Кот

Неужели дон Педро мог подумать, будто бы я откажусь явиться? С чего бы это? Король запретил дуэли на время войны? Так тот государь уже полгода как спит в своем саркофаге, а новый, молодой — до такого ордонанса еще не додумался. Слава Богу, у нас не царство схизматиков и еретиков, как Восточная Империя. Войну у добрых католиков ведет король с другим повелителем. Мы, как верные вассалы монарха, можем только помогать, по мере наших скромных сил. И на сколько мне известно, у Педро Первого к султану никаких претензий нет. Ну, не считая, конечно, веры в Господа.

Когда баски хотят убить человека так, чтоб выглядело будто тот умер сам собой, они берут тонкое длинное каленое шило и суют в ухо врагу. Если не торопиться, не бить с размаху, и точно знать куда именно нужно достать, следов не останется вообще. И на сколько я наслышан об умениях Хавьера, смерть де Канисареса должна была выглядеть не менее таинственно. Я же, сразу после поединка, на глазах достаточно большого числа зевак, демонстративно ушел в сторону своей усадьбы. Ни меня, ни моих людей, как-либо с этим связывать не имелось никаких оснований.

— Мастерский удар, Диего! — воскликнул, едва завидев меня в воротах замка алькаида, граф де Кастанеда. — Жаль, очень жаль, что мы с Энрике не могли себе позволить увидеть это своими глазами. Но ты ведь понимаешь? Ни я ни мой господин наверняка не смогли бы сдержаться. И вышло бы, будто мы против людей короля...

— Я понимаю, — с удовольствием пожимая протянутую руку, улыбнулся я. — Приветствую вас, ваша светлость.

— Хей, Диего! Мы же друзья! Какая же между друзьями может быть светлость? Руис, для друзей я просто — Руис!

— Хорошо, Руис, — покладисто согласился я. Очень хотелось побыстрее завершить все дела в крепости, и соединиться со своими братьями. В то, что иудеи придут вовремя, и что они все еще будут намерены нанять нас в охрану, я очень сомневался. Но покинуть, наконец, Альхесирас я жаждал всей душой.

— Жаль-жаль, дрогой Диего, — прихватив двумя пальцами за рукав перпунта, тянул меня граф куда-то вглубь дворца. — Нестерпимо жаль, что ныне мы не при королевском дворе в Севилье. Где как не там могли бы по достоинству оценить весь символизм твоего финального удара! Отрезать змее язык! Каково! В Севилье об этом поединке говорили бы на всех площадях! А здесь, в этом унылом месте, и дворян-то по пальцам можно счесть...

— Монтессцы утверждают, будто бы сюда идет флот галер, — кое как вклинился я в поток восхвалений. — Говорят, на кораблях баннеры дона Гутиера, сеньора де Толедо. Но с ним наверняка довольно иных рыцарей и идальго...

— Что? — неожиданно остановился, и этим дернув меня за локоть, выпучил на меня глаза друг инфанта Эррике. — Что ты сказал? Флот? Корабли?

— Я говорю...

— И с моря, и с суши! — простонал, совсем меня уже не слыша, в один миг сменив довольную улыбку на гримасу отчаяния, де Кастанеда. Тут же отцепился от многострадального моего, заплата на заплате, доспеха, и, совершенно не любезно, даже не попрощавшись, или не извинившись, шмыгнул в какой-то боковой коридор.

— Вот тебе на! — только и смог выговорить я ошарашено. И добавил еще, когда обнаружил, что нахожусь в мне незнакомом месте, и совершенно не представляю, куда идти дальше. — Чертов Руис!

Замок начали строить еще мавры. Потом, не задолго до начала осады Гибралтара, его повелел доделать добрый король Альфонсо. Он даже жил здесь какое-то время, пока не собралась армия, и его присутствие не потребовалось в лагере Ла-Линеа. Алькаид распорядился строительство продолжить, но средств выделил не в пример меньше короля. Да и с ремесленниками в крепости настоящая беда. Так что половина обширного строения до сих пор не использовалась, будучи завалена каким-то хламом. Переходы завешали драгоценными тканями, или шелковыми ширмами, создавшими внутри замка настоящий лабиринт.

А еще, где-то там, в глубине этого строения, притаилась надменная и острая на язык девушка, которой даже ответить не представлялось возможным. Ибо она — младшая, любимая дочь сеньора Понсе де Леон, а я всего лишь мелкопоместный дворянин с севера.

Время утекало. Я бродил по сумрачным безлюдным переходам, а где-то там, в крепости, по узким улочкам к месту встречи выходил мой отряд. Мне нужно было быть там. Я знал — быть может снова ангелы нашептывали мне в ухо — что нам нельзя более оставаться в Альхесирасе. Что крепость может стать для нас смертельно опасной ловушкой! И меня до темноты в глазах бесили эти нескончаемые галереи.

ПРОДА

Зала за залой. Стук каблуков барабанной дробью отскакивал от голых стен, эхом дробился в темных дверных проемах. Вниз и вверх мраморными ступенями. Пустые, только приготовленные для резьбы, каменные панели стен сливались в бесцветную серую ленту. Пытался определить свое местоположение, выглядывая в щели между досками, которыми были заколочены окна. Но видел лишь или какой-нибудь куст, или ничего мне не говорящий участок противоположной стены строения. И прежде чем догадался попытаться вернуться ко входу во дворец по своим же следам, я уже безнадежно заблудился. Я! Тот, кто читал следы на каменистой земле Пограничья словно открытую книгу, заплутал в брошенном строителями доме.

Страшные богохульства рвались с языка. Я шептал слова молитв, хотя рот был полон ядовитой, дьявольски горькой слюной. Еще секунду, еще один поворот, еще один тупик, и я взорвался бы фонтаном проклятий. И, клянусь посохом Святого Андреа, досталось бы всем, начиная от безвестного архитектора этого лабиринта, и заканчивая его нынешними хозяевами!

Наконец, я остановил свой бег. Замер, поймав себя на мысли, что уже не смогу сказать со всей определенностью — из правого перехода я вошел в этот зал, или из того, что по центру. Стало жутко. Подумалось, что буду выглядеть неимоверно нелепо, когда кто-нибудь из дворни дона Педро обнаружит мое иссохшее тело в двух шагах от наполненных жизнью, людьми коридоров.

И легкие, почти невесомые шаги, рваные отсветы скачущего по мозаичному полу света свечи или факела, сначала принял за игры своего утомленного разума. Потом только, разглядев в самом конце анфилады комнат хрупкую фигурку девушки с подсвечником в руках, и уверившись что за спиной незнакомки нет белоснежных ангельских крыльев, шагнул ей навстречу.

— Божественная! — вскричал я, едва удерживаясь от того, чтоб подхватить девчушку на руки, и закрутить так, чтоб юбки взлетали колоколами.

— Ах! — ответила она, распахнув и без того огромные глаза, и прикрыла губки узенькой, почти детской ладошкой. На счастье, кстати. Ибо иначе как бы я догадался, что вижу перед собой не какую-нибудь горничную, или младшую кухарку, а дворянку, если бы на пальчике не сверкнул звездой крупный бриллиант?

— Не пугайтесь, прекрасная незнакомка, — опускаясь на одно колено, взмолился я. — Мое сердце обливается кровью от одной мысли о том, что мог вас испугать. Вы словно ангел, явившийся ко спасению, когда дух мой едва не оказался сломленным в этих дьявольски безликих переходах!

И я ведь ни капли не шутил. Грудь мою в самом деле переполнял океан благодарности к тому существу, кто разрушил наваждение печального запустения. Кто, своей маленькой свечкой, взломал темень прообраза Чистилища, где бродят неприкаянными души грешников.

— Вы мне льстите, сударь, — испуг у девушки прошел в один миг. Теперь она сурово поджала алые губки, и нахмурила брови. — Кто вы, и как здесь оказались?

Ну это никаким секретом не было. Настроение мое стремительно взлетело до небес, и плутание по однообразно захламленным переходам воспринимались забавным маленьким приключением, а не трагедией. Так что я быстро выдал свое имя, и, разливаясь соловьем в надежде вызвать хотя бы тень улыбки на коралловых губках синьорины, в красках живописал свои путешествия по анфиладам недостроенного дворца.

— Идемте, кабальеро Диего, — позвала она, убедившись, что я никакой не вор и не злодей, пробравшийся в дом алькаида. Досадно конечно, что все мои шутки, все кривляния и водопады восхвалений не вызвали заметного отклика. И я мог утешить себя только тем, что, тем не менее, с минуты на минуту вернусь в мир живых людей.

Ног незнакомки я, конечно же, не видел. Лишь изредка, на ступенях, из-под длинного подола мелькала пяточка или носочек маленькой ноги. Она ступала совершенно, зловеще бесшумно. И слабый шелест, который я услышал в темноте, издавали юбки, задевающие каменные плиты.

— Вам туда, — остановившись на границе яркого, прямо-таки сияющего солнечным отражением квадрата на выходе в патио, кивнула она головой. — Прощайте.

— Постойте! — вскричал я. — Скажите же свое имя! Кого я отныне должен ежедневно вспоминать в своих молитвах? Спасите же бедного идальго, как сделали это уже однажды! Не дайте умереть в неведении!

— Говорите медленнее, — поморщилась девушка, мило окая и по-каталонски растягивая гласные. — Я не успеваю вас понимать...

О! Вот в чем причина! Представляю, как же глупо, как навязчиво выглядело мое тарахтение, когда она не в силах была разобрать и половины льющихся из меня слов.

— Мой земной ангел, угодно ли вам, чтоб я говорил на латыни? — спросил я на языке Великого Рима. И тут же продолжил на каталонском. — Или вам милее этот говор?

Она не успела ответить, как я принялся добиваться ее внимания попеременно то на окситанском, коий в Каталонии именуют — катала. То на языке басков или наречии северных франков, что принято у жителей Лютеции — столицы Империи. Я мог еще и по-галицийски — в Астурии и Кантабрии многие говорят на языке северо-запада — но черные волосы незнакомки прямо указывали, к тем многим моя спасительница никакого отношения не имеет.

— Если бы не рыцарский пояс и кинжалы, я могла бы решить, будто говорю теперь с евреем с торговой площади Сарагосы, — улыбнулась, наконец девушка. Я невольно подумал о своей не слишком богатой походной одежде, поморщился даже, и тут же услышал: — Не обижайтесь, кабальеро, но я даже не слышала прежде о том, чтоб человек мог говорить на стольких языках. Только торговцы, расхваливающие залежалый товар, готовы повторить ваш подвиг. И что же продаете вы?

— Свою Судьбу, мой ангел, — не задумываясь и на миг, выдал я. Говор Барселоны и Лангедока, язык, на котором поют баллады менестрели, а поэты пишут оды возлюбленным, и который использовала незнакомка, прямо-таки подталкивал меня сказать именно так. — Именно ее вы сейчас недоверчиво мнете своими несравненными пальчиками, решая — не залежалый ли это товар. Наградите же несчастного торговца хотя бы своим именем, о жестокий ангел!

Девушка улыбнулась. Я видел, что она колеблется, но никак не мог понять — почему. Понятно, что моя настойчивость на грани приличий. Что дама должна быть представлена кем-то. Но ведь в галерее больше никого не было, и наша с ней маленькая вольность могла остаться нашим же крохотным секретом.

— Изабелла! — громыхнуло откуда-то сверху хорошо мне знакомым голосом хозяина крепости. — И ты, мой мальчик! Вот ты где! А я едва не отправил на твои поиски слуг...

— Изабелла, — словно причудливую экзотическую восточную сладость прокатил я имя спасительницы по языку. — Изабелла!

— Виконтесса д`Омелас, — шепнула, сверкнув глазами, девушка. И растворилась в гранях света и тени.

— А? Э-э-ээ, — удивился не меньше меня самого дон Педро, спустившись наконец с опоясывающего внутренний дворик балкона и не найдя девушки рядом со мной. Но тут же проговорил, будто извиняясь:

— Падчерица сестры моей супруги... Господь не дал ей словоохотливости. Старые пыльные книги ей милее блестящих кабальеро...

— Вот как? — сказал, только чтоб не молчать я. Мне она молчуньей совсем не показалась. Всего только и нужно было найти с ней общий язык...

— Я велел найти тебя, Диего, — оставив мысли о девушке, сменил тему алькаид. — Дабы предупредить. Душа не крепко держалась в теле этого де Канисареса. Нынешней же ночью он предстал перед апостолом Петром. А посему у капитана королевских псов, что разбили лагерь возле западных ворот к тебе, парень, могут возникнуть... определенные вопросы. Капитан арбалетчиков, Перо Лопес, не дворянин. Потому не будет никакого урона для твоей чести, ежели ты не станешь делиться с ним...

— Можете на меня положиться, сеньор, — догадался я. — Ваше имя не будет упомянуто. После всего, что вы для меня сделали, мог ли я посметь своей несдержанностью навлечь на вас гнев нашего молодого короля?!

— Да-да, именно так, — обрадовался дон Педро. — Именно так! Но было бы совсем отменно, кабы ты сумел вовсе не попасться этому... Лопесу на глаза. Ты ведь кажется взялся сопроводить двух иудеев до Севильи? Будет славно, если вы поторопитесь с выходом из Альхесираса.

— Не в силах противиться вашей воле, дон Педро, — поклонился я. — Мы уйдем немедленно. С жидами или без них.

— Да-да. Так было бы лучше всего, — алькаид схватил меня за локоть левой рукой, а другой, правой, как-то нервно, будто опасаясь неведомых соглядатаев, принялся засовывать мне за пояс тощий кошель. — И не беспокойся о данных обещаниях или утерянном вознаграждении! Святая церковь не примет небольшой обман иудея за грех, а от остального избавлю тебя я.

Я так удивился, что не догадался даже попрощаться и поблагодарить вдруг решившего удалиться вельможу. Стоял, перекатывал монетки в даренном шелковом мешочке, и думал об удивительных причудах знатных сеньоров. О невероятной, прекрасной и таинственной Изабелле, наедине со свечой путешествующей по сумрачным переходам заброшенной части строения. О и ее удивительных глазах.

Потом явился мажордом, вместе со своей неизменной надменно оттопыренной нижней губой. Предложил проводить меня к выходу из дворца, и даже вскинул брови, когда я, все еще с ужасом вспоминающий беспомощные блуждания по нежилым альковам, обрадовался предложению. И только уже в воротах, под пристальными взглядами стражников, появилась вдруг щемящая сердце грусть. Подумалось, что готов снова и снова теряться в каком угодно лабиринте, при условии, что благородная виконтесса д`Омелас возьмется опять меня спасать.

3. Клад

Отряд ждал меня у церкви, как и было условлено. Только свои, евреи к месту встречи так и не явились. На счастье. Не больно-то и хотелось тащиться рядом с их проклятой повозкой. Да еще и чуть ли не две недели выслушивать дерзости от младшего нанимателя.

А так — все складывалось как нельзя к лучшему. В скромном кошельке, что алькаид Альхесираса сунул мне за пояс нашлось целых пять золотых добл. Двести мараведи серебром с лихвой окупали потерю найма. Теперь конечно придется озаботиться добыванием пропитания, а это непредвиденные расходы. В полупустой крепости цены давно взлетели до небес, но ведь это не единственное человеческое поселение на юге Андалусии. Всего-то и надо, прежде чем попасть на северную дорогу в Севилью, выйти через привычные Кладбищенские ворота и чуточку углубиться в горы. А там — пара небольших деревенек, со старостами которых у нас достаточно хорошие отношения, чтоб они не боялись продавать альмогаварам козий сыр, твердые лепешки и сушеное мясо. До Хереса как-нибудь дойдем. А там передохнем и отъедимся. Нам, фронтерос, не примыкать обходиться малым.