— Бретт задавал тебе вопросы. Но ты не ответила ни на один, — я обхватил ладонями ее лицо, напоминая о том, что волшебница сама упускала. — Ты — мой маг, Иллика. Твоя ноша тяжела, как и у всех нас, и твое предназначение велико. Опыт дается непросто, и ты только начинаешь идти. Ты ценна для меня.

Ты — моя фишка, Иллика, а мои фишки не вольны умирать.

Она кивала, как послушный болванчик, и свет источника отражался в ее глазах. Я помедлил, с усилием ломая себя, а потом ее обнял.

Говорят, что людям, вроде бы, это помогает. Это было неприятно; но, по крайней мере, Иллика была светлой, а не обычным человеком или — вот же мерзость — кем-то из темных. Иллика цеплялась за меня как за спасение.

— Я не хочу больше видеть темных. Никогда, — прошептала она.

— Они — не темные. Они — не люди. Они — кусочки мозаики, из которой ты составишь свой мир. Тебе выбирать, какой она будет, — я отстранился, прижав пальцы к ее лбу, но ничего не добавил.

"Живи".

Ушел я только убедившись, что волшебница уже осознанно встала, умылась и принялась за еду — плотно закрыл дверь и кратко бросил Кайе:

— Головой за нее отвечаешь.

Подмастерье выглядел раздосадованным: со слабыми звеньями он уже привык расправляться без жалости, но одно все равно просочилось сквозь отбор.

— Магистр, — позвал он, и я заставил себя слушать. — Я прошу прощения. Я знаю, что должен был отбирать тех, кому следовало остаться, лучше, но... рука не поднялась. Им бы всем жить да жить.

Кайя выглядел расстроенным. Он мечтал показать своему магистру идеальную гильдию, и у него не получилось. А я, кажется, точно схожу с ума. Я не думал, что вместе с собой буду тащить из тьмы сто четырнадцать человек.

— Кайя. Я не собираюсь вас ни в чем обвинять. Вы — моя гильдия, и меня прежде всего волнует ваше благополучие. Поддерживайте тех, кто начнет срываться, следите за слабыми. Привыкайте, дальше будет легче.

Просто вы больны, и среди вас нет светлого магистра, которого я ждал. Кайя на эту роль совсем не годился. Я гнал от себя мысли, что он, возможно, даже не доживет до лета. Медики разводили руками — гашение дара, с гашением дара ничего не поделать. Можно вырвать у человека сердце и кое-как приладить новое, но оно уже не будет работать правильно.

Еще один солнечный день шел своим чередом, в мелких делах и разъездах. Лоэрина пока держали в отдельном изолированном блоке, под наблюдением: но я не думал, что ему в самом деле грозило что-то серьезное. Кто ценнее для гильдии — гениальный артефактор или рядовой темный? Польза определяет все. Лоэрину простили бы и десяток смертей.

Вот с проявившимся особым даром было сложнее. Находясь под впечатлением, внутренняя служба уже начала разрабатывать проект, как во избежание собрать всех островитян, запихнуть на корабль и вытурить с материковой Аринди; а потом пришли главы побережных общин и радостно отчитались, что разъяснительная работа по указанию сверху проведена и сомневающиеся островитяне передумали уезжать на Острова и остаются на материке. Ответному недовольству люди сильно удивились, но внутренняя служба, поругавшись, приказывать разъяснять все обратно не стала.

Побережные города готовили к инспекции Северных: чистили, красили, втыкали цветы и цветные флажки всюду, куда получалось, и убирали любое напоминание о темных, но лучше бы убрали самих темных. Люди после праздника и возвращения светлых ходили радостные, но, по мнению внутренней службы, недостаточно, и потому подопечные Нэттэйджа срочно разрабатывали два варианта действий: либо взять заложников с каждого города и заставить всех испытывать правильное счастье под страхом казней, либо вызвать на места светлого магистра с венцом Та-Рэнэри. В ответ я взял венец и еще раз навестил Нэтар: когда его покидал, там все еще улыбались. Выпускать посланников с Побережья даже не стояло в планах: весеннее Побережье — лазурное море, зеленые холмы и цветущие белоснежные города, лепота и благость, но это если далеко не отъезжать. Аринди страна, несомненно, светлая, но во внутренних областях у нас просто страшно.

Общение с Северными уже выглядело как примечательный обмен угрозами:

"— Мы пригласим сюда светлых магов!

— Пригласите сюда светлых магов!

— Мы пригласим сюда настоящих светлых!

— Да, пригласите сюда настоящих светлых!!"

Кажется, то, что темная без пробелов страна всерьез собралась доказывать, что она не темная, слегка поломало коалиции логику. Либо у Северных были свои причины тянуть время. Но день переговоров был назначен — и когда я встречусь с ними, то пойму больше.

В Кипарисе я заметил группу светлых, что сидела на главной площади под навесом; эмпатическая сеть билась, оставшиеся в гильдии волновались и звали ушедших обратно, а те не торопились возвращаться. Вихрь ощущений, эмоций и красок не отпускал так просто. Это была не победа светлого синдрома и даже не значимый шаг к победе, но частички единого организма начали осознавать себя как нечто отдельное.

Концентрация любопытных и темных-охранников в округе зашкаливала. По-моему, они уже спорили за места. Светлые привычно не отвлекались ни на что, отрешенные и надмирные, а на самом деле просто сбитые с толку суетой и количеством народа. Все вместе это составляло довольно милую картинку.

В безымянной новой гильдии темные открыли новенький торжественный зал, а посередине воткнули алтарь. Алтарь с черепами. Как я понял, пошли в ход бесхозные головы, собранные Шеннейром во время достопамятной жатвы в гильдии. Головы очистили от плоти, отполировали кость, нанесли тонкую гравировку, частью раскрасили, и получилось красиво.

На предложение собрать красоту и переехать в отдельный темный темнейший полный тьмы торжественный зал, где можно будет собирать из костей хоть алтари, хоть канделябры, темные подняли вой, что их задвигают в угол, и это, вообще-то, древние традиции, а древние традиции необходимо почитать и уважать. В наш бездушный век стекла, стали и высоких технологий как никогда требуется нечто домашнее, вечное, приближенное к корням и предкам. А светлым стоило бы вспомнить, что гильдия теперь объединенная и все делит пополам. Вот и зал поделим пополам. В центре — алтарь, а вокруг светлые могут хоть вазы с цветами ставить, не жалко. Чувство эстетики темных как обычно работало через раз.

— Светлый магистр, вы постоянно ходите с хмурым видом, — перехватил меня чем-то озабоченный Нэттэйдж, уткнувшийся в папку. — Людей это беспокоит. Вам надо чаще улыбаться.

Нэттэйдж теперь жил на два дома: как высший маг, он был обязан частенько навещать гильдию. На одном из уровней руководящая рука всего побережья оборудовал себе кабинет с видом на морские дали, но слишком далеко по уровням нового замка старался не ходить. "Понимаете, Кэрэа, — как-то прошептал он с серьезным видом. — В самых темных извилистых коридорах у наших мирринийке кубло. Я в этот змеюшник не полезу".

В самых темных извилистых коридорах гильдии действительно было жутковато. Мирринийке искренне хвалились своими прекрасными комнатами на подземных уровнях, куда никогда не проникали лучи солнца.

— Чаще — это всегда?

— Еще чаще... — до Нэттэйджа наконец дошло, что он услышал: — Нет, всегда не надо. Постоянно счастливые люди всех раздражают.

Вернувшиеся из города светлые на алтарь смотрели с одобрением: я рассказал, кому принадлежат черепа. Темные почему-то считали, что светлых пугает любая смерть; светлые совершенно неоправданно думали, что темных трогает смерть товарищей. В этом обе стороны серьезно ошибались.

Нэттэйдж оглянулся на столпившихся у дверей изгнаников и печально вздохнул:

— А в лидерах общины, я так понимаю, Бринвен. Бринвен, светлая подмастерье, участие в эвакуации Маро Раэту, такая карьера, способности... и такое несчастье. Вы уже решили, кого и куда отправите?

— Нэттэйдж, — терпеливо оборвал я. — Говорите, раз уж начали.

Высший вновь уткнулся в папку, перелистнув несколько страниц:

— Бринвен, подмастерье... попала в плен после захвата Иншель, когда была на седьмом месяце беременности от светлого из элиты. Результат, как вы понимаете, предсказуем.

Я прикрыл глаза, пережидая головокружение и шум в ушах и сожалея о том, что воображение не выключить. Результат и правда читался легко.

Нэттэйдж закрыл папку и развел руками:

— Ей даже не стали гасить дар, потому что сомневались, что она и так протянет до ссылки... Не отправляйте ее в Мэйшем. Есть вещи, которые не прощаются, и уж тем более женщинами.

Я кивнул. Бринвен была наилучшим вариантом, чтобы отправиться на границы, но с этим теперь уже ничего не поделать.

— А отец ребенка?

— А вот здесь у меня точной информации нет. Могу предполагать, что это кто-то из убитых в первые месяцы. Иной причины сохранить плод во время войны, кроме как памяти о погибшем, я не вижу.

Кто знает. Мы ведь надеялись на победу. А Бринвен и неизвестный светлый вряд ли думали, что война вообще наступит — я подозревал, что она началась гораздо раньше, чем было запланировано. Отношения между гильдиями были напряженными уже тогда, когда я пришел в гильдию, и задолго до этого. А жизнь идет своим чередом и не ждет тех, кто боится жить.

— Но об этом всем вам лучше поспрашивать Бретта. И Амариллис. И Эршенгаля. Они всей компанией здесь крутились, рядом с Мэвером...

А ведь правда — эти двое не слишком пострадали. Ссылка в Вальтону — тяжелое испытание для боевого мага. Там ведь так скучно. Зато, в отличие от Хоры, безопасно. Зато, в отличие от Хоры, в отличие от Островов, откуда можно выбираться годами, по Вальтоне проходят отличные дороги. Сутки — и ты дома. Среди местных полукровка-Амариллис чувствовала бы себя уверенно. Бретт вообще прохлаждался под столицей. Я прекрасно понимал, что слова Нэттэйджа нужно делить на десять. Но — Бретт и Амариллис пережили чистку, а Шеннейр простил всех магов, которые шли за ним.

Неважно. Темные враги, и это естественно.

— Казненных Шеннейром и правда было так много? — я приблизился к алтарю, с интересом пересчитывая черепа. — Или здесь еще погибшие в Аллентале?

— А ведь если бы вы не позвали Бретта на спасение Шеннейра, его череп тоже мог быть здесь! — повысил голос высший. — Но Амариллис, Бретт... это мелочь, мелкие рыбешки. А вот Эршенгаль...

— Доброго дня, Миль! — радостно поприветствовал я проходящего мимо заклинателя. Тот хмуро отвернулся и запнулся на полушаге.

— Это еще что? — темный едва не активировал одно из заклятий, но я успел раньше, прикрывая ладонью выползшую из глазницы черепа пчелу. Пчелы в последнее время летали повсюду, выбравшись за пределы светлого блока. Как потеплеет, я планировал отправить рой на загородные пасеки, но пока что выгонять чужих пчел на мороз было слишком жестоко. Но Миль не унимался: — Нет, Рейни, не отворачивайтесь. Это ваши светлые натащили в гильдию летучую дрянь?!

— Миль, вы что, боитесь маленьких пушистых полосатых мух, которые делают мед? — мгновенно переключился на него Нэттэйдж. — Не будьте заарном.

Заклинатель недовольно поморщился, и я поспешно отошел, спрятав пчелу в ковшике из ладоней. Летучая дрянь здесь не просто так. "Летучая дрянь" здесь шпионит.

Юна сидела в беседке вместе с пожилой женщиной-воспитателем, вызванной в гильдию из Кипариса. С утра они решали логические задачки: Юна выполняла все, но я прекрасно слышал через эмпатию, что ей совершенно не интересно. Надо — значит, надо. Теперь упражнения сменились на карандаши и краски, и отзвук эмоций чуть поменялся, показывая, что Юне наконец удалось увлечься. Рядом на скамейке стоял сосуд из высушенной тыквы, грубо раскрашенный разноцветными полосами, и жужжал.

— Приветствую вас, мой магистр, — тщательно выделяя каждое слово произнесла юная волшебница. Сделала паузу, концентрируясь, и с трудом выговорила: — Меня зовут. Юна.

Ну что же, несомненный прогресс. Всего несколько недель прошло.

— Приветствую тебя, — я повторил дружелюбное приветствие через эмпатическую связь, и только тогда Юна с чувством выполненного долга вернулась к работе. Слова по-прежнему звучали для нее белым шумом.

Воспитатель встала, отойдя со мной в сторону. Хильда работала в побережном детском центре — Юна была первым ребенком со светлым синдромом, но далеко не первым проблемным ребенком в стране. Светлая гильдия в числе прочего брала эти центры под опеку, и я знал об этом, хоть и не имел с ними дела — и от того, что светлые со своими бесконечными заботами исчезли, больные и травмированные дети, как ни странно для темных, никуда не девались.

— В развитии девочка обгоняет свой возраст, — тихо сказала воспитатель. — Но она не умеет ни читать, ни писать...

Светлые говорили мне, что пытались этому научить. Но если разговаривать Юне просто не нравилось, то письменный текст в глазах ребенка со светлым синдромом был бессмысленными каракулями.

— И еще. Взгляните, — женщина передала мне стопку рисунков. — Это солнце. Пчелы. Островная акула. Мама с папой. Светлый магистр.

Ряд образов умилял. Ну естественно, кого же еще должен ставить рядом с папой и мамой ребенок со светлым синдромом. Хотя без пояснений я бы никогда не отличил светлого магистра от акулы. Не подозревал, что островные акулы желтые.

— Соты, — Хильда передала мне идеально расчерченный лист. Ни один угол сот не был скошен, что выдавало не только старание, но и руку, набитую на магических печатях.

Я еще раз перебрал рисунки, стараясь не слишком поражаться, что даже солнце можно нарисовать непохожим на солнце — явные нарушения, снова — повернулся к Юне и с тщательно удерживаемым спокойствием спросил:

— Откуда вы взяли игрушку?

Акулу она рисовала с натуры — с плюшевой черной островной акулы с белыми пятнышками у глаз.

— Она уже была здесь, — Хильда все же немного удивилась. — Я подумала, что кто-то принес специально для нас...

Может быть. Специально.

У этой игрушки пуговичные глаза были на месте. Юна поднесла к ней новый рисунок, сличая копию и оригинал, нахмурилась, отложила в сторону. Взяла чистый листок, желтый карандаш, быстро сделала набросок, нахмурилась еще сильнее, взялась за следующий, и увлеченность переросла в азарт.

Я положил рядом черный карандаш, но Юна только недоуменно покосилась на него, продолжая рисовать желтым.

— Я разберусь, — пообещала Гвендолин по переговорному браслету, и вновь связалась очень быстро. — Акулу принесли ваши светлые.

— Откуда они ее взяли?

Мне отчего-то представился зловещий тип в плаще, который подкарауливал легковерных магов у входа в гильдию, чтобы всучить сомнительный дар.

— Купили на улице. Эти игрушки теперь везде, — кажется, Гвендолин что-то уловила в моем молчании, и в ее голосе послышалась улыбка. — Их шьют в общине Оливы. Олива даже собирается поменять свой герб — добавить туда акулу...

— Как? — только и спросил я.

— Акула с оливковой ветвью в зубах? — предположила Гвен. — Как символ мира, милосердия и процветания?

Ну что же, мои светлые выполнили задание. Они что-то купили. Мою геральдическую акулу. Еще я на улицах Кипариса свои рисованные портреты видел, надеюсь, их-то не приобрели? Мало ли, мало ли, эти светлые страшные люди.