Бэкап

До общаги же мы так и не доехали. Что-то очень тяжелое бухнулось в переднюю дверь автобуса. Тут же затрещали окна, яростно разбиваемые кем-то снаружи. Автобус снова остановился, видимо его повредили. Водила попытался отъехать назад, вцепившись намертво в руль.

— А-а-а-а!

Заверещали бабьим голосом в салоне. Ненавижу женские визги! Раздался еще один удар, и передняя дверь начала понемногу сминаться под мощным напором невидимого пока нам порождения Тьмы. Твою дивизию, это мы на Кикимору что ли напоролись? Это ж какая сука в своем подвале прозевала рождение такой здоровенной нечисти! Для этого полгода надо темноту выстаивать.

Кикимора для городских условий была самой страшной нечистью. Здоровенная, необычайно сильная, она запросто взламывала двери и ворота. Поговаривали, что эта тварь питалась и усиливалась сожранными ею душами людей. За две-три минуты из человека всю его жизненную силу высасывала. По моей спине опять как будто морозным наждаком прошлись. Так близко к нечисти я еще, пожалуй, не был никогда. В другое бы время я и сам в ступор впал, как это сделал наш водитель, даже не пытавшийся сдвинуть машину дальше. Его зрачки намертво зафиксировались на смятой, как консервной банке пассажирской двери, откуда уже начали просачиваться дымчатые щупальца Кикиморы. Блин, как бандерлог перед удавом Каа!

— Маша, давай живо ко мне! Парень! — я обернулся к работяге с карабином, — Держи с подругой окна. Очки все надели? Морок летает!

Сам я очки нацепил первым делом, хорошая сталкерская привычка при столкновении с любой нежитью, ведь эти призраки частенько с остальными тварями проявляются. Мои спешные команды прервал раздирающий душу скрежет, и нечто дымчато-темное попыталось вползти в наш автобус. Хорошо, хоть еще свет в салоне не погас. Не прицеливаясь, буквально в упор выпускаю весь магазин. Грохот выстрелов окончательно разбудил сидящих спереди пьянчуг, салон заволокло дымом, во рту сразу же стало кисло и противно.

— Где он?

Опустошенный магазин падает прямо на пол, тут же заряжаю сдвоенный и заученным движением передергиваю затвор, затем сдвигаюсь чуть вперед, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь впереди в тускловатом свете фар. Одновременно раздается звук разбитого стекла в салоне, а затем нечто огромное прыгает прямо в лобовуху. Только не учла тварь, что лобовой триплекс не рассыпается так же, как оконное стекло. Пробить его сразу ей не удалось, хоть лобовуха сильно прогнулось внутрь. Зато сейчас я отлично вижу Кикимору в свете горящих фар.

— Получай, сука!

АК, как живой бьется у меня в руках, изрыгая короткие очереди. Разложить приклад не успел, поэтому держать автомат ровно не получается. Но я все-таки замечаю множественные попадания, вспухающие на покрытом странным дымком теле, как будто маленькие бутончики расцветают. Тварь еще пытается вскочить, но я добиваю в нее остатки магазина, быстро перезаряжаясь, и яростно кричу на водителя:

— Заводи, козел, машину и поехали!

Видимо от моего бешеного возгласа водила очухивается, и мы тут же дергаемся вперед, сметая встающую Кикимору на тротуар. Неожиданно позади меня раздается Машин вопль:

— Вася-я-я-я!

У меня от ее крика аж сердце остановилось, и целый ручей холодного пота по спине хлынул. Крутанулся вокруг оси, как волчок — это еще что за черт?! Картина маслом! Утонченная на вид подружка "новичка" сейчас, как прирожденный вурдалак, буквально рвет того на части. Слышен утробный рев "оборотня" и заунывный плач убиваемого паренька. Успеваю только заметить, что специальных очков на ее голове нет. Вот ведь дура! Себя погубила, и кореша своего сейчас убьет.

— Оборотень! — это уже заполошно вопит подруга "работяги", пытаясь вжаться в треснутое окно, пистолет выронила, глаза вытаращила. Еще одна психованная дура! Везет же мне сегодня с ними.

— Назад, в салон! — грозно ору на нее, поднимаю АК72 и пытаюсь прицелиться, удерживая в дрыгающемся прицеле голову оборотня, затем стреляю в сторону обращенной.

Етишую мать налево! Осечка! Не успел выругаться, как раздается необычайно громкий выстрел, уши от него капитально закладывает. Это "работяга" пытается с двух метров попасть в беснующуюся парочку напротив. И ведь попал! Девка медленно оседает, а у меня пропадает секундный ступор, перехватываю у Маши пистолет, скидываю предохранительный флажок и выпускаю в голову девицы — оборотня весь магазин.

В голове звенит, но понемногу прихожу в себя и слышу, что на улице также звучат выстрелы, все больше очередями. Ага, значит, "кавалерия" все-таки прибыла на помощь. Неожиданно прямо в лобовое стекло уставились необычайно мощные прожектора, совершенно ослепив всех нас.

— Да отверните вы свет, ироды! И не стреляйте! — кричу наружу, а затем командую водителю, — Дверь заднюю открой, придурок! И как таких на вечерние рейсы берут?

В салон засовывается две усатых морды, докладываю уже им.

— Девка у нас обернулась, мы ее уже грохнули. Там, дальше по улице к нам Кикимора в автобус лезла.

— Ох, ты ж б...ть, — дружно охнули усатые и тут же исчезли из проема. От этих поганых тварей можно много бед ожидать. Ох, какой сейчас здесь шухер начнется!

Неожиданно я чувствую, что у меня отказывают ноги, и валюсь кулем на ближайшее сиденье, натыкаясь взглядом на так и пролежавшего всю суету на передней площадке подвыпившего мужичка.

— А ты чего, сученыш, не помог!

Озлобленно двигаю его ногой, намереваясь добавить прикладом.

— Гражданин! За незаконные побои можно и ответить!

Вторая пьяная сволочь уже, как ни в чем не бывало, уселась на сиденье. Знакомая, кстати, рожа, вроде где-то в горсовете работает.

— Да нас тут чуть не сожрали, а вы, уроды, на полу отлеживались!

— Не сожрали же. И не надо тут оружием размахивать, гражданин! Органы во всем разберутся.

Мою отведенную для удара руку перехватила Маша. Ой, спасибо ей большое! С таким человеческим говном связываться себе дороже. Эти неприметные жлобы в любом слое себе теплое местечко найдут, за счет других, разумеется. Но ничего, мы с тобой еще встретимся! Не в том мире ты, дядя, права качаешь.

— Сожрала все-таки парня, тварь, — оборачиваюсь, это уже "работяга" ко мне подошел и кивает в сторону мертвой парочки, — Сходили, называется, за хлебушком.

— "Ералаш"? Земеля!

Парень в ответ широко улыбается, угораздило же нас встретиться при таких вот ужасных обстоятельствах.

— Петрович, — протягиваю ему руку.

— Степан.

А пожатие-то у него богатырское! Руки чуть трясутся, но в целом парниша выглядит молодцом. Надо бы узнать, где живет и чем дышит. Правильный оказался пацан по жизни, с такими дружить надо и держаться вместе. Хорошие люди тем и сильны, что могут друг другу руку помощи протянуть.

— Как же страшно тут жить! За что нам такое несчастье, Васенька? Я ж никому в этой жизни зла не сделала.

Обреченно вздыхаю — хуже нет ничего, чем женские слезы. Хотя нет. Хуже нет, когда ты причину этих слез убрать никак не можешь. Только сжимаешь беспомощно кулаки. А где он, тот враг? Пять человеческих жизней — вот итог так ужасно завершившегося майского вечера. Вырвавшаяся на улицы города Кикимора сожрала двух погулявших работяг и погиб один из ночных сторожей.

Кто-то по лености своей не проследил за очередным подвалом, выпустив в наш мир порождения Тьмы. Кто-то вовремя не обнаружил это нарушение, не послал по первому же тревожному звонку дежурную моторизованную группу, самонадеянно или по оплошности не надел очки, не взял с собой оружия. За все ошибки в этом проклятущем мире надо платить и платить собственной или чьей-то жизнью.

Еще раз сжимаю горячее и уже такое родное Машино тело. Неожиданно понимаю, что она один их тех якорей, что еще держит меня в этом проклятом мире. В горле горький комок, того и гляди у самого слеза выйдет.

— Все будет хорошо, Машуля. Я что-нибудь придумаю. Мы вырвемся отсюда.

Ответом мне — испуганный донельзя взгляд. Такими словами здесь не принято разбрасываться.

Я что-нибудь обязательно придумаю.

Будни сталкера

— То есть вы, гражданин Кожин, утверждаете, что гражданин Сулейко все это время лежал на полу салона?

— Да.

— А водитель Мамедов утверждает, что это именно Сулейко руководил отпором.

— Это его проблемы!

Я сижу в кабинете ОПРУ, оперативно-розыскного управления Народной Милиции, нечто вроде нашего УГРО и до кучи ОБХСС и ОРБ. Мордастый парень, сидящий за столом напротив, вряд ли был в той жизни оперативником. Я уже говорил, что в этом мрачном слое каждый сам себе жнец, кузнец и на дуде дудец.

— Тогда распишитесь здесь.

Я калач тертый, поэтому вчитываюсь внимательно в сухие строки протокола, коряво распечатанные на машинке. Некоторые буквы на ней явно западают, много помарок. Эх, неряшливо, ребята, работаете.

— Подписывать такое не буду!

— Это почему это? — взвился мордатый.

— Все было совершенно не так. Зачем мне подписывать явную ложь?

— А вот свидетели утверждают совершенно другое.

В разговор вмешивается второй опер, высокий молодой пузан. В своем слое, скорей всего, был менеджером по продажам, а здесь изображает из себя невъ..нно крутого опера. Даже где-то модную кожанку для образа надыбал.

— Слушайте, уважаемый, — только в русском языке можно это слово произнести, как оскорбление, — В этом инциденте погибла молодая девушка и был жестоко покалечен молодой человек.

— Сами виноваты, — невежливо обрываю наглого опрушника, — В этом мире нянек нет. Мне было как-то не до них, я в это время нападение Кикиморы отбивал.

— А патрульные утверждают, — это снова мордатый, — что это они убили ночную нежить.

— Добили. Я в эту дрянь целых два магазина высадил.

— Все равно подписывайте!

— И не собираюсь, по закону не обязан.

— Ты, не охренел часом, мужичок, — у правого уха громко забормотал "крутой", — Что-то ты слишком е..кий. Хочешь с нами поссориться?

— Да на хрен вы мне сдались, урюки полосатые! — приходилось мне в той жизни общаться ментами, разные там люди попадаются. Самая гнусь — это ППСники. Туда ведь обычно вернувшиеся с армии сержанты идут. Когда на тебя в восемнадцать лет сваливается власть над другими людьми, у некоторых башню реально сносит. А вот в обычной жизни их командный тон всем по барабану, вот и тянет их в милицию, пьяных шмонать, задротов на место ставить, власть свою показывать.

Пузан злобно зашипел и сжал кулаки, лицо побагровело, но, видимо, все-таки растерялся и без понта менжуется. Эти два опрушника хоть и бакланы по сути, но мою подноготную заранее вызнали.

— Что, сталкером заделался, борзоты прибавилось?

— Тебе то что?

Слился пузан, побаивается с моей командой связываться. Это тебе не работяг с завода прессовать!

— Свободны! Пока ...

В коридоре я неожиданно сталкиваюсь со Степаном, тем самым, который в автобусе стрелял и почти моим земелей оказался.

— Какими судьбами?

Парень ожидаемо широко улыбнулся и протянул большую, как лопату руку. Сквозь легкую рубашку ощутимо просвечивали мощные мускулы.

— Да вот, вызвали.

— Ты это, — на миг застываю, — Короче, они там фигни всякой понаписали, все дело перевернув, пока я в отъезде был. Так что ты ничего не подписывай и стой на своем.

— Да флаг им в руки и барабан на шею.

— Вот это правильно!

Я уже сам улыбаюсь. Наш человек!

— Тебя хоть как зовут полностью?

— Степа Колмогоров, на моторном работаю.

— Так, — после общения с операми голова работает на удивление быстро. У нас в команде сейчас две рейдовые машины плюс грузовик. Мордашин хотел еще людей набрать или с другой группы переманить, — Тебя как вообще найти?

— В общаге на Никитской. Спросишь на вахте.

— Тогда будь сегодня к вечеру дома, я тебя найду.

А ведь вижу по глазам, что парень понятливый, врубился, что для серьезного разговора понадобился.

— Знакомься, Валера, это Степан, я тебе о нем рассказывал.

— Привет, — мы встречаемся на нейтральной территории, в Энергоконторе, где Мордашин числится старшим электромонтером, — Чем по жизни занимался? Рукопожатие у тебя больно крепкое.

— Да разным, — Степан улыбается. Улыбка ему вообще очень идет, заразительная она у него. Вон, в ответ и Валера разулыбался, — и атлетикой, и вольной борьбой. Это от деда у меня, тот вообще чемпионом страны по самбо был.

— Вот даже как? А как на счет стрельбы?

— Умею, но не служил. В нашем слое это было дело добровольное.

— А чего так?

— Не люблю, когда мной всякие придурки командуют. На соревнованиях еще насмотрелся всякого, из-за этого и ушел с большого спорта.

— Эх, браток, жизнь — она штука сложная.

— Да нет, это мы ее такой делаем.

Ого! А парень не так просто, каким кажется! А с виду пролетарий пролетарием.

— Нам человек нужен. Петрович, — Мордашин кивнул в мою сторону, — сказал, что ты неплохой механик?

— Да, в техникуме учился, хотел на инженера, да вот сюда угодил. Могу и машину водить, сдал на грузовую категорию.

— Это хорошо. Пойдешь к нам? Не забоишься? — Валера смотрит в упор, умеет он в людях своих взглядом неуверенность пробуждать, поэтому и в местных главарях ходит.

— А чего нет? А бояться ..., — Степан криво ухмыльнулся, щеки его вспыхнули, — Мы вот с Люськой просто из ресторана возвращались, и чем все закончилось? Петрович рассказал уже? Где здесь вообще безопасно?

— Да, ты прав, — Валера нахмурил брови, нервно постукивая карандашом по столу, — Тогда реши проблему с отпуском, мы послезавтра в рейд на неделю уходим. Лето начинается, самая страда для нас.

— Я работы не боюсь, если надо уколюсь, — съерничал чем-то смутно знакомым для меня Степан и встал с места, — Да, а с ментами что?

Мордашин вздохнул и бросил карандаш.

— Решим вашу проблему. Как говоришь, — он повернулся уже ко мне, — этого хмыря из горсовета зовут?

А на ту базу около Выселок мы скатались вполне удачно. После весело проведенного вечера меня поначалу потряхивало, но вид рассекаемой лодками водной глади, ярко-зеленая пелена ожившего после зимы леса, свежий ветер в лицо — все это и мертвого из могилы поднимет. Сердце болело только за Машу. Как она там одна? Эта тихая женщина неожиданно разбудила во мне чувство и желание жить. Ведь стыдно признаться — все это время, как попал сюда, я жил, как будто закрывшись в некую скорлупу. Делал свою работу, общался с соседями, иногда выпивал, ловил летом рыбу, гулял. Но никому не открывался и друзей не заводил. "Человек-футляр", вроде был такой рассказ у кого-то из писателей.

Нас на двух моторках через озеро перевезли Кузьмич и Федор, здоровый мужик с иссиня-черной бородой. Они же помогали охранять временный лагерь, пока мы копались в гаражах. Валера сдержал слово и привез Кузьмичу щенка, видом сильно смахивающего на сибирскую лайку. У Федора также была собака, здоровенный лохматый кобель непонятной породы. Кузьмич не мог нарадоваться, видимо, был закоренелым собачником и быстро нашел язык с новым питомцем. Они везде ходили вместе, как шерочка с машерочкой. А Федина собака вела себя степенно, на щенка внимания не обращала, в основном сидела на причале.