и нищета, здешние первооткрыватели попали на Дагаллон по тем же причинам. Однако дагаллонская цивилизация, судя по всему, уже на тот момент не имела никаких проблем, которые можно было бы решить путем завоеваний. К тому же, их религия обладает околонулевым прозелитизмом, проще говоря, дагаллонцы не пытались обращать других в свою веру, так что они просто нанесли ответный визит вежливости, проучили непрошеных гостей и вернулись домой.

Тем не менее, в сознании обычного человека из Старого Света жители Дагаллона остались прочно связаны со злом и чернокнижием, и всякий дагаллонец считался воплощением темных сил по умолчанию.

Со временем наиболее смелые торговцы наладили торговлю с Дагаллоном — и враз осеребрились. Золото, не имевшее ценности в Старом Свете, пользовалось спросом в Дагаллоне, хотя и там оно не являлось денежным эквивалентом. В то же время серебро — самый дорогой металл в Старом Свете — мало что стоил в Дагаллоне, так что смельчаки, пустившиеся на эту авантюру, сняли самые сливки, те, которые кинулись по их следам, внезапно остались с носом: дагаллонцы перестали покупать золото в огромных количествах. Тем не менее, торговля кое-как развивалась, в Дагаллон повезли предметы роскоши, оттуда — дагаллонскую сталь, секрет выплавки которой неизвестен в Старом Свете и по сегодняшний день. Страдающие от фальшивомонетчиков князья и короли быстро смекнули, что к чему, именно поэтому монеты меньшего достоинства, нежели серебро, состоят именно из дагаллонской стали: подделать ее невозможно, а из достаточного количества стальных монет можно при необходимости выковать замечательное оружие. В частности, мой револьвер был сделан именно из нее.

Ближе всего к Дагаллону располагался Олерон, куда дагаллонцы повадились за винами. Вскоре там, а чуть позже и в других портовых городах появились первые полукровки. Специфическая внешность дагаллонцев, судя по всему, закодирована в доминантных генах, потому что полукровка или даже квартеронец непременно походил на своего предка-дагаллонца и только наметанный глаз мог отличить его от чистокровного дагаллонца.

Люди довольно быстро обнаружили, что дагаллонцы-полукровки никаким образом не связаны с темными силами и от обычных людей отличаются только внешностью. Правда, это мало улучшило их положение: быть полукровкой значит иметь в своей родословной портовую шлюху.

* * *

Несколько дней спустя, притупив бдительность и подозрительность Альты, я получил доступ к архиву и библиотеке Рэйзеля. Альта вначале категорически не желала меня к нему допускать, но и тут моя взяла: их чернокнижные тайны я все равно никому не выдам, потому что при обратном обмене банально унесу их с собой в свой мир. Посему никто ничего не потеряет оттого, что я в своем родном мире стану чуточку более важной персоной.

Само собой, что Альте я рассказал о мире, в котором магия есть, но находится на относительно низком уровне развития. Именно своими скромными магическими талантами я объяснил побег от Нидаллы. Альта действительно не усмотрела ничего плохого в передаче своих знаний слабому магу из другого мира, тем более что отказ дать мне почитать книги хозяина грозился вылиться в ненужные ей неприятности.

— Только не вздумай что-то повредить или хотя бы запачкать — шкуру спущу! — пригрозила она.

— Хреновая идея, — возразил я. — Вот возвращается хозяин — а тут сплошной убыток: и книги попорчены, и шкуры нет! Да я шучу, шучу, книги портить — последнее дело. Особенно те, с которых я получу хоть какую-то компенсацию за всю эту кутерьму с душами.

— Только роток особо не разевай, один хрен ты там ничего не поймешь...

— А ты, стало быть, туда уже заглядывала? — задумчиво спросил я.

— Заглядывала, — сказав это, Альта погрустнела на глазах.

Ларчик открывался довольно просто: она недолюбливала своего учителя. Главным образом за то, что самое главное, ради чего она прислуживала ему вот уже двадцать лет, он ей пока не раскрыл.

А жаждала Альта, конечно же, его секрет вечной молодости.

Вот уже лет примерно триста Рэйзель выглядел семнадцатилетним подростком. Был ли он таким изначально, Альта не знала, однако мою теорию о том, что Рэйзель банально меняет тела, отвергла.

— Понимаешь, это невозможно. Обмен душами в пределах одного мира невозможен принципиально, это сказал учитель. Или ты думаешь, он драпал бы в иной мир сквозь пустоты Хаоса, если б мог поменяться душами прямо тут? Невозможно, просто потому, что перемещение души требует симметричного противовеса. Мне сложно тебе это объяснить, я сама понимаю слабо, но факт есть факт: учитель не менялся бы с тобой, если б мог поменяться, скажем, с кем-то из паладинов. Или кем угодно. Понимаешь, какие это открыло бы перспективы? Бац — и ты король. Бац — ты подписал указ, и паладинов в твоей стране взяли и перевешали. Но увы, это невозможно, так сказал учитель, а он как раз лучше других знает, что возможно, а что нет.

— А может, он тебя просто обманул?

Альта покачала головой:

— Вот чего я не могу поставить ему в вину, так это лживости. По крайней мере, мне неизвестно, чтобы он пускался на банальный обман, а уж своей любимой ученице Рэйзель точно никогда не лгал.

Альта не скрывала от меня, что в своих попытках заполучить тайны некроманта не останавливалась ни перед чем и уже много лет была его любовницей, но пока что не достигла своей цели. Когда ей стукнуло двадцать пять, Рэйзель провел над ней ритуал, после которого Альта перестала меняться, и сейчас, в свои тридцать с чем-то, выглядела на те же двадцать пять. Однако в момент ритуала она была без сознания, о чем горько сожалела.

— Знаешь, может быть, Рэйзель догадывался, что именно тебе от него нужно, — сказал я. — И потому не дал тебе искомого, чтобы удержать при себе.

Альта в ответ только печально вздохнула.

Как бы там ни было, но доступ к дневникам и записям колдуна я получил, и всего пары часов мне хватило, чтобы понять: я читаю записи гения.

Очень злого гения.

* * *

По мере того, как я вникал все глубже в записи чернокнижника, передо мною вырисовывались все более понятные картины. Детали мозаики становились на свои места, заполняя белые пятна четкими и понятными схемами и фактами. Разумеется, я в этот момент напоминал водолаза, занырнувшего метров на сто, находясь над Марианской впадиной, но даже того, что я был в состоянии понять — а я понимал едва ли десятую часть написанного — было достаточно, чтобы перегрузить мой мозг.

Рэйзель лин Фаннард принципиально отличался как от образа чернокнижника в моем представлении, так и от уже знакомых мне чернокнижников — Нидаллы и Альты, других заключенных, рядом с которыми я находился в Цитадели. Если Нидалла желала пообщаться с умершим отцом, а Альта мечтает о вечной молодости и возмездии своим обидчикам, то Рэйзель лин Фаннард был человеком с совершенно иными устремлениями: он, как бы странно это ни звучало, не преследовал никаких личных целей. Жажда познаний и открытий — вот что им двигало.

Этим Рэйзель живо напомнил мне одного человека из моего мира — Йозефа Менгеле. Менгеле "прославился" совершенно бесчеловечными опытами над заключенными в концлагерях, но при этом его вклад в медицину был огромен. Рэйзель — человек того же типа, ученый до мозга костей, по мнению которого на алтарь науки вполне можно положить и людей, особенно наименее ценных.

Судя по куцым заметкам в дневнике мага, в том, что он свернул на темную сторону, была не только и не столько его вина. В дневнике не упоминалось ни место, ни время, но Рэйзеля угораздило еще в самом начале жизни занести в места, где маги, по мнению чернокнижника, были загнаны в очень жесткие рамки. Позже я поговорил о магах вообще с Альтой, и она подтвердила мои опасения: практически куда ни кинь, маги, даже легальные, чуть ли не самые бесправные существа. С одной стороны, в том же Тантагоре все практикующие маги состоят на государственной службе и платят им приличные деньги, но с другой — все они загнаны в очень тесные рамки во всех смыслах. В том числе — маги невыездные, сменить "работодателя" нельзя, сменить род занятий тоже нельзя. Если военный, человек, обязанный повиноваться приказам, хотя бы может уволиться, то магам такая роскошь недоступна. Да что там уволиться, они из города на дачу без разрешения съездить не могут. В довершение всего, Альту до глубины души возмущала практика "клеймения". Маг не вправе скрывать, что он маг, даже просто гуляя в парке, и обязан носить на лице как минимум одну из своих рун, что Альта сравнила с банальным клеймом.

— Вроде бы в Тантагоре рабство запрещено уже лет двести как, — сказала она, — а поглядишь, в каком положении находятся маги — и сомнения берут, то ли нынче седьмое столетие, то ли пятое! Да и в других местах дела обстоят не лучше.

— Да уж, — посочувствовал я, — совсем нехорошо... Как так вышло, что маги это терпят? Вроде бы, магия — сила, да?

— Так-то оно да, но большинство магов — просто цепные собачки. А цепную собаку устраивает ее жизнь, знаешь ли. Дар магии может получить любой с почти равной вероятностью, только у детей магов шансы высокие, а вот богатство и положение роли не играют. А поскольку подавляющее большинство населения живет в бедности, то и большинство одаренных детей — бедняки, которые и так от рождения нищие и бесправные. И для них тот, кто их выучит, даст жалование и положение в обществе, нанесет на лицо клеймо и назовет своей собственностью — не поработитель, а благодетель. Они мыслят как типичные животные, все их интересы ограничены своими шкурными потребностями. Жажда познания и наука для таких — пустой звук. А для меня неприемлемы ни татуировка на лице, ни общие рамки.